Время итогов (джен)

Толе не очень понравилось, что король ведёт его неведомо куда с утра пораньше; с другой стороны, Хаурун уже знал окрестности гораздо лучше менестреля, который просиживал за Изборником и потерял счёт дням.

Они собрали одну котомку на двоих, сели на коней и выехали из ворот Наскального. Гарнизонные солдаты заперли за ними ворота, и король с менестрелем отправились по дороге вниз. Толин конь застоялся в стойле и теперь баловал, мотая головой, а конь Хауруна косился на него и изредка фыркал.

Солнце поднималось между двух гор, светило прямо в глаза. Вдалеке поднималась пыль и слышалось блеяние: это шло на выпас стадо овец. Хаурун щурился на солнышко, мурлыкал какую-то песенку, беззаботно подставлял утренним лучам покрытые веснушками щёки. Но Толя отлично знал, что король поднял его ни свет ни заря не потому, что ему захотелось прогуляться верхом. Наверняка он что-то нашёл и теперь вёл показывать. Или просто решил поговорить вдалеке ото всех.

Толя думал, что сейчас они поедут по главной дороге вниз, но Хаурун вдруг свернул направо, на узкую дорожку, которая забирала вверх и вокруг скалы, на которой стоял замок. Король и менестрель ехали между громадных, поросших мхом валунов, которые в беспорядке лежали на земле. Менестрель тут же понял, что сейчас они проедут между двух гор. Дорожка расширилась, и Толя пристроился рядом с Хауруном. Тот безбоязненно пустил коня в кентер, и менестрель старался не отставать. По обе стороны дороги нависали скалы, на которых росли большие чёрные ели и сосны. Кое-где можно было хорошо рассмотреть, что их корни за долгие годы так вгрызлись в камень, что разрушили его, и скалы пошли трещинами. С верхушки одной из елей, громко каркая, сорвался ворон, и Толе стало не по себе. Ведь в непроходимой чаще мог затаиться медведь или вепрь, а они с Хауруном здесь одни и вооружены только ножами… и знает ли кто-нибудь в Наскальном, куда они отправились?

Хаурун резко придержал коня и воскликнул:

— Рысь! Менестрель, смотри же!

Толя повертел головой и в самом деле увидел над головой распластавшегося на скале зверя. Он успел рассмотреть чёрные уши и песочного цвета манишку, а после рысь подалась назад и скрылась с глаз.

— Видел? — с восторгом спросил Хаурун.

— Видел, — без особого энтузиазма ответил Толя. Он где-то слышал, что рыси нападают, прыгая сверху. А вдруг именно этот зверь решил на них поохотиться?

— Не куксись, — сказал король, разгадав его мысли. — Если боишься, поехали быстрее.

Они миновали узкий бревенчатый мостик над руслом ручья, заваленным большими валунами. В расщелинах между ними темнела вода. Потом тропа вывела Толю и Хауруна в сосновый лес. Копыта коней мягко ступали по покрытой опавшей хвоей земле. Толстые корни вились у них под ногами. За лесом оказался заросший иван-чаем луг, и тут Толя сообразил, что они по-прежнему двигаются вверх по склону: в просвет между деревьями было видно самую высокую башню замка, которая теперь располагалась на уровне глаз.

Хаурун нашёл выбивающийся из-под корней высокого куста родник и спешился. Спрыгнул с коня и Толя, потянулся, зевнул, подождал, пока Хаурун напьётся, и тогда подошёл сам. Вода оказалась сладковатой и очень холодной. Хаурун присел на камень, глядя, как Толя умывается, чтобы прогнать сон, потом сорвал листок мяты и стал жевать, посматривая вокруг и улыбаясь чему-то своему.

— Вы тут бывали раньше? — спросил Толя, отряхиваясь от воды.

— Бывал, — лениво ответил Хаурун. — Пока вы с Люциусом торчали в библиотеке, я, Магнус, Жан и Лия взяли проводника в деревне и поехали сюда. Ну что, дальше давай?

Толя представил, как Жан, важничая, едет на одной лошади с королём, и помимо воли улыбнулся. Мальчик был чудом.

Через некоторое время король и менестрель добрались до конца луга: там стояли в ряд облезлые ёлки и начинались заросли малины. Толя не удержался и сорвал несколько ягодок. Хаурун увидел, величественным жестом протянул руку, и пришлось отдать все. За поворотом король свесился с седла и, царапая себе руки колючками, набрал для Толи малины сам, а потом долго смеялся, глядя на его удивлённое лицо.

Менестрель съел ягоды, безотчётно улыбаясь. Он опять подумал, что лучшего господина, чем его король, на свете нет и никогда не будет.

За лугом тянулся ещё один перелесок, а над ним возвышалась голая, покрытая камнями вершина. Хаурун остановился у её подножия, привязал коня к дереву. Удивляясь всё больше, Толя последовал его примеру. Кони тут же принялись щипать сочную зелёную траву.

— Потопали наверх, — сказал Хаурун, закидывая котомку на плечо, и первым направился к вершине. Строго говоря, было не слишком высоко, но склон оказался пологим. Толя несколько раз соскальзывал, и тогда король в последний момент ловил его за шиворот. Но и сам он однажды, не удержавшись, проехался на животе, пока не упёрся ногами в какой-то камень. Однако вершина была всё ближе и ближе.

— Опаньки! — весело сказал Хаурун, втаскивая Толю на самый верх. Менестрель отряхнулся и посмотрел вокруг. Они стояли на небольшой плоской площадке, шагов десять в длину и в ширину. С противоположной стороны от того места, где они поднялись, площадка резко обрывалась вниз, а склон был таким, что по нему не влез бы и горный козёл. В центре же площадки стоял большой плоский камень, явно несущий на себе следы обработки.

— Ух ты, — сказал Толя, осторожно трогая нагревающуюся под солнцем поверхность.

— Ага, — сказал король. — Представляешь, сколько надо было сил, чтобы его сюда затащить?

— А разве… — начал Толя, но потом сообразил, что все камни в округе серые, а этот — белый.

— Мы вообще-то сюда не поднимались, — пояснил король. — Всё же Магнус и Жан подъём не осилили бы. Но проводник нам этот камень расписал как он есть. И сказал, что такие камни родятся только во-он там, за той горой, а тут их нет.

Толя обернулся посмотреть, куда он показывает, и не сдержал восхищённого вздоха. Горы вдалеке были как будто подёрнуты синей дымкой, чем дальше, тем синее. Всё село внизу, казалось, могло уместиться на ладони, а над ним, словно паря в воздухе, возвышался Наскальный, и даже отсюда было видно, как на башне трепещет изумрудный флаг. Становилось жутковато, если представить, куда они забрались. Наверное, это про такую вершину говорила ведьма, про вершину, на которой стоит герцог, не в силах спуститься и хоть кому-то приоткрыть душу…

Вокруг царила тишина, снизу не доносилось ни звука, только было слышно, как сильный ветер свистит в расщелинах. Ветер обнимал Толю со всех сторон, по-дружески теребил рубаху, трепал волосы. Менестрель закрыл глаза и почти услышал, что ветер хочет ему сказать, что он ему поёт и нашёптывает. Это были слова, но слова не человеческого языка, и стоило только приложить немного усилий, чтобы их понять…

Когда Толя обернулся, он обнаружил, что Хаурун сидит на земле у камня и бездумно смотрит вдаль.

— Наслушался? — спросил король, пружинисто поднялся, кивнул на белый камень: — Магнус предположил, что это древний жертвенник должен быть. Уцелел, потому что никто сюда не стал добираться.

Он прошёлся по площадке взад-вперёд и остановился перед Толей.

— Ну, а чего не спрашиваешь, зачем я тебя сюда привёл?

Толя с опаской покосился на жертвенник. Хаурун поймал его взгляд, страдальчески скривился и сгрёб подданного в охапку:

— Менестрель, когда же ты научишься хоть кому-нибудь доверять?! — воскликнул он с неподдельной мукой в голосе. — Ну когда?!

Толя молчал, устыдившись, что обидел его.

— Вот что! — с горячностью воскликнул Хаурун, выпустив его. — Я тебя сюда привёл потому, что это единственное тут волшебное место. И высоко, к тому же.

Глаза его снова потемнели, как бывало в минуты сильного волнения.

— И что? — спросил всё ещё смущённый Толя. Хаурун покусал губы, огляделся вокруг, как будто ища поддержки и растерянно пробормотал:

— Ну не знаю я, как это делается!

Вслед за этим он взял Толины ладони в свои и опустился на левое колено. Менестрель не успел испугаться, но отшатнулся, хотя вырваться не смог. Хаурун посмотрел на него снизу вверх и решился окончательно:

— Будь моим братом! — воскликнул он.

Менестрель ждал чего-то подобного, но не предполагал, что король выберет для такого предложения вершину горы. Сам он давно считал Хауруна родным, но не смел об этом сказать, помня о своём низком происхождении. Тут он сообразил, что король стоит перед ним на коленях и ждёт ответа, что вовсе его сану не подобает, и упал на колени тоже.

— Так ты согласен? — с волнением спросил Хаурун, вглядываясь в его лицо.

— Ваша воля для меня — закон, — смиренно сказал Толя и опустил глаза, чтобы король не догадался, что он готов плясать от радости.

— Опять ломаешься, как девчонка! — рассердился Хаурун. — Я тебя по-человечески спрашиваю!

— Согласен! — поскорее воскликнул Толя, не желая обижать короля ещё больше.

— Ну и хвала богам! — с облегчением воскликнул тот, поднялся и рывком поставил Толю на ноги. — Крови не боишься?

— Смешать кровь?! — в священном ужасе воскликнул Толя. — Мою с вашей?!

— Что, уже передумал? — нахмурился Хаурун.

— Н-нет… — заикаясь, Толя помотал головой, чувствуя трепет при мысли о том, что в его жилы вольётся королевская кровь, а сам он осквернит Хауруна кровью крестьянской.

— Ничего ты не осквернишь, — проворчал тот, развязывая тесёмки торбы и доставая из неё свою походную чашку с отбитой ручкой и полуистёршимся вензелем королевского двора на боку. Чашка глухо стукнула донышком о белый камень. Следом Хаурун достал флягу, из которой плеснул в чашку немного красного вина, и Толе стало дурно, когда он понял, зачем. Можно было просто приложить ранки друг к другу, но король выбрал самый жуткий вариант.

Следом Хаурун достал из торбы блюдечко, большую сальную свечу и кремень с огнивом.

— Ветер, — неуверенно сказал Толя, и король потянул его за плечи, заставив встать так, чтобы они вместе закрывали свечу от ветра. Пламя разгорелось, язычок трепетал, дымил, но не гас. Хаурун снял с пояса свой нож с костяной рукоятью, прокалил лезвие на свече и бесстрашно поддёрнул рукав. Толя смотрел, не в силах оторваться, а король, не медля ни секунды, располосовал себе запястье. Как во сне менестрель наблюдал за крупными каплями, капающими в чашку с вином. Хаурун морщился, но тоже взгляда не отводил.

Вот любитель устраивать пафосные сцены!

— Хватит! — воскликнул Толя, не выдержав. Король улыбнулся его несдержанности, но руку отвёл, передал ему нож, а сам вытянул из кармана чистый платок — приготовился заранее.

— Ты сам или тебе помочь? — спросил он.

— Сам, — ответил Толя. Сейчас он не имел права струсить и отступить. Да и что такое маленькая царапина по сравнению с теми ранами, которые когда-то едва не свели его в могилу? Он зажмурился и полоснул ножом по запястью.

— Всё-всё-всё… Не надо больше, — взволнованно прошептал Хаурун, перехватывая его истекающую кровью руку и поспешно заматывая её платком. — Всё, молодец…

Они обернулись к чашке, в которой покачивалась густая тёмная смесь.

— Нам по глотку, остаток на камень, — так же шёпотом распорядился Хаурун, беря чашку. Свой глоток он выпил, не поморщившись. Толя сам забрал чашку. Смесь крови и вина пугала, вкус отдавал металлом, но менестрель, не поддаваясь минутной слабости, проглотил положенное, остаток выплеснул на камень, и на нём расплылась красная клякса. Хаурун едва взглянул на неё. Он развернул Толю к себе и произнёс:

— Клянусь быть тебе старшим братом до самой смерти, всегда защищать тебя. А если я не сдержу своего слова, пусть мне на голову упадёт какая-нибудь страшная кара.

— Клянусь быть вам младшим братом, — дрожащим голосом сказал Толя. Мысли его путались. — Клянусь… Клянусь… — повторил он, не в силах больше ничего придумать. — Я вас не предам…

Счастье готово было прорваться позорными слезами: он и не мог вспомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь так же принимал его, безоговорочно, всецело. Раньше слова были только словами, но теперь древний, как мир, ритуал, словно что-то переломил в нём. Здесь, под пронзительным взглядом неба, всё слова звучали по-другому, а в каждом жесте был смысл.