Рукавичка (гет)

Дафна оттолкнулась от стены и, подойдя к покрытой желтым налетом раковине, смачно плюнула прямо в середину. Потом затушила о влажный край тонкую сигарету и дерзко взглянула на Драко. Ему даже знать не хотелось, где она эти сигареты берет. Может, ей Блейз привозит?

— Слушай, мне действительно жаль, что у нас ничего не вышло, Малфой.

Драко презрительно прищурился, делая вид, что ему наплевать. Отчасти так и было. Но только отчасти.

— То есть все это время я тебя устраивал и вдруг перестал? Какого дьявола?

Дафна небрежным жестом поправила темно-каштановые волосы, которые так сладостно пахли розами и манили к себе. Она иногда разрешала ему зарываться в них и вдыхать этот аромат, напоминая ему о матери.

— Мои родители категорически против наших дальнейших отношений. Пойми, Малфой, моя фамилия в списке двадцати восьми…

— Как и моя.

— Разумеется, — ее голос стал тоньше и выше, а губы вытянулись в тонкую нить. — Вот только твое имя навеки запятнано убийствами и Меткой. У тебя ведь она все еще скалится, там, под рубашкой?

Драко заложил руки за спину и обошел Дафну по кругу, разглядывая ее худую, совсем костлявую фигуру, которая еще так недавно ему нравилась. А теперь — отрезало. Драко ненавидел, когда его жалели.

— И давно ты собиралась меня бросить?

— С осени. Но ты был такой несчастный… Мне было жаль тебя, милый. А последние две недели твое лицо, кажется, стало светлее. И я решила: пора. Зачем оттягивать неизбежное?

— Завтра Рождество. У всех лица светлеют.

Дафна подошла к нему и нежно положила теплую ладонь на его щеку. Он не отстранился. Просто смотрел на нее так, как смотрят люди, которых снова предали. В ее темно-карих глазах не было даже росинки сожаления. Дафна была абсолютна безжалостна, но Драко не мог представить, что когда-нибудь эта безжалостность обрушится на него. В ее глазах, смотрящих так дерзко, не было ничего, кроме желания скорее покончить с этим и уйти. Возможно, и все слова о родителях — это просто ложь. Она сама решила с ним порвать, потому что надоело.

— Наши дорожки разошлись, Драко. Не обижайся, ладно? Слушай, я просто… Я устала от тебя. Я тебя не понимаю. Ты какой-то сложный. Весь в себе. А я, знаешь ли, не люблю заморачиваться.

Драко пожал плечами, не собираясь ничего возражать. Надоело? Ну и плевать. Ему тоже надоело водить ее по дурацким ресторанам с кучей розовых сердечек и оплачивать немыслимые счета, кормить ее капризный характер сладостями и задаривать подарками вечно дурное настроение.

— Слышишь? — Дафна вдруг замерла, театрально вытянув руку в сторону, потом выглянула в окно и широко улыбнулась. Да, в ней была капля настоящего, но капли мало. Капли не хватит умирающему от жажды в пустыне. А Драко умирал. Не желая оставаться в одиночестве, хватался за соломинки, даже если они рвались и рассыпались в прах между пальцев, — Слышишь перезвон колокольчиков? Это Хагрид запряг фестралов, чтобы поехать в лес за елью! Только вспомни прошлое Рождество, это же…

Драко молча развернулся и ушел, не дослушав эту восторженную фразу с воспоминаниями о прошлом Рождестве, которое трудно назвать праздником. Кэрроу, кровь, кошмары во сне — зачем ему вспоминать? И эти чертовы колокольчики Хагрида…

Взяв из шкафа теплую мантию и перчатки, он тайком поднялся в вестибюль и, не замеченный никем, вышел во двор, покрытый гигантским одеялом снега. Назойливые и бестолковые снежинки тут же уселись на нос, на щеки, на губы и растаяли. И продолжали кружиться, садиться и таять в стылом воздухе декабря.

Драко толкнул дверь в раздевалку Слизерина и зашел внутрь, стряхивая с мантии снег. Раздевалки и туалет Миртл — единственные места, где можно было побыть одному. Но в туалете приторно пахло болью и Дафной, и он не решился там остаться. Нет смысла растаптывать себя больше, чем тебя уже растоптали.

Осталось полгода — и можно будет навсегда забыть о замке, где было так хорошо и где было так страшно и одиноко, где так часто дрожали пальцы, и сердце билось подстреленным соколом. Осталось полгода — и его возьмут на работу в Министерство, где придется каждый день сталкиваться с Поттером и Грэйнджер, которая сейчас в Большом зале расхаживала взад-вперед и ждала елку, которую притащит Хагрид на своих санях с надоедливыми колокольчиками.

Драко закрыл лицо руками и в наступившей тишине, свободной даже от собственных мыслей, услышал тихие рыдания.

Он неохотно поднялся, желая остаться в одиночестве, и прислушался: рыдания доносились из раздевалки Гриффиндора. Что, кому-то еще более одиноко? Быть такого не может. Это только про него одного забыли все. Это только он никому не нужен в этом мире, где Поттер победил. В мире, где он так яростно желает начать все сначала, но ему никто не дарит даже крошечный шанс. И тогда, не успев увидеть, кто рыдает за дверью, он решил: он не упустит ни одну возможность изменить свою жизнь. Пусть до конца своих дней он будет ловить косые взгляды и ухмылки, пусть за спиной про него говорят что угодно. Плевать он на всех хотел.

Драко тихо прошел к комнате, над дверью которой пестрел гриффиндорский герб, и нерешительно заглянул внутрь, хотя его никогда не интересовали чужие рыдания. Ему своих, отчаянных и изматывающих, срывающих дыхание, хватило на всю оставшуюся жизнь.

На жесткой черной скамье, посреди раздевалки сидела Уизли. Он сразу ее узнал и внутренне ощетинился, готовясь сам не зная к чему. Но когда она подняла на него свое круглое, полное поблекших веснушек, заплаканное лицо и эти пронзительные светло-карие глаза, все иглы внутри него исчезли. У Дафны таких глаз не было. Ни у кого не было.

— Уйди, — пробурчала она тихо, зло размазывая слезы кулаком. — Уйди, Малфой, тебя не хватало.

Драко любил все делать наоборот и ненавидел приказы, а просьбы попросту игнорировал, поэтому вместо того, чтобы уйти, сел напротив нее и положил ногу на ногу.

— Что случилось?

— Не твое дело, — Уизли окончательно вытерла слезы и шмыгнула носом. Галстук у нее был сбит в сторону, а воротничок рубашки смят. Драко не позволил бы себе выйти в таком виде даже в гостиную факультета. — Уйди.

Он наклонил голову на бок, рассматривая ее.

— Похоже, весь замок ждет Хагрида, а мы застряли в этой раздевалке, как люди, которым что-то не позволяет сделать шаг в Рождество.

Уизли снова громко шмыгнула носом и посмотрела на него сердито. И все ее веснушки тоже стали сердитыми.

— Тебе-то что? Тебе же на всех плевать. Всегда.

— Меня Гринграсс бросила, — стоило ему это выдавить, через силу, и на душе стало легче. Как будто кинул в ведро сгнивший фрукт, который было жаль выбрасывать, но и невозможно больше хранить.

Уизли зачем-то пригладила волосы и посмотрела на него с любопытством. И все ее веснушки тоже стали любопытными.

— И черт с ней. Неужели ты поэтому сюда пришел с таким страдальческим лицом? Да она же страшная, занудная, высокомерная дура.

— Передам ей при встрече, — насмешливо отозвался он и взглянул в окно, за которым жизнерадостно валил снег. — Так что у тебя стряслось?

Как будто ему было интересно. Совсем неинтересно, просто уходить не хотелось. Некуда.

— Послезавтра поезд, — объяснила она кратко, не глядя на него, глядя на свои сплетенные пальцы. — Я не хочу ехать домой. Я не… не представляю себе Рождество без Фреда. И мама опять будет плакать.

И слезы густым Мертвым морем обрушились на ее и без того соленые щеки и губы.

— Зато там будет Поттер, — насмешливость так и осталась в его голосе. В нем много осталось того, что он давно не испытывал.

— Вот именно! — выпалила она так резко, что Драко подскочил от неожиданности. — Вот именно! И всю неделю придется уверять его, что смерть Фреда — не его вина. Нет, разумеется, он ничего не скажет, просто будет ходить с трагическим выражением лица. Черт, как же я от этого устала…

Драко взглянул на нее пристально. Странно, что они встретились здесь. Два человека, которые не могут найти свое место в большом замке. Или ничего странного в этом нет? Раньше бы он сразу ушел, оставив Уизли за спиной, потому что — предательница крови. Но сейчас он стал никем, как верно заметила Дафна, с поблекшей Меткой на руке и запятнанным именем, так что и возразить ей было нечего.

— А ты не уезжай домой на Рождество, — предложил он внезапно, не сдержав слова внутри. — Я вот остаюсь. У нас все равно в поместье не будет никакого праздника.

В глазах Уизли застыло удивление и нерешительность, и она впервые за всю встречу взглянула на него с интересом. Не как на Малфоя. Как на человека, которого никогда не видела прежде и вдруг заметила. И улыбка робко выступила на ее лице. Так улыбаются незнакомцам, пытаясь завязать разговор.

В это же мгновение за окном послышался стук копыт и веселый звон рождественских колокольчиков.

Уизли — Драко напрочь забыл, как ее зовут — встрепенулась, словно малиновка на заснеженной ветке, и быстро поднялась на ноги.

— Я совсем забыла, что обещала помочь Хагриду и Гермионе с украшением ели, — она резко обернулась в дверях и взглянула в его бледное лицо. — Спасибо. Я не знаю, можно тебя благодарить? На мгновение я почувствовала себя не такой одинокой.

Драко не успел ничего ответить, и Уизли выбежала из раздевалки прямо под кружащийся хлопьями в мерзлом воздухе снег. Только мгновением позже он заметил, что она что-то обронила. Наклонившись, он поднял с пола маленькую рукавичку. Рыжую шерстяную рукавичку с аккуратной белой «У». Хмурясь, он сунул ее в карман и вышел под снег. Уизли белкой вертелась у саней, старательно улыбаясь и указывая Хагриду и паре кентавров на вход в замок. Драко видел, как она похлопала себя по мантии, ища потерянную рукавичку, но, так и не найдя, отчаянно дула на замерзшую руку, пытаясь согреть ее дыханием. А потом из замка прибежала чертова Грэйнджер с копной сена на голове и лицом всезнайки, и Драко поспешно ушел, так и не успев вернуть потерянное и заставляя себя не оглядываться. И весь вечер ему все мерещились светло-карие глаза и коралловые губы, мокрые от слез.

* * *

Драко отодвинул подарки ногой и сел на кровати, опустив босые ступни на теплый паркет. Изучать содержимое коробок, завернутых в блестящую разноцветную бумагу, не хотелось до жути. Он знал наперед, что внутри: чек от отца на большую сумму, домашние сладости от матери, очередная идиотская книга от Паркинсон, какая-нибудь ерунда от Блейза. Эти подарки были такими же обыденными, как стандартный набор для зельеварения, который всегда дарил ему Северус, и которого теперь не было среди этой пестрой кучи.

Драко вытащил из-под подушки рыжую рукавичку и повертел в руках. Придется вернуть, иначе Уизли останется без одной руки. Денег на новые рукавички у нее точно нет. Хотя, теперь же она может просить обо всем Поттера, ведь у него куча денег в сейфе, и не только от родителей, а еще и от Блэка.

Только Драко почему-то знал: Уизли просить не станет. И он сам давно уже ни о чем не просил. Странным образом это их объединяло.

Драко остановился у кабинета зельеварения и только тогда понял, что по привычке купил Северусу подарок. По привычке пришел к его кабинету, над которым висел рождественский венок. Только декан ушел туда, докуда не долетают просящие голоса, где не слышен стук в дубовую дверь. Не желая отдавать подарок Слизнорту, Драко сунул его в сумку и уныло поплелся завтракать. Ель, огромная и дурманяще пахнущая спрятавшимся чудом, которое вот-вот упадет в жаждущие руки, стояла в самом конце зала. Дерево-символ. Дерево-надежда. Драко успел только налить себе чаю и отрезать тыквенного пирога, как ему в руки упала небольшая коробочка от пролетающей мимо школьной совы. Отодвинув пирог, Драко нетерпеливо потянул за зеленую ленту. С терпением он последнее время не ладил. И это понятно. Какое, к черту, терпение, когда торопишься жить?

Внутри лежал небольшой сверток с мятными конфетами и записка: «Верни то, что нашел. В полночь, у ели. Придешь?» Драко быстро перевел взгляд на гриффиндорский стол. Уизли улыбнулась ему украдкой и, схватив со стола тост, исчезла в дверях. Драко спрятал подарок в карман и усмехнулся. Поняла, значит. А откуда она узнала, что он неравнодушен к мятным конфетам? Или это просто совпадение? Разумеется, совпадение. Наверняка эти конфеты были самыми дешевыми в «Сладком королевстве», где она так часто проводила вечера с Долгопупсом.

Сова, сделав круг над студентами, бесцеремонно уселась ему на плечо и мягко стукнула лапой. Что ей нужно? Ответ? Драко не раздумывая вытащил из сумки пергамент, перо и быстро написал: «Если ты реветь не будешь». И проводил улетающую сову довольным взглядом.

— Собрал чемодан? — Блейз ткнул его локтем и широко зевнул, не пряча крупные белоснежные зубы.

— Я не поеду.

— Ты даже свои подарки не распаковал.

— Не хочу. Они одинаковые.

— Что, даже от Пэнси?

— Пэнси всегда одинаковая.

— Вот слова меланхоличные, а в глазах у тебя что-то странное творится… Ты так после расставания с Гринграсс радуешься? Тайком, чтобы никто не заметил?

— Да пошла она, — небрежно заметил Драко, отнимая у него пудинг. — Страшная, занудная, высокомерная дура.

— Точно! — Блейз приподнял грязную ложку вверх, словно дирижерскую палочку. — И в постель к тебе лезть не хотела. Ни разу.

Расправившись с завтраком, Драко некоторое время наблюдал, как Флитвик украшает ель гирляндами и золотыми фигурами ангелов, пастухов, серебряными шарами и звездами. Дух Рождества окутывал всех, кроме тех двоих, что встретились вчера в раздевалке. И даже рождественская песня про звенящие колокольчики, которую напевало ползамка, не могла им помочь.

Бесцельно прослонявшись по замку весь день, посмотрев на сборы Блейза и Нотта, Драко едва дождался полуночи. Ему не хотелось идти, потому что когда он отдаст рукавичку, поводов увидеться с Уизли больше не будет. Ему хотелось идти: почему-то казалось необходимым взглянуть в ее глаза. Он видел в них то же, что и в своих, смотрясь в зеркало поздним вечером: страх, потерянность и поиск. Дело не только в том, что она скучает по умершему брату. Она не хочет ехать домой, потому что не хочет видеть Поттера. Ясно, как белый день. Ясно, что ей стыдно перед самой собой за это чувство.

Уизли сидела на скамье за гриффиндорским столом, обхватив колени руками и задумчиво слушая рождественские песни, которые звучали в воздухе благодаря магии домовых эльфов. Вспомнив, что они оказались против всех законов о защите их прав, выдвинутых Грэйнджер, Драко довольно усмехнулся. Хоть где-то этой зануде не повезло.

Он остановился возле Уизли и, вытащив из кармана колючую рукавичку, медленно протянул ей твердой рукой. Еще с утра эта рука слегка дрожала.

— Держи.

Она подняла голову и взглянула на него. И тогда он внезапно вспомнил ее имя: Джинни. Драко небрежно заметил:

— Ты гораздо симпатичнее, когда не ревешь.

— А ты симпатичнее, когда не нацепляешь это мученическое лицо, как год назад, — она продолжала разглядывать его без всякого стыда. — Садись. Хочешь сидра? Мне домовики притащили.

Драко приподнял брови и перевел взгляд на черную бутылку с ярко-желтой этикеткой. Почему бы и нет? Ему уже давно нечего терять. Все равно, с кем пить. Все равно, с кем быть. Но ощущать себя рядом с Уизли ему нравилось, и он предпочел не понимать, почему.

— Только если сядем за нейтральный, когтевранский стол. И вообще, тебе разве уже разрешен алкоголь?

Джинни рассмеялась. Ее смех был похож на перезвон серебряных колокольчиков. И все ее веснушки рассмеялись вместе с ней.

— Мне уже семнадцать с половиной, дурак, — она охотно села рядом с ним за покрытый синей скатертью стол. — Открывай. И пообещай мне: мы сегодня не слизеринец и гриффиндорка с этой вечной манией ненавидеть друг друга. Мы — два незнакомца, которые встретились под рождественским деревом. Так надоело это деление на черное и белое. Так надоело искать везде врагов. Так надоело все на свете. Только и делаем, что делим все пополам, когда нужно склеивать.

Вместо ответа Драко разлил в низкие бокалы пенящийся сидр и пододвинул один Уизли. Напиток понемногу ударил в голову, пьяня. Драко плохо помнил, что Уизли говорила все это время, пока он сидел и просто слушал, смотря на ее лицо и особенно на губы, оперев тяжелую голову о ладонь.

— Иди сюда, — Уизли вдруг поднялась и потянула его за собой, так стремительно, что он не успел воспротивиться. Да и не особо хотелось противиться ее теплым прикосновениям. — Давай танцевать. Сто лет не танцевала. Никто не хочет. Все чего-то ждут.

Держа ее в объятиях, чувствуя, как ее горячие руки обнимают его за шею, Драко понял, что давно не ощущал себя живым, и сейчас, кружась в танце, ему снова захотелось идти вперед. Словно часы внутри него сломались и снова пошли — от ее улыбки, от сияния ее глаз, от запаха ее волос. С Дафной ему ничего подобного не хотелось, кроме как раздеть и затащить в кровать. Правда, она и этого ему ни разу не позволила.

— Хочу найти на небе ту самую звезду, рождественскую, — Джинни вдруг вырвалась из его рук и взяла со скамьи мантию. Драко посмотрел на нее, замерев. Уизли была опасная, резкая, непокорная и внезапная. Она была полной противоположностью его матери, и Драко это понравилось. Уизли бросала вызов, сама того не чувствуя, и он был готов на него ответить. Вполне возможно, чтобы она была частью той жизни, которую он так пытался обрести. — Пойдем к озеру? Над ним всегда самые яркие звезды.

Драко покорно пошел следом за ней, с неприязнью понимая, что она ходила к этому самому озеру с Поттером. А потом в голове все смешалось. Он забыл, кто он. Он забыл, где он. Чертов сидр так ударил по всем его чувствам, что ему не хотелось никуда уходить.

А потом он вспомнил, что утром у Уизли поезд, который отвезет ее домой. Рукавичку он ей уже отдал. Значит — конец. Рождественские сказки всегда такие короткие, но всегда счастливые. Что ж, его история стала хоть отчасти похожа на сказку, в которую он никогда не верил.

Последние два года он все время шел сквозь мрак, густой, как сахарная вата, и такой горький. И сейчас, когда он вдруг увидел в этом мраке свет, хотелось протянуть к нему руку. Впустить его в себя. Хотя бы ненадолго. И попытаться задержать.

— Как хорошо, что я потеряла рукавичку, — Уизли улыбнулась, вырывая его из мыслей, и поравнялась с ним. Она была ниже его на целую голову и при ходьбе как-то смешно подпрыгивала, словно хотела сорваться с места и убежать. — Иначе пришлось бы наслаждаться зимней красотой в одиночестве.

Драко остановился и взглянул на замерзшее озеро, потом поднял глаза: замок, покрытый снегом, выглядел совершенно сказочным и невероятно уютным. В нескольких окнах еще горел теплый желтый свет.

— Смотри, вон там! — Уизли схватила его за рукав и указала на самый край черного, как бездна, неба. — Самая яркая. Видишь?

Драко не стал смотреть на звезду. Подумаешь, какая-то там звезда, пусть хоть трижды рождественская. Перед ним стояла красивая девушка с красными от мороза щеками, с глазами, которые сияли ярче любых звезд, и с голосом, который звенел как колокольчик. Девушка, которая ощущала себя такой же лишней, как и он, которая что-то или даже кого-то искала в этом радостном мире, свободным от войны. А потом, не задумываясь, что делает, Драко наклонился и поцеловал ее холодные губы.

И Уизли вдруг превратилась для него в Джинни.

Прошло несколько стылых мгновений, прежде чем они оба это осознали. И тогда она отступила на шаг назад, не сводя с него блестящих глаз, а потом, развернувшись, стремительно убежала. Драко не стал ее догонять. Он спустился к озеру, бредя по колено в снегу, и долго стоял у самой кромки льда, смотря на спящий замок. А потом, медленно дойдя до крыльца через все сугробы, нашел на ступенях шерстяную рыжую рукавичку с яркой белой «У».

* * *

Ему снился замок в белых горах, замерзшее озеро и чей-то голос, поющий рождественскую песню. Уизли в санях, рядом с Хагридом, чьи волосы и борода запорошены снегом и хоровод поющих веснушек. А потом он увидел фестралов, запряженных в сани Хагрида, и проснулся.

Блейз вытаскивал из-под кровати тяжелый чемодан, тщательно собранный заранее и готовый к поездке в Лондон.

— Проснулся? — Забини наклонился над Драко и потрепал по плечу. — Счастливо оставаться! Мы уезжаем через десять минут.

— Мне плевать, — Драко перевернулся на другой бок и натянул одеяло до подбородка, но сон так и не вернулся. Слушая, как Забини, пыхтя, тащит за собой чемодан, Драко попытался представить, кто же помогает Уизли с ее вещами. Да никто не помогает. У нее вещей-то — три одинаковых свитера, две юбки и одна рубашка. Наверное.

Он провалялся в кровати до полудня, смотря в потолок и пытаясь понять, что ждет его после сдачи ЖАБА. На самом деле он думал о том, почему вчера ночью поцеловал Уизли, а мысли об экзаменах неявными тенями мелькали в стороне. Так почему? Нельзя же все сваливать на сидр. Ползи он хоть на коленях от опьянения, ни за что не поцеловал бы Милисенту или Трейси. Ну, Трейси еще может быть, хотя у нее нижняя губа всегда такая пухлая, а Драко терпеть не мог пухлые губы. Он многое не терпел: например, истерики. Или плач. Или неряшливость.

Нет, дело было определенно не в сидре.

«Представь, что мы не слизеринец и гриффиндорка, а два незнакомца». Да, дело именно в этом. Он ведь действительно представил. И, кажется, увлекся этой незнакомкой с рыжими волосами и сладкими губами с привкусом корицы. И ему так хотелось поцеловать ее еще раз, что он сто раз перевернулся с боку на бок, пытаясь унять это желание. Но оно не уходило. Он словно нащупал нить света, ведущую к большому клубку счастливой жизни, до которой он пытался дотронуться, и не собирался ее отпускать.

А вместе с этим его желанием его все больше окутывало понимание, что ее рыжая рукавичка все еще оставалась у него. Как же она уехала без нее? Или нашла другие? Может, одолжила запасные у Грэйнджер. Грэйнджер ведь запасливая, как бурундук.

— Да запросто, — сказал Драко сам себе, спуская ноги на пол. — Хватит валять дурака. Поднимайся и иди есть.

И он, накинув рубашку на плечи и небрежно застегнув пуговицы, взглянул на себя в зеркало. Он увидел худого парня со светлыми волосами и печальными серыми глазами. Драко слегка отклонил голову в сторону. Отражение повторило его жест. Он сжал губы. Отражение сделало то же самое. Драко отвернулся, вздохнул и натянул джемпер через голову, потом небрежно пригладил волосы. Нужно что-то делать с этой печалью в глазах. Нужно шагать, ухватившись за нить света. Нельзя зависнуть в неизвестности, нельзя прятаться в спальне под одеялом.

Драко вытащил из-под подушки рукавичку и, не раздумывая, сунул в карман брюк. Нужно отправить ее Уизли, не может же она ходить все полторы недели без нее. Он решил позавтракать и сразу заглянуть в совятню, тогда она точно получит свою потерянную вещь еще в поезде, не успев замерзнуть в холодном Лондоне.

Замок словно осиротел и затих. Шаги и голоса растворились в пустоте, и только невнятный шепот людей на портретах изредка разбивал упавшую тишину. Драко переступил порог Большого зала и замер: Уизли в одиночестве сидела за гриффиндорским столом и радостно ковыряла вчерашний праздничный пудинг тонкой вилкой.

— Не знала, что ты так долго спишь, — произнесла она, одновременно краснея и улыбаясь.

Драко невозмутимо сел за слизеринский стол, надеясь, что она не услышит бешеный перезвон его сердца. Осталась! Она осталась. Потому, что не может забыть смерть брата? Потому, что не хочет видеться с Поттером?

— Почему? — не удержали его губы.

Джинни взяла тарелку с пудингом и, быстро перебежав зал, уселась рядом с ним, с перепачканными шоколадом губами. От нее пахло чудом и корицей. Она не собиралась отвечать ни на единый его вопрос, во всяком случае, явно не сейчас. Ей нужно было время сначала ответить на них самой себе. Или признаться в том, что чувствует.

— Это слизеринский стол.

— Незнакомцы, помнишь?

Драко с сомнением покачал головой. Нельзя называть незнакомцем того, кого целовал под звездным небом в рождественскую ночь.

— Ты опять потеряла, — он медленно вытащил из кармана рукавичку и протянул ей. Джинни отчаянно помотала головой, едва не оторвав ее от туловища, и вытащила вторую рукавичку из сумочки, висящей через плечо. В глазах у нее застыло странное выражение: словно она на что-то решилась, но боялась своего решения. И все равно не отступила.

— Пусть будут у каждого из нас. Тогда мы всегда будем гулять вместе. Ты ведь тоже этого хочешь?

Драко недовольно нахмурился.

— Но потом придет весна. За ней — лето.

— Весной и летом я обязательно потеряю что-нибудь еще. А ты найдешь, — в ее голосе звенело лукавство, и все ее веснушки тоже стали лукавыми. Драко это почему-то рассмешило. Откуда она только взялась, эта рыжая девочка с сияющими глазами, рядом с которой он снова живет? Он снова наклонился и поцеловал ее губы, слизывая с них шоколад. И Джинни ответила с такой яростью, что в висках у него бешено застучала кровь, которая до этого казалась такой холодной и равнодушной к любым поцелуям Дафны, словно он был лягушкой. И вдруг превратился в человека.

— Я нашел не просто рукавичку, — прошептал Драко, не сводя взгляда с веснушчатого лица и смеющихся губ. — Я нашел тебя. И я не собираюсь тебя терять. И мне плевать, что об этом подумают твои родители, Поттер, и вся его королевская рать.

Джинни счастливо улыбнулась и обвила руками его шею. И ее глаза были полны Рождества.