Ради семьи (джен)

Хелоуинская ночь выдалась ужасно беспокойной — поневоле поверишь во всякую мистическую чушь. Режущиеся зубы Дадли стали настоящим бичом молодой семьи. Всегда спокойный и улыбчивый малыш превратился во вредного и ни на мгновение не умолкавшего монстра, и, если Петунья ещё находила в себе силы на то, чтобы безуспешно пытаться успокоить сына, то нервы Вернона не выдерживали.

— Туни, я люблю и тебя, и Дадлика, но у меня работа! — пряча глаза, пробормотал он, пятясь к дверям детской. — Если не высплюсь нормально… Прости.

Муж не вернулся с работы, предпочтя переночевать в мотеле, и Петунья даже не могла на него сердиться: ещё чуть-чуть, и она сама готова была сбежать.

Дадли угомонился лишь к полуночи, и, держащая сына на руках Петунья боялась не то что положить его в кроватку, но даже лишний раз вздохнуть. Руки устали, всё же Дадли был крупным малышом, но столь желанная тишина окупала всё. Петунья стояла у окна и ни о чём не думала, машинально покачивала Дадли и наслаждалась покоем.

Поэтому происходящие под окном непонятные события не сразу привлекли её внимание. Литтл-Уиннинг был очень спокойным городком, так что даже будучи одна в доме с маленьким ребёнком, Петунья не боялась — молча и без интереса наблюдала.

Странно одетые люди некоторое время переговаривались, потом откуда-то из темноты к ним присоединился очень высокий человек, держащий люльку… Затем они все двинулись к крыльцу Дурслей, но, к счастью, не задержались. Вот только на обратном пути люльки у них не оказалось.

Беспокойство медленно, но верно поднималось в душе Петуньи. Кто были эти люди? Зачем они приходили? И куда делся ребёнок, которого принёс последний присоединившийся к компании мужчина?..

Осторожно уложив Дадли, она на цыпочках двинулась к выходу из детской — сын не проснулся. Вздохнув с облегчением, Петунья прикрыла дверь и спустилась на первый этаж. Выглянув в окно и никого подозрительного не заметив, она уже собралась вернуться к Дадли, когда из-за входной двери донёсся странный скулёж. Никак не соотнесся виденного недавно ребёнка в люльке с этим звуком, Петунья решительно распахнула дверь, намереваясь прогнать шумящее животное, и так и застыла в дверях. На крыльце обнаружилась та самая люлька.

— Мамочки! — сдавленно воскликнула Петунья и без колебаний ухватила люльку за ручку, внося её в дом: что бы всё это ни означало, ребёнку в ноябрьскую ночь нечего было делать на улице.

Вытащив мальчика и убедившись, что с ним всё в порядке (по крайней мере, на первый взгляд), Петунья бросила взгляд на телефон, но прежде чем мысль позвонить в полицию сформировалась в её голове, глаза заметили конверт. Имя на конверте не оставила места сомнению — оно было написано для неё.

Через секунду Петунья уже разворачивала странного вида бумагу, впиваясь глазами в строчки; через две — отшвырнула послание от себя как ядовитую змею. Новость о смерти сестры её шокировала, но меньше, чем приказ взять на себя заботу о её сыне. Воспоминания навалились лавиной, погребая под собой сочувствие. Она слишком хорошо помнила, как её милая смешливая сестричка отправилась в Хогвартс… чтобы через год вернуться язвительной высокомерной ведьмой. И Джеймса Поттера Туни не забыла…

— Ты просто завистливая сквибка! Ты ноги сестре должна целовать, что она продолжает общаться с ущербной, вроде тебя.

Лили тогда ничего не сказала, не одёрнула жениха, не защитила сестру, словно так и должно быть. И Петунья не простила.

«Сквибка». Это слова преследовало её в кошмарах, прекратившихся лишь с рождением Дадли. И она не хотела иметь ничего общего с такими, как Джеймс Поттер и Лили, и вообще всем ненормальным.

А теперь ей подсовывают сына ненавистных обидчиков и приказывают взвалить на себя ответственность за него?! Притом, что ни документов ребёнка, ни денег на его содержание предоставлять не собираются?

— Вот уж не угадали, — процедила Петунья ожесточённо и, бросив взгляд на мирно спящего мальчика, покачала головой. — Никаких ненормальных рядом с моим сыном не будет!

Отсутствие Вернона было очень кстати. Быстро собравшись, Петунья перенесла Дадли в машину, со всеми удобствами устроив в детском кресле. Что делать со вторым ребёнком она не знала, поэтому чуть сдвинула переднее сиденье и устроила люльку на полу — разместить его иначе не удавалось.

План был готов. Терять время она не собиралась и из дома выехала ещё до рассвета.

Утренний Лондон утопал в рваном тумане. Уверенно сворачивая на перекрёстках, Петунья вскоре достигла места назначения и, бросив взгляд на всё ещё спящего подкидыша, забрала Дадли и закрыла машину.

Договориться с бывшей подругой удалось на удивление просто. Пары слов о муже в больнице оказалось достаточно, чтобы Маргарита без лишних вопросов согласилась присмотреть за Дадли полдня. Едва не расплакавшись от облегчения, Петунья вернулась в машину и спустя двадцать минут тормозила неподалёку от «Дырявого котла» — входа в ненормальный мир.

«Сквибка». В отличие от родителей, не видящих бар в упор, Петунья видела вход, то есть не была магглом. Но, как «любезно» объяснил ей всё тот же Поттер, быть сквибом было ещё хуже. Она ненавидела всё, связанное с волшебством, но, как оказалось, память цепко хранила воспоминания.

В бар она вошла вместе с непритязательно одетым мужчиной. С ним же прошла через арку на заднем дворе — вопросов ей никто не задавал. Народу по случаю раннего времени было мало, её длинное тёмное пальто не слишком отличалось от мантии, так что никто не обращал на неё внимания.

Поставив люльку на землю в тени широченного подоконника ближайшего дома, Петунья сделала шаг в сторону.

Потом второй.

И третий…

Никто не кричал вслед, никто не звал полицию, и, когда она в последний раз обернулась, к люльке уже подходила какая-то женщина — за ребёнка можно было не переживать, он не замёрзнет.

Больше она не оборачивалась, стремительно проносясь через наполняющийся посетителями бар, дорогу, и дрожащими руками заводя мотор и выруливая в плотный поток машин.

Что бы в дальнейшем ни произошло с этим мальчиком — её это не касается. Волшебник не должен жить с обычными людьми. Она сделала для него всё, что могла — вернула в родной мир.

— Прости меня, Гарри Поттер, но рисковать Дадли я не стану, — прошептала Петунья.

В голове начал формироваться план, как уговорить Вернона на переезд. А потом на ещё один. И ещё… Чтобы никакие волшебники не смогли найти их следы.

Ради Дадли она была готова на что угодно.

Через два с половиной месяца в дом четыре на Тисовой улице въехала молодая семья с трёхлетним сыном Эдвином, темноволосым сорванцом, обожающим мучить кошек. Миссис Фигг, при всём уважении к Альбусу Дамблдору, не могла пересилить себя и привечать ужасного мальчишку. Жив, бегает, и ладно. А что его зовут по-другому — кому до этого есть дело, может, опекуны так пожелали…

Атанаис было сорок два, когда жизнь закончилась. Далёкая от политики женщина всю себя посвятила семье: мужу и двум сыновьям. Её не интересовало происходящее за пределами дома, она верила, что мужчины сами со всем разберутся, её дело — обеспечить им крепкий тыл.

Мужа она полюбила сразу, хоть и увидела впервые на помолвке. Родители всё уже решили, так что о возражениях Атенаис и не помышляла, но Кассиус Розье был красивым мужчиной, умел вести себя, и без труда завоевал сердце невесты. Более двадцати лет она была счастлива: любящий супруг, здоровые дети, уважение общества — что ещё нужно?

О Лорде Волдеморте она, разумеется, слышала, но политика — не женское дело. Атенаис даже перестала приглашать чету Лестрейнджей, шокированная беспрецедентным поведением юной Беллатрисы, однако это был максимум её вмешательства.

Война впервые ворвалась в её дом в хэллоуинскую ночь семьдесят девятого. Атенаис как раз отдавала распоряжения эльфам насчёт предстоящего на следующей неделе приёма, когда в гостиную ввалились сыновья. Эвэн молчал и, кажется, глотал слёзы. О смерти отца сообщил Ромуальд.

Гибель Кассиуса она пережить смогла. Было больно, но сыновьям нужна была поддержка, и Атенаис пересилила себя. Глубокий траур создал пропасть между ней и остальным миром, так что теперь все новости достигали её ушей с большим опозданием. Наверное, в тот год она была плохой матерью, не уследив за своими мальчиками, но раньше этим занимался Кассиус, и Атенаис растерялась. Расплачиваться пришлось спустя несколько месяцев, когда старший сын, лишившийся отцовского контроля, оказался втянут в развернувшуюся войну.

Вторые похороны подкосили здоровье Атенаис, но теперь она не позволила себе погрузиться в горе: у неё остался Эвэн, ради которого она готова была на что угодно…

Вот только могла она мало что, и третьи похороны не заставили себя ждать.

В Лютный она пришла за ядом. Её жизнь закончилась вместе с последним вздохом Эвэна, а существовать дальше — больше не было ни сил, ни желания. Лавки работали с восьми утра, но свидетели ей были не нужны, да и для Атенаис Розье не грех было сделать исключение и принять клиентку пораньше, тем более что платила она щедро. Аппарировав почти у входа в Косой переулок, она быстрым шагом двинулась к тёмному проулку, но пришлось притормозить — какая-то женщина шаг за шагом отступала от корзины. Когда та, наконец, ускорилась, Атенаис продолжила путь…

Тихий плач из тёмного пространства под окном заставил её сбиться с шага. Не веря ушам, она подошла ближе и убедилась, что плач не был галлюцинацией: в корзине лежал ребёнок.

— Мерлин! — воскликнула она, доставая малыша и прижимая к себе. — Ты не замёрз?..

Обернувшись, надеясь вновь увидеть ту женщину, что стояла рядом с корзиной, Атенаис растерянно переводила взгляд с одного конца улицы на другой — женщина исчезла.

— Она тебя… бросила?! — шокированно прошептала Атенаис, неверующе глядя прямо перед собой. — Мерлин! Как же…

Ребёнок захныкал, и она вздрогнула. Ярко-зелёные глаза, тёмные волосы — малыш был копией Ромуальда в детстве.

Мысли Атенаис хаотично метались от яда к молоку и обратно, но решиться на что бы то ни было ей не удавалось.

— Ам! — вдруг произнёс ребёнок.

— Кушать? — вздрогнув, переспросила Атенаис и словно решилась: — Пойдём домой, милый. Кем бы ни была та женщина, что оставила тебя здесь, ей ты не нужен, а мне — наоборот. Я спасла тебя, а ты спасёшь меня. Ты же не против?

— Неть, — серьёзно ответил тот и повторил: — Ам?

Атенаис рассмеялась и, прижав его к себе, заплакала. А в следующую секунду аппарировала, раз и навсегда решая судьбу брошенного малыша: отныне он стал её внуком, и она никому его не отдаст! Она не смогла уберечь мужа и сыновей, зато о внуке сумеет позаботиться. Ради семьи, пусть даже такой маленькой, она пойдёт на всё!

Кассиус Розье вырос счастливым ребёнком. Пусть он остался сиротой в раннем детстве, обделённым любовью и вниманием он себя никогда не чувствовал, ведь у него была лучшая на свете бабушка. О родителях он знал мало — бабушке до сих пор было больно вспоминать погибших родных, — лишь то, что в магической Великобритании шла гражданская война, и его отец, дядя и дедушка погибли, защищая привычный мир.

— Бабушка, а мы туда вернёмся? — как-то спросил Кэс, дочитав книгу по истории.

— Нет, милый. В Англии нам никто не обрадуется, да и зачем нам возвращаться? Разве тебе не нравится тут?

Кассиус помотал головой — Франция ему очень нравилась.

Приглашение из Шармбатона, магической школы, пришло в конце июня, сразу после дня рождения, и всё своё время Кэс посвящал тренировкам с волшебной палочкой: не хотелось ударить в грязь лицом перед будущими одноклассниками. Вот и сегодня он тренировался накладывать призывающие чары на лежащую в дальнем конце комнаты подушку.

Влетевшая в распахнутое окно сова сбила концентрацию, и он с неудовольствием уставился на почтальонку.

— Это мне? — удивился он, заметив привязанный к лапе конверт.

Сова ухнула, и Кэс отвязал послание. Птица тут же вспорхнула со спинки стула и вылетела в окно.

— Мистеру Г. Поттеру, графство Суррей, город Литтл-Уингинг, улица Тисовая, дом четыре, большая комната, — прочитал Кассиус с недоумением.

Задержись сова, он бы привязал письмо обратно к её лапе, а так… У него были более важные дела, чем поиск неизвестного Г. Поттера. Пожав плечами, Кэс бросив конверт в камин, посчитав, что если в письме было что-то важное, неизвестный напишет ещё раз. В любом случае, это было не его дело.