Том, призраки и Рождество (джен)

— Трудно сказать, — развел руками Морис. — Теперь для всех это очередной скучный день.

— Но только не для нас, — улыбнулась Морису Лайда.

Он улыбнулся в ответ:

— Нет. Мы-то не забыли, что такое дух Рождества.

Они протянули друг другу руки, их пальцы сплелись. Мгновение спустя в креслах никого не было.

Секретные материалы S06E08

Как призраки похитили Рождество

Для одного дня погода выдалась слишком переменчивой. Когда мисс Клепсидра Меридит забежала в лавку, чтобы купить всякие мелочи, забытые в предпраздничной суете, сияло солнышко. А когда она вышла оттуда, возмущенная грабительскими ценами, воздух уже наполнился мелким колючим снегом, будто перед ее носом проехал тарантас и поднял с дороги сверкающую пыль. Но вскоре опять появлялось солнце. Казалось, два заклинателя погоды, перебрав мандрагорьей самогонки, задались целью выяснить, у кого палочка длиннее.

Ближе к вечеру установилось равновесие: у горизонта светило солнце, остальную часть неба затянули тучи, из которых сыпал колючий снег. Видимо, колдуны, хватив лишку, оба свалились под стол, и состязание завершилось боевой ничьей.

По узкой тропинке между кромкой леса и полем, нетронутым, как реферат нерадивого студента, вышагивал мальчишка. Темный плащ был ему велик, и обшлаги мели снег, через плечо свешивался шарф в бело-зеленую полоску, а на голове криво сидела остроконечная черная шляпа с серебряной пряжкой. Ее поля были широкими, кончик загибался, к тулье крепилась высохшая веточка шиповника с темно-красными ягодами. Без сомнений, шляпа обладала магической силой, но при этом постоянно съезжала мальчишке на лоб, что не мешало ему важничать, вышагивая, будто маленький лорд.

Сам юный маг был страшный как чертик. Щуплый, бледный, мелкий. Свежий фингал украшал лицо с резкими чертами. Мальчишка прижимал к нему снежок. Шерлоку Холмсу хватило бы одного взгляда, чтобы узнать всю его биографию. А простой колдун сказал бы, что у слизеринца день выдался богатым на события, но победа, в конце концов, осталась за ним.

Звали этого слизеринца Том Марвало Риддл, и было ему 12 лет от роду.

Когда днем Том высунул нос из подземелий, погода стояла чудесная и солнечная. «Хорошо бы прогуляться в Хогсмид», — подумал он. По правилам второкурсникам запрещалось покидать территорию школы, но кто узнает? Многие преподаватели решили навестить родню, а те, кто остались, смотрели на шалости студентов сквозь пальцы отчасти из жалости, отчасти из лени. Впрочем, Том был достаточно ловок, чтобы не попасться им на глаза, и все же змеиная изворотливость не уберегла его от неприятностей. Не успел он добраться до Хогсмида, как с неба посыпался мелкий и жесткий как крупа снежок. Следовало повернуть назад или переждать непогоду в одном из маленьких кафе, но для первого у Риддла было слишком много упрямства, а для второго — слишком мало денег.

Замечтавшись, Том рассматривал нарядные рождественские витрины, и его врожденное чувство опасности задремало. Слизеринец даже опешил от удивления, когда ноги оторвались от земли, и он повис в воздухе. Хаффлпаффцы-четверокурсники подошли слишком быстро, не оставив ему времени на то, чтобы нашарить палочку в карманах мантии. Их было всего трое, правда, даже самый щуплый рядом с Риддлом казался великаном.

А что уж говорить про рябого Юджина или Феликса — блондина, похожего на поросенка. У последнего день не задался: папаша с утра надрался, и понеслось. Пока отец гонял мать по дому, а она орала как ошпаренная кошка, Феликс взял плащ и тихо выскользнул на улицу. Ребята бестолково шатались по Хогсмиду, пока на глаза не попался тщедушный слизеринец, Феликс оглянулся — вокруг никого. Удача сама шла в руки.

— Что за мелюзга шляется по нашим улицам? — протянул он противным ломающимся голосом. Риддл прожигал обидчика злобным взглядом. — Чего вылупился, урод?

— Это отличник со второго курса, — визгливо вставил Квин. Парню с таким голосом и фамилией полагалось радоваться, что в этот раз дружки нашли себе другой объект для насмешек. Вот он и улыбался от уха до уха. Крупные желтые зубы сделали бы честь любому коню.

— Значит, слизняк-заучка вылез из подземелий, а? — взмах палочки — шапка слетела с головы Тома и скрылась за скатом крыши, он проводил ее взглядом, но ничего не сказал. — Ну что, язык проглотил? Чего ты вообще сюда приперся, мелочь?

— Не твоего ума дело, — Риддл гипнотизировал обидчика взглядом, в котором читались мольба пса, сидящего на слишком короткой цепи: "Ну, подойди поближе, еще ближе…"

— Сам напросился, — Феликс размахнулся и двинул наглецу в глаз, от удара голова откинулась назад. Том прошипел что-то неразборчивое.

— Чего ты там бормочешь, недоносок? — четверокурсник приблизил раскрасневшиеся лицо, пытаясь разобрать слова, и тогда маленький твердый кулак врезался ему в нос. Риддл вложил в удар всю свою злобу, а ее у мальчишки было в избытке.

— Ах ты … — из носа потекла тонкая струйка крови, Феликс выругался и потерял контроль над заклинанием. В тот же миг чары рассеялись, все-таки он был не самым умелым колдуном даже по меркам Хаффлпаффа. Жертва плюхнулась в снег.

— Держи его! — закричал он своим прихвостням. Том, изворотливый, как уличный кот, быстро вскочил на ноги, ускользнув от лап Юджина. Пальцы нащупали палочку, спрятанную в кармане. Женский окрик остановил начинающуюся драку.

— Как Вам не стыдно!

Мальчишки замерли и со смиренным видом вытянули руки по швам. Вот только Риддл радовался неожиданному спасению, как стухшему зелью. Почему эти взрослые вечно лезут под руку, когда не надо! Будь у Тома пятнадцать минут, это Рождество бы надолго запомнилось его обидчикам.

— Добрый день, профессор Меридит, — хором проблеяли хулиганы.

— Юджин, Квин… Я от вас подобного не ожидала, — низенькая полноватая блондинка возмущенно сдвинула брови. Она бы и пальчиком пригрозила, но мешали пакеты.

— Да мы… Да я… Да он… — наперебой заголосили пристыженные хаффлпаффцы. Феникс демонстративно утирал кровь из носа, рассчитывая на свою порцию жалости, но он не был ни круглым отличником, ни круглым сиротой, так что мисс Клепсидра осталась непреклонной.

— Трое на одного — это разве честно!? Бандиты!

Ведьма неуклюже переложила пакеты в одну руку и, ухватив Тома за подбородок, повернула недовольную мордашку к свету.

— Бедный ребенок, — она покачала головой и поставила покупки на снег, один пакет тут же завалилась на бок. Риддл морщился, вот только не понятно от чего: то ли от боли, то ли от назойливой заботы.

Хулиганы, воспользовавшись тем, что профессор отвлеклась, начали потихоньку отступать.

— Вы куда?

— Э… нас дома ждут, — покраснев, промямлил Квин, его дружки энергично закивали.

— Не надейтесь, что это сойдет вам с рук, — Клепсидра не успела закончить фразу, учеников уже и след простыл. Риддл тоскливо оглядел пустую улицу, профессор Меридит спасла его от хулиганов, но кто спасет Томми от самой Клепсидры? Она была слишком заботливой женщиной, чтобы жить в одиночестве. Брат, ее единственная родня, десять лет назад переехал с семьей в Германию. И в канун Рождества она чувствовала себя запыленной банкой с просроченным змеиным жиром, задвинутой в самый темный угол кухонного шкафа. Поэтому ее узловатые пальцы вцепились в Тома с такой силой, будто перед ней стоял не мальчишка-студент, а последняя рождественская елка на базаре.

— Нужно обязательно показаться врачу, — заквохала она, поворачивая его лицо то так, то сяк.

— Нет, все в порядке, профессор Меридит, — Риддл отчаянно пытался освободиться, но Клепсидра держала крепко, как голодный вурдалак.

— Ох, что я говорю, — ведьма, будто не слышала слабых возражений. — Зачем тебе идти к этому бессердечному костоправу, когда у меня есть хорошая мазь собственного приготовления?

При упоминании о мази Том вздрогнул — даже первокурсники знали, лучше проглотить жабу, чем зелье, приготовленное профессором Меридит. Но его согласия на экспериментальное лечение никто не спрашивал.

Поняв, что ему не отвертеться, Риддл смирился и предложил помочь с пакетами. Взрослые очень ценят подобные мелочи, особенно сентиментальные старые ду… в смысле девы. Клепсидра тут же расцвела в счастливой улыбке, которая приклеилась к ее круглому лицу и чуть увяла только перед самым домом. Профессор жила в особнячке, доставшемся ей от родителей, — узком, старом и зажатом между двумя соседними домами, словно худой ботаник между двумя крепкими парнями.

Они зашли с черного хода, Том поставил пакеты, несмотря на небольшой размер в них явно лежало что-то тяжелое. У него руки едва не отвалились, но он стойчески молчал. Если бы упрямством можно было ковать подковы, то мальчишке определенно стоило бы податься в кузнецы.

В коридорчике едва хватало места, чтобы повернуться, стряхнуть налипший снег и раздеться. Последнее следовало сделать как можно скорее, потому что в доме было натоплено как в сауне. Том закусил губу, когда увидел, что вешалка находится слишком высоко, но прежде чем он успел произнести левитирующее заклинание, Клепсидра выхватила мантию у него из рук.

— Не бойся, я сама все сделаю. Проходи, мой хороший, — сказала она и подтолкнула Риддла вперед в направлении кухонной двери. Кухня была большой, но тесной, по факту свободного пространства в ней было столько же, сколько в оставшемся позади коридоре. Посередине стоял огромный тяжелый стол, за который не стыдно было усадить медведей из детской сказки. Из стены выпирал старинный очаг, увешанный кухонной утварью, в глубине покачивался котел — слишком новенький и блестящий, его явно еще ни разу не пускали в дело. Для приготовления пищи служила чугунная плита. Колдуньи пользовались ими повсеместно, считая чуть ли не последним достижением техники и весьма стильной вещицей. Так же, как и занавески с рюшечками, которые тут, кстати говоря, тоже имелись.

Как и всякая ведьма, Клепсидра верила, что от рождения наделена талантом варить снадобья и мази, поэтому стены были увешаны вениками из сушеных трав и цветов. Но следовало отдать профессору Меридит должное — все здесь сияло чистотой, старая мебель была отдраена до блеска. И эта чистота лучше, чем занавесочки на оконцах и вязанные салфеточки на столе, указывала на то, что в доме живет одинокая женщина, а не большая семья.

Первым делом Клепсидра усадила Тома за стол и взмахом палочки поставила чайник на плиту. Риддл неуверенно потянул за воротник школьного джемпера — ему было жарко. Клепсидре — тоже, хотя она была одета легко в белую блузку с бордовыми розами и серую юбку. Пот выступил у нее на лбу скорее от волнения, чем от духоты. Когда чайник начал закипать, в кухню медленно вплыла потрепанная домашняя мантия и, будто приведение покойного мужа, ласково укутала свою хозяйку. Та смутилась, ее щеки стали пунцовыми, как те отвратительные розы на блузке.

Да и вообще, профессор Меридит слишком суетилась — дверцы кухонных шкафчиков непрерывно хлопали, производя ужасный шум, услышав который можно было решить, что здесь резвится полтергейст. Оттуда вылетали различные вещи: флаконы, банки, склянки и прочая посуда, две чашки спикировали на стол и только чудом не разбились, за ними вальяжно, раскачиваясь в воздухе, будто летучий фрегат, последовала вазочка с печением. Молочник и розетку с вареньем Клепсидра принесла лично и тут же опять устремилась к шкафчикам, чтобы продолжить свои лихорадочные поиски, и вокруг нее снова заплясали склянки, наполненные чем-то, по цвету похожим на болотную жижу. Маглы верили, что ведьмы портят молоко. Профессор Меридит одним молоком не ограничивалась, у нее получалось приводить в негодность любые продукты, которые попадали ей в руки.

И горячий чай в фарфоровом чайнике, расписанным веселыми пастушками, наверняка не был исключением. При мысли о том, что ему придется это пить, рот Риддла наполнялся горечью, назойливая забота профессора Меридит вызывала у него приблизительно те же ощущения. Он заставил себя относится ко всему происходящему как к мерзкому, но полезному лекарству. Нужно ценить расположение преподавателей, даже таких дурищ, как Клепсидра. Вполне вероятно, что подумав о лекарстве, Том навлек на себя беду, ведь именно в этот момент поиски ведьмы увенчались успехом.

— Вот она — моя мазь! — она держала в руках увесистую банку с бурой затвердевшей массой внутри. Желудок мальчишки сжался в комок, как перепуганная мышь, уловившая приближение голодного кота. Нельзя сказать, что зелья профессорши были плохими, скорее, их можно было назвать непредсказуемыми, а Тому совсем не улыбалось провести остаток каникул в облике пернатого зайца.

— Она в один миг уберет любой синяк, — Клепсидра бросила быстрый взгляд на своего гостя и снова посмотрела на банку. На ее лице появилось очень озадаченное выражение.

В среднем жители магического мира удивляются в три раза реже, чем маглы (подсчитано статистическим отделом министерства магии, чьей главное задачей было пересчитать все на свете, особенно то, что не представляет никакого интереса для любого здравомыслящего человека). Неожиданные чудеса — вещь для них привычная. То к соседке свекровь пожалует верхом на крокодиле, то шальное заклятие влетит в раскрытое окно и пффф... вместо дремавшего кота на подоконнике стоит горшок с геранью. Магла может быть и вздрагивала каждый раз, когда ее цветок возмущенно мяукал, протестуя против ежедневного полива, но у Клепсидры нервы были покрепче. В конце концов, она даже решила, что случившееся к лучшему: розовая герань больше подходила к ее занавескам, чем старый лохматый обжора, который только и умел, что есть в три горла и спать, где вздумается.

И тем не менее исчезновение целого фунта чудесной мази из тритоньих глаз было событием из ряда вон. Она посмотрела на Риддла: тот сидел сама невинность, положив ладошки на стол. Его серо-голубые глаза без всякого смущения встретили ее взгляд.

Если бы она лучше знала детей, то сразу бы насторожилась. Но в этом плане Клепсидра была безнадежна настолько, что считала Тома маленьким ангелочком. Хотя у любого человека при взгляде на его нахальную мордочку возникло бы настойчивое желание побиться об заклад, что своим появлением на Риддл обязан не в меру похотливому бесу. Но проверить эту догадку было сложно — Том вырос в приюте и об отце ничего не знал, а его мать умерла прежде чем краснорукая акушерка успела перерезать ему пуповину.

Профессор Меридит несмотря на все свои познания так и не смогла с ходу решить загадку исчезнувшей мази, поэтому пожала плечами и поставила пустую банку на полку. Чего только не случается в мире магии, но даже самое необычное чудо еще не повод, чтобы потчевать гостя остывшим чаем.

К угощению Том почти не притронулся, профессор Меридит приписала это его стеснительности и с еще большим пылом принялась уговаривать мальчишку попробовать печенье. Риддл рискнул взять одну штучку, но только после того, как Клепсидра вскользь упомянула, что купила лакомство в магазине. Чай внушал ему более серьезные опасения, по заверением профессорши, он был заварен на семи травах, собранных ею лично.

"Исчезни! Ну же, исчезни!" — Том пристально уставился на густую жижу цвета дегтя, от которой исходил слабый аромат гнили. Бесполезно. Колдовство без палочки выходило у него через раз и обычно заставало врасплох не только окружающих, но и самого юного мага.

В общем, когда Клепсидра отвлеклась и вышла из-за стола, чтобы впустить сову с письмом, Риддл шустро вскочил и вылил пахучий напиток в раковину.

Он решил, что для приличия посидит еще минут пять. Часы, деревянный домик, внутри которого пряталась кукушка, были очень старыми, и минутной стрелке требовалось клюка, чтобы поспевать за быстрым ходом времени. Но клюки не было, поэтому она обходилась своими силами, то есть ползла как хромоногая черепаха. Во всяком случае именно так казалось Тому, который был сыт по горло и печеньем, и сюсюканием профессорши. Пусть люди вроде Клепсидры приберегут свою жалость для брошенных щенят. А он, Том Риддл, прекрасно обойдется без их сопливого сочувствия. Но в Слизерине новичков быстро учат прятать чувства за фальшивой любезностью. Том же был из тех смышленых парней, которые все схватывают на лету, так что Клепсидре в голову не пришло, что ее забота ему совсем не в радость.

— Профессор Меридит, большое спасибо вам за помощь, но мне пора. Нельзя опаздывать на праздничный обед.

— О, я совсем тебя заболтала, Том. Буду рада, если ты заглянешь ко мне снова. Не стесняйся, я ведь знаю, как одиноко в праздник детям, у которых нет семьи, — она посмотрела на бедного сиротку взглядом, полным умиления, не подозревая, какие кровожадные мысли бродят в его голове. "В банку засунуть! С ее же мазью!", — усилием воли Том подавил мечтательную улыбку. Она его совсем не красила, а скорее наоборот, когда он улыбался, другим людям становилось не по себе, будто за спиной они слышали звук, очень похожий на клацанье зубов голодного оборотня.

— Том, где же твоя шапка? — спросила она, снимая с вешалки его мантию.

— Потерял, — отрезал Риддл, его непреклонный вид служил бы самой лучшей рекомендацией при наборе в юные партизаны.

— Нельзя ходить без шапки, — в голосе профессорши послышалось озабоченное кудахтанье прирожденной наседки. — Ты же простудишься. Я сейчас что-нибудь для тебя подберу. Подожди здесь, а лучше пойдем со мной, посмотришь на стеклянный шар, который мой дедушка привез из Праги. Он рассказывал, что там внутри живут маленькие духи. Они могут исполнить самые сокровенные желания. В детстве я часами его рассматривала… — последние слова она договаривала уже на ходу, и Тому ничего не оставалось, как пойти следом, прижимая к груди свою мантию. Нельзя сказать, что он был в восторге от ее идеи. Стеклянные шары — это глупость. Они интересны только малышне и дурам вроде Клепсидры.

В целом гостиная оправдала ожидания Риддла: продавленный диван с наброшенным клетчатым пледом, камин, уставленный безделушками, занавески с обязательными, как елка в Рождество, рюшечками. Сама елка возвышалась в правом углу, по ее веткам порхали миниатюрные балерины в воздушных платьицах, маршировали бравые солдатики, забавные эльфы лихо перепрыгивали с одного шара на другой, опасно их раскачивая, а сияние горящих свечек отражалось в круглых пузатых боках. Вся эта излишняя суетливость была как раз в духе профессора Меридит. И только шкаф с засушенными жабами, царственно восседающими в ряд на полках, выбивался из общей картины. Интересно, под угрозой какого смертного проклятия профессор согласилась оставить в своем доме эту гадость?

Пока Том размышлял, как бы половчее подобраться к жабами и проверить, настоящие ли они, Клепсидра сняла с каминной полки стеклянный шар.

— Вот, можешь загадать желание, пока я ищу для тебя подходящий головной убор.

Риддл положил мантию на диван и взял в руки шар: тяжелый, будто из мрамора. В коллекции диковинок декана Слагхорна был один белый мраморный шар неизвестного назначения, но поменьше размером. Внутри стекляшки находился целый средневековый город: маленькие тесно прижатые друг другу домики, тонкие с волос улицы и церквушка с островерхим шпилем. Профессор Меридит тем временем понеслась наверх, снова послышался стук дверок и грохот выдвигаемых ящиков.

Хоть Том и считал стеклянные шары детскими игрушками, этому все-таки удалось разбудить его любопытство. В окнах домиков горел снег, будто маленькие духи устроили праздничный ужин. Риддл не удержался и встряхнул шар, туча серебряных искр взметнулся в черное, будто глаза вороны, небо. Он ждал, что сейчас из домиков выскочат испуганные человечки, но ничего не случилось. «Это просто глупая сказка», — подумал Том, почти прижимаясь к стеклу острым носом, его дыхание затуманило гадкую поверхность. Но вдруг внутри и вправду сидит дух и ждет, когда его просят исполнить заветное желание. Любопытство и надежда подтолкнули его испытать магию снежного шара.

— Хочу провести рождество с семьей, как все нормальные дети, чтобы больше никто никогда меня не жалел, — прошептал он. Риддл так и не понял, услышал ли его кто-нибудь, от шара не исходило никакой магии, хотя он крепко сжимал его в ладонях.

Клепсидра спустилась вниз, в руках она несла коричневую островерхую шляпу, причем с таким видом, будто это была императорская корона. Хотя серебряной пряжке на шляпе красная цена — два галеона. К шляпе на счастье крепилась веточка шиповника, которому приписывали способность отгонять злых духов.

— Осталась от брата, — пояснила она, а потом нахлобучила шляпу на голову Риддла. — Почти в пору.

Том от шляпы пришел в восторг. Любой мало-мальски одаренный колдун мог сказать, что в ней заключена магия. Мальчишку тут же окутало теплом, и он почувствовал себя, защищенным древними чарами и неуязвимым для заклинаний врагов.

— Спасибо, профессор, я обязательно верну ее.

— Нет, это подарок. Носи на здоровье, и с наступающим Рождеством тебя, Том, — сказала профессорша, даже не подозревая, что сделала Риддлу первый в его жизни подарок. Узнав, она бы точно растрогалась, а то и расплакалась, в общем, безнадежно бы все испортила.

Том так обрадовался подарку, что готов был простить Клепсидре то, что она такая безнадежная Клепсодура (когда дело доходило до прозвищ учителям, студенты на его факультете не обладали большой оригинальностью). Напоследок он вполне искренне пожелал ей веселого Рождества и, поправив свою шляпу, отправился обратно в школу.

* * *

Итак, Том возвращался в школу с победой и со шляпой. Но кое-что все-таки омрачало его радость. Во-первых, глаз заплыл и болел, а во-вторых, хаффлпаффцы ушли безнаказанными. Риддл стиснул в кулаке затвердевший комок снега, а потом швырнул его прочь.

Небо наливалось синевой, тени густели, деревья Запретного леса гнулись под тяжестью снежных шапок. Но света еще хватало, чтобы разглядеть дорогу, хотя там и разглядывать было нечего — узкая тропка, по которой раньше с трудом, но могли проползти рядом две змеи, теперь превратилась в старый затянувшийся шрам на гладкой поверхности поля. За спиной Риддла темнели глубокие ямки следов, а до стен Хогвартса еще идти и идти. При каждом новом шаге ботинки черпали порцию холодного крошева. Тепла не хватало, чтобы растопить снег полностью, и он смерзался внутри ботинок, холодными кандалами обхватывая лодыжки. Том поправил шляпу и сунул руки в карманы. Она тут же снова сползла на лоб, сократив обзор до узкого пятачка прямо под ногами. Ничего страшного, несколько заклинаний, и она станет впору. Вот только сначала бы добраться до школы. Если рукой подать, то она была совсем близко, а если ногами, да еще по снегу... Ноги налились свинцовой усталостью, будто он вместо той упрямой лягушки взбивал молоко в масло.

Тепло, которое он вынес с собой из дома Клепсидры, исчезло без следа уступив место холоду, но Риддл, замечтавшись о мести, не обращал внимания на мелкие неудобства. Глупые хаффлпаффцы должны сильно пожалеть о своей выходке. Нельзя давать спуску обидчикам, уступишь один раз и будешь уступать всю жизнь. И не важно, что никто, даже сами жертвы, не узнают, кто виноват в их несчастьях (как и всяких умный слизеринец, Том избегал открытых конфликтов). Люди — это звери, они нутром чуют силу или слабость. Выживают только сильные. За свою короткую, но нелегкую жизнь Риддл понял одно: пусть лучше плохо будет другим, чем ему. А тех, кто считает по-другому, нужно гнать к такой-то матери. Том мог указать вполне конкретное место назначения, как уже было сказано, этот мальчишка все схватывал на лету.

Риддл резко обернутся, сам не понимая, почему. Он не слышал звука шагов, хотя в царящем кругом безмолвии и треск сломавшейся ветки прозвучал бы оружейным выстрелом. Скорее, его кольнуло смутное ощущение, что за спиной кто-то есть. Будто под левую лопатку дыхнула старая карга, та, которую кличут хозяйкой зимы. Но за спиной стояла не старуха, а высокий мужчина, на вид скорее красивый, чем страшный. Не смотря на холод он был без шляпы, на темных волосах, аккуратно зачесанных назад, белели снежинки. Его одежда больше напоминала магловское пальто, чем мантию. Но Том готов был поспорить, что незнакомец точно не магл и может даже не колдун. Риддл благоразумно отступил в сторону, пропуская его. Эх, давно пора сменить эту дешевую мантию на настоящий волшебный плащ с кучей карманов. А то пока он достанет свою палочку, любая уважающая себя нечисть успеет пять раз его сожрать.

— Ты ведь из Хогвартса? Разве студенты не уезжают на Рождество домой? — неожиданно спросил мужчина, его глаза так и буравили мальчишку взглядом. На бледном лице они выглядели как две темные норы на старом кладбище, от которых нужно держаться подальше. Мало ли что оттуда вылезет.

— Да, сэр, — Том твердо усвоил правило: со взрослыми всегда нужно быть вежливым.

— Почему же ты остался в школе? Плохое поведение? — незнакомец хмыкнул. — Или тебе некуда ехать?

— У меня большая семья, — огрызнулся Риддл. — Мама, папа, братья, и все они меня любят.

Теперь он уже не боялся незнакомца, злость заставила страх отступить. Мальчишка даже про палочку забыл, когда он злился, она была ему не нужна.

— И ты хочешь провести Рождество со своей семьей, не так ли? — на бледном лице мелькнула мерзкая улыбка, как таракан пробежал.

— Хочу! — крикнул Том и вскинул перед собой руки, между ним и мужчиной взметнулась стена снега, будто кухарка махнула полотенцем, чтобы прихлопнуть севшую на стол муху. Незнакомец исчез, Риддл обернулся, но за спиной тоже никого не было. Не осталась даже следов мужчины, на сколько хватало глаз, Риддл видел лишь свои, которые казались такими мелкими и жалкими. И ни разу за весь разговор он не заместил, чтобы с губ мужчины сорвалось облачко пара. Приближающиеся сумерки уже не казались Тому уютными и безопасными, а наоборот таили в себе неведомую угрозу. Он повернулся и припустил так, будто его черти хватали за пятки. Ноги мальчишки не касались земли. Не успело вдали затихнуть эхо от его крика, а магия уже домчала его до школьных ворот, из-за сползшей на глаза шляпы Риддл едва в них не врезался. Близость школы придала ему уверенности, и назад он уже посмотрел с вызовом. Мол, выходи, и давай узнаем, кто страшнее. Но никто не выскочил из-под земли, чтобы проучить дерзкого наглеца. А мороз все настойчивее гнал его внутрь, и Том уступил, напоследок погрозив темноте кулаком.

«Я — дома», — подумал Том. Во время каникул слизеринская гостиная принадлежала ему одному. Студенты разъехались, и стало намного уютнее. Риддл бережно устроил свою шляпу в кресле, бросил плащ на спинку, не стряхнув снег. В школьных коридорах было не многим теплее, чем на улице, и он не успел растаять.

Домовые эльфы обо всем позаботились: посушили мантию, зажгли камин, принесли целый поднос вкусной еды. Все это было исполнено, пока Том возился со своей шляпой: подгонял размер, а потом на разный манер нахлобучивал ее на вихрастую голову. Ему хотелось выглядеть таким же важным, как великие волшебники прошлого, насуплено пялящиеся с магических портретов. Ничего не получалось. Как ни крутись, а в ближайшие лет восемь эта шляпа будет для него безнадежно взрослой. Но его время придет, а там можно и бороду отрастить, глядишь, выйдет вылитый Мерлин. В комнате запахло горячим шоколадом и карамелью. Вкусно, аж слюнки изо рта.

Риддл упомянул о Рождественском ужине, чтобы отвязаться от назойливой заботы профессора Меридит, на самом деле идти туда он не собирался. Он ничего не имел против хорошей еды и готов был терпеть елки с гирляндами. Но кое с чем он смириться не мог как ни старался. Весь год детей заставляли вести себя по взрослому, но в Рождество им чуть ли не в обязанность вменяли беззаботно веселиться, радоваться и дурачиться.

Конечно, всегда можно притвориться, но в данном случае ложь — дело для Риддла привычное и естественное — превращалась в уксус. Вот уж нет, спасибо. Лучше он сам устроит себе праздник без яркой мишуры и показного веселья. Вдобавок его наверняка бы посадили с мелюзгой. Взрослые почему-то думают, что год разницы — это всего ничего, считай, ровесники. Но вряд ли во всей Англии найдется пропасть глубже, чем между первокурсником и второкурсником. Обидно, когда тебя сажают рядом с салагой, который едва-едва успел выучить заклятие левитации.

Том по-королевски расположился на большом черном вычурном диване. У домовиков нашелся теплый плед, и он закутался в него до носа. Наружу торчали лишь кончики носков в бело-зеленую полоску. У Риддла был свой оригинальный способ показать преданность родному факультету.

Компанию ему составил тяжелый потрепанный фолиант "Укрощение демонов, бесов и прочей непотребной злокозненной нечисти" за авторством некого Гонория Хемлока. Не самое подходящие чтение для мальчишки, если только он не мечтает стать темным магом. Почему именно темным?

Видите ли, Том еще в приюте понял, что мир жесток, несправедлив, безжалостен к слабым и полон чудовищ в человеческом обличии. Он видел несколько способов выжить среди них: спрятаться и затаиться; найти прочный меч и вызвать врагов на бой или самому стать чудовищем, настолько страшным и злобным, что все остальные разбегутся прочь. Как вы догадались, Томми выбрал третий путь.

Дрова в камине прогорели, тлеющие угли походили на драконьи какашки. Том приманил к себе все свечи в комнате, и они окружили его плотным кольцом, как толпа профессоров, изучающих неизвестный магический артефакт.

Большая часть гостиной погрузилась в полумрак, по углам темнота была гуще и чернее, чем шоколад в чашке Риддла. Ничего не нарушало тишины, кроме шелеста страниц и хруста печенья. Периодически книга зависала в воздухе, все-таки двух рук не хватало, чтобы одновременно удержать чашку, печение и древний фолиант, которым было можно убить не только муху.

Чтение увлекло Тома. Гонорий, надо отдать ему должное, писал живо. Когда герой попадал в кровавую передрягу, автор не скупился на словечки из тех, что родители не одобряли ни в магловском, ни в магическом мире. Для описания самой ситуации автор обычно использовал название той части дракона, которую не повесишь на стену в качестве трофея. А мало что может развеселить двенадцатилетнего мальчишку лучше, чем красочное описание того, как могущественный маг наложил в штаны во время вызова демона. Том улыбался, пил шоколад, похрустывал имбирным печеньем и был вполне счастлив, насколько может быть счастлив ребенок, который не верит в людскую доброту и рождественские чудеса.

Встреча с таинственным незнакомцем его больше не волновала. Мало ли чудиков живет в магическом мире. То же и со стеклянным шаром. На самом деле Риддл по-настоящему не поверил в то, что штука была волшебной. Иначе он бы загадал что-нибудь более важное и нужное, например, бессмертие, богатство, библиотеку редких магических книг. А семья… Зачем она ему? Том прекрасно справлялся без чужой помощи. И лишь иногда ему становилось тоскливо и одиноко. Например, первого сентября, при виде толпы взволнованных родителей, с объятьями и поцелуями провожающих детей, или в конце года, когда всех студентов ждал родной дом, а его — ненавистный приют. Вот тогда тоска, как голодная крыса пробиралась ему под ребра и начинала глодать. И пусть Том научился справляться со своими бедами без помощи взрослых, его все еще не отпускало желание узнать, каково это — быть любимым и нужным, быть частью целого и чувствовать, что о тебе заботится кто-то еще, а не только ты сам.

Домашний эльф появился в гостиной как раз тогда, когда Том начал читать главу об инкубах и суккубах.

— Профессор Слагхорн послал Бинки за Томом Риддлом.

Мальчишка неохотно отложил книгу:

— Зачем я нужен профессору?

Эльф поднял мордочку, похожую на чернослив, и сложил на груди лапки. Огромные круглые глаза смотрели настороженно.

— Профессор сказал, что Тому Риддлу нужно взять с собой теплую мантию. За ним пришли.

— Кто? — Том выпутался из пледа и пригладил растрепанные волосы.

— Бинки не знает, — эльф уставился в пол и принялся переминаться с ноги на ногу.

— Что им от меня нужно?

— Профессор сказал, Тома Риддла пригласили на рождественский ужин.

«Клепсидура!» — из горла Риддла вырвался отрывистый стон. Она все-таки решила устроить ему семейное Рождество. Мелькнула мысль домчаться до лазарета и проглотить настойку из жабьей желчи. Лучше страдать от несварения желудка, чем мучиться от приторной заботы одинокой старой девы.

Или, может, удастся найти менее болезненный способ избавиться от Клепсидры. Разве язык дан человеку не для того, чтобы врать и изворачиваться? Том с видом принца, отправляющегося в изгнание, накинул плащ, шляпу он тоже прихватил с собой. На случай если профессорша передумает и потребует подарок обратно.

В коридоре пришлось запахнуть плащ поплотнее. После натопленной гостиной холод заставил поежиться и помянуть взрослых недобрым словом.

Весь путь до кабинета Слагхорна Том морально готовился к встрече с профессором Меридит и поэтому растерялся, когда увидел вместо нее того самого загадочного незнакомца. Растерялся, а уже потом испугался. Темные глаза мужчины цветом походили на замерзшую землю, Риддл под его тяжелым взглядом неосознанно подался назад, но дверь уже закрылась. Путь к отступлению был отрезан.

В уютном кабинете, заставленном различными диковинками, будто лавка древностей, тонкая угловатая фигура, до подбородка закутанная то ли в пальто, то ли в мантию, выглядела неуместно. Незнакомец нарушил неписанное правило: нечисть не может войти в дом и должна таиться во тьме. Но пришелец с холода чувствовал себя вполне комфортно в ярком сиянии оплывших свечей, хотя и держался подальше от камина. Сам хозяин кабинета, Гораций Слагхорн сидел в кресле, ссутулившись и спрятав лицо в ладонях. Его голова, гладкая и круглая, всегда напоминала Томми круглый набалдашник из тех, что украшают столбики кровати. А длинные усы походили на два пучка обвислых бурых водорослей. Не в обиду декану будет сказано…

Профессор вяло улыбнулся, вид у него был нездоровый, как если бы прямо перед приходом посетителей Слагхорн закончил расчленять тухлую кикимору.

— А, Том, вот и ты, — слова он произносил тяжело, будто камни ворочал. — Этот господин — твой родственник, и с его стороны было очень любезно пригласить тебя на Рождество к себе домой. Каждый ребенок мечтает провести Рождество со своими близкими.

— Я сирота, сэр, — воскликнул Риддл. — Я его не знаю.

— Да-да, это очень печально, — пробормотал декан из своего кресла в дальнем углу. Между ним и мальчишкой стоял огромный круглый стол, за которым собирались студенты-любимчики профессора. — Не смею вас задерживать. Рождество уже близко, — произнес он с фальшивой жизнерадостностью механической куклы.

— Я с ним никуда не пойду! — Том вжался в стену и огляделся в поисках оружия. На декана надежды не было, наверняка нечисть его зачаровала. Глаза у Слагхорна стали пустыми и блестящими, как у чучела гарпии, стоящей в кабинете ЗОТС.

К несчастью для Тома, Гораций не держал опасных вещей там, где до них могли дотянуться ручки любопытных студентов. Риддла окружали бесполезные сувениры: жабы, выбрасывающие изо рта стеклянные шарики, головы нефритовых идолов, резные шкатулки, стеклянные флаконы, в которых томились мелкие бесы, искусно вырезанные геммы и звенящие сами по себе колокольчики. Весело, но магии в них не хватило бы даже на щелчок по лбу чудовища, не говоря уж о хорошем пинке.

Мужчина неслышно приблизился, руки он держал за спиной, магл, может, и решил бы, что толстый ковер заглушил его шаги, но Том в очередной раз убедился: он имеет дело с нежитью.

— Ты загадал желание, я здесь, чтобы его исполнить. И хочешь не хочешь, а тебе придется пойти со мной и получить загаданное. Свой рождественский семейный ужин, — последнее слово он выплюнул, будто муху, случайно залетевшую в рот.

За восточными благовониями, которыми так любили умасливать свои безделушки азиатские колдуны, Том почувствовал слабый запах мороженного мяса, которое медленно таяло в тепле.

— Вы демон? —он нервно облизнув пересохшие губы.

— Какая разница? Нам пора.

Том упрямо покачал головой и выставил перед собой палочку. Декан безразлично сидел в кресле, и у Риддла мелькнула мысль, а не шарахнуть ли его оживляющим заклятием? Он не был уверен, что справится с нежитью в одиночку. Да, он усердно учился, дай ему волю, мальчишка бы ночевал в библиотеке, тем более, что там было намного уютнее, чем в общей спальне, но ему еще не приходилось воевать с нелюдьми.

От напряжения кишки разве что в узел не завязались. Неподвижность и молчание были невыносимы. Лучше бы чудовище нападало. Но вместо этого незнакомец повернулся и направился к двери, Риддла потянуло за ним, как нитку за иголкой. Через закрытую дверь кабинета он прошел легче, чем горячий нож сквозь масло. Том попробовал уцепиться за что-нибудь, но реальность утекала плотным туманом сквозь его пальцы. Мальчишка испугался до холодного пота, хотя был не из тех, кто мочится в штаны при виде боггарта. Все происходило слишком быстро, и было неправильным. Том привык, что мир вокруг часто подбрасывает ему гадости похуже свиней, извалявшихся в навозе, но еще ни разу сам мир от него не убегал. А то, что сейчас происходило с реальностью, больше всего походило на бегство. Стены школьного коридора ускользали прочь. Том будто смотрел на привычные вещи из окна мчащегося поезда и ничего не мог сделать.

И вот главные ворота Хогвартса — последняя преграда между Риддлом и темнотой — остались позади. Мягкие снежинки падали на его черные волосы, одна уже растаяла на кончике носа, и Том нервно вытер каплю воды рукавом, в левой руке он сжимал палочку, в правой — шляпу. В горле комком стояли слезы, его давно не удивляла ненадежность людей, но в этот раз его предал Хогвартс. А ведь он считал замок домом, убежищем и защитой.

Усилием воли Риддл подавил слезы и поспешно нахлобучил шляпу, пока уши не превратились в ледышки. Шляпа его приободрила. В общем, Том расхорохорился, да и палочка в руке тоже придавала уверенности.

Все это время незнакомец стоял рядом — спокойно, будто выпил зелья неподвижности. Света от фонарей, освещающих главные вход, вполне хватало, чтобы разглядеть ухмылку на его лице.

— Ты сам пойдешь, или мне придется опять тебя тащить?

— У меня есть выбор? — голос звучал совсем не так пренебрежительно, как хотелось бы Тому.

— Нет, желание нельзя взять назад, — теперь нежить в открытую насмехался над храбрым воробьишкой. Холод ему совсем не досаждал, снежинки в волосах выглядели как седина. И если от дыхания Риддла в воздухе висел пар, в свете фонарей похожий на серебристое облачко, то незнакомец не дышал. Мало кто согласился бы довериться такому странному проводнику. Вот и Том топтался на месте, не зная, то ли бежать без оглядки, то ли лезть в драку.

— Куда мы идем?

— Скоро узнаешь, — в своей подлой манере ответил помощник, навязанный ему духами из стеклянного шара. — Хватит задавать вопросы. Здесь не место для пустой болтовни. Иди за мной и не оглядывайся, если тебе дорога твоя душа.

Том почувствовал, как мир вокруг становится пугающе ненадежным, текучим, и предпочел сделать шаг вперед. Так у него оставалась хотя бы иллюзия того, что он действует по своей воле.

Холод кусал за щеки, в носу противно хлюпало, плащ почти не согревал. Утоптанный снег поскрипывал под ногами Риддла, что до незнакомца, то его, если верить ушам, здесь будто бы и не было. Том резко остановился и напряженно прислушался, стараясь разобрать за свистом гуляющего по равнине ветра чужие шаги, но так ничего и не услышал. А ведь проводник продолжал идти, нисколько не беспокоясь, следует ли мальчишка за ним или нет.

Снег сиял, хотя отражать здесь было нечего (про отражающие свойства некоторых поверхностей Том вычитал в одной книжке еще в магловском мире). Небо выглядело настолько темным, что должно быть потребовалась ватага чертей, море чернил и очень много злого умысла, чтобы получить настолько насыщенную черноту.

«Холодрыга, как у ледяной карги в заднице», — подумал Том. Спасибо Гонорию, чьи книги учили юных магов образно выражать свои мысли.

Незаметно сугробы по бокам тропинки становились все выше и выше, пока не заслонили весь обзор. Лишь кончик риддловской шляпы плыл среди белых волн, будто акулий плавник. Когда тропинка фактически превратилась в ущелье, Том снова вскинул палочку, чем дальше они шли, тем больше дорога походила на ловушку. Его взгляд яростно сверлил спину незнакомца, а на лице отчетливо читалось желание запустить в нечисть ступефеем. Только сработает ли? И можно ли отсюда выбраться в одиночку? Даже хаффлпаффец сообразил бы, вокруг уже не мир людей, а мир иной — враждебный и странный. Не оглядываться. Не оборачиваться назад. Время, проведенное в библиотеке, не прошло зря, Том прекрасно знал, что происходит с тем, кто нарушает один из самых древних запретов. Они брели в полной тишине и почти полной темноте, Риддл всегда хвастал, что ночью видит как кошка, только здешняя ночь не была ему ни старой подругой, ни доброй покровительницей, у нее не стоило искать защиты.

Кто-то следовал за ними, его присутствие ощущалось как очень сильная магия: кожей, костями и зубами, которые ныли, как от глотка ледяной воды. Едва Том замедлил шаг, его тут же окутывало холодное облако из острых кристалликов льда. Это был еще один повод быстрее шевелить ногами.

— Мы здесь не одни, — сказал Риддл. Бесконечная тишина сидела в печенках.

— Тонкое жизненное наблюдение, — проворчал его спутник.

— Кто они? — вопрос был задан под барабанную дробь зубов, как ни кутался Том, согреться он не мог.

— Мертвецы.

Мальчишка вздрогнул и едва не обернулся, но вовремя себе одернул. Нет, он давно догадался, куда они держат путь, мозги у него хотя и были сдвинуты набекрень, соображали, дай Мерлин каждому. Но жуткий холод, молчаливый проводник и мертвецы, наступающие на пятки, — это слишком много для одного мальчишки-колдуна. Пусть даже он рвется в темные маги. Риддл ругал себя за легкомыслие и за то, что вообще пожелал себе счастливого Рождества. Надо было думать перед тем, как загадывать, а у него перед глазами стояла глупая слащавая картинка: вся семья в гостиной за одним столом, в углу — елка, на столе — индейка и рождественский пудинг. Мальчишка рядом с матерью. Невозможно. Его мать умерла двенадцать лет назад, и духи решили в насмешку устроить им встречу в стране мертвых. Духам ведь в радость превратить любое желание в кошмар.

— Я хотел увидеть своего отца, — непонятно, зачем Том это сказал, кучка мелких засранцев, сидящих в снежном шаре, вряд ли принимала жалобы.

— Твой отец мертв, — отозвался незнакомец голосом глухим, как у простуженного старика.

— Вам откуда знать? — тут же окрысился Том.

— Кому еще знать, как не мне? — буркнул в ответ мужчина и замолчал.

Может, это была ложь, духам ведь нравиться делать людям больно. Только этот зря старался, уж кто-кто, а Риддл не будет плакать из-за смерти человека, которого ни разу в жизни не видел.

Из носа выскользнула сопля. Мальчишка задумался, упустил момент, но поспешил исправиться и шмыгнул, причем весьма воинственно, чтобы всяким призракам было неповадно его доставать. Звук получился смачным, Том малость приободрился, а призраки, кажется, поотстали.

Лучшее лекарство от страха — злость. Только ей было трудно как следует разгореться в собачьем холоде. Риддл старательно раздувал слабенький костерок, вспоминая все обиды, которые нанесла ему жизнь. Почему другим везло, а ему нет? Почему у других матери не умирали при родах, а отцы их не бросали? Почему этим счастливчикам чтобы увидеться с родными, достаточно было сесть на поезд или шагнуть в камин, а ему пришлось тащиться через долину смертной тени? В компании настырных призраков. В затылок они не дышали, ибо нечем, но одно их присутствие вымораживало нутро. С каждым невесомым прикосновением они будто бы забирали у Тома частичку тепла. В ответ он передергивал плечами, морщился, но терпел, не оборачивался, и только спрашивал себя: «Когда же, наконец, кончится эта чертова дорога?»

Внутренности слиплись в один склизкий комок, и горькая желчь подступала к горлу, она не имела ничего общего со вкусом карамели и печенья, съеденных на ужин. С каждым шагом в темноту Том все дальше уходил от привычных вещей, школы, уроков, книг, собственной кровати под зеленым покрывалом… На сердце было тяжело, потому что мальчишка знал, если он пропадет, никто не кинется его искать. Друзей в школе он не завел. Слизеринцы не водились с детьми из магловского мира, а все остальные не водились со слизеринцами. Да и не хотел Том дружить с детьми из других факультетов — завидовал. Змееныши часто хвастались безупречной родословной, но редко дружной и любящей семьей. Посмотришь на постные холодные лица их родителей и легко убедишь себя, что семья не такое уж и большое счастье. Но были и другие лица. Том ненавидел гриффиндорцев не потому, что они были заклятыми врагами его факультета. Что ему эта детская возня?! Как бы он не старался, ему не стать стопроцентным слизеринцем. Слов из заклинания не выкинешь, как и одиннадцать лет жизни у маглов. Особенно когда тебе всего двенадцать. Пусть львы враждуют со змеями, его дело сторона. Но стоило только вспомнить Кинг-Кросс... Родные, близкие, друзья... встречают, провожают, обещают писать письма, обнимаются и машут руками на прощание, а Том стоит лишний в этой лихорадочной суете и хочет шандарахнуть всех счастливых людей на свете. Вот только на всех молний не хватит даже у самого могущественного колдуна.

Риддл стиснул зубы, жизнь обращалась с ним, как волна со щепкой, но он собирался дать сдачи и взять свое. У Тома не было ничего кроме тех жалких двенадцати лет, что он прожил на свете. В Слизерине, где любимое развлечение — мериться родословными, он — вечный аутсайдер. Никто никогда не скажет ему, «ты вылитый отец», или «у тебя глаза матери», или «а характером ты пошел в деда». Его прошлое — калейдоскоп из случайных людей, не связанных с ним ни чем, кроме необходимости. Но сегодня все изменится: он встретится со своей матерью: узнает ее имя, увидит ее лицо, выслушает ее историю.

Хогвартские приведения не выглядели страшными и Том надеялся, что мать будет такой же, как они. Мальчишка хотел узнать ее и запомнить, но запомнить почти живой, а не чудовищем. Впрочем, момент истины был близок, сугробы становились ниже, и вот Риддл уже мог, не подпрыгивая, оглядеться по сторонам. Только ничего обнадеживающего он не увидел — унылая снежная пустыня, по которой с тоскливым воем носился ветер, взметая в воздух серебристую снежную пыль. Тропинка вела к деревне, к домам, которые глубоко ушли в снег. Их присутствие выдавали лишь тонкие кривые трубы. Из некоторых шел желтый дым, будто внутри варили зелье от вурдалаков. Тропинка разделилась на тонкие капилляры, проводник свернул влево и побрел к одному из домиков, затаившемуся в огромном сугробе, как медведь в берлоге. В снегу были утоптаны ступеньки, которые вели к низкой дверце.

— Ты идешь, — поинтересовался мужчина, — или будешь торчать здесь, пока не замерзнешь на смерть?

Том медлил, его колотило от страха, от холода, от напряжения, от того, что нельзя было посмотреть назад, и от того, что страшно было идти вперед, но дух или джинн или демон не собирался его ждать. Он топнул, стряхнул снег с ботинок, и, пригнувшись, зашел в дом. Риддл, будто подстегнутый плетью, бросился за ним, едва успев поймать закрывающуюся дверь.

Хвала магии, на труп его мать не походила, на живого человека, впрочем, тоже, и, конечно, она не была даже на четверть такой красивой, какой Том ее представлял. Она его разочаровала: коренастая, невзрачная, с плоскими чертами лица. Черные волосы, закрученные в пучок, выглядели липкими и влажными, как мокрые вороньи перья, а серая кожа туго обтягивала лицо, все равно что костюм, который напялили на слишком крупное тело.

Свет тусклый и бледный, как из болота, ее совсем не красил. Но Том смог бы привыкнуть к ее облику, если бы не глаза… а точнее две потускневшие монеты, закрывающие глазницы. Чеканка стерлась, и нельзя было сказать, аверсом или реверсом они лежали, в какой стране их чеканили и при каком правителе. Монеты напоминали затычки в бочке, чья-то костлявая рука положила их, чтобы душа не выскочила наружу. «Из чего же, из чего же сделаны наши мертвецы?» — пропел издевательский голос в голове Риддла. Из земли, гниющих костей, могильных червей, из праха и корней жадных трав. С таким украшением его мать должна была быть слепа как курица, но Том готов был поклясться, что видела она так же хорошо, как и он сам. Ему хотелось удрать прочь от ее взгляда, но куда? Снаружи спасения не было, только еще больше холода, снега, теней и призраков.

Риддл судорожно сглотнул, звук получился неестественно громким и резким. Женщина вздрогнула, и улыбка соскользнула с ее губ. Сначала она выглядела не просто счастливой — оглушенной свалившимся на нее счастьем, как удочеренная сиротка, а сейчас ссутулилась, сжалась, виновато опустила глаза-монетки. Том вспомнил про неудачников, с которыми никто не хотел дружить. Они вечно ходили так, будто всем своим видом просили прощения за то, что родились на свет Божий.

— Ты привел нашего сына, — не все привычки живых умирают вместе с ними. И привычка заполнять неловкую паузу констатацией очевидных фактов — одна из них. — Он — замечательный, правда, Том?

Услышав свое имя, мальчишка напрягся, но она обращалась не к нему. Незнакомец успел смахнуть снег с волос и теперь тоже косился на Риддла глазами-монетками.

— Твой сын того и гляди помрет от страха. А в этой могиле и без него слишком много призраков, — он усмехнулся, как бы отстраняясь от происходящего.

Издевки всегда приводили Тома Риддла в бешенство. Речь, конечно же, о младшем — живом и взъерошенном. Он выпрямился и с вызовом посмотрел в глаза-монеты. Нет, его не запугаешь какими-то металлическими кружками, пусть даже их чеканила сама смерть. Но Риддл-старший не стал ввязываться в перепалку, вместо этого он пошел в другую комнату. Мать немного потопталась на месте, нерешительно поглядывая на сына, и Тому стало совсем не по себе. Он отвернулся и присоединился к отцу.

Комнату, в которой они разместились, можно было назвать столовой, во всяком случае, здесь стоял стол — грубый и сделанный из старых занозистых досок. Не бедняцкие ли гробы пошли в ход, когда сколачивали эту громадину? Стулья подбирались под стать, неудобные и шаткие. Казалось, все четыре ножки были разного размера. В честь праздника на середину стола поставили зажаренного гуся. Вокруг главного блюда пристроились запеченная картошка, тушеная морковь и, конечно же, пудинг. Еда выглядела как на картинке, но пробовать ее не хотелось. Если бы у Тома был выбор, он бы с большим аппетитом проглотил приютские объедки. Запах этих блюд напоминал о тяжелых бархатных шторах, давно не стиранных и подпорченных молью. К гусиному крылышку, которое мать заботливо положила ему на тарелку, он не притронулся.

Часов Риддл нигде не заметил, впрочем, в мире мертвых им нечего было отсчитывать. Отсутствие времени угнетало и потихоньку сводило с ума. Колдун сидел, втянув голову в плечи, жалея, что нельзя закутаться в плащ целиком. Шляпу как и варежки пришлось снять, он ведь сидел за столом, хоть и с покойниками. Том тер под столом окоченевшие ладони, одинокий пар от его дыхания поднимался к низкому потолку. Откуда-то из щелей задувал ветер, притаскивая с собой мелкую снежную пыль. Она кружилась в воздухе, сыпалась из дымохода, который выглядел как театральная декорация. Ни теплом, ни огнем здесь даже не пахло. Зато мертвые притягивали холод и тишину.

Над столом, будто над проклятым местом, висело молчание. Том переводил взгляд с мужчины на женщину и обратно. «Моя мать и мой отец», — повторял он про себя. А толку? Слова все так же несли в себе лишь боль, злость и непонимание. Черт бы побрал это фальшивое рождественское чудо.

Отец прихватил подарок из мира живых — бутылку виски, и неторопливо цедил далеко не дешевое пойло. Его взгляд сверлил стену, причем так сосредоточенно, будто Риддл-старший поставил себе задачу силой мысли пробить себе путь наружу, подальше от семейки, навязанной ему магией. Мать же не сводила глаз-монеток с его кислой физиономии и восторженно улыбалась. На сына она посматривала быстро и воровато, а потом опять отворачивалась и заискивающе улыбалась возлюбленному, мол, видишь, какой у нас чудный ребенок. Том чувствовал себя веселой зверушкой, чья задача — забавлять избалованного мальчишку. Он шмыгнул носом, сглотнул, и комок соплей отправился в желудок, как наждачкой, царапнув по воспаленному горлу.

«Вот бы перенестись отсюда куда-нибудь, да хоть дракону в задницу, лишь бы там было тепло», — мальчишка подул на замерзшие пальцы. Лучше бы он беспокоился о жаре, который медленно разгорался внутри. Голова клонилась вниз. Риддл подпер ее рукой. Стоило подумать о том, что скоро придется вставать и куда-то идти, как голова становилась еще тяжелее. Больше всего Том хотел сжаться в комок, укутаться теплее и чтобы его никто не трогал, не тормошил, не заставлял быть сильным, бороться и добиваться своего. Впрочем, кому он нужен? Только себе. Риддл оборвал внутреннее нытье, и обратился к своему привычному спасению — к злости. В душе сиротки для нее всегда много пищи. Много боли и разочарования. Том закусил губу. Он не о такой семье мечтал. Эти двое больше походили на наказание, чем на чудо. Или чудеса достаются только примерным детям? А мелким паршивцам вроде него и мечтать не стоит о семье и о доме, где им всегда рады. Родители с ним даже не разговаривали, будто он пустое место. Неосторожным движением Том смахнул вилку, она улетела куда-то под стол.

— Извините, — хрипло произнес он. Горло болело, каждый вдох, будто сдирал изнутри кожу. Нос совсем забился, а платок, который Риддл нашарил в кармане мантии, давно стал мокрым и липким. Он нервно стискивал его в кулаке.

— Ничего страшного, Томми, — сказала мать. — Почему ты ничего не ешь? Я очень старалась.

— Видишь ли, дорогая моя ведьма, живым не нравится стряпня покойников. Самый тупой бродяга, и тот поймет, есть пищу, приготовленную мертвецом, — это, мягко говоря, негигиенично.

Женщина сникла и сгорбилась. Злость на отца вспыхнула ярко, будто взорвавшаяся звезда. Но он всего лишь сказал вслух то, о чем Том думал про себя.

— Не смей с ней так разговаривать! — он вытер нос, точнее, размазал сопли, от платка никакого толку не было. Отец в ответ усмехнулся, насуплено-простуженный вид сыночка его позабавил. А мать будто засветилась, неужели за нее в жизни никто ни разу не заступался? Может, и не заступался... вон как она вечно сжимается, старается быть незаметной, того и гляди превратится в невидимку. Забитая серая мышка. Слава магии, Том характером пошел не в нее, если его кто доставал, то он готов был на изнанку вывернуться, но поставить обидчика на место. И он не собирался заискивать перед всякими засранцами-аристократами. А то, что его папаша из знатных, Риддл понял сразу по манерам, по взгляду, по умению себя держать. В Слизерине он насмотрелся на высокородных придурков, как в свое время на тараканов в приюте. И те и другие вызывали в нем стойкую брезгливость и желание испытать на них магическую силу.

— Спасибо, Томми, — поддержка сына приободрила женщину, она даже выпрямила спину. — Ты замечательный. Я всегда знала, что наш сын будет замечательным: умным, красивым и могущественным колдуном.

Щеки Риддла покраснели от смущения, а может из-за того, что болезнь медленно, но верно делала свое черное дело. И все же слова матери немного отогрели его, но потом она умудрилась все испортить:

— Том, посмотри, ведь наш сын так на тебя похож. Разве ты не рад?

— Ничуть не похож! — мальчишка хотел, чтобы его слова прозвучали громко и язвительно, но больное горло издало тихий сип, а возмущение буквально захлебнулось, проклятый нос подвел. И Риддл, позабыв про хорошие манеры, утер его рукавом.

— Не вижу ни малейшего сходства, — согласился его отец. Они смерили друг друга вызывающими взглядами, и то, что они яростно отрицали, еще сильнее бросилось в глаза. Яблочко от яблони. Впрочем, магическая кровь все-таки взяла свое. Если бы Том-старший был статуей, люди бы говорили, что его создал гениальный скульптор, вложив в него весь свой талант. А над Томом-младшим, казалось, потрудился подмастерье, не то чтобы совсем бездарный, но слишком нетерпеливый и больше озабоченный выпивкой и девчонками, чем своей работой. И, видимо, с девчонками ему не везло, вот он и выместил злость, сделав черты Риддла-колдуна резкими, острыми, что называется «осторожно, не поранься».

— Я только рад. Очень надо походить на человека, который бросил своего ребенка! — говорить было больно, но молчать Том не собирался. Да пусть его навеки запихнут в приютский подвал, если он позволит слабости или болезни взять над собой верх.

— Попридержи язык, — небрежно бросил отец. — Дорогая моя ведьма, не мешало бы тебе рассказать мальчишке нашу семейную историю. Он того и гляди украсит твою голову сверкающим нимбом, а заодно и терновым венцом.

В ответ она посмотрела на него так, будто Том-старший замахнулся плеткой, но смолчала и втянула голову в плечи. Смотреть на нее было жалко, как на черепаху без панциря.

— Видимо, этим придется заняться мне, — безжалостно отрезал отец. — Рассказ будет кратким. Захочешь узнать больше — обращайся в архивы, живые хранят память лучше мертвецов. Наша память — дырявый котелок. Ничего не держит. Смерть очень практична, она не оставляет лишнего. Здесь воспоминания ни к чему и постепенно они уходят мелочь за мелочью, событие за событием, имя за именем. Но пока я еще могу сказать, что у меня была хорошая жизнь и я бы, не задумываясь, прожил ее снова. Прошел бы и войну, если без этого никак.

Он замолчал и некоторое время смотрел на стакан с таким выражением лица, что тот должен был разлететься вдребезги, но потом взял себя в руки и продолжил:

— Я был везунчиком: вернулся домой, а сколько моих товарищей остались лежать в африканской земле... Многое бы отдал, чтобы узнать тепло ли им там, потому что здесь, как видишь, один собачий холод. И даже виски не греет.

Ну, теперь понятно, почему отец смотрел на стакан как на друга-предателя. Том нетерпеливо заерзал на стуле, чувствуя, сейчас рассказ пойдет о матери, но не угадал.

— Дома я встретил девушку, я не помню ее имени, не помню лица… Она была моей первой настоящей любовью и моим последним везением... — его голос дрогнул, но Риддл-старший быстро отогнал сентиментальность и, усмехнувшись, продолжил. — Мы собирались пожениться, только на собственную свадьбу я не попал — провалился в какой-то опиумный дурман и очнулся через семь месяцев в Лондоне. Женатый на Мэри — девчонке из чокнутой семейки Гонтов. Деревенские старухи говорили, что Гонты знаются с дьяволом, а я смеялся над их байками. Зря. Эта ведьма сама призналась мне, что положила на меня глаз и опоила колдовской дрянью. Протрезвев, я тут же помчался домой, но опоздал — моя невеста уехала, куда и с кем, я не успел узнать. Братец моей распрекрасной женушки швырнул в меня зеленой молнией, на этом моя жизнь закончилась. Но даже смерть не дает избавления от вашей поганой колдовской компании.

— Я любила тебя, — тихо сказала Мэри Гонт.

— Мне должно стать легче? — Том-старший покрутил на столе пустой стакан. — Твоя любовь так сильна, что может вернуть мне жизнь?

— Я виновата, но Томми здесь не причем. Не обращайся с ним так, как со мной. Он ведь твой сын.

— Ты забрала мое счастье, твой братец — жизнь, а твой сынок — покой после смерти. Чем он лучше? Думает, что если у него есть магия, то он может делать с людьми все, что захочет. Избавиться от вас — единственное желание, что у меня осталось, даже если ради этого нужно отыскать самого дьявола и запихать ваши души ему в глотку.

Он плеснул себе виски, пролив добрую часть на стол, а потом поднял стакан и с нарочитой издевкой отсалютовал жене, та вжалась в спинку стула. С ее стороны это было мудро, потому что злость мужчины ощущалась физически, как жар от огня. Но Томми тоже умел злиться.

— Где ты, а где дьявол? — он то ли хмыкнул, то ли хлюпнул. — Строишь из себя Мерлина, а на самом деле ты — обычный никчемный магл! А все маглы — трусы и слабаки! И грош цена твоим угрозам.

— Не тебе мерить мою смелость, выродок. Лучше выметайся отсюда, пока жив. Давай иди и не оглядывайся.

— Да что ты можешь мне сделать? — Том встал и, чуть качнувшись вперед, оперся ладонями о стол.

— Я могу сделать с тобой все что захочу, а вот ты мне уже ничего не сделаешь. Не испытывай мое терпение.

— Я тебя не боюсь, ты просто призрак. Пустое место.

— Это моя земля, и будь ты умным мальчишкой, давно бы заткнулся и побежал назад к своим.

Они впились друг в друга злыми взглядами, Риддл будто хотел расплавить глаза монетки, вот с какой жгучей яростью он в них смотрел. Внутри все кипело, он в жизни никого так сильно не ненавидел. Хотя ненависть была ему не в новинку.

Мэри Гонт тихо заскулила, жалобно как умирающая собака. Ее мужчины разом опустили глаза, Риддл-старший резко отодвинул стакан, едва не скинув его на пол.

— Успокойся, ведьма. Я больше не буду орать на твоего драгоценного сыночка. Ни одним словом не обижу. Слышишь?

Мэри Гонт тихо всхлипнула и вперила взгляд в свои коленки.

— Прекрати плакать, — тихо сказал Том-старший, Мэри тут же съежилась, будто на нее накричали, но замолкла. Ее сын подумал, что директриса Коул отдала бы правую руку ради того, чтобы ее воспитанники подчинялись также беспрекословно.

Риддлу было стыдно. Они с отцом сцепились, как два придурка. Паршиво вышло. Как тогда когда он швырнул камень в своего вечного обидчика Билли, а случайно попал миссис Уотс в плечо. Она, единственная из всех воспитательниц, относилась к нему по-доброму. Миссис Уотс успела заметить, кто бросил камень, но не побежала жаловаться, вот только ее отношение изменилось. Том хотел все исправить, но не знал как и в конце концов решил: к черту! Не нужна ему ничья забота и доброта тоже.

Больше никто не пытался разглядеть в Риддле что-нибудь хорошее, поэтому делая другим больно, колдун не чувствовал вины. Не удивительно, что он так и не научился просить прощения, слова он знал, но они не шли с языка. Он молча вертел в руках вилку. «Интересно, а что сейчас чувствует отец», — спросил он себя. Но если Риддл-старшему и было за себя стыдно, то он хорошо это скрывал.

Тишину нарушал тоскливый свист ветра в дымоходе. Том представил себе злобного духа, который сидел в каминной трубе и следил, чтобы никто не чувствовал себя счастливым. Один маленький намек на радость и ветер сметет их жалкий домишко с лица земли.

— Ты доволен своей семьей? — нарушил молчание Том-старший.

— Знал бы, что вы такие, то пожелал бы себе три года непрерывного поноса, — огрызнулся его сын.

— Зубки у мальчишки есть, — Мерлин знает почему, но усмешка показалась Риддлу знакомой. Еще монеты на месте отцовских глаз блеснули так, будто по ним скользнул не весть откуда взявшийся солнечный луч.

И Том, к своему удивлению, понял, что может полюбить родителей. Причем именно таких, как есть, — неидеальных, не слишком хороших и безнадежно мертвых. И пусть говорят, что лучше остаться с пустыми руками, чем получить дерьма полную кучу, родная кровь есть родная кровь. На лице матери он читал безоговорочную и безоглядную любовь, которой ему всегда не хватало. С отцом было сложнее. Он принадлежал к той породе людей, которыми можно восхищаться, и в то же время желать им провалиться в волчью яму. Но дай судьба Риддлам время, они смогли бы стать хорошей семьей. Том был бы счастлив. Ведь мальчишке не так уж много нужно: любовь матери, одобрение отца, армия новеньких солдатиков...

Как будто прочитав его мысли, Мэри Гонт сказала:

— Мы можем быть всегда вместе. Пожалуйста, съешь один кусочек, и ты останешься с нами, — она умоляюще стиснула руки. Первым побуждением Риддла было ответить отказом, но потом он подумал об обратной дороге, вдвойне длинной, потому что в конце пути никто не ждал. Мысли путались, щеки горели, будто на них села пара саламандр, и внутри тоже было жарко. Этот жар высасывал все силы, пожирал их, как огонь пожирает свечку. Рука сама собой потянулась к рождественскому пудингу.

— Не дури, — одернул его отец. Окрик получился резким и неприятным, как у ворона, удумавшего предостеречь путника от беды.

— У меня все равно никого там нет, — обреченно признал Том.

— У тебя есть будущие.

— Пожалуйста, останься, Томми. Мы ведь не узнали друг друга. Я не хочу терять тебя снова.

— Все живые оказываются здесь. И твой сыночек тоже сюда вернется, но пусть он вернется стариком. Он должен прожить свою жизнь, испытать любовь, счастье, радость, горечь утраты. Пусть оставит свой след на земле, наплодит кучу мелких визгливых колдунят. Станет лучше, а главное, счастливее, чем мы.

Края монеток на лице ведьмы побурели, из-под них выступила светло-коричневая жидкость.

— Я хочу, чтобы наш сын был счастлив.

— Тогда отпусти его, пока он не помер от пневмонии.

Мэри Гонт встрепенулась и внимательно оглядела Тома, на ее лице появилось испуганное выражение.

— Ты болен, — тихо произнесла она, осторожно протягивая руку к бледному лицу, будто сын был чудесным волшебным зверьком, и от одного неверного движения мог испугаться и умчаться прочь.

— С живыми это часто случается, если ты не забыла, — язвительно прокомментировал ее муженек.

— Прости меня, солнышко, я плохая мать, — Мэри Гонт осторожно погладила Тома по голове, прикосновение не было неприятным, даже наоборот, ее холодные руки принесли некоторое облегчение.

— Ты не плохая, — тихо прошептал он, стараясь щадить больное горло. — Просто…

Как же их директриса называла людей, у которых, как бы они ни старались, все всегда шло наперекосяк. Нужное слово не вспоминалось, мысли скакали, как кузнечики. Том очень устал.

— Просто ты к жизни не приспособленная.

«Размазня», — да, именно так миссис Коул говорила про тех, кто не умел справляться с трудностями. Но Риддл бы огрел ее Ступефаем, скажи она хоть одно плохое слово о его матери. Нет, больше никто не обидит Мэри Гонт.

Мама обняла его и заплакала, во всяком случае, она пыталась, как и дыхание, слезы — привилегия живых. Риддл прижимался щекой к грубой ткани ее платья. Он ждал, что сейчас накатит отвращение и тошнота, ведь от мертвецов должно пахнуть разложением, но холод забрал все запахи. Ее сердце не билось, Риддл слышал едва уловимый свист ветра — хлесткого, как плетка дьявола. Вихрь сидел у нее под ребрами, делил это жалкое пристанище с тем, что осталось от души Мэри Гонт.

— Вот, выпей, — отец сунул ему под нос стакан с виски. Том медленно открыл глаза. Ему будто тоже положили на веки по монете, причем весом с добрую чугунную плошку.

— Том, он же еще ребенок, — возразила Мэри Гонт. Мышь бы посмеялась над ее протестом, мол, мой писк, и тот звучит более воинственно. Но для забитой ведьмы это было открытым восстанием с пожарами, пушками и казнью неугодных дворян. Момент, когда задавленные тихони превращаются в львиц, готовых сражаться за того, кого любят, всегда застает врасплох. Это все равно, что быть укушенным собственной зубной щеткой или увидеть, как мячик гоняется за собакой. Однако привычный порядок вещей не может оставаться неизменным, если человек находит смысл своей жизни.

Свое сокровище Мэри Гонт осторожно сжимала в объятиях, пристроившись чуть с боку и усевшись на колени. Риддл-старший взирал на эту картину с отстраненной улыбкой, серебряные монеты мешали прочесть его мысли. Они больше не пугали, Том привык и даже сумел убедить себя, что под ними не пустота, а обычные человеческие глаза.

— Оно из его мира. Да и лучшего лекарства у нас нет.

Мальчишке не оставалось ничего другого как выпить все одним глотком. Горло обожгло. Риддл отчаянно закашлялся, виски было горьким.

— Теперь слушай меня внимательно. Ты выйдешь отсюда и постараешься до полуночи пересечь границу миров, не успеешь — останешься здесь навсегда. И главное, не оборачивайся, чтобы ни случилось и кто бы тебя ни звал, хоть родная матушка или лучший друг. Даже если тебе покажется, что за тобой гонится весь ад во главе с Сатаной, смотри только вперед. Запомнил? На границе тебя будет ждать страж, ему нужно заплатить серебром, но не обязательно монетой. Сгодится и пряжка с твоей шляпы. И поторопись, живых время не ждет.

Мэри Гонт с явной не охотой разжала объятия. Она продолжала неподвижно сидеть рядом, да и Том не спешил. Он мысленно торговался с судьбой, уговаривая ее дать еще пару минут, чтобы собраться с силами.

— Ты разве не пойдешь со мной?

— Нет, меня больше не выпустят отсюда.

— Но один я не дойду! — голос подвел, и последнее слово Риддл договаривал шепотом. Мать тут же снова потянулась к нему.

— Тогда не надо. Никто тебя не заставляет. Оставайся здесь, — на ее лице остались коричневые следы, как подтеки ржавчины, а глаза-монетки тускло блестели.

Может, послушать мать и остаться? В могиле холодно, но спокойно. И пусть живые мучаются и страдают в поисках счастья. Ведь счастье — просто обещание. Никто не гарантирует, что оно когда-нибудь исполнится.

— Он справится, — сказал отец. Причем без всякого сомнения, уж что-что, а скрытую издевку Том распознавал мигом.

— Послушай, — теперь Риддл-старший обращался к нему. — Ведьма говорит, ты мой сын. Дед учил меня, что в этих вещах женщинам веры нет, но если это правда, то в тебе половина моей крови, а значит упрямства и выносливости тебе хватит на два таких похода. Считай это фамильным наследством. Я вернулся из Африки, мой отец выжил под Верденом, дед сбежал из афганского плена, а прадед пятнадцать лет жил на спорном дубе, не давая соседу его спилить. Если у кого из живых и получится выбраться из страны мертвецов, то это у тебя. А там будь добр, сделай то, что не получилось ни у меня, ни у твоей матери, — проживи долгую и счастливую жизнь.

— Я боюсь умереть в одиночестве.

Холодные пальцы крепко ухватили его за подбородок. Отец и сын пристально уставились друг на друга, и снова Тому почудилось, что за металлическими монетами прячутся настоящие человеческие глаза, те самые, через которые все еще смотрит душа.

— Хотел бы я сказать тебе, что ты будешь бессмертным, но все мы умираем в одиночестве. На войне я много раз слышал от нашего командира одну и ту же вдохновляющую речь: «Поднимайтесь, парни, пришло время умереть за Отечество и за короля».

— Это точно была вдохновляющая речь?

— Вдохновляющую часть я пропустил, она не для ушей двенадцатилетнего мальчишки.

Верный последователь Гонория Хэмлока лишь хмыкнул. Туман в голове понемногу рассеивался, на смену усталости пришло лихорадочное возбуждение. А все из-за пары простых слов «у тебя все получится». Никто никогда не верил в Тома Риддла. От людей он обычно слышал нечто вроде: «из этого мальчишки толка не будет и добра от него не жди». Всего, чего Том добился, он добился вопреки ожиданиям.

— Это было самые честные слова из всех, что нам говорили, — продолжал отец, — но мы все равно надеялись, что уцелеем, и без этой глупой надежды ни король, ни Отечество не увидели бы нашей храбрости. В глубине души ты тоже веришь, что не умрешь. Держись покрепче за эту надежду, иди вперед и не останавливайся, тогда смерть тебя не догонит.

Риддл-старший помог сыну подняться на ноги и даже похлопал по плечу, но быстро отстранился.

— А как же рай и ад? — спросил мальчишка. — Неужели после смерти нет ничего, кроме холода?

— После холода есть вихрь, — тихо сказала Мэри Гонт. Она бы предпочла сладкую ложь горькой правде, но мертвым не дано лгать. — Мы существуем, пока в наших душах есть огонь. Он угасает, мы рассыпаемся в пыль, тогда приходит злой ветер, чтобы развеять нас по миру.

— И тело, и душа — все удобрение, — в своей циничной манере подвел итог Том-старший.

Его сын сжимал в руках шляпу, но все никак не решался надеть ее и уйти. Он чувствовал, что забыл нечто важное и еще раз посмотрел на родителей: они стояли порознь. Отец старался держаться от матери на расстоянии, будто она вся была утыкана ядовитыми шипами длиной с троллью руку. Не слишком обнадеживающие зрелище, и тем не менее Том верил, что они могли бы стать хорошей семьей. Вот если бы у его матери было чуть больше уверенности в себе, а папашин цинизм сидел бы чуть глубже. Если бы они были живыми, тогда при помощи магии Риддл бы все изменил, превратил бы Мэри Гонт в красавицу и отец бы в нее влюбился. Он точно знал, такое возможно, слизеринские старосты, решив поиздеваться над чужаком, отправили его прислуживать старшекурсницам. У них он поднаторел в косметической магии. Чем бы все не закончилось, нужно было попробовать. Никакие духи стеклянного шара не принесут счастье на блюде, за него нужно бороться самому.

— Когда вернусь, я обязательно вас воскрешу, и мы станем...

— Еще раз потревожишь мой посмертный покой, и, клянусь тем миром и этим, я задам тебе хорошую взбучку, мало не покажется. Не будь я твоим отцом, — пригрозил ему Том-старший. — Мир живых для живых. Другим там места нет.

— Но мы будет ждать тебя здесь, — Мэри Гонт улыбнулась и быстро добавила: — Ты не спеши, наоборот, чем дольше, тем лучше. Я тебя очень люблю, и отец тоже.

Ее слова вызвали у Риддла-старшего кривую усмешку, но возражать он не стал. Тома будто током ударило, вот оно — то важное, о чем он пытался вспомнить.

— Я тоже вас люблю.

— Удачи, сын, — сказал отец, а мать сотворила магический знак доброго пути.

Мальчишка неуверенно пошел к двери, каждый шаг давался ему как новорожденному котенку, но он держался на ногах, а это уже полдела. На пороге он остановился, захотел в последний раз взглянуть на родителей.

— Не оборачивайся, — напомнил Риддл-старший. Значит, его путь уже начался, Том сморгнул навернувшиеся слезы, вытер нос и толкнул дверь.

Холод быстро выжег слезы из глаз Риддла. За то время, что он провел в доме, тропинка исчезла, и всю равнину затянуло белым саваном, снег сиял как накрахмаленный. Злой ветер носился по полю, Том схватился рукой за шляпу, иначе ее бы унесло, он бы и чихнуть не успел.

В голове будто плескался горячий наваристый бульон или обижающее вино, которое льют на рану. Мальчишка неуверенно сделал первый шаг и чуть не упал, тело клонилось то влево, то вправо, но он упрямо продолжал идти вперед, точнее, барахтаться, как в болоте, то проваливаясь в снег, то вставая на ноги. Дышать было трудно, ветер бил в лицо, крутился вокруг, как приставучая уличная шавка, при этом завывая голодным оборотнем.

Нос забился, но сморкаться при помощи пальцев Риддлу было не в первой. Старые привычки — вещь живучая. Он снова натянул варежку и постарался не обращать внимания на боль в горле, каждый вздох был порцией мелких гвоздей. Том устало спросил себя, когда это воздух успел отрастить когти и зубы, которые теперь рвали ему горло.

Темное небо над головой давило, мальчишка чувствовал себя мышью, которая бестолково металась под котлом. И нельзя было обернуться, чтобы узнать, сколько пути уже осталось позади, и, посмотрев на собственные следы, убедиться, что он не ходит кругами. Очередное падение, и Том уткнулся разгоряченным лицом в снег. Холода он не чувствовал, пальцев ног — тоже, может, они уже совсем замерзли, стукни молотком, — разлетятся на осколки.

Ветер был его единственным спутником, лихой, как беда, злой, как проклятие умирающего врага и бледный, как грива у коня, на котором ездит сама смерть. По равнине ветер гулял господином, и Риддлу, хоть тот и был гордецом каких поискать, пришлось склонить перед ним голову, чтобы уберечь глаза от колючего снега. Изредка он поднимал взгляд, чтобы разглядеть дорогу. Но впереди не было ничего, кроме снега и пустоты.

Снежная пыль кружилась в воздухе. За свистом ветра Том вроде бы различал и другие звуки: стоны, брань, хохот, мольбы и крики, или, может, воображение играло с ним. Вот бы проверить — обернуться и узнать, кто издевается над ним, кто пытается свести его с ума. Но нельзя. А гомон голосов становился все громче, они злорадно гоготали, когда Риддл падал, разочарованно стонали, когда он поднимался и шагал дальше. Еще они шептали: "помнишь... помнишь... помнишь..." Они знали все его секреты, поступки, которых он стыдился, все нанесенные обиды, все забытые мечты, все запрятанные сомнения. Ветер жадно хватал и уносил их слова вместе со снегом. С каждым разом вставать на ноги было все труднее, плащ стал тяжелым, будто в карманах колдун тащил камни.

Мелькнула мысль сбросить его, как утопающие сбрасывают тяжелую одежду, чтобы она не тянула их на дно. Но благоразумие взяло верх. Том поправил шляпу и вытер со лба пот, спина взмокла, рубашка прилипла к телу — неприятное ощущение, будто на нем была освежеванная шкура. Снег жалил щеки и подбородок. Во рту ощущался привкус металла, мальчишка не заметил, как искусал губы в кровь, все его внимание и все его силы были сосредоточены на одной задаче — идти дальше. В его голове не осталось места для мыслей о смерти, а в душе — для страха. С тупым упрямством голема, чей хозяин забыл отменить приказ, он механически передвигал ноги. Шаг — хриплый вдох, дающий секундную передышку, еще шаг вперед...

Снег снова показал свой коварный нрав — корочка наста хрустнула, нога провалилась вниз, Риддл не удержал равновесия и упал. В этот раз, чтобы подняться, ему потребовалось намного больше времени. Его загипнотизировали смутные огоньки у самого горизонта, похожие на робкое пламя церковных свечей. Они заставили его очнуться и поверить, что его путь скоро закончиться. Ветер запел иную песнь, похожу на рождественские гимны. «Не бойся, спасение уже рядом, они ищут тебя и скоро заберут, просто подожди здесь, отдохни немного...» Тело окутало мягкое тепло, но когда глаза Тома уже готовы были закрыться, что-то больно кольнуло в лоб, и еще раз, как раскаленной иглой. Сон мигом с него слетел, мальчишка сдернул шляпу, провел по ее внутренней стороне — все в порядке, только пряжка сияла ярко, как Вифлеемская звезда. Так вот что освещало ему путь. Он пощупал лоб — мокро, но вроде не от крови. Том надел шляпу обратно, принялся натягивать варежку, от холода пальцы онемели и скрючились как у старой карги. Только вот что было плохо — чем сильнее лютовал мороз, тем жарче становилось Риддлу. Том понимал — это не к добру. Нужно торопиться, его время на исходе, и никто не придет ему на помощь. Не здесь. Не сейчас. И никогда.

Но даже жалея себя, он упорно продолжал брести вперед, его разум метался между обрывками воспоминаний о церковных службах, на которые они ходили в приюте, забытыми мечтами и кошмарными предсказаниями, что нашептывали духи. Перед глазами все плыло, Риддл шел в окружении пляшущих огоньков, убежавших с рождественских свечек. Они были повсюду, и пойди отличи, какие огни ложные, а какие спасительные. Том яростно протер глаза, не обращая внимания, что кусочки льда, намерзшие на его варежки, царапают веки.

Следующие несколько шагов он проделал почти в слепую и не заметил, как земля пошла под уклон. С холма он скатился под злорадное хихиканье невидимых спутников. Но они рано радовались. Том побарахтался, отплевался, на четвереньках добрался до валяющейся в снегу шляпы и снова ее напялил. Снег забился под воротник и теперь медленно таял, у Риддла не было сил, чтобы отряхнуться. Он дышал — тяжело, с присвистом, сглатывая вязкую дрянь, которая забила горло, но сдаваться не собирался. Его глаза жадно осматривали горизонт, ища хотя бы слабый огонек. У самой земли небо чуть посветлело, будто чья-то добрая рука приподняла тот самый пресловутый котел, давая мышке шанс выбежать наружу.

Узкая щель могла захлопнуться в любой момент. Из последних сил Том поднялся и побрел вперед, если бы не пар от дыхания, его можно было бы принять за ожившего мертвеца. Лицо — бледно-синее, губы — покрыты бурой растрескавшейся коркой. Движения были неуклюжими, как у с мира по кусочку собранного монстра. Ноги, стоило от них отвлечься, тут же пытались сплести следы в косичку. Реальность стала такой же зыбкой, как узоры, которые ветер рисовал из серебристой пыли прямо перед глазами Риддла.

Вытирая пот со лба, Том сбил шляпу, и теперь она сползла на глаза. Он как раз собирался ее поправить, самые обычные движения теперь давались ему тяжело, когда перед ним выросла высокая тощая фигура. На секунду ему подумалось, что это сама смерть, только без косы. Костлявая рука, обтянутая сероватой кожей, потянулась к мальчишке. У Риддла не было сил, чтобы отшатнуться, но страж не собирался его хватать, он ждал платы.

Том вспомнил слова отца и отдал свою шляпу. Страж забрал серебряную пряжку, в его руках она потускнела и стала черной, шляпу же он вернул владельцу, тот и глазом моргнуть не успел, как остался один. Призраки исчезли, ветер смолк и отправился заметать риддловские следы. Теперь на границе двух миров Том мог бросить взгляд назад на собственное будущее, но он, не оглядываясь, побрел дальше.

Вернувшись к живым, Риддл не ощутил ни радости, ни восторга. Здесь, на другой стороне, его ждали все тот же холод и снег, и только небо было щедро усыпано яркими крупными звездами, будто рассыпанным серебром. Но звездный свет не согревал. До настоящего тепла была еще не одна сотня шагов, Том сумел сделать лишь десять, а на одиннадцатом свалился без сознания.

* * *

Когда Риддл очнулся, его взгляд уперся в белый потолок школьного лазарета. Белый цвет напомнил о снеге, которым Том был сыт по горло до конца своих дней. Как и Рождеством с его лживыми чудесами. Постель пропиталась противным запахом топленого змеиного жира. Зелий в мальчишку влили столько, что, придя в себя, он не раз и не два будет поминать недобрым словом магическую медицину, со всех ног ковыляя в туалет.

А пока Том ощущал во всем теле странную легкость. Он будто превратился в куклу из бумаги, и не нужно было быть великаном, чтобы сдуть его с кровати. Риддл перевернулся на спину, что-то кольнуло его под лопатку, Пошарив, он нашел небольшой магический кристалл. Обычно кристаллы — яркие и прозрачные, но этот выглядел так, будто побывал в желудке у жабы, где потускнел и покрылся липким желтоватым налетом. У Тома на шее висело целое ожерелье из кристаллов, и все они были далеки от первоначальной чистоты и яркости.

В другое время он бы с любопытством их рассмотрел, а сейчас равнодушно пробежал пальцами и забыл. В лазарете царила тишина, через высокие окна проникал тусклый свет. По серому хмурому небу никак нельзя было определить, какое сейчас время суток: утро, день или ранний вечер.

Том сел, притянув ноги к груди, и завернулся в одеяло — ему не хотелось терять ни частички тепла. На тумбочке стоял стакан с водой. Риддл сделал жадный глоток, вода потекла по подбородку, намочила пижаму, на вкус она была горькой, значит, туда добавили лекарство. Этим драконовским мерам не могла сопротивляться ни одна болезнь, и та, что сидела в груди Тома, потихоньку сдавала позиции. Горло уже не болело, нос дышал свободно, температура почти вернулась к норме... Риддл рассеянно посмотрел на свою ладонь — кожа покраснела, будто ошпаренная, он потер ее. Липкая мазь скатывалась в тонкие полоски, похожие на мелких серых червяков. Кожа начала зудеть, мальчишка оставил ладонь в покое и принялся ощупывать лицо. Щеки были липкими и скользкими, но осмотр пришлось прервать. Дверь в дальнем конце палаты распахнулись, к Риддлу пришли посетители.

Профессор Слагхорн степенно переступил порог лазарета, школьный врач Сайлос Клеменс маячил за его спиной. Он беззастенчиво пользовался преимуществом своего высоко роста и смотрел на всех свысока, в том числе и на Слагхорна, про студентов и говорить не стоило. Доктор не зря носил прозвище "злобный костоправ" — для него все пациенты были злостными симулянтами, которые мечтали лишь об одном — пропустить побольше уроков. С прогульщиками доктор боролся вонючими припарками и клизмами, наполненными дистиллированной мантикорьей мочой. Так что лазарет пустовал не только на каникулах.

Колдуны прошли мимо длинного ряда аккуратно застеленных коек, высокий потолок гулко отражал их шаги, сапоги Клеменса цокали, словно лошадиные подковы. Он остановился перед постелью Риддла и упер руки в бока. В ответ на его презрительный взгляд, Том посмотрел волком, но ни слова не сказал. Губы доктора зашевелились, будто он шепотом репетировал целую речь. Это было все равно что смотреть, как дергаются две половинки разрубленного дождевого червя, положенные одна над другой.

— Вот видите, Гораций, — наконец произнес Клеменс, — ваш малолетний идиот уже идет на поправку.

— Да, он выглядит намного лучше.

— Еще бы. Знали бы вы, сколько первоклассных снадобий я на него извел. Не знаю, в чем причина, но дети год от года становятся все тупее. Сложно придумать большей глупости, чем заночевать в снегу на морозе.

Том посмотрел на доктора нехорошим колдовским прищуром. Будь мальчишка в порядке, в спутанных рыжих волосах уже бы копошился целый выводок вшей.

— Том всегда был примерным студентом, — вступился декан за своего любимчика. — Понятия не имею, что на него нашло.

Его глаза уставились на Риддла, Гораций ждал, что тот объяснит свое странное поведение.

— Вы разве не помните мужчину, который приходил за мной? — шепот мальчишки был едва различим, и колдуны подошли к изголовью кровати. Том уловил неприятный запах перебродившего вина от мантии Клеменса.

— Мужчину? Какого мужчину? — декан искренне удивился. — Наверно, он примерещился тебе в бреду. Не так ли, доктор?

Костоправ кивнул и причмокнул мерзкими губами, будто ища невидимое вымя. Том выпрямился, он почувствовал боль при мысли, что родители ему померещились, и эта боль не имела никакого отношения к физическому самочувствию. Нет, он не мог смириться с тем, что случившееся было бредом.

— Прости, что ты сказал?

Голос подвел Риддла, и профессор ничего не разобрал.

— Моя шляпа… мне нужно ее увидеть, — Том попытался снова, в этот раз ему удалось полушепотом-полухрипом договорить фразу до конца.

Слагхорн посмотрел на доктора, спрашивая взглядом, а не впал ли их пациент в состояние горячительного бреда? Костоправ покачал головой.

— Видимо, эта вещь тебе дорога. Не волнуйся, с ней все в порядке, только пряжка потерялась, эльфы отнесли всю твою одежду в спальню второкурсников.

Риддл устало закрыл глаза. «Нет, не сон. Не бред».

— Ну что ж, отдыхай. Позже мы с тобой еще раз обсудим твою глупую выходку. Только подумай, что случилось бы, если бы компания заблудившихся гуляк не заметила твою шляпу... Придется назначить тебе взыскание за самовольную отлучку, — тон Слагхорна звучал вполне добродушно, наказание обещало быть не слишком суровым.

Больше вопросами его не беспокоили. Том услышал звук удаляющихся шагов. Клеменс уговаривал профессора пропустить рюмочку в Кабаньей голове, ответа Риддл уже не разобрал.

Он скрючился на жесткой больничной койке. Другой на его месте радовался бы чудесному спасению, Том же был мрачен. До сих пор он не сомневался в своем могуществе и верил, что с помощью магии можно решить любую проблему. Но обратный путь через страну мертвецов научил его простой истине: смерть сильнее любого колдовства. Не в его власти вернуть родителей из загробного мира, и ему самому не избежать цепких пальцев костлявой. А дальше — холод, ветер, пустота. Но ведь должна же существовать магия, которая дает человеку власть над смертью. И Том решил, что отыщет ее, чего бы ему это ни стоило.

Он нервно покусывал губы, отдирая зубами кусочки шелушащейся кожи. Эх, шлепнуть бы его по губам, да некому. Из страны мертвецов Риддл вернулся еще более одиноким, чем уходил. Может, это жестоко, но справедливо. Заветные желания должны сбываться у хороших детей, а плохие пусть справляются сами как умеют.

Том повертелся и, наконец, свернулся калачиком на правом боку. Его койка стояла рядом с окном, он слышал, как дребезжат квадратики стекла. Где-то там холод оседлал ветер и несся над землей, а за ним, как пыль за обычным всадником, тянулся шлейф серебристых искорок, может то были жалкие частицы, которые остались от человеческих душ. Вскоре им предстояло навсегда исчезнуть.

Свист ветра предупреждал припозднившихся путников: «Возвращайтесь домой к теплу, к семье. Огонь в камине согреет замершие руки, но только любовь близких спасет сердце от злой власти зимы».

Риддл накрылся с головой. От холода, призраков и ветра его защищали толстые стены Хогвартса и старое шерстяное одеяло. Достаточно ли этого? Кто знает. Незаметно его одолела дремота, дыхание выровнялось, стиснутые кулаки разжались, а лицо стало спокойным. Том спал, и ему снилось лето...

Here's a lullaby to close your eyes.

[Goodbye]

It was always you that I despised.

I don't feel enough for you to cry,[oh no]

Here's a lullaby to close your eyes,

[Goodbye],

[Goodbye],

[Goodbye],

[Goodbye].

Silent Hill — Room of Angel