Я всегда рядом с тобой (джен)

Битва За Хогвартс. Легендарное сражение. Добро, как и должно быть, победило зло. Вроде бы все закончилось хорошо, но... Всегда же есть "но", не так ли?

Огромные разрушения по всей Англии, множество раненых, и слишком много убитых.

Каждый, кто сидел после в разрушенном, разбитом, неузнаваемом Большом зале думал — почему я? Почему моя семья? Почему моя жена погибла? Почему не он? Что я скажу сыну? Как дальше жить с этим? Смогу ли?

Лучше бы это был Поттер.

Так думали все, кто потерял близких в этой жестокой, какую еще не видел мир, схватке.

Люди сидели над телами, держали их за руки, прижимали к груди, оплакивали. Женщины рыдали в голос, мужчины крепко сжимали губы и лишь изредка, тайком, пускали скупую слезу.

Некоторые бродили по живым коридорам, со скорбным видом бросая взгляды на усопших. Это были те, у кого все живы, кого дома ждет полная семья, жена, дети, собака. Они вернутся к ним, позволят обнять себя, сядут на диван или, может, прямо в пороге сползут по стенке и скажут: "как хорошо, что все обошлось". Выпьют рюмку виски, или даже больше, обнимут родных, вдохнут их аромат и... улыбнутся.

Но это будет потом. Сейчас они ходили по залу, похожему на огромного уродливого монстра, испускающего дух, выражали свои соболезнования женщинам, похлопывали по спине мужчин, как бы говоря: "держись, друг", и шли дальше. Да, им было жаль этих людей, но втайне они радовались, что это не их семья. Само собой, они никогда в этом не признаются. Если только лет двадцать спустя, в пьяном угаре, в каком-нибудь баре с обшарпанными стенами и полураздетыми официантками. Они сядут за барную стойку, закажут бокал бурбона, а за ним еще семь и, доверительно склонившись к бармену, начнут свой рассказ.

Думал ли я тогда об этом, сидя возле тела мертвого брата? Ненавидяще глядя во все эти притворно-сочувствующие лица? О-о-о, я и не такое тогда думал. Сейчас мне, конечно, стыдно за свои мысли, но в то же время я знаю — это абсолютная правда.

* * *

Джордж приходил на могилу своего брата каждый год, в день его рождения. Смахивал с надгробия невидимые глазу пылинки, проводил пальцами по золоченым буквам, клал белые цветы и, поддернув брюки, присаживался прямо на влажную землю. Глубоко вздыхал и начинал свой рассказ. Его монолог всегда начинался с рассказа о том, что было там, в Хогвартсе, после их победы. Он говорил долго, хмурясь и смотря куда-то вдаль. Иногда его лицо выражало равнодушие, иногда боль, но чаще всего злобу. Заканчивая свой рассказ он всегда улыбался, нежно, любяще глядя на выгравированное имя брата. Он никогда не опускал глаза ниже, на дату смерти. Ни разу за прошедшие пятнадцать лет. Джордж упорно игнорировал сам факт гибели брата, и по той же причине он никогда не приходил в день его смерти — только рождения.

Все еще улыбаясь, он рассказывал о событиях, произошедших за год с его последнего визита к могиле. О свадьбе Джинни, какая она была красавица — ты бы видел, Фред! — добавлял он. С какой любовью на нее смотрел Гарри, нежно держа ее за руку и произнося клятву. Как плакала мама, прижимая к груди белоснежный платок. Как улыбался отец, с потаенной грустью глядя на свою маленькую девочку. Как Рон нежно обнимал Гермиону за плечи, целуя в висок. О танце невесты и жениха — ничего прекраснее я не видел, Фред! — воодушевленно шептал он. Рассказывал как Гермиона поймала букет невесты и, густо покраснев, наблюдала, как к ней сбегаются все с поздравлениями и заверяют, что эта примета самая правдивая из всех. И на самом деле, они с Роном поженились спустя полгода.

Джордж рассказывал о работе отца, говорил, что его повысили и прибавили жалование, мама была очень горда за него.

Он рассказывал, что Джинни беременна, вот-вот должна родить малыша Джеймса. У них была прекрасная светлая детская, в бежевых тонах, ведь когда они с Гарри ее оформляли, то еще не знали, кого ждут — мальчика или девочку. Рассказывал о детях Рона. Хьюго очень непоседливый, вечно куда-то мчится, что-то ломает, что-то теряет. А вот Роуз точная копия мамы. Спокойная, никогда не плачет и схватывает все на лету. Смеясь, Джордж сознавался, что однажды пытался ей подсунуть канареечную конфету, но она смерила его таким осуждающим взглядом, что ему стало стыдно — подумать только, ребенку всего два года! — удивлялся он.

Хьюго был очень дружен с Джеймсом и Альбусом, младшим сыном Джинни. Рози привязалась к Лили, хотя их дружба — это что-то сверхъестественное. Спокойствие Роуз против духа бунтарства Лили, и как только они уживаются? Но девочки были не разлей вода и всегда защищали друг друга от нападок братьев.

Но больше всего Джордж любил рассказывать о своем сыне. Его долго мучала совесть оттого, что он женился на девушке погибшего брата, но, видно, со временем угрызения прошли и Джордж уже спокойно мог хвалиться своим ребенком.

Они с Анжелиной назвали его Фредом. Отдали дань памяти. Джордж обожал рассказывать о его проказах, как он издевался над Лили с Роуз, конечно по-детски, ничего серьезного. Как он однажды подкинул дядюшке Рону живого паука в штаны, а тот одел их и не сразу заметил, пока это чудовище не вылезло и не поползло вверх. "Вот крику-то было", смеялся Джордж. Как он намазал сиденье унитаза "универсальным клеем Флопперблома" и сам Джордж два часа просидел в неудобном положении, дожидаясь прихода жены. Маленький Фред очень любил летать на метле. Он мечтал, когда подрастет, попасть в команду по квиддичу и стать лучшим в мире загонщиком, как его папа. "Знаю, что ты сейчас бы сказал, Фред, но я лучше тебя держался на метле, так то".

А еще Фредди-младший очень любил слушать перед сном о своем дяде, храбро сражавшимся за его будущее и погибшего, как герой. Он долго вертел его колдографию, вглядываясь в смеющееся лицо, и становился не по детски серьезным, спрашивая:

— Пап, а он нас сейчас слышит?

На что Джордж утвердительно кивал.

— Тогда я хочу сказать ему, что люблю. И что горжусь.

Джордж грустно улыбался, накрывал сына одеялом и вытаскивал из его пальцев фотографию, кладя на прикроватную тумбочку.

— Спокойной ночи, Фредди — говорил он, целуя сына в лоб.

— Пап, а можно попросить тебя кое-о-чем? — приподнимаясь на локтях, спрашивал он.

— Конечно, о чем угодно, дорогой.

— Называй меня Дред, пожалуйста, — и, закутавшись с головой в одеяло, отворачивался к стене.

После этого Джордж долго молчал, сидя на мокрой от росы траве и задумчиво глядя на надгробье. Потом медленно поднимался, отряхивая от мелких веток и травинок штаны. Засовывал руки в карманы, стоял так минут пять и уходил. Так было всегда, но не сегодня.

— Знаешь, Фред, мне тебя очень не хватает, — сказал он, глядя вдаль. — Я пытался научиться жить без тебя, братишка, но, как видишь, у меня не выходит. Нам всем плохо без тебя, мы очень скучаем. Мама поседела от горя, больно смотреть на это. Хоть она и делает вид, что жизнь продолжается, но я знаю, по вечерам, закрывшись в ванной, она плачет. Мне Джинни рассказывала. Папа совсем изменился. Не поверишь, его больше не интересуют магловские вещи. — Джордж коротко улыбнулся, но тут же вновь погрустнел. — Анжелина тоже страдает, ведь она любит тебя. Точнее, память о тебе. Она хранит твое фото с пятого курса, помнишь, когда ты шел с кухни с полными руками еды и тебя снял Коллин Криви? Мы тогда, вроде, победу Гриффиндора в квиддиче отмечали. Не самое твое удачное фото, конечно, но что поделать, если ты не любил фотографироваться. Пара-тройка колдографий и воспоминания — это все, что у нас о тебе осталось.

Он помолчал немного.

— Я бы все отдал, слышишь, все! Если бы только мог поговорить с тобой хотя бы минуту. — Его голос перешел на крик, — ну что ты молчишь, Фредди, что ты молчишь? Я же люблю тебя, брат, я так сильно люблю тебя!

И он осел на траву, горько рыдая. Слезы текли по лицу, теряясь в трехдневной щетине. Со дня гибели Фреда Джордж заплакал впервые. Он будто выплескивал всю свою злость, всю свою боль, хватаясь за волосы и громко всхлипывая. Его плечи тряслись от сдерживаемых слез, он изо всех сил старался не зарыдать в голос. Соленые капли срывались и падали на землю, тут же впитываясь. Джордж омывал слезами тело Фреда. Он наконец-то был самим собой, не картонной карикатурой на настоящего себя, нет. Он был тем, кем он был. И ему стало легче.

Утерев рукавом нос, совсем как маленький мальчишка, он поднялся, глубоко вздохнул, прикрыв глаза и развернулся к выходу. Сделав шаг, он обернулся и посмотрел на холодный камень надгробия.

— Как жаль, что тебя нет рядом, Фред.

И решительным шагом двинулся по тропе, ни разу не обернувшись.

А зря. Ведь если бы он оглянулся, мог бы заметить странное колыхание воздуха прямо за надгробием, будто испарение от горячего асфальта.

Прямо там стоял Фред. Он провожал Джорджа грустной улыбкой. В его глазах плескалась невысказанная любовь.

— Ты не прав, братишка, я всегда рядом с тобой, — сказал он и исчез.

И больше никогда здесь не появлялся.

Как и Джордж.

Джордж до позднего вечера работал в своем магазине. Сортировал товары, разрабатывал мантии-невидимки, копался в документации. Его это очень увлекало. Отвлекало. Он все сильнее отдалялся от друзей, почти не общался с семьей. Некогда молодой беззаботный весельчак постепенно превращался в молчаливого взрослого парня. Он как будто бы стал половиной, всего лишь частью.

После гибели Фреда Джордж долго винил себя. Если бы он тогда был рядом, если бы не этот взрыв, если бы стена не обрушилась и если бы Фред не отвлекся на Перси, чтобы как обычно легкомысленно поддеть его... Сколько же этих если бы.

Если честно сказать, то Джордж и сейчас винил себя в смерти Фреда. Он съедал себя изнутри. Проклинал всех и вся. Он ненавидел! Ненавидел Пожирателей смерти, Пия Толстоватого, Волан-де-Морта, Хогвартс, Дамблдора. Даже Гарри Поттера! Да что там — даже всю свою семью! Но больше всего он ненавидел себя.

Он ненавидел день, но очень любил ночь. Луна отвлекала его от мыслей, разъедающих душу, словно кислотой.

Джордж сел на ступеньки перед магазином и предался мечтам. Ему чудилось будто Фред сидел на месяце, беззаботно покачивая ногой, и улыбался.

— Фред, ты же свалишься!

— Джордж, ты шутишь? Я же главный весельчак Гриффиндора! Я нигде не пропаду!

— Ты хотя бы за край держись, ведь это очень опасно, брат!

— Когда это ты стал таким осторожным?

— Было время.

Джордж задумчиво улыбнулся. После смерти брата он действительно стал гораздо осторожнее.

— Ой, да брось! Лучше прыгай ко мне!

— Как же?

— А вот так, Джордж! Вот так!

И Фред подпрыгнул. Прямо на этом узком и маленьком месяце. И еще раз. И еще.

— Вот так, Джордж! Видишь? Вот так!

— Я не могу так, братишка.

— А ты попробуй, я знаю, у тебя получится!

— Фредди, осторожнее! Не упади!

— Я больше никогда не упаду! Я теперь только летаю! Представляешь, Джордж, это даже круче, чем с летучим порохом! Даже круче, чем на метле! Ты представляешь, Джордж?

— Представляю, брат, — шептал он и вытирал счастливые слёзы.

— Джордж, ты рад за меня? Мне здесь очень хорошо.

— Конечно рад, — он немного лукавил, ведь Джорджу стало бы лучше, если б Фреду было хорошо здесь, на земле.

— Ты веришь, что мне здесь хорошо?

— Да, верю.

— А мне кажется, что ты мне не веришь.

— Я верю, верю, Фред! — Джордж всплеснул руками в безотчетной попытке доказать брату, что он верит. Что он всегда ему верил.

— Ты скучал по мне? — тихо спросил Фред.

— Конечно скучал!

— Тогда давай сюда!

— Куда, братишка?

— Сюда, на небо! На месяц! Будем вместе прыгать! Будем вместе летать! Вот так! — и Фред снова подпрыгнул на месяце.

— Фред, но я не умею летать!

— Я тебя научу, не бойся!

— Но ты слишком высоко, я не допрыгну до тебя.

— А ты залезь на крышу, я тебя здесь поймаю.

— А ты обещаешь, что не уронишь меня?

— Клянусь, Джордж!

И он лезет. Лезет, сдирая руки в кровь. Не видит перед собой ничего, кроме счастливой улыбки брата. Не видит света. Не видит тьмы. Только месяц и улыбка. Месяц и улыбка.

И вот Джордж уже на крыше. На коньке. Он мог в любой момент рухнуть вниз. Но он стоял, широко расставив руки. Громко и счастливо смеялся. Он видел глаза Фреда и слышал его крик:

— Прыгай, Джордж!

И Джордж прыгнул. Оттолкнулся ногами изо всех сил, взлетел очень высоко. Уже близко. Он почти коснулся пальцами руки Фреда, но...

Он сорвался и начал падать. Вниз... Улыбка Фреда погасла, в его глазах появился испуг. Страх.

Джордж скользил по крыше, обдирал колени, руки. Ему было очень страшно. Вот уже край крыши и...

Он удержался. Не упал. Не сорвался. Остался жив. Спокойно спустился вниз по пожарной лестнице и посмотрел на небо. Месяц висел в воздухе, но на нем уже никого не было. Фреда опять не стало.

— Нет, братишка, я еще нужен маме.