Проверено на грамотность 
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Чхве Ый возбуждённо мерил шагами пространство перед троном, он не любил ожидание и бездействие, больше предпочитал меч спору, но этот обложенный подушками из драгоценных тканей и украшенный золочёной резьбой трон заставлял его ждать всё больше. Рано или поздно этот вожделенный для многих и так презираемый им предмет завладеет его душой, а пока принц теребил гарду драгоценного меча, который был ему так дорог, что он даже придумал этой живой, как он верил, обладавшей собственной волей вещи имя — Квигом. Драгоценный меч мелодичным звоном отвечал на прикосновения хозяина, и принцу казалось, что его душа в унисон стонет от терзающих его сомнений: больше всего сейчас он хотел увидеть отца. С каким бы трепетом он, Ый клана Чхве из Чханвона, просто пришёл к отцу и бросился ему в ноги, но принц Корё не мог этого себе позволить, пока гвардейцы, посланные в погоню за Небесным лекарем, не приведут эту красноволосую кумихо(1) обратно. Чхве Ый твёрдо знал одно: эта женщина лечила его отца, и тому становилось лучше. Два года, два последних года она сохраняла жизнь умирающего короля, остальное было не важно: откуда и зачем она пришла, — лишь бы привести её обратно, пока его отец ещё жив.
Принц услышал знакомый перезвон оружия:
— Ваше высочество, отряд… — донеслось снаружи.
— Впустить немедля… — вскричал Чхве Ый — и двери зала приёмов открылись, как будто воздушный поток, созданный голосом молодого правителя, распахнул их.
Увидев принца, двенадцать воинов замерли за дверями, переглядываясь. Стоящий впереди самый мощный в украшенном серебряными пластинами доспехе тяжело вздохнул, оглянулся на товарищей в тщетном поиске поддержки, отложил меч в руки евнуху и сделал шаг вперёд.
— Вы привели её? Эта женщина в покоях правителя? — нетерпеливо заговорил Чхве Ый, не успели воины ещё опуститься перед ним на колени.
— Ваше высочество, мы заслуживаем смерти! — взревел командир и пал ниц, отряд последовал его примеру.
Чхве Ый замер, онемев от нежелания понимать происходящее.
— Ваше высочество! — продолжал воин, но принц перебил его.
— Вы не нашли её? — Чхве Ый ударил мечом в пол, и воины вздрогнули. — Говори быстрее воин, милостью Небес правитель Корё не может ждать.
— Мы нагнали эту женщину в горах неподалёку от монастыря Тхэгу у каменной Будды. Мы передали ей приказ явиться ко двору и стать главным лекарем, но она посмеялась над нами.
— Женщина посмеялась над отрядом тяжёлых конников? — лицо принца уродовала гримаса ярости, и коленопреклонённые воины перед ним обеспокоенно заёрзали, переглядываясь и подталкивая друг друга в поисках ответа, который позволит им сохранить жизни.
— Ваше высочество, — взвыл их командир, — это была не женщина. Она божество или демон, — гвардейцы согласно закивали за его спиной. — Небеса защищали её. Там возле каменной Будды есть врата в никуда, когда она встала перед ними, её осветил небесный свет, поднялся вихрь, она произнесла пророчество: "Клану Чхве не защитить и не возвеличить эту землю, пока потомки королей не научатся смотреть на золото как на камень(2)", — и исчезла. Небеса забрали её обратно, ваше высочество, ваши слуги не могли ничего сделать. Ваше высочество!
— Ваше высочество, наши жизни в вашей милости, — пропели воины хором и коснулись лбами пола.
Принц стоял в окружении свернувшихся улитками на полу самбёльчжо(3) и молчал. Рот его был открыт, он хрипел, как будто лёгкие плохо пропускали воздух.
— Эта женщина не вылечит моего отца, — прошептал Чхве Ый и, приволакивая за собой меч, направился к дверям. Он прошёл между воинами, никого не задев, и командир, уже успокоившись, облегченно выдохнул и поднялся с колен, когда принц достиг дверей. — Эта женщина не вылечит моего отца! — взревел Чхве Ый, повернулся лицом к воинам и поднял меч. Самбёльчжо испуганно застыли. Одним движением принц сбросил ножны с драгоценного меча, тяжёлый кусок залакированного до блеска чёрного дерева пролетел по воздуху и пробил заострённым концом переносицу командира отряда тяжёлых конников — его тело ещё не опустилось на пол, когда двое других лишились голов. Их тела ещё по инерции жили, дёргаясь, умирающие сердца ещё выбрасывали кровь из разрубленных артерий, а принц искал новых жертв. Воины, трясясь от страха, отползали от молодого правителя, но им было некуда бежать, лезвие меча в руках Чхве Ыя серебрилось голубоватым светом, врезаясь, вгрызаясь в плоть, кровь потоками текла из разрубленных тел, заливая сапоги принца...
Чхве Ый подошёл к телу командира отряда, посмотрел в лицо с белыми бельмами вместо глаз, наступил на мёртвую грудь, вытащил ножны из переносицы, вытер о шаровары конника и вложил меч — сталь с мелодичным звоном легла на место. Принц воздел голову к потолку — безумие отчаяния покинуло его — он оглядел последствия своего злодейства: кровь хлюпнула и брызнула из-под ног — Чхве Ый покачнулся и застонал. "Отец!" — взревел он в голос и бросился прочь.
— Отец! — евнухи за дверями шарахались от него, стражники замирали в ужасе при его приближении, опуская взгляд, придворные дамы взвизгивали и вжимались в стены, уступая дорогу. Чхве Ый распахнул двери опочивальни правителя, бросился к алькову, в запальчивости неловко сорвал занавеси, опрокинул невысокий столик, заставленный керамическими пузырьками с лекарствами, и опустился на колени перед кроватью. — Отец! — укрытый одеялами до подбородка абсолютно седой старик повернул искажённое болью лицо и поднял тяжёлые набрякшие веки.
— Мой сын, — прохрипел он, и Чхве Ый вздрогнул, — мой прекрасный сильный сын пришёл меня увидеть. Я так ждал, мой сын… так ждал тебя и боялся, что ты не придёшь или не успеешь.
— Та женщина... — начал было Чхве Ый, но его отец выпростал из-под одеяла всё ещё хранившую прежнюю силу и мощь огромную руку и приобнял принца.
— Сын, сынок... — запричитал он как-то по-стариковски, заставив Чхве Ыя подвинуться ближе, и теперь тяжёлое дыхание умирающего правителя било принцу в лицо.
— Ваше величество, — хотел проговорить Чхве Ый громко и раздельно, следуя этикету, но его голос сорвался и прозвучал высоко, тонко и тихо, — я заслуживаю смерти, я не смог привести лекаря, который исцелит вас, она исчезла... — принц попытался коснуться лбом кровати, но умирающий не позволил этого, приложившись губами к его лицу. — Батюшка! — выдохнул Чхве Ый, глотая горьковатое от лекарств дыхание родителя.
Чхве У улыбнулся, глаза его сына увлажнились:
— Когда мой прекрасный сын родился, мы с его матерью мечтали о том, что такая красота, здоровье и сила даны ему затем, чтобы он прожил свою жизнь счастливо и беззаботно, не знал людской злобы и растил таких же детей, внуков, которые своими счастливыми голосами украсят нашу старость... Мы мечтали именно о такой участи для тебя, мой сын... — Умирающий сполз с подушек и, свернувшись на кровати, положил свою огромную седую голову на плечо принца, приникнув к его уху, и одобрительно похлопывал того по спине тяжёлой дланью. Взгляд Чхве Ыя упал на другую руку правителя, которую тот прижимал к разрываемой болью груди, — рука посинела и казалась неживой. — Если бы твой брат так рано не покинул нас, нашим мечтам...
Дыхание Чхве У пресеклось, и Чхве Ый, дёрнувшись в ослабевшем полуобъятии отца, зарыдал и упал тому на грудь:
— Отец! Отец, — повторял он сквозь всхлипы, — прошу тебя, не умирай, время ещё не пришло, я не выдержу без тебя... Отец, та женщина, что лечила тебя, она же оставила лекарства...
— Та женщина, сын мой, пришла с Небес, подарила мне два года жизни и успокоила мою душу перед смертью. Запомни её слова. Она сказала, что ты не предашь меня...
— Батюшка! — беспощадный убийца рыдал, лаская седую голову умирающего отца.
— Слушай меня! Слушай! — Чхве У собрал последние силы, чтобы отстранить сына и придать своему голосу прежнюю твёрдость. — Твоя сила в мече — береги его и правь им. Правь мечом подобно моему отцу, не уступай уговорам, они попытаются обмануть тебя — убей.
— Отец, Квигом...
— Сын! — гаркнул Чхве У. — Корёсцы спасутся в крепостях, крепостями мы спасёмся: каждое поселение, даже самое малое, должно быть окружено крепостными стенами, каждое поселение должно иметь защитников, источники воды и пищи в своих стенах(4). Обещай мне сын и более того обещай мне, что ты сам спасёшься. Обещай и не плачь: твой отец прожил хорошую жизнь...
— Отец, я обещаю...
Чхве У сжал зубы и застонал.
— Обещай мне сын, что ты спасёшься и, что бы не случилось, попытаешься дожить, дожить и хотя бы посмотреть на него...
— Отец, я обещаю всё, что скажешь, только не умирай...
— Я хорошо пожил и счастлив смотреть на моего прекрасного сына. Ты обещал. Доживи, сын мой, и помоги ему, научи его...
— О чём ты, отец, я не понимаю...
Чхве У ослаб в объятиях сына, застонал и повалился на подушки, Чхве Ый склонился над ним:
— Та женщина сказала, что ты всё потеряешь, а он, мой праправнук, всё вернёт... — простонал Чхве У. — Доживи: ты увидишь, как он родится, — обучи и защити его, пока он будет мал.
— Отец, я не потеряю, я сделаю всё, если ты будешь со мной, — Чхве Ый положил руку отцу под голову, а другую прижал к его груди, ощутив как гулко и надсадно бьётся в ней сердце.
В глазах старика показались слёзы:
— Значит, ты потеряешь от того, что меня не будет, — простонал он. — Всё равно, просто мой прекрасный сын должен выжить... Ый-яяя(5)...
Тело правителя вздрогнуло, как будто сломавшись по середине, открылся рот, с всхлипом в последний раз потянулся воздух, замер стон на губах, и старик замолк навсегда...
* * *
Милостью Небес правитель Корё Чхве Ый сидел на золочёном троне, опустив голову, и смотрел на свои огромные привыкшие к мечу руки. Два дня прошло с тех пор, как он похоронил отца, и траурная церемония временами казалась ему сном, но его пустые руки, сковывающая движения одежда и этот ненавистный ему трон подтверждали реальность кошмара. Два дня, уже два дня он приходил сюда, нет, его приводили... его будили... его одевали... он не решал сам, что ему делать, он не принадлежал себе... и его всегда окружали люди... люди... люди, которых он ненавидел до зубовного скрежета. Он ненавидел их слабость, их страх, их стремление выжить любой ценой — все те качества, которых был лишён его отец...
Чхве Ый в ярости сбросил мягкую украшенную вышивкой подушку с трона: он привык к седлу и хотел ощутить под собой твёрдое дерево, — но евнух сразу же поднял этот предмет и понёс обратно, правитель посмотрел в глаза прислужнику — тот вздрогнул и принялся класть поклоны.
— Ваше величество, — донеслось снаружи, и на этот раз Чхве Ый сам с трудом сдержал дрожь, — в вашей милости королева и принц Корё смиренно просят об аудиенции.
Да, у него была женщина, эта женщина родила ему сына. Эти события теперь принадлежали какой-то другой жизни. Да, когда-то эта женщина казалась ему маленьким чудом, нежным теплым созданием, живой игрушкой в руках — всё это было так давно… Сколько он не видел её? А сейчас вот, она стоит за дверями. Что чувствует он?! Нет, он просто никого сейчас не хочет видеть, сейчас она войдёт и придётся что-то говорить, говорить и говорить, а он уже охрип, с утра споря с чиновниками.
— Ваше величество…
— Пускай войдут, — прохрипел Чхве Ый.
Двери открылись. Чхве Ый подался вперёд, пытаясь разглядеть родственников, сколько же они не виделись? Они поженились, когда ему было шестнадцать, и тогда он страстно желал обладать этой женщиной, несмотря на неодобрение отца. Они прожили вместе всего три года, а его сыну… его сыну… сколько же сейчас ребёнку? Теперь у него не было никого ближе, а сын, единственный сын — будущий дед того, о ком он обещал позаботиться…
Чхве Ый уже поднялся и собирался спуститься с помоста: сейчас она как прежде побежит ему навстречу, теряя по дороге с маленьких ножек обувь, и бросится на плечи. Он заранее распахнул свои объятия. Жена? Нет, он не узнал её — она сейчас вовсе не была похожа на человека: огромный шёлковый шатёр плыл по проходу, а над ним маковкой возвышалась небольшая головка в окружении сплетённых в замысловатую причёску чёрных кос. Шёлковый шатёр подплыл к помосту, маковка склонилась перед ним, и тяжёлые от золотых украшений и самоцветов косы покачнулись, съехав с головы. Молодого правителя передёрнуло от отвращения: эта женщина! Та женщина произнесла пророчество о том, что клану Чхве не поднять и не возвеличить эту страну, пока потомки королей не научаться смотреть на золото как на камень. Смотреть на золото как на камень… Сколько золота на этой женщине? Откуда? Сколько мечей можно было выковать? Накормить голодных… снарядить войско… пойти войной на Юань…
— Ваше величество, — шатёр заговорил, и молодой правитель постарался сбросить оковы завладевшего им наваждения, — воля вашего родителя разлучила нас девять лет назад…
«Девять лет? Девять лет…» — повторял про себя Чхве Ый. — «Значит, сыну сейчас одиннадцать, и он уже не дитя. Где же принц?»
Он напрасно старался разглядеть наследника: шелка матери полностью заслоняли от его взора тощего низкорослого нескладного подростка.
— Но теперь, когда Чхве У(6) мёртв, мы наконец…
Чхве Ый сбежал с помоста, стиснул в руках несоразмерные для маленького тела этой женщины шелка и зарычал:
— Женщина, как ты посмела… — нет, он был уверен, что не ослышался. Эта женщина только что назвала его отца по имени и позволила понять, что довольна безвременной кончиной правителя. Жена принца немелодично пискнула. — Как ты смеешь, женщина? Как ты смеешь произносить своим грязным ртом имя покойного?! Ты ела досыта всю свою никчёмную жизнь его трудами, мой отец мог раздавить тебя как вошь, но не тронул и пальцем, мой отец… Ты не пережила и малой доли того, что перенёс он, ты даже в этих дорогих шелках и золоте не стоишь его мизинца, а твой грязный рот…
Чхве Ый посмотрел в неестественное от белил, сурьмы и румян лицо: уложенные на маленькой голове волосы сбились, страх уродовал черты, — правитель не смог побороть отвращение и оттолкнул жену.
— Матушка! — только сейчас, когда шелка с шуршанием стали расползаться по полу, он заметил подростка. Его сын упал на колени и едва успел поймать голову матери до того, как та встретилась с твердой поверхностью. — Матушка! — звонкий полный отчаяния крик огласил зал приёмов, и Чхве Ыю показалось, что созданный голосом сына воздушный поток выбил из него дух. Молодой правитель покачнулся и едва устоял на ногах.
— Сын! — ребёнок ответил на этот зов полным ненависти взглядом, но Чхве Ый уже совладал с собой: он должен был выполнить наказ покойного отца. — Евнух Пак! — старый прислужник покорно сгорбился по правую руку от короля. — Отведите принца в его покои, моего сына будут учить стрельбе из лука, верховой езде, боевым искусствам и литературе. Её высочество вели себя непочтительно к памяти покойного правителя и будут наказаны: отныне моей жене запрещено появляться при дворе. Самбёльчжо проводят её в Кэгён(7), где она будет жить в старом дворце. — Подросток отпустил мать, поднялся и застыл в проходе. — Стража!
Двери зала приёмов открылись: воины, держась за гарды своих мечей, вошли внутрь и подхватили встрёпанную женщину под руки, — королева растянула маленький густо напомаженный рот в немом крике, слёзы смесью сурьмы и белил грязными потоками изуродовали её лицо, и только когда из уст его матери вырвался сдавленный вой, принц поборол ступор.
— Ненавижу! — выкрикнул отрок, отпихнул замершего в раболепном поклоне по левую руку от него евнуха и кинулся к отцу. — Ненавижу! — кричал он, молотя правителя кулаками. — Не смей трогать мою мать! Ты — никто для нас и не имеешь права распоряжаться нашими жизнями! Не смей! Не смей! — слабые удары ребёнка оказались для Чхве Ыя неожиданно болезненными, и он, сперва не думая даже сопротивляться, в конце концов был вынужден подхватить сына под локти и взглядом попросить евнуха о помощи, тот ловко спеленал отрока и повёл в след за уводимой под руки матерью: ребёнок, хныча, привалился к грузному телу.
Двери закрылись — и Чхве Ый остался один: тело ломило, ноги не держали — правитель сделал несколько не твёрдых шагов и повалился на ступени помоста — сковывавшие его движения шелка сбились, сделав платье ещё более неудобным, а головной убор покатился к ногам. Чхве Ый вытер испарину со лба, воздел взгляд к потолку и застонал.
— Ваше величество, Чхве Джа милостью короля глава Совета смиренно просит об аудиенции.
Правитель слабо пошевелился и не нашёл в себе сил ответить: его надежда на то, что его оставят в покое, пропала втуне.
— Ваше величество, глава Совета смиренно просит об аудиенции, — челобитная звучала всё настойчивее, и Чхве Ый, собрав последние силы, прохрипел: «Впустите его!»
Принц не чувствовал в себе сил, чтобы соблюсти церемониал, но вошедший не молодой уже мужчина, казалось, этого и не ожидал: он, потрясывая на ходу жидкой длинной абсолютно седой бородой, приблизился к помосту, поднял головной убор правителя и, по-отечески поправив растрепавшиеся волосы, водрузил шапочку на место.
— Дядя! — простонал Чхве Ый и закрыл лицо руками.
— Так племянник, всё так, — говорил глава Совета, похлопывая правителя по плечу. — Мой брат умер слишком рано… слишком… ты не готов.
Да, он был не готов, — молодой правитель отнял руки от лица и уставился невидящим взглядом в пространство перед собой.
— Мой брат никогда не думал о младшем сыне как о наследнике — в этом его ошибка, — глава Совета каждым жестом, каждой ужимкой старался выразить благоволение правителю и всё же… даже по-отечески похлопывая племянника по плечу, он соблюдал расстояние шага, его спина была напряжена, а подрагивание скул и прищур глаз выдавали страх.
— Я был не готов, дядя, — подтвердил Чхве Ый, — но того, что мой брат и отец умерли, не изменить — я стал правителем.
— Милостью Небес, племянник, — Чхве Джа старался вкладывать в слова больше чувства, — и теперь мы можем воплотить в жизнь всё, о чем говорили все эти годы, — наши самые смелые планы. — Слова главы Совета плохо доходили до сознания молодого правителя: «Накормить голодных, выковать мечи, собрать армию, пойти войной на Юань», — эта мысль кровью стучала в висках. — Твой отец ошибался во многом: независимость страны — это всего лишь звук произнесённого имени, чистота и звучность не то ради чего стоит бороться и проливать кровь; эта земля мала и слаба — она убивает все усилия людей; а эти завистливые, трусливые и жестокие люди не заслужили свободы — они не могут и не хотят работать, они сделали свой выбор и не заслуживают лучшей участи. Юаням нужно продовольствие, железо и рабы. Я готов отправиться в Юань и сладкими речами увещевать монгол пощадить наши жизни: за жизнь мы заплатим продовольствием, железом, рабами и именем нашей страны.
— Наша страна мала, — повторил Чхве Ый эхом, отчаянно стараясь справиться с головной болью.
— Ты согласен со мной, племянник, я знал, что ты согласишься! — Чхве Джа сделал шаг, приблизившись к правителю вплотную, и положил руку тому на плечи.
— Наша страна мала, — повторил Чхве Ый, поднял голову и посмотрел дядьке в глаза, — но, кто сказал, что она должна быть слабой — разве сила страны зависит от её размера? Мой покойный отец никогда никому не завидовал и никого не боялся — он человек этой страны, чем он заслужил такую участь? — Чхве Джа вздрогнул и отстранился. — Я тоже человек этой страны. Какую судьбу дядя приготовил для меня? Что мне предстоит: стать рабом, пахать землю или добывать железо? — молодой правитель был абсолютно спокоен, но главе Совета казалось, что воздух вибрирует от звука его голоса, — старик сделал шаг назад, но племянник удержал его за одежду. — Я не могу решить одного, дядя, — главного — человек какой страны ты есть. Ведь если ты человек Корё — малый, слабый, жестокий и завистливый — то я, правитель, должен решить, как наказать тебя за трусость и нежелание работать на благо этой земли.
Чхве Джа попытался совладать с собой и, оставив край своей одежды в руках молодого правителя, проговорил:
— Я слышу слова моего безвременно почившего брата, но мой племянник знает, к чему привела слепая убеждённость покойного короля: люди, ради которых он претерпел столько лишений и стольким пожертвовал, теперь проклинают его; монголы строят флот, подбираясь к острову, на котором правящий клан по словам народа трусливо спрятался; а земля, эта земля, которую ты так отчаянно защищаешь, горит под копытами захватчиков.
Чхве Ый вскочил на ноги и сгрёб одежду на теле старика, приподняв того над полом:
— Всё так, дядя, так как ты говоришь, — прошептал он едва слышно, но Чхве Джа показалось, что громы гремят вокруг. — А значит ты, глава Совета, должен работать. Скажи мне завтра как… как накормить всех голодных, выковать мечи, собрать армию и пойти войной на Юань.
Правитель донёс безвольно трепыхавшееся тело до дверей, поставил на ноги и проговорил громко и раздельно:
— Теперь чиновник первого ранга можешь удалиться.
Двери открылись, и глава Совета вывалился в коридор. Чхве Ый пошёл к трону — больше всего он хотел сейчас лечь в кровать и заснуть, но эта мысль не давала покоя: «Как? Как можно накормить всех голодных, выковать мечи, собрать армию и пойти войной на Юань?»
Мир плыл перед глазами, а звук шагов свиты за спиной — тихий и вкрадчивый — казался шипением ползающих вокруг змей. Чхве Ый остановился у дверей покоев сына. Тихо и спокойно позвать отрока по имени — вот чего он хотел и отчаянно пытался вспомнить, когда последний раз так обращался к собственному ребёнку.
— Евнух Пак, — позвал правитель и прислушался, — его высочество успокоились?
— Милостью Небес, ваше величество, — ответил прислужник.
— Представь мне учителей принца завтра после Совета, я хочу присутствовать на занятии и наблюдать успехи наследника.
— Приказ получил, ваше величество, — проговорил слуга, и Чхве Ый так и не решился открыть решетчатые двери.
* * *
— Ваше величество, вы требуете от этой страны невозможного! Измените своё решение.
Чхве Ый в гневе сжал кулаки и поднялся с трона: чиновники лежали перед ним ниц и выли.
— Ваше величество, если мы сейчас отправимся к монголам, то сможем добиться приемлемых условий…
— Вы предлагаете мне, правителю, вступить в переговоры с захватчиками, которые жгут деревни и монастыри!
— Ваше величество…
— Встать! — заорал Чхве Ый и тяжело схватил ртом воздух. — Именем правителя я приказываю чиновникам Совета подняться на ноги и замолчать! Непослушание будет караться смертью.
Красные спины разогнулись, и Чхве Ый с трудом удержал тело в равновесии на длинных ногах: в его глазах красные мантии чиновников казались пролитой кровью.
— Мильчикса(8), докладывай о боях и потерях…
— Ваше величество, монголы строят флот и подбираются к острову Канхва. Наше убежище здесь уже нельзя считать безопасным…
— Я сказал тебе докладывать о боях, чиновник! Ещё раз ослушаешься приказа и будешь обвинён в предательстве: я не помилую ни одного из твоих сыновей, жену сделаю рабой и даже кости твоего отца выкопаю и предам поруганию.
Советник огляделся в поисках поддержки, но его товарищи прятали от него лица.
— Нападению подвергся храм Пута, расположенный недалеко от границы, — храм сожжен дотла, все монахи погибли. Свидетели говорят, что они не сопротивлялись захватчикам, лишь били челом Будде, чтобы тот быстрее забрал их души.
— Почему не сгорели те, кто видел это? — спросил Чхве Ый, спускаясь с помоста и заглядывая в глаза чиновнику.
— Об этом ваш слуга не осведомлён, ваше величество, — взвыл советник и попытался опуститься на колени.
— Не смей! — гаркнул Чхве Ый, заставив чиновников вздрогнуть. — Докладывай дальше. Милостью Небес правитель Корё узнал из твоих уст о том, что монголы беспрепятственно миновали границу. На следующем Совете ты доложишь мне о том, почему так случилось, а пока я повелеваю распорядителю двора подготовить королевский поезд для высочайшего посещения приграничных территорий.
— Ваше величество, — грузный мужик с брылями повисшими по сторонам лица дряблыми щеками всё-таки опустился на колени, — и Чхве Ый пинком отбросил его. Советник на спине проскользил по полу и впечатался в стену.
— Это последнее предупреждение, — проговорил правитель неожиданно мягким вкрадчивым шёпотом, и чиновники похолодели от страха. — Если королевский поезд не будет готов, то правитель милостью Небес поведёт на границу личную гвардию клана Чхве, а главный распорядитель двора будет лишён должности и имущества в пользу казны. О боях и потерях, мильчикса… Миновав границу, монголы должны были обойти семь укреплённых крепостей, чтобы продвинуться дальше. Как им это удалось, докладывай!
— Монголы не прошли. Крепость Чхунджу выдержала осаду, — проговорил военный советник и опустил взгляд.
— Крепость Чхунджу выдержала осаду… Крепость Чхунджу выдержала осаду, — повторял Чхве Ый в возбуждении меряя проход шагами. — Крепость Чхунджу неприступна, — так говорил мой отец. Гарнизон этой крепости я хочу видеть, милостью Небес хочу знать этих воинов в лицо, хочу говорить с ними, хочу спросить их как…
— Ваше величество, — голос Чхве Джа громом прозвучал в воцарившейся тишине, — гарнизон крепости полностью состоял из казённых рабов. Это отребье: заговорщики, предатели, беглые, приговорённые к изгнанию, клеймёные…
— Рабы? Ты сказал: «рабы»! — Чхве Ый обратил внезапно озарившееся сумасшедшей улыбкой лицо к дядьке. — Освободить рабов! Милостью правителя Корё освободить этих рабов вместе с родственниками, даровать чины и по сто нян серебром(9). Командира назначить чиновником шестого ранга и привести ко двору. Освободить рабов… освободить рабов! — молодой правитель воздел голову к потолку и заревел в голос: «Отец!». Чиновники в страхе отпрянули, а Чхве Ый, успокоив крик, стал подниматься к трону. Устроившись на подушках и выпрямившись, он оглядел Совет. — Отныне и впредь запомните, запишите и огласите приказ короля. Дабы успокоить недовольство народа, который обвиняет правящий клан в трусости, я милостью Небес правитель Корё разделю участь простых людей, какой бы она не была. Приказываю двору и Совету вернуться в Кэгён.
Чхве Ый шёл по коридорам, оглядывая красные украшенные резьбой стены, и в неверном свете свечей эти причудливые узоры играли с его глазами, колеблясь, — с потолков по опорам потоками стекала кровь, и совсем неважно было как она пролилась: под ударами драгоценного меча или круглых слов. Что ж, возможно, видения перестанут мучить его в столице, а равнинный, защищённый с севера лишь невысокой горной грядой Кэгён поможет заслужить прощение у народа. Нет, его отец ошибался — ошибался во многом. Он ошибся в главном — он Ый клана Чхве из Чханвона не потеряет ничего из завещанного ему отцом. Чхве Ый вышел из помещения и остановился на опоясывавшей дворец террасе, наблюдая за занятиями сына: раз за разом тот поднимал лук, натягивал тетиву и… стоявший рядом с мишенью стражник размахивал красным флажком — мимо. Чхве Ый вспомнил, как сам в том же возрасте развлекался, сшибая шапки с голов стражей, которые не успевали поднять красный флаг до того, как он натягивал тетиву во второй раз и поражал мишень. Его сын… дрожащими руками в очередной раз вложил стрелу, потянул тетиву, громко и жалостливо всхлипнул и выронил оружие.
Чхве Ый подозвал евнуха:
— Я жду доклад об успехах наследника сегодня, — проговорил он и продолжил свой путь.
День за днём последнюю неделю он пытался поговорить с сыном, но не мог решиться: даже ночью приходил к его покоям и прислушивался к дыханию. Он помнил в какой строгости воспитывался его брат, и как ему напротив всё разрешалось и позволялось, как смеялся отец над жалобами учителей о проказах невоздержанного младшего сына и как плакал, когда старший умер от обычной простуды, — в его жизни было много ошибок, на этот раз нельзя было повторить их.
* * *
— Милостью Небес принц Корё Чхве Он не способен к боевым искусствам, слаб здоровьем и даже в седле держится с трудом, — Чхве Ый поднялся из-за стола и принялся мерить шагами покои, но согнувшийся в полупоклоне перед ним молодой учёный не испугался ярости правителя и продолжал. — Вместе с тем наследник упорен в учении, усидчив, обладает хорошей памятью и легко судит о новом и прежде неведомом.
Чхве Ый остановился перед учёным, дождался, пока тот поднимет на него взгляд, усмехнулся, заметив подрагивание его рук, поспешил прочь и вскоре распахнул двери в покои сына. Отрок спал глубоким детским сном и никак не отреагировал на появление родителя. Правитель поднялся в альков, осторожно присел на краешек кровати и осмотрелся: небольшой столик в головах подростка был завален книгами. Чхве Ый стал рассматривать поистрепавшиеся от старости и совсем новые тома: здесь были отрывки и пересказы Палийского канона, размышления астрономов и предсказателей, «Тысяча лекарственных растений и трав», начертанная на бумаге мудрость целителей — все это в беспорядке вместе с неряшливыми выполненными неровным почерком ребёнка записями было свалено в кучу. Правитель наклонился и поднял с пола ещё одну книгу — «Искусство войны» Сунь-цзы, его любимый том был безнадёжно испорчен: некоторые страницы были замараны тушью, а другие украшали такие знакомые бурые пятна — пролитая кровь преследовала молодого правителя, только на этот раз это была кровь его сына. Чхве Ый вернулся взглядом к ребёнку: сжимавшие одеяло пальцы были нещадно изрезаны тетивой — и король накрыл нежные руки подростка своей жёсткой привыкшей к мечу ладонью.
Отрок пошевелился, открыл глаза и в страхе отпрянул от отца, Чхве Ый попытался сгладить неловкость, отвернувшись:
— Я скажу учителям вашего высочества, чтобы они не занимали вас стрельбой, пока руки не окрепнут, но мой сын должен приложить больше усилий к тем наукам, которые ему доступны. Мой отец черпал мудрость в книгах — я не таков — но, если мой сын станет таким, как был отец, я буду несказанно счастлив и горд. — Отрок собрал бумаги со столика рядом с кроватью и протянул родителю. Чхве Ый улыбнулся, пристроил подушки за спиной сына так, чтобы тот мог опереться и стал рассматривать записи. — Я вижу, что мой сын уже постиг пять главных добродетелей, четыре благородные истины и даже благородный восьмеричный путь, ведущий к прекращению зла, но… ты ещё слишком мал, чтобы понять главное о том, что книги врут, ибо даже в этой тобой любимой сказано: «Не верьте ничему независимо от того, где вы это прочитали, или кто это сказал, если это не согласуется с вашим собственным рассудком и здравым смыслом».
Чхве Он, прежде в предвосхищении ожидавший отцовского одобрения, поджал губы и спрятал взгляд:
— Я уже достаточно взрослый, чтобы понять это. Некоторые книги врут, — ребёнок указал пальчиком на книгу, сейчас лежащую поверх всех остальных, и продолжал, — эта книга не просто лжёт, она учит лгать.
Чхве Ый взял любимую книгу, наказанную за непонимание, разложил записи сына на одеяле и открыл «Искусство воины» — том в его руках привычно развернулся на двенадцатой главе.
— Мой сын умён и упорен в учении, но ещё мал и неопытен. Ты считаешь ложью всё то, что недоступно твоему пониманию, в то время как ложь есть всё, начертанное или сказанное, а правду ты хранишь только в своём сердце. — Чхве Ый прикоснулся своей огромной дланью к груди подростка, и тот на этот раз не вздрогнул и не отстранился. — Если мой сын так решительно судит о том, что есть ложь и правда, если ты выбрал путь бестропого и обречён блуждать без цели и направления, если ты выбрал путь равнодушного, отказался от человеческих привязанностей(10), то как я передам тебе эту страну… — Чхве Он поднял голову и посмотрел отцу в лицо. Чхве Ый, установив зрительный контакт, облегчённо выдохнул, схватил ребёнка за запястья, притянул к себе и жадно прижал к своему телу. — Позволь мне сын, — говорил он, похлопывая подростка по спине, — открыть тебе сердце и показать всё, что увидел и узнал.
* * *
Последние месяцы Чхве Ый провёл в привычных для себя разъездах. Он сумел показать сыну все девятые земли(11), узкие проходы, обрывистые высоты, легкодоступные, запутанные, выжидательные и прочие местности(12). Постигнув девять разновидностей тактики и проведя вместе с правителем месяцы в успешных походах, отрок окреп телом и теперь смотрел на отца с откровенным нескрываемым восхищением, а Чхве Ый думал о том, что легко может гордится сыном, в котором приобрел если не соратника, то благодарного слушателя и внимательного советника, который будет готов делить с ним тяготы правления этой осаждённой со всех сторон страной и верить в то, что крепости выстоят. О правнуке и отцовском пророчестве он не думал — нет, он не загадывал так далеко. Передать страну в надёжные руки сына лучшей, чем она есть сейчас, — только эта мысль занимала его. Тем более теперь он твёрдо уяснил, что для этого нужно сделать. Как заставить людей воевать и работать, как лишить их страхов, которые заставляют забиваться в угол и дышать через раз, — ответы на эти вопросы он знал, а значит мог накормить всех голодных, выковать мечи, собрать армию и повести на Юань, и главное на этом пути ему предстояло сделать сейчас: пока Челодай собирает войска после очередного поражения и готовится нанести следующий удар, правитель Корё милостью Небес должен был навести порядок в своей стране.
— Мой сын скучает по матери, мы скоро встретим её, ты рад? — Чхве Ый оглядел наравне с ним следующего отрока: тонкий серебряный доспех — лишь украшение, но не защита в бою — скрывал птичье изящество ребёнка; его руки с короткими тонкими пальцами хоть и уверенно сейчас держали узду, но так и не огрубели настолько, чтобы справляться с тетивой лука и мечом, — несмотря на все усилия отцу было ясно, что единственный сын никогда не станет воином. Это ничуть не беспокоило правителя, он чувствовал себя как никогда сильным и думал, что сила дана ему для того, чтобы он передал своему ребёнку мир, в котором тот будет жить в благоденствии таким как есть.
— Матушка мало занималась мной, я был ей нужен как сын правителя и никак иначе, — проговорил Чхве Он, подняв взгляд на отца, — но она была моей единственной опорой и родной душой, и я скучаю по ней, — отец и сын улыбнулись друг другу. — Я бы хотел увидеть столицу и участвовать в Совете.
— Я прикажу поставить тебе трон по правую руку от меня, сын, и не молчи, когда захочешь говорить, — это мой тебе отцовский наказ, — Чхве Ый гордо выпрямился в седле и скорее почувствовал, чем увидел, как сын повторил его позу.
Правитель шел по красным украшенным причудливой резьбой коридорам дворца, он не сменил лёгкий походный доспех на шелковые платья и не расстался с драгоценным мечом — лишь отложил его на подушки в руках евнуха: один поворот, и меч в руках готов к бою — но прежде чем вступить в этот главный для него бой, он собирался отдать неоплатный долг матери своего единственного сына. Правитель оглянулся на отрока и в очередной раз улыбнулся, едва ли женщина встретит его благосклонно — что ж он заслужил — и шум лёгких шагов за спиной придавал ему уверенности.
Нет, она не ждала, её не предупредили… Как в годы их юности она бросилась к нему слегка встрёпанная, не успев толком обуться, повисла на плечах, завела в покои, усадила за стол и умоляюще-нежно поторапливала прислужниц, которые накрывали на стол.
— Как ты возмужал, сынок! — она приласкала ребёнка и наполнила чашу мужа вином. Чхве Ый не стал ждать закусок и осушил сосуд. Милостью Небес правитель Корё Чхве У дожил до шестидесяти девяти лет, а он, Ый клана Чхве из Чханвона тридцати двух лет от роду, собирался прожить не меньше. Ему милостью Небес хватит сил, чтобы исполнить все самые смелые мечты отца. Эти месяцы он делал всё: воевал, побеждал, изучал плодородность почв и течение рек, строил укрепления, хоронил мёртвых и смотрел в глаза безутешным вдовам, — но он был способен и на большее. Он будет жить долго и счастливо, если не он, то его сын.
1) девятихвостая лисица, символ коварства, хитрости и красоты
2) "смотреть на золото как на камень" — жизненный девиз Чхве Ёна
3) личная гвардия клана Чхве, существовала на доход от принадлежащих клану плодородных земель на юге, на момент правления Чхве Ыя достигала рекордной численности — четыре тысячи человек. Самбёльчжо предали правителя, но оказались недовольны разделением благ, подняли мятеж, заняли те самые южные земли, с которых кормились, и объявили о создании нового государства. Впоследствии были перебиты, а земли превращены монголами в пастбища для своих лошадей
4) проводимая кланом Чхве политика привела к перераспределению земель в Корё: практически не осталось лично свободных мелких землевладельцев, сложилась характерная для феодального строя система землевладения, когда от одного крупного землевладельца зависят несколько мелких, чаще всего лично не свободных арендаторов
5) -а, -я — суффиксы родственного обращения, то же что у нас уменьшительно-ласкательные
6) не так уж сильно погрешила королева против этикета. Этикет запрещал произносить имя живого правителя без упоминания всех титулов, а вот мертвого по имени называть было позволительно
7) Кэгён (столица) был плохо защищен. Ко времени описываемых событий двор перебрался на остров Канхва
8) военный советник
9) приказ правителя был исполнен
10) имеются в виду цитаты из Палийского канона корёской Трипитаки 179 "Какой тропой поведёте вы этого бестропого, просветлённого, владеющего безграничными сферами, у которого победа не превращается в поражение и чья побеждённая страсть уже не продолжается в этом мире?"
11) согласно книге "Искусство войны" местности, в которых удобно устраивать засады
12) классификация дана в соответствии с "Искусство войны"
Испуганный крик сына был последним, что услышал Чхве Ый, перед тем как мирная истома сковала его тело. Правитель внезапно почувствовал на себе груз, который тридцать лет носил его отец, и под этой тяжестью опьянел с одной чаши. Жена и её прислужницы как-то оторопело замерли над ним, сын трепал его, звал и плакал, но ребёнка как-то излишне грубо скрутили и почти насильно увели. Нет, конечно же отроку не стоило видеть отца в таком состоянии: «Иди сынок и ничего не бойся. Твой отец ещё очень молод и силён как никогда. Просто минутная слабость», — собирался сказать правитель, но не смог.
В покои прибежали стражи, потом чиновники, что-то кричали, чему-то смеялись, громко, грубо… Чхве Ый отключился…
Его куда-то волокли, и он отчаянно старался наступать на ноги: «Лучше бы оставили там, где лежал», — эти низкорослые стражи едва доставали до плеч и не могли приподнять его — ступни бились о камни…
Камни?
Стало неожиданно холодно, будто на нём не осталось ничего из одежды, кроме исподнего. Ветер бил в лицо.
Ветер?
Чхве Ый попытался открыть глаза — перед глазами было темно: опустились сумерки или небо было закрыто тучами, — но взгляд выхватывал из темноты лица… лица людей Корё… оскаленные, злобные лица… они потрясали кулаками и что-то кричали. Чхве Ый почувствовал недоброе и рванулся — эти стражники были не ровня ему и легко отлетели прочь — но он был слишком слаб, сделал несколько неуверенных шагов босыми ногами по каменной мостовой, повалился навзничь — и сразу же плети опустились на спину — он пытался ползти, в кровь изодрал ладони, вырывая камни из земли, но его подхватили под руки и поволокли. На этот раз о камни бились колени, его подняли на помост и приковали.
Чхве Ый оглядел колеблющееся под ногами чёрное людское море, рванулся в кандалах и взревел:
— Сын? Сы-ыыын! Предатели! Будьте прокляты! Что сделали с ребёнком? Убью! Тронете сына — убью всех, живьем разорву на части.
Ему ответили смехом и поношением. Небеса тому свидетели он этого не хотел, даже кровь предателей хотел сберечь. За последние месяцы научился этому, но они сами решили свою участь. Чхве Ый воздел голову к небу и заорал — эти кандалы долго не удержат его, надо только побороть яд — толпа замолкла. Небеса ответили на крик правителя громом, и молния сразу же прочертила воздух, первые капли дождя — огромные и холодные — упали на лицо прикованного, и толпа заголосила уже иначе — испуганно. Он того не хотел. Раскаяться, искупить — это он бы им позволил, но даже сейчас они не разошлись, не убежали прочь… Молния играла на клинках в руках палачей, исполнявших вокруг низложенного правителя ритуальный танец, ветер не позволял им нанести удар, потоки воды сбивали с ног, сделав помост скользким, доски настила стонали, едва удерживаясь на гвоздях, — и если бы он сам не справился с цепями, то рано или поздно помост обрушился бы под действием стихии. Ослепительная вспышка ударила в толпу — палачи побросали мечи и побежали прочь. Чхве Ый пил льющуюся с небес воду, в голове просветлело, а в тело возвращалась сила: вот так вихрем по этой стране пронесётся он, выжигая молниями скверну, сметая прах, вымывая крамолу, — стоит только подняться, но цепи были крепки, а лобное место сколочено на совесть и выдержало не одну непогоду, тело правителя сводило от холода, он истёр руки и ноги в кровь, пытаясь вырвать опоры, к которым крепились цепи, но лишь немного продвинулся по пути избавления. Непогода вырвала несколько досок, и самым сильным его оружием стал людской страх — мучители боялись подойти к прикованному — он лежал, изредка задрёмывая, и копил силы для нового рывка.
Чхве Ый очнулся от того, что кто-то смотрел на него без злобы и страха. Правитель открыл глаза: небо было тёмным, облажным, ливень не перестал, просто взял передышку, но лицо стоявшего над ним было мокрым без дождя — по лицу этого человека текли слёзы.
— Сын! Он-а, — прохрипел Чхве Ый. — Ты цел? Не поранился? — Чхве Он судорожно всхлипнул и вытер лицо, которое мгновенно вновь стало мокрым. Чхве Ый улыбнулся. — Ну-ну сынок, принц Корё не должен предаваться слезам. Помоги мне освободиться, нам с тобой нужно сделать так много. — Отрок спрятал взгляд от отца, склонив голову, и опустился на колени — в его руках серебрился драгоценный меч. — Сынок, посмотри на меня, — продолжал Чхве Ый, слёзы из глаз ребёнка лились на руки отца и жгли сорванную кожу, — мы с тобой уже давно решили не соблюдать церемониал между нами. Мы здесь одни. Ты принёс меч, это хорошо, хвалю тебя. Оставь Квигом — не стоит занимать его такой работой — найди палку и вырви уключины, к которым крепятся цепи. — Чхве Он уронил голову на грудь и зарыдал в голос. Чхве Ый усмехнулся и постарался предать своему порядком севшему голосу обычную звучность. — Твой отец уже порядком раскачал эти упоры, помоги мне, я встану и заставлю этих уродов пожалеть о каждой выплаканной тобой слезинке.
— Ты четвертован, отец, и уже никогда не встанешь, — проговорил ребёнок, глотая слёзы. — Он сказал, что тебе сейчас так больно, что смерть станет благодеянием, но я не поверил. Тогда он сказал, что меня убьют точно также, но, если я скажу это и добью тебя, — останусь жить. — Чхве Он с трудом справился с душившими его рыданиями и продолжал говорить шепотом, натужно хватая ртом воздух. — Он стоит там и смотрит… Он дал мне меч и смотрит. Он смотрит, видит, но не слышит… Отец, я не смогу произнести эти слова… Прости. Я слаб и не достоин быть твоим сыном.
Чхве Ый не верил собственным глазам: отрок поднялся, зажмурился и слепо рубанул отца по горлу.
— Не верь! — Чхве Ый рванулся, пытаясь избежать удара, и ему это удалось, кандалы на его руках и ногах раскрошились, и он поднялся — нет, он взлетел. Он с такой силой оттолкнулся от помоста, что взлетел, преодолел слой чёрных облаков, слившись с молнией, и замер очарованный открывшейся ему красотой: здесь было спокойно, необычайно спокойно, ярко светило солнце, а грозовые тучи были принимавшем причудливые формы пухом — и только холод заставил его вспомнить о том, что у него есть дела внизу. К тому времени, как он очнулся от наваждения, облака разошлись, и Чхве Ый увидел землю — она была прекрасней чем небо: многоцветной, изменчивой и беспокойной. Правитель какое-то время летел, любуясь видом родной страны, а потом стал спускаться. Он не знал, сколько времени прошло, и ждёт ли его сын на лобном месте или уже ушёл, но… управлять скоростью падения он не мог: чем ниже, тем быстрее он падал — Чхве Ый пробил земную твердь и отпрянул перед огненной геенной, но было поздно: бесконечная река расплавленного камня выбрасывала вверх смертельные потоки лавы. Правитель Корё отчаянно искал выход наружу, он бесконечно устал уклоняться от опасности и боялся повернуть голову, чтобы не пропустить очередной смертельный плевок, наконец, когда он уже был готов предаться отчаянию, что-то обвилось вокруг его пояса и, вышибив из него дух, выдернуло на поверхность. Правитель оказался в необычном саду: среди диковинных растений и невиданных зверей с одинаково разумными и грустными глазами стояла резная беседка, в которой друг против друга сидели ребёнок со следами седины в черных волосах и необычно крепкий седовласый старик(1), между ними стояла доска для игры в бадук(2).
— Милостью Небес правитель Корё смиренно просит указать ему путь в Кэгён, — проговорил Чхве Ый, приветствовав этих двоих полупоклоном.
Юноша в траурных(3) одеждах немногим старше Чхве Она повернул к принцу седеющую голову и усмехнулся. Это заставило правителя оглядеть своё платье — Чхве Ый облегчённо выдохнул: на нём был тяжёлый серебряный доспех, золотые наручи и поножи, а в руках он держал драгоценный меч. Клинок ответил мелодичным стоном на прикосновение к ножнам, и Чхве Ый блаженно улыбнулся — конечно же всё пережитое было страшным сном.
— Обязательно было тащить сюда этого? Нельзя было оставить его там, где он был? — проговорил старик.
— Это ставка властелина подземного мира на эту игру, — ответил подросток, и Чхве Ый обеспокоенно прислушался к разговору. Эти двое и вправду были странными, ещё более странными чем всё то, что их окружало: они не соблюдали этикет и отчаянно старались не замечать присутствие того, кого видели и обсуждали.
— В обмен на душу этого ребёнка ты готов поставить своё тело(4)?
— И уверен, что не проиграю.
— Ну что ж, из него выйдет не плохой жнец(5)… — Старик осмотрел правителя, как будто оценивая скаковую лошадь. — Но ты уверен, что хочешь именно эту душу? Взгляни на то, что происходит внизу, неужели тебя больше не интересуют дела живых? Среди них нет тех, кого бы ты хотел спасти?
— Спасая эту душу, я собираюсь в первую очередь позаботиться о живых, — проговорил юноша и, играясь, подбросил белый камешек. — Этот человек любил и лелеял сына, — камешек несколько раз перевернулся в воздухе и упал на угол доски. Чхве Ый невольно вздрогнул — ему померещилось, что от падения камешка по поверхности пошли круги, будто капля упала в воду, и в этой воде как в зеркале он разглядел лицо сына. Чхве Ый подошёл ближе и стал наблюдать за игрой.
Седой старик в черных одеждах зашёлся неприлично громким хохотом:
— Какую же стратегию мне следует предпочесть? — проговорил он, отсмеявшись. — Ответить на твое утверждение другим ничуть с ним не связанным или сперва опровергнуть? Пожалуй, сделаю так: сперва опровергну каждое твоё утверждение, а потом расставлю свои чёрные камни и тебе будет нечем на них ответить. Этот лелеемый и любимый сын убил этого человека, перерезав ему горло от уха до уха, — черный камень упал на доску, и на этот раз правитель явственно разглядел своё изрезанное тело и замершего рядом ребёнка. Чхве Ый в страхе отпрянул — удар меча, и кровь обрызгала его сына с ног до головы, тот бросился плашмя на тело и отчаянно взвыл.
— Вот ты и поставил на кон ещё одну душу, на сей раз живую, — Чхве Ый выронил меч, упал на колени и схватился за голову.
— Так значит, в этом и был твой план. Хорошо, я принимаю ставку с тем условием, что всё сказанное здесь будет сразу же начертано на скрижалях судьбы.
Юноша усмехнулся и кивнул, а Чхве Ый в страхе оглядел играющих: дитя и старик…
— Этот ребёнок будет всю свою долгую жизнь мучиться чувством вины и никогда не забудет разрубленное тело отца, — белый камешек почти не поколебал поверхность доски, и одновременно чёрный лёг рядом.
— Чтобы справиться с чувством вины, он научится ненавидеть покойного.
На этот раз юноша ответил на слова старика неожиданно хриплым низким смехом.
— Ты думаешь, что можешь записать на скрижалях судьбы любую чушь, которая придёт в твою отяжелённую людским грехом голову? Как может это дитя возненавидеть отца, с которым три года прожил душа в душу?
— Этот ребёнок легко поддаётся влиянию, и если кто-то объяснит ему, что его обожаемый отец погубил тысячи жизней…
Лицо юноши внезапно сделалось страшным, ощерившись в ярости:
— Этот человек спас тысячи жизней, а его безвременная и трагическая гибель погубила эту страну! — вскричал он, и белый камешек лёг в центр доски, вызвав на её поверхности настоящий водоворот. Чхве Ый подхватил меч и вскочил на ноги: в центре круговорота он разглядел знакомую площадь и услышал разговор людей.
— И что теперь? Что?
— Как что? Щель найди, залезь туда и нос не высовывай!
— Так тараканом что ли сидеть?
— Да, хош тараканом, хош крысой, хош мышью, а не хош — так со старшим иди корабли монголам строй. Из каменоломен всех выпустили и гонят теперь укрепления разбирать, которые строили до того шестьдесят лет: наполовину камни — наполовину кости. Да, а малой же у тебя мал ещё корабли строить, так его в Юань отправят, всё, что надо, там обкорнают, чтоб не размножался, — на побегушках будет. А дочурка же у тебя, кажись, хороша мордашкой, так подстилкой Юаням пойдёт. Так что послушай меня, братец: щель найди, залезь и не высовывайся!
Люди… Люди… Люди Корё, услышьте и возрадуйтесь: армии клана Чхве распущены, ждите мужей, отцов, братьев домой…
— Ну, слыхал? Радуешься? У меня вот от радости уже живот подвело. А как жили без мужей, отцов, братов эти то… Все на этого величества золотишко…
Люди… Люди… Люди Корё, услышьте и возрадуйтесь: глава Чонбан Чхве Джа милостью Небес с Юанями замирился. Люди Корё, войне конец.
— Этак как же? Прежде Чхве всё укрепления строили да войска собирали…
— Этак братец запамятовал в кого по весне на половодье на этой самой площади камни бросал и радовался, когда того резали… Так тот самый и был, который укрепления строил да войска собирал…
— Что это? Что здесь происходит? — спросил Чхве Ый странных игроков, но не получил ответа.
— Так вот куда ты клонишь, Нефритовый император, — проговорил старик, склонившись над доской так, что его лицо приблизилось к рассерженному лицу юноши. — Успокойся, успокойся — заботься о своем молодом теле, садочек поливай, чаёк попивай, а людской грех судить мне оставь. Ты задумал со мной на судьбу одной страны сыграть? Для того этого притащил? Или внимание моё отвлечь хочешь? Так на доску погляди: душу того мальца ты уже проиграл. Этот человек погубил тысячи жизней.
Чхве Ый не был уверен в правилах этой игры, но последний чёрный камень полностью отгородил два белых, говоривших о его сыне, от прочего пространства доски:
— Кто вы? Что это за камни? — проговорил правитель и обежал вокруг играющих, беседка покачнулась, и старик ругнулся.
— Какого ты его притащил?
Чхве Ый остановился у резных перил и посмотрел вниз: беседка висела в воздухе, там внизу волновалась прекрасная многоцветная земля.
— Я спросил, что это за камни? — правитель за один прыжок преодолел расстояние до играющих и ударил мечом в стол. — Какое право ты, старик, имеешь судить? Чем ты отличаешься от нас? Где ты постигал дзен? Какими делами запомнился? А ты, дитя? Эти камни — людские поступки? А ты, раскладывая их, решаешь судьбы? Что ты дал этим людям, чтобы получить право менять их жизни?
— Ты знал?! Ты знал, во что он превратился? — закричал старик. — Муён, Ванйо схватите демона!
Нефритовый император улыбнулся. Туманное небо над беседкой потемнело.
— Пожалуй, этот способ полива будет для растений полезней, чем вода из источника, — проговорил юноша, поднялся и пошёл прочь.
— Ты здесь про моего сына говорил? Про душу моего сына? — взревел Чхве Ый. Квигом ответил мелодичным звоном на бешеный рёв хозяина. Глаза правителя запали, и в чёрных провалах глазниц заплясало синее пламя, тело осветилось изнутри, а на поверхности доспеха заплясали дуговые разряды.
— Муён, Ванйо, Дэбан… — вопил седой старик, отползая прочь. Поднялся вихрь, тучи над беседкой излились дождём. Чхве Ый извлёк охваченный синеватым пламенем меч из ножен, замахнулся и рубанул каменный монолитный стол — вода из трещины фонтаном брызнула в потолок. Чхве Ый оттолкнулся, слился с молнией и в следующее мгновение оказался на земле — он вернулся к сыну.
1) эту сцену надо смотреть сверху: седая голова на фоне черной одежды и черная на фоне белой, — получается знак Инь-Янь
2) корейские шашки
3) у корейцев траур белый
4) больше всего властитель подземного мира желает поменяться с нефритовым императором телами
5) убийцам и преступникам предоставлялась возможность искупить грехи, собирая души умерших, при этом их души лишались памяти
Уже пятый час Чхве Вон ждал, взывая к богам и досадуя на излияния так не вовремя заявившегося родителя. Нет, он не нуждался в очередном напоминании о том, что заслуживший к тридцати годам прозвание «мудрого»(1) стал теперь разочарованием для клана. Ему, решившему окончательно удалиться от дел, не надо было повторять, что отец хочет видеть его по правую руку от себя в Чонбан(2). И уж тем более не хотел он слышать о том, что его жена, рожающая сейчас в четвертый раз, и теперь не сможет произвести на свет первенца.
— Если эта женщина и на этот раз не родит живого младенца — откажись от неё, сын, — проговорил незваный гость, и Чхве Вон, не чувствуя в себе силы долее молча слушать отца, закрыл лицо руками.
«Эта женщина? Эта женщина?!» — нет, Чхве Вон хотел бы напомнить отцу, выплюнуть в лицо слова о том, кем была эта женщина и каких усилий стоило в своё время заключить этот союз ему — милостью короля главе управления литературой Чхве Ону. Нет, он не решился вслух порицать родителя, а тот, по-видимому, истолковал его жест по-своему, успокаивающе похлопав сына по плечу.
— Я давно уговаривал тебя взять наложницу…
Чхве Вон поднял на отца осуждающий взгляд: родитель как будто забыл или не хотел вспоминать о том, какую роль сыграла его жена в судьбе пошатнувшегося клана; как будто не ей он, родной сын четвертованного как предатель и приёмный сын предателя не четвертованного, был обязан местом главы Чонбан… Нет, его отец не отличался хорошей памятью, зато слыл блюстителем чести клана… и едва ли мог принять незаконнорождённого внука…
«Честь? Эта честь! Честь, которая умерла полвека назад, не может воскреснуть».
Нет, его жена, это прекрасное кроткое создание… теперь просто тихое и забитое… никак не заслужила такого к себе отношения.
Уже пятый час Чхве Вон ждал рождения сына, прислушиваясь к доносящимся из покоев роженицы звукам, и не слышал ничего — за эти четыре с лишним часа измученная схватками женщина не издала ни звука. Наконец, высокий тонкий крик прорезал тишину — прозвучал и сразу же оборвался — Чхве Вон вскочил с подушек, сбив отца с ног, распахнул двери, бросился к покоям жены и, достигнув их, застыл на месте. Нет, войти и увидеть ещё один страшный синий труп того, что могло бы стать ему сыном, он не мог решиться.
— Ваша милость, посмотрите, какой у вас красивый и здоровый сын, — прозвучали слова повитухи.
Чхве Вон распахнул заколебавшиеся от его усилия на петлях двери и перешагнул через порог: она встрёпанная с искусанными в кровь губами и покрытым испариной бледным лицом полулежала на кровати и держала в руках свёрток белых шелковых простыней, из которого выглядывала покрытая чёрным пухом макушка младенца. Чхве Вон быстро миновал расстояние до кровати, встал по правую руку от жены и посмотрел сыну в лицо. Да, младенец был красив: черный пушок на головке, явно заметные широкие бровки и длинные черные ресницы оттеняли огромные широко открытые глаза, в которых большую часть занимала яркая насыщенно синяя радужная оболочка. Прекрасное дитя причмокнуло, сложив в трубочку аленький пухлый ротик, — отец новорожденного с трудом поборол желание прикоснуться к дёрнувшемуся в такт кончику остренького носа — и, не обратив внимание на появление родителя, продолжало сосредоточено разглядывать мать. Чхве Вон сел на кровать, обнял жену за плечи и поцеловал в висок.
— Моему сыну понадобилось много смелости, чтобы явится в этот мир, — проговорил он, поправляя приоткрывшие тельце малыша пелёнки. — В этом он уже превзошёл трех своих братьев. Смелым его я и назову. Иероглиф Ён, которым будем записывать его имя, — «коготь» — станет символом того, что острое оружие понадобится ему, чтобы выжить.
Роженица наградила мужа взглядом, который явственно говорил о том, что ей не понравилось имя.
— Позвольте мне, ваша милость, запеленать это дитя, — проговорила повитуха. Чхве Вон поднялся и отошёл, не желая мешать, но его жена никак не отреагировала и продолжала смотреть в глаза сына, как будто опасаясь, что тот исчезнет, стоит ей моргнуть.
— Дорогая, отдайте ребёнка, — проговорил Чхве Вон, и его жена повернулась на бок, защитив новорожденного от взглядов окружающих своей спиной.
— Как же боюсь, мой маленький, прижать тебя и поцеловать тебя, — услышали Чхве Вон и повитуха слова роженицы и переглянулись.
— Не стоит так опекать дитя, ваша милость. Я никогда не видела таких крепких младенцев. Ему будет удобнее в колыбели: я запеленаю, уложу его и позову кормилицу.
Чхве Вон удивленно наблюдал за женой: на его памяти она впервые позволяла себе показывать обуревающие ее чувства на людях, — не думая подчиниться, она прикоснулась губами к щечке младенца, оставив кровавый след и прижав к себе сверток из простыней, зашлась по-бабьи громким подвыванием.
* * *
Чхве Ый уже давно чувствовал присутствие жнеца за спиной: он появлялся всякий раз, когда демон прикасался к человеку, — но на этот раз отчего-то не торопился накинуть сеть. Демон, прикладывая руки к животу роженицы, заставлял её выталкивать плод, пока она слабо висла на шёлковых широких лентах, которые должны были помочь ей поднимать тело, и кусала губы, сдерживая стон, чтобы её муж не услышал крик: и о чем только она думала!
Не первый раз Чхве Ый стоял так, скрывая пляшущие по поверхности призрачного тела дуговые разряды за солнечным светом, и ждал боли. Трижды уже он уступал страху перед пытками жнеца, но в этот раз он не поддался и, наконец, увидел правнука: младенец закричал, посмотрел в пространство удивительно ясным синим взглядом — демон увидел в глазах ребёнка своё отражение, обычный человеческий облик, — и новорожденный замолк. Эта бестолковая женщина, что назвала себя повитухой и не сделала ничего, подхватила дитя, прервав зрительный контакт, обмыла, завернула в шелковые тряпки и уложила на руки матери.
Чхве Ый оглянулся и посмотрел в лицо жнеца, он бесконечно устал и был не в силах бежать — больше всего он хотел сейчас смотреть в глаза младенца и видеть своё отражение. Ангел смерти ответил демону пустым равнодушным взглядом:
— Я пришёл не за тобой.
Чхве Ый скривился в ухмылке:
— Ты первый жнец, из встреченных мной, который бездействует, видя перед собой демона.
— Я пришёл не за тобой, — повторил жнец и с безразличным видом уселся на подоконник. Свет яркого летнего солнца свободно проходил через него и падал на кровать.
Чхве Ый хотел ещё раз взглянуть в глаза младенца, нет, он хотел глядеться в эти глаза вечно: эти годы он не знал отдыха — не то, чтобы он в этом не нуждался — а во взгляде правнука как будто растворился на мгновение, всё забыл и перестал существовать, — но вместо этого смотрел на застывшего в дверях сына и слушал рыдания женщины. Нет, они оба были разочарованием: сын был плох, а внук ещё хуже. Нет, этот обрюзгший, лысеющий старик, уже ничем не напоминавший того тонкого изящного подростка с нежными руками, не способными держать меч, помнил все: разрубленное тело отца, потерянное положение, почести, превращенные монголами в пастбища плодородные пашни, загубленное войско, разрушенные крепости, — он не забыл и старался вернуть, за пламенными речами в красных стенах зала приемов пряча предательства и преступления тех, от кого зависел. Днём ложью он добивался покровительства плохих людей, а ночью звал отца во сне — демон знал, что его сын не виноват в том, что творит, но внук, который вовсе отказывался что-либо делать, скрывая равнодушие за своеобразным образом мыслей, не мог стать хорошим отцом для него. Пожалуй, его мать была той, на кого демон мог возложить определенные надежды: измученная она уже успела дать бой мужу, свекру и повитухе, не позволяя отобрать у неё дитя, и твёрдо отказалась от кормилицы, — но и она вскоре, не выдержав напряжения, забылась, а спелёнатый правнук теперь лежал в колыбели, рядом с которой были только демон и жнец. Чхве Ый твёрдо решил впредь не отходить от правнука ни на шаг, пока не будет уверен, что ребенок достаточно окреп, чтобы исполнить предначертанное.
— Если ты пришёл за младенцем, то убирайся прочь — я спас его, — проговорил Чхве Ый, оглядывая склонившегося над колыбелью жнеца.
— Я пришел не за ним, демон, просто любуюсь: прекрасная душа. Впервые вижу кристальную чистоту, первое рождение: ни опыта, ни заслуг, ни греха.
— Передай своим хозяевам, чтобы держались подальше от ребенка, — у меня еще хватит сил, чтобы разнести в щепки их сад.
— Время этого ребёнка еще не пришло, хотя я совершил бы благодеяние, забрав его душу сейчас: он бы рос на руках у Нефритового императора в том саду, который ты обещаешь разнести в щепки, питаясь вечной мудростью.
— Моему правнуку для пропитания не нужны пустые слова, только материнское молоко, — Чхве Ый склонился над колыбелью и прижался губами к личику ребенка, тот как будто почувствовал прикосновение, причмокнул во сне и завозился в пеленках. Сам не свой от нежности Чхве Ый подхватил дитя на руки и удивился тому, что может взять его: младенец проснулся и открыл глаза.
— Что ты творишь? — услышал Чхве Ый крик ангела смерти, и мир в глазах демона потерял краски и четкость: он больше не видел правнука и жнеца, только смутные, будто в дымке, очертания покоев. — Ты погубишь это тело и осквернишь душу, — этого предупреждения демон тоже не услышал, он ощущал необычную для своей души легкость, будто забыл все, что произошло с ним, и полное успокоение — в следующее мгновение его блаженство было грубо прервано прикосновением раскаленного металла, и мир обрёл прежние очертания.
Демон услышал отчаянный крик правнука, он летел, и его тело разрывалось от боли — прикосновение жнеца жгло его душу калёным железом — а он не мог сопротивляться.
— Я был в его теле? — прошептал Чхве Ый сквозь плотно сжатые от боли зубы.
— Я уничтожу тебя в наказание за это, — последовал ответ.
— Я готов понести наказание, если навредил ему, но не от тебя — ты безвольная тварь на службе у вышедшего из ума старика, — Чхве Ый вырвался из обжигающего захвата, оттолкнулся и ощутил тяжесть драгоценного меча в руке. Секунды демон и жнец летели в разные стороны, удаляясь друг от друга: демон — к земле, а жнец — в небеса, — но ангел смерти был зол и не собирался отступать. Он извлек из рукава тяжелый жезл, взмахнул им, и красная веревка обвилась вокруг тела демона арканом — Чхве Ый взревел, с этой болью ничто не могло сравниться, и рубанул веревку — она разорвалась, но петля продолжала стягиваться вокруг его души. Демон упал в траву, выбив комья земли, и катался, вопя, пока молнии не охватили его, разорвав удавку. Жнец уже стоял рядом: жезл в его руках превратился в меч, готовый разрубить душу демона. Чхве Ый поднялся на четвереньки, ожидая удара, и в последний раз посмотрел на дом, в котором будет жить его правнук: окно распахнулось, когда две души вылетели прочь, и освещенная люлька была явно различима в опустившихся летних сумерках — Чхве Ый закричал от ужаса, очевидно привлеченная плачем мать лежала, закрыв колыбель своим телом, из спины женщины торчал кинжал, его сын и внук застыли в дверях, а тёмная тень бежала от дома прочь.
— Дитя! — закричал Чхве Ый, рванулся и сразу же попал в сеть, которая пригвоздила его к месту.
— Подожди меня здесь, — проговорил жнец и направился к дому, — я заберу душу и займусь тобой. Я не позволю им мучить тебя, тебе станет легче.
На глазах демона появились слезы, он кричал от боли, — верёвки жгли его душу — звал сына…
— Моему правнуку нужна мать, — молил Чхве Ый. — Позволь мне спасти её, и я приму вечные муки. Пощади, как это дитя будет жить без любящей матери, кем он вырастет с таким отцом, как найдет в себе силы исполнить предначертанное?
Он видел, как женщину уложили в постель, вокруг суетились домашние, его внук описывал круги вокруг жены, та что-то говорила: высокий срывающийся от рыданий и прерывающегося дыхания голос был слышен на значительном расстоянии. «Убийца! Убийца!» — она то ли ругала кого-то из родственников, то ли пыталась поведать окружающим о том, что произошло с ней, умоляла положить рядом с ней ребенка, рыдала, его сын взял младенца на руки и пытался успокоить — тот заходился криком. От дома отъехали всадники — послали за лекарем — жнец сидел на подоконнике, ждал, когда предназначенная ему душа отделится от тела, и наблюдал за страданиями корчившегося в сети демона.
— На его предначертание не нужны особые силы… — проговорил ангел смерти.
— Пощади! — взмолился демон. — Сжалься! Я… Почему ты служишь им? Отпусти меня. Я, умирая, не испытывал такой боли. Ты тоже жил когда-то и заслужил ту же участь, они заставили тебя забыть, но у тебя была мать, жена, сестра, дочь… Ради них позволь мне спасти её. Это дитя невинно, ты сам сказал, что никогда не видел такой чистой души. Я мог бы защищать его, стать ему опорой…
— Ты ошибаешься, правитель, когда говоришь, что я ничего не помню и равнодушен к людскому горю. Я любовался душой ребенка и забрал бы ее немедленно, чтобы уберечь от страданий, но не делаю этого, потому что не могу решать кому жить, а кому умирать. Я жалею тебя и поэтому не отдам на вечные муки. Я уничтожу твою душу. Я помогаю твоему правнуку сейчас, спасаю его, не позволяя тебе приблизиться. Что ты сделаешь? Будешь защищать, станешь опорой? Ты овладеешь его телом, душа в котором слишком слаба, чтобы сопротивляться. Ты осквернишь его душу. Ты заставишь его делать то, что выше человеческих сил, напитав силой демона. Его слабое тело не выдержит и погибнет до времени.
Чхве Ый застонал и ползком преодолел несколько метров до дома, каждое прикосновение сети доставляло ему боль. Жнец поднялся с насиженного места, извлёк меч и приставил к шее демона. Чхве Ый зашелся криком в смертном страхе, просунул руки сквозь сеть и дотронулся до ног жнеца:
— Сжалься! Смилуйся надо мной! Этому ребенку суждено искупить все мои грехи, вернуть все, что я потерял, исполнить пророчество моего отца. Позволь спасти его мать. Я спасу ее, а ты принесешь хозяевам мою душу вместо нее.
Жнец убрал меч, склонился и посмотрел скорчившемуся на земле демону в глаза:
— Предначертание? Ты все время говоришь о его предначертании. Его предначертание — искупить твои грехи: все те муки, которых ты не принял после смерти, предстоят ему в жизни. Жизнь это ребенка будет беспросветной: он рано лишится матери и отца, замарает руки кровью, станет позором для своего клана и погибнет самой жалкой смертью — от рук женщины, в которую будет влюблен. Он ничего не вернет, не оставит потомства, даже до твоих лет ему дожить не суждено, а после смерти его душа утонет в слезах.
— Что ты сказал? Что ты сказал?! — закричал демон, молнии заплясали вокруг его тела и растворили сеть — жнец в страхе отпрянул. Чхве Ый поднялся, и драгоценный меч засеребрился в его руках. — Ты врешь, жнец, ты все врешь. Ты не получишь ни одной души сегодня! — демон рубанул воздух. Жнец ушел из-под удара, оттолкнулся и взлетел. Охваченный голубоватым пламенем меч, повинуясь едва заметному движению руки правителя, пролетел по воздуху и проткнул призрачное тело ангела смерти посередине. Чхве Ый последовал за своим мечом — мгновение, он схватил рукоять, протолкнул клинок глубже в рану и, прижав к себе жертву, зашипел жнецу в ухо. — Скоро тебе станет легче, а пока скажи, как мне сберечь душу и тело правнука. — Чхве Ый всадил меч по рукоять и обнял жнеца так, что голова того легла ему на плечо. Ангел смерти вздрагивал, будто обрёл плоть, и хватал воздух ртом. — Говори!
— Его душа должна принять твою осознанно и добровольно, а ты должен подчиниться ему и давать не больше сил, чем может выдержать его человеческое тело.
Чхве Ый оттолкнул жнеца, рванул меч — разрубленное пополам тело на мгновение зависло в воздухе, а потом разошлось черным дымом. Демон поспешил к земле, упал на колени в траву, выбив комья земли из-под ног, и, припадая на меч, побежал к дому.
Женщина лежала на животе и поглаживала заходящегося непрестанным тонким писком младенца — её прикосновения не могли его успокоить. Отец ребенка сидел на табурете в ногах кровати, закрыв лицо руками, а Чхве Он бегал по комнате, и демон прошел сквозь тело сына по дороге к кровати — прикосновение к этой душе было болезненным, будто тело обварили кипятком.
— Зачем было подсылать убийц к младенцу, если только они не хотят уничтожить весь наш клан? — проговорил Чхве Он, соединив руки за спиной, — его покойный отец повалился на пол и преодолел последние метры до кровати умирающей ползком. — Ты — мой единственный сын. Я должен немедленно отправиться в Кэгён.
Чхве Ый посмотрел на сына, каждое мгновение его существования было пыткой, к которой он никак не мог привыкнуть, и отсутствие жнеца за спиной было слабым утешением, а самым страшным была та глухота и немота, которыми отвечали ему родственники. Что заставляло этого человека ненавидеть его? Только ли проклятие властителя подземного мира?
— Зачем мой отец приехал, если сейчас вот так уедет? — проговорил Чхве Вон, и демон, справившись с болью, усмехнулся.
Лицо умирающей было влажным и сливалось по цвету с бельем на постели — белая фарфоровая маска и два горящих черных глаза — Чхве Ый подумал о том, что если не он, то она стала бы демоном, который отдаст этому ребенку свою силу. Правитель выталкивал кинжал, прижигал ткани на пути клинка, правнук глядел на него ярким синим взглядом и уже не плакал — его мать закрыла глаза и забылась.
Кинжал с громким стуком повалился на пол, и демон, позволив живым родственникам удивляться и гадать, обошёл кровать и улегся по левую руку от правнука. Ему показалось, что младенец сам потянулся к нему, Чхве Ый прижался к ребенку и впервые за последние полвека забылся сном.
* * *
Нет, она была готова ко всему: умереть, вернуться в родительский дом, в котором ее конечно же никто не ждет и не примет, искать приют у чужих людей, даже войти в дом у дороги(3), — но только не к тому, что избежавший всех опасностей младенец заболеет, а они оба уедут и оставят ее одну.
«Этому ребенку суждено умереть», — этих слов она никогда не простит мужу!
С тех пор, как она очнулась, осознала, что жива, а лекарь над ухом рассуждает о ее чудесном исцелении, все же навсегда поколебавшем ее и без того слабое здоровье, приласкала свое дитя и почувствовала, что младенец горит в лихорадке, она попеременно заходилась то слезами, то криком: просила, умоляла, угрожала, проклинала… Нет, она не молилась: кому как не ей, погубившей в своем чреве трех сыновей, было знать, что это бесполезно, — она взывала к милости своего сына.
— Я знаю, мой маленький, что это был ты… Ты спас меня, залечил мою рану и теперь болен по вине своей слабой матери — ты должен перебороть болезнь, — он молчал, только судорожно подрагивало крохотное тельце, и не отошедшей от недавнего ранения матери мерещилось, что младенец дымится, а по поверхности кожи пляшут маленькие молнии. — Охрани, спаси, помоги, как же мне жить без тебя… — эти слова были её молитвой.
Что она делала ещё? Кажется, назвала мужа мерзавцем, и эти слова: «Этому ребенку суждено умереть», — первым их произнес целитель. Кажется, услышав их, она была готова наброситься на него, вырвать его лживые глаза и грязный язык, вцепиться зубами в горло и рвать плоть… Кажется, она рычала, заходясь рыданиями, и плакала в ярости, а потом он уехал вслед за отцом… И пусть, пу-ууусть! Им был никто не нужен! Только бы ее сын открыл свои ясные синие глазки и посмотрел на нее еще раз также невинно и осмысленно…
— Сынок, покушай! — говорила она, пытаясь засунуть ему в рот разбухший сосок: молоко лилось в рот младенца пополам с материнскими слезами, — он не пил.
Прикосновение его губ — блаженство и боль… молоко заливало драгоценный шелк на постели, уже три дня ее сын не смотрел на нее, не брал грудь… он горел… она сходила с ума… ее грудь разрывалась от боли… и ее сердце… три дня, уже три дня без сна…
Она сняла испорченное исподнее, уложила горящее тельце ребенка на грудь, закрылась одеялом и забылась сном.
Когда она проснулась, её младенец с жадным причмокиванием пил ее молоко — жар спал, он был здоров.
* * *
«Матушка, ваш сын вернулся», — этот высокий звонкий крик будил ее каждый день, за ним следовал едва слышный топоток легких ножек — её сын передвигался только так, только бегом — он вбегал в комнату, не успевала она еще подняться, каждый раз с новым лекарством, водой для умывания, едой…
Нет, под небесами не было второго прекраснее, ласковее и добрее: он засыпал рядом с ней, крепко сжимая своими пальчиками ее руку, детским сном, от которого ничто не могло пробудить его, кроме солнца, и, пока оно не встало, она могла ласкать и разглядывать его; он просыпался на рассвете и убегал, читал книги, учился у целителя Бина и возвращался, чтобы разделить с ней трапезу…
Нет, она жалела только о том, что должна оставить его так рано — старая рана не давала покоя, не позволяла стать товарищем в его детских играх. Во что только она превратилась: кожа на ее теле висела, волосы поредели, лицо пожелтело, движение давалось с трудом, — даже прогуляться с сыном на рынок одна могла не чаще одного раза в неделю!
И все же эти девять лет она была счастлива каждое мгновение своей жизни, только сегодня что-то пошло не так.
— Ваша милость, чиновник второго ранга Чхве Он просит позволения вас увидеть, — на этот раз ее разбудил голос прислужницы, а смысл слов не сразу достиг сознания.
Она недовольно завозилась в постели:
— Мёран-и(4), помоги мне одеться, — проговорила она и вздрогнула, услышав другой знакомый голос.
— Поторопись невестка, я ехал всю ночь и очень устал с дороги.
Когда она вошла в покои, свекор сидел за столом и ел, она опустилась на колени, почувствовав острую боль в спине, — в ее состоянии поклоны были вредны — но она до конца соблюла этикет, трижды коснувшись лбом пола, и почувствовала привкус крови во рту. Старик усмехнулся, наблюдая ее неловкие старания, и продолжал есть.
— Я приехал, чтобы увидеть внука, как бы слаб и болен не был этот ребенок…
— Матушка, ваш сын вернулся, — на этот раз этот звонкий крик заставил ее вздрогнуть. — Матушка, где вы? Матушка… — ее сын производил много шума при передвижении, распахивая двери покоев. — Матушка, ну зачем же вы встали?! — Он вбежал в комнату и, не обратив ни малейшего внимания на деда, бросился к ней и сжал в объятиях. — Матушка… — его теплая рука легла на спину, и боль отпустила. — Учитель Бин сказал, что у меня выдающиеся способности к врачеванию, я скоро стану великим лекарем и исцелю вас, потерпите еще немного. Батюшка сказал, что мое тело должно еще немного окрепнуть и тогда… Матушка, вы и представить себе не можете, что случилось сегодня утром…
— Мой маленький… — она попыталась остановить словоизвержение сына, но Чхве Ён светло улыбнулся, приласкался к матери, и она, разомлев в нежных объятиях, замолкла.
Чхве Он рассматривал внука: ребенок был необычно высок, худоба подчеркивала рост и делала его нескладным, угловатым, придавала резкость движениям, но не была болезненной. Длинные ноги и руки, огромные ладони и тонкие длинные пальцы — все говорило о силе отрока, которая должна была только возрасти со временем.
— У господина Тана ожеребилась кобыла. Я бегал за травами в горы. Учитель Бин попросил меня помочь, и… — отрок сел на пол возле матери и спрятал от нее взгляд. Он был не в силах подобрать слова, чтобы описать пережитое. — Матушка, — проговорил он, наконец, всхлипнув, — жеребёнок был такой маленький, синенький и страшненький… Учитель Бин сказал мне, что он не дышит, но батюшка сказал: «Положи руку на тельце и собери молнии». Матушка! — ребенок почти вскрикнул и обнял мать. — Жеребенок взбрыкнул и поднялся на ножки. Матушка, ножки у него такие тоненькие, что удивительно, как только он встал на них! — она обняла голову сына, расцеловала и, удерживая лицо в ладонях, вгляделась в его прекрасные глаза. Чхве Ён принял ласку, зажмурился от удовольствия и потерся о материнское плечо. — Матушка, учитель Бин сказал, что человеческое тело состоит из многих потоков, и нарушение течения этих потоков есть причина всех болезней. Используя свои силы, я смогу управлять их течением и усиливать действие лекарств и иглоукалывания. Матушка…
— Позже ты объяснишь мне, женщина, кого это дитя называет отцом, а пока прикажи убрать здесь и принеси книги из покоев моего сына, любые, — я хочу поговорить с внуком.
Она прижала ребенка ближе, спрятав его голову у себя на груди:
— Мой сын Чхве Ён милостью Небес слаб здоровьем и не сможет послужить этой стране, какая бы стезя не была уготована для него вашей милостью.
Чхве Он фыркнул, а Чхве Ён недовольно завозился в материнских объятиях, пытаясь отстраниться.
— Кто здесь, матушка? У нас гости?
— Ты, невестка, нагнала страху на моего несчастного сына, но я не позволю моему внуку и дальше якшаться с отребьем и проводить дни в праздности…
Усилия ребенка увенчались успехом — он вырвался из материнских объятий и посмотрел деду в лицо. Чхве Он едва не упал грудью на стоящий перед ним стол, звякнула фарфоровая посуда — его покойный отец смотрел на него невинными глазами ребенка.
— Сынок, поклонись этому человеку, это твой дед…
Чхве Ён вместо того, чтобы выполнить материнское распоряжение, резко вскочил на ноги, и Чхве Он с трудом справился со своей челюстью — она никак не хотела возвращаться на положенное место. Отрок тоже, казалось, с трудом поборол удивление от появления незваного гостя, но всё-таки после недолгого замешательства приветствовал того полупоклоном.
— Ваш внук Ён клана Чхве из Чханвона счастлив познакомиться с вами, дедушка, — проговорил он, и Чхве Он натянуто улыбнулся.
— Молодой господин расскажет своему деду, чем он занимался эти девять лет без присмотра родителя.
Чхве Ён светло и открыто улыбнулся, взял подушку и, устроив её перед столом, уселся:
— Матушка заботилась обо мне, а отец ни на мгновение не оставлял меня без руководства и совета, я усердно учился, — проговорил он, не отводя от деда внимательного изучающе-сосредоточенного взгляда.
Чхве Он с трудом, но все же совладал с собой:
— Поторопись невестка, принеси книги и захвати розги. Мне придется втолковать внуку, что тот еще ни разу не видел родного отца. Если надо, то я объясню это и тебе.
Сердце матери разрывалось от дурного предчувствия, она подползла к столику, за которым устроился гость, и упала перед ним ниц.
— Матушка! — воскликнул Чхве Ён, попытался подхватить мать, прежде чем она коснулась лбом пола, но не успел.
— Смилуйтесь! — застонала она. — Мой сын ласков, добр и доверчив — его все здесь любят, даже звери и птицы — он помогает лекарю Ву Бину, сам освоил грамоту, читает книги из собрания клана…
— Так ты умеешь читать? — Чхве Он твердо был намерен игнорировать любые слова и усилия женщины, но внук тоже не собирался отвечать на его вопрос, он был занят.
— Матушка, обнимите меня, обопритесь, вам нельзя так лежать. Мёран-и, помоги: уведи госпожу, раздень и уложи в постель. Матушка, вы поели? — Она тяжело навалилась на обнимавшего ее под грудью сына и разрыдалась. — Мёран-и, уведи матушку.
— Эй рабыня! — воскликнул Чхве Он и вздрогнул — внук резко повернул голову и посмотрел ему в глаза: ему могло показаться, или это свет так играл в черных глазах ребенка, — но в этих глазах плясало синее пламя, а лицо ребенка было искажено яростью.
— В этом доме нет рабов! — проговорил Чхве Ён и прижал к себе заливающуюся слезами мать — наваждение рассеялось.
— Куда же они делись? — спросил Чхве Он, скрыв испуг за усмешкой.
— Я именем Ёна клана Чхве из Чханвона отпустил их всех, остались только те, кто захотел.
— Что ты сделал? — Чхве Он не мог поверить своим ушам. Рыдания матери, беспорядочно перебиравшей руками в попытке приласкать сына, стали громче.
— Я понял, что рабы — это люди, которые чем-то отличаются от остальных. Я осмотрел записанных в реестре рабов и нашел, что они ничем не отличаются от меня, поэтому я вымарал книгу за ложь. Вымарал все лживые записи в реестре.
Чхве Он ударил кулаком в стол и вскочил на ноги:
— Что ты сделал?! Да, какое право ты имеешь распоряжаться имуществом клана! Рабыня! — Чхве Он осёкся, в очередной раз посмотрев в горящие глаза внука, он не знал, как теперь обратиться к прислужнице, которая хватко вцепилась в локоть заливавшейся слезами невестки. — Женщина, после того как проводишь госпожу, принеси книги, которые читал этот отрок, и захвати розги.
Прислужница бесстыдно подняла взгляд и посмотрела молодому господину в лицо.
— Позаботься о моей матушке, Мёран-и, — проговорил Чхве Ён и в очередной раз обратил свой взгляд на деда. — Ваш внук не сможет принести все книги, что прочел: последние два года я посещал Совок(5) и читал книги там.
— Тогда принеси то, что сможешь.
Ребенок кивнул и вывел из покоев обливающуюся слезами мать.
— Не ходи к нему, не ходи… — повторяла она сквозь слезы. — Эти лицемеры — твой отец и дед… Не ходи к нему, останься со мной.
— Матушка, вы сказали, что этот человек мой дед, так чего мне бояться, если мы родственники?
— Дитя?! Мое прекрасное наивное дитя…
— Я сварю успокоительный отвар, вы должны вернуться в кровать. Вы должны были объяснить дедушке, что больны и не можете его приветствовать.
— Дитя! Сын, твоя мать объясняла своему мужу эти девять лет, год от года повторяла одно и то же, записывала эти слова на бумаге, но твой отец был глух и слеп… В мужских книгах написано: «прежде чем обрушиться на внешнего врага, избавься от неприятностей у себя дома(6)», — но…
Чхве Он слушал разговор матери с сыном и то, что он слышал, раздражало все больше. Нет, он ожидал увидеть здесь что-то подобное, до него даже доходили какие-то слухи — он просто не принимал их на свой счет. Нет, он не удивился тому, что эта женщина завела себе полюбовника, а то, что внук называл этого человека отцом, было в порядке вещей, но свое имущество он ожидал увидеть в целостности. Что ж, возможно, этот человек — один из рабов и надоумил ребенка… а ему сейчас предстояло выяснить масштабы разорения.
— Ра… — Чхве Он осёкся, не решившись произнести приведшее внука в ярость слово. — Женщина, убери со стола, — ему пришлось трижды повторить приказание, прежде чем оно было исполнено: нет, это никуда не годилось, — он только надеялся, что приехал не слишком поздно, чтобы все исправить. Эту женщину он с позором выгонит из дома. Нет, это будет слишком мягким наказанием… Найти полюбовника и прилюдно выпороть обоих, а потом вернуть рабов и заняться внуком. Удивительно, что тот умеет читать, хотя… часом раньше он был готов удивиться даже тому, что этот ребенок умеет ходить. Это дитя… он ожидал увидеть больным, безумным… только не таким… и это сходство…
Чхве Он подошел к распахнутому окну: лето было в разгаре, надрывно щебетали птицы, как будто торопясь спеть обо всех пережитых мгновениях сытного теплого счастья, эти мгновения были кратки и сменялись жестокой вечностью, которую предстояло провести в мучениях. Чхве Он был стар и за пышноцветием лета чувствовал только духоту: его жизнь была разочарованием от начала и до конца; разочарованием были его дети — дочь, которая предпочла жизнь старой девы при дворе выгодному замужеству, и слабый безвольный сын. Ночами, когда груз прожитых лет особенно давил на него, он находил утешение в слезах и думал о том, что же сделал не так… но нет, он сделал все, чтобы выжить и вырастить детей, у него не было другого выбора, кроме как умереть, — и теперь он должен был убедиться, что его единственный сын проживет свою жизнь в достатке и довольстве… Молодая вишня за окном волновалась от легкого ветра, и тонкие ветви склонялись до подоконника… Нет, этой женщине не жить… Его сын еще не стар, возьмет другую жену и родит других сыновей, если этот уже безнадежно испорчен… Впрочем, может это и не так. В любом случае он не принесет розги… Чхве Он обломал несколько веток с вишни и очистил их от листвы: вымоченные в воде они били бы не так больно, — ну что ж, этот ребенок виноват сам, ему же хуже…
Чхве Он поднял взгляд и вздрогнул — прямо перед ним за окном в воздухе висел огромный сияющий шар — шаровая молния. Шар подлетел почти вплотную — старик чувствовал, как пляшущие на поверхности дуговые разряды касаются его лица — чтобы избежать смерти, он повалился на спину, молния влетела в покои, облетела их, вылетела в окно и набросилась на молодое деревцо.
— Дедушка, что с вами? — высокий звонкий голос донёсся с порога. Чхве Ён внёс в распахнувшиеся двери заваленный книгами невысокий столик и неловко отбросил его, бросившись к престарелому родственнику. Чхве Он с помощью внука неожиданно легко поднялся на ноги, тот, поддерживая под спину, усадил старика на подушки, после чего, посмотрев деду в лицо и открыто улыбнувшись, принялся наводить порядок. Чхве Он еще, тяжело дыша, отходил от потрясения, а его внук сложил аккуратными стопками книги, пристроил на столике письменный прибор и расправил лист тонкой рисовой бумаги, устроил себе из обшитых драгоценным вышитым золотом шелком подушек креслице с подлокотниками и даже принёс бочонок с розгами.
— Прошу простить мне, дедушка, — проговорил Чхве Ён, усевшись, — что заставил вас ждать так долго, но в нашем доме нет розог, и мне пришлось бежать за ними к учителю. Учитель Бин очень удивился, когда я попросил о них, он сказал: «Одним небесам известно, что задумал этот сумасшедший старик», — но я ответил, что они нужны моему деду…
— Ты знаешь, для чего нужны розги? — прохрипел Чхве Он, он никак не мог совладать с голосом, а внук, дружелюбно улыбаясь, смотрел ему в лицо.
— Ваш внук впервые их видит и не понимает, зачем они вам понадобились. Учитель Бин говорил, что ими наказывают провинившихся детей.
— Ты знаешь, в чем провинился? — спросил Чхве Он и вздрогнул, заметив искреннее удивление в невинных глазах ребенка, — так же открыто и доверчиво смотрел на него отец тогда на лобном месте.
— Как бы не думал о том, не могу припомнить, чтобы расстроил чем-то окружающих: нет, батюшка, матушка, учитель Бин, Мёран, дядюшка Тан, даже торговка Мён на рынке — все были мной довольны.
Чхве Он никак не мог совладать с собой: нет, каждое слово, каждая ужимка внука выводила его из себя; нет, в спокойных движениях и словах ребенка было столько искренности, рассудительности; а вся эта обстановка напомнила ему давний разговор с отцом, когда он сидел, казалось, с тем же человеком, но по другую сторону, также лежали книги, только не сложенные аккуратно в стопку, а в беспорядке разбросанные, те же чувства, те же мысли крутились в голове — он недовольный и уставший, и его отец такой искренний и открытый; нет, каким бы плохим человеком не был его отец — он дышал им, дышал три года и какое-то время после. Чхве Он взял одну из книг — это оказалось «Искусство войны» — и старик в страхе отбросил потрепанный том.
Его внук вскрикнул и бросился к книге:
— Дедушка, зачем вы так? Это лучшая книга. Следуя тому, что написано в десятой главе, я обегал все окрестности и не нашел ни слова лжи.
Чхве Ён утешал книгу, а Чхве Он не мог найти себе места:
— Мой внук голоден? — наконец, спросил он.
Чхве Ён мгновенно оживился, оставил обиженный кусок бумаги в покое и улыбнулся:
— Я очень голоден, дедушка! Я проснулся на рассвете, Мёран накормила меня сладкой рисовой кашей и напоила молоком, с тех пор я бегал в горы за травами и лечил новорожденного жеребенка вместе с учителем Бином…
Чхве Он перебил разговорчивого ребенка:
— Ты знаешь, откуда берется то, что ты ешь: молоко и рис?
— Конечно же мне о том все известно, дедушка. Если вы позволите, то я попрошу Мёран принести мне лепешек и вареного мяса.
Это был тот самый ответ, на который рассчитывал чиновник:
— Значит, ты понимаешь, что если эта Мёран уйдет, ты останешься голодным…
— Нет дедушка, это совсем не так, — ребенок снисходительно улыбнулся глупости деда. — Мёран встает до света и доит коров, а потом готовит еду, я не раз наблюдал за тем. Когда матушка чувствовала себе лучше, она делала то же самое, и я мог бы сам, когда б немного подучился, но усилия Мёран были бесполезны, если бы дядюшка Хан не следил за тем, чтобы коровы хорошо ели, а дядюшка Чон не бросал бы во влажную землю семена.
— Кто они эти Хан и Чон? Рабы? — Чхве Он подался вперед и почувствовал острую боль в спине — возраст давал о себе знать.
— Я нашел записи о том, что прадед дядюшки Хана не выплатил долг чиновнику четвёртого ранга Чхве Ону…
— Они были рабами, а ты отпустил их! — вскричал старик, от возмущения позабыв боль. — Некому теперь «ходить за коровами, пахать и сеять», теперь ты, твоя мать и, возможно, мой сын останутся голодными! — Чхве Он ударил кулаком по столу и с удовольствием наблюдал за тем, как улыбка сходит с лица внука.
— Моей матушке нельзя голодать, ей надо есть кашу четыре раза в день… — уголки пухлых алых губ ребенка поползли вниз, носик всхлипнул, и Чхве Ону невольно захотелось пожалеть мальца. Тот опустил взгляд и теперь так знакомо разглядывал свои большие ладони и длинные тонкие пальцы.
— Скажи дитя, кто надоумил тебя сделать это? — Чхве Он поднялся с подушек, подошел к внуку и положил руку тому на плечо.
Чхве Ён успокоительно вздохнул и поднял взгляд чистых наивных глаз на деда.
— С тех пор, как я вымарал ту лживую книгу, прошло два года, а дядюшка Хан все еще ходит за коровами. Дядюшка Чон сказал, что его дед пахал и сеял, его отец пахал и сеял, и его сын будет пахать и сеять. Он сказал, что радуется сейчас внукам, которых не хотел видеть два года назад. Мой дед ошибся. Когда бы я сделал плохо, уничтожив ложь, новые люди не приходили бы и не селились поблизости…
Чхве Он сжал плечо внука, склонился над ним и прошипел:
— Беглые! Это беглые… преступники, которых ты укрываешь. Ты станешь позором для клана, погубишь себя и свою мать.
Прикосновение деда, должно быть, причиняло ребенку боль, но на прекрасном лице отрока не отражалось ни следа испытываемых страданий — он пристально смотрел в глаза родственнику.
— Как счастье этих людей может стать моим позором? Мой дедушка ошибается, я сделал правильно и хорошо.
— Мерзавец! — дед оттолкнул внука. — Как ты смеешь возражать мне?! Ты не боишься Небес?!
— Батюшка учил меня, что нехорошо бить человека без причины или только для того, чтобы утвердиться и показать свою силу, — проговорил Чхве Ён, недовольно потирая плечо. — Матушка права, мой дедушка плохо учился, он говорит о небесах, которых я должен бояться, но в книгах написано, и я проверил, что небеса всего лишь согревающий свет, холодный ветер, дождь или снег(7). Они дают все это без умысла, равно наделяя всех, зачем этого бояться?
— Мерзавец! — взъярился Чхве Он и выхватил прут из бочонка. — Встань на колени, склони голову перед дедом и положи руки на стол, — внук не торопился выполнить приказ, и он вынужден был повторить, перейдя на ор. — Положи руки на стол и повторяй за мной: «Я…»
— Я и так полон смирения перед дедом, так зачем мне вставать на колени и склонять голову?
Чхве Он замахнулся и ударил ребенка по рукам хворостиной, тот коротко вскрикнул, спрятал взгляд и, постанывая, принялся тереть место удара.
— Больно! Больно! — приговаривал он. — За что, дедушка? Терпеть? Заживёт? Терплю, батюшка, только очень больно.
— Склони голову, преклони колени и положи ладони на стол, — ребенок обратил на деда слезящиеся от боли глаза, положил подрагивающие руки на лист рисовой бумаги и встал на колени. — Взгляд опусти и повторяй за мной: «Я мал и глуп!», — отрок недовольно заелозил на коленях и явственно всхлипнул. Голова Чхве Она кружилась, а свет яркого солнца играл с глазами: всполохи метались по стенам. Старик зажмурился, чтобы справиться с наваждением, и ударил внука еще раз. — Повтори! — взревел он.
— Ты мал и глуп, — ответил ребенок, получил еще один удар и звонко вскрикнул.
— Правильно повторяй, мерзавец!
— За что? — внук поднял на деда взгляд, и Чхве Он, отбросив хворостину, схватил его за подбородок.
— Лучше я изобью тебя сейчас до полусмерти, чем позже ты погибнешь по собственной глупости. Я учу тебя, поэтому просто повторяй за мной: «Я не должен был отпускать рабов».
— Я терплю, батюшка, но мне было бы легче терпеть, если бы я понимал за что!
Взгляд ребенка был направлен сквозь деда, проследив за ним, Чхве Он отпустил дитя и оглянулся — сзади никого не было.
— Скажи мне, кого ты называешь отцом? Назови его! — закричал старик и схватил другой прут из бочонка. — Говори! — испуганные слёзы ребенка не могли заставить его остановиться. Чхве Ён свернулся калачиком на полу и лежал, вздрагивая и испуганно ноя, когда дед делал очередной замах, а Чхве Ону в яростном угаре казалось, что молнии пляшут вокруг тела ребенка, а розги не касаются тела.
— Изверг! — только этот донесшийся от дверей оклик заставил его остановиться. Женщина в исподнем с длинными распущенными по плечам черными волосами вбежала в покои и кинулась к ребенку, закрыв его своим телом.
— Матушка! — Чхве Ён приподнялся и потянул к матери руки. — Страшно, очень… — всхлипывал он, пока женщина гладила его по голове, целовала лицо и разглядывала следы от ударов. — Зачем этот человек делает это? Мне больно. Зачем? Матушка сказала, что это мой дед.
— Мой маленький, этот убийца…
— Зачем?! — эти слова окончательно вывели Чхве Она из себя, он замахнулся с плеча, мать оглянулась, вперив в его лицо взгляд, и, вскрикнув, закрыла лицо сына руками. — Этот мерзавец не понимает зачем, он еще мал. Раз он мал и не понимает, то расскажи ты, женщина… скажи, кто научил это дитя грамоте, кто вложил ему в голову мысли, которые посещают ум не всех сорокалетних? Говори! Скажи, иначе я изобью этого ребенка до смерти.
Чхве Ён крепче прижался к матери и всхлипнул:
— Матушка, вернитесь в постель — я потерплю. Батюшка говорит мне приказать вам, потому что ваше сердце бьется слишком быстро…
Чхве Он схватил внука за шкирку, пытаясь оторвать от матери, тот испуганно вскрикнул, и женщина схватила свекра за запястье, остановив его руку.
— Это дитя так нуждалось в отце, что придумало его себе. Сколько раз я просила мужа приехать, но ваш сын отвечал мне, что дела двора не позволяют ему покинуть Кэгён. Я умоляла, требовала, но Чхве Вон отвечал, что должен заслужить милость короля, чтобы защитить наше дитя. Я знаю, что этот лицемер лгал, он просто боялся увидеть больного ребенка, но мой сын здоров!
— Это так, женщина, твой сын здоров! — вскричал старик в ярости. — Мой сын думал иначе, пока ты блудила здесь, раздавая имущество клана. Надеюсь, что приехал вовремя, чтобы покарать тебя и исправить то, что ты натворила.
Чхве Он замахнулся — хворостина ударила женщину по спине, она тонко вскрикнула и выплюнула кровь.
— Матушка! Па-па-аа! — ребенок вскочил на ноги, подхватил мать на руки так, будто совсем не чувствовал ее веса, и, почти сбив деда с ног, побежал по проходу к спальне.
Чхве Он, не спеша, последовал за внуком. Когда он вошел в двери, его невестка уже лежала в постели, а внук суетился вокруг.
— Матушка, очнитесь! Ма-ма-ааа! Как же не поможет, батюшка, сейчас сделайте это, прошу вас, умоляю.
Чхве Он не поверил своим глазам — ребенок поднес руку к груди женщины, его тело осветилось внутренним огнем, а на кончиках длинных пальцев заплясали молнии — тело вздрогнуло и приподнялось над кроватью.
— Мама! — закричал Чхве Ён. — Вернись ко мне, очнись! Нет батюшка, я уже достаточно окреп. Я выдержу это еще раз, батюшка!
Нет, Чхве Он первый раз был готов поверить в видение, но на этот раз оно было настолько явственным, что сомнений не осталось: молнии заплясали на кончиках пальцев ребенка и вошли в тело женщины, оно вздрогнуло, приподнялось и опять опустилось на кровать. Внук внезапно потерял равновесие и упал на грудь матери.
— Матушка! Матушка… моя матушка слышит меня? — его голос с крика перешел на шепот.
Шаровая молния отделилась от тела ребенка и зависла в воздухе, Чхве Ён приподнял голову и вгляделся в шар.
— Батюшка, не уходите, не оставляйте меня. Это я во всем виноват. Я не смог, я подвёл вас… — проговорил он, вздрогнул всем телом и потерял сознание.
Светящийся синеватым пламенем сгусток заколебался, меняя форму, удлинился и превратился в меч — нет, Чхве Он не мог спутать этот меч ни с одним другим, этим мечом он разрубил горло отца — меч светился голубоватым пламенем, танцуя в воздухе, и этот голос…
— Отпусти ее, гад! Ты слаба, женщина, но сделай это ради сына, разорви веревку…
Чхве Он опрометью кинулся прочь.
1) полное имя отца Чхве Ёна — Чхве Вон Чжик, но Чжик — это не имя, полученное при рождении, а прозвище
2) Управление литературой (основано Чхве У) ведало назначением чиновников на должности и присвоением ранга. Главой Чонбан должны были становиться прямые потомки Чхве Чхунхона, то есть это место передавалось по наследству
3) имеется в виду дом кисен (бордель)
4) суффикс -и используется для обращения к равному, имеет покровительственный оттенок, когда кореец называет себя, то так же использует этот суффикс
5) в ряде городов (крупных населенных пунктов) кланом Чхве были устроены школы для детей, которые представляли скорее собрания книг
6) цитата из "Искусство войны". Нет, в то время женщины в большинстве своем были безграмотны, но среди знати были исключения, допустим, что мать Чхве Ёна была таким исключением
7) вольное прочтение искусства войны "Небеса означают день и ночь, жару и холод, времена и сроки"
 |
|
|
Что там еще нужно протереть? Хочется жить, желание подарить возникло и не угаснет...
Показать полностью
Венцеслава Каранешева, получить от вас положительный отзыв сложно и от этого вдвойне приятно. Да, понять корейский потусторонний мир без знания канона невозможно. Эти старик и юноша есть воплощение Инь и Янь, поэтому старик одет в черное и сед, а юноша одет в белое (у корейцев траур белый), а в его черных волосах седина. Они играют в падук (или бадук - озвончать согласные принято на севере, на юге говорят мягче) - корейские шашки - на человеческие судьбы. Если юноша проиграет, на земле прольется кровь. Старик больше всего хочет поменяться с юношей телами, поэтому ставкой является тело юноши, а старик ставит либо душу, попавшего в ад, либо судьбу живого человека. Преданный сын, равнодушный муж, жестокий тиран, одаренный правитель, нежный отец Да, вот таким он у меня получился, получился сам. После прочтения исторической справки я видела его хуже, чем он оказался в итоге. Он просто больше сын, чем муж. Один из тезисов, на которых построена корейская культура: "Уважать мужчин, презирать женщин". Это не приятно, но никуда не денешься. От родителей ребенок в соответствии с понятиями того времени получает тело, поэтому родителей надо почитать, а герой любит отца еще и за то, что тот ему во всем потворствовал. Получается, когда отец позвал заменить брата, чувства к жене уже порядком поостыли, если не сказать угасли, а на месте принца он был слишком занят, чтобы вспоминать... Во дворце королева просто попала под горячую руку, но обиду он ей нанес серьезную, оставил в опасности. Кэгён был плохо защищен. То, что она отомстила так больше происки чиновников, которые ждали расправы, чем ее собственная воля. |
|
|
|
|
fadetoblack
Показать полностью
Огромное спасибо, что прочитали работу по незнакомому канону. Еще раз спасибо, что облекли свои эмоции в словесную форму. У меня эти выходные - просто праздник жизни. Спасибо, что приняли моего героя таким как есть, за то время, пока писала фик, я с ним просто сроднилась. Я обязательно расставлю сноски после окончания конкурса. Я несколько раз расставляла их и удаляла, так как они занимали много места, делая и без того тяжелую работу еще больше. Не знаю, следует ли рекомендовать канон. Он способен вызывать сильные эмоции: от любви до ненависти, - можно забросить, оплевавшись, после первой-второй серии, а можно зависнуть надолго и заболеть. Моя работа шире обоих канонов, и в первую очередь я хотела здесь показать философию, которая спасает меня в условиях информационных войн. Для этого я читала те самые книги, о которых рассуждают отец с сыном: палийский канон корёской Трипитаки, изречения Будды и "Искусство войны". Ну и конечно же историю Кореи в авторстве Тихонова и Кан Мангиля. http://admw.ru/books/V--M-Tikhonov--Kan-Mangil_Istoriya-Korei--S-drevneyshikh-vremen-do-1904-g-/35 Подход корейцев к своей истории меня во многом не устроил. Нет, конечно же лучше было бы если я заболела чем-то более близким, но так уж случилось. Просто почитайте эти изречения http://militera.lib.ru/science/sun-tszy/01.html Это очень интересно. |
|
 |
|
|
Самые золотые вещи как известно приносит редкофандом. Это потрясающая вещь!
Сложная, глубокая, многослойная. Я понимаю, что наверняка поняла не все, потому что канона не знаю, истории Кореи в общем-то тоже. Но это было так круто, что никаких слов не хватает! |
|
|
|
|
Боже, что еще человеку надо для счастья?! Я счастлива /*далее крики восторга, хлопание ресничками, обнимашки и поцелуйчеки с монитором*/
|
|
 |
|
|
Замечательная история! ::) Напоминает фильм "Бедный, бедный Павел" по духу и характером главного героя, однако этот финал из исторической трагедии превращает текст в магический реализм ::)) Спасибо!
|
|
|
|
|
Цитата сообщения Lasse Maja от 03.04.2018 в 20:19 Напоминает фильм "Бедный, бедный Павел" /*смеется*/ И в моем фике не обошлось без штампов. Lasse Maja, Ваш комментарий заставил меня задуматься. Вот, взять любимого сына, эмоционального до импульсивности двухметрового красавца, который чуть что хватается за меч и раздает направо-налево без разбору, и нелюбимого, забитого, зашоренного человека с жесткой внутренней и внешней самодисциплиной, едва ли не заточенца Гатчинского замка и поставить в одни и те же условия, они поведут себя одинаково и получится тот же "Бедный, бедный Павел". Да. Это у авторов так мышление зашаблонено, или у боженьки? Да, вот я думаю, я же учу студентов и мне кажется, что мои занятия построены идеально с методической точки зрения. Вот вам пример задачи, вот вам блок-схема и текст программы, вот вам двадцать подобных задач /*если надо, будет больше*/ покажите мне, что изменится в решении первой задачи. Шаблоны, модули, объекты, наследование... Никаких велосипедов... Это же плохо. Спасибо! |
|
|
|
|
Аноним, не за что)) Я учу студентов, что человеку, как всем приматам, свойственно "заражение" моделями поведения, и нет ничего заразительнее готового "сценария" с сильной драматической составляющей, завязкой, кульминацией, развязкой и красивым эпилогом. Поэтому надо следить за тем, что читают и смотрят дети, чтобы получилась хотя бы золушка, а не супермарио. Возможно, и в творчестве у нас тоже этот механизм срабатывает, и так наследуются истории бедных Павлов из поколения в поколение - пока кто-нибудь не придумает новый сценарий:)
|
|
|
|
|
Lasse Maja
Я хочу найти источник заразы и покарать!)) |
|
|
|
|
Аноним, задача, достойная докторской по антропологии культуры ::))
|
|
 |
Беренгелла
|
|
Автор, это восхитительно! Прочитала на одном дыхании, несмотря на пугающий как для конкурса размер. Всей душой болела за Чхве Ыя, хотя одновременно именно его считала демоном.
|
|
|
|
|
Беренгелла
Lasse Maja Pippilotta fadetoblack хочется жить Венцеслава Каранешева LeMor огромное спасибо за то, что вы меня так поняшили. У меня же жизнь просто расцвела новыми красками, просто случились Пасха, Масленица и Новый год одновременно. Я чего только не передумала и не придумала себе за эти два месяца: боялась, что редкофандом, несмотря на конкурс, не будут читать вообще, боялась, что своими неаккуратными словами спровоцирую срач, боялась, что меня проклянут за жестокость, не поймут... В общем, огромное спасибо! |
|
 |
|
|
Аноним
Но взлетело же! Спокойно. Всё страшное уже позади. |
|
 |
|
|
Две любимые дорамы в одном фанфике - это ж надо так попасть! Проглотилось на одном дыхании. И я даже не знаю, что выделить прежде всего. То ли то, что читалось легко несмотря на полное незнание корейской истории (сунулась я туда после дорам, чувствовала себя как Ын Су - куча незнакомых имен и только), то ли Чхве Ыя - Личность с большой буквы. Человек, он, конечно, тяжелый, но правитель достойный, тем более в Корё. То ли нефритового императора (обожаю), то ли финал - драматичный и захватывающий. Всё прекрасно. И свет надежды в конце.
|
|
 |
|
|
Уважаемый автор! Просто позвольте выразить вам восхищение за этот труд. Это ж сколько надо знать, и как глубоко быть в теме. Читается на самом деле на одном дыхании. Это уже не уровень "фанфик". Это исторический роман. Спасибо.
|
|
 |
|
|
Присоединяюсь к тем читателям, кто восхищен вашей историей. Читается на одном дыхании, невзирая на то, что я не знаю истории, и не видела ни одной корейской дорамы.
Спасибо. |
|
|
|
|
Mangemorte
NAD Mурзилка Спасибо, спасибо, тысячу раз спасибо за высокую оценку. Я очень давно занимаюсь этим историческим периодом, прочитала много книг, изучая матчасть, и рада, что моя работа вам понравилась. Я уже подумываю о том, что литературное образование будет мне не лишним) |
|
|
|
|
Ого, ребята.
Шалость однозначно удалась! |
|
 |
|
|
Цитата сообщения fadetoblack от 08.04.2018 в 10:45 Херасе деанончег! Крутокруто, молодцы! Спасибо))) |
|
|
|
|
Читатель 1111
Несмотря на рейтинг, у вас великолепный фик. Пишите еще. Я подписалась на оба фандома. Пересмотрю и буду ждать фики. |
|
|
|
|
Хехехеххе, я то думала читатель начал писать в одно лицо и засиял, а тут он опять соавторит!)))
Не принижая заслуг - но когда в новостях появилдось "читатель 1111 признался в авторстве фанфика "Демон клана Чхве"" - я немножко офигела. Ну хоть я не настолько ошибаюсь в людях) Благодарю за этот исторический экскурс, было очень интересно. |
|
|
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
Популярное
VKontakte
WhatsApp
Telegram
Отключить рекламу