Семейные тайны (джен)

Пачки свежеотпечатанных листовок выглядели устрашающе.

— Ты пойдёшь к собору святого Иоанна Богослова, — сказала Мэри Лу, вручая первую пачку Модести. — Ты отправляйся на угол пятьдесят девятой и Централ Парк Запад, — продолжала она, отдавая Честити ещё более увесистую пачку. — А ты ступай к парку Маркус Гарви, — добавила Мэри Лу, и Криденс схватил листовки, предназначенные ему. — И не возвращайтесь, пока все не раздадите! А я сегодня пойду искать типографию, которая согласится напечатать брошюры, эта запросила слишком дорого. Буду поздно.

Её дети стояли перед ней в ряд, не выказывая никакого недовольства, хотя идти им предстояло далеко, как и ей. Они прекрасно понимали важность своей миссии и, как бы Мэри Лу порой ни ругала их, она была уверена, что они растут добропорядочными христианами.

— Идите с Богом, — сказала она и выпроводила их на улицу.

* * *

Свою пачку Честити утрамбовала в мусорную урну и поспешила в сторону, совершенно противоположную той, куда ей было велено отправляться. Она кокетливо поправляла воротничок своего скромного платья, едва ли не подпрыгивала на ходу, шла, с любопытством поглядывая по сторонам и любуясь собой в витринах; в общем, делала всё то, что делает любая девушка, спешащая на свидание, и что на самом деле ей было категорически запрещено.

Но слова "разврат", "неприличное поведение", а также "смирение" и "скромность" она выбрасывала из головы, стоило только ей остаться одной. Матушка ни о чём не догадывалась, с Криденсом было не о чем разговаривать, а Модести до сих пор удавалось благополучно обвести вокруг пальца. Её брат и сестра во всём слушались мамочку, раздавали листовки, молились и совершенно не думали своими мозгами. То ли дело она, хитрая лиса, которая дома напускала на себя вид святоши и потому была маминой любимицей! Немудрено, что из всей семьи только она и наслаждалась жизнью по-настоящему.

Лэнгдон ждал её на условленном перекрёстке, нетерпеливо посматривал на часы и расхаживал туда-сюда. Честити бросилась ему на шею, обняла и при всём честном народе впилась в губы поцелуем. Нью-йоркцы предпочитали не замечать такого вопиющего безобразия, спеша по своим делам, а ей нарушение приличий слишком остро щекотало нервы, чтобы можно было от такого отказаться.

— Дорогая! — воскликнул Лэнгдон, обнимая её. По его виду можно было догадаться, что вчера он опять пил, но Честити это не смущало. Если у мужчины большой и стоячий, мелочи можно и пережить. Вот когда перестанет стоять, тогда можно переключиться на его брата, может, размеры у них и похожи. А с женой можно что-нибудь придумать, дура, что ли, Честити, чтобы упускать такое.

— Купишь мне хот-дог? — спросила Честити, едва они успели приветствовать друг друга. — Умираю с голоду, сегодня был только постный завтрак, ненавижу капусту!.. Ты мой бог! — простонала она, впиваясь зубами в запретную пищу. Лэнгдон расцвел, глядя, как она облизывает горчицу с губ.

— Ну, куда пойдём? — спросил он. — Хочешь в синематограф или предпочтёшь сразу главное блюдо? Могу снять номер в гостинице, и...

— Есть идея получше, — промычала Честити с набитым ртом. — У меня сегодня никого нет дома. Хочешь меня на столе моей матушки? Я потом буду смотреть, как она сидит за ним и ничего не подозревает.

Лэнгдон разразился счастливым смехом.

— Поражаюсь, как при таком воспитании в тебе нет ни капли стыда! — сказал он, отсмеявшись. — Что же, если тебя эта мысль приводит в такое... волнение, если ты понимаешь, о чём я, то почему бы и нет? Хоть посмотрю, какова изнутри ваша церковь. Хм, в церкви я ещё не... Тебя это правда не смущает?

— Ни капельки, — ответила Честити, приобнимая его, и жарко прошептала ему на ухо: — Надеюсь, ты не забыл купить эти штучки?

— Целую дюжину! — возмутился Лэнгдон. — Ну, ты доела? Идём скорее!

С оглядкой они прошмыгнули в церковь, и Лэнгдон остановился посередине, рассматривая потолок, забранные окна и галерею наверху.

— А это и есть стол твоей матушки? — спросил он, указывая на стоящий чуть в стороне от центра помещения стол, на котором были разложены бесхитростные письменные принадлежности и лежала неизменная Библия.

— И есть, — подтвердила Честити, и Лэнгдон, хитро ухмыльнувшись, подтолкнул её к нему.

— Ай, что ты делаешь? — шутливо отбивалась Честити, пока он, посадив её на край стола, уткнулся носом ей в шею и принялся расстёгивать платье. — Ай, хи-хи-хи, щекотно! — смеялась она, обвивая его руками за шею. — Ты точно не забыл эти штучки? А то знаешь что будет, если...

— Знаю, дорогая, — шумно выдохнул Лэнгдон ей в ухо и, отчаявшись справиться с пуговицами, задрал ей подол, оглаживая ногу, обтянутую кружевным чулком. Если бы Мэри Лу увидела такие на дочери, немедленно сожгла бы их, а её бы поставила коленями на горох, но Честити отлично хранила свои секреты.

— О-о-о, Лэнгдон... — простонала Честити в перерыве между поцелуями. Лэнгдон попеременно то тискал её грудь через одежду, то гладил бёдра, добираясь до самого сокровенного. В который раз Честити порадовалась, что матушка считала, будто ношение нижнего белья возбуждает в девушке низменные чувства. Сейчас его отсутствие приходилось как нельзя кстати, а низменные чувства уже торжествовали, несмотря ни на что.

— Возьми меня! — задыхаясь, прошептала она и откинулась назад, обхватывая Лэнгдона ногами. Он потянулся расстегнуть штаны, и в этот момент слуха Честити достиг звук открывающейся наружной двери.

* * *

Криденс нашёл в переулке выброшенную шляпную картонку и запихнул всю пачку листовок туда. Крышка не желала закрываться, но этого ему и не надо было, он и так знал, что скоро пойдут дожди, проклятые листовки размокнут и превратятся в слипшийся бумажный ком. Вряд ли Мэри Лу найдёт их здесь, да даже если и найдёт, у неё будет целых три подозреваемых, а там уж Криденс сумеет выкрутиться.

Он прошагал по переулку туда-сюда, засунув руки в карманы и нервно осматриваясь по сторонам, прошёлся взглядом по грязным стенам, по куче мусора у одной из них. Из мусора выбралась крыса и нырнула в шляпную картонку с листовками. Криденс усмехнулся и развернулся на каблуках, чтобы пойти в обратную сторону. Его сердце быстро колотилось, в животе всё сжималось от предвкушения и от осознания своей постыдной тайны. Мама и сёстры не догадываются, какой он страшный грешник и какое удовольствие получает от своего греха. Незачем им это знать. Модести, послушное и наивное дитя, не сумеет хранить тайну, святоша Честити тоже разболтает маме — ради блага самого Криденса, и он будет наказан. Может быть, его даже отдадут в дом для умалишённых на лечение. И даже мистер Грейвз не сможет ничего сделать и вытащить его оттуда.

— Давно ждёшь, маленький развратник? — раздался совсем рядом мягкий голос мистера Грейвза, и Криденс вздрогнул от неожиданности.

— Мистер Грейвз, сэр! — выдохнул он, держась за сердце. — Разве можно так подкрадываться?

— Несомненно, можно, — ответил тот, невесомыми касаниями дотрагиваясь до его лица. — Ты очаровательно пугаешься.

Криденс стоял, дрожа от нетерпения, ожидая поцелуев, жадно вдыхая запах одеколона, тонкий с возбуждающей горькой ноткой. Мистер Грейвз восхищал его целиком, от вычурных запонок до красной строчки на пальто, от тщательно уложенных волос до носков начищенных ботинок. Мистер Грейвз был божеством, которое снизошло до простого смертного, и Криденс при каждой новой встрече не верил своему счастью, а потом не верил, что всё происходит наяву.

Поцелуй ему достался скоро, долгожданный и властный. Смелея, Криденс положил ладони мистеру Грейвзу на грудь, хотя втайне боялся запачкать его типографской краской, прижался как можно теснее, всем телом.

— Мистер Грейвз, сэр... — простонал он ему в губы. — М-м-м...

— Ты сегодня что-нибудь сегодня скажешь, кроме этого? — поинтересовался тот, отстранившись.

— Да, сэр, — потупился Криденс. — Я буду говорить все те ужасные вещи, которые вам так нравятся.

— Тебе тоже нравятся, — ободряюще улыбнулся мистер Грейвз, легко касаясь его подбородка, чтобы не опускал голову. — Иначе бы ты не богохульствовал каждый раз в своей неповторимой манере... О, да я смотрю, ты уже на всё готов?

Со всем бесстыдством, на которое был способен, Криденс потёрся о его бедро, показывая, что это действительно так.

— У меня дома никого нет, — сказал он, прерывисто дыша. — Мама ушла, нас всех отправила в разные места. Сёстры не посмеют вернуться, пока все листовки не раздадут... Вы не боитесь узких постелей, мистер Грейвз?

— Если к ним прилагается молодой горячий любовник, то ни чуточки, — совершенно серьёзно ответил тот. — Я готов драть тебя хоть на столе, хоть на голом полу... Так, а вот теперь тебе совершенно точно придётся нести пиджак на локте.

— Это всё вы, — со стыдом и удовольствием прошептал покрасневший Криденс, снимая пиджак. — Нечего говорить всякое, когда мы на улице! Идёмте!

— Может, сначала хочешь есть? — озабоченно спросил мистер Грейвз. — Сейчас пост, если не ошибаюсь, ваша матушка лютует, так ведь?

— Нет, спасибо, сэр, — отмахнулся Криденс. — Какая еда, когда здесь вы? Дождаться не могу...

Шли они не рядом, всё же Криденс боялся досужих толков, соседи могли увидеть его с роскошным джентльменом, а там слухи дошли бы до мамы. Но в двери церкви они вошли уже вместе, и пиджак можно было не придерживать. В полутёмном предбаннике мистер Грейвз обхватил Криденса за пояс и смачно поцеловал; так они и ввалились внутрь. Прижатый к захлопнувшейся двери, Криденс вовсе не протестовал, охотно отвечая на поцелуй, и даже пару раз громко застонал.

— Кхе-кхе, — явственно произнёс кто-то с той стороны, где стоял стол Мэри Лу, и Криденс оцепенел, едва не откусив мистеру Грейвзу язык.

* * *

Модести была умна и потому выбросила листовки не в урну на заднем дворе и даже не в урну на углу, а прошла целый квартал. По дороге она вытаскивала из пачки по одной-две листовки и швыряла их на тротуар, чтобы мама, если увидит, решила, что она начала раздавать их сразу у дома, просто люди, прочитав, их тут же выбросили.

Потом она вернулась к дому и стала ждать. Очень скоро в поле её зрения появился Бен Каховски по прозвищу Пиявка, девятилетний беспризорный мальчишка, чья физиономия щедро была украшена разводами грязи и сверкала свежим фингалом. Именно с такими мама запрещала водиться, но что поделать, если с такими было интереснее всего? У Бена всегда находились всякие интересные штуки вроде гильзы от патрона с войны или стеклянного шарика, а однажды Модести выменяла у него калейдоскоп на пузырёк туши. Тушь она выкрала у мамы из стола и отлила в пузырёк столько, чтобы не было заметно. Калейдоскоп она тут же продала другому мальчишке за целый доллар и проела его в тот же день.

Если бы Криденс или Честити увидели её с Пиявкой, Модести пришлось бы плохо, чистюля и аккуратистка Честити терпеть не могла грязных мальчишек, а Криденс, который вечно подлизывался к маме, немедля бы всё ей рассказал, чтобы пресечь в сестре преступные наклонности. Да они бы соревновались за право настучать на неё!

— Принёс? — грубо спросила Модести, уже видя, что Пиявка тащит закрытую газетой корзину.

— Чтобы я ещё хоть раз! — зло выплюнул он. — Вот твой петух, он мне все руки исклевал! Гони плату, святоша!

— Я тебе не святоша, — фыркнула Модести и запустила руку в карман передника. Пиявке в руки перекочевала коробка наполовину изрисованных цветных мелков, резиновый мячик, два окурка толстых сигар и крошечный ножичек. — С меня ещё жратва, когда будет, — обещала она, с удовольствием произнося запретное дома грубое слово. — Приходи во вторник, зажму для тебя вторую порцию.

— А сможешь? — усомнился Пиявка. — У тебя же мать суп разливает, и брат всегда рядом.

— Не переживай, — важно ответила Модести. — Криденса обмануть — раз плюнуть, он дальше своего носа ничего не видит. А с мамой что-нибудь придумаю. Научишь меня плеваться через дырку в зубах? У меня уже второй шатается.

— Научу, когда выпадет, — сказал Пиявка. — Зачем тебе чёрный петух?

— Не твоё дело! — ответила Модести. — Проваливай отсюда.

Она вбежала домой и пошла к себе в комнату, вытащила из-под кровати заранее приготовленный кухонный нож и волшебную палочку, поставила корзинку на пол и достала из неё осоловелого петуха.

— Абракадабра! — прошептала она, дрожа от предвкушения. — Пусть страшное проклятие падёт на... на головы тех, кто меня не любит! Пусть Честити подавится, пусть мама упадёт, пусть Криденс...

Модести не договорила. Ей послышался внизу какой-то шум и даже голоса, и она, насторожившись, выглянула за дверь, так и не выпуская из рук петуха. Палочку и нож она сунула в карман.

* * *

— Господи! — вырвалось у Криденса.

— Мамочки! — слабым голосом сказала Честити, цепляясь за плечи Лэнгдона, который поспешно поддёрнул её подол вниз, а сам прикрыл пах рукой.

— Ты... с мужчиной! — потрясённо произнёс Криденс.

— Ты тоже, — заметила Честити, потрясённая не меньше него. — Ты что, содомит?!

Криденс взглянул на Лэнгдона, потом на Грейвза, как будто в поисках ответа, и признался:

— Да... Я думал, дома никого нет.

— Я тоже думала, — проговорила Честити. — Дорогой, извини, я правда не знала...

— И что ещё вы друг о друге не знаете? — спросил Грейвз, переглядываясь с Лэнгдоном, который явно давил смех. У Грейвза дрожали губы — он тоже едва сдерживался.

— Ко-ко-ко! — раздалось откуда-то сверху, и все четверо, не сговариваясь, взглянули туда.

Модести стояла в начале лестницы, и хотя она тут же свернула петуху голову, тот успел её выдать.

— Что?! — возмущённо закричала она, видя, что попалась. — Я всего лишь учусь чёрной магии!

* * *

Лэнгдон совершенно неприлично икал от смеха, Грейвз покраснел от сдерживаемых эмоций, Криденс сидел на стуле, закрыв лицо руками, и раскачивался взад-вперёд, Честити плакала и смеялась одновременно, даже поперхнулась, а Модести тщетно пыталась спрятать зря убитого петуха за спиной, при этом помимо воли щерясь щербатым ртом. Кажется, она первая просчитала всю выгоду ситуации.

— Так ты правда не знал, что одна твоя сестра крутит романы, а другая колдует? — спросил Грейвз. Криденс только молча покачал головой.

— А ты, дорогая? — обратился Лэнгдон к Честити, которая всхлипывала у него на плече.

— Нет! — проговорила та. — Я думала, я одна в этой семье делаю то, что хочу!

— И я не знала, — сказала Модести, хотя её никто не спрашивал. — Я думала, вы оба святоши, а вы блудница и содомит! Хорошо, что я ведьма, а то бы умерла от отвращения.

— Может, ты нас представишь? — попросил Грейвз Криденса. — Чтобы соблюсти хотя бы видимость приличий?

Криденс поднялся, растрёпанный, с покрасневшими глазами.

— Мой любовник, мистер Персиваль Грейвз, — сказал он. — Сэр, это мои сёстры Честити и Модести.

— Мой любовник, мистер Лэнгдон Шоу, — в тон ему ответила Честити. — Мой брат Криденс, моя сестра Модести. Ничего, что она всё это слышит?

По виду Модести было понятно, что пытаться отправить её в комнату было бы бесполезно.

Мужчины пожали друг другу руки, и воцарилась растерянная тишина.

— Ты бы хоть на кухню этого петуха отнесла, что ли, — сказала Честити.

— На кухню нельзя, мама спросит, откуда он и почему чёрный, — быстро возразила Модести. — Сбегаю к соседям и продам им.

Она убежала на улицу. Тишина всё длилась.

— Ну и семейка у вас, — сказал наконец Лэнгдон. — Мне нравится, она веселее, чем моя.

— Куда уж веселее, — мрачно откликнулся Криденс. — И что теперь делать?

— Если ты... — проговорили они хором с Честити и подозрительно уставились друг на друга.

— Вам не кажется, что если кто и будет теперь серым кардиналом, так это малявка? — подсказал Лэнгдон. — Мне уже начинать откладывать деньги ей на сладости и новых петухов? Мистер Грейвз, вы в доле?

Никто не успел ему ответить, ворвалась не на шутку перепуганная Модести, всё ещё с петухом.

— Мама идёт! — закричала она писклявым от страха голосом. — Бегите, прячьтесь!

Грейвз и Лэнгдон переглянулись снова.

— Ещё чего! — рубанул Грейвз. — Сколько можно?

Он упал на стул и рывком утянул Криденса на себя так, чтобы он сел ему на колени. Ошарашенный, тот попробовал вырваться, но потом со всем отчаянием поцеловал его.

— А почему бы и нет? — спросила Честити и сама запрыгнула на стол. — Дорогой, быстро сюда!

Модести в панике осмотрелась вокруг и не нашла ничего подходящего, чем можно было бы впечатлить Мэри Лу. Тогда она повернулась к обеим парам спиной, швырнула петуха на пол и выхватила волшебную палочку.

— Абракадабра! — завыла она дурным голосом. — Прииди, Сатана! Абракадабра, абракадабра!

Дверь отворилась.

* * *

Честити махала раскрытой Библией, Криденс побежал на кухню за водой.

— Получилось, получилось! — пищала Модести, но её никто не слушал. Грейвз держал бездыханную Мэри Лу за руку и считал пульс. Та упала прямо на пороге, едва поняв, что происходит.

— Мы осиротели! — всхлипывала Честити.

— Боюсь, что нет, — заметил Грейвз.

Мэри Лу пошевелилась.

— Дети... — слабым голосом произнесла она. — Изыди...

Вернулся Криденс с водой.

— Мисс Бербоун, как вы себя чувствуете? — участливо спросил Лэнгдон.

— Мне нехорошо... — простонала Мэри Лу и села с помощью Грейвза. — Что я сейчас видела?

— Ну, мы немного развлекались... — виновато сказала Честити.

— Можно сказать, у нас была небольшая оргия, — скромно признался Криденс. — Мы думали, ты не придёшь до вечера...

Внешняя дверь открылась, и все пятеро в ужасе застыли — кто ещё идёт?!

— Милая! — раздался в предбаннике мужской голос. — Ты уже отправила детей куда подальше?

— Папа?! — потрясённо проговорил Лэнгдон.

— Уже десять, — продолжал Генри Шоу-старший, появляясь в церкви. — Ты готова? Мы собира...

Он застыл напротив всей мизансцены.

Мэри Лу застонала и снова без сознания легла на руки Грейвзу.

— Мама? — шёпотом спросила Модести. — Вот это здорово!