Проклятые дети - работа над ошибками. Часть I - Открытия (джен)

В отличие от разговора с директором, разговор с Гермионой затянулся надолго. Она попросила Невилла оставить её наедине с Альбусом и Скорпиусом, предложила им сесть, сама же осталась стоять. Долго собиралась с мыслями, и, наконец, начала:

— Макгонагалл не отчитывала меня так с тех пор, как поверила, что я в одиночку пошла против горного тролля. Роуз отстранена от занятий на полгода, Рон уже забрал её домой. Она… наговорила нам ужасных вещей, не думала, что в её голове творится такое. Завтра я подам в отставку с поста министра…

— Что?! — изумился Альбус. — Но, Гермиона…

— Не нужно, Альбус, — прервала она его, выставив перед собой ладонь как защитный экран, и Альбус немедленно замолчал. Гермиона продолжала, нервно расхаживая по кабинету. — Это зашло слишком далеко. Я не хочу быть отличным министром и неудавшейся матерью. Не хочу, чтобы с моей семьёй случилось то, что случилось с Краучами, — Альбус нахмурился, но Скорпиус шепнул ему: «Я потом тебе расскажу». — То, что произошло с Роуз, во многом моя вина — меня не было рядом, когда я была ей нужна. И теперь я хочу, с вашей помощью, кое-что понять, — она остановилась посреди кабинета и внимательно уставилась на друзей: — Когда вы использовали маховики времени, — при этих её словах Скорпиус поёжился, но она не обратила на это внимания, — в одной из реальностей, как вы рассказывали, я была преподавателем Защиты от Тёмных Искусств.

— Да, и вела себя при этом так, словно хотела отобразить их все разом в своей персоне, — скривился Альбус. — Мне от тебя жутко доставалось.

— Вот об этом я и хотела поговорить! — закивала Гермиона. — Что со мной произошло? Ну, я понимаю, мы с Роном не были вместе по какой-то странной причине…

— Потому, что вы не пошли на бал с Виктором Крамом, — спокойно ответил Скорпиус, а Альбус отвёл глаза.

— Альбус, — прищурилась Гермиона. — Мне кажется, ты что-то недоговариваешь. Мы с Роном… У нас была долгая история до того, как мы начали встречаться, и Виктор Крам — не единственный, к кому он меня ревновал, да и до меня у Рона была подружка, которая держалась за него весьма цепко, так что я не понимаю, как…

— Ты побоялась, что это разрушит твою начинающуюся карьеру, — выпалил Альбус.

— В каком смысле? — не поняла Гермиона.

— Откуда ты знаешь? — заинтересовался Скорпиус, поскольку раньше об этом не слышал.

— Я подслушал один разговор, — признался Альбус. — Я хотел найти тебя, поговорить спокойно, объяснить всё про хроноворот, про наш мир. Стащил у Джеймса мантию-невидимку. Шёл за тобой, когда ты вышла из замка и направилась к Гремучей иве. Стояла там и курила, а я…

— Я делала что?

— Курила, да. Там ты постоянно это делала. Дальше рассказывать?

— Да, пожалуйста, — Гермиона, кажется, была поражена фактом своего курения гораздо больше, чем тем, что стала одним из самых злобных преподавателей за всю историю Хогвартса.

— А я, — продолжил Альбус, — стоял и набирался смелости с тобой заговорить. И тут появился Рон. Для моего выхода на авансцену это было явно неподходящее время, но я должен был разобраться, где и как всё испортилось, поэтому остался и подслушал. Вы говорили, много, сложно, то ругались, то соглашались друг с другом… Из всего сказанного, и из того, что я выяснил потом, задавая вопросы на основе того, что услышал, я понял, что трещина в ваших отношениях пошла оттого, что тебе в какой-то момент показалось — Рон будет тянуть тебя назад, не даст тебе добиться успеха, о котором ты всегда мечтала. Ты боялась превратиться в подобие бабушки Молли, говорила, что между тобой и Роном никогда не было ничего романтического — что вы как брат и сестра, что ради тебя он не смог бы сделать ничего значительного и сам бы ничего не добился в жизни, и тебе бы не дал.

Ты призналась, что это, скорее всего, было ошибкой — не зря судьба тебя так наказала, когда ты начала делать карьеру: в Департаменте по взаимодействию с волшебными существами тебе поручили связи с гоблинами — а они тебя на дух не переносили после ограбления Гринготтса. Издевались над тобой, подставляли тебя так, что, начальство было вечно недовольно. Из-за множества выговоров, тебя не повышали, не брали в другие отделы. Да ещё Люциус Малфой снова нашёл пути договариваться с Министерством, и для тебя там стало совсем невыносимо. Ты не знала, куда пойти, и тогда Макгонагалл предложила тебе должность в Хогвартсе. Правда, единственной свободной вакансией в тот момент была Защита, ты её не любила, но согласилась — из всех вариантов отступления этот был наименее позорным. Это всё было настолько личным, и так запутанно, что я не мог рассказывать при всех, и тебе, Скорпиус, не сказал. Поэтому, когда мы пытались во второй раз спасти Седрика, я придумал тот дурацкий фейерверк: «Рон любит Гермиону» — я подумал, что это будет и романтично, и безрассудно, и ты перестанешь думать, что Рон ни на что для тебя не способен.

— Готова спорить, это не сработало, — вздохнула Гермиона.

— Не сработало, — подтвердил Скорпиус. — В той, чёрной реальности, где победил Вольдеморт, вы с мистером Уизли провели больше двадцати лет вместе в сопротивлении, но были очень удивлены, когда я сказал, что в нашем мире вы женаты.

Гермиона печально улыбнулась:

— А мне-то всегда казалось, мы слишком предназначены друг для друга. Настолько, что это даже немного грустно.

— Гермиона, я не зря тебе это всё рассказал? — осторожно спросил Альбус, увидев, что она сильно расстроена.

— Не зря, конечно. Это неприятная сторона меня. Тёмная сторона. Мой мистер Хайд. Рон всегда помогал мне держать его под контролем, пусть даже за счёт того, что сам был готов порой творить невесть что по принципу «цель оправдывает средства». Я спорила с ним — так нельзя! — и вместе с этим спорила собой. Но, видимо, то, что я так подавляла в себе, каким-то образом передалось Роуз.

Я была поражена, когда она заявила нам сегодня, что не считает себя ни в чём виноватой, — Гермиона сжалась и обхватила плечи руками, — она, мол, действовала так, чтобы быть достойной меня, она дочь министра, дочь самой выдающейся ведьмы своего поколения! Она не может показывать, что у неё есть хоть какие-то слабости! И если для этого нужно, как она выразилась, «быть изобретательной» — так тому и быть. И — самое страшное — она сказала, что действовала так же, как я, и я даже не могла ей возразить. Я действительно однажды, чтобы помочь Рону выиграть вратарские отборочные, наслала Конфундус на человека, который в этот момент был высоко в воздухе, на метле. Я заколдовала пергамент с фамилиями членов А.Д. так, что любой, кто выдал бы нас, покрылся бы этими дурацкими прыщами…

И ведь самое паршивое — когда я заставила всех подписаться, я не предупредила о последствиях. На тот момент в нашем собрании не было ничего незаконного, и это казалось безопасным — мало ли, расписался в том, что хочешь участвовать в кружке по углубленному изучению предмета. Но потом — когда Амбридж запретила все общества, кроме лично ею одобренных, — я должна была спросить об этом снова, составить новый список. Одно дело — согласиться пойти на незапрещённый кружок, другое — идти против установленного, пусть и глупого закона. Я уверена, если бы я спросила Мариэтту ещё раз, после запрета Амбридж, она бы отказалась участвовать — она и в первый-то раз подписывать не хотела, её подружка убедила. Она никогда бы не узнала про наши собрания в Выручай-комнате, не выдала бы нас. Не ходила бы больше года с надписью «Ябеда» на лице. Тогда мне казалось — справедливое возмездие! Только сейчас понимаю, что моя семья была в безопасности, а мать Мариэтты зависела от Амбридж. Зато Роуз, похоже, прекрасно всё это понимает, только привыкла считать меня героиней, и думает, что это всё — правильно. Мне придётся приложить много усилий, чтобы показать ей, что успех, к которому она так стремилась, — вовсе не главное в жизни.

— Ты поэтому хочешь подать в отставку? — тихо спросил Альбус, ошарашенной её долгой, похоже, предназначавшейся больше себе, чем им, речью.

— Да, — согласилась Гермиона. — Я хочу, чтобы Роуз видела — она, её образование, её воспитание, для меня важнее любых постов, даже самых высоких.

Альбус кивнул, показывая, что он понимает её, и посмотрел на Скорпиуса. И испугался — его друг был бледен, его глаза странно мерцали, взгляд был обращён вглубь себя, он плотно сжал губы, и, казалось, дышал через раз.

— Скорпиус? — окликнул его Альбус. — Что с тобой?

Тот вздрогнул, напуганный тем, что его состояние было замечено, посмотрел на Альбуса, затем согнулся пополам и уронил голову на ладони. Альбус схватил его за плечо, Гермиона кинулась к ним и опустилась перед креслом Скорпиуса на колени. Они тормошили его, звали по имени, пытались заглянуть в глаза, и наконец он выпрямился — его лицо было мокрым от слёз, как плотину прорвало.

— Простите, — выдохнул он. — Я думал, я смогу держать это в тайне, но… У меня просто сил больше нет.

— Рассказывай, — коротко потребовала Гермиона.

— В этой истории с маховиками… В той реальности, где победил Вольдеморт… — он замолчал, не находя слов.

— В твоём рассказе об этом было что-то странное, — нахмурилась Гермиона, поднимаясь. — Я помню, меня поразило вот что: ты сказал, что всё пошло прахом из-за того, что Седрик убил Невилла, Невилл не убил змею, поэтому Гарри проиграл. Но тут концы с концами не сходятся.

Скорпиус закивал:

— Да, и это тоже, — и снова замолчал.

— Тебе будет легче говорить, если я буду задавать вопросы? — спросила Гермиона и наколдовала себе стул напротив Скорпиуса. Скорпиус кивнул ещё раз, и она продолжила: — Итак, ты представил дело таким образом, что до момента убийства Нагини всё совпадало с нашей реальностью, но в нашем мире Невилл убил змею уже после того, как Вольдеморт убил Снейпа. Как могло получиться, что в той реальности он жив? Значит, что-то пошло не так намного раньше?

— Да, — подтвердил Скорпиус. — Это имеет отношение к Дарам Смерти. Вы — другая вы — за это себя упрекали: когда на свадьбе Билла и Флёр вы встретили Виктора Крама, вам стало стыдно за свой давний отказ пойти с ним на бал — вы подозревали его, а из всех чемпионов настоящим злодеем в том мире оказался Седрик. Вам хотелось как-то извиниться перед Крамом, и вы почти весь вечер его слушали. А он рассказывал о Гриндельвальде, в том числе, о его символе, который носил в качестве украшения один из гостей, и Крам убедил вас, что этот символ — абсолютное зло, что глядя на него, нормальный человек, знакомый с историей, испытывает ужас.

Потом вы увидели этот символ в книге сказок Биддля, но к тому моменту у вас уже была биография Дамблдора, написанная Скитер, где говорилось о связи Дамблдора с Гриндельвальдом, и вы решили, что знак — это предостережение: ни в коем случае нельзя связываться с тем, о чём говорится в сказке. Вы говорили, после разговора с Виктором для вас этот треугольник был чем-то вроде маггловского знака… Радио… Радиоподвижный?

— Знак «радиоактивно», да, в чём-то похоже, продолжай.

— В общем, это настолько испугало вас, что вы даже не стали говорить об этом Гарри. Вы трое не ходили к Лавгудам, ничего не знали о Старшей палочке — эту часть истории вы мне сами рассказали.

А от Снейпа я узнал, что Седрик первым обратил особое внимание на то, как Вольдеморт одержим волшебными палочками, и очень хотел проявить себя. Он помнил, что палочку Крама изготовил некто Грегорович. Именно Седрик — ещё до того, как об этом подумал Вольдеморт, отправился на поиски Грегоровича. Он действовал хитрее, возможно потому, что на самом деле никогда никого не хотел убивать, скорее всего, наслал на Грегоровича Империус и узнал о судьбе Старшей палочки гораздо больше, чем Вольдеморт в нашем мире. Самое важное — Грегорович нарисовал ему эту палочку, и Седрик вспомнил, что видел её прежде — у Дамблдора. Когда Вольдеморт получил эти сведения, он лично допросил и Грегоровича, и Олливандера, и выяснил, что главное — это не убить предыдущего хозяина палочки, а отнять её в бою.

Он не хотел убивать Снейпа — сам Снейп говорил об этом так, — Скорпиус попытался изобразить типично снейповские интонации: — «Вольдеморт заставил Драко сражаться с ним, измотав его почти до смерти, затем, наконец, произнёс обезоруживающее заклинание, и Старшая палочка подчинилась ему. Потом он улыбнулся мне — заметь, этого зрелища уже достаточно, чтобы смерть виделась желанным исходом, и сказал: приятно, что не придётся убивать тебя, Северус, ты — лучший из моих инструментов, самый полезный. Признаться, я в тот момент был рад, что не стал объектом эксперимента, я привык быть исследователем, а не подопытной лягушкой, но, зная последствия — я предпочёл бы судьбу дохлой рогатой жабы в руках Лонгботтома, лишь бы наш лорд тогда ошибся».

В общем, — продолжил он уже своим обычным тоном, — именно поэтому, из-за того, что у Вольдеморта была Старшая палочка, он смог убить Гарри Поттера, преодолеть заклятие любви, которое оставила на нём мать. У них, в смысле, у вас в убежище ещё был портрет Дамблдора. Он-то и напомнил, что Вольдеморт использовал для возрождения кровь Гарри, связал его жизнь со своей, поэтому он не смог бы убить его ни одной палочкой, кроме Старшей. Вы, Гермиона, в том мире очень переживали из-за того, что не разгадали загадку Дамблдора вовремя и не предотвратили это.

— Так ты из-за этого так расстроился? — удивилась Гермиона. Скорпиус решительно покачал головой:

— Нет. На моей совести кое-что похуже. Собственно, поэтому я наскоро придумал историю с Невиллом и змеёй, чтобы вы не спрашивали меня о том разговоре с другой вами, Роном и Снейпом. В этом разговоре вы не только рассказали мне про Дары Смерти, вы отказались возвращать наш мир, если при этом умрёт Снейп. Конечно, вы с Роном дружили с Гарри, вы любили его, но для вас это были семь лет, которые давно остались в прошлом. А двадцать лет после этого вы оба скрывались и выживали во многом благодаря Снейпу. Вы все стали как одна команда, или даже больше — семья. Конечно, вы ворчали друг на друга, но это было не всерьёз, и вы… Вы сказали — я не могу спасать одного друга ценой жизни другого.

Снейп с Роном пытались убедить вас, говорили, что в том мире кроме Гарри выжили многие другие, но вы прижали меня расспросами и заставили озвучить полный список погибших в Битве за Хогвартс, а я вызубрил его ещё на первом курсе. И вы, прямо скажем, не пришли в восторг от услышанного. В их мире, например, Фред Уизли не погиб в Битве за Хогвартс, и, поскольку он чистокровный, его не тронули после поражения. Близнецы ещё долго сражались в гаснущем сопротивлении, у обоих были подружки и дети от них, которых они умудрились отправить в Новую Зеландию, до того, как погибли — оба, мгновенно. И не раз перед этим оба говорили вам по секрету, что больше всего каждый из них боится остаться в живых без второго. Другая вы были вовсе не уверены, что гибель Фреда до того, как он оставил потомство, — это действительно лучше, пусть Джордж и остался жив. К тому же, Фред успел спасти Колина Криви, и тот — опять же, скрываясь, прожил ещё несколько лет, довольно насыщенных. В общем, они, вы, не знаю, как сказать, долго спорили, и, наконец, вы, Гермиона, потребовали: "Если мы поможем тебе в нашем мире, то, когда всё встанет на места, ты, Малфой, снова используешь маховик и спасёшь Снейпа в Воющей хижине".

Вы объяснили, что мы с самого начала действовали неправильно, говорили: даже если спасти человека в прошлом, а с точки зрения истории, его там быть не должно, следует сделать историю максимально близкой к настоящей, а человека забрать с собой в будущее. Да, его возраст разом увеличится на то количество лет, которое он «перепрыгнет», это может свалить с ног, но в случае двадцати лет, в отличие от, например, трёхсот, это не смертельно. И лучше так, чем смерть. Лучше было бы, если бы Седрик бесследно пропал в лабиринте, чем умер или стал Пожирателем смерти. Но вы не просто заставили меня пообещать это, вы взяли с меня Нерушимый Обет.

— ЧТО?! — возмутилась Гермиона. — Да как я могла такое сделать?

— Очевидно, — усмехнулся Скорпиус, — фамилия Малфой была у вас сильно не в чести, даже при том, что я был на вашей стороне. Вы были гораздо жёстче там — вы многое пережили за эти двадцать лет, и ваши представления о том, что такое «хорошо» и «плохо» сильно изменились.

— Да, я, похоже, везде жёстче, чем здесь, — фыркнула Гермиона. — Знали бы это мои подчинённые… Впрочем, неважно. Как был сформулирован Обет? Что ты должен сделать, чтобы его выполнить?

— Снейп сказал, что ничего. Когда вас с Роном поцеловали дементоры, и Снейп вёл меня к озеру, он объяснил — если всё получится, и тот мир, который я знаю, восстановится, Обет отменится, с точки зрения истории его просто не будет, поэтому он не остановил вас, когда вы этого потребовали. И ещё он сказал: когда я верну наш мир, я не должен буду — ни при каких условиях! — пытаться снова изменить что-то в прошлом, ни для Седрика, ни для него, ни для кого-либо ещё… Я думал, мне будет проще выполнить его просьбу — я видел, как малейшие изменения в прошлом меняют будущее, и не хотел рисковать. Но на протяжении года я иногда вспоминаю об этом, и мне становится плохо оттого, что я нарушил данное другой вам обещание. Я не могу не признать, что в чём-то та, другая вы, были правы, так же, как не могу не думать, что — окажись на моём месте друзья того парня, сына Рона и Падмы, они перевернули бы мир, чтобы он существовал. И я не уверен, что то, что мы вернули всё на свои места — это правильно.

— Ну… — замялась Гермиона, затем решилась: — Чтоб вас двоих ещё и это не мучило, он существует. Панчжу. Результат короткой семейной размолвки, обильных возлияний Рона в компании любимых писательниц и романтического настроя Падмы — никогда так не делайте! Он живёт вместе с матерью и тётушкой в Индии.

— О, — сказал поражённый Альбус. — Ага.

— Роуз и Хьюго не знают, — продолжила Гермиона, — и я буду признательна, если они не узнают этого от вас — если кто и должен им сказать, то мы с Роном. Договорились?

Альбус и Скорпиус кивнули.

— А тайн-то становится всё больше, — вздохнул Альбус.

— Но я чертовски рад — просто для разнообразия — знать, что своими действиями я не вычеркнул человека из жизни, — облегчённо заметил Скорпиус. — Спасибо, что сказали, Гермиона, для меня это действительно было важно.

— Что касается истории с Обетом… Думаю, Снейп был прав. Мордред и Моргана, ненавижу это признавать, но Снейп опять оказался прав! Такое ощущение, что «Снейп всегда прав» можно выбить на гербе школы вместо девиза! — Гермиона с удовлетворением заметила, что её шутливое ворчание вызвало у Скорпиуса улыбку. — Ты не должен переживать из-за этого, Скорпиус. Снейп первый не хотел бы, чтобы его жизнь была куплена ценой того мира, который мы получили, а игры с прошлым не проходят бесследно, мы все, увы, это знаем.

Друзья кивнули. Скорпиус выглядел намного лучше — словно скинул тяжёлую ношу.

— Ладно, — усмехнулась Гермиона. — Мы, конечно, ужасно засиделись, и мне должно бы достаться от вашего декана, но — раз я сегодня последнюю ночь министр, злоупотреблю немного властью напоследок. Я хочу услышать, что на самом деле произошло в Годриковой лощине, потому что история о том, как вы заглядывали во двор дома, находящегося под заклятием Фиделиус… — теперь помрачнел Альбус.

— Гермиона, — серьёзно сказал он. — Я расскажу тебе, как было дело, но только при одном условии: ты никогда не задашь мне этот вопрос при папе. Если этот вопрос задаст кто-то другой — ты меня прикроешь, а лучше всего придумай какое-нибудь правдоподобное объяснение, как мы это сделали. Потому что мы этого не делали, конечно, но то, как мы узнали моих дедушку и бабушку — папе лучше не знать об этом.

— Я вся внимание, — ответила удивлённая Гермиона.

— Мы добрались до Годриковой лощины, — начал Альбус. — Отец возил нас туда с Джеймсом несколько раз, я помнил, где находится дом, но, разумеется, его там просто не было. Был дом Батильды Бэгшот, и сразу рядом с ним тот, что я привык считать соседним дому Поттеров. Только тогда мы вспомнили про Фиделиус. Разыскивать Питера Петтигрю, самого хренового Хранителя тайны в истории магии, сама понимаешь, у нас возможности не было. Мы остались неподалёку и стали ждать. Внезапно на дороге появилась пара — мы даже не заметили, откуда они взялись, но точно не аппарировали. Совсем незнакомые люди, но у них была коляска, и поэтому я обратил на них внимание. Мы пошли следом за ними, и поняли, что это и есть мои бабушка с дедушкой, вероятно, под Оборотным зельем.

— Как вы это поняли? — по бегающим глазам Альбуса Гермиона догадалась, что они подбираются к сути. Альбус посмотрел на неё, скривившись, словно от боли:

— Они ругались. Довольно тихо, но я всегда таскаю в карманах эти новые удлинители ушей, которые делает Рон — те, что просто надеваются на ухо, без всяких проводов, они маленькие, дешёвые, и я стараюсь, чтобы у меня всегда было их много — с моим «талантом» к учёбе это иногда бывает полезно.

— Ясно. Так о чём они спорили?

— Бабушка упрекала дедушку в том, что он стал невыносим, а он говорил, что ему невыносимо сидеть взаперти, и что ей не стоит вмешиваться со своими нотациями, если ему с друзьями захотелось вспомнить весёлые деньки. Тогда она рассердилась ещё больше, сказала: если бы она знала, что именно он понимает под весельем, и как страдал от их развлечений некий Сев — я не сразу сообразил, что это она про Снейпа — она бы гораздо больше поддерживала его, и, вероятно, не связалась бы с Джеймсом. Она фактически обвинила дедушку в том, что он толкнул Снейпа к тёмным искусствам как к способу защититься от их «шуток», и что это отвратительно. Понимаешь теперь, почему я не хочу, чтобы папа об этом узнал?

— Да. Не думаю, что Гарри стоит это слышать, — согласилась Гермиона.

— Больше всего, — горячо продолжил Альбус, — я боялся, что он захочет увидеть, как родители гуляют с ним — в смысле, если бы я просто сказал про прогулку, без подробностей. Боялся, что он попросит меня слить воспоминание в Омут Памяти. Поэтому я придумал историю с тем, как бабушка его кормила — у нас есть такая фотография, я думал, если представлю себе это как следует, смогу выдать за нужное воспоминание. Только потом сообразил про Фиделиус.

Мы следовали за ними до детской площадки, там они достали ребёнка из коляски, но, если бы я не знал, что это папа, я бы его ни за что не узнал. Он был в шапочке и в таких очках для детей, знаешь, на верёвочке, они чуть темнели на солнце. И, понятное дело, никакого шрама. Зато я узнал то злополучное одеяльце, из-за которого поругался с отцом. Мы его стащили, думали быстро всё провернуть в доме Батильды и успеть вернуть его до того, как они пойдут домой с площадки, но…

— Было ещё какое-то «но»?

— Ага, — вступил в разговор Скорпиус. — Батильда нас застукала. Думаете, почему она не запирала двери? Потому, что у неё там были хорошие следящие чары.

— И как вы выкручивались? — нахмурилась Гермиона.

— Благодаря тому, что Скорпиус у нас невыносимый гик, — ухмыльнулся Альбус. — Он её уболтал — сказал, что он поклонник её творчества, цитировал отрывки из её учебников наизусть и всё в таком духе. Она могла бы ни о чём не догадаться, но я не додумался куда-нибудь спрятать одеяло, перед тем, как лезть к ней. Она его узнала. Был очень неловкий момент: коварное похищение детских одеялец — преступление века! Но потом Скорпиус снова её уболтал, на этот раз рассказал правду — что мы из будущего, что мы своими руками его испортили и поставили под удар, и пытаемся вернуть поток истории в правильное русло. Вернуть поток истории в правильное русло — это её проняло!

— Правда, она потребовала от нас рассказать, как она умрёт, — с сомнением проговорил Скорпиус, подозревая, что Гермиона этого не одобрит.

— И вы рассказали? — ужаснулась Гермиона.

— Да, — признался Скорпиус. — Всё, что я помнил из учебника Новейшей истории. И это одна из самых странных вещей, которые произошли с нами — ей это понравилось.

Гермиона буквально вытаращилась на него.

— Да, — подтвердил Альбус. — Она была в восторге! Знаешь, почему? Потому что попала внутрь учебника, а не на его обложку! Она сказала, что всегда мечтала об этом. Короче, открытые двери и Гриндельвальд в племянниках — далеко не самые большие её странности.

— Значит, она помогла вам? — уточнила Гермиона, тихо радуясь, что, когда она отвечала на вопросы авторов учебника Новейшей истории, она не слишком подробно описывала, во что превратилась Батильда Бэгшот после своей смерти.

Друзья согласно кивнули.

— Дала нам палочки, — сообщил Альбус, — у неё были старые. Представляешь, мне подошла старая палочка Гриндельвальда! На наличие Непростительных мы её проверили довольно тщательно — их не было, не волнуйся, Батильда сказала, что племянник забросил эту палочку сразу, как приехал, купил ещё одну у Олливандера. И, знаешь, мне, конечно, купили новую палочку после всех этих приключений, но гриндельвальдова всё равно работает лучше, а я даже не знаю, что в ней.

Гермиона поёжилась и подумала, что неплохо бы узнать у Олливандера-младшего, можно ли определить, из чего сделана палочка, не повредив ей.

— А мне досталась первая палочка Батильды, — сообщил Скорпиус. — Батильда сказала, что после того, как она перешла от практической археологии к теоретическим работам, палочка перестала её устраивать. Не знал, что такое бывает, но палочка хорошая. Потом Батильда помогла нам с одеяльцем — дала настойку, чтобы написать призыв о помощи и отнесла одеяльце соседям — вроде, нашла на дороге. Она была единственной из деревни, кто мог приходить к ним даже под действием Фиделиуса. Она сказала, кстати, что они, вроде как помирились, во всяком случае, при ней вели себя как обычно — не ссорились, говорили друг с другом нежно.

— Но лично я этого не видел, поэтому и про ссору вам решил ничего не рассказывать, — резюмировал Альбус.

— Но, могу я узнать, почему вы не рассказали хотя бы про Батильду? — строго поинтересовалась Гермиона.

— Потому, — вздохнул Альбус, — что она не хотела, чтобы «русло истории потекло в неверном направлении», — последние слова он произнёс с пафосом. — Она научила нас, как стирать память, и сказала, что мы должны сделать это с ней. А это ведь не очень законно, верно? К тому же, мы и так наделали массу ошибок, и не хотели быть наказанными ещё и за то, что всё-таки выдали себя человеку из прошлого.

— О, да, как будто это был самый большой ваш проступок в том приключении! — покачала головой Гермиона.

— Нет, но единственный, который нам удалось скрыть, — улыбнулся Скорпиус. — На самом деле, когда Альбус принялся вдохновенно врать про то, как мы увидели Лили Поттер в саду её дома, я несколько обалдел, не знал, что можно говорить, чего нельзя.

— Я, в общем, тоже плохо соображал, — признался Альбус. — Решил, чем меньше информации выдам, тем лучше.

Гермиона внимательно посмотрела сначала на одного, потом на другого:

— И вы не скажете, кто из вас применил Чары Забвения?

Они переглянулись и указали друг на друга:

— Он! — и засмеялись синхронно.

— Честное слово, такое ощущение, что вы больше братья…

— Чем настоящие братья? — подсказал Скорпиус.

— И оба дети Вольдеморта, — радостно закончил Альбус.

— Вот этого, Альбус Северус Поттер, лучше никогда не говори при своём отце, — усмехнулась Гермиона. — И при матери тоже — не стоит.

— Слухи о моём безумии сильно преувеличены, — возмутился Альбус.

— Это ты так думаешь, — поддразнил его Скорпиус.

— Это только твоё мнение, — одновременно с ним сказала Гермиона, улыбаясь ласково, как опытный целитель отделения для буйнопомешанных.

— Чёрт, — сказал Альбус, переводя взгляд с тётушки на друга. — Их двое!

* * *

Попрощавшись с Гермионой, которая вручила им по записке с сообщением о том, что их задержала сама министр по важному государственному делу (на случай, если им встретятся в коридоре дежурные старосты или учителя), Альбус и Скорпиус медленно шли к своей гостиной.

— Я думал, прошлый год был безумным, — наконец озвучил их общие мысли Скорпиус, — но этот тоже начинается… странно.

— Хотя бы нас в этом никто не обвиняет, — ответил Альбус.

— Действительно, прогресс, — согласился Скорпиус. — А как ты думаешь, Гермиона… Что с ней? Она сегодня была немножко странной…

— Она сегодня была очень странной, поверь мне, — поправил его Альбус. — Но, я думаю, она опьянена собственным решением об отставке — это же страшно, отказаться от того, к чему шёл всю жизнь. Поэтому так разговорилась с нами.

— Но почему именно с нами? — удивлялся Скорпиус. — Не с Макгонагалл, не с профессором Лонгботтомом, не со своим мужем или твоим отцом, наконец?

— Макгонагалл её отчитала, как первокурсницу, если помнишь. А что касается остальных… Я думаю, мы — единственные, кто видел её тёмную сторону, по-настоящему тёмную — не в смысле всяких смертельных проклятий и чар, а в общем смысле, какой может быть и у магглов. В том смысле, в каком это применимо к Роуз, когда страшны уже не заклятия, а сам характер. Поэтому мы понимаем то, что другие не поняли бы, и она это почувствовала. Но я рад, что ты вместе с ней тоже разговорился.

— Пожалуй, — кивнул Скорпиус. — Наверное, мне следовало давно об этом рассказать, но мне было стыдно — и от того, что я нарушил обещание, и от того, что я втайне хочу его выполнить и понимаю, что этого делать нельзя ни в коем случае.

— Брось. Если кому и должно быть стыдно, так это мне — я всё это начал, — напомнил Альбус.

— Знаешь, я думаю, что мы оба должны, так это приложить все усилия к тому, чтобы не посыпать больше голову пеплом, — улыбнулся Скорпиус. — Есть в этой жизни вещи поинтереснее.

— Это какие, например? — подозрительно прищурился Альбус.

— Например, смешные истории из жизни твоей младшей сестры, — подмигнул Скорпиус. — Расскажи что-нибудь, пока красавица ещё спящая, и не может тебе этого запретить или наслать летучемышиный сглаз!

Альбус ухмыльнулся:

— О, историй про Лили я могу тебе рассказать много, чтобы ты сразу понял, что никакая она не Спящая Красавица, а вполне бодрое и активное чудовище. Но, — продолжил он назидательно, — подумай, сын мой, не слишком ли ты торопишься? Как твой лучший друг, я вынужден констатировать, что ты можешь здорово обжечься, а как её старший брат должен тебя предупредить, что я готов сражаться за честь своей сестры не на жизнь, а на смерть! — провозгласил он торжественно, а потом обычным своим тоном продолжил: — В плюй-камни, например. В крайнем случае, в шахматы, — и снова вернулся к торжественному тону проповедника: — Так что одумайся, пока не поздно! Покайся во грехах своих!

— Каких грехах?! — рассмеялся Скорпиус. — Для справки — я твою сестру пару раз обнял, больше ничего не было!

— Как её брат, я больше ничего и знать не хочу! Но уверен, ты грешен в своих тёмных мыслях, Скорпиус Малфой.

— О, да! Ты раскусил меня, патер-Поттер, я замыслил похитить твою сестру завтра же, и предаться с ней жестокому разврату!

— Разврат в стиле Скорпиуса Малфоя — это увести её в подвал «Сладкого королевства» и вдвоём сожрать все их запасы, я правильно понимаю?

— Всё-то ты про меня знаешь… Конечно, именно так я и представляю себе настоящий разврат. А потом мы пойдём в библиотеку, листать книги липкими от сахара и шоколада пальцами!

— Мистер Малфой, да вы просто дьявольски порочны! Какой изворотливый ум, воистину, Британия не знала преступного замысла равного этому — бедняга Гай Фокс бледнеет на твоём фоне.

Посмеиваясь, они дошли до входа в подземелья Слизерина, так никого и не встретив.

— А серьёзно, — тихо спросил Альбус, когда они уже лежали в своих постелях. — Ты не думаешь, что торопишься с Лили? Нет, я не хочу тебя упрекать или отговаривать, просто это всё очень неожиданно и чересчур быстро.

— Я знаю, — прошептал Скорпиус в ответ. — Просто я, наверное, за все эти годы попыток понравиться Роуз так привык прилагать максимум усилий для минимального результата, что сейчас, когда я по привычке, с разбега, предложил Лили свидание, а она сразу согласилась… Это примерно как много лет биться головой о стену, а потом наконец-то броситься на неё — а там платформа девять и три четверти. И вместо удара ты получаешь волшебство. Понимаешь?

— Может быть, — пробормотал Альбус сонно. — Ваши метафоры, мистер Малфой, слишком туманны, они нагоняют на меня… — он тихо захрапел.

— Тебе тоже спокойной ночи, Альбус, — улыбнулся Скорпиус.