Двуликий (джен)

В Альфа Легионе всегда знали, что их примарх — это одна душа в двух телах. Истинность этого утверждения даже не ставилась под вопрос; вот только что оно значило и откуда пошло, никто не знал.

Омегон (он чаще носил этот титул) этого тоже не знал. Его старший брат Альфарий (а он чаще носил этот титул), нашедший Омегона на мертвом мире и вырастивший его, наверняка знал, но молчал.

Говорили ли так из-за того, что они были близнецами? Ну, они действительно были очень похожи. Нет, они были абсолютно похожи: одинаково выглядели, вплоть до совпадения отпечатков пальцев, и для псайкеров они тоже были совершенно одинаковыми. У них даже настоящие имена были одинаковыми.

Но всё же Альфарий был куда старше и опытнее. Омегон не мог сказать, насколько: Альфарий служил Императору с самого начала похода, скрывая своё существование до того момента, как был найден Омегон, но казалось, что он старше и этого. Что, конечно, было невероятно.

Так или иначе, Альфарий многократно превосходил Омегона в хитрости и шпионских играх. Впрочем, он обучал младшего брата, и чем дальше, тем лучше было видно, какой прекрасный разведчик обещает получиться из этого поначалу чистосердечного воина. Уже скоро он, несомненно, будет делить с братом поровну титул Альфария, и как бы не случилось так, что младший из примархов и вовсе станет носить его чаще...

И разумеется, вместе с этим Омегон становился всё лучше в разгадывании загадок. Было лишь вопросом времени, когда он наконец, исключив всё невозможное, подберет невероятный, но истинный ответ. Альфарий знал это слишком хорошо.

Однако время всё же настало слишком быстро. Однажды Омегон рассмеялся и сказал:

— Одна душа в двух телах? Я понял... а ведь неплохая шутка, — он пристально взглянул брату в лицо. — Привет... я?

— Верно, — медленно ответил Альфарий, и в его взгляде Омегон распознал глухую тоску. — Так вот всё-таки когда случился этот разговор. Я и забыл, когда он.

Омегон нахмурился:

— Что-то не так? Я ведь правильно понял, что ты — это я из будущего.

— Правильно, — он немного помолчал. — Правильно... Но тут есть нюанс. То, как я путешествую, — настоящее время тут же резануло слух Омегона, — называется дискретной контрамоцией. В конце каждого дня я перемещаюсь на два назад и таким образом вынужден проживать всё заново и в обратном порядке, с каждым прожитым днем соскальзывая всё дальше в прошлое. Я не могу избавиться от этого.

Омегон замолчал, сопоставляя и размышляя. Затем он посмотрел на часы: до полуночи оставалось всего-навсего пять минут. Альфарий, проследив его взгляд, усмехнулся:

— О нет, у нас еще целых три часа. Может, в каком-нибудь часовом поясе какого-нибудь мира это и вправду полночь... ну да со всеми путешествиями в варпе мой цикл и так плавает относительно общего имперского... Но у тебя ведь полно вопросов. Спрашивай.

— Значит ли это то, что я буду просто пересматривать свою жизнь?

— Ты помнишь каждый наш разговор?

— Нет.

Альфарий слегка наклонил голову, одними позой и взглядом говоря "ну вот видишь". Затем, всё не убирая (или не в силах убрать?) с лица горькую усмешечку, сказал так, что Омегона до глубины души пробрало:

— Еще вопросы?

— Ты ведь всё равно не расскажешь мне будущее.

— Ну почему же. Расскажу. Например, во все следующие разы, когда ты спросишь меня об этом, я тебе не отвечу.

Омегон, не выдержав, улыбнулся шутке и озвучил:

— Я теперь даже не могу обидеться и обозвать тебя как в детстве, потому что я — это ты.

— Не льсти себе, ты еще далеко не я.

Улыбку как стерло; страшны были, впрочем, не слова, и не тон, а всё та же режущая усмешка. Потом Омегон спросил:

— Могу ли я не становиться тобой и...

— ...и не отправляться назад? — подхватил Альфарий и ровно ответил: — Ты можешь попытаться.

Омегон, сжав губы, не сказал ничего. Его лже-брат не торопил его; часы отсчитали целые минуты, прежде чем он снова заговорил.

— И что теперь?

— Да ничего, — спокойно пожал плечами Альфарий. — Ты узнал мой секрет, молодец, теперь между нами будет больше честности и меньше недомолвок. Я был твоим наставником, теперь я стану твоим другом... действительно братом в своем роде... — тоскливая усмешка не сходила с его лица. — Это будет хорошая, славная дружба...

— Была, — сказал Омегон, начиная понимать. — Ты только будешь моим наставником, и ты уже был моим другом. Для тебя это наш последний разговор по душам. Все эти дни ты терял, и сегодня теряешь окончательно своего самого близкого друга.

Наступила полночь.

— С твоей стороны было бы куда чутче не озвучивать то, от чего мне и так больно, — сухо обронил Альфарий. — Впрочем, молчанию, когда оно необходимо, ты еще научишься.

— Альфарий... — он потянулся к наставнику?.. брату?.. другу?.. себе самому?.. Тот отступил, стряхивая его руку со своего плеча.

— Не стоит.

— Янус... — сказали они хором, и тут же замолчали, пораженные взаимным звучанием почти никогда не называвшихся настоящих имен.

Полночь закончила отбивать свои положенные двенадцать ударов.

Омегон с жалостью смотрел на Альфария: тому, двигаясь назад во времени, предстояло увидеть, как золотой век Империума превращается в его утро, а оно в ночь, полную войны, варварства, жестокости и боли.

Альфарий с жалостью смотрел на Омегона: тому, двигаясь вперед во времени, предстояло увидеть, как золотой век Империума обрывается пеклом братоубийственной войны, а затем увядает, погружается во тьму, полную войны, варварства, жестокости и боли.

Каждый из них знал, что второму ничего не удастся изменить.