Вся правда о Драко Малфое (гет)

Дни тянулись бесконечно долго, сливаясь в одно сплошное серое марево, без четких очертаний, без ярких красок, без воспоминаний. Такое же серое, как небо за окнами замка. Приближался март, но этого не было заметно. Весна, наступившая сразу и вдруг, оказалась не такой уж и радостной, как хотелось бы.

Драко не находил себе места. Его все раздражало, все казалось ему ущербным, гадким, неправильным. Его бесила тупость Гойла и упрямство Крэбба, подхалимские шуточки Блейза и вечно недовольное выражение лица Пэнси. Паркинсон за короткое время совершенно отдалилась от Драко, да так, что он и не понял, как это произошло. Просто однажды он поймал себя на мысли, что они с Пэнс больше не разговаривают. Только обмениваются дежурными фразами по утрам и вечерам, вроде «доброе утро» и «спокойной ночи». Хотя, по большому счету, даже это не удручало Малфоя, а скорее, нервировало. Он был сам не свой.

Потому что вернулись бессонные ночи. Длинные, темные, одинокие ночи в компании крана с ледяной водой. И жгучая боль. Боль, разрывающая плоть, разбивающая мозг на осколки, которые к утру практически невозможно собрать воедино. И эта боль была лишь отголоском той, что он почувствовал на Рождество…

Драко проснулся в холодном поту. Он видел кошмар. Снова. Один и тот же, он повторялся раз за разом каждую ночь, если только Драко не сидел до утра в ванной. Он видел мать. Бледную, истощенную, напуганную до полусмерти. Ее некогда роскошные волосы висели сосульками вокруг лица, а ввалившиеся глаза не выражали ничего, кроме запредельного ужаса. Драко тянулся к ней, пытаясь укрыть, помочь, защитить… но затем появлялся Он. Он вскидывал волшебную палочку и произносил всего одно слово. Всегда одно и то же.

-Круцио!

Тут же мать начинала кричать, извиваясь всем телом от невыносимой, нечеловеческой боли. Драко пытался остановить Его, закричать, броситься к ней. Но продолжал стоять на месте, а крик застревал в горле.

А потом мать исчезала. Драко не мог понять, как и когда, но на месте Нарциссы неизменно оказывалась другая. И она, так же, как его мать, извивалась и кричала, срывая связки.

Грейнджер…

Он не мог понять, почему ему становится так страшно. Что с того, что Лорд замучает еще одно маггловское отродье? Разве не так все и должно быть? Но, заглянув в ее глаза, он понимал, что не должно. Она протягивала к нему руки, безмолвно умоляя о помощи, а он просто стоял и смотрел. Он даже не пытался помочь. Он не хотел помогать. А потом ее глаза теряли осмысленность. Стекленели. Из них уходил разум. Навсегда. И Драко чувствовал, как все внутри промерзает до самого сердца. И от этого страшного чувства он просыпался.

Просыпался порой с криком, порой со слезами на глазах. Его начинало трясти, он обливался потом и никак не мог понять, почему?

Почему именно она? Почему именно ее смерть так страшит его? Он не знал ответа.

Вот и на этот раз. Драко проснулся от собственного вскрика. Резко сорвал с себя одеяло, вскочил с кровати. В комнате было темно и тихо, и только слышалось, как похрапывает во сне Крэбб и скрипит зубами Гойл. Драко нащупал на туалетном столике свою палочку и прошептал:

— Люмос!

На конце палочки загорелся неяркий огонек. Драко отыскал свою рубашку и брюки и оделся, не отдавая себе отчета, зачем это делает. Возможно, ему просто необходимо было сейчас выйти из подземелья и побродить где-нибудь в одиночестве. В конце концов, какому-то Поттеру можно беспрепятственно шататься по школе по ночам…

Накинув школьную мантию, Драко осторожно, чтобы не разбудить друзей, приоткрыл дверь спальни и выскользнул вон. В гостиной было так же темно и тихо. Драко не стал задерживаться, быстрым шагом пересек гостиную и вышел в коридор. «Интересно, который час? — подумал он. — Хотя, какая разница. Наверняка уже далеко за полночь. Меня никто не станет искать».

Поднявшись из подземелий в холл, Драко прищурился. В широкие арочные окна светила ослепительно-яркая серебристая луна. Тени от филигранных решеток окон рисовали на каменном полу холла причудливые узоры. Драко замер посреди одного из таких лунных рисунков и задумался. Куда пойти теперь? Зачем он вообще выходил из своей комнаты на ночь глядя? Подумаешь, приснился кошмар. Разве ему никогда раньше не снились кошмары?

«Такие — нет».

Драко повел плечами, словно убеждаясь, что окружающая действительность — это уже не сон. А затем, повинуясь какому-то неосознанному чувству, направился к лестнице, ведущей на верхние этажи замка.

Гермиона проснулась так резко, будто закрыла глаза всего минуту назад. В комнате было темно и тихо, соседки Гермионы — Лаванда и Парвати — мирно спали. Девушка потерла глаза, пытаясь прийти в себя. Сон как рукой сняло, и она поняла, что пытаться заснуть бесполезно. Вздохнув, Гермиона встала и, взяв в руки волшебную палочку, потихоньку поплелась к выходу из спальни. По пути она зачем-то захватила с собой свою школьную мантию и машинально надела ее.

В гостиной было темно. В камине тлели последние угли. Видимо, было около двух часов пополуночи, Гермиона не могла сказать точнее. Усевшись в свое любимое кресло в углу, девушка задумалась.

Прошло всего девять дней с того момента, как она, обливаясь слезами, призналась Джинни Уизли в том, что чувствует к слизеринскому хорьку Малфою. До этого она и сама в точности не понимала, что это. Не хотела понимать. Возможно, боялась или стыдилась. Но слово, наконец, прозвучало: «люблю». И вот ее чувство, получившее имя, перестало быть странным и пугающим. Перестало смущать ее, вводить в ступор, заставлять злиться и плакать от беспомощности. Гермионе стало легче на душе, когда она смогла это осознать. Теперь оставалось только понять, что ей со всем этим делать…

Вздохнув, Гермиона подтянула колени к подбородку и принялась медленно раскачиваться, при этом размышляя. Она думала о Гарри. Как он отреагирует на ее чувства? Что он скажет, когда узнает? Возненавидит ее? Станет презирать? Поймет? Или попытается отговорить, «спасти», сделать «как лучше»? Да, в это скорее верится, ведь это как раз в духе Гарри Поттера, Мальчика-Который-Всем-Помогает.

«О, Мерлин, Гермиона! — одернула сама себя девушка. — Ты даже думать начала, как Малфой! Прекрати сейчас же! Гарри — твой друг!»

Да, Гарри не заслужил этого. Не заслужил того, чтобы его предала лучшая подруга. Но она уже ничего не могла исправить. Только покориться судьбе. К тому же, она приложила все усилия, чтобы спастись от своего странного чувства. Спастись от Малфоя. Она же прогнала его, сказала, что…

Все эти размышления вдруг показались Гермионе такими незначительными, что она с сарказмом усмехнулась. Поднявшись с кресла, девушка шагнула к портретному проему. Осторожно выбралась в освещенный серебристым светом луны коридор. И только подходя к лестнице на восьмой этаж, поняла, что же она делает.

«Вернись назад, — твердо сказала она сама себе. — Прекрати это. Ты должна это немедленно прекратить. Ты же знаешь, тебе будет невыносимо больно. Потом. Не сегодня, не сейчас. Но будет, обязательно будет». Гермиона нахмурилась, словно услышала в собственной голове голос Джинни Уизли. Да, Джинни сказала так уже после их долгого задушевного разговора о Гарри. Сказала, что эта гермионина любовь ничего, кроме боли и разочарования, не принесет. Ах, ну, почему Гермиона была с ней согласна?

Девушка остановилась на пересечении трех коридоров, всматриваясь в полумрак за углом. Ей не было страшно. Сейчас она даже была не совсем уверена, спит она или уже проснулась. Выставив вперед палочку с горящим на ее конце волшебным огоньком, Гермиона подошла к стене. Сосредоточившись, она прошлась три раза взад-вперед.

И в стене появилась дверь. Небольшая дубовая дверь с медными ручками. ТА САМАЯ дверь. Их дверь. Гермиона повернула ручку. Дверь бесшумно отворилась, пропуская девушку.

Комната совершенно не изменилась с начала декабря, с той ночи, когда они с Малфоем были здесь вдвоем. Тот же стол. Тот же камин. Те же кресла. Та же кровать. А на полу возле камина сидит, прислонившись спиной к ножке кресла, Драко Малфой.

Гермиона замерла в дверях. Сотни чувств сразу смешались в ней, подняв настоящую бурю. Она не знала, что делать. Не знала, что сказать. Она просто продолжала стоять на пороге, глядя на его светлую макушку, освещаемую бликами каминного пламени. Пока он не сказал:

— Закрой дверь, Грейнджер. Дует.

Она вздрогнула и послушно отпустила ручку. Дверь захлопнулась за ее спиной.

— Проходи, — сказал он негромко.

Она, повинуясь дикому, все нарастающему желанию остаться, сделала несколько неуверенных шагов к камину. Малфой молчал. Он даже не обернулся, чтобы посмотреть на нее. Наконец, она не выдержала и тихо позвала:

— Малфой?

Он передернул плечами:

— Что?

— Почему… ты здесь?

— А ты почему?

Гермиона замолчала, не зная, что ответить. Просто не спалось? Просто захотелось прогуляться ночью по школе? Просто ноги сами принесли ее именно сюда, в выручай-комнату? Гермиона вздохнула. Отбросив сомнения, подошла к камину и села на пол, как и он, прислонившись к ножке второго кресла. Окинула взглядом комнату, невольно подмечая мелкие детали: на картинах, висящих по стенам, были изображены английские сельские пейзажи и мрачные улочки Лондона; лак на резных ножках прикроватного столика потрескался и облупился; в камине скопилось много золы, неплохо было бы его почистить; кровать, как всегда, идеально застелена теплым темно-бордовым пледом…

— Ты тоже об этом думаешь? — тихо спросил Малфой, бросив взгляд на кровать.

— О чем? — спросила девушка, словно не понимая.

— Ты же знаешь, — недовольно ответил слизеринец. — О том, что здесь было…

— Я давно здесь не была, — вместо ответа сказала Гермиона. — С той самой ночи, когда… — голос девушки сорвался, она замолчала.

— Я тоже не мог заставить себя прийти сюда, — признался Драко. — Все как-то… неправильно, что ли?

— Неправильно… — эхом повторила Гермиона. — Да, пожалуй. У меня тоже порой возникает такое чувство. Хотя, знаешь…

— Что? — Драко вдруг поднял голову, посмотрел на Гермиону пронзительным, горящим взглядом.

— Мне кажется, что все это… все, что с нами произошло… это не просто какая-то шутка судьбы. Так должно было случиться. Я думаю, все это неспроста. Есть какая-то причина…

— Глупости, — отмахнулся Драко, все так же пристально глядя ей в глаза, словно не мог наглядеться. — Единственная причина в том, что…

Он замолчал. Он был совсем близко. Совсем рядом. Протяни она руку — и могла бы дотронуться до его плеча. Но она сидела, не шевелясь. Она чувствовала его напряжение, его внутреннюю борьбу, почти слышала его спор с самим собой. И молчала. Молча смотрела ему в глаза, упрямо, гордо, выжидающе, не отводя взгляда. В молчании прошло несколько тягостных секунд. Наконец, Гермиона не выдержала:

— Так в чем же причина?

Драко покачнулся вперед, словно собираясь сесть к ней поближе, но передумал. Гермиона продолжала изучать его взглядом, не говоря ни слова. Она больше не боялась его. Того дикого, неуправляемого чувства панического ужаса, что приходило всякий раз, когда он оказывался с ней один на один, больше не существовало. Гермиона не чувствовала ничего, кроме усталости.

— Я скучал… — вдруг выдавил Драко. — Скучал по тебе…

— Что? — не веря своим ушам, спросила Гермиона.

Драко вдруг ощетинился, взгляд его стал чужим, колючим.

— Ты оглохла, Грейнджер? Я скучал по тебе!

— Драко… — проговорила она тихо и вздрогнула от звука произнесенного имени. О, Боже, как давно она не называла его так… — Драко, зачем все это?

— Что именно? — хмуро спросил он.

— Зачем ты это делаешь? — Гермиона почувствовала, как внутри все сжимается, холодеет, превращаясь в крошечный сгусток невыносимой, сконцентрированной боли. «Зачем ты это говоришь? Зачем разрушаешь то, чего и так нет и быть не может?..» — Мучаешь и меня, и себя, и многих других людей. Зачем? Твои друзья о тебе наверняка беспокоятся…

— Мне нет дела до них, — раздраженно бросил Малфой, не гладя на Гермиону.

— Это неправда, — покачала головой она, словно сопротивляясь сказанным им словам. — Они же твои друзья…

— Уходи.

Гермиона застыла с выражением крайнего изумления на лице. Глаза ее расширились, а подбородок вдруг задрожал.

— Что?

— Уходи, Грейнджер! — со злостью повторил Драко. — Убирайся! Проваливай! Иначе я…

— Что? — спросила Гермиона с вызовом. — Что ты сделаешь?

— Я… н-не знаю… просто уходи! — Драко вскочил на ноги. Гермиона поднялась следом. — Уходи, прошу тебя по-хорошему! Просто уйди! Не действуй мне на нервы! Убирайся из моей головы, оставь меня в покое!..

— Драко… — пораженно прошептала Гермиона, глядя на его бледное лицо, воспаленные глаза, слегка растрепавшуюся шевелюру. Сейчас он был прекрасен… прекрасен в своем почти ребяческом гневе.

— Просто уйди, неужели я так много прошу? — мученически вскрикнул Драко. — Ты нарочно издеваешься надо мной?!

— Драко…

— Заткнись, Грейнджер! — рявкнул Драко так, что Гермиона вздрогнула. — Замолчи, иначе я за себя не ручаюсь!

— Драко, послушай…

Драко круто развернулся, замахнулся, смел с письменного стола все баночки с пудрой и чернилами, подставки для перьев и пресс-папье, что лежали на нем. Все это с грохотом посыпалось на пол. По полу в стыках между камнями расползлись ручейки чернил.

— Как же ты надоела мне, Грейнджер! — с отчаянием завопил Драко. — Ты просто представить себе не можешь, насколько я устал от тебя! От того, что ты все время где-то рядом, от того, что приходится каждый день видеть тебя, чувствовать дурацкий запах твоих духов и знать, что…

— Драко…

— Прекрати! Прекрати называть меня так! Хватит!

— Успокойся, Драко, пожалуйста, — дрожа всем телом, пробормотала Гермиона. — Я хочу тебе помочь…

— Замолчи! — взревел Малфой. — Заткнись! Закрой рот, Грейнджер! Ты понятия не имеешь, что… что со мной происходит! Не имеешь ни малейшего представления! Мне не нужна твоя помощь, просто оставь меня в покое! Просто оставь меня… уйди… исчезни…

— Драко, я…

— ПРОВАЛИВАЙ, ГРЕЙНДЖЕР!!! — вскрикнул Драко, словно рассчитывал напугать Гермиону так, чтобы она сама сбежала. — Я не желаю тебя видеть!!!

— Почему? — почти шепотом спросила Гермиона, но Драко услышал.

— Почему?! Не ты ли недавно сама послала меня ко всем чертям?! Не ты ли кричала, что не желаешь меня видеть?! Так вот: я с тобой полностью согласен, довольна?! Я оставлю тебя в покое навсегда, но и ты, прошу, уйди из моей жизни, иначе я просто сойду с ума!..

— Не надо, Драко, — подавив желание заплакать, тихо сказала Гермиона.

— Да прекрати же ты так меня называть!.. — взвился Драко и бросился мерить шагами комнату.

— Я обещала, — ответила Гермиона. — Помнишь? И ты обещал!

— Чертова Грейнджер! — словно не слыша ее, продолжал бушевать Драко. — Как же ты мне надоела! Как же мне хочется тебя придушить!.. — вдруг он кинулся к ней, схватил ее за плечи, впился взглядом в ее лицо. Его щеки горели лихорадочным румянцем, глаза, как у безумца, метались из стороны в сторону, словно не могли сфокусироваться на лице Гермионы. — Как бы я хотел раздавить тебя, Грейнджер! Уничтожить! Унизить! Заставить тебя пожалеть, что ты родилась на свет!.. Но я не могу! Почему я не могу? Почему мне все время хочется, чтобы ты была рядом?.. Я, наверное, сошел с ума! Это ты сделала меня сумасшедшим! Я тебя просто… просто… я…

— Любишь меня? — спросила Гермиона без тени иронии.

Драко вздрогнул, как от удара, и тут же выпустил Гермиону из рук.

— Что?!

Гермиона потерла плечи, на которых, наверняка, останутся синяки от цепких пальцев Малфоя, и повторила:

— Ты сказал мне, что любишь меня.

— Когда?! — он был ошеломлен, раздавлен, убит…

— В ту ночь, когда мы были вместе.

Несколько секунд Драко приходил в себя, а затем зашипел со злостью:

— Я не знал, что говорю! Это был бред, тебе ясно?!

— Драко…

— Я никогда в жизни не сказал бы такого, будь я в сознании и…

— Драко…

— …в здравом уме! Так что можешь не переживать по этому поводу…

— Драко, я…

— Забудь, Грейнджер, ты возомнила о себе слишком…

— Да послушай же ты, чертов слизеринец!!! — рявкнула, наконец, Гермиона.

Малфой обескуражено уставился на нее, прикусив язык.

— Я… тоже тебя люблю…

Вот оно. Наконец-то. То, что так долго копилось внутри. То, что мешало дышать, путало мысли, заставляло при каждом взгляде на Него проваливаться в воздушную яму… То, что она так давно хотела сказать. С того самого момента, как услышала это от него…

Для Драко признание Гермионы прозвучало, как гром среди ясного неба. Он уставился на девушку так, словно она только что на его глазах превратилась в соплохвоста. Это просто не укладывалось в голове. «Она… меня… любит?!»

Гермиона, набравшись смелости, посмотрела Драко в глаза. Она ожидала увидеть все, что угодно — ярость, гнев, безразличие, возможно, удивление, — но не то, что она увидела. Это был страх. Всепоглощающий животный ужас, граничащий с безумием. Гермиона узнала в этом взгляде отголосок своего прежнего страха, и ей вдруг стало невыносимо жалко белокурого юношу, смотрящего на нее.

— Ты… в своем уме, Грейнджер? — тихо спросил Малфой. Голос его дрожал.

— Если ты о том, что я делаю поспешные выводы, — сразу ответила Гермиона, — то могу тебя уверить: я довольно долго думала над…

— Я имею в виду, — перебил Драко, — неужели ты, правда, думала, что мне нужно это знать? Что это имеет какое-то значение?

Девушка почувствовала, как от страха сжалось все ее существо. Нет… он не должен так говорить… она не так все представляла…

— Что ты имеешь в виду? — прошептала Гермиона, отступая на шаг от Малфоя, словно от перевоплотившегося оборотня.

— Ты думала, — продолжал между тем Малфой, — что между нами что-то есть? Что что-то может быть, даже теоретически?

— Ты… мы… мы были вместе…

— Проще говоря, мы переспали, Грейнджер, — без обиняков изрек Малфой. — Называй вещи своими именами.

Гермиона замерла. Она не могла понять, что происходит. Словно сейчас с ней разговаривал кто-то другой в образе Драко Малфоя. Словно это не из его уст вылетали страшные слова. «Ты думала, что между нами что-то может быть?...» «О, Гермиона, неужели ты, действительно, так думала?..»

Драко смотрел на нее, не отводя взгляда. На лице его застыла привычная холодная маска безразличия. Серые глаза его были похожи на мерцающие льдинки. Гермионе показалось, что Малфой, даже не говоря ни слова, способен одним лишь взглядом дать ей почувствовать себя полнейшим ничтожеством. О, Мерлин, как же она ошибалась в нем! Насколько же она была права, расставшись с ним, как она думала, навсегда! Зачем, зачем она снова пришла в эту ненавистную комнату?!

Гермиона сжала зубы, пытаясь побороть в себе неистовое желание расплакаться, и отвела взгляд от леденяще-стальных глаз Малфоя. Она не заметила того, как дрогнули, поднялись вверх его брови, как между ними пролегла страдальческая складка… Не заметила, как скривился в усмешке над самим собою его правильный, тонко очерченный рот… Как глаза его, намеренно излучавшие холодное презрение, перестают гореть ледяным огнем и затягиваются странной дымкой — словно он пытался бороться с чем-то невероятно сильным внутри себя, таким сильным, что этому странному НЕЧТО не могла противостоять даже хваленая выдержка Малфоев…

— Мне лучше уйти… — сдавленно проговорила девушка, старательно сдерживая рвущийся наружу всхлип. Развернулась, чтобы уйти, но не успела сделать и пары шагов к двери.

Драко догнал ее. Порывисто обнял ее сзади, прижался лицом к ее благоухающим ландышем волосам, вдохнул полной грудью этот дурманящий аромат. Гермиона задрожала.

— Не надо… — прошептал он ей на ухо. — Не уходи…

Он повернул ее к себе лицом, заглянул в ее теплые карие глаза. Она продолжала вздрагивать, но при этом смотрела на него без страха. Возможно, с волнением, и только. Он прикоснулся к ее лицу, провел по ее щеке своими прохладными пальцами. Она прикрыла глаза, чувствуя, как от его прикосновения по телу бежит разряд тока… Его рука скользнула ей на затылок. Драко притянул Гермиону к себе. Она не сопротивлялась.

Их губы встретились. Впервые за много дней. Он даже не подозревал, каким сладким, каким нестерпимо волнующим, обжигающим, потрясающим может быть поцелуй. Ее губы были такими мягкими… такими нежными… он так давно ждал этого дня… он даже не мог представить, что когда-нибудь захочет целовать кого-то, кроме нее… он принадлежал ей. Только ей. Целиком и полностью.

Гермиона едва не лишилась чувств, ощутив на своих губах прикосновение его губ. Ее сердце стремилось вырваться из груди, ее руки дрожали, ее тело горело огнем. О, Боже, как долго она ждала этого! Как она боялась, что это больше никогда не повторится… Прижавшись к нему всем телом, она целовала его страстно, неистово, нежно… чувства, что копились в ней, наконец, нашли выход… Она принадлежала ему. Душой и телом. Только ему. И никому больше…

Оторвавшись от ее губ, Драко, находясь на границе между сознанием и эйфорией, прошептал:

— Прости меня… Я… люблю тебя…

Гермиона отстранилась немного, посмотрела на Драко пристально.

— Если ты шутишь, то это очень жестокая шутка, — сказала она тихо, все еще не в силах избавиться от чувства страха и разочарования, охвативших ее всего минуту назад.

— Я… не шучу… — полупрошептал-полупростонал Драко. Гермионе даже почудилось, что это кто-то другой, руководя Малфоем, пытается говорить от его лица — с таким трудом слизеринцу давалось это признание…

— Драко…

— Это неправильно! — воскликнул Драко, прижимая к себе Гермиону, зарываясь лицом в ее волосы. — Так не должно быть… я не должен тебя любить. Если мои родители узнают… или Темный Лорд… ты даже не представляешь, что… О, Мерлин, за что ты свалилась на мою голову, а, Грейнджер?!

Гермиона вдруг почувствовала: плечи воинственного, надменного слизеринского принца заходили ходуном, грудь его начала вздыматься неровно. Драко рывками вдыхал в себя воздух, пропитанный ароматом ее волос, а с выдохом из его горла вырывались не то стоны, не то хрипы. Гермиона с ужасом и удивлением осознала — Драко Малфой плачет…

Впервые за все годы, что она знала его, Драко Малфой позволил себе слабость в присутствии девушки. В присутствии грязнокровки Грейнджер…

— Драко, — прошептала Гермиона, поглаживая юношу по спине. — Не переживай… так… Не надо. Мы ведь не обязаны никому ничего рассказывать. Просто… будем встречаться в этой комнате… и никто ничего не узнает. Мы справимся с этим. Я что-нибудь придумаю… только не говори, что это невозможно…

Драко стих, отстранился от Гермионы, посмотрел в ее теплые глаза. Не может быть, чтобы все это происходило именно с ним. Именно с ними…

— И откуда ты такая смелая, Грейнджер? — с отдаленным намеком на свою прежнюю презрительную усмешку, спросил юноша.

— Из Гриффиндора, Малфой, — ответила Гермиона, заправляя за ухо надоедливую прядь. — Там все смелые, не забыл?

— Не забыл… — эхом отозвался Драко. — Останься со мной. Сегодня.

И, не дожидаясь ответа, подхватил Гермиону на руки. Она только тихонько охнула от неожиданности и вцепилась в его рубашку. Драко шагнул к постели. Гермиона обвила руками его шею, чувствуя, как в глубине ее существа рождается странное томление, жар, невыразимые желания… Он опустил ее на темно-бордовый шерстяной плед, склонился над нею, целуя. Она же закрыла глаза, наконец, полностью отдавшись переполняющим ее чувствам. Он — рядом. Теперь он — рядом. И он тоже любит… как и она… Они будут вместе. Не сейчас, потом — сейчас их слишком многое разделяет… но они обязательно будут… ей так этого хотелось бы… ведь если очень сильно чего-то хотеть, то это непременно сбудется. Не так ли?

* * *

Утро прокралось в замок незаметно, словно воришка. Настал первый день марта, а значит, первый день настоящей, живой, радужной, веселой весны. В такой день меньше всего хотелось беспокоиться по пустякам, портить себе настроение домашними заданиями или размолвками с друзьями. В такой день нужно было обязательно поваляться в постели подольше. Посмотреть на то, как солнечный лучик крадется по ножке туалетного столика вниз, к ковру, и дальше — к каминной решетке. Поразмыслить над тем, как добыть себе чего-нибудь на завтрак, ведь в Большой зал ты уже совершенно точно опоздал… Представить себе захватывающий дух полет на метле в самый центр ослепительно-голубого мартовского неба, помечтать о будущей карьере самого быстрого Ловца за всю историю квиддича… Да, это было именно такое замечательное утро, когда жизнь казалась медом, и решительно все становилось незначительным и скучным, если только это не связано с развлечениями и получением удовольствия.

Такой политики придерживался Драко Малфой. Растянувшись, как сытый кот, поперек кровати, он положил свою светлую голову на скрещенные руки и наблюдал в решетчатое окно за медленным полетом облаков над замком. Вставать ему совершенно не хотелось. Тем более что он был не один.

Рядом с ним, совсем по-детски засунув под щеку кулачок и приоткрыв припухшие за одну жаркую ночь губы, разметав по простыням каскад своих кудрявых каштановых волос, спала лучшая девушка на свете. Гермиона Грейнджер.

Под утро она заметалась во сне, застонала, что-то забормотала быстро-быстро. Похоже, это были магические формулы, только на каком-то тарабарском языке. Драко, проснувшийся от ее вздрагиваний, обнял девушку, прижал к себе покрепче и зашептал ей на ухо. Он помнил, как порой, в его совсем уж бессознательном детстве, так поступала Нарцисса, если он капризничал и не хотел ложиться спать. Он не знал точно, что именно говорила ему мать, но ее волшебный шепот всегда срабатывал безотказно — Драко засыпал, как убитый. Он попытался повторить то же самое и с Гермионой, но получалось у него не очень хорошо. В конце концов, девушка все же уснула снова. А Драко осторожно перекатился на живот и, упершись подбородком в сложенные руки, уставился в окно. Рассвет едва теплился, когда это произошло. И вот, прошло уже не меньше двух часов, а Драко все еще не мог заставить себя встать и разбудить Гермиону. Он хотел, чтобы она отдохнула. Выспалась. Он знал, что такое — выполнять обязанности старосты с непомерным объемом домашних работ в придачу. Он сам порой зашивался, оставляя только пару часов на сон. Конечно, в последнее время причиной тому было не только его рвение к учебе. Удивительно, но сегодня Драко спал, как младенец, не видя снов. Совершенно никаких снов. Он был совершенно счастлив, проснувшись.

Гермиона что-то забормотала и перевернулась, подкатившись к самому боку Драко. Обняла его за талию, не просыпаясь. Сейчас девушка выглядела особенно хрупкой и беззащитной, поэтому Драко притянул ее к себе поближе и обнял. Гермиона открыла затуманенные сновидениями глаза.

— М-м-м… Доброе утро, Драко…

Вместо ответа Драко поцеловал Гермиону в лоб. Девушка улыбнулась.

— Интересно, который час? — спросила Гермиона слегка охрипшим после сна голосом.

— Это имеет значение? — вопросом на вопрос ответил Драко. — Сегодня воскресенье, можно отдыхать, сколько пожелаешь…

— Да, но если Парвати или Лаванда хватятся, что меня всю ночь не было в моей комнате, не оберешься слухов… — вздохнула Гермиона.

— Раньше тебя это не волновало, — прищурился Драко. — К тому же, ты всегда можешь придумать что-нибудь вроде того, что тебе нужно было пойти… м-м-м… скажем, в библиотеку.

— О-о! — застонала Гермиона возмущенно. — Только ты не начинай! Гарри и Рон уже пять с половиной лет надо мной потешаются! Я не виновата, что хочу учиться, в отличие от большинства студентов!

— Я ничего не имею против, — с серьезным выражением лица ответил Драко. — Только, знаешь, порой ты слишком сильно хочешь учиться. Нужно уметь хотя бы иногда забывать про все мелочи и просто расслабляться.

— Кто бы говорил! — фыркнула Гермиона, поднимаясь с постели.

— Уже уходишь?

— Не то чтобы ухожу… — Гермиона в растерянности поджала губы. — Если честно, я страшно проголодалась, но, боюсь, на завтрак мы уже опоздали…

— Пустяки! — уверил Драко, тоже вставая. — Эта комната порой способна поразить даже мое извращенное воображение. Достаточно только попросить, и… Вот, смотри. Я бы хотел чего-нибудь… вроде чашки крепкого кофе, пары булочек с джемом и каких-нибудь фруктов…

Не успел Драко договорить, как на письменном столе появилась скатерть, а на ней — все, что «заказал» себе слизеринец. Гермиона изумленно посмотрела сначала на стол, затем — на Драко, а потом, откашлявшись, произнесла:

— Я бы хотела… Чаю с молоком и… овсяного печенья.

Тут же на столе появилось все названное. Завернувшись в плед, девушка подошла к столу и села. Драко последовал за ней. Завтрак у них получился немного необычный, но от этого какой-то совершенно волшебный и незабываемый. Они ели, говорили, перебивая друг друга, об обязанностях старосты и об основополагающих вопросах трансфигурации, потом обсуждали школьные сплетни, смеясь от души. И словно не было между ними пяти лет вражды, словно они никогда не ненавидели друг друга, словно она не была подругой Избранного, а у него на руке не красовалась Черная метка… Все это осталось там, за дверью выручай-комнаты, и сейчас им двоим меньше всего хотелось думать о той, другой жизни.

— Знаешь, а ты порой бываешь забавным, — призналась Гермиона, откидываясь на спинку стула. — Не думала, что у слизеринцев бывает чувство юмора…

— Давай не будем переходить на личности, — нахмурился Драко. — А не то я тоже вспомню что-нибудь про гриффиндорский идиотизм…

— Не обижайся, — искренне улыбнулась девушка и накрыла своей ладонью руку Драко. — Это просто замечательно, что ты… такой. Такой, какой ты есть. Ты не должен меняться. Не должен делать что-то только потому, что так надо и без этого никак… Не позволяй кому-то другому принимать решения за тебя.

— Будто у тебя все иначе, — с тоской произнес Драко. — Ты ведь тоже привязана к Поттеру. Если он по своей глупости решит отправиться на верную смерть, ты пойдешь с ним, даже не спрашивая, зачем…

— Это другое, — покачала головой Гермиона. — Гарри мой друг, я уважаю и люблю его…

— Так же, как я уважаю и люблю своих родителей, — перебил Драко.

Гермиона смолкла. С упрямым слизеринцем было довольно сложно спорить. Хотя бы потому, что в чем-то он был совершенно прав.

— Давай не будем об этом говорить здесь, — Драко сжал руку Гермионы в своей. — Для этого у нас будет время.

Гермиона согласно кивнула.

— Знаешь, кажется, мы уж слишком засиделись, — заметил Драко. — Если нас не будет еще и на обеде, сплетни поползут, как пить дать.

— Да, да, — тут же закивала Гермиона и поднялась, чтобы одеться.

Девушка сбросила плед и подняла с пола свою ночную рубашку, в которой вчера вышла из гриффиндорской башни. Тут же раздался немного насмешливый, растягивающий слова голос Драко:

— Подожди-ка минутку.

Гермиона обернулась. Лицо ее пылало румянцем. Она только что поняла, что Драко смотрит на нее обнаженную.

А он встал со стула и подошел к ней.

— Знаешь, — он прикоснулся к ее лицу, — мне кажется, мы могли бы задержаться еще на полчаса… а потом что-нибудь придумаем…

Гермиона улыбнулась. «Да уж, Драко Малфой, действительно, умеет убеждать людей», — подумала она, обвивая его шею руками и приникая к его губам своими…

Через полчаса они вышли из комнаты. По очереди. Так, чтобы никто не заметил их вместе. Сначала он. Осмотревшись и убедившись в том, что коридор пуст, он поспешно зашагал к лестнице. Через несколько минут из комнаты вышла она. За ее спиной растворилась, превратившись в часть каменной стены, дверь с медными петлями. Девушка вздохнула, поправила мантию и направилась в гостиную Гриффиндора. Нужно было одеться, привести себя в порядок и придумать достойное объяснение тому, где и почему она отсутствовала целое утро.

Гермиона без приключений преодолела расстояние, разделяющее выручай-комнату и башню Гриффиндора. В гостиной красно-золотого факультета царило привычное оживление, никто не обратил внимания на вошедшую, немного растрепанную и взволнованную старосту. Гермиона бегом поднялась по лестнице в свою спальню. На счастье, там никого не оказалось, и девушка смогла спокойно одеться, не выслушивая лишних расспросов. Но когда она со щеткой в руках стояла у зеркала и мучительно выдумывала, что можно сделать со спутавшимися за ночь и — частично — за утро волосами, в спальню вихрем ворвалась Парвати Патил. Взгляд заядлой сплетницы горел, а на языке крутилась свежая новость. Гермиона сдержанно поздоровалась с соседкой и как бы невзначай спросила:

— Что нового в школе, Парвати?

— Как?! — воскликнула смуглая кареглазая гриффиндорка. — Ты не знаешь?! Это просто сенсация! Удивляюсь, как ты еще не слышала, тем более что ты его подруга!

«Очередная сплетня про Гарри», — с тоской подумала Гермиона, воюя с непослушными прядями.

— Это просто ужасно, просто ужасно! — продолжала трещать Парвати. — Где ты была все утро? Все только об этом и говорят! Профессор Слизнорт ходит бледный и напуганный, преподаватели беспокоятся, говорят, уже вызвали его родителей в Хогвартс…

— Родителей? — удивленно переспросила Гермиона. Что-то тут не сходится. Видимо, речь шла не о Гарри.

— Да, они должны прибыть по каминной сети, — с удовольствием вещала Парвати, польщенная вниманием своей соседки. — Дамблдор пока ничего не объяснял, но каждому ясно, что кого-то пытались отравить!

— Отравить?!

Сердце Гермионы екнуло. Кого-то пытались отравить! О, Мерлин, хоть бы никто не пострадал!

— Он сейчас лежит в больничном крыле, хорошо, что Поттер оказался рядом и спас его!

— Да о ком ты, Парвати?! — не выдержала Гермиона.

— Как это о ком! — надула губки Парвати, словно ей приходилось объяснять Гермионе, что такое волшебная палочка. — О Роне Уизли, конечно! Сегодня утром они с Поттером были в кабинете у профессора Слизнорта и как-то, уж не знаю, как, получилось, что Рон выпил отравленного вина… слава Мерлину, Поттер оказался рядом! Даже не представляю, что было бы с Лавандой, если бы Уизли умер…

Гермиона уже не слушала. Она побледнела, как полотно, дрожь пробежала по ее телу. Рона отравили! Ее лучшего друга, того, за кого она готова была отдать жизнь, отравили в то время, когда она развлекалась в выручай-комнате с Пожирателем смерти!..

Не думая больше ни о чем, Гермиона бросилась прочь из спальни.

— Куда ты? — крикнула ей вслед Парвати, но Гермионе было не до разговоров. Парвати пожала плечами. — Вот сумасшедшая! Ну, подумаешь, отравился. Он же живой…

И легкомысленная Парвати, быстро забыв о Гермионе, отправилась на поиски совей лучшей подруги Лаванды, чтобы передать ей «самые свежие новости»…

* * *

Бледная, как полотно, с огромными глазами, затуманенными слезами, Гермиона вихрем взлетела по лестнице к больничному крылу и прямо у входа в палату столкнулась с Гарри и Джинни.

— Гермиона! — Джинни была едва ли не бледнее своей подруги. — Гермиона, о, Боже, ты не представляешь…

— С ним все в порядке? — дрожащим голосом, сорвавшимся на страшный писк, спросила Гермиона.

— Да, — ответил Гарри. — Мадам Помфри говорит: еще несколько секунд, и все было бы кончено…

— О, Боже!!! — Гермиона зажала рот ладонью, словно боялась закричать во все горло.

— Так что же там произошло? — спросила Джинни, обращаясь к Гарри.

Гарри, выглядевший растерянным, напуганным, измученным и помятым, посмотрел на рыжую ведьмочку, затем перевел взгляд на Гермиону и со вздохом сказал:

— Это все из-за меня… Я случайно вытащил из своего чемодана коробку с конфетами, которую мне подарила Ромильда Вейн. Помнишь, Гермиона, она предлагала мне их попробовать… В тех конфетах было приворотное зелье. Утром Рон открывал свои подарки и заметил коробку. Подумал, что и она — его подарок. Ну, ты же знаешь Рона, он съел все конфеты и…

Джинни вздохнула. Гермиона продолжала смотреть на Гарри во все глаза, не произнося ни слова.

— В общем, Рон словно спятил. Начал что-то нести про эту Вейн, врезал мне… вроде бы я как-то нелестно о ней отозвался… А потом я понял, что произошло и решил отвести Рона к Слизнорту, чтобы тот помог с противоядием. Слизнорт сначала не хотел меня впускать по некоторым причинам, — Гарри бросил взгляд на Гермиону, но она по-прежнему молчала. — Но, увидев, в каком состоянии находится Рон, все же разрешил нам войти. Ну… потом он приготовил противоядие и напоил им Рона. Рон пришел в себя и был просто в ужасе. Я бы, думается, тоже был не в восторге после такого… Потом Слизнорт сказал, что не мешает нам выпить медовухи за счастливое спасение Рона и за его день рожденья. Профессор разлил вино по бокалам, а потом… — Голос Гарри дрогнул. Было понятно, что юноше тяжело говорить о том, как он только что чуть не потерял лучшего друга. — Потом… я даже не заметил, как Рон выпил вино. Он захрипел и… задергался… и я вспомнил про безоар… и… и…

Гарри окончательно смолк, не в силах продолжать разговор. Пережить то, что случилось с ним, во второй раз, пусть даже в воспоминаниях, было невыносимо тяжело.

— Гарри, слава Мерлину, что ты был рядом! — воскликнула Джинни сквозь слезы.

Гермиона как-то отрешенно кивнула. Гарри отметил, что она выглядит слишком опустошенной и подавленной, словно это она была виновата в том, что случилось.

— Гермиона, ты в порядке? — спросил Гарри участливо.

Девушка поспешно кивнула, не сказав ни слова. Гарри осторожно взял ее за руку и легонько сжал ее ладонь в своей, пытаясь поддержать подругу. Гермиона с благодарностью посмотрела на Гарри.

— Как он там? — спросила Джинни, ни к кому не обращаясь. — И почему мадам Помфри не разрешает нам войти внутрь?!

— Подождем, — тихо сказал Гарри. — Мадам Помфри — замечательный лекарь. Если уж она сказала, что нам туда нельзя, значит, придется подождать… Хоть бы с Роном все было в порядке…

В ожидании прошло несколько часов. Гарри, Джинни и Гермиона дежурили у дверей палаты, пытаясь заглянуть в нее всякий раз, как кто-то входил или выходил. По очереди ребята спустились в Большой зал на обед, хотя есть никому особо не хотелось. Около семи часов вечера в школу прибыли мистер и миссис Уизли и сразу кинулись к сыну. Мадам Помфри, правда, не разрешила им утомлять больного долгими разговорами. Родители Рона, пообещав скоро вернуться, направились в кабинет Дамблдора. Через полчаса мадам Помфри сжалилась над бедными подростками, проторчавшими весь день под дверью палаты, и впустила друзей к Рону.

— Он такой бледный! — прошептала Джинни, увидев брата.

Рон лежал неподвижно, глаза его были закрыты. На бледном лице юноши отчетливыми темными пятнышками проступили веснушки. Под глазами залегли темные тени.

— Не переживай, — тихо сказал Гарри. — С ним все будет хорошо.

Вскоре к ребятам присоединились близнецы Фред и Джордж, приехавшие в Хогсмид по торговым делам и случайно узнавшие о трагедии, произошедшей с Роном. Они долго благодарили Гарри за то, что тот спас их брата, чем окончательно засмущали юношу. Гарри предпочел перевести разговор на другую тему и как бы невзначай поинтересовался, кому могло прийти в голову отравить Рона. Все тут же включились в разговор. Фред, Джордж и Джинни высказали много разных предположений, одно невероятнее другого: может быть, Слизнорт пытался отравить Гарри, но бокал случайно взял Рон, и тогда выходило, что профессор — Пожиратель смерти; возможно, яд был не в бокале, а в бутылке, и в таком случае получалось, что кто-то хотел отравить самого Слизнорта. Чуть позже к общему обсуждению подключился Хагрид, узнавший о случившемся и сразу прибежавший навестить Рона.

— Может, кто против гриффиндорской команды по квиддичу зуб отрастил? — встревожено спросил великан. — Сперва Кэти, нынче Рон…

— Не могу себе представить человека, которому пришло бы в голову поубивать всех гриффиндорских игроков в квиддич, — сказал Джордж.

— Вуд, если бы знал, что это сойдет ему с рук, точно мог бы укокошить всех слизеринцев до единого, — справедливости ради заметил Фред.

— Ну, насчет квиддича я не уверена, но связь между этими покушениями точно существует, — тихо сказала Гермиона.

Гарри посмотрел на свою подругу. За сегодняшний вечер она впервые заговорила, позволив себе оторвать взгляд от Рона. Теперь она выглядела сосредоточенной, и Гарри знал — это значит, что в голове его лучшей подруги уже начинает складываться определенная картина, дающая объяснение тому, что произошло.

— И какая же связь? — спросил Фред недоверчиво.

— Во-первых, — ответила Гермиона, — оба покушения предполагали смертельный исход, до которого дело не дошло только благодаря чистой случайности. А во-вторых, ни яд, ни ожерелье не попали к тому, кому в действительности предназначались. И я думаю, — добавила она хмуро, — что это делает тех, кто стоит за покушениями, еще более опасными. Похоже, им все равно, сколько человек должно погибнуть, прежде чем они доберутся до своей настоящей жертвы.

В палате наступила напряженная тишина. Каждый пытался осознать услышанное. Гарри уже открыл, было, рот, чтобы что-то сказать, но тут дверь распахнулась, и в палату вошли мистер и миссис Уизли. Молли тут же поспешила заключить в Гарри в объятия и от всей души поблагодарила юношу. На голоса из своей каморки выглянула мадам Помфри и с возмущением напомнила, что в палате может находиться не больше шести человек сразу. Гарри, от смущения не зная, куда деваться, поспешил раскланяться и потащил с собой Гермиону. Хагрид решил составить им компанию и тоже вышел из палаты.

Хагрид, сокрушенно качая головой, заговорил о том, что в Хогвартсе творятся страшные дела, и что профессор Дамблдор сильно этим обеспокоен. Гарри и Гермиона внимательно слушали, шагая рядом с великаном по коридору.

— Меня ведь что беспокоит, — остановившись, сказал Хагрид и огляделся, проверяя, не подслушивает ли их кто-нибудь. — Ежели тут на детишек охота пошла, так долго ли Хогвартс открытым останется? Опять, как с Тайной комнатой, верно? Паника поднимется, родители начнут детишек домой забирать, а там и опомниться не успеешь, как попечители… — Хагрид умолк, заметив проплывающий мимо призрак длинноволосой дамы, а затем продолжил хриплым полушепотом, — как попечители начнут поговаривать, чтоб закрыть нас насовсем.

— Неужели это возможно? — встревожилась Гермиона.

— А вы гляньте с ихней точки зрения, — с горечью ответил Хагрид. — Посылать детишек в Хогвартс всегда было дело рискованное, так? Когда столько малолетних колдунов сидят взаперти в одном месте, тут уж жди всяких неприятностей. Да только когда их поубивать норовят, это совсем другая история. Мудрено ль, что Дамблдор так осерчал на Сне…

Хагрид замер на месте. На лице великана появилось знакомое виноватое выражение.

— Что? — быстро спросил Гарри. — Дамблдор сердится на Снейпа?

— Я этого не говорил, — ответил Хагрид, но его испуганный вид говорил сам за себя. — Вы гляньте, сколько времени, уже к полночи, мне бы надо…

— Хагрид, почему Дамблдор рассердился на Снейпа? — громко повторил Гарри.

— Чш-ш-ш! — испуганно и недовольно откликнулся Хагрид. — Не горлань про такое на всю округу, Гарри, ты же не хочешь, чтоб меня с работы прогнали? Хотя, тебе, может, и все едино, тебя ж теперь уход за магичес…

— Хочешь, чтобы я почувствовал себя виноватым? Ничего у тебя не выйдет! — твердо сказал Гарри. — Что натворил Снейп?

— Да не знаю я, Гарри, мне вообще это знать не полагалось! Вышел я вчерась из Леса, слышу — разговор. Ну, это, спор, точнее. Я им на глаза попадаться не хотел и вроде как пошел себе потихоньку, старался не слушать, да только они… горячились, а уши-то не заткнешь…

— И что? — настаивал Гарри.

— Я слышал, как Снейп сказал, мол, Дамблдору много чего кажется само собой разумеющимся, и что может он, Снейп, то есть, больше не желает этим заниматься.

— Чем?

— Не знаю я, Гарри! Снейпу вроде как показалось, что он малость перетрудился, вот и все. А Дамблдор ему ответил, что он, дескать, сам вызвался и толковать тут не о чем. Строго так сказал. А дальше сказал что-то насчет расследования, которое Снейп у себя в Слизерине ведет. Так в этом-то ничего странного нет! — воскликнул Хагрид, заметив, как Гарри и Гермиона многозначительно переглянулись. — Всем деканам велено было разведать насчет ожерелья…

— Да, но ни с кем другим Дамблдор не ругался, — заметил Гарри.

— Слушай, Гарри, — Хагрид неловко вертел в руках арбалет. Раздался треск — арбалет разломился надвое. — Я знаю, что тебе Снейп поперек горла и все такое… Да только не стоит видеть в этом больше, чем там есть.

— Осторожно! — коротко предупредила Гермиона.

Из-за угла показалась сгорбленная фигура Аргуса Филча. Смотритель сверкал глазами и скрипел зубами в радостном предвкушении назначенного наказания. Хагрид вступил со смотрителем в перепалку, шепнув Гарри:

— Топайте отсюда.

Гарри и Гермиона не заставили просить себя дважды. Со всех ног они бросились бежать в сторону гриффиндорской башни. Только возле портрета Полной Дамы они остановились и, переведя дух, назвали пароль и ввалились сквозь портретный проем в гостиную. Там было тихо и прохладно. Гарри решил немного посидеть у камина и подумать. Гермиону же этот безумный день вымотал окончательно и она, пожелав Гарри спокойной ночи, направилась в спальню девочек. Пока девушка поднималась, ее одолевали мрачные предчувствия, в голове крутились обрывки фраз, сказанных сегодня: «…Значит, Слизнорт — Пожиратель смерти?..», «…кто-то пытался убить Гарри…», «они очень опасны, ведь им все равно, сколько людей погибнет…»… Кто такие эти таинственные «они», стоящие за покушениями, Гермиона не знала, но каким-то седьмым чувством догадывалась, что Малфой если не напрямую, то уж косвенно наверняка со всем этим связан.

«Что ж, — подумала Гермиона, — раз уж у меня есть уникальная возможность узнать все из первых уст, то почему бы ею не воспользоваться?» С этой мыслью девушка легла в постель, и едва ее голова коснулась подушки, как Гермиона тут же провалилась в сон, полный тревожных сновидений.

На следующее утро весть о том, что Рона Уизли пытались отравить, облетела всю школу. Но шума, подобного тому, какой был после покушения на Кэти, на этот раз не было: похоже, все сочли эту историю несчастным случаем, к тому же Рон сразу получил противоядие и сравнительно легко отделался. Да и, по чести сказать, большую часть студентов занимала другая проблема — приближался матч по квиддичу: Гриффиндор против Хаффлпаффа. В связи с этим на плечи Гарри Поттера свалилась новая напасть в виде Кормака Маклаггена. Кормак, узнав, что действующий вратарь команды Гриффиндора временно выведен из строя, тут же предложил Поттеру, как капитану, свою кандидатуру вместо Уизли. Гарри пришлось согласиться. Кормак тут же начал наседать на Гарри с вопросами о тренировках, забросал капитана намеками на то, что вратарь из него, Кормака, получился бы гораздо лучше, чем из этого несчастного Уизли, и тому подобное… Гарри несколько раз пришлось напомнить Кормаку, что капитан в команде Гриффиндора не он, а Гарри Поттер. Наконец, доведенный до бешенства монологами Маклаггена, Гарри плюнул на все и решил где-нибудь укрыться от назойливости Кормака и побыть наедине с самим собой и своими мыслями. Но сделать этого Поттеру не удалось. Едва он вернулся с квиддичного поля в замок, как на него тут же налетела разъяренная Лаванда Браун и запричитала: «Ах, почему никто не сказал мне про Рона? Ах, почему все такие бессердечные? Ах, зачем к нему ходит эта Грейнджер?..» — и далее по сценарию. Гарри терпеливо слушал Лаванду битых полчаса, пока юноше не начало казаться, что он просто свихнется, если сейчас же не сбежит от бесконечной болтовни. Сочинив что-то про недописанный доклад для Макгонагалл, Гарри улизнул от Лаванды и отправился в самое тихое место в Хогвартсе — в библиотеку. Юноша надеялся найти там не только спокойствие и тишину, но и свою лучшую подругу Гермиону, с которой ему не удалось поговорить утром.

Уже подходя к библиотеке, Гарри вдруг услышал раздавшийся за углом коридора знакомый голос и тут же остановился, как вкопанный. Голос принадлежал Малфою, Гарри отчетливо слышал, как слизеринец манерно растягивает слова, — но при этом интонация этого голоса была слишком уж странной, совершенно не свойственной Малфою. Казалось, будто надменный хорек Малфой оправдывается перед кем-то, будто он пристыжен и напуган. Гарри, крайне удивленный этим обстоятельством, затаился за углом и прислушался.

— Это не так, — говорил Малфой, и голос его (может, это только кажется?) дрожал. — Это не так, ты не права… Я… это не я. Я тут ни при чем. Как я мог это сделать, подумай сама? Это не я…

Гарри почувствовал знакомое волнительное покалывание во всем теле от предчувствия близкой разгадки: похоже, Малфой оправдывается перед своей подружкой Паркинсон за какой-то проступок… не за то ли, что он пытался отравить Рона?! «Вот сейчас-то я и выведу тебя на чистую воду, Малфой!», — с ликованием подумал Гарри, но вдруг…

Вдруг юноша отчетливо услышал другой голос, ответивший слизеринцу. И голос этот был ему до боли знаком.

— Как я могу тебе верить? Докажи, что это сделал не ты!..

Гермиона. Гермиона Грейнджер. Это она стоит у дверей библиотеки и разговаривает с Малфоем. Разговаривает так, будто он ей что-то должен. Это не укладывалось в голове. Но страшнее всего было то, что Малфой, похоже, тоже считал, что чем-то обязан Гермионе, поэтому он и оправдывался… Гарри схватился за голову. Нет! Это все — какая-то нелепость, какая-то чушь! Скорее всего, ему просто показалось. Такого не может быть: чтобы Гермиона — и Малфой?!

— Может, мы поговорим об этом в другом месте? — спросил Малфой настороженно. — Середина дня, мы стоим посреди коридора, нас могут подслушать…

— Боишься, что нас увидят вместе? — фыркнула Гермиона. — Что это отразится на твоей репутации?

— Гермиона… — вымученно протянул Малфой.

Гарри поперхнулся. Малфой назвал Гермиону по имени?!

— Здесь кто-то есть, — шепнула Гермиона. — Идем.

За углом раздались торопливые удаляющиеся шаги, а затем все стихло. Гарри еще несколько секунд стоял неподвижно, прислонившись плечом к стене, а затем развернулся и медленно побрел в сторону гриффиндорской гостиной. Странный разговор, услышанный им, не укладывался в голове. Такого просто не могло быть. «Наверное, из-за переутомления у меня начинаются слуховые галлюцинации, — подумал Гарри безрадостно. — Все! Хватит! Пора отдохнуть! А не то еще и не такое померещится…»

* * *

Гарри не ошибся. В коридоре напротив библиотечных дверей, действительно, разговаривали Гермиона Грейнджер и Драко Малфой. Гермиона искала Драко все утро, но ни в подземельях, ни в Большом зале, ни в классах его не нашла. Тогда она решила спуститься в библиотеку, и уж если и там Малфоя не окажется, то пойти в выручай-комнату, где он будет наверняка.

В выручай-комнату Гермионе идти не пришлось. Малфой как раз выходил из библиотеки, когда Гермиона налетела на него.

— Привет, — улыбнулся Драко, увидев Гермиону.

Девушка вздрогнула, увидев на его лице приветливую улыбку.

— Привет, — ответила она натянуто, глядя в глаза Драко.

— Что случилось? — спросил слизеринец, запихивая какую-то толстую книжку в свою школьную сумку. — Ты как-то странно выглядишь. Будто плакала…

— Так и есть, — кивнула Гермиона. — И, я думаю, ты знаешь, почему.

Драко выпрямился, посмотрел на девушку внимательно.

— Это из-за Уизли, верно? — наконец, произнес он.

Гермиона только кивнула.

— Ты считаешь, что это я отравил твоего дружка?

— Он мой друг! — вспыхнула Гермиона.

— Ладно, друг, — начиная раздражаться, ответил Драко. — Ты решила, что я отравил твоего друга?

— А ты этого не делал?

— Думаешь, кроме меня в Хогвартсе нет больше ни одного мерзавца, способного подсыпать кому-то яд? — хмуро спросил Драко. — Считаешь, раз я связан с Ним, то все беды мира можно списать на меня?

— А разве нет? — гневно спросила Гермиона. — Я доверилась тебе, подумала, что ты не такой, каким кажешься… Решила, что смогу помочь тебе, что смогу хоть что-то исправить… но тебе это не нужно! Ты неисправим! Ты решил просто позабавиться со мной, в то время как отравленное тобой вино чуть не убило моего лучшего друга!

— Это не так, — голос Драко задрожал. — Это не так, ты не права… Я… это не я. Я тут ни при чем. Как я мог это сделать, подумай сама? Это не я…

— Как я могу тебе верить? Докажи, что это сделал не ты!.. — вскинулась Гермиона.

— Может, мы поговорим об этом в другом месте? Середина дня, мы стоим посреди коридора, нас могут подслушать…

— Боишься, что нас увидят вместе? — презрительно фыркнула Гермиона. — Что это отразится на твоей репутации?

— Гермиона… — вымученно протянул Малфой.

За углом коридора раздался какой-то звук, похожий на сдавленный хрип.

— Здесь кто-то есть, — шепнула Гермиона. — Идем, — она взяла Драко под руку и вместе с ним быстрым шагом направилась прочь от дверей библиотеки.

— И куда мы идем? — спросил Малфой, когда Гермиона потянула его в очередной секретный проход.

— Не хочу, чтобы нас увидели в людном коридоре, — ответила девушка. — Сейчас у меня не достаточно сил, чтобы объяснять Гарри все, что происходит…

— Думаешь, он не догадывается? — с долей иронии поинтересовался Драко. — Он, что, и в правду такой идиот?

— Он вовсе не идиот! — зашипела Гермиона. — В этом-то и беда. Гарри уже давно что-то подозревает, только я не знаю, как сильно он в своих подозрениях продвинулся.

— Вылитый Дамблдор! — усмехнулся Драко. — Ну, просто добрый дедушка и ласковый внучок!

— Все, хватит! — отрезала Гермиона. — Не желаю, чтобы ты при мне поливал грязью Гарри, Рона или кого бы то ни было из тех людей, которые дороги мне.

— Это условие, Грейнджер? — Драко вдруг остановился, заставив Гермиону сделать то же самое. Они стояли в темном коридорчике, скрытом за старым пыльным гобеленом.

— Если хочешь, называй это так, — ответила Гермиона, чувствуя, что коридорчик становится чрезвычайно тесен для них двоих.

— А здесь довольно тихо, — заметил Драко, осмотревшись. — И укромно. Правда?

Гермиона вздохнула несколько раз, пытаясь успокоиться. Сердце начало стучать все сильнее, каждый вздох давался с все большим трудом… Драко стоял совсем близко, почти касаясь ее. В полумраке коридора его глаза мерцали серебристым светом. Гермиона не могла понять — улыбается он или хмурится, смеется над ней или говорит серьезно?

— Хорошо, — вдруг сказал Драко, придвигаясь ближе к девушке. — Я не буду говорить о них гадости в твоем присутствии. Я согласен на такое условие, только если ты скажешь, что веришь мне.

Гермиона сжала руки в кулаки, стараясь сдержать внутреннюю дрожь. В горле у девушки пересохло, лицо запылало.

— Это глупо, — прошептала она. — Это несопоставимые понятия. Я не смогу верить тебе только потому, что ты перестанешь говорить вслух то, что думаешь…

— Может быть, я так не думаю… — сказал Драко тихо и вдруг притянул Гермиону к себе. Она была не в силах сопротивляться.

— Ты с ума сошел, Малфой! — всхлипнула Гермиона.

— Драко, — поправил юноша, зарываясь лицом в каштановые кудри Гермионы.

— Рон был на волосок от гибели… — продолжала гнуть свою линию Гермиона, хотя уже не совсем понимала, что именно говорит, — мой лучший друг… чуть не умер… а я… я была… с тобой… с Пожирателем смерти!.. Это из-за тебя… все это из-за тебя…

— Ты так думаешь? — Драко аккуратно расстегнул застежки на мантии Гермионы, когда-то давно им самим же погнутые. Мантия с тихим шорохом упала на пол.

— Я уверена в этом, — ответила Гермиона, изо всех сил стараясь сохранить ясность сознания, но оно неумолимо ускользало от нее.

— Тогда мне очень жаль, — шепотом ответил Драко. Его дыхание коснулось ее щеки. Его руки скользнули ей под форменную рубашку. Гермиона задрожала, дыхание ее участилось. — Мне жаль, что я никак не могу доказать свою непричастность к этому… хм… инциденту. Да, ты была со мной. Да, Уизли чуть не умер. Не вижу связи… Гермиона, это все совершенно бессмысленно…

Драко склонился к ее нежной шее и начал целовать отчаянно пульсирующую на ней жилку. Гермиона закрыла глаза, вцепилась Драко в волосы, сильнее притягивая его к себе.

— Ты делаешь мне больно… — хрипло проговорил слизеринец, всем телом прижимая Гермиону к стене. Девушка почувствовала его напряжение и улыбнулась:

— Извини. Но ты сам начал… и потом, вспомни, сколько раз за пять с половиной лет ты сделал больно мне…

— Похоже, я никогда за это не рассчитаюсь, — усмехнулся Драко и накрыл губы Гермионы поцелуем.

Гермиона обвила его шею руками, подалась к нему навстречу, забыв обо всем. Но тут в сознании девушки всего на одну секунду мелькнула картина: бледный, как покойник, с синими кругами под глазами, на больничной койке неподвижно лежит Рон… А рядом сидит напряженная, кусающая губы Джинни. И Гарри, невидящим взглядом уставившийся на какую-то одному ему видимую точку…

Вздрогнув, Гермиона уперлась руками в грудь Малфоя и оттолкнула его от себя.

— В чем дело? — недовольно спросил Драко.

Гермиона поджала губы, глядя на него. Она чувствовала, что он хотел бы сделать это прямо здесь, прямо в этом коридоре… и она почти согласилась… она себя ненавидела.

— Поклянись мне, что это не ты отравил Рона, — сказала Гермиона с надрывом. — Поклянись! Магическая клятва — самое верное доказательство…

Драко молчал. Несколько секунд он смотрел на Гермиону, словно взвешивая все «за» и «против». Затем он наклонился, подобрал с пола ее мантию и протянул ее девушке. Гермиона непонимающе уставилась на слизеринца. А он, не дожидаясь, пока она сама оденется, накинул мантию ей на плечи и сказал:

— Как ты хочешь.

В ту же секунду Драко вытащил свою волшебную палочку, поднял ее вверх, взмахнул ею и произнес:

— Meum vita numina testari! Не я отравил Рональда Уизли.

Из палочки вырвался сноп искр, которые осыпали Драко с головы до ног, но, кажется, не причинили ему никакого вреда. Он и сам, похоже, был несказанно удивлен. Гермиона смотрела на него с ужасом и сочувствием.

— Ты, точно, сумасшедший, — прошептала она. — Сумасшедший, каких еще не было! Нумина тэстари!.. Ты с ума сошел…

— Зато теперь ты мне веришь, — то ли спросил, то ли констатировал Драко.

Мощное заклинание отобрало у юноши много сил, и он медленно сполз по стене на пол. Гермиона присела рядом со слизеринцем, положила голову ему на плечо.

— Теперь — верю, — тихо сказала она.

— Вот и хорошо, — кивнул Драко и закрыл глаза.

В молчании прошло несколько минут. Наконец, Драко тихо проговорил:

— Знаешь, я все никак не мог понять, откуда ты знаешь про то, что я лечил тебя, когда ты заболела… Ты была без сознания и все твердила, что я наложил на тебя какое-то заклятье.

— Я… — Гермиона замялась, посмотрела на Драко. — Знаешь, я сумела добыть свои воспоминания. Вынуть их. И увидеть все заново.

— Отец говорил мне что-то о магии воспоминаний, это сложный процесс, — задумчиво изрек Драко. — Говорят, извлеченные воспоминания материализуются…

— Да, — тут же кивнула Гермиона. — Они похожи на серебристые нити тумана…

— И куда же ты дела свои воспоминания? — спросил Драко с любопытством. — Возможно, было бы интересно увидеть все еще раз.

— Вряд ли, — нахмурилась Гермиона. — Я… Можно сказать, я уничтожила их. Сделала так, что их никто и никогда больше не найдет. А если и найдет, то вряд ли кто-то из учеников представляет, что это такое.

— Ты их спрятала?

— И да, и нет, — Гермиона пожала плечами. — Ведь прячут то, что собираются потом использовать. Я… просто избавилась от них. Они мне не нужны. Теперь воспоминания есть в моей голове. И я не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, знал о них.

Драко не стал спорить, только кивнул и обнял девушку за плечи. Гермиона вздохнула. Слишком многое случилось за последнее время. Слишком много мыслей и чувств переполняли ее. Слишком много хотелось высказать, выплеснуть. Но Гермиона предпочла молчание. Даже ему, тому, с кем она делила свою тайну, она не могла рассказать о том, что мучило ее. Что не давало спать по ночам. Не могла потому, что знала: ему все равно. Несмотря на то, что он признался ей в любви, несмотря на его нежные слова и полные страсти взгляды, она каким-то седьмым чувством догадывалась, что ровным счетом ничего не значит для него. Что она — всего лишь его очередная игрушка, прихоть богатенького денди. Она это чувствовала. Но никак не могла заставить себя прислушаться к голосу разума. Поэтому и сидела здесь, в этом тесном пыльном коридорчике, прижавшись к его плечу. Поэтому и потребовала с него клятву, чтобы хоть чуть-чуть очистить свою собственную совесть. Потому что она его любит.

* * *

Со дня отравления Рона прошло больше недели. Для Гарри, Рона и Гермионы многое изменилось. И прежде всего, то, что между Гермионой и Роном, наконец, рухнула стена глухого непонимания. Рон был доволен, а Гермиона и вовсе была на седьмом небе от счастья. По крайней мере, так казалось Гарри. Гермиона по несколько раз в день прибегала в больничное крыло наведать Рона, передавала ему свежие новости и приносила домашние задания. Гарри был рад такой перемене в поведении друзей, всего десять дней назад даже не смотревших друг на друга. Но примирение Рона и Гермионы не только обрадовало Гарри, но и добавило ему проблем. А точнее, одну проблему по имени Лаванда Браун. Ревнивая девица не давала Гарри прохода, пытаясь выяснить, не говорил ли о ней Рон и какое отношение к нему имеет «эта Грейнджер». Гарри, как мог, пытался отвязаться от настойчивой Лаванды, и, в конце концов, просто потребовал от Рона, чтобы тот сам разобрался со своей подружкой. От Лаванды удалось кое-как отделаться, но проблем и головной боли у Гарри не убавилось.

Юноша никак не мог выбросить из головы услышанный (а точнее, подслушанный) разговор Гермионы и Малфоя возле библиотеки. Гарри тщетно пытался убедить себя в том, что он, по выражению Хагрида, пытается увидеть в этом больше смысла, чем там было. Какая-то назойливая мысль, какая-то недоговоренность, нестыковка оставалась во всех размышлениях Гарри. Что-то было не так. Гарри чувствовал, что разгадка близка, но никак не мог довести свои размышления до логического конца. Возможно, потому что знал и боялся: правда может оказаться куда страшнее и неожиданнее, чем любые, даже самые безумные, фантазии и домыслы.

Кроме того Гарри всерьез занимали две другие насущные проблемы. Первая — задание, которое поручил ему директор Дамблдор. Гарри все никак не мог придумать, с какого боку подойти к Слизнорту, чтобы заполучить таинственные воспоминания. Профессор зельеварения, как улитка, закупорился в своих апартаментах и не давал Гарри ни малейшего шанса подступиться к себе.

Второй же проблемой стал злосчастный Малфой. Узнав на первом уроке трансгрессии о том, что Малфой над чем-то работает и заставляет своих дружков-верзил стоять на страже, Гарри решил регулярно проверять местонахождение Малфоя и его телохранителей по Карте Мародеров. И вот удивительно: всегда неразлучные Крэбб и Гойл то и дело околачивались в разных частях замка порознь, а их белобрысый предводитель и вовсе самым таинственным образом исчезал с Карты. Гарри никак не мог дать этому объяснения, и любопытство мучило гриффиндорца сильнее пыточного заклятия. Идея слежки за Малфоем отпала сразу — слишком уж занят был Гарри в последнее время. Но выяснить, куда девается чертов слизеринец, Гарри решил во что бы то ни стало. Правда, пока не знал, каким образом.

За всеми заботами и неурядицами, что свалились на голову Гарри, он и не заметил, как подошло время матча с Хаффлпаффом. В утро перед матчем Гарри был слегка взволнован. Гриффиндорская команда была не в лучшей форме: отличная охотница Кэти Белл все еще пребывала в лечебнице Святого Мунго, а теперь вот и Рон оказался на больничной койке, а вместо него в игре будет участвовать зануда Маклагген, который за время тренировок основательно потрепал Гарри нервы…

— Доброе утро, — поздоровалась с Гарри спустившаяся в гостиную Гермиона. — Ты какой-то уставший, Гарри. Все в порядке?

— Да, — кивнул Гарри, натягивая свитер. — Просто сегодня предстоит тяжелая игра…

— Ты же знаешь, я никогда не смогу до конца понять вашей безграничной любви к квиддичу, как и не вникну во все тонкости этой игры… — слегка виновато улыбнулась Гермиона.

— Зайдешь к Рону перед матчем? — спросил Гарри.

— Думаю, не стоит лишний раз его расстраивать, — ответила Гермиона. — Лучше я зайду после — сообщить о победе.

— Надо же… твое настроение меня воодушевляет, — усмехнулся Гарри. — Ну, а я, пожалуй, забегу к нему.

— Удачи, Гарри, — кивнула Гермиона и вышла из гостиной.

У главной лестницы Гермиона встретилась с Джинни. В последнее время девушки сильно сблизились, и их частенько можно было видеть вместе — в Большом зале за столом, в библиотеке, в коридорах. Гермиона выслушивала Джинни и порой сама делилась с подругой своими печалями и радостями.

— Привет, — нарочито бодро и весело поздоровалась с Гермионой Джинни. — Отличная сегодня будет игра! Мы сделаем Хаффлпафф в два счета!

— Да, наверное, — ответила Гермиона. — Я думаю, Гарри сделает все возможное, чтобы разгромить противника. Обидно только, что Рон не играет…

— И не говори, — нахмурилась Джинни, шагая к выходу из школы. — Этот придурок Маклагген вечно лезет со своими советами, на всех орет, командует, будто он — капитан… Он меня так раздражает!

— О, Джинни, ты даже не представляешь, насколько я с тобой согласна! — горячо воскликнула Гермиона.

Девушки посмотрели друг на друга и звонко рассмеялись.

На площадке перед главным входом в Хогвартс стоял, переминаясь с ноги на ногу, Дин Томас и поджидал свою девушку. Заметив его, Джинни тут же помрачнела и пробормотала:

— Да, забыла сказать, еще и Дин сегодня играет…

— Неужели все так плохо? — тихо спросила Гермиона, опасаясь, что Дин может их услышать.

— Да нет… — пожала плечами Джинни. — Ладно, Гермиона, мне нужно бежать в раздевалку, а тебе — на стадион. Увидимся после.

— Пока, — кивнула Гермиона. — Удачи!

Джинни махнула рукой в знак благодарности и быстрым шагом направилась к Дину. Вдвоем они свернули к раздевалкам, а Гермиона не торопясь побрела в сторону квиддичного поля.

Трибуны были заполнены учениками. Черно-желтые, как осы, болельщики Хаффлпаффа кричали какие-то бодрые песенки, поддерживая свою команду. Ярко-алые ряды гриффиндорцев тоже волновались. Вскоре на поле вышли сами команды. Зрители встретили их дружным ревом и улюлюканьем. Гермиона, усевшаяся на трибуну повыше, с трудом разглядела одетого в алую мантию Гарри. Он, похоже, уже ругался с одним из своих товарищей по команде. Гермиона хмыкнула, сразу сообразив, с кем именно Гарри мог поругаться в самом начале матча, еще до свистка судьи. Конечно, это был Маклагген. Вот он отошел от капитана и с самым мрачным видом направился к шестам. Команды поднялись в воздух. По свистку мадам Хуч матч начался.

Это был один из самых запоминающихся, непредсказуемых и при этом сокрушительных для Гриффиндора матчей. Комментатором по неведомым причинам назначили Луну Лавгуд, и половину всего игрового времени стадион покатывался со смеху над ее комментариями. Игра была, как и предсказывал Гарри, напряженной. Игроки Хаффлпаффа не давали гриффиндорцам спокойно вздохнуть, то и дело атакуя защищаемые Маклаггеном кольца. Точнее говоря, кольца, которые Маклагген должен был защищать теоретически, но на практике не особо рвался. По большей части вратарь орал на весь стадион, поучая своих соратников, и находился при этом где угодно, только не перед кольцами. Это обстоятельство еще больше веселило зрителей, особенно студентов Хаффлпаффа и слизеринцев, не преминувших возможностью поболеть «против Гриффиндора». Гарри пытался вразумить Маклаггена, но безуспешно. Плюнув на все, капитан, а по совместительству еще и ловец, взмыл над полем, выискивая взглядом золотистый крохотный мячик.

— Семьдесят — сорок в пользу Пуффендуя! — рявкнула в рупор профессор Макгонагалл.

— Уже? — искренне удивилась философски настроенная Луна, которую такие мелочи, как счет, интересовали мало — она как раз пыталась привлечь внимание зрителей к проплывающему над стадионом облаку необычной формы. — О, посмотрите-ка! — вернулась в реальность Луна. — Вратарь Гриффиндора завладел битой одного из загонщиков!

Гарри, парящий над полем, резко развернул метлу. И в самом деле, Маклагген отобрал у Пикса биту и с яростью доказывал загонщику, что тот не умеет ею пользоваться.

— Отдай ему биту и вернись к шестам! — завопил Гарри, кидаясь к Маклаггену, но тот уже замахнулся, прицеливаясь попасть летящим на него бладжером в охотника хаффлпаффской команды, и с недюжинной силой вдарил по черному тяжелому мячу, придавая ему ускорение, достойное хорошего пушечного ядра.

Никто из зрителей не сообразил сразу, что произошло. Раздалось громкое «Бум!», а затем капитан команды Гриффиндора Гарри Поттер как-то странно задрал метлу, словно пытаясь сделать мертвую петлю, и начал падать. Раздались вскрики. Кто-то по инерции продолжал хихикать. Гермиона вскочила на ноги. Загонщики Пикс и Кут, быстро справившись с шоком, кинулись на помощь своему капитану и поймали его в воздухе. Зрители загалдели. На поле выскочила мадам Помфри. Гермиона не стала ждать, бегом спустилась с трибуны и направилась к выходу в надежде перехватить целительницу и узнать, как там Гарри. Увы, мадам Помфри успела унести раненого ученика в школу, и Гермионе ничего не оставалось, как вернуться обратно на стадион.

Игра продолжалась, но это была уже чистейшая формальность. Все понимали, что Гриффиндором без Гарри Поттера матч однозначно проигран. Еще полчаса игроки безуспешно пытались кое-как выровнять счет, но в итоге Хаффлпафф победил, разгромив Гриффиндор на голову: триста двадцать — шестьдесят. Хаффлпаффцы ликовали, а студенты красно-золотого факультета с недвусмысленным выражением поглядывали на виновника сокрушительного провала — Маклаггена. Больше всех обозлилась команда, что и понятно. Кут и Пикс, проходя мимо Маклаггена в раздевалку, синхронно толкнули вратаря плечами так, что он споткнулся и чуть не упал, хотя был на голову их выше. Видимо, он и сам понимал, что команда права, поэтому даже не стал задираться.

Зато разбушевалась Джинни. Проигрыш вывел ее из себя. Девушка с превеликой радостью сорвала бы злость на Маклаггене, но, к сожалению (или к счастью), ей подвернулся Дин Томас. Джинни якобы видела, что он потешался над тем, как Маклагген залепил Гарри бладжером по голове. Дин и вправду пару раз хихикнул, но скорее потому, что произошедшее казалось нелепой шуткой, а не из неприязни к Гарри или чего-то в этом роде. Однако Джинни не хотела ничего слушать. Наступая на Дина, она вопила, размахивала руками и была похожа скорее на разъяренную тигрицу, чем на девушку.

Гермиона заглянула в раздевалку, в надежде найти там подругу, и была неприятно удивлена царящей там атмосферой. Ребята хмуро глядели друг на друга, не переговариваясь, а переругиваясь; Маклагген с самым мрачным видом раздевался в уголке; Джинни надрывала связки, высказывая Дину, в чем тот был неправ — словом, самая что ни на есть веселая компания. Вздохнув, Гермиона поняла, что Джинни сегодня лучше не трогать. Развернулась и, оставшись незамеченной, выскользнула из раздевалки и направилась в сторону замка.

Было около трех часов пополудни. Гермиона хотела заняться домашними заданиями на следующую неделю, чтобы выкроить хоть немного времени для очередного тайного похода в выручай-комнату. Но ее планы были бесцеремонно нарушены. Едва девушка вошла в залитый солнцем холл, как к ней подлетел Малфой, разозленный, бледный и несимпатичный. «Что за день сегодня? — с тоской подумала девушка. — Просто праздник какой-то!»

— За мной, — без долгих приветствий и разговоров скомандовал Малфой и направился в сторону подземелий.

Выждав несколько минут, Гермиона пошла следом за ним. Спустилась по мрачноватой лестнице вниз, заметила мелькнувший за поворотом подол черной мантии, прибавила шагу. Коридор внизу был тускло освещен факелами, блики огня играли на влажных стенах. Через несколько шагов коридор поворачивал, а за поворотом находилась развилка. Гермиона остановилась в нерешительности.

— Малфой? — позвала она.

Тишина.

— Если ты сейчас же не выйдешь, я просто пойду назад, — предупредила Гермиона. По правде сказать, ей надоели игры в «отгадай, что я задумал», тем более что теперь они с Малфоем больше, чем просто друзья…

— Не кричи.

Мягкий шепот из-за плеча заставил Гермиону вздрогнуть и обернуться.

— Когда-нибудь я превращу тебя в склянку, набитую гвоздями, чтобы ты не смог бесшумно подкрадываться, — насупившись, заявила Гермиона.

— Когда-нибудь — обязательно, — кивнул с усмешкой Малфой. — Только не сегодня.

— Что тебе нужно? Решил поехидничать, пользуясь случаем? Снова напомнить, какие Гриффиндорцы жалкие и безмозглые?

— Вообще-то, нет, но раз ты предложила…

Гермиона бросила на Малфоя гневный взгляд. Драко тут же смолк, глядя на девушку. Затем взял ее за руку и бесцеремонно затащил в один из коридоров.

— Я хотел просто увидеть тебя. В последнее время ты только и крутишься возле больничного крыла. Тебя не поймать.

— В больничном крыле лежит Рон, если ты не помнишь, — с уже настоящим раздражением сказала Гермиона. — И мне все еще кажется, что он попал туда отчасти и по твоей милости.

Драко скрипнул зубами, но ничего не сказал.

— А сегодня туда попал и Гарри, — добавила Гермиона так же гневно.

— Опять Поттер в центре внимания, — хмыкнул Драко. — Только не говори, что и в этом я виноват.

— Нет, в этом виноват Маклагген, — Гермиона отвела взгляд в сторону и невольно поежилась, вспоминая короткое, но невероятно отвратительное приключение с Маклаггеном перед вечеринкой у Слизнорта.

— Твой бывший дружок? — скривился Драко.

— Он мне не дружок! — тут же вскинулась Гермиона. — И никогда им не был. Никак не пойму, с чего ты это взял? Я просто пригласила его на вечеринку, только и всего.

— Конечно, — кивнул Драко, складывая руки на груди. — А поцелуи у нас теперь считаются за «ничего», да?

— Какие… какие поцелуи? — залепетала Гермиона. — Я не… я же не… откуда ты знаешь?

Малфой самодовольно усмехнулся.

— Ты следил за мной?! — взвизгнула Гермиона. — Это подло! Ты не имел права! Моя личная жизнь тебя не касается, Малфой…

Драко нахмурился, сделал шаг вперед, к Гермионе.

— И вообще, почему я должна перед тобой отчитываться? — продолжала бушевать Гермиона, видимо, заразившись гневом от ребят из команды по квиддичу. — Ты мне никто. И то, что мы с тобой были вместе, ничего не значит! Я не собираюсь быть твоей игрушкой, Малфой!

— А ты сможешь? — прошептал Драко, и, на удивление, Гермиона услышала его.

Сглотнув комок, подступивший к горлу, она выдавила:

— Смогу.

— Ну, так попробуй, — бесстрастно прошептал Малфой, прижимая девушку к стене.

Сердце ее тут же оборвалось, тело предательски напряглось в предвкушении ласки.

— Ты меня провоцируешь… — облизнув сразу пересохшие губы, прошептала Гермиона.

— Да, — не стал отрицать Драко. — Просто хочу узнать, чего стоит слово Гермионы Грейнджер.

Склонившись к девушке, Драко провел горячим шершавым языком по ее шее вверх, от ключицы к уху. Гермиона судорожно вздохнула, сжала кулаки, пытаясь бороться с соблазном.

— Прекрати, — проговорила она нетвердо.

Драко и не думал послушаться. Пробрался руками под свитер и рубашку девушки, накрыл ладонью ее округлую мягкую грудь. Ее соски мгновенно затвердели под его пальцами. Гермиона задышала чаще, щеки ее покрылись румянцем.

— Прекрати сейчас же! — взволнованно зашептала она. — В этот коридор может кто-нибудь войти!

— Это не коридор, а тупик, — уверенно ответил Драко, массируя пальцами маленькие твердые шарики сосков. — Сюда никто не заходит — незачем.

Гермиона еле слышно застонала. По лицу Драко расползлось выражение крайнего самодовольства. Он прижался к девушке еще сильнее, начал покрывать поцелуями ее лицо — глаза, щеки, губы. Гермиона почувствовала, что он возбужден — его напряженная плоть уперлась в ее бедро. Девушка задрожала.

— Мне перестать? — вкрадчиво спросил Драко, отрываясь от своего занятия.

Гермиона закусила губу и кивнула.

— Ты уверена? — юноша расстегнул и бросил на пол свою мантию, затем — ее, потянул вверх свитер Гермионы.

— Уверена… — прошептала она, однако не приняла никаких попыток сопротивляться.

Драко усмехнулся. Ему на самом деле доставляла немалое удовольствие эта игра с огнем, эти тайные встречи с Гермионой, а еще больше — ее бесплодные попытки уйти, скрыться, сопротивляться. Он старался внушить себе, что это — всего лишь игра. Что он сказал тогда, в выручай-комнате, о любви только для того, чтобы эта игра стала еще более азартной. И не хотел думать о том, что каждый брошенный на Гермиону взгляд заставляет сердце проваливаться вниз, что по телу бегут мурашки каждый раз, когда она прикасается к нему; что в душе что-то немилосердно зудит и ноет, когда он видит ее возле больничного крыла или вспоминает про Маклаггена или Макмиллана…

— Ты никогда не сможешь просто так уйти, — хрипло прошептал Драко, с яростью накидываясь на губы Гермионы.

Девушка тихонько пискнула, пытаясь отстраниться, но будучи прижатой к стене, это было не так-то просто сделать. Драко был напорист и несдержан. Гермиона впервые за долгое время начала ощущать накатывающий волнами страх, перерастающий в панику.

Но он не дал ей запаниковать. Расстегнув ее рубашку, он приник губами к ее груди, заставляя Гермиону забыть обо всем на свете. Руки его тем временем оказались у нее под юбкой — Гермиона вспыхнула, ощутив его тонкие горячие пальцы на внутренней стороне своего бедра. Драко стащил с Гермионы трусики, приподнял девушку и заставил ее обхватить ногами его бедра. Гермиона задохнулась от возбуждения. Она чувствовала его — близко, совсем рядом, их разделяла только плотная ткань его черных брюк. Драко прильнул к ее губам, подавшись вперед. Гермиона ответила на поцелуй, сильнее прижимаясь к юноше. Он снова подтолкнул ее. Девушка почувствовала, как впиваются в спину неровные камни стены, как скребут, оставляя на коже царапины. Она не обратила на это внимания, продолжая упиваться ощущением его прикосновений, ароматом его губ. Он начал двигаться так, словно они уже занимались любовью, с силой придавливая Гермиону к стене, ритмично двигая бердами. Девушка оторвалась от его губ и задушено застонала в его плечо.

— Остановись… — горячо зашептала она. — Что же ты желаешь?.. Нас кто-нибудь услышит… Ваша гостиная… Снейп…

— Не вспоминай… о нем… — тяжело дыша, ответил Драко. — Нас никто не услышит…

— Подожди! — взмолилась Гермиона. — Всего секунду, я прошу тебя!

Драко притормозил. Гермиона наклонилась над своей мантией, вытащила из кармана волшебную палочку и, направив ее на вход в коридор, произнесла:

— Оглохни!

— Какое интересное заклинание, надо запомнить, — слегка удивленно отметил Малфой.

Гермиона подняла на него полный страсти и неудовлетворенного желания взгляд.

— Нас никто не услышит, — сказала она прерывающимся голосом. — Но то, что сюда никто не войдет…

— Я тебе обещаю, — прорычал Драко, притягивая девушку к себе.

Снова его губы. Снова его тело, горячее, напряженное — рядом. Гермиона торопливо расстегнула его рубашку и задохнулась, почувствовав прикосновение его разгоряченной кожи. Драко освободился от брюк, снова подхватил Гермиону и прижал к стене. Медленно, осторожно вошел в ее уже влажное, жаркое лоно. Девушка вскрикнула — уже не опасаясь, что кто-то услышит — и подалась навстречу юноше.

Он двигался быстро, неистово, словно боялся, что она может в любую секунду раствориться и исчезнуть. С каждым его движением внутри нее возрастало жаркое, ноющее, сладостное чувство, разливалось по всему телу от макушки до кончиков пальцев, заставляя сердце биться так, что становилось больно. Удар сердца — вдох, удар — выдох, полу-стон, полу-крик. С каждым движением, все сильнее, все быстрее. Он не мог понять, почему так сильно хочет ее. Даже находясь в ней, он продолжал ощущать непрерывную жажду обладать ею. Ему было жарко, было страшно — но сладостно. Он боялся, что этот раз может быть последним. Что потом, когда-нибудь, у него будут другие. Пресные, вялые, неинтересные, как урок Истории Магии. И на них будет хотеться спать… Он уже заранее их всех не хотел. И не мог избавиться от страха… От едкого, липкого страха, преследовавшего слизеринца уже больше полугода. Он хотел скрыться от него. В ее объятиях. Хотел почувствовать хоть что-то, кроме страха…

Волна удовлетворения накатила внезапно. Гермиона глубоко и томно застонала, вцепившись пальцами в плечи Драко. Он не остановился, хотя и напрягся сильнее, чаще дыша. Каждое его движение вызывало в теле Гермионы новый всплеск оргазма, заставляя ее тихо постанывать от непереносимой сладости, заполнившей низ живота. Не прошло и нескольких секунд, как Драко шумно вздохнув, достиг высшей точки наслаждения. Содрогнувшись всем телом, он прижал девушку к стене так сильно, что Гермиона застонала уже от боли. Драко отстранился, отпустил Гермиону и, обессиленный, упал на колени. Гермиона опустилась рядом.

— Как бы ты ни была умна, Гермиона Грейнджер, — тяжело дыша, прерывисто проговорил юноша, — но ты, все-таки, дурочка.

— Почему? — спросила Гермиона без злобы.

— Потому что думаешь, будто тобой кто-то играет… — ответил Драко. — Потому, что боишься поверить. Просто потому, что все не так, как тебе кажется.

Гермиона протянула к юноше руку, убрала с его взмокшего лба светлую прядь.

— Я не знаю, чему мне верить, а чему — нет, — печально сказала она. — Я запуталась, Драко. Запуталась так, как никогда в жизни не запутывалась. Мне страшно…

— Мне тоже, — неожиданно признался Драко. Подался вперед и притянул к себе девушку, обнял ее. — Мне тоже бывает страшно. Сейчас, например. Сейчас — как никогда.

— Почему? — спросила Гермиона тихо.

— Я не могу тебе рассказать, — со вздохом ответил Драко. — Ты ведь и сама это понимаешь.

— Зачем все это нам? Зачем все это происходит с нами? Почему именно мы?

— А почему бы и нет? — усмехнулся Драко, вставая. Поспешно оделся, поглядывая в сторону выхода. На счастье, никого не интересовал тупичок в подземельях, и можно было вздохнуть свободнее.

Гермиона тоже поднялась, начала одеваться, в то же время обдумывая слова слизеринца. В чем-то он прав. Происходит то, что происходит. Они сами это выбрали. Теперь поздно пенять на какую-то стороннюю силу. Сначала еще можно было. Сначала все казалось нереальным, словно кто-то руководит ими, кто-то подсказывает, подталкивает, словно играет. Теперь — нет. Теперь — это только их решение. Добровольное и чистосердечное. По-крайней мере, Гермиона надеялась на это.

— Я могу спросить у тебя кое-что? — подал голос Драко.

Гермиона оторвалась от своих размышлений, кивнула.

— Ты говорила, что Поттер о чем-то догадывается. О чем именно?

Гермиона поморщилась.

— Я не могу тебе этого сказать, — вздохнула она. — Ты сам прекрасно знаешь. Мы все еще по разные стороны…

Драко кивнул — так и есть. Они все еще по разные стороны. И неизвестно, случится ли когда-нибудь так, что они окажутся на одной стороне. Для этого каждому из них придется пожертвовать многим. Не одному, а обоим.

— Я пойду? — спросила Гермиона неуверенно.

— Как хочешь, — пожал плечами Драко. Подобрал с пола волшебную палочку Гермионы и протянул ее девушке.

Уголки губ Гермионы тронула легкая усмешка.

— Что смешного? — буркнул Драко.

— Я просто подумала, что давным-давно все началось именно с вот этой волшебной палочки… И с одного слизеринца, который вдруг решил, что сможет справится с одной гриффиндоркой.

Драко нахмурился:

— И что? Ведь справился.

— Это еще неизвестно, кто с кем справился, — улыбнулась Гермиона. Потом вдруг привстала на цыпочки, клюнула Драко поцелуем в щеку и бросилась прочь.

Вот и задачка по арифмантике… Вычисли, премудрый Драко Малфой, справился ли ты с гриффиндорской всезнайкой Грейнджер. Или это она незаметно, исподволь, сломала и перестроила тебя…

* * *

Гарри был доволен собой. Конечно, его несколько удручал проигрыш гриффиндорской команды, который произошел вовсе не по его вине, но менее обидно от этого не становилось. С другой же стороны, удар, нанесенный незабвенным Кормаком, а так же трещина в черепе, ночь на койке в больничном крыле и масса свободного, пригодного для раздумий времени принесли больше пользы, чем месяц бесплодного скитания по замку в поисках затаившегося Малфоя. Гарри Поттер, наконец, придумал, как подловить ускользающего слизеринца.

Догадка была, как все гениальное, проста до безобразия. Гарри позвал на помощь тех, кто мог следить, смотреть, слушать и докладывать, при этом оставаясь незамеченными. А именно, двух домовых эльфов — Кричера, доставшегося Гарри в наследство от Сириуса вместе с домом Блэков на площади Гриммо, и Добби. Кричеру Гарри попросту приказал следить неусыпно за Драко Малфоем, при этом запретив каким-либо образом дать об этом знать объекту наблюдения. Добби же Гарри приказывать не мог, но свободный эльф был готов на все ради «доброго и великодушного» Гарри Поттера. Рон, ставший свидетелем сцены разговора Гарри с домовиками, долго не мог прийти в себя от удивления и досады за то, что сам до такого никогда бы не додумался да и додумываться бы не стал.

Утром в понедельник обоих друзей выписали из больничного крыла. Гарри был несказанно доволен тем, что одна из загадок должна вот-вот решиться, а еще больше тем, что Рон с Гермионой, наконец-то, помирились. Гермиона даже зашла за мальчиками, чтобы проводить их на завтрак. Она вся просто светилась, что было трудно не заметить.

— Отлично выглядишь, — мимолетно бросил Гарри, когда они втроем спешили по коридору восьмого этажа к лестнице.

— Спасибо, — улыбнулась Гермиона. — Ты не первый, кто мне об этом говорит, — тут она покосилась на Рона, который, видимо, не догадался сделать ей подобный комплимент, но все же высказывать ничего не стала. — Правда, того же самого нельзя сказать о Джинни.

— А что с ней не так? — включился в разговор Рон, тоже явно повеселевший в последнее время.

— Поссорилась с Дином, — пожала плечами Гермиона.

Чудовище, дремавшее в груди Гарри, тотчас заворочалось и обнадежено заурчало.

— Из-за чего они поссорились? — небрежно спросил Гарри.

Все трое в этот момент свернули за угол коридора. У гобелена, изображающего троллей в балетных пачках, стояла маленькая девочка с большими бронзовыми весами в руках. Заметив приближающихся шестикурсников, девочка, похоже, перепугалась и уронила весы на пол.

— Ничего-ничего! — утешила девочку поспешившая ей на помощь Гермиона. Пристукнув по обломкам палочкой, она произнесла: — Репаро! Ну, вот, держи, — и протянула девочке совершенно целые весы.

Девочка не поблагодарила, так и осталась стоять как вкопанная, глядя вслед удаляющейся компании. Рон, уходя, оглянулся.

— Год от года они становятся все меньше… — пробормотал он.

— Ну и ладно, — с легким нетерпением отозвался Гарри. — Гермиона, так из-за чего Джинни поссорилась с Дином?

— Дин, вроде бы, смеялся, когда Маклагген залепил в тебя бладжером, — ответила Гермиона.

— Наверное, это и вправду было смешно, — рассудительно заметил Рон.

— Ничуточки! — с жаром возразила Гермиона. — Это было ужасно! Если бы Пикс и Кут не подхватили Гарри в воздухе, он мог страшно покалечиться!

— Но Джинни порывать из-за этого с Дином не зачем, — Гарри старался рассуждать по-прежнему хладнокровно. — Или они все же не порвали?

— Нет, они… А почему это тебя так интересует? — Гермиона пристально посмотрела на Гарри.

— Просто не хочу, чтобы в нашей команде по квиддичу снова все запуталось, — поспешно объяснил Гарри. Однако Гермиона не сводила с него подозрительного взгляда, и Гарри несказанно обрадовался, услышав оклик. Повернувшись спиной к Гермионе, он увидел спешащую по коридору Луну Лавгуд.

— А, Луна, привет.

— Я заходила в больничное крыло, хотела тебя увидеть, — сказала подошедшая Луна, копаясь в своей сумке. — Но там сказали, что ты уже выписался, а у меня…

Луна сунула в руки Рону нечто, напоминающее крупную зеленую луковицу, большой мухомор и что-то вроде горстки кошачьего помета; наконец, извлекла из сумки потертый свиток пергамента и протянула его Гарри.

— … а меня просили передать тебе это.

Гарри сразу понял, что это приглашение на очередной урок Дамблдора.

— Сегодня вечером, — едва развернув свиток, сообщил он Рону и Гермионе.

— Ты здорово комментировала последний матч! — похвалил Рон Луну, когда та стала забирать у него луковицу, мухомор и кошачий помет. Луна неуверенно улыбнулась.

— Шутишь, да? — сказала она. — Все говорят, что я была просто ужасна.

— Нет, я серьезно! — искренне воскликнул Рон. — Давно я не получал от комментариев такого удовольствия! Кстати, а что это такое? — поинтересовался он, поднимая к глазам «луковицу».

— Это лирный корень, — сказала Луна, запихивая в сумку мухомор и кошачий помет. — Хочешь, оставь себе. У меня их несколько. Отлично отпугивает Пухлых Заглотов.

И она удалилась, оставив лирный корень в руках посмеивающегося Рона.

— Знаете, а Луна нравится мне все больше, — сказал он, когда они снова тронулись в путь к Большому Залу. Гарри при этом отметил, что уши Рона слегка порозовели. — Она, конечно, чокнутая немного, но в хорошем…

Тут он осекся, заметив стоящую у подножия мраморной лестницы Лаванду. Та с грозным видом поджидала своего «ухажера». Рон сразу помрачнел.

— Привет, — нервно поздоровался он.

— Пойдем, — негромко сказал Гарри Гермионе, и оба ускорили шаг, но успели услышать слова Лаванды:

— Почему ты не сказал мне, что тебя сегодня выписывают? И почему рядом с тобой оказалась ОНА?

Полчаса спустя Рон появился за завтраком, и хотя он сел рядом с Лавандой, они вдвоем не обменялись ни словом. Гермиона вела себя так, словно ничего не замечала, однако Гарри видел, как раз или два ее лицо освещала беспричинная улыбка. Гермиона все время смотрела куда-то сквозь Рона, и Гарри проследил за ее взглядом. Сердце Гарри гулко стукнуло о грудную клетку, когда он увидел сидящего за слизеринским столом — как раз напротив Гермионы — Малфоя, который так же безмятежно улыбался и даже бросал на Гермиону какие-то странные взгляды. «Не может быть…», — пронеслось в голове у Гарри, но он не стал останавливаться на этой мысли, предпочтя сделать вид, что ничего не заметил.

«Есть один способ узнать все и сразу, — подумал Гарри, поглощая свой завтрак. — Не нужно ждать, пока Добби и Кричер добудут информацию об этом двуличном хорьке. У меня в руках — доказательства того, что он — Пожиратель. Я могу вывести его на чистую воду. А сегодня у меня есть шанс это проверить».

К вечеру Гарри твердо решил окончательно разобраться с проблемой «Малфой — Пожиратель смерти». Он уже и не пытался что-то доказать Гермионе или Рону, скорее, самому себе. Ему так было спокойнее — думать, что Малфой — враг. Потому что если это не так, то врагом может оказаться кто угодно, даже те, кому Гарри привык доверять. В это меньше всего хотелось верить. Поэтому, собираясь на очередное занятие к профессору Дамблдору, Гарри на всякий случай прихватил с собой найденный в пустом классе флакончик с чьими-то воспоминаниями (Гарри был уверен, что Малфоя).

В кабинете Дамблдора Гарри столкнулся с Сибиллой Трелони. Она была возмущена до глубины души тем, что профессор, по ее словам, «бесцеремонно вышвыривает ее из кабинета» из-за Гарри. Профессор Дамблдор был слегка раздражен, и после «громкого» ухода Трелони (спускаясь по лестнице, она наступила на хвост одной из своих многочисленных шалей и споткнулась) предложил Гарри поговорить о занятиях.

— Но прежде, чем мы начнем обсуждать то, что я сегодня приготовил, скажи, Гарри, справился ли ты с заданием, которое я дал тебе на прошлом уроке?

Дамблдор смотрел на Гарри из-за своих очков-половинок так пристально, что юноше стало слегка неуютно под этим взглядом.

— Ну… — вымолвил Гарри и замолчал, уставившись на Омут памяти, стоящий перед ним на директорском столе. За всеми навалившимися заботами Гарри совершенно забыл о воспоминании, которое должен был добыть. — Я как-то спросил об этом профессора Слизнорта после урока зельеварения, но он… э-э… мне отказал.

После недолгого молчания Дамблдор изрек:

— Понятно. И ты считаешь, что сделал все посильное? Что использовал всю свою изобретательность? Что в стараниях раздобыть это воспоминание использовал все свое хитроумие?

— Ну… — промямлил Гарри, не зная, что ответить. — В тот день, когда Рон по ошибке проглотил приворотное зелье, я отвел его к профессору Слизнорту. И подумал тогда, что, если мне удастся привести профессора в благодушное настроение…

— Тебе это удалось?

— В общем-то нет, сэр, потому что Рон отравился и…

Дамблдор не сердился. Он не повышал голоса, не сыпал гневными тирадами, как порой бывало со Снейпом в моменты стычек с Гарри. Дамблдор был разочарован. Это чувствовалось в его взгляде, в его тихом голосе, в его позе. Гарри стало невыносимо стыдно за себя, за то, что он не смог справиться с таким, казалось бы, пустяковым заданием. За то, что подвел Дамблдора, хотя и был «целиком и полностью его человек».

— Профессор Дамблдор, — наконец, сказал Гарри. — Мне, правда, очень жаль. Я должен был приложить больше усилий… понять, что вы не попросили бы меня об этом, не будь оно по-настоящему важно.

— Спасибо, что сказал это, Гарри, — негромко откликнулся Дамблдор. — Могу ли я надеяться, что с сегодняшнего дня это дело станет для тебя главным? Без воспоминаний Слизнорта наши с тобой уроки станут бессмысленными.

— Я постараюсь, сэр, я добуду его, — горячо пообещал Гарри.

— Значит, больше говорить об этом не стоит, — уже более добродушно сказал Дамблдор.

И старый волшебник вместе с Гарри погрузился в очередной отрывок воспоминаний о Темном Лорде. Гарри довелось узнать, что по окончании школы Волдеморт, тогда еще Том Риддл, желал остаться в Хогвартсе в качестве преподавателя, но профессор Диппет, бывший в то время директором, отказал молодому человеку, сославшись на то, что восемнадцать лет — слишком юный для преподавателя возраст. Тогда Том нанялся на работу в небезызвестную лавку, торгующую всякого рода темными вещичками — «Боргин и Бэркс». Там Риддл выполнял весьма специфическую работу: уговаривал и уламывал хозяев сильных магических артефактов расстаться с ними в пользу магазина для последующей продажи. С одной стороны, это были банальные сделки мелкого лавочника, но с другой… С другой — это была возможность найти среди мелкого барахла поистине нечто стоящее. Этим «чем-то» оказалась реликвия — чаша Хельги Хаффлпафф. Она принадлежала старой похотливой колдунье Хэпзибе Смит, к которой Том наведывался, судя по всему, довольно часто, поэтому успел войти в расположение старушки. Однажды та, в присутствии домового эльфа Похлебы, показала чашу юному Волдеморту. Уже тогда, при виде наиредчайшей магической вещи, на лице Тома проскальзывали известные Гарри черты — красный проблеск в глазах, мертвенная бледность. Но в остальном Том оставался сдержанным и не вызывал подозрений у легкомысленной хозяйки сокровища. Вскоре выяснилось, что у Хэпзибы припрятан еще один сюрприз, едва ли не более шокирующий, чем чаша — это был медальон Слизерина, золотая тяжелая подвеска с выложенной изумрудами буквой «S» посередине. Медальон по праву принадлежал Риддлу, как последнему оставшемуся в живых Мраксу, но Том ничем не показал своего горячего желания завладеть обоими артефактами. А желание это было. Ибо, как сказал Дамблдор после просмотра воспоминания, через два дня Хэпзиба была убита в собственном доме, а в смерти признали виновной несчастную Похлебу. Ни чаши, ни медальона в доме Хэпзибы, естественно, не обнаружили.

Затем Дамблдор показал Гарри последнее из воспоминаний, которые могли оказаться важными — свои собственные воспоминания о Волдеморте. Темный Лорд приходил в Хогвартс спустя много лет после окончания школы. Он изменился, навсегда перестав быть красавцем — мальчиком Томом Риддлом, но еще не окончательно превратившись в подобие пресмыкающегося. Он был бледен, как снег, глаза его налились кровью, черты лица исказились от многочисленных пыток и смертей, что насылал он на людей вместе со своими верноподданными Пожирателями. Однако Том пришел в Хогвартс. Пришел просить места, наняться на работу учителем. Но на самом деле ему нужна была неограниченная власть над малолетними колдунами, еще практически не разбирающимися в том, что хорошо, а что плохо. Дамблдор это прекрасно понимал, поэтому и отказал Тому в его ходатайстве. Волдеморт, обозлившийся и недовольный, ушел, все-таки не причинив директору никакого вреда. Видимо, Дамблдора Том, действительно, боялся.

— Зачем? — недоуменно спросил Гарри, как только они с директором вынырнули из Омута. — Зачем он возвращался? Вы смогли это выяснить?

— Кое-какие соображения у меня имелись, — ответил Дамблдор. — Но не более того.

— Какие же, сэр?

— Об этом я скажу тебе, как только ты раздобудешь воспоминания профессора Слизнорта. Когда ты получишь этот последний кусочек головоломки, все прояснится, я надеюсь… для нас обоих.

Гарри сгорал от любопытства и не стронулся с места, хотя Дамблдор подошел к двери и даже открыл ее.

— Что он хотел преподавать, сэр? Защиту от Темных Искусств? Он так и не сказал.

— О, разумеется, Защиту, — ответил Дамблдор. — И последствия нашей встречи тому доказательством. Видишь ли, с тех пор, как я отказался предоставить это место Лорду Волдеморту, ни одному преподавателю Защиты от Темных Искусств не удалось продержаться на этой должности больше года.

Гарри невесело усмехнулся, вспомнив о «проклятой» должности преподавателя Защиты. Может быть, им, наконец, удастся избавиться от Снейпа, раз он добровольно принял на себя эти обязанности…

— Прости, Гарри, но я должен отлучиться, — сказал Дамблдор, уже выходя из двери. — Думаю, ты сможешь найти выход из кабинета без моей помощи?

— Что? — опешил Гарри. — А… да, конечно, профессор.

— Доброй ночи, Гарри, — кивнул Дамблдор и удалился.

Как только дверь за директором закрылась, Гарри вдруг понял, что остался один в кабинете, где на столе стоит Омут памяти. Неожиданная удача, то самое, что было нужно для разрешения того клубка загадок, что сплелся вокруг Гарри и Малфоя…

Дрожащими руками Гарри вытащил из кармана хрустальный флакон с клубящимся в нем серебристой дымкой, откупорил крышку и выплеснул (или вытряхнул, понять это довольно сложно) воспоминания в Омут. Они заклубились в чаше, закружились водоворотом. Гарри вдохнул поглубже, словно собирался нырнуть в Черное озеро, и опустил лицо во взвихрившийся поток серебристых нитей.

Привычное чувство падения в пустоту — и вот Гарри стоит в незнакомой маленькой комнате, освещенной ярко пылающим в камине огнем и несколькими свечами. Комната была довольно уютной: два удобных на вид кресла перед камином, письменный стол, стул, на каменном полу — ковер с толстым ворсом, на стенах — несколько картин, правда, портретов среди них Гарри не заметил. Зато сразу увидел кровать под тяжелым бархатным пологом цвета спелой вишни. На краю кровати кто-то сидел. Гарри подошел ближе и чуть не вскрикнул от восторга: на кровати сидел Малфой. Не такой бледный и замученный, каким видел его Гарри в последние дни, что свидетельствовало о давности воспоминаний. Малфой смотрел на кого-то, кто лежал на кровати перед ним.

«Вот уж не думал, что Малфой прячет воспоминания о своих подружках», — подумал Гарри разочарованно, подходя еще ближе.

И тут с его уст сорвался настоящий крик, хотя его никто не услышал.

На кровати лежала, закрыв глаза, Гермиона.

Малфой смотрел на нее как-то странно. По-доброму. Не так, как он смотрел на них обычно, не своим высокомерным холодным взглядом, иначе. С любопытством? С заинтересованностью? Гарри не успел понять. Потому что Гермиона вдруг протянула руки, обхватила ими шею Малфоя, притянула его к себе и поцеловала. Тот не особенно сопротивлялся, обнял Гермиону, ответил на поцелуй.

Гарри показалось, что его сердце пропустило пару ударов. То, что он видел, было неправдоподобно. Это было… было настолько странно и непонятно, что казалось невозможным. Что это за комната? Что в ней делает Гермиона? Почему она с Малфоем? Да еще и ночью?! Вопросы обрушились на Гарри снежной лавиной, но ни на один из них он не мог дать ответа. Не мог еще и потому, что сознание вдруг опустело, исчезли все мысли, притупились чувства.

— Не может быть… — прошептал Гарри. — Нет, этого просто не может быть… она не могла… они не могли… Гермиона, почему? Зачем?..

В этот миг Гермиона опустилась на подушку и, все так же с закрытыми глазами, произнесла:

— О, Рон…

Малфой тут же вскочил с кровати, сжал кулаки, заскрипел зубами. Такой Малфой был привычен и понятен. Гарри, глядя на него, вдруг все понял. Да, так и есть: Малфой просто опоил Гермиону приворотным зельем, но не смог справиться с истинными чувствами девушки. Во сне она вспомнила Рона, не Малфоя… Значит, не все потеряно. Значит, не все так плохо, как показалось Гарри сначала.

Не став досматривать воспоминания, Гарри усилием воли оторвался от Омута памяти. Для этого ему пришлось напрячься, а когда он все-таки сумел выпутаться из сети серебристых нитей, то не устоял на ногах и грохнулся на пол. Однако это пошло только на пользу. Мысли сразу прояснились.

— Значит, ты решил добраться до меня с помощью моих друзей, Малфой? — пробормотал Гарри гневно, вставая. — Ничего у тебя не выйдет! Я узнаю, каким способом ты околдовал Гермиону, а когда верну ей способность самой себя контролировать, просто размозжу тебя об стену, как таракана!

— С кем это вы разговариваете, молодой человек? — недовольно пробурчал портрет старой ведьмы на стене справа. — Может, вы не в себе? Сейчас я позову кого-нибудь из преподавателей!..

— Не надо никого звать, я уже ухожу, — тут же ответил Гарри бывшей директрисе Хогвартса. — Простите за беспокойство. Всего доброго, — и вышел вон из кабинета.

И только спустившись по винтовой лестнице вниз и пройдя мимо каменной горгульи, вспомнил, что оставил воспоминания Малфоя в Омуте памяти.