Как я потерял свои розовые тапочки-зайчики (гет)

— Где, черт возьми, мои розовые тапочки-зайчики?

Я с тревогой смотрю на пустую полку в шкафу. Ответа нет, поэтому я повторяю вопрос с, как мне кажется, мертвецким спокойствием:

— Где Буся и Пуся?

Моя жена, Гермиона, наконец, отрывает взгляд от очередной книги.

— Что? — спрашивает рассеянно.

— Ничего, — быстро отвечаю, вспомнив: я так и не рассказал Гермионе, что дал им имена.

— А, ты о своих тапочках? Вчера они вон там стояли.

Так, похоже, я все-таки назвал Гермионе их имена.

— Откуда ты знаешь, как их зовут? — небрежно спрашиваю я, закрывая шкаф и запрыгивая к ней в кровать.

Я гордился, что сам смог выбрать для них такие подходящие имена. Они прямо выпрыгнули у меня из подсознания. Как сейчас помню — я прижал тапочки к груди и подумал: «Буся и Пуся». Идеальные имена для идеальных пушистиков.

— Прочитала на этикетке. — Она как-то странно на меня смотрит.

Ладно, может я и не сам их придумал. Почему у Гермионы такая хорошая память? Это и благословение, и проклятие одновременно, честно.

— Уже забыл, Драко? — продолжает она, отвлекаясь от книги.

Предпочтя немного поразмыслить, решаю не отвечать. Слегка дуюсь, но не больше необходимого.

— Что случилось? — наконец спрашивает она. Я почти начинаю улыбаться, но вовремя успеваю опомниться.

— Буся и Пуся пропали, — говорю хмуро, — и я рассказал тебе об этом целых… тридцать секунд назад. Нет, погоди, пятьдесят секунд назад, но ты была слишком занята чтением, чтобы уделить мне должное внимание.

— Не устраивай истерику, — отрезает Гермиона. — Я убрала их вчера, когда занималась летней уборкой, припоминаешь? Я спросила, можно ли их пожертвовать Г.А.В.Н.Э., ты не разрешил. Поэтому я положила их в коробку «A». Проверь.

— Что еще за коробка «A»?

— Та коробка, которую «не выбрасывать». Вот честно, и ты еще жалуешься, что я тебя не слушаю.

Она поднимает книгу, опускает взгляд и растворяется в чтении.

— Точно, — теперь, когда она упоминает об этом, я отчетливо вспоминаю чувство всепоглощающего страха, когда заметил, как Гермиона склонилась над кучей моих вещей, размышляя, что выбросить, а что оставить.

* * *

— Как насчет этого? — спросила она, указывая на тапочки-зайчики. — Могу отдать их эльфам? Думаю, им они нужнее, с ними их ноги не будут мерзнуть зимой.

— Мне они тоже нужны, чтобы мои ноги не мерзли зимой, — возразил я, подхватив драгоценных пушистиков. — Кроме того, эльфы, которым они не достанутся, начнут завидовать. Мы подобного не можем допустить, я прав? Несчастные эльфы означают некачественное выполнение работы.

— Ладно, оставляй их себе, — она тихо улыбнулась. — Они действительно так сильно тебе нравятся, Драко?

Гермиона смеялась надо мной, я сразу понял.

— Они теплые, — произнес я оборонительным тоном. — И симпатичные. И розовые. Должен признаться, что влюбился в этот цвет в тот же миг, как увидел майку с надписью «Настоящие мужчины носят розовое».

— Хорошо, так и быть. Положу их в коробку «А», чтобы эльфы ничего не напутали.

* * *

Я подхожу к двум аккуратным коробкам «А», насколько аккуратными вообще могут быть вещи в коробке, и просматриваю первую. Там даже близко нет ничего розового или пушистого; просматриваю снова. Ничего. Нахмурившись, просматриваю вторую коробку.

— Гермиона, их нигде нет, — говорю я, переходя к коробке с надписью «выбросить» (наверное, это и есть коробка «Б») во второй раз. — О, твоя расческа! — Шевелю бровями. — Должен признать, что оскорблен. Думал, тебе понравилось.

— Она... не работает,— запинается Гермиона, притворяясь, словно поглощена книгой; ее щеки слегка розовеют.

Расческа напоминает мне о любимых тапочках. Я получил их в то же Рождество, когда подарил ее Гермионе. У нас есть традиция: на каждое Рождество мы дарим друг другу три или четыре приятных, дорогих, милых подарка и один-два шуточных. Три года назад я подарил ей расческу, которая громко и назойливо подсчитывает количество расчесываний… и издает жуткий свист, если проводишь по волосам менее ста раз. Гермиона ее ненавидела. Я же находил восхитительной.

В качестве шутки она подарила мне тапочки-зайчики. Отказываясь поддаваться ее запугиваниям, я обул их с таким достоинством, на какое только был способен, но все же с небольшой... неохотой... в душе. В ответ Гермиона с выражением вселенского страдания на лице принялась расчесывать волосы. Но если честно, эти тапочки оказались лучшей обувью, что я когда-либо носил — мягкие, теплые, удобные.

Я беру расческу и подношу к голове, наблюдая за реакцией Гермионы. Она игнорирует меня. Может, расческа просто не работает. Набравшись смелости, я провожу ей по волосам.

— Один! — победоносно визжит расческа.

— Черт возьми, — бормочу я, впиваясь взглядом в Гермиону. Она мило улыбается в ответ.

— Ой, а я думала, она сломана.

— Два! — призывает расческа.

— Ты нарочно это сделала, — обвиняю я, истерично причесываясь.

— Три! Четыре! Пять! Шесть! Семь! Восемь! Девять! Десять! Одиннадцать! Двенадцать! Тринадцать! Четырнадцать!..

— Да заткнись ты уже, — приказываю я наконец, делая сотый взмах рукой. Должен сказать, теперь мои волосы выглядят еще лучше, если это вообще возможно. — Итак... где же могут находиться мои тапочки?

Я выжидательно смотрю на Гермиону. Наверное, она в шутку спрятала их. Это казалось наиболее логичным вариантом. Гермиона подергивает плечами.

— Зачем ты вообще их ищешь? Сейчас жаркая летняя ночь.

— Просто заметил пропажу.

Я встаю с пола и ложусь рядом с ней, обдумывая, как заставить признаться, куда она их подевала. Может, стоит выхватить ее книгу и не возвращать, пока она не отдаст тапочки. Кстати, что она там читает? Рассматриваю обложку. Любовный роман. Приподнимаю брови. Понятия не имел, что она таким интересуется. Знаю, она много чего читает, но сейчас она кажется ненормально увлеченной. Справедливости ради хочу заметить, что книга довольно увесистая, ветхая и пыльная — все как она любит. Должно быть, это романтическая история о каких-то старых известных волшебниках и ведьмах, о которых только Гермиона и слышала. Даже не хочу прикасаться к книге, ни за какие коврижки! Возможно, стоит предложить ей чаю и незаметно влить в него Веритасерум. Или держать в заложниках Поттера, пока она не сдастся.

Могу даже представить. Я проникну в дом Поттера, пока тот спит или смотрит телевизор. Подкрадусь к нему сзади, брошу Ступефаем и утащу в подземелья. После отправлю Гермионе анонимную записку с требованием выкупа, в которой напишу, что верну Поттера сразу, как только она вернет тапочки-зайчики мистера Малфоя. Может, еще и денег потребую, чтобы подозрений не вызывать.

Помимо того, что мне ненавистна идея набега на дом Поттера среди ночи, я еще и слишком ленив. И я...

— Призови их заклинанием, — предлагает Гермиона.

— Я это и собирался сделать, — отвечаю я. И это правда. Вот честно. — Акцио... — Умолкаю. «Акцио пушистые розовые тапочки-зайчики» звучит как-то неправильно. «Акцио Буся и Пуся» звучит совсем странно.

Чувствую на себе взгляд Гермионы. Еще чувствую, как начинают гореть щеки.

— Тогда почему сама не призываешь? Раз уж это была твоя идея.

Ха! Посмотрим, что она на это скажет.

— Ладно. — Она берет палочку с прикроватного столика. — Акцио тапочки-зайчики Драко.

Ничего не происходит. Думаю, ей нужно попытаться быть более конкретной. Но опять же, у меня только одна пара тапочек-зайчиков. Так больно о них вспоминать. У меня были тапочки-зайчики. И вот их нет.

Гермиона смотрит на меня с сочувствием.

— Полагаю, они не здесь. Не волнуйся, завтра мы сможем расспросить домашних эльфов. Или ближе к зиме купить новые.

— Ты права, — отвечаю я. Хотя не совсем это имею в виду. Не хочу новые тапочки. Мне нужны мои. Уже чувствую, как внутри зреет решение. Кто бы ни украл моих зайчишек, его ждет весь гнев Драко Малфоя.

Я слегка подпрыгиваю, когда Гермиона обнимает меня. Я настолько погрузился в собственные размышления, что не ожидал этого. Даже не заметил, когда она отложила книгу.

— Расслабься, — говорит она, вытягивая шею так, чтобы поцеловать меня. — Ну честно, это ведь просто тапочки.

— Ты только что загубила идеальный момент, — отвечаю я, имея в виду именно это. Она лишь смеется и смотрит на меня веселым взглядом, почти как Дамблдор, только она интереснее. Я уже уяснил: если Гермиона смотрит на меня вот так, то мне перепадет счастье. Должно быть, она дочитала до... захватывающей... сцены. — О чем думаешь?

— Сейчас жаркая летняя ночь, а на кухне есть мороженое. А еще шоколад.

— Нам потребуются чашки для твоей идеи? — спрашиваю я с надеждой.

— Прояви фантазию, — отвечает она и целует меня так, что не оставляет никакого места для воображения. По правде говоря, я бы никогда не догадался, насколько шаловливой может быть Гермиона Грейнджер. Здорово, что я женился на ней.

Слышу ее стоны, когда накрываю своим телом, пытаясь восстановить хоть каплю самоконтроля.

— Лучше бы отправить кого-нибудь за мороженым, — говорю я, целуя ее шею, — здесь становится жарко.

На следующее утро я проснулся первым. Хотя немного позже, чем планировал, потому что ночью мне не пришлось много спать. Не могу сдержать ухмылки, просто вспоминая об этом. Гермиона действительно знает, как улучшить мне настроение.

Ничто не говорит убедительнее «я люблю тебя» так, как три ложки шоколадного мороженого. И немного постельных игр с его участием, разумеется. Хорошо, что мы не бедные магглы, иначе не знаю, как бы мы навели порядок.

Но вернемся к делу. Бросив взгляд на спящую Гермиону, я на цыпочках крадусь к двум коробкам, которые вчера разворошил. Хмурюсь. Вчера вечером она успела бросить заклинание порядка, поэтому все вещи снова лежат аккуратно сложенными. Мне нужны доказательства. Но теперь все разрушено.

Неважно. В коробке «А» я нахожу довольно крупную лупу и принимаюсь изучать все в очередной раз.

Странно... С замиранием сердца осознаю, что большинство вещей в коробке «А» принадлежат мне. В куче «Б», которая идет на выброс, находятся только вещи Гермионы. Кто бы ни украл мои тапочки, он желал, чтобы Гермиона лишилась множества дорогих и редко используемых декоративных безделушек, которые однажды будут стоить еще дороже, чем я их купил. На самом деле, это инвестиции. Она не должна продавать их сейчас, пусть прибережет на будущее. Разумеется, она достаточно умна, чтобы самой это понять.

Полный решимости, я сжимаю зубы. Я отыщу изверга, что украл моих пушистиков и пытался избавиться от вещей Гермионы.

Что там обычно ищут детективы? Отпечатки пальцев? Ну, я их не вижу. Осторожно левитирую снимок нас с Гермионой, который она, уверен, никогда бы не выбросила. Не вижу ничего, кроме нескольких пятен на раме.

Так и знал, что детективные истории — сплошная выдумка.

Чувствуя себя немного облапошенным, отправляю рамку в коробку «Б», чтобы показать Гермионе, когда та проснется, и продолжаю поиски улик. Что я точно ищу? Не совсем уверен. Мех? Следы ног? Личные вещи, позабытые вором?

О чем я вообще говорю! У вора нет никаких личных вещей, поэтому он и украл мои тапочки. Да, весьма уверен, что он мужского пола. Только настоящие мужики носят розовое, и, кроме того, женщины предпочитаю шоппинг воровству.

Прошло уже пятнадцать минут, а у меня до сих пор нет ни единой подсказки. Я обнаруживаю прядь белых волос и уже готов разбудить Гермиону, но вдруг понимаю, что это мое. Ложная тревога.

Мерлин всемогущий, вся эта детективщина намного сложнее, чем я думал. Смогу ли я когда-нибудь раскрыть дело о пропавших тапочках-зайчиках?

Разумеется, смогу, иначе не быть мне Драко Л. Малфоем!

Меня охватывает приятное возбуждение. Однажды ко мне обратятся даже частные сыщики. Они попросят… нет! будут молить о помощи даже в самых тривиальных, простецких делах. А я скажу, что был бы рад помочь, вот только занят кое-чем другим, поэтому расследования будут накапливаться, а я все так же буду продолжать притворяться, что очень занят, а к концу недели все дела будут раскрыты. Маггловские сыщики прознают о легендарном детективе, который слишком хорош, чтобы быть реальным (это я, разумеется). И волшебники провозгласят меня величайшим детективом всех времен. Малфой-мэнор станет крайне мал для меня и всех моих приспешников — в большинстве из которых я совсем не нуждаюсь, — поэтому я перееду в Хогвартс, отдав школе поместье.

И все это из-за пропавших тапочек. Точно, нужно будет не забыть поблагодарить вора перед тем, как упрятать его в Азкабан.

Вор бы сказал: «Я бы слинял с ними, если бы дело не расследовал этот настырный парень».

Я усмехаюсь самому себе. Драко Малфой, величайший детектив всех времен. Это вам не хухры-мухры, я считаю.

— Что смешного?

О, Гермиона проснулась.

— Ничего, — лгу я. В конце концов, сначала нужно поймать вора, ведь так? Нет смысла забегать так далеко вперед.

Я снова поворачиваюсь к коробкам, но вспоминаю, что собирался сказать Гермионе.

— Гермиона, мне кажется, вор перепутал обе коробки. Все твои вещи лежат на выброс.

— О, — она слегка краснеет. — Нет, это... моя ошибка, Драко. Я решила избавиться от всего старого и... начать все сначала.

— То есть?..

— То есть сложить большинство своих вещей в коробку «Б».

Я тревожно смотрю на нее.

— Быть не может.

Она кивает и заламывает руки.

— Я не ношу украшения, вот и подумала, что мы могли бы продать их с аукциона, слово «избавиться» можно трактовать по-разному. Я не только Г.А.В.Н.Э. имела в виду.

— Но... Гермиона! — даже не могу придумать, как более мужественно заявить ей, насколько мне больно. — Я полагал, тебе нравятся драгоценности! Я думал, что тебе понравилась музыкальная расческа, пусть и в какой-то извращенной манере!

— Ты с ума сходишь от своих тапок, но это не значит, что я в восторге от расчески. — Она улыбается.

— Ладно, тогда почему ты хочешь продать наш снимок?

Гермиона Громко цокает, хоть и знает, как сильно меня раздражает этот звук. Он означает что-то в роде этого: «Тц, не собираюсь я продавать никакие наши снимки. С чего бы? Даже если бы я знала, о каком фото идет речь, а я, между прочим, не знаю, то не продала его». До ее цоканья я никогда не знал, что этот звук может так много в себя вмещать.

— Тогда как ты это назовешь? — я победоносно шествую к коробке «Б» и левитирую фоторамку. — Куча на выброс, как я и сказал.

Гермиона встает с кровати.

— Вот доказательство, что ты так долго выискивал — я ни в какую коробку это не засовывала. Должно быть, кто-то копался во всех вещах и сбросил ее. — Я передаю ей рамку, она с любовью смотрит на снимок. — Его сделали не так давно.

Ладно, отпечатки пальцев все равно были бесполезны.

— Получается, кто-то копался в наших вещах. Нужно расспросить эльфов.

— Они этого не делали! — испуганно восклицает она.

— Конечно, — поспешно отвечаю я, — но, возможно, они заметили кого-нибудь подозрительного...

И наконец Гермиона смягчается. Она отличный союзник — буду только рад силе ее интеллекта.

К сожалению, ни один из эльфов никого не видел. Я был вынужден запретить заниматься уборкой весь день. Мелкие создания смотрели на меня так, словно я их предал, потому что обычно разрешаю им работать даже тогда, когда Гермиона этого не одобряет. Но я не могу позволить, чтобы они уничтожили все улики.

И, конечно, я их нахожу. Прямо у камина, а это значит, что вор смылся при помощи летучего пороха.

— Гермиона, смотри! — Тычу ей в лицо крошечным кусочком меха. Она смотрит с недовольством, поскольку я отвлекаю ее от чтения.

— Мех, — замечает она. Очень проницательно.

— Розовый мех, — подчеркиваю я, — он был возле камина.

— Значит, кто бы это ни был, он ушел через камин или находился очень близко к огню.

Гермиона переворачивает страницу, не проявляя излишней заинтересованности в моей проблеме.

— Есть идеи? — спрашиваю раздраженно.

— Наверное, это был гость, которого эльфы не посчитали подозрительным, — отвечает она, и я не в первый раз завидую, насколько быстро она находит ответы.

— Возможно, ты права, — медленно произношу я. — Кто-то вроде Поттера или Уизли. Они всегда заявляются без приглашения. Может быть, мне прямо сейчас стоит поступить точно так же.

— Держи себя в руках, пока не сможешь доказать их вину, если это вообще случится. Но я ни одного из них не могу представить в подобных тапочках.

— Спорю, ты не могла подумать, что мне они понравятся, — отвечаю я еле слышно, разумеется.

Сперва отправляюсь по камину к Уизли. Поместье под защитой, так что невозможно аппарировать ни из него, ни в него.

— Уизли! — ору я, едва успевая выйти из камина. — Тащи сюда свою задницу!

— Что? — появляется Уизли, такой же долговязый, рыжий и сердитый, как и всегда. — Я готовлю.

— Тапочки-зайчики, — говорю я, осознавая, насколько глупо это звучит, — ты их видел?

— Ттапочки-зайчики? — повторяет он и смотрит, как на сумасшедшего. — Где я должен был их видеть?

— В поместье. В моей спальне, если позавчера, вчера или сегодня ты там вообще был.

— У тебя есть тапочки-зайчики? — спрашивает для ясности. Мерлин, как же он бесит. Уизли совершенно упускает суть. Так, думаю, ложь во благо никому не повредит.

— Они принадлежат Гермионе, и она хотела бы их вернуть.

Технически, поскольку мы женаты, все мое принадлежит ей. И, к счастью для меня, они ей не нужны.

— Ну, я их не видел. Я не был у вас с прошлой недели.

— Уверен?

— Ага. Теперь ты не против свалить? У меня овощи горят, — Уизли почему-то выглядит разозленным.

— Очень хорошо, иди. Я знаю, где выход.

Я замираю на месте на несколько минут, погруженный в мысли. Не похоже, чтобы Уизли лгал. Слава богам, он не пригласил меня остаться на ланч. Мы годами вместе ходили на Зелья, так что могу представить, что он там наготовил. Кстати, смешнее того, что я счастливый обладатель пушистых тапочек, лишь то, как он смотрится в своем мизерном фартуке.

Я покидаю Уизли и аппарирую в квартиру Поттера, которая немногим больше, но зато более загромождена вещами; он живет здесь вместе с Уизлеттой.

— Поттер!

Конечно, нет никакой необходимости так орать, ведь он сидит на диване прямо передо мной. Аромат чего-то вкусного доносится из кухни, я слышу, как Уизлетта бренчит кастрюлями и сковородками. Поттер жалок. Он бездельничает на диване, пока его беременная девушка готовит еду. То, что он спас мир, не означает, что больше ничего не должен делать. Если бы Гермиона была беременна... Лучше об этом не думать. Нет, не так; я бы хотел об этом подумать, но мы до сих пор так и не достигли успехов в этом вопросе. Мы решили, что подождем несколько лет после свадьбы, но теперь, когда пришло время, Поттер нас обскакал.

— Гермиона потеряла пару тапочек-зайчиков, и я пришел их забрать.

— Почему ты думаешь, что они у меня? Что мне с ними делать?

Хм, он дело говорит. Он ведь Гарри Поттер, вряд ли пушистые тапочки будут хорошо смотреться на герое войны.

— Ладно, их скорее украли. Ты был в поместье в последние несколько дней?

— Нет, — отвечает Поттер, раздраженный моим допросом.

— Нет?

— Нет.

— А твоя подружка? — спрашиваю я, делая ударение на последнем слове. Я не одобряю того, что они не женаты. А еще они опередили нас с ребенком. Что, если они выберут для него самое лучшее в мире имя, тогда нам достанется только то, что под номером два?

— Откуда мне знать? Она не докладывает мне обо всех местах, где бывает.

— А должна бы, — хмыкаю я.

Так я ничего не добьюсь.

— А Гермиона всегда сообщает тебе, куда направляется?

— Конечно. Может, дело в том, что мы женаты, а не просто сожительствуем, — я как бы ненароком поднимаю руку, демонстрируя кольцо, позволяя свету отражаться от металла.

— Ты уверен, что она рассказывает тебе все-все?

Мерлин, наверное, Поттер самый надоедливый среди всех придурков, которых Ты создал. И Ты решил сделать его героем, не меньше.

— Конечно, — твердо отвечаю я. — К чему ты клонишь, Поттер?

— Ни к чему. Просто размышляю, как ты можешь быть в этом уверен. — Поттер поправляет очки на носу, аж бесит. Чертов ловец внимания. — Откуда знаешь, что она все тебе рассказывает?

— Знаю, конечно, и все тут, — я мысленно вздрагиваю. Даже думать не хочу, сколько раз произнес это «конечно».

— Потому что вы женаты? — спрашивает Поттер с усмешкой.

Клянусь, мне хочется врезать ему по лицу. В его словах что-то есть. В его словах всегда что-то есть. И оно всегда будет есть, как ест его лоб этот дурацкий шрам в виде молнии. Я с трудом могу придумать лучшее возмездие, так что высоко задираю нос и с пренебрежением опускаю взгляд на Поттера.

— Да.

Именно в этот момент я замечаю их. Мои тапочки-зайчики. Мои розовые пушистики. Мои пушистые зайчишки. Они идут... нет, выпрыгивают... прямо из кухни, расположенной позади Поттера, и направляются ко мне; их миленькие ушки приветственно машут.

Мое сердце замирает. Даже не знаю, дышу ли я, правда, часть мозга, отвечающая за логику, подсказывает, что дышу. Мир вокруг рушится, я не замечаю ничего, за исключением глупой фоновой музыки играющей в голове. Существуют только я и мои зайчата.

И та, что посмела их надеть.

Поднимаю взгляд от тапочек, осматриваю ноги, упираюсь в большой живот. На мгновение задерживаю на нем взгляд, а после смотрю наверх. Меня слегка передергивает.

Джинни Уизли.

Похоже, Поттер их тоже замечает.

— Откуда они у тебя? — спрашивает он, не сводя с меня глаз.

— Ты о чем? — невинно отвечает она. Но я вижу ее насквозь. Она так же виновна, как и нюхлер, которого как-то поймали в Гринготтсе.

— Тапочки.

Уизлетта бросает взгляд вниз. Я мимолетно задумываюсь, способна ли она увидеть свои стопы.

— О, я одолжила их у Гермионы. Разве они не милашки?

— Гермиона не знает, что они у тебя, — мне как-то удается держать себя в руках. Мой голос звучит немного натянуто, но не думаю, что они заметили. — Так ты их одолжила? Или все-таки украла?

Поттер встает с дивана.

— Малфой, — предостерегающе произносит он.

— Наверное, я не сказала Гермионе, что взяла их, — отвечает Уизлетта. Кажется, она даже не замечает опасности, в которой находится. Другое дело Поттер. Он пододвигается ближе, при необходимости готовый усмирить меня.

— Я зашла в ее... вашу комнату и увидела их на полу. Примерила. Они оказались такими удобными, что я решила их взять.

— Полагаю, ты также заметила наш с Гермионой снимок в рамке?

— Не помню, — она пожимает плечами. — Меня не заботил никакой снимок. Почему ты все это спрашиваешь?

Мерлин, я нашел кого-то более раздражающего, чем Поттер. Избавьте меня от необходимости знакомиться с их детьми, у меня нет никакого желания с ними встречаться. Никогда.

— Мне нужно, чтобы ты вернула тапочки. То есть Гермионе это нужно. Нам обоим.

Джинни бросает взгляд на Поттера.

— Могу я их оставить? Они очень приятные на ногах, особенно сейчас, когда я стала такая большая.

— Нет, — коротко отвечаю я.

Еще один взгляд на Поттера, и теперь он перехватывает инициативу.

— Слушай, Малфой, они нужны ей больше, чем тебе.

— Купите себе сами, — отвечаю я гадким тоном, — а эти — мои. Гермионы. Наши, — торопливо исправляюсь. — И, кстати, они нужны мне немедленно.

Эти двое — гриффиндорцы, благослови их Мерлин (это сарказм!). Они известны своими отвагой, благородством, идиотизмом и упрямством. Уизлетта скрещивает руки над животом и с вызовом приподнимает брови.

— Попробуй заставь.

Я так и делаю.

Ныряю на пол и, хватаясь за одну из ее лодыжек, поднимаю ногу. Она теряет равновесие, Поттер бросается вперед и ловит ее. Пока Поттер поддерживает Уизлетту, мне удается стащить с нее Пусю и засунуть за пазуху. Уизлетта обеими ногами удерживает Бусю и отказывается отрывать их от пола. В этот момент появляется Гермиона, я слышу ее тяжелый вздох, — игнорирую, она может и подождать, — когда она видит, как я дергаю Джинни за ноги.

— Отдай, — ворчу я, пытаясь стащить Бусю.

— Нет!

— Драко, отпусти!

— Малфой, ты в полнейшей...

— Заткнись, Поттер. Уизли, сколько же ты весишь!

— Драко, прекрати!

На протяжении всего действа Джинни Уизли орет какую-то чушь. Даже под страхом смерти не смог бы разобрать ни слова.

Внезапно мы замираем — Гермиона достала палочку и всех нас заколдовала. Из-за неожиданности Уизлетта и Поттер падают, и второй тапочек оказывается в моих руках.

Но я не могу пошевелиться.

Гермиона перехватывает их в падении, и через мгновение Поттер и его беременная подружка возвращаются к нормальному состоянию. Они больше не заколдованы. Они могут двигаться.

А я держу свою награду в руках, но по-прежнему обездвижен.

Спустя, наверное, целую вечность Поттер с Уизлеттой садятся на диван, и Гермиона снимает с меня заклинание.

Я выпрямляюсь, осматривая всех присутствующих. Затем опускаю глаза на тапочек, зажатый в руках.

— Мой.

Джинни разражается смехом. Поттер пялится на меня и тоже начинает смеяться. Бросаю на них смущенные взгляды.

— Что, черт возьми, это значит? — спрашиваю я. Бессмыслица какая-то, честно.

— Ты сказал... это тапочки Гермионы! — произносит Уизлетта между приступами смеха. — Я думала, они ее! Но они твои! И они розовые! И они... ха-ха-ха... зайчики... а-ха-ха... тапочки!..

Поттер хватается за живот.

— Одна мысль о тебе, Малфой, в этих тапках!..

Гермиона тоже хихикает; не сказал бы, что она сердится, ведь ее смех звучит оскорбительно.

— Да, вид еще тот, — признается она.

— Неправда, — я бросаю Бусю на пол, скидываю туфлю и надеваю первый тапочек. Достаю из-под мантии Пусю и все повторяю. — Видите? Они очень удобные! — возражаю я. — И да, они розовые. Настоящие мужчины носят розовый!

Они начинают смеяться еще сильнее. Я так больше не могу. Подхожу к камину и отправляюсь домой, желая, чтобы на ум пришла какая-нибудь прощальная колкость.

Этого не случается.

Позже Гермиона находит меня сидящим у камина; ноги — в тапочках-зайчиках — лежат на скамеечке для ног. Делаю вид, что сплю, потому что сегодня и так досыта наелся насмешек; но ее не обманешь. Она подходит ближе и кладет ладони мне на бедра.

— Что ты сегодня устроил? Это было неуместно.

— Все было ради моих тапочек, — возражаю я, позабыв, что притворяюсь спящим.

— Джинни беременна! Ты мог навредить ей или ребенку.

— Как будто мне есть до этого дело! Ей просто нужно было вернуть их. Ты поздно появилась и все пропустила, поэтому не злись на меня! Я просил ее по-хорошему!

— Наверное, тебе пора начать думать не только о себе. Для меня это было унизительно, мне пришлось...

— Унизительно? Для тебя? Меня осмеяли. Моя жена приняла чужую сторону! Ты обездвижила меня на целую вечность!

— Потому что ты устроил невесть что из-за пары тапок! — кричит Гермиона. — Они для тебя важнее живых людей!

— Они мои! — кричу в ответ. — Она их украла!

— Да это больше не важно! Неужели так трудно хотя бы раз перестать быть эгоистом и отдать их ей, скажи? Она ведь родит еще до наступления зимы.

— Только потому, что раньше она была бедной и, вероятно, привыкла таскать еду...

— Драко! Если бы она крала, то училась бы на Слизерине.

— Ты права, она ничего и ни у кого не крала, она вымаливала! Но потом в нее влюбился Поттер, и она узнала, что статус его подружки дает право брать все, что захочется.

— Я не оправдываю ее, но то, что ты сделал... это...

— «Это» что, Грейнджер? — Черт, сам не заметил, как назвал ее по фамилии. — Как будто ты никогда не делала ничего глупого ради того, чего действительно хочется, вспомни хотя бы эльфов. — Ладно, я не совсем это собирался сказать, вообще какой-то бессмысленный аргумент. Мы так давно не ссорились, и все из-за какой-то мелочи. Прекрасная возможность поорать друг на друга... иногда я так по этому скучаю.

— По крайней мере, мои побуждения бескорыстны, — парирует Гермиона, и я вижу, как краснеет ее лицо. Возможно, потому что я назвал ее по фамилии.

— Поскольку я такой эгоистичный, позабочусь-ка я о себе и отправлюсь спать. А ты сходи проведай эльфов и дай им пару консультаций.

Я встаю и, бросив на нее последний взгляд, отправляюсь в нашу спальню. К счастью, кровать настолько велика, что позволяет лежать друг от друга на приличном расстоянии. Я захлопываю дверь и запрыгиваю под одеяло, взбиваю подушки. Ночью почти не сплю, все еще кипя от гнева и унижения.

Ссора длится уже несколько дней. Я не волнуюсь, потому что нам с Гермионой иногда необходимо вспомнить, как все было в старые времена. Такое уже случалось, так что я верю — подобное сохраняет наш брак. Я люблю ее, но только не в такие моменты. Спустя почти неделю перестаю злиться, только не могу заставить себя первым завести беседу. Единственное, что мы говорим друг другу — «подай соль» или «ванная уже свободна?». Думаю, Гермиона тоже не решается начать первой.

В конечном счете, разговор состоялся на благотворительном балу в Министерстве. Мы были вместе, но при этом едва касались друг друга. Этим обеспокоились только пара человек. Думаю, остальные привыкли к подобному, как и я. После нескольких напитков я чувствую себя более беззаботным, чем за все время нашей ссоры. Ближе к полуночи начинаю раскачиваться в такт музыке. Я оглядываюсь и нахожу Гермиону, она смотрит прямо на меня. Считаю, пришло время закончить нашу ссору.

— Потанцуем? — спрашиваю я, когда она подходит ближе. Не думаю, что получу отказ, хотя порой она крайне непредсказуема.

— Конечно, — отвечает она, принимая протянутую руку. Я облегченно вздыхаю. Если захочет, она может прекрасно выглядеть, как сегодня. То есть она всегда красива, по-своему, и порой я воспринимаю это как должное. Сейчас же она стоит передо мной, и нет никакой возможности забыть о ее красоте. Я улыбаюсь.

Вот так и заканчивается наша ссора, никто ни перед кем не извиняется. Я не говорю, что она была права, а я ошибался; она не говорит, что я был не прав, а она не ошибалась. И так понятно, что мы спустили друг на друга все накопившиеся эмоции, и теперь готовы снова их копить.

Вот так я потерял — и нашел — свои тапочки-зайчики. Блестящий пример детективного мастерства, я считаю. Уже подумываю написать книгу. «Как я нашел свои тапочки-зайчики», плод невероятно прекрасного сознания Драко Малфоя (не то чтобы сознание могло быть прекрасным — ладно, мое может, конечно, — но поклонники оценят всю прелесть образа). Я всегда знал, что достаточно ловок в письме. Моя способность обыденное превращать в экстраординарное и умение облекать мысли в слова помогут сотворить не книгу, а настоящий хит. Фанаты завалят письмами, все будут просить расписаться на их тапочках-зайчиках. Может быть, я оставлю их себе вместо того, чтобы вернуть хозяевам. Одна мысль заставляет смеяться.

Правда, история заканчивается не совсем здесь.

Через мгновение Гермиона отстраняется.

— Что способно улучшить твое настроение? — спрашивает она, соблазнительно улыбаясь.

— Шоколадное мороженое,— отвечаю я, притягиваю ее ближе и целую.

— Поехали домой.

Киваю и снова жадно целую ее, но мой взгляд падает ей за спину. Я вижу, как за нами наблюдают Поттер с подружкой. Ну и что, если у них первых родится ребенок? Кроме того, сегодняшняя ночь может стать для нас счастливой. А может, мне даже не придется ждать девять месяцев. Ну серьезно, кто столько сможет вытерпеть? Уверен, поскольку мой ребенок будет Малфоем, он будет готов увидеться со мной ранее, чем через девять месяцев.

— О чем задумался? — интересуется Гермиона, замечая, что я отвлекся.

— Ни о чем, — вру я. Не стоит ей знать, правда, как бы ни хотелось. Гермиона не всегда должна получать абсолютно все. А вот я должен. Снова целую, пытаясь отвлечь от ненужных вопросов. Провожу рукой вдоль ее тела и слышу тихий стон.

Мерлин, обожаю, что мы снова разговариваем. И поцелуи тоже обожаю, потому что за первым всегда следует второй. По крайней мере, у нас с ней всегда так. И пора бы нам наверстать упущенное.