Мемуары Ноль Тринадцатого (гет)

«Весь покрытый зеленью, абсолютно весь,

Остров невезения в океане есть.

Остров невезения в океане есть,

Весь покрытый зеленью, абсолютно весь.

Там живут несчастные люди дикари,

На лицо ужасные добрые внутри.

На лицо ужасные добрые внутри,

Там живут несчастные люди дикари.»

(Л.Дербенев «Остров невезения»)

Всем привет!

Меня зовут Ноль Тринадцатый.

Точнее, моё полное имя — Семьсот Двадцать Девять Тысяч Ноль Тринадцатый, но я к высшей касте не отношусь, поэтому между собой мы называем друг друга короче — тремя последними цифрами. Так ведь проще, правда?

А вообще, моё имя — это, по сути, порядковый номер. Для тех, кто не в теме, расскажу вкратце: давным-давно, веков пять или шесть назад, жил тёмный колдун по имени Экриздис, который построил на острове посреди моря крепость и населил её своими созданиями — то есть нами. Проще говоря, он был для нас, как для маглов Адам и Ева в одном лице. Сейчас модно говорить, что Экриздис был сумасшедшим, но мы все считаем нашего прародителя гением. Давал он имена своим созданиям или нет, сейчас уже и не помнит никто. А после его смерти, когда нас нашли волшебники, то просто пересчитали, переписали под порядковыми номерами и всё последующее потомство также заносили в этот список.

Если кто ещё не понял: я — дементор, и до недавнего времени жил в крепости Азкабан.

«Почему до недавнего?» — спросите вы. Да потому, что через несколько лет после Второй магической войны нас всех отправили в бессрочный отпуск, а тех, у кого номера пятизначные и меньше — вообще на пенсию по выслуге лет. Спасибо нашему новому министру. Что сейчас делается в Азкабане? Не знаю. Слышал, что волшебники изо всех сил пытаются восстановить крепость, ведь за всё время существования она никогда не получала столько повреждений, сколько за последние полвека. И в физическом и в магическом плане. Эх…

Кстати, не верьте, что всё это из-за нашей ненадёжности и бесчеловечности. Неправда! На самом деле, подобные слухи распространяет само Министерство магии. Посудите сами: они до сих пор не хотят признать своей вины в том, что только за последние два десятка лет из тюрьмы, считающейся самым надёжным и неприступным местом, были совершены неоднократные массовые побеги заключённых. Кто виноват? Мы? А вот фигушки! Мы — существа подневольные. Нам говорят — мы исполняем. А уж как и о чём там наверху договариваются наши вожди с волшебниками, то не наше, простите, дело. Если сказали не обращать внимания на то, что кто-то кого-то подменил под оборотным зельем, — да запросто. Анимаг, видите ли, сбежал. Ну так тоже велено было не заметить. Кто вообще придумал этот миф, что мы слепые и глухие? Враньё! Не надо нас позорить. Что значит, не углядели? Нет, вы и правда думаете, что под обороткой у человека и эмоциональный фон меняется? Три раза ха-ха. И анимагов мы прекрасно видим. У животных чувств практически нет, но эмоций полно, а у анимагов они вообще человеческие. Что касается побегов, то и здесь тоже не всё так гладко. Антимагические чары у нас всегда отличные были, регулярно обновлялись и действовали на всех одинаково. Если кто-то вдруг смог перекинуться в собаку или разворотить стену заклинанием, то неспроста всё это. Я краем капюшона слышал, что и заключение, и побег Сириуса Блэка были от начала и до конца спланированы Дамблдором. Подробностей не знаю, врать не буду.

И ещё, кстати, кто сказал, что мы изменники и перешли на сторону Тёмного Лорда? Вы ничего не путаете? Тогда всё Министерство на его сторону перешло. А мы, извините, именно Министерству и подчиняемся. Позволили оппозиции во власть пролезть — сам виноваты. И нечего возмущаться!

Что-то я отвлёкся.

На чём я остановился?

Ах, да…

Отправили, значит, нас в отпуск. Как говорится, нет худа без добра, не было бы счастья, и так далее…

Обосновались мы в Бермудском треугольнике. Почему там? Да просто конфигурация привычная — крепость-то наша тоже в форме треугольника была. Зато здесь климат получше. На Багамах тепло, солнечно, не то, что в промозглом Северном море. Мы же раньше как жили — холод собачий, сырость… Отсюда у половины наших постоянные бронхиты, хрипы в лёгких, от холодного дыхания даже вода замерзала. Я как-то хотел цветок около Хогвартса понюхать, наклонился, выдохнул и… заморозил его. Потом даже плакал, честное слово! В общем, жили мы и не знали, что в мире есть такая красота.

Житуха здесь, доложу я вам, потрясающая! У маглов есть слово «нирвана» — это, наверное, оно и есть. И ведь что интересно: волшебники всем сказали, что нас изолировали в безлюдном месте. Ага, конечно! Нет, то, что местность здесь безлюдная, не спорю. Я бы даже точнее выразился — безмаговая. А маглы… Маглов никто в расчёт не принимал. А зря. М-м-м-м, такого изобилия деликатесов у нас давно в рационе не было.

Вам не нравится слово «деликатес»? Быть может, со стороны это кажется неэтичным? Но, согласитесь, что это суровая правда жизни. От сотворения мира есть те, кто ест, а есть те, кого едят. И никак иначе! Вы, люди, тоже ведь без пищи существовать не можете. А она — пища ваша — тоже когда-то бегала, летала, плавала.

Кроме вкусной и здоровой пищи, у нас теперь появилось много свободного времени. Коллеги мои нашли себе разные увлечения и даже называют их странным словом «хобби». Ноль Двадцать Восьмой, например, освоил дайвинг и исследует затопленные в Бермудском треугольнике корабли. Восемьсот Сорок Первый, молодой совсем, увлёкся парусным спортом. Про «Летучий Голландец» слышали? Так вот, скажу я вам — сказки всё это. Атмосферное явление, мираж, Фата Моргана и ничего больше! А вот «Корабль о чёрных парусах, чей капитан мертвец, которого изрыгнула сама преисподняя»¹ — самая что ни на есть реальность. Этот парусник Ноль Двадцать Восьмой со дна Карибского моря поднял и к нам в Треугольник притащил — благо недалеко совсем. Собрал Восемьсот Сорок Первый команду и рассекает теперь по морям, по волнам. Да, чуть не забыл, подвизался на этом корабле и Двести Тридцать Шестой, который занялся опытами с электричеством и развлекается тем, что развешивает на мачтах огни святого Эльма.

Сам я долго не мог придумать себе хобби. Да и о чём вообще можно думать, лёжа на песочке и грея стылые кости? Помог случай, точнее, мой шеф — Ноль Ноль Второй. Попросил он как-то Ноль Двадцать Восьмого отдавать ему книги, газеты и прочую литературу с тех кораблей, которые в Бермудский треугольник попадают. Не пропадать же добру, в самом деле. С этого всё и началось. С самого утра устраивался начальник мой в плетёном кресле под пальмой и читал до захода солнца. А я рядом под солнышком жарился. И как-то так получилось, что Ноль Ноль Второй захотел не только читать, но и обсуждать прочитанное. А с кем ему поговорить? Конечно, с тем, кто рядом валяется. Поначалу это меня жутко раздражало, но отказаться я не мог — шеф всё-таки. Это сейчас мы в отпуске, а если обратно позовут? И, знаете, со временем затянуло меня, захватило, так интересно стало, что стал я тоже читать, чтобы не просто слушать и поддакивать, а своё мнение иметь. О чём мы только не спорили: об английской драматургии и японской поэзии; о живописи и архитектуре; о философии и политике…

В итоге хобби моё оказалось прозаичным. В буквальном смысле этого слова. Я увлёкся прозой. В смысле письмом. Тьфу ты! Короче, я решил стать писателем!

Шеф меня в этом стремлении поддержал и сказал, что для пробы пера написать надо что-то совсем простое. Мемуары, например. Он даже напросился быть моим критиком и корректором, чтобы, по его словам, всему нашему сообществу не было за меня стыдно. Так и сказал, между прочим, что я неуч и недотёпа! Обидно, честное слово! Я же не виноват, что меня в Хогвартс даже на порог не пустили. Может, я бы отличником стал. Э-эх… Даже в квиддич поиграть не дали. Кто-то из наших тогда пацана какого-то с метлы случайно спихнул, так такой шум поднялся, будто это был сын самого министра магии. Нас всех, конечно, сразу обратно за ворота выгнали. А те из нас, которые потом на озере Блэка ловили, рассказали, что пацан этот отомстил им совсем не по-детски. Дюжина наших неделю сесть не могла после рогов его оленя.

Но вернёмся к мемуарам.

Сколько лет я жил в Азкабане — уже и не помню точно. В общем, долго — всю жизнь. Возраст свой я, кстати, тоже не помню. Да это и не удивительно. Жизнь в Азкабане однообразна, день за днём, год за годом, столетие за столетием. Лишний раз даже погулять не выпустят. Да и мы раньше особо гулять и не стремились. Слава о нас расползлась — врагу не пожелаешь. А почему? Потому что если надо быстро успокоить, приструнить, порядок навести — вызывают кого? Правильно — мракоборцев. Они герои, любимцы, элита. Они — отряд быстрого реагирования. А если элитные кумиры героически не справляются? Во-о-от! Зовут нас. Мы — оружие массового поражения. Говорят, у маглов что-то подобное тоже есть. Ба-бах, здания стоят, а в них — ни души. Маглы тоже душами питаются что ли? Не знал.

Но мы на такое мнение о нас не обижаемся. Некоторым даже нравится. Этакое собственное величие и превосходство — бойтесь меня, трепещите. Что это даёт, кроме морального удовлетворения — не понимаю. Впрочем, вечность им судья. Меня такие игры не заводят. Я вообще домосед. Если честно, я любил Азкабан. Скучно там, да. Но вместе с тем тихо и спокойно. Вкусно едим, вдоволь спим, спецодежда казённая — что ещё надо? Помню, меня однажды в командировку отправили — в городок Литтл Уингинг, графство Суррей. Мальчишку какого-то надо было найти. Эх, многие хотели туда смотаться, а выпало только мне и Шестьсот Пятнадцатому. Завидовали нам, и, как сглазили — вернулись мы прямиком в лечебницу. И это вместо обещанного пикника на природе. Даже там, на верхах, не знали, что школьник может создать телесного Патронуса, ну мы и расслабились. Шеф тогда сказал, что нам просто не хватило опыта полевой работы. Как всегда прав.

Вообще мы привыкли к тому, что после изобретения Патронуса, поесть нам вдоволь редко удаётся. Это как у вас, у людей — ягодку в рот, а на ней пчела. Если вовремя не заметишь, ужалит в язык, и плохо будет.

Впрочем, не будем о грустном!

Постояльцы в Азкабане бывают разные. Да-да, именно постояльцы. Между собой мы заключённых иначе не называем. Ну, если только иногда — лакомством или вкусняшками.

За свою долгую службу в Азкабане я отлично научился по запаху, вкусу и ощущениям различать эмоции, чувства, настроения, переживания. Вам же тоже знакомы такие выражения, как «тоска зелёная», «кислая физиономия» или «бархатный голос»? Вот, именно так. Самое вкусное — это эмоции. Когда человеку, например, просто абстрактно страшно. Он ещё не видит меня, и поэтому я могу спокойно стоять за спиной и наслаждаться. Эмоция страха самая вкусная — это адреналин и глюкоза. Да и цвет страха соответствующий — тёмно-коричневый, как шоколадка. Это вкусняшка. Жаль, что эмоции у постояльцев Азкабана скоротечны. Как только они нас увидят, просыпаются чувства. Нас тупо боятся.

Наверное, я бы хотел хоть раз ощутить собственные чувства, но нам не дано это. Чувства присущи лишь людям.

Жаль, что нас никогда не примут на службу в государственные учреждения. Проработав столько лет в Азкабане, мы могли бы стать отличными психологами или психотерапевтами. У нас даже игра есть: «Угадай эмоцию по вкусу». Нет, не подумайте ничего плохого. Это только высшая мера — «выпить душу до дна». Обычно же мы просто ловим те эмоции, которые человек сам сдержать не в силах. Выплеснет он свой гнев, например, и успокоится. Разве плохо? И ему хорошо, и нам питательно.

Опять я отвлёкся.

Как же мне озаглавить моё творение?

Хотелось бы, конечно что-то героически пафосное. Например: «На секретной службе Министерства магии». Но что секретного в нашей работе? Все всё знают, всё по закону, шаг вправо-шаг влево карается упокоением. Да-да, для дементоров тоже предусмотрена смертная казнь за серьёзные нарушения правил.

Постойте! А ведь и у нас есть свои секреты! Да я могу целое собрание сочинений написать про тайную жизнь Азкабана. Не верите? Скажете, какие такие секреты могут быть у бездушного дементора? А вот, судите сами…

Начну, пожалуй, с самого последнего случая. До сих пор, вспоминая то, что тогда происходило, у меня что-то странно покалывает где-то внутри под балахоном.

 

Итак…

История эта началась после окончания Второй магической войны. Точные даты даже не спрашивайте. После битвы при Хогвартсе к нам поместили новых постояльцев. Некоторые из них у нас уже бывали раньше, и не по одному разу — сбегали, возвращались, опять сбегали. Интересная всё-таки у них жизнь… была.

Помню, тогда суматоха была, неразбериха. Пока мракоборцы всех по камерам растолкали, пока заклинания охранные проверили-обновили, много дней прошло. Нас всё это время в служебном зале держали. Наконец, министерские волшебники убрались восвояси, наш начальник инструктаж традиционный провёл и выпустил дежурную смену на обход. Изголодались мы — сил нет.

Надо сказать, что мой участок тогда был в корпусе, куда помещали тех, кто ещё не был осуждён. Эти заключённые были под следствием и ждали суда Визенгамота.

Так вот, значит, курсирую я по коридору туда-сюда, осматриваюсь, походя кусочничаю свежими эмоциями. День проходит, второй, третий… За это время я своих постояльцев уже изучил, наблюдая разноцветную палитру их чувств и эмоций: страх, отвращение, унижение, подавленность, отчаяние, негодование, ненависть, ярость и даже разочарование и стыд. Изложил свои выводы в отчёте и даже порадовался, что на вверенном мне этаже нет проблемных — буйных или наоборот, умирающих.

И вот однажды, чисто случайно, просто чудом каким-то я заметил, что в камере, которая мне до сих пор казалась пустой, сидит человек. Не бегает, не кричит, не бьётся головой о стены, не пытается пролезть через решётки. Просто сидит на полу в дальнем тёмном углу и всё. Но даже не это меня поразило, нет. От этого волшебника не исходило ничего. Бесцветная пустота.

Я метнулся в дежурку, просмотрел список заключённых. Мы вообще обычно документы не изучаем, нам они без надобности — мы и так всех ощущаем. Списки больше нужны стражникам, которые забирают заключённых в суд или на допросы. Так и есть, под номером двадцать восемь — заключённый Северус Снейп. Обвинение такое же, как и у остальных — состоял в незаконной организации, именуемой «Пожиратели смерти».

Вернулся я обратно, завис поодаль, пытаясь учуять хоть что-нибудь, хоть крохотную ниточку эмоций, чувств или настроения. Ничего. Нет, не так. НИ-ЧЕ-ГО — вот так!

Поэтому я и не заметил его сразу.

И тогда мне стало так интересно, что я забыл обо всём на свете — и об обязанностях своих, и о вкусняшках. Просочился я сквозь решётку и обратился к нему. Сразу уточню, чтобы не было вопросов: говорить мы в самом деле не умеем. Люди просто слышат наш голос в своей голове, и всё. Но для удобства повествования, я буду называть это так, как вы привыкли, то есть, как будто я разговариваю традиционным образом.

Итак, завис я посередине камеры и говорю тихо так, мягко:

— Приветствую вас в Азкабане, сэр.

Вообще я по натуре дементор вежливый, даже стеснительный. Сослуживцы мои не устают ёрничать по этому поводу, но я не обижаюсь. Вот и тогда мне стало как-то неловко, словно вломился, как гость незваный.

Волшебник даже не пошевелился.

Я подождал немного, а потом забеспокоился. Вдруг он мёртв. Тогда надо срочно сообщить куда следует, бумаги оформить. Решил подобраться ещё ближе, проверить. Подплыл я к нему, склонился, и вдруг в голове моей зазвучал голос:

— Что тебе нужно?

Да-да, голос его именно зазвучал внутри меня. Человек не сказал это вслух, как другие нормальные люди, не пошевелился. Даже губы не дрогнули.

Как ни странно это прозвучит, но я испугался. Честное дементорское. Мгновенно отлетел к решётке. Смотрю на него — ни движений, ни эмоций. Менталист он что ли?

Пока я соображал, что ему ответить, человек вдруг повернул голову и посмотрел на меня. Под этим взглядом меня скрутило судорогой так, что я, кажется, даже зашипел. На мгновение мне показалось, что этот маг смог создать невидимого Патронуса, который напал на меня исподтишка. Но, естественно, никакой магической сущности — ни телесной, ни в виде облачка пара здесь не было. Я уже упоминал про антимагические чары в крепости. Посетителям, которые приходят к заключённым, выдаются специальные артефакты, в которые закладываются чары вызова и поддержания личного Патронуса. Такого артефакта у постояльца двадцать восьмой камеры быть не могло.

Этот человек заинтриговал меня, и на следующий день я снова пришёл к нему. Из узкой щели под потолком проникал тусклый свет, и я смог разглядеть его.

С головы до ног этот человек был абсолютно чёрным — спутанные волосы, наглухо застёгнутый сюртук, брюки, ботинки. Даже бледная кожа на щеках была покрыта многодневной чёрной же щетиной. И глаза… Ох, я до сих помню эту чёрную бездонную пропасть, затягивающую в себя, как джинна в бутылку.

И снова я решился заговорить с ним.

— Вы не возражаете против моего присутствия, мистер Снейп? — глупее я ничего придумать не смог и понимал это, но мой визави вдруг ответил:

— Нет.

Это приободрило меня.

— Прошу простить мою назойливость, сэр, но я ещё никогда не встречал человека без эмоций. Неужели вы ничего не чувствуете и ни о чём не думаете?

— Человек не может ни о чём не думать, — прозвучал равнодушный голос.

— Но я не чую вас.

— А тебе хочется?

— Не то чтобы хочется, — я замялся, — просто это необычно.

Я не сразу понял, что случилось. Снейп даже не пошевелился, а я вдруг словно попал в бурю, торнадо и цунами одновременно. Никогда я не испытывал такого от одного человека. Это был калейдоскоп из одних оттенков чёрного: безразличие, апатия, холод, презрение, усталость… Потом разом всё стихло, оставив после себя лёгкий след безысходности. На мгновение его губы скривила усмешка. И снова пустота.

Теперь я видел всё. Но разве от этого легче?

Я пришёл к этому человеку снова.

И приходил ещё… и снова… и ещё раз… и опять.

Словно магнитом тянуло меня в эту камеру.

Сначала он начал кивать в ответ на мои приветствия.

Потом стал неохотно отвечать на мои нелепые вопросы.

Через какое-то время моё терпение было вознаграждено, и мы разговорились. Я узнал, что он был зельеваром и профессором в школе Чародейства и Волшебства Хогвартс. Я очень хотел спросить, как же он попал к Пожирателям смерти, но побоялся, что этот вопрос разрушит то хрупкое, что установилось между нами. Что это такое хрупкое было? Вот, честно, не знаю. Доверие? Может быть. Хотя я до сих пор не уверен, что этот человек вообще доверяет кому-либо.

Почти все свои выходные я проводил с ним. Он оказался очень интересным собеседником. Рассказал мне о том, как с помощью окклюменции закрывал своё сознание и становился невидимым для нас, дементоров. Много позже ответил, наконец, на тот самый мучивший меня вопрос. Его рассказ занял несколько дней, и я искренне жалел, что не могу принести ему бутылку янтарного напитка, который так любят употреблять дежурившие у нас в канцелярии мракоборцы.

Наверное, нас можно было бы уже назвать приятелями, если этот термин можно применить к отношениям между человеком и дементором.

Однако, как я ни старался вызвать у этого странного человека какую-нибудь другую эмоцию, ничего не получилось. Даже после допросов, куда его уводили чаще других, я видел одно и то же — равнодушие, скуку, усталость. Редко — физическую боль. Понимаю, мракоборцы особым гуманизмом никогда не отличались. Их девиз: «правда любой ценой». Им ничего не стоит унизить, растоптать, сломать. Стоит им только нащупать слабое место, и они будут целенаправленно бить именно туда до тех пор, пока от человека не останется лишь грязная и зловонная лужа. Да-да, не ожидали? А мне довелось видеть эмоции тех, кого тащили обратно в камеру. Но профессор молодец. Не ломается. Уважаю!

* * *

Примерно через год на пороге нашего коридора появилась она.

Фея — почему-то именно это сравнение первым пришло мне в голову. Лёгкая, хрупкая, воздушная, в облаке каштановых кудряшек, в мантии, похожей на лепестки колокольчика, окружённая ореолом чувств и эмоций.

Было что-то безумно трогательное в том, как она застыла на месте, прижав к груди руки с крепко сжатыми кулачками. Обычно мы все просто стараемся держаться на почтительном расстоянии, чтобы ненароком не напугать посетителя. Хотя, что я говорю. Они и так боятся. Инстинктивный, неконтролируемый, животный страх — вот самая распространённая эмоция посетителей. Как я уже говорил, люди боятся не конкретно чего-то, а всего в комплексе — одинокого скалистого острова посреди моря, каменных стен древней крепости, легенд, которых за прошедшие века сочинено великое множество, ну и, конечно, мрачных и, опять же, обросших слухами стражников Азкабана.

Надо ещё сказать, что в основном посетители — это мужчины. Женщины к нам приходят редко. Как правило, это матери. Реже — жёны. Так что увидеть это юное создание в наших стенах было неожиданно и оттого ещё более приятно. Всем нашим тесным дружным коллективом мы млели от восторга, наблюдая за тем, как суматошно переливались её эмоции. Как ни странно, но страха, как такового, у неё не было. Наверное, она справилась с ним, пока поднималась по лестнице. Зато было безумное волнение и ослепительное нетерпение.

Постояв минуту, собираясь с мыслями, она вспомнила о выданном ей артефакте. Первые две попытки вызвать Патронуса не увенчались успехом. Но мы видели, что это не расстроило её, она не запаниковала. Сосредоточенно сдвинув брови, она чётко произнесла формулу и выдохнула с облегчением, когда вокруг неё запрыгала серебристая выдра.

Пока она регистрировалась у дежурного и показывала ему пергамент-пропуск, мы успели поспорить, к кому же пришло это чудо. Двести Пятнадцатый поставил на белобрысого пижона из одиннадцатой камеры. Умудрённый опытом Девяносто Тысяч Пятьсот Тридцать Девятый авторитетно заявил, что это, наверняка, подружка молоденького кондуктора автобуса — все давно поняли, что из него Пожиратель смерти, как из нюхлера дракон.

Мы бросили жребий, кому сопровождать её, и, не поверите, выпало мне. Не иначе потусторонние силы в этот миг соблаговолили обратить на меня свои снисходительные взоры. Бросив взгляд на пергамент, я чуть не открыл рот от удивления. На пропуске стояла цифра «28».

Я скользнул вперёд и повёл рукой в приглашающем жесте. Фея вздрогнула. Выдра тотчас же скакнула между нами и свирепо ощерилась.

Всю дорогу, пока мы шли по длинному коридору, я ломал голову, кем она приходится Снейпу. Жена? Нет, вряд ли — слишком молода. Может, дочь? Вполне возможно. Сестра? Не похоже. И по её эмоциям не определить — словно кто-то вылил все краски в котёл и быстро перемешал. Получилось разноцветно-полосатое нечто. Поди, разберись.

Пришли. Осторожно обхожу выдру и отпираю магический замок. Решётчатая дверь даже не скрипнула. Вплываю в камеру следом за феей, устраиваюсь в уголке. Оставлять посетителя наедине с заключённым не положено, уж извините.

Я уже привык к тому, что этот постоялец перестал от меня закрываться. Последнее время он, похоже, слегка расслабился. В моём присутствии, по крайней мере. Вот и сейчас улавливаю рваные ошмётки равнодушия, спокойствия, хандры, совсем немного неудобства.

Он оборачивается и… Я вижу, как одна за другой гаснут его чёрно-серые эмоции. Все, до единой.

Моя фея срывается с места и бросается ему на шею. Не-е-ет, не сестра она ему и не дочь. Ослепительно алое свечение, окутавшее их обоих — это… Любовь! Как ни старается Снейп натянуть обратно безразличие — меня не обманешь. Серая рамка вокруг огненного ореола дрожит, готовая в любую секунду лопнуть.

Эх, профессор, оказывается, у вас всё-таки есть сердце.

С удовольствием нежусь в таком редком для этого места чувстве.

Неосознанно, даже сам не заметил, как потянулся отщипнуть крошечку вкусняшки. Они не должны были заметить, честное слово. Случайно ловлю взгляд Снейпа. Холодный, отрезвляющий. Он не сказал ни слова, но я раз и навсегда запомнил: это трогать нельзя. Это целиком принадлежит только ему! При случае постараюсь объяснить, что я не специально — инстинкт.

Дабы загладить возникшую неловкость, тактично удаляюсь. Пусть побудут наедине. Понимаю, что нарушаю правила. Если кто заметит — отвечу.

* * *

Разговаривать о ней Снейп категорически отказался, а настаивать я не решился. Пришлось окольными путями выведывать информацию у дежурных мракоборцев. Оказалось, что её зовут Гермиона Грейнджер. Да-да, та самая, которая из Золотого трио — знаменитая героиня войны. Не думал, что мне доведётся увидеть её так близко, тем более здесь. В остальном охранники знали совсем немного: после смерти Дамблдора Гермиона помогала Поттеру в каком-то тайном деле, а Снейп помогал Гермионе помогать Поттеру в этом тайном деле. Причём помогал тайно, потому что Поттер поклялся убить предателя и убийцу Дамблдора, если встретит его. Вот и всё. Понятно, что ничего не понятно. В результате имеем то, что имеем: Снейп в камере Азкабана, а Гермиона всё это время добивалась разрешения на свидание с ним. Сюжет не оригинальный, «на троечку», как сказал бы Ноль Ноль Второй. Если бы не одно обстоятельство: никто не видел того, что видел я. И ведь не поверят, если рассказать. Я бы точно не поверил. Как же у вас, у людей, с чувствами всё всегда сложно.

Недавно мы с шефом, как обычно под пальмой, обсуждали книжку одну прочитанную. И очень мне фраза одна понравилась: «Она его за муки полюбила, а он её — за состраданье к ним». А что? Вполне правдоподобно. Всё равно, как было на самом деле, я, скорее всего, никогда не узнаю.

* * *

Между тем время неумолимо приближало день суда над Северусом Снейпом.

Остался месяц… неделя…

Гермиона пришла к Снейпу второй раз. Тогда я испытал нечто, похожее на тревогу. Испокон века существовала негласная традиция: если заключённого с большой вероятностью ждала смертная казнь, незадолго до суда мракоборцы разрешали свидание, чтобы попрощаться с родственниками. Потом на это нет времени — приговор всегда сразу приводится в исполнение.

Однако моя фея не выглядела подавленной или безутешной. Её эмоциями вполне можно было бы сжечь дотла небольшую дубовую рощу — нетерпение, восторг, предвкушение… Счастье? А вот тут не понял! Чему она так радуется?

По коридору она почти бежала, и призрачной выдре приходилось делать огромные скачки, чтобы поспевать за ней.

От самой двери камеры она выпалила:

— Северус! Минерва нашла воспоминания Дамблдора! Кингсли сказал, что это особый случай и суд готов принять их во внимание, но им для сравнения нужны и твои воспоминания о тех же событиях. Если всё совпадёт, то тебя могут оправдать!

Снейп смотрит на неё и молчит.

Гермиона продолжает говорить.

Что-то долго объясняет, просит, доказывает, кричит, требует, втолковывает, настаивает, шепчет, умоляет…

Она говорит долго, быстро и настолько убедительно, что даже я вдруг поверил, что всё будет именно так, и никак иначе.

Снейп продолжает отстранённо молчать.

Холодные струи отчаяния прорезают тёплый ореол эмоций Гермионы.

— Это шанс, понимаешь? Это твой шанс! Это наш шанс! — она смотрит на него немигающими глазами, в уголках которых стремительно скапливаются слёзы и восклицает: — Как тебя убедить?

— Никак. — бесцветным голосом отвечает Снейп.

— Но почему?

Он смотрит на неё и скупо роняет:

— Не хочу.

* * *

Вечером, накануне заседания, моя фея снова появилась в нашем коридоре. Это удивило даже нашего начальника, за много лет перевидавшего всякое. Такого исключения из правил не помнил даже он.

В этот раз она шла по коридору медленно, мрачно глядя перед собой воспалёнными, горящими лихорадочным блеском глазами. Её эмоции словно застыли, как прихваченная морозцем поверхность воды в колодце. Решительность, обречённость, сила. И где-то глубоко, под тёмной ледяной коркой, искорка отчаянной надежды и веры. Я видел такие эмоции на магловских войнах: у крестьян, вооружённых палками, встающих на пути тяжёлой кавалерии, у пехоты с винтовками перед танками.

Проводив её к постояльцу, я метнулся обратно в дежурку. Дело Снейпа лежало на столе, и начальник мой молча указал на открытую страницу. Чёрная метка. Несколько минут я остолбенело смотрел на неё и лишь потом заметил пометку: «Заключённый отказался свидетельствовать в свою пользу».

Возвращаюсь на свой пост в камере и ещё на полпути слышу резкие голоса. Зависаю у двери.

Снейп стоит, скрестив руки на груди.

— Не смей приходить на суд!

Холодно. Жёстко. Властно.

Гермиона чуть поодаль. Я вижу слёзы на её глазах, но чую непоколебимую стойкость. Она смотрит на него, глубоко вздыхает и извлекает из кармана сложенный листок пергамента.

Я дёргаюсь — чтобы проносить в камеру что-либо требуется особое разрешение. А если это портал? Но Снейп резко делает в мою сторону предупреждающее движение рукой — мол, не лезь. Ну вот, дожили. Даже учитывая наши относительно приятельские отношения, не слишком ли? Вы, мистер Снейп, в своём уме? Вы здесь не профессор, а я не ваш ученик. В голове раздаётся голос:

— Всё нормально.

Хоть бы извиняющихся интонаций добавил, нахал. Обиженно молчу, но внутри успокаиваюсь.

— Я приду! И если ты не выполнишь мою просьбу, я… — Гермиона разворачивает пергамент и суёт ему под нос, — прямо там… на твоих глазах.

— Что это? — холодно перебивает её Снейп.

— Не узнаёшь?

Снейп присматривается и вдруг резко выхватывает листок из рук Гермионы.

— Откуда это у тебя?

— Нашла в Хогвартсе.

— Ты посмела рыться в моих записях?

— Назначь мне отработку! — храбро парирует она с тонкими переливами тревожного волнения.

— Ты всё равно не успеешь! — он бросает бумажку ей под ноги.

— Уже сварила, — тихо, но твёрдо отвечает она.

Я не понимаю, о чём они говорят, но вижу их обоих. С одной стороны решимость и упрямство, с другой — липкий серый туман.

Они смотрят друг на друга и молчат. А я всё ещё ничего не понимаю.

— Шантажируешь? — тон Снейпа злой, колючий.

— Нет, — ещё тише отвечает она. — Просто, чтобы ты знал: без тебя не будет и меня!

Ого! Что я вижу? Профессор, что это вас так испугало?

Внешне даже бровью не повёл. Выплюнул, как отрезал:

— Уходи!

Гермиона делает шаг вперёд и бьёт Снейпа кулачками в грудь. Он стоит столбом, даже не покачнулся. Она бьёт ещё раз, и ещё… Потом обхватывает его руками так сильно, словно хочет впечататься в него, слиться с ним воедино. Снейп молча и довольно грубо отдирает её от себя и делает шаг назад.

В это мгновение я пожалел, что не могу его убить. Прямо здесь и сейчас. А потом достать с того света и ещё раз убить. Что же ты делаешь, человек? Я же вижу — у тебя внутри всё стонет и рвётся. И ещё я вижу тонкий, еле заметный проблеск надежды. Ты хочешь… хочешь поверить!

Снейп смотрит куда-то поверх её головы и выплёвывает, словно прыгает в бездну:

— Делай, что хочешь, мне всё равно.

Не верю! Вот хоть развейте меня на этом месте — не верю!

— Не верю! — озвучивает мои мысли Гермиона

Долгую минуту Гермиона смотрит в бесстрастное каменное лицо, а потом отступает на шаг назад. Ещё одна долгая минута и ещё шаг. И вдруг Снейп бросается к ней, подхватывает и прижимает к себе так сильно, что я опасаюсь за её хрупкую фигурку. Не раздавил бы.

По камере разливается яркое приятно тепло. Зажмуриваюсь от удовольствия.

— Обещай мне! — голос Гермионы сбивается, словно ей не хватает воздуха.

Распахиваю глаза и замираю, боясь даже вздохнуть. Ну же!

— Обещаю.

И моя фея улыбается.

Кто бы мог подумать, что я стану завидовать человеку! Потому что за такую улыбку можно отдать всё, что угодно. Но дементоров-женщин, увы, не бывает.

 

Отведённое для свидания время давно вышло. Наш дежурный уже несколько раз многозначительно проплывал мимо. Ладно, понял я, понял.

Гермиона вышла из камеры и пошла по коридору к выходу. А я на секунду задержался и не зря.

Впервые за всё это время я увидел, как из Снейпа уходило равнодушие и глухая тоска.

Он поверил.

Неохотно, но искренне.

Он знал, что завтра его будет судить весь Визенгамот в полном составе, и был готов к этому сражению.

* * *

Чтобы присутствовать на том заседании суда, я поменялся дежурством с Четыреста Шестьдесят Пятым, пообещав отработать за него два раза.

Я видел много эмоций людей перед судом или казнью. Но Снейп ещё раз удивил меня. С самого утра, когда мы выводили его из камеры и перемещали в Министерство магии, когда спускались по лестнице с девятого уровня на десятый и сдавали на руки мракоборцам, когда цепи-змеи обвивали его запястья и лодыжки, я видел совсем не те эмоции, что ожидал. Он был совершенно спокоен.

В тот день Северуса Снейпа оправдали и освободили прямо в зале суда. Я видел, как упали сковывающие его цепи и как Гермиона бросилась к нему, смеясь и плача одновременно.

Несколько минут они стояли обнявшись. Вдруг Снейп посмотрел прямо на меня, слегка улыбнулся и кивнул.

— Прощай, — услышал я его голос и молча кивнул в ответ.

Вот так закончилась история про ещё одного узника Азкабана.

* * *

После того, как закончились все суды над Пожирателями смерти, министр магии Кингсли Бруствер подписал указ о том, что дементоры должны покинуть Азкабан.

Зависаю у края обрыва. Передо мной бьются о камни свинцовые волны. Ветер треплет полы чёрного балахона. Кто-то говорил, что у дементоров нет ни чувств, ни переживаний. Что-то мне подсказывает, что теперь я мог бы поспорить с этим.

Я не оракул и не могу видеть будущее, но почему-то твёрдо знаю, что у Северуса и Гермионы всё лучшее ещё впереди. Они интересная пара.

* * *

Дописано через много-много лет

 

P.S. Это снова я, Ноль Тринадцатый!

На днях к нам в Треугольник прибыла делегация из Министерства магии Великобритании. Представительная делегация такая — председатель Визенгамота, глава мракоборцев, министр магии и ещё кучка секретарей и прочих сотрудников.

О чём они все эти дни совещаются с нашим предводителем — не знаю. Надеюсь, что не будут звать нас обратно в Азкабан. Не хотелось бы. Мы здесь уже освоились. Балахоны сменили на шорты с капюшоном. Спросите, зачем капюшон? Так солнце здесь яркое, а кепки и солнцезащитные очки на наших головах не держатся, к сожалению. Приходится прикрываться капюшонами.

Вчера мне на глаза попались несколько номеров Ежедневного Пророка, которые наши гости оставили в холле. Стало интересно, что сейчас творится у британских магов. Прочитал я о наводнении, вызванном забастовкой русалок, о неурожае мандрагоры, об увеличении популяции фестралов, о победе сборной Англии на чемпионате мира по квиддичу в Патагонской пустыне, о тестировании нового лекарства от драконьей оспы.

Вдруг мой взгляд зацепился за знакомую фамилию в анонсе статьи на первой странице. Скитер! Вот бестия. Наверняка опять скандальные факты накопала.

Ну-с, почитаем.

 

«Сенсация!

На распределении в школе Магии и Волшебства Хогвартс

Альбус Поттер определён на факультет Слизерин.

Что думает об этом его отец — герой Второй магической войны и обладатель ордена Мерлина первой степени Гарри Поттер читайте на стр.4»

 

Хм... Тоже мне сенсация. Ну и что думает об этом главный герой Второй магической войны?

Перелистываю страницу и вдруг замираю, заметив на одной из газетных колдографий знакомое лицо. Узнаю этот взгляд и улыбку, которая мне до сих пор иногда снится. Повзрослевшая, немного изменившаяся, но, без сомнения, это она — фея из моих воспоминаний. Рядом с ней девочка в школьной мантии с эмблемой Хогвартса.

С трудом отвожу взгляд, чтобы прочитать заметку:

 

«На международной Олимпиаде по трансфигурации, которая будет проходить

в школе Чародейства и Волшебства Ильверморни (США),

Британию будет представлять студентка Хогвартса

Эйлин Снейп (Когтевран, третий курс).

Мне удалось пообщаться с её матерью — Гермионой Снейп (подробное интервью на стр.5).

Северус Снейп (отец девочки) в своей обычной манере от интервью отказался.

Специальный репортёр Рита Скитер»

.

 

Я знал, что у них всё будет хорошо! Я верил!

А вы поверите в то, что, прочитав это, на моей душе потеплело? Если снова скажете сейчас, что у дементоров нет души, которая может потеплеть — вы мои враги на всю вашу оставшуюся жизнь!

Искренне Ваш,

Семьсот Двадцать Девять Тысяч Ноль Тринадцатый!

* * *

1. (c) «Пираты Карибского моря: Проклятие «Чёрной Жемчужины»