Наваждение (гет)

Он стал моим наваждением,

Тенью в каждом моём сновидении,

В каждом зеркале отражением,

Самым тайным моим откровением,

Он оставил меня в невесомости,

Вне запретов, табу и условностей,

Разнёс вдребезги купол скромности

И загладил в душе все неровности,

Ободок кольца нежеланного,

Вокруг пальца его безымянного

— Символ нашего родства странного,

Греха главного, первозданного.

Кровать холодная и до безобразия неуютная, но Гермиона давно перестала обращать внимание на такие мелочи. Иногда ей кажется, что все, к чему она притрагивается, становится холодным и неуютным.

Гермиона открывает глаза от слепящего солнца, которое настойчиво прорывается сквозь зашторенные окна. Она сама их вчера закрыла, потому что ее любовник не любит свет. Ее любовник, если быть до конца честным, вообще ничего не любит, но Гермиона зачем-то терпит. Она поспешно накидывает халат на голое тело, встает с кровати и еле слышным шагом направляется на кухню. Кухня маггловская, как и вообще вся квартира, но ей не привыкать.

С кухни доносится убийственная тишина, и она пугает Гермиону больше, чем если бы там было до чертиков громко.

Драко сидит спиной к двери и курит в окно. Дым заполнил уже всю комнату, но ему плевать. Впрочем, как и Гермионе.

— Драко! — удивленно и почему-то шепотом произносит Гермиона.

— Ты так удивляешься, будто это не ты сама вчера меня сюда позвала. — Драко медлит какое-то время, а затем насмешливо добавляет: — Опять.

— Опять, — повторяет она растерянно и прикрывает глаза.

К Драко невероятно хочется прикоснуться, но Гермиона боится, что и он станет холодным от ее прикосновения.

"Но ведь он и так холодный!" — эта мысль служит почти оправданиям к накатившему желанию. Ведь ничего, если она его обнимет? В конце-концов, они занимались сексом уже множество раз, не может же Драко всегда оставаться таким беспристрастным! Это нелепо. И глупо, и...

— Ты простудишься, — просто говорит Гермиона и опускает свой взгляд на его полуголое тело. Драко сидит в одних трусах, его руки немного подрагивают, но он ни за что не признается Гермионе, что ему холодно. Сказать это — значит, признать свою слабость.

Драко ненавидит быть слабым, поэтому он молчит в ответ, давая понять Гермионе, что не хочет об этом говорить. Он вообще не хочет говорить, но разве это желание кто-нибудь воспринимает всерьез?

Гермиона тяжело вздыхает — на самом деле, ей редко удается застать Драко открытым и добрым. Чаще это происходит в ее снах. В ее замечательных, теплых снах, где Драко — это тот самый Драко, в которого она однажды влюбилась, когда он пришел к ней пьяный, в крови, но с почти непромятым букетом цветов. На его безымянном пальце красовалось обручальное кольцо, и Гермиона тогда отметила про себя, что давно не интересовалась судьбами своих сокурсников.

Тот случай был одним из немногих, когда Малфой превращался в Драко. Когда его голова лежала на коленях у Гермионы и он позволял себе давать слабину.

Гермиона давно перестала считать их отношения грехом.

— Будешь? — Драко протягивает Гермионе тонкую сигарету, и она покорно соглашается. Вообще-то, Рон не любит, когда она курит. Но его тут нет.

— Что нам делать, Драко? — Гермиона краснеет до кончиков ушей, но вопрос уже давно крутился на языке. Не спросить сейчас — преступление.

— Ты пойдешь домой к своему Уизли, я — к жене.

— Нет, я не об этом. Я...

— А что ты предлагаешь делать? Грейнджер, ты же не думаешь в самом деле, что все так просто? — Драко пости взбешен, он боится этого разговора, и сейчас готов оказаться где угодно — только не здесь, не с этой женщиной.

Все совсем не просто, и Гермиона это понимает. В самом деле понимает, но не может произнести ни слова. Вместо этого она глубоко вдыхает дым от сигареты и еле сдерживается, чтобы не закашлять. Драко тут же подрывается с места и в одну секунду подлетает к Гермионе.

Он крепко стискивает ее в объятиях и трется носом об ее волосы.

— Прости, — шепчет так, что шокированная Гермиона почти не может разобрать, — прости, Гермиона, но я правда не могу. Нам хорошо вместе, но я не могу бросить Асторию.

Гермиона хмурится и аккуратно выскальзывает из объятий. Драко внимательно смотрит ей в глаза, и Гермиона отвечает тем же.

— Не могу, — еще раз, чтобы Гермиона отбросила последние надежды. Он будет повторять это снова и снова, если потребуется.

— Астория ждет ребенка. Говорят, будет мальчик. Наследник, представляешь?..

Драко возбужденно рассказывает что-то еще, но Гермиона закрывает уши руками.

Ей становится до жути холодно. Наверное, стоит закрыть окно.

И выпить чаю.

Тот, что дома ждёт — он другой совсем,

Он уже не лекарство от всех проблем,

Он уже не решение всех дилемм,

Но он дорог мне стал со временем,

Жаль, в груди моей нету двух сердец,

Жаль, меня не заменит сестра-близнец,

Я уже не могу быть рабой колец,

И не в силах всему положить конец.

Гермиона действительно заваривает себе чай, как только приходит домой.

Дома холодно, неуютно и пахнет пряниками. Это, конечно же, из-за Рона: он их очень любит, поэтому таскает домой пачками. Гермиону воротит от сладкого, вот только в последнее время она кладет в кофе на одну ложку сахара больше, чем раньше. Потому что так любит Драко — чайная ложка кофе и три ложки сахара.

Сначала Рон удивляется переменчивым вкусам жены, затем — перестает обращать внимание. Как и на то, что Гермиона стала выпрямлять волосы и пользоваться помадой с непривычным алым оттенком.

Едва Гермиона отпивает глоток чая, как в комнату заходит Рон — он до носа укутан в свой старый шарф, а руки слегка подрагивают. Гермиона накладывает на него согревающие чары и еле заметно улыбается.

— И как это я сам не догадался, — смеется Рон и целует Гермиону в щеку. — Я скучал.

— Да, — рассеянно отвечает она и зачем-то с интересом разглядывает свои носки. — Я тоже.

«Сила привычки» — проносится у нее в голове. За все годы совместной жизни с Роном Гермиона привыкла ко всем тонкостям их брака. Быстрый поцелуй в щеку — до и после работы. Едва заметное касание в макушку — для успокоения.

А еще Рон часто целует ее в нос, называя при этом самыми смешными прозвищами, которые, зачастую, выдумывает он сам. Гермиона усмехается — именно в такого Рона она однажды влюбилась, пообещав себе сделать его самым счастливым парнем во вселенной.

— Рон, ты счастлив? — получилось резко, но ей нужно знать ответ.

Рон смотрит немного встревоженно, будто чувствует что-то неладное, но уже через долю секунды берет себя в руки:

— Конечно, родная.

Гермиона тут же оказывается в крепких объятиях мужа, невольно вдыхая его запах. Он Рона пахнет домашним уютом и спокойствием. Этот запах должен успокаивать Гермиону, убаюкивать ее. Он должен стать для Гермионы всем. И он стал.

И Гермиона действительно любит запах Рона.

А еще она до безумия любит легкий аромат сумасшествия, который исходит от Драко.

Такие разные, но до чертиков родные люди. Если бы Гермиона могла разорваться на две части, она бы сделала это незамедлительно. Она бы подарила Рону лучшую свою часть, отдавалась бы ему без остатка, ночи напролет шептала бы ему слова о любви так, как делала это всегда.

— Как твои дела на работе? — Гермиона спрашивает это лишь для того, чтобы избавить себя от позорной тишины.

— Устал. В последнее время завал, ты же знаешь, — Гермиона кивает, хоть и не знает, потому что стала слушать Рона в пол уха. — Гарри спрашивал сегодня, почему ты в последнее время такая грустная.

— И что ты ответил?

— Сказал, что у тебя все хорошо. Так ведь? Гарри постоянно видит то, чего нет…

—Действительно, — они оба улыбаются. — Гарри такой.

Гермионе вдруг отчаянно хочется поговорить с Роном, рассказать, как у нее дела на работе; почему ей не нравится новый коллега; как она подружилась с новой сотрудницей, а та по всему офису пустила о Гермионе разные слухи. Так много всего, что Гермиона таила в себе…

Рон внимательно слушает, кивает, соглашается с каждым словом, а иногда рассказывает что-то свое. Он смешно корчит рожицы и доказывает, что именно так выглядит его начальник, когда злой. А еще Гермиона узнает о том, что Рона повысили еще месяц назад. Ей стоило бы удивиться, похвалить Рона, но он наверняка ей уже об этом говорил. Она просто забыла — вот дура!

Уже давно перевалило за полночь. Обычно в такое время они давно спят, Гермиона не любит нарушать режим.

— Пошли, — она нежно шепчет Рону в ухо и хватает его за шею. — Я хочу тебя.

Рон долго не думает, он подхватывает Гермиону на руки и идет в спальню.

Всех нежней буду с мужем я в эту ночь,

Как жена, как мать, как сестра, как дочь,

Растворюсь в нём, как в озере тёплый дождь,

И душа его птицей умчится прочь

Ну а тот, кто мою жизнь зажёг огнём,

Перестанет дышать тёплым ясным днём,

Вслед за ним полечу туда, где вдвоём,

Мы сольёмся с ним, как река с ручьём…

Гермиона нежна как никогда — она шепчет Рону ласковые слова и затыкает поцелуем раз за разом. Ей нравится ее положение, ей нравится секс с Роном. Он нежный и неторопливый.

С Драко все иначе.

«Нет, нет, нет!»

Гермиона не хочет сейчас думать о Драко. Она полностью отдается Рону — и телом и душой. Она хочет, чтобы он был счастлив, как никогда. Чтобы тонул в собственной эйфории и задыхался от экстаза. Чтобы раз за разом выкрикивал ее имя громко и ненасытно.

Гермиона убеждает себя, что чувствует то же самое, и ей почти удается ощутить на своей спине мурашки, а внизу живота легкое возбуждение.

— Я люблю тебя, ты знаешь?

— Знаю, — шепчет Гермиона, еле удерживая предательские слезы, — как и я тебя.

Она кладет голову Рону на плечо и плотно закрывает глаза. Ей уже не хочется видеть его довольную улыбку и уставшее тело. Она ждет, когда он наконец-то заснёт.

Как только Рон перестает сонно ворочаться, Гермиона аккуратно встаёт с кровати и в спешке натягивает платье на голое тело, сверху — мятое пальто.

Сопение Рона и тиканье настенных часов прерывает нерешительное "Обливиэйт", а через несколько минут из палочки Гермионы стремительно выбегает серебристая выдра, которая несётся в Малфой-мэнор с одним единственным словом.

Гермиона знает, что рано или поздно любая история подходит к концу. И финал ее истории давным давно написан.