Horses in the sky (джен)

Перед Гавейном лежат четыре стопки исписанных листов — он предпочитает хранить досье именно так, а не на пергаменте. Бумага быстрее горит, и, если что, он сможет уничтожить следы практически мгновенно, а в том, что сделать это в какой-то момент потребуется, у него не возникает никаких сомнений. Сделанные заблаговременно копии хранятся в специальном тайничке — он боится, что к этим делам ещё придётся возвращаться. А пока что нужно изучать дела тех, с кем он с наибольшей вероятностью будет работать в скором времени. Яксли, Руквуд, Селвин и — на всякий случай — Лестрейнджи, все трое. В то, что влияние будет у Нотта или Малфоя, он не особо верит — один раз те отреклись от своего хозяина, второй раз — облажались по-крупному, и теперь им требуется реабилитация. А вот Яксли и Селвин, судя по материалам, с большой вероятностью являются Пожирателями… Только в отношении этих людей руки у него, да и у самого Руфуса тоже, всё ещё связаны — никто не позволил бы аврорам по-настоящему взять их в оборот и выяснить всю правду. И более того — Яксли уже находится в администрации Визенгамота, а Селвинов влияние на Министерство всегда интересовало. Руквуд вполне мог за годы заключения не растерять интерес к бывшей профессии и попробовать если не возглавить невыразимцев, то, по крайней мере, получить влияние на структуру в целом. Лестрейнджи, судя по всему, являются просто наиболее близкими к Тому-Кого-Нельзя-Называть Пожирателями Смерти, и если он сможет как-то получить их поддержку или воздействовать на них, то это будет очень кстати… Если его вообще оставят в Министерстве… Если он вообще доживёт до конца нынешнего правительства. Ещё не факт, что он доживёт до тех осенних дождей, что показывают за окном.

Мысли прерывает влетевший в помещение бумажный самолётик, приземлившийся прямо посередине рабочего стола и едва не раскидавший бумаги. Гавейн разворачивает листок: министр вызывает его к себе. Он прячет бумаги и покидает кабинет. До министра добираться совсем недолго — всего-то подняться на один этаж, пройти до конца коридора, поздороваться со стоящим на посту подчинённым — сегодня это Тонкс (то есть уже, наверное, не Тонкс, а Как-там-её?..) — и зайти внутрь. В просторном кабинете поместились сразу два письменных стола — второй полагался секретарю или помощнику, но сейчас первый отсутствует, наверняка по уважительным причинам, а вторая занимает отдельный кабинет, — причём если стол секретаря был обставлен победнее, то у министра он был огромных размеров, вырезанный из цейлонского эбена, мог вселить зависть даже в представителей самых богатых магических семей, и пережил десятки министров, со временем обретая всё большую ценность. Из-за своих размеров он кажется полупустым, несмотря на то, что министр Скримджер не любил пренебрегать делами. По одну сторону находятся ещё шкафчики с различными бумагами или что ещё может понадобиться министру, больших размеров книжный шкаф, набитый наполовину книгами, наполовину — периодикой, а противоположная стена украшена несколькими портретами и имеет возле себя всего три тумбы.

Сам министр стоит спиной ко входу и смотрит в круглое окно почти в ярд радиусом, за которым на город падает хлопьями снег, и то ли он только пошёл, то ли быстро тает, то ли сотрудники из отдела магического хозяйства просто не заморачивались, к чему склоняется лично Гавейн. Министр совсем не обратил внимания на то, что кто-то вошёл — или не подаёт виду, — а стоит, не шелохнувшись, и дальше.

— Кхм, — Гавейн кашляет. — Добрый день, министр. Вы меня вызывали.

Скримджер поворачивается к нему, всё ещё молча. Губы его поджались, а лицо приобрело неопределённое выражение, и только после нескольких секунд молчания он изволит ответить:

— Да, вызывал. Добрый день, Гавейн, проходи.

— Так… — начинает Гавейн после очередного непродолжительного молчания и запинается. — Так зачем я понадобился?

— В последние дни участились стычки с Пожирателями… — начинает Скримджер.

— После побега из Азкабана? — безразлично отвечает глава Аврората. — Логично. — Он пожимает плечами. — Мы это уже обсуждали как наиболее вероятное развитие событий. Знаю, что мои подчинённые не всегда успевают помешать их планам, но существующая тактика — пока единственное, что я готов предложить и что сдержит Сами-Знаете-Кого хоть как-то… — он ненадолго прерывается. — До тех пор, пока он лично не продумает ту или иную операцию, — Гавейн морщится.

— Я знаю, — Скримджер тоже кривится. — Думаешь, уже ничего не изменить?

— Это очевидно, — подтверждает Гавейн. — Так же, как то, что сейчас лето.

— Интересно, скольких ошибок можно было избежать? — сейчас министр говорит в никуда, так что Гавейн не утруждает себя ответом. — Сколько поворотных точек… — он снова задумывается. — С самого начала выстроить отношения с этим Поттером и опираться на дамблдоровских радикалов? Думаешь, вышло бы?

— Думаю, для этого надо было, как минимум, уволить Амбридж, — главный аврор издаёт смешок, представляя себе такую картину. — А то и направить в Азкабан. Я слышал, в Хогвартсе её не любили очень сильно.

— Да кто её любит… — министр только машет рукой. — Во время нашей первой встречи Поттер, кстати, был очень недоволен арестом того придурка… как его… — он задумывается. — А! Шанпайка.

— Подросток, что с него взять, — Гавейн пожимает плечами. — Наверное, мы, когда были сопляками, тоже не поняли бы, что если кто-то ходит и трындит всем, что он — последователь самого ужасного преступника, и пытает грязнокровок, то если его не наказать… Ну, половина дела по сдаче Министерства врагу уже будет сделана. Хотя, — он делает паузу, — может, мы были и не настолько тупыми. Но Амбридж на их месте я бы не простил.

— Как будто у меня был выбор, и мне не пришлось бы вместе с ней увольнять половину аппарата, потому что только она может заставить их нормально работать, — раздражённо бросает Скримджер. — Как будто в военное время мне оставили ресурсы, чтобы перекраивать кадры сверху донизу!

— Ну, школьники-то ничего такого не понимают, — беззлобно замечает Гавейн. — Сами же были такими идиотами. А что, — интересуется он, — правда нельзя было её никак… — он выразительно смотрит на министра. — Ну ты понял?

— Она и её люди как минимум работают на Министерство, — мрачно отвечает Скримджер, — И работа у них налажена. Из других отделов я людей и так понадёргал на различную работу — ты видел, а набирать новый аппарат… Ты сам понимаешь, как такому обрадуются Пожиратели? Тем более тут я хоть представляю себе, как воспринимать ту картину, что они доносят, — уже спокойно добавляет он.

— И подозреваю, — Гавейн чуть кривит губы, — что они рассказывают о всё большем количестве успешных действий с нашей стороны, что все отделы всё чаще справляются с той или иной ситуацией, что скоро мы начнём почти полностью предупреждать акции Сам-Знаешь-Кого…

— Так что, — он смотрит на собеседника, — ты считаешь, что все донесения о всё растущем количестве успехов — фикция?

— Не совсем, — возражает Гавейн. — Просто количество не переходит в качество.

— Пока мне говорят, что мы всё ближе к победе, — Скримджер горько усмехается. — Я знаю, что они преувеличивают.

— А отдел магического хозяйства, — Гавейн подходит к окну, — показывает, что сейчас идёт снег, а ещё… — он внимательно вглядывается в картинку, прежде чем продолжить: — А ещё мы находимся в Бристоле, если я правильно различаю эти башни собора вдалеке, — он усмехается. — Причём в Бристоле где-то конца прошлого века, — он поворачивается и смотрит на Скримджера.

— Думаешь, в обрисовываемой мне моим кабинетом картине столько же правды? — тот не выглядит удивлённым — наверняка министр давно уже догадывается о том, насколько его окружение может исказить реальную картину, — он ведь с самого начала понимал, что не в Аврорате…

— Угу. Не хватает только скачущих в облаках коней, — Гавейн усмехается в бороду, хотя картинка ему даже нравится. — Пока что насилие только растёт, и каждая стычка порождает новую, а лжецы только и делают, что придумывают новую ложь.

Скримджер фыркает.

— Да, я тоже думаю, что наше поражение — всего лишь вопрос времени, — Руфус отворачивается от окна и идёт к столу, Гавейн кидает на так и не успевший покрыться снегом Бристоль столетней давности ещё один взгляд и следует за министром. — Причём, — тот смотрит на главу авроров исподлобья, — очень недалёкого времени.

Он достаёт из выдвижного ящика два металлических стаканчика и бутылку огденского и плещет в каждый немного. Гавейн думает, что перед кем-либо другим Руфус вряд ли излагал бы хоть что-то похожее, но они давно знакомы и всегда были в хороших отношениях. Настолько хороших, что, став министром, Скримджер поставил во главе авроров того, кому мог доверять безусловно и кто как-то умел управлять людьми, — таким был Гавейн Робардс — и до сих пор позволял вести себя в крайней степени вольно в своём присутствии.

— Я уже готовлюсь, — пожимает плечами главный аврор. Наверное, большинство глав отделов уже готовятся, а некоторые — давно. — На случай, если меня не успеют убить при исполнении, конечно.

— Собираешься остаться? — Руфус смотрит куда-то на дно стакана.

— Кто-то же должен не дать всему скатиться в полнейший хаос, — отвечает Гавейн. — Если я и ещё две трети аврората уйдёт, то Сам-Знаешь-Кому придётся набирать новых авроров, почти с нуля формировать их работу, протоколы, — поясняет он, — и, думаю, понятно, что за волшебники туда пойдут и как они будут работать, — он усмехается. — И даже если это будет кто-нибудь адекватный, то налаживание работы занимает месяцы и даже годы — история знает достаточно примеров. И за это время Британия очень здорово поредеет…

— Да, история знает немало примеров, — подтверждает Скримджер. — И, думаешь, он надолго?

— Вряд ли, — Гавейн задумывается. — По крайней мере, я рассчитываю на это.

— Наша система не смогла с ним разобраться, — мрачно бросает министр. — Это уже практически свершившийся факт. Она связала мне руки, — продолжает он грустно, — настолько, что я даже толком не могу приказать задержать те семьи, что наверняка состоят в Пожирателях…

— Возникнет сопротивление. Наверняка возникнет, — Гавейн оглядывается в окно — за ним всё так же идёт снег. — И те авроры, что не станут работать с новым правительством, наверняка обучат этих недовольных. И когда они придут, а они наверняка в какой-то момент придут в Министерство, — он снова смотрит на Скримджера, — они не будут спрашивать никого. Ни-ко-го… — он мечтательно улыбается. Гавейн может почти наяву видеть, что произойдёт с приходом Того-Кого-Нельзя-Называть к власти: Хогвартс, который станет больше похожим на тюрьму, чем на школу, Азкабан, в который заключённых запустят почти потоком, как в молл, сломанные или убитые волшебники, которым хватит смелости не подчиниться, но не хватит ума скрыть это… И власть Пожирателей, которая будет питаться кровью политических противников и просто магглорождённых. Такие вещи обязательно приведут многих в сопротивление, а если он останется главой Аврората, то сможет сделать всё возможное, чтобы их не выявили, пока не станет слишком поздно.

— Не хочешь их возглавить? — собеседник задаёт вопрос почти ехидно.

— Я думаю, там уже есть какой-то костяк, — отвечает на это Гавейн. — И это наверняка люди Дамблдора, так что мне там не очень будут рады… — он делает паузу. — Да и должен же кто-то подготовить Министерство к их приходу?

— Жаль, что я этого не увижу, — задумчиво произносит Скримджер.

— У меня тоже есть все шансы не дожить… Правда, в министерском кресле я бы сейчас точно не хотел оказаться. А так, если не убьют… Кстати, — он вспоминает, о чём ещё сам хотел поговорить с министром, — думаю, стоит увеличить охрану. Один аврор — это безрассудно, даже для того, кто очень хорошо владеет палочкой.

— Нет, — отвечает Скримджер после небольших раздумий. — Я думаю, пора перестать меня охранять вообще. Не перебивай, — предупреждает он Гавейна. — Просто я думаю, что именно авроров нам надо сохранить как можно больше, а мою охрану перебьют наверняка. А так — я предстану перед Пожирателями эдаким агнцем на заклание, во имя будущей победы, — он хрипло смеётся. — Ну да, неправильным таким агнцем, и я собираюсь ещё показать зубки. Да и потом… Пусть считают, что я погиб по собственной глупости, и всё Министерство пало из-за слабости и тупости, а не из-за мощи Сам-Знаешь-Кого…

— Уверены?

— Да. Тем более что все мои новые комитеты и прочая чушь — на самом деле эдакие надстройки из говна и палок. Здесь и правда надо менять всё. Наверное. — Он пододвигает Гавейну стакан и берёт второй. Тот хотел бы сказать, что при исполнении, но отчего-то не решается.

— Наверное, пора уже сказать тебе напутствие? — Скримжер усмехается. — А то когда мы ещё сможем поговорить наедине… Ну, — он поднимает стакан и ненадолго замолкает. — Будь здоров. И пусть у тебя всё получится.

Огневиски обжигает горло, но закуски не предусмотрено, так что приходится перетерпеть. Гавейн думает, что если ему вдруг предложат продолжить возлияние, то этого делать ни в коем случае нельзя — отдыхать пока некогда. Тем более что никакое Министерство ещё не пало. Но Руфус, слава Мерлину, не думает предлагать.

— Чего-нибудь ещё хотел? — спрашивает он, видимо, из вежливости. Гавейн снова оглядывается на окно, и ему внезапно приходит мысль.

— Можно лист бумаги?

— Зачем? — Руфус спрашивает, но всё же протягивает.

— Хотел написать хозяйственникам из кабинета министра, — отвечает Гавейн, доставая простой карандаш и царапая записку. Закончив, складывает её в самолётик, пишет название отдела и выпускает в полёт. Скримджер наблюдает за всем этим действом молча, словно боится помешать, и только в конце заговаривает снова.

— Я, кстати, тоже кое-что давно хотел… правда, только спросить.

— Что же?

— Знаешь ли ты, кто из твоих подопечных — человек Дамблдора?

— Нет, — отрезает Гавейн. — И не думаю. Вряд ли из меня смогут что-нибудь вытянуть, — поясняет он, — если всё пойдёт совсем плохим путём… Но всё же есть вещи, которых спокойнее не знать. Когда одна из главных тайн состоит в том, что некоторые задания Долиш проваливает совсем не случайно…

— Ну, в отделе это скорее секрет Полишинеля, — усмехается Руфус.

— В общем, намного спокойнее, когда такие вещи составляют едва ли не главные тайны, — Гавейн усмехается. — Правда, наверняка появятся ещё новые… Ладно, — говорит он после очередной паузы, — я, наверное, пойду?

— Да, можешь идти.

Последнее, что замечает Гавейн, покидая кабинет, — это то, что Скримджер наливает в свой стакан ещё раз, после чего прячет огденский в стол. Дверь захлопывается. Фиолетововолосая уже-не-Тонкс вытягивается перед ним по струнке.

— Нимфадора, — не по форме обращается он, а аврор почему-то кривится, — пойдём за мной. Не беспокойся — ни я, ни министр тебя не отчитают за то, что покидаешь пост. Это согласовано, — на всякий случай поясняет он.

— Разрешите обратиться, — спрашивает не-Тонкс, следуя за ним.

— Конечно.

— Могу я попросить продолжать называть меня по фамилии — Люпин?

— Как вам угодно, миссис Люпин, — меняет он обращение. Сейчас он хочет больше неформального разговора, так что продолжает не называть её аврором.

— Спасибо, — уже тепло откликается она.

— Я помню, ты просила, чтобы первого августа тебя сняли с дежурства, — говорит ей Гавейн. До разговора с министром он сомневался по этому поводу, но теперь может это себе позволить. — Хотел сказать, что я принял положительное решение, и если ты сейчас немного подождёшь в моём кабинете, то подпишу тебе все бумаги.

— Ой. Спасибо, — ещё раз благодарит она.

— Да особо не за что. И есть ещё одна небольшая вещь, о которой я хотел бы поговорить…

Они в молчании доходят до кабинета, там он, не обращая ни на что внимания, садится за свой стол — достаточно большой, но не огромный, и изготовленный, понятное дело, из дуба — берёт в руки перо и начинает писать. Сначала одну бумагу, потом — вторую…

— Миссис Люпин, — говорит он, когда уже почти закончил. Та отвлекается от созерцания внутреннего убранства, оборачивается к нему, и у неё почти получается уронить чернильницу, но Гавейн, наученный горьким опытом, успевает её подхватить, из-за чего чернила теперь пачкают пальцы. — Я хочу попросить вас ещё вот о чём, — он внимательно смотрит на эту ещё молодую девушку, которая теперь вся внимание. — Если вдруг Министерство падёт, — он делает глубокий вдох, — постарайтесь в нём больше не появляться. — Брови её взмывают вверх. — Я подписал вам заодно отпуск на медовый месяц — август, — он вручает обе бумажки, — так, чтобы, если что, хватились вас не сразу… Я бы вам настоятельно это рекомендовал.

— Вы думаете, Министерство падёт? — спрашивает она то ли с любопытством, то ли с удивлением. — Какие-то упаднические настроения…

— Скорее реалистичные, — возражает Гавейн. — Мне надо просчитывать любое развитие событий, каким бы маловероятным оно ни казалось. И кстати, — он ухмыляется, — пока всё в порядке, я вас всё равно жду на службе, как и раньше. Отпуск — это самый крайний случай.

Они, наверное, оба понимают, что это ближе к лжи, чем к правде, и Министерству остались считанные дни, максимум — недели. Но говорить об этом вслух не принято, тем более что снаружи видимость совсем другая, а сеять панику вредно всегда. Ещё одно, о чём Гавейн не говорит своей подчинённой, — дело не только в заботе о ней, но и в том, что её мать из Блэков и в своё время вышла замуж за магглорождённого. И он подозревает, что Беллатрикс Лестрейндж, урождённая Блэк, будет не очень рада видеть свою племянницу. А Беллатрикс с большой вероятностью сможет оказывать немалое влияние на Министерство, и лучше будет лишний раз её не раздражать (тем более что Азкабан обычно не улучшает характер), если он не хочет, чтобы за его отделом лишний раз пристально следили со стороны. Тем более что Нимфадора (к тому, что она уже Люпин, он ещё не привык) наверняка найдёт, куда применить свои навыки. По крайней мере, он надеется на это.

— Думаете, это из-за моего отношения к магглам? — спрашивает она.

— Думаю, ты сама догадываешься почему, — отвечает Гавейн. — А магглы… Да кто из нас их немного не изучал поближе, — он улыбается себе в бороду.

— Большое вам спасибо, — сама Нимфадора уже снова улыбается едва ли не до ушей, и взгляд её буквально лучится счастьем. Он думает, что только ради этого можно было выписать ей отпуск — в конце концов, все люди вокруг него пребывали, как правило, в грустном настроении, и осчастливить их было обычно нечем. События развивались от плохих к худшим, и не в его силах в последнее время что-либо изменить.

Интересно, в какой момент их попытки противостояния стали обречены на неудачу? Очевидно, с момента последнего побега шансов как таковых уже не осталось, но раньше-то? Или ещё год назад, когда Скримджер вступал в должность, уже поздно было на самом деле что-то менять, и тот же Дамблдор это понимал? А может, они вообще были обречены с самого его возрождения или даже ещё тогда, в конце восемьдесят первого? Нет, вряд ли, просто сложно найти ту самую точку невозврата, которую их правительство так, не беспокоясь, пропустило. Потому что и Визенгамот, и многих руководителей в Министерстве волновал в основном передел влияния, а всё остальное не замечалось, на это было… насрать — пожалуй, именно это слово подходит лучше всего. Грустно только осознавать это тогда, когда остаётся готовиться к самым тёмным временам.

Или можно встать в последний бой, и только напутствовать оставшихся: «Пожалуйста, пусть у вас всё будет хорошо». Впрочем, последнее место, на котором Гавейн сейчас хочет оказаться, — кресло министра. У Скримджера уже нет ни времени, ни возможностей что-то изменить, а, к примеру, сбежать он просто не может себе позволить — только принять смерть и тот логичный исход, к которому они шли все эти годы. У Гавейна же пока остаётся шанс увидеть конец не только этого режима, но и следующего. Он ещё может побарахтаться и как-то попытаться принести пользу противникам Того-Кого-Нельзя-Называть, саботируя изнутри карательную работу, может попытаться отладить защиту простого населения как от простых, не связанных с Пожирателями преступников, которые обязательно расплодятся после смены власти, как крысы, так и от части того, что неизбежно принесёт с собой новый режим. И готовиться к его падению, готовиться ударить именно тогда, когда Аврорат может оказаться решающей силой… Та же Нимфадора покинет их ряды, наверняка найдутся ещё авроры, которые выберут то же самое, но те, кто останется, должны быть только его людьми. Если только он выживет. Все его планы, конечно, будут иметь смысл, только если он выживет.

Нимфадора Люпин ушла, и он снова погружается в свою работу. Прошло немало времени, прежде чем Гавейн вспоминает о самолётике, который направил ещё в кабинете министра. Он откладывает бумаги и подходит к окну. Здесь оно поменьше, чем у Скримджера, но и из него открывается прекрасный вид: волнующееся Северное море, покрытые снегом прибрежные скалы и сыпящиеся сверху, как и за окном министра, хлопья — всё, как и заказано, всё выглядит таким, каким он помнит берег недалеко от родительского дома. Дома давно уже нет, да и зиму на шотландском побережье он не факт что увидит, но так хоть сейчас он может на миг представить себе, что вернулся. Отличие только одно: можно заметить, как по небу, в глубине пасмурных облаков, скачут белые, как покрывающий берег снег, лошади…