Испытание Скорби (джен)

Дан Мора, приют Морхир, изгоек эльфийского народа, производила тягостное впечатление — с тех самых пор, как богиня Элен обрушила свой гнев на когда-то мощную и славную крепость и обрекла ее защитниц, в минуту слабости отвернувшихся от богини, на Испытание Скорби. Эльфийкам было некогда восстанавливать стены и крыши — атаки демонов оставляли им время разве что для печали и тоски, словно разлитых в воздухе этого места. Даже люди чувствовали себя здесь подавленно, и вид руин, останков прошлого могущества, только усиливал это ощущение. Сосуд Души никогда не была склонна к меланхолии, но и ей становилось неуютно среди древних стен. Только мягкий свет фонарей, да пестрая россыпь цветов, посаженных эльфийками (на это силы у них еще находились), радовали ее глаз. Шайкан с грустью подумала о величественных лесах Финон Мир, о которых столько читала в детстве и юности — какой контраст со здешним пейзажем. А что же должны чувствовать сами Морхир, которые лишились своей родины? Неудивительно, что они так легко впали в апатию и поддались скорбным призракам, которыми стали их сестры, погибшие в последней битве с демонами.

Как бы то ни было, долго рассуждать на эту тему Сосуд Души не имела ни времени, ни желания — именно для того, чтобы освободить эльфиек от чар призраков, она и пришла сюда. Точнее, для того, чтобы попросить у них помощи в освобождении родины, но об этом не могло идти речи, пока подавляющее большинство Морхир лишено воли и служит кормом для демонов, лакомящихся кровью бессмертных. Только королева Санша и несколько ее телохранительниц не поддались чарам и держали оборону в руинах дворца, но много ли они могли?

Сосуд Души посмотрела на небо, уже начинавшее светлеть. Близился рассвет; оставалось чуть меньше суток до следующего прихода демонов, появлявшихся ровно в полночь. За это время она должна была упокоить всех призраков — пятерых, как сообщили лучницы королевы. Но, насколько она знала из личного опыта и из прочитанных книг, магия мало поможет. Для таких неупокоенных душ требовалось нечто иное — дар убеждения, мудрое слово, помощь в чем-либо… Сила оружия — последнее, что пригодится здесь. Это же подтвердила и королева.

Что ж, она была готова сделать все, лишь бы получить войска для защиты своей родины. Другого выбора у Сосуда Души не имелось… Оставив братьев и сестер ждать у выхода из дворца, она решительно устремилась по полузаросшей улице туда, где заметила с возвышения туманную фигуру, минуя оцепеневших и не реагирующих ни на что Морхир. Чем дальше Сосуд Души шла, тем больше их замечала — верный признак того, что она не ошиблась.

Наконец показалась и сама виновница несчастья, постигшего Дан Мору: призрачная эльфийка, окутанная сумрачной аурой, скребла почти обвалившуюся стену — точнее, пыталась скрести, бесплотные руки проваливались в камень. Увидев приближающуюся смертную, она остановилась, выжидательно и печально глядя на гостью. Скорбные чары не действовали на разум Шайкан, и та смогла подойти почти вплотную.

— Этот мир больше не твой, призрак, — начала Сосуд Души. — Уходи.

— Но я хочу жить! — донесся в ответ голос-шелест, далекий, словно с другого берега посмертия. — Почувствовать себя живой… Хотя бы ненадолго… Тогда я уйду!

Первым побуждением Сосуда Души было поразить призрака молнией и отправить на Реку Душ — от таких речей один шаг до вампиризма, превращения неупокоенной души, в общем-то, почти безобидной и не причиняющей прямого вреда, в жадную и ненасытную нежить. Но отчаяние в голосе немертвой эльфийки пробудило в ней сочувствие, и решение пришло тут же:

— Возьми немного моей жизненной силы.

* * *

Финвен любила жизнь. Дуновение ветра, журчание ручья, щебет птиц и смех сестер; краски рассвета и заката, блеск звезд по ночам и солнечные лучи в жаркий полдень; мех дикой кошки под рукой, когда та бесстрашно подходила приласкаться к Финвен, отдыхающей в прохладной тени деревьев; усталость натруженных за день рук и ног, даже боль в пальцах, намозоленных тетивой, после усердной тренировки на стрельбище. Даже уныние и тоску Финвен принимала как должное, считая неотъемлемой частью жизни. Она все сумела принять…

Кроме смерти.

Во время очередного боя ее рука дрогнула, и стрела пролетела мимо врага. Забилось в конвульсиях изящное тело, отброшенное одним мощным ударом лапы демона, словно не понимая, что произошло, пытаясь снова встать, вернуться в строй — к жизни. Бесполезно — душа уже покинула оболочку, нагая и дрожащая. Полуобезумев, она цеплялась за остывающее тело, желая снова войти в него, как в щедрый и гостеприимный дом; но двери этого дома закрылись перед ней навсегда…

Зов, что сильнее всего на свете, властно тянул ее вперед, к берегам Реки Душ, требовал подчиниться естественному порядку, установленному даже не богами, для которых тоже есть смерть. Но Финвен не могла отправиться туда — страх заставлял ее цепенеть. Неужели теперь ее судьба — бесконечные волны, мало-помалу размывающие память обо всем, что дорого, или, что еще хуже — пустые холодные берега, усыпанные пеплом, никогда не озаряемые солнцем, и бессмысленные скитания в поисках того, что душа уже не сможет найти здесь, среди других отверженных?..

Она проигнорировала зов и осталась в мире живых, которому уже не принадлежала. Дух Финвен плыл над землей, не чувствуя мягких касаний травы, проходя сквозь деревья. Финвен тщетно пыталась снова потрогать грубую кору, ощутить ее жесткость и прочность, найти хоть какую-то опору в отторгающем призрака мире — пальцы легко и незаметно пронзали стволы, не причиняя вреда ни себе, ни деревьям. Она отправилась к зеркалу вод, где так часто любила отдыхать когда-то, попыталась зачерпнуть из озерца, как раньше, чтобы умыться — поверхность воды даже не дрогнула. Ни запахов, ни вкусов, ни ощущений — все это было навеки утрачено для Финвен. Она всхлипнула, продолжая безуспешно хватать воду, но слезы не шли, к бестелесному горлу подступал только вой, ужасный, вызванный мукой, неизвестной существам из плоти и крови.

Финвен не проклинала несправедливость богов и судьбы, даже того демона, что убил ее тело, и собственную ошибку — все это стало неважным. Она хотела снова жить, жить, еще раз вдохнуть воздух родных мест, прислониться спиной к остаткам каменной стены, дарующим приятную прохладу, охотиться в лесу вместе с сестрами, цепко сжимая лук и без промаха поражая цель… Хотя бы еще один раз, этого будет достаточно! Душа стремительно полетела домой, туда, где оставались другие живые — может, там ей помогут?

— О, пожалуйста, — умоляла Финвен, взывая к проходящим мимо сестрам. — Пожалуйста… — но никто не понимал, чего она хочет. Эльфийки останавливались, что-то бессвязно бормотали, устремляя пустеющие взгляды в никуда, поддаваясь силе скорбного призрака, не обузданной даже ее волей. Все было бесполезно: они теряли желание жить, но это ничем не помогало Финвен — ее собственное лишь усиливалось.

Ночью прилетели демоны и пили жизненную силу безвольных эльфиек; Финвен чувствовала, что может поступить так же, эманации чужой энергии манили ее, но не могла перешагнуть через себя и причинить прямой вред сестрам — даже в нынешнем состоянии. Вот если бы одна из них согласилась поделиться добровольно…

— Дайте мне хоть что-то, чтобы почувствовать себя живой!.. — крик рвался из самых глубин неприкаянной души. Но никто его не слышал — Финвен была одна среди глухих ко всему, заколдованных ею же самой Морхир. Только устоявшие перед скорбным призраком эльфийки, нашедшие убежище в руинах королевского дворца, перехватили луки и мечи поудобнее, готовясь дать отпор врагу.

* * *

— Вы правда сделаете это? — лицо призрака озарилось надеждой, отнять которую хуже смерти. Сосуд Души кивнула, не собираясь отступать от обещания. — Клянусь, я уйду! Стойте спокойно, больно не будет…

Сосуд Души не дрогнула, когда ледяные когти коснулись ее души, а дыхание смерти — тела; она чувствовала, как что-то перетекает от нее к призраку, в глазах начало темнеть, но вскоре это чувство прошло.

Финвен жадно впитывала чужую жизненную силу, такую сладостную — за несколько ударов сердца она ощутила столько, сколько за последние века. Ей показалось, что она снова может дышать — ветер нес запах болот, но для нее он был упоителен. Руки Финвен налились силой, и, казалось, обрели плоть, сердце бешено забилось, гоня кровь по жилам. Все вокруг снова стало живым и реальным, как она сама… Она огляделась, стараясь запомнить каждую мелочь, чтобы навсегда сохранить в памяти — мох, облепивший полуразрушенную каменную стену позади нее, изящество фонарей-цветов, даривших свет ей и сестрам по ночам, яркое оперение птички, присевшей на обвалившуюся колонну. Вихрь чувств пьянил призрака — никогда еще Дан Мора не казалась ей настолько прекрасной, даже в те дни, когда крепость не была разрушена.

Мгновение схлынуло, и Финвен лишилась обретенных чувств; но больше она не страдала, словно вобрав за краткий миг всю недожитую вечность.

— Да, жизнь прекрасна, — прошептала она, умиротворенно кивнув — по старой привычке. — Благодарю, смертная душа.

Зов зазвучал с новой силой — теперь Финвен ему не противилась. Воздух взвихрился, и призрак исчезла; развеялись и чары, вызванные ее жаждой. Друиды, пришедшие в себя, немедленно призвали свою магию, дружно направили целительные потоки на Сосуд Души, восполняя отданную жизненную силу. Та вздохнула полной грудью — первая часть проклятия Дан Моры снята.

Второго призрака Сосуд Души отыскала среди обломков когда-то впечатляющей колоннады — эльфийка беспокойно металась то туда, то сюда, не находя себе места; людей она даже не заметила сразу.

— Прекрати преследовать нас, призрак! — обратила на себя внимание Сосуд Души.

— Я не могу! — от бестелесного силуэта исходили почти осязаемые волны отчаяния, боли и страха. — Я обречена… Послание! Послание! Оно пропало…

— Какое послание?

— Оно потеряно! А я должна была доставить его королеве… Подкрепление не придет! Там повсюду были демоны… Я потеряла послание и не смогла найти! — захлебываясь словами, сбиваясь, рассказывала эльфийка. Впервые нашелся кто-то, кто ее понял и был готов выслушать…

— Почему ты не рассказала королеве сама? — попыталась навести призрака на более разумную и отчетливую мысль Сосуд Души.

— Мне приказано доставить послание! — очевидно, после смерти у эльфийки не осталось других мыслей, кроме этой; одна-единственная цель владела ее разумом, как в последние минуты жизни. — Это был смысл моей жизни… И я утратила его!

— Твое послание дойдет до королевы, — успокоила ее Сосуд Души.

— Так должно случиться! — заломила руки призрак. — Но я его потеряла… Там была башня! И демоны… демоны повсюду!

* * *

В той битве Илаэни была избрана посланницей — за исполнительность и быстроту ног. Измученная предводительница ее отряда во время передышки поспешно нацарапала на листке несколько строк, свернула и отдала ждущей эльфийке:

— Подкрепление не придет, его неоткуда ждать. Отнеси это в Дан Мору и отдай прямо в руки королеве. Будь быстра, как стрела, Илаэни — я рассчитываю на тебя. Знаю, ты не подведешь…

Илаэни убрала послание в сумку и немедля отправилась в путь. Бегала она лучше всех в отряде, и вскоре была уже далеко от обреченных сестер. Сердце Илаэни болело за них, будь ее воля — она осталась бы до конца, исполняя свой долг защитницы. Но Илаэни понимала, что, если весть не дойдет в срок, погибнут и те сестры, что обороняются в Дан Море — их она тоже должна защитить. Предводительница оказала ей доверие, поручив такую важную задачу, и она твердо намеревалась исполнить приказ. Листок бумаги, лежащий в сумке, стал смыслом ее жизни, не осталось больше ничего…

Болота Дан Моры весьма коварны, но только не для обитательницы этих мест — Илаэни знала тут каждую кочку. Если бы предводительница видела ее, то успокоилась бы окончательно — скорости девушки мог позавидовать и ветер. Она ни разу не оступилась, не упала в гибельную трясину, не стала добычей илистых или глиняных големов — те попросту не успевали ее заметить, и ни за что не смогли бы догнать.

Илаэни свернула к развалинам сторожевой башни, где пролегала кратчайшая дорога к крепости; но теперь безопасный путь был перекрыт. Демоны, не меньше десятка, толпились там, их чешуйчатая кожа, прочная, как броня, лоснилась на свету — сегодня они получили роскошное пиршество, перебив всех стражниц. Илаэни не успела остановиться, ноги несли ее сами по тропе — достаточно близко, чтобы чудовища заметили новую цель. Сворачивать на другую дорогу было уже поздно, и она отчаянно устремилась вперед, надеясь проскользнуть. Ее план удался: демоны, уставшие и отяжелевшие, не могли бежать так же быстро, и большинство их даже не подумало бросаться в погоню — они насытились, зачем гнаться за одним-единственным лакомым кусочком, которого все равно не хватит на всех? Но сверху спикировал крылатый монстр — Илаэни отшатнулась вовремя, и когти вонзились в сумку. Она рванулась, отмахнулась наугад мечом — раненая тварь отлетела прочь… унося бесценную ношу с собой. Словно в насмешку, демон обронил сумку с письмом прямо посреди лежбища своих сородичей. Не помня себя, Илаэни бросилась назад — вернуть послание, вернуть во что бы то ни стало!..

Ей даже удалось убить первого демона, вставшего у нее на пути — точным ударом, вложив в него всю силу и ярость. Второй нападающий получил рану, но остальные, навалившись числом, навсегда отрезали Илаэни дорогу к утерянному посланию. Но даже когда их когти и клыки раздирали несчастную в клочья, она все еще пыталась вырваться и достичь того места, куда упала сумка. У нее получилось — душа, отбросив истерзанное тело, словно плащ, слишком сильно зацепившийся за колючие ветки, освободилась ото всех преград…

…Вот только поднять потерю она так и не смогла, сумка была чересчур тяжела и груба для нематериальных рук. Теперь демоны не мешали Илаэни — призрак их не интересовал ничуть, но легче от этого не стало. Раз за разом в отчаянии она пыталась снова взять послание и продолжить путь, но все усилия были бесплодны. Илаэни не знала, сколько времени прошло, прежде чем она сдалась и полетела в Дан Мору — быстрее, чем любая бегунья, но какой в этом смысл сейчас, когда ее задача, единственная цель, ради которой стоило существовать, провалена?!

Сестры, усталые и израненные, не обращали на Илаэни внимания и, похоже, даже не слышали мольб о помощи и предупреждений, замерев неподвижно; а к королеве она не могла явиться без послания, не нарушив приказ. Ни признаков борьбы, ни демонов в крепости почему-то не было, но Илаэни не замечала ничего — для нее все еще длился тот ужасный миг, когда послание потерялось… А тот миг, когда рассталась с телом ее душа, она не смогла бы и вспомнить.

* * *

Сосуд Души возвращалась к призраку. Она сумела разыскать то самое письмо среди болот, и отнесла его той, кому оно предназначалось. Королева, конечно же, простила посланницу. Ведь тяжелая весть не спасла бы их, и, может, даже сломила бы волю сопротивляющихся окончательно… Но этого уже никому не узнать — та битва отгремела давным-давно. В своем стремлении исполнить долг Илаэни не знала времени, оно перестало существовать для умершей.

— Королева получила послание. Она прощает тебя; здесь нет твоей вины! — мягко сказала Сосуд Души, искренне уважавшая верность и преданность, пережившие смертную оболочку воительницы-Морхир.

— Вы вернули мне доброе имя! Река Душ ждет… — лицо Илаэни просветлело. — Спасибо, человек.

И она исчезла — так же стремительно, как бегала при жизни; не успела Сосуд Души моргнуть, как осталась одна. Но это продолжалось лишь несколько мгновений, ведь заколдованные эльфийки вернулись в чувство, изумленно переговариваясь между собой. Они были свободны от заклятия и вновь готовы к бою, который не заставит себя ждать…

Еще не увидев следующую эльфийку, Сосуд Души знала, где она прячется — тяжелые вздохи и сдавленные рыдания, хоть и негромкие, были слышны далеко. Морхир изливала свою печаль в бесслезном плаче, от которого даже у Сосуда Души бежали мурашки по коже. Эту неупокоенную действительно можно было назвать скорбным призраком — предыдущими ее товарками по несчастью сильнее владели иные чувства.

— Возвращайся в свою могилу, призрак! — резко начала Сосуд Души, оборвав бессвязные жалобы призрачной Морхир.

— У меня нет могилы… — донесся горестный стон, и душа выплыла из своего укрытия. — Мне так одиноко. Они забыли меня…

— Никто не похоронил тебя? — уточнила колдунья не без удивления — обычно Морхир заботились о павших.

— На юге… Они оставили меня… — голос призрака был протяжным и тоскливым, словно холодный осенний ветер. — Нет могилы — только болота и одиночество.

— Я похороню твое тело, — обещала Шайкан. — Где оно?

— На юге, возле мертвого дома… Его видно издалека.

* * *

Роковая битва с демонами унесла жизни множества эльфиек-защитниц Дан Моры, и Дариен не стала исключением — земля возле заброшенного дома на холме, где оборонялся отряд, впитала кровь из ее ран. Дариен была целительницей, но сил, чтоб спасти себя, ей не хватило — слишком много ушло на лечение воительниц, бившихся в напряженной схватке, исход которой должен был вот-вот решиться. Тело упало наземь, свет навсегда померк в стекленеющих глазах. Пока сознание еще не погасло, Дариен успела понять, что умирает, но не воспротивилась окутавшей разум тьме — она была полностью готова отправиться на Реку Душ. Вот-вот зажурчат серебряные воды, словно приветствуя новоприбывшую, и она войдет в Реку, разделив судьбу многих сестер… Рядом с ними не страшна ни смерть, ни тем более посмертие.

Но Дариен очнулась с приходом ночи, и вовсе не на пепельных берегах. Она оказалась снова на месте гибели — что-то не давало ей отправиться в последний путь. И этим «чем-то» был ее собственный труп — изломанный, кажущийся таким нелепым… и непогребенный. Он одиноко лежал в стороне, почти скрытый высокой травой — душа Дариен склонилась над ним, жалея беззащитность и хрупкость оболочки, в которой провела столько лет. А ведь совсем недавно это было сильное и выносливое тело, не знающее усталости… Как же все-таки легко отнять жизнь, и как близко ходит смерть даже рядом с эльфами, неподвластными старости.

Больше на холме никого не было — в этой стычке Морхир одержали верх, ненадолго отбросив демонов. Но, спешно отступая назад в крепость, они забыли о теле Дариен и не позаботились о достойном погребении умершей. И теперь его тяжесть давила на душу невыносимым грузом, не давая свободно полететь за пределы мира смертных. Дариен стало горько и тоскливо — она очень редко оставалась одна, а теперь сестры бросили ее здесь, среди диких тварей и болотных огней, во мраке, ужаснее, чем могильный — тот хотя бы дарует надежду на вечный сон, и беспросветном унынии, без возможности присоединиться ни к живым, ни к мертвым, обреченную на полное одиночество. Даже лучшая подруга не пришла, чтобы облегчить ее муки…

Дариен не знала, что подруга погибла в тот же день на другом конце болот.

И, вернувшись в Дан Мору, родной дом, где ни одна Морхир никогда не чувствовала себя брошенной и забытой до этого времени, призрак долго и безуспешно разыскивала ее среди живых, заглядывая в лица оцепеневших сестер, звала по имени всех, кого знала — никто не откликнулся. Она была одна в целом мире, равнодушном и пустом. Гнетущее чувство, похожее на боль от засевшего под кожей наконечника стрелы, как сказала бы Дариен при жизни, мучило эльфийку, заставляя тихо, безнадежно плакать, чтобы хоть чем-то заполнить ужасную тишину.

Перед рассветом выпала роса — тысячами слез, которые никогда уже не прольются из призрачных глаз. Нежное утреннее солнце осушило ее и обогрело холодные руины Дан Моры, возвещая о приходе нового дня, который не мог принести утешение усталой Дариен, лишь утяжеляя ее ношу и скорбь. Сколько еще таких дней пройдет, прежде чем она сможет смежить веки навсегда?..

* * *

Разыскав тот самый холм и заброшенный дом, Сосуд Души нашла и останки эльфийки, рядом с которыми лежал изодранный небесно-голубой плащ друиды, когда-то укрывавший ее при жизни. Ткань со вплетенными чарами сохранилась, даже не поблекнув, куда лучше, чем сам труп — от него остался только скелет, обглоданный тварями с болот, коих хватало и помимо демонов. Шайкан вырыли могилу, и, завернув кости в плащ, Сосуд Души сама бережно опустила их в яму. Отряд освобожденных Морхир безмолвно стоял рядом, как почетный караул. Теперь скорбный призрак была бы довольна — почтить ее память, исправляя невольную ошибку, собралось много сестер.

— Покойся с миром, — сказала Сосуд Души, поправив плащ за невозможностью закрыть мертвой глаза и мягко опустив в могилу первую пригоршню земли из собственных рук. Больше сказать ни ей, ни ее братьям и сестрам было нечего — пространных речей Шайкан не любили. Морхир, впрочем, тоже, но у них был другой способ отдать дань памяти — друиды, провожая свою соратницу, первыми запели древнюю погребальную песнь, полную тихой светлой печали, к ним присоединились и лучницы. Немного поколебавшись, свой голос вплела и Лия, выучившая эту песнь во время обучения в Дан Море, к ней присоединилась Шаэ.

Могилу забросали землей, насыпав небольшой холмик сверху; скоро он зарастет травой и цветами, скрыв последнее обиталище павшей в бою Морхир. Когда Сосуд Души уже хотела отдать приказ отправляться назад в крепость, резко повеяло холодом — эльфийка явилась сама. Она почувствовала, что может упокоиться, даже на таком расстоянии.

— Твое тело погребено, — указала Сосуд Души на холмик.

— Наконец я смогу обрести покой, как мои сестры… — облегченно выдохнула призрак, встав прямо в центр собственной могилы. — Заснуть до конца времен…

Силуэт ее побледнел, словно от усталости, став плохо различимым на фоне воздуха, и растворился совсем, истаяв, будто утренний туман. На мгновение всем стал слышен шум бесконечных волн, принимающих в свои объятия тех, кого утомила жизнь, воссоединяющих с утраченными близкими. А в крепости очнулись поддавшиеся скорбным чарам Дариен эльфийки, словно восставая от долгого и тяжелого сна, полного кошмаров, освобождаясь, как и она сама, от пограничного состояния между жизнью и смертью…

Четвертая эльфийка обитала ближе всех к королевскому дворцу, но, как ни странно, Сосуд Души не заметила ее сразу, хотя она ничуть не скрывалась, деловито обходя свою часть города дозором, не останавливаясь ни на миг. Приближался вечер, и по сравнению с медленно темнеющим небом призрак казалась почти белой, как обрывок тумана; это было бы даже красиво, если б не стоящие рядом Морхир, равнодушные ко всему из-за скорбных чар. Их нельзя было сравнить с древними статуями, еще украшавшими улицы Дан Моры — те сохраняли одухотворенное выражение лиц, несмотря на трещины и пятна лишайников, пытавшиеся разрушить вечную красоту, и, чудилось, вот-вот вздохнут, потянутся, расслабив утомленные плечи и спины, и шагнут со своих мест. Заколдованные Морхир, хоть и живые, больше походили на истуканов — бесчувственных и нелепых.

Едва Сосуд Души и ее спутники приблизились, призрак замерла на месте и наградила их взглядом, полным злобы и гнева, смертоносным, как стрелы эльфийских лучниц. Но Сосуд Души, готовая ко всему, ничуть не смутившись и не испугавшись, выдержала этот взгляд и заговорила с ней:

— Исчезни, призрак! Оставь живых в покое!

— Предатели! Обманщики! Ненавижу вас! — болотной гадюкой прошипела призрак. — Это все из-за смертных! Вы погубили нас! О, если бы я только могла отомстить…

* * *

Если бы Таэль еще при жизни спросили, что движет ею, она бы без колебаний ответила: «ненависть». Это чувство заставляло ее сердце биться, давая силы каждый день открывать глаза и продолжать борьбу; можно было бы сказать, что оно растворено в самой ее крови, но когда кровь вытекала из ран, ненависть становилась только крепче.

И отделяла Таэль от других сестер — далеко не все Морхир гнушались ненависти, но она обращала свою не на демонов, раз за разом атакующих Дан Мору, а на людей. Что демоны? Лишь безмозглые твари, им все равно, на кого нападать. Смертные же были куда опасней, хоть и не намного умней. Но их алчность разрушала все на своем пути, в этом люди, пожалуй, превосходили даже темные расы, плодясь с невиданной скоростью и без устали захватывая все новые и новые земли, оттесняя остальных — им всегда было мало, мало богатств, мало места, мало власти! И зачем только гномы стали учить дикарей, прятавшихся в пещерах и не знавших даже огня, разбудив лихо для всех перворожденных… Еще во времена Гибернийской империи (которых Таэль не застала) люди вынудили ее народ закрыться в лесах Финон Мир. Тогда эльфы были умнее и не доверяли смертным… Жаль, что позднее они забыли эту мудрость и даже заключали союзы с человеческой расой — себе на беду. Люди беспрестанно терзали мир войнами, это они коснулись Неугасимого Пламени и основали Круг, много лет разорявший Эо. Пусть говорят злые языки о том, что не все маги Круга были людьми — да, не все, но больше половины! Это они, а также темные эльфы — позор и посрамление истинной расы, жалкая пародия на подлинный народ — совратили Ирию Светлую, единственную эльфийку в Круге, вступившую в него ради того, чтобы на Эо наконец-то воцарился покой и благоденствие, и для защиты своих подданных. Это они стали причиной Призвания, расколовшего мир на сотни кусков, это они обрекли жителей Дан Моры на скорбь и безысходную ярость, вынудив проклясть от отчаяния даже свою богиню! Таэль присутствовала там, и во время катастрофы, ужасы которой вспоминать не могла даже через много лет, когда рушилось все, что любила тогда еще молодая Морхир, ненависть поселилась в ее душе навеки. И, угрюмо глядя на останки родной крепости, когда все закончилось, Таэль поклялась отомстить — даже если ценой окажется вечный запрет на возвращение в леса Финон Мир. Она была готова пожертвовать собой ради спокойствия родины — к счастью, теперь снова закрытой от людей.

В отличие от Дан Моры — ослабленные изгнанницы, чтобы отстоять свои руины, снова пошли на союз со смертными. Таэль предупреждала, чем это может закончиться, напоминала о прошлых предательствах, но никто не внял ее доводам. Морхир цеплялись за любую соломинку, к тому же людям здесь еще доверяли — все пламенные речи Таэль пропадали втуне, сестры только пожимали плечами. Они не хотели видеть истинных виновников беды…

Но время подтвердило ее правоту: союз просуществовал не слишком-то долго. Когда демоны пошли в решающую атаку, люди не поспешили на подмогу, как клялись когда-то, хотя Морхир проливали за них свою кровь, ослабляя защиту родного дома. Таэль, узнав об этом, только горестно усмехнулась — другого она и не ожидала. Ненависть вспыхнула в ней с новой силой, разгораясь все сильнее, как лесной пожар.

И когда она умирала, до последнего вздоха защищая Дан Мору, в ее сердце билось одно-единственное желание — исполнить свою клятву и отомстить людям любой ценой. Это желание и дало ей подобие второй жизни, сделав призраком и обратив ненависть в оружие, готовое поразить любого врага, осталось лишь найти его. Таэль призывала на бой и сестер, но те не слушали ее, как и до смерти. Никогда не слушали… И Таэль ждала в одиночку. Она знала — рано или поздно люди явятся, хотя бы ради того, чтоб поглумиться над побежденными…

* * *

— Так попробуй! — бросила ей в лицо Сосуд Души. — Сразись со мной!

Таэль не нужно было просить дважды — с боевым кличем она ринулась на смертных, посмевших вызвать ее на поединок. Сосуд Души вскинула свой посох, и магия стихий, живая сила, столкнулась с потусторонней. Ненависть Таэль была велика, но Сосуд Души не уступала ей в стойкости и крепости духа — ледяные касания призрака не причиняли серьезного вреда ее горячему сердцу, и не всегда слепые атаки достигали цели. К тому же рядом с ней были братья и сестры, тоже вступившие в бой. Как бы ни ярилась разозленная душа, совладать с ними, действующими слаженно и дружно, она не могла.

Несмотря на это, призрак чувствовала себя почти счастливой, впервые за долгое время — наконец-то ее ненависть нашла достойную цель. И, сраженная очередным заклятьем, отлетая на Реку Душ навсегда, Таэль была спокойна — да, она проиграла, но честно билась в неравном бою, исполняя обещание, данное самой себе. Осыпав врагов напоследок сотнями голубых искр, ярких, но безвредных, Таэль исчезла.

Немного отдышавшись, Сосуд Души отсалютовала павшей противнице посохом. Пусть эта эльфийка и заблуждалась, сражалась она достойно, до конца отстаивая свои идеалы, какими бы неверными они не были, и заслужила почести. Другие Шайкан последовали ее примеру, как и очнувшиеся Морхир, которые еще не осознавали полностью, что происходит, и чествовали скорее победительницу, чем побежденную, благодаря за помощь… Сосуд Души улыбнулась — хоть у нее было мало времени, чтоб печалиться об эльфийках и их бедах, хватало своих, но на сердце у нее становилось легче, когда оживали очередные «истуканы». Осталось совсем немного, скоро все они опять обретут волю, и Дан Мора, может, и не станет такой, как в древних летописях, но ее живые стены — защитницы — еще долго будут беречь крепость от падения. Может, даже до конца времен…

Последняя из скорбных призраков нашла себе приют в укромном месте, словно созданном для медитации, под сенью деревьев у прозрачного ручья, но, кроме нее, там никого не было — ни целительниц, слушающих голос богини в шелесте трав, ни отдыхающих от дневных забот воительниц или работниц — все эльфийки, еще не сбросившие чары, стояли в стороне. Призрак пытливо устремила взгляд вдаль, словно желая что-то найти, увидеть на горизонте вечную истину, а до того, что происходило вокруг, ей не было ни малейшего дела — она даже не повернулась при появлении людей.

— Оставь живых в покое! — уже привычно начала разговор Сосуд Души.

— С чего бы? — с горечью спросила эльфийка, по-прежнему не оборачиваясь. — Разве они заслуживают лучшей участи, чем я?

— Потому что они — будущее, печальный дух! — Сосуд Души почувствовала, что начинает гневаться. Какие бы страдания ни выпали на долю этой Морхир, живые сестры, вынужденные теперь питать собой демонов, не виновны в них и не должны расплачиваться за чужие грехи.

— Что… — полупрезрительно бросила эльфийка, не отводя взгляда от горизонта. — Да что ты можешь знать?..

— Я точно знаю, что твое место на Реке Душ, — продолжала Сосуд Души, нимало не обескураженная ее тоном. Она могла бы многое рассказать и о своих горестях — об осажденной родине, откуда вестей не получала с тех самых пор, как ушла просить помощи, об унижениях и скитаниях, о шепоте предка в голове — но считала, что глупо соревноваться в таких вещах.

— Человек учит меня порядку вещей? — вопрос был риторическим, но ответ Сосуд Души нашла тут же:

— Ты забыла о нем, призрак!

— Я? Нет… Я только хочу… — впервые эльфийка растерялась, не зная, что сказать, засомневавшись в своей правоте. — Ты не понимаешь, что это такое.

— Чего же я не понимаю? — подбодрила ее Сосуд Души.

— Как это тяжело! — она наконец заговорила откровенно, обнажая старые раны. — Грусть постоянно поднимается из болот, как туман! Десятилетиями она давит на нас, как свинцовое покрывало! Как может богиня леса наказывать нас так жестоко?

И, помедлив на мгновение, она открыла самую серьезную рану, кровоточащую до сих пор:

— Я всегда боролась с унынием! Почему я должна была умереть?

* * *

Катастрофа, что обрушилась на Дан Мору в час гнева Элен, конечно, оставила глубокий след в душе Элдис — как и в душе любой из тех, кому «повезло» выжить во время потопа. Но настоящий ужас начался потом — бесконечные годы, каждый из которых тянулся, словно целая эпоха, наполненные сражениями и бессильной тоской, иссушающей душу, разлитой в самом воздухе, которым дышали Морхир, заражаясь меланхолией, как смертные — болотной лихорадкой. Печаль неслышно подкрадывалась к ним, властно заключая в свои объятия, заставляя бессильно опускать руки, держащие оружие, нашептывая о давно утраченном и навевая горькие раздумья, порождавшие сплошные вопросы, на которые не было ответа; этот яд сгубил едва ли не больше Морхир, чем демонские когти.

Поначалу Элдис держалась храбро, ободряя других, более слабых, хотя плохо умела исцелять душевные раны — она была воительницей, а не друидой. Но годы шли, силы убывали, надежда на возвращение в Финон Мир становилась все более размытой, а скорбь — истязающей, как никогда, и она стала избегать остальных при очередном приливе — печаль в ее душе перемешивалась со злостью, Элдис больше не могла ни дать надежду кому-то, ни обрести ее сама, вняв мудрому слову. Что толку в словах, если мир жесток, и даже боги не в силах это изменить, и лишь множат жестокость? Почему за одну ошибку ее народ должен расплачиваться такой ценой?

Но сдаваться и умирать Элдис все еще не хотела — она должна была защищать себя и сестер, и нести бремя, возложенное на Морхир богиней, пусть тяжелое и несправедливое; а жизнь, даже превращенная в юдоль скорби, казалась ей лучше Реки Душ. Когда нападали демоны, все вопросы и терзания отступали, и оставался только жар битвы, где Элдис сохраняла прежнюю твердость — здесь было все понятно. Только это приносило утешение, и мало-помалу она стала презирать впадающих в уныние и беспрестанно оплакивающих свои потери сестер. Слезами горю не поможешь — лишь сила вооруженной руки и закаленный дух спасут Морхир, атакуемых отовсюду и отвергнутых всеми, а слабейшие гибнут первыми.

Так продолжалось день за днем, год за годом, пока во время последней битвы демон не нанес Элдис смертельную рану. Истекая кровью, она рухнула наземь, и в последние, еще осознаваемые, секунды ее жизни неудержимый гнев на несправедливость — мироздания ли, богини? — не дал беспокойной душе погрузиться в сон. Она осталась в Дан Море, отдалившись, как при жизни, ото всех, и продолжала терзаться болью и извечными вопросами, к которым прибавился новый — такой же безответный.

Почему стойкость и доблесть в бою не помогли ей выжить?

* * *

— Потому что смерти нет дела до твоей храбрости! — ответила Сосуд Души. Ее гнев остыл перед лицом этой безбрежной боли, осталась лишь жалость — но жалость, не унижающая достоинство воительницы, не допускающая лжи из милосердия и слащавых слов. — Храбрость не сделает твою кожу стальной. Ни один бог не обещал тебе вечной жизни.

— Это правда, — сумрачная аура, окружавшая призрака, чуть поблекла; впрочем, поручиться Сосуд Души не смогла бы — темнота мешала рассмотреть точно.

— Ты была сильной и вела честную жизнь, — слова шли от сердца — лучшее утешение из возможных. — Вспоминай это, как сон, когда тебя понесет Река Душ.

— Река… — протянула призрак. — Действительно ли я буду спать в ее серебряных водах?

— Кто знает?

Этот риторический вопрос точно не нуждался в ответе. Призрак ушла — медленно, словно все еще сомневаясь, растворившись в синей ночной мгле. Сосуд Души сняла налобную повязку и склонила голову в знак уважения.

— Прощай, — негромко сказала она — не только умершей, но и всему проклятию Дан Моры, которое исчезло вместе с ней. Тоска и скорбь, о которых говорила призрак, останутся, и будут подтачивать силы эльфиек еще долго, но уже не доведут их до гибели; даже сама Сосуд Души чувствовала облегчение, словно удушающая пелена скорби спала, пусть и ненадолго. Близился час прилета демонов, но больше тварям не пить кровь беззащитных Морхир — все, кто могли держать оружие, собрались возле камня Аонира и готовились отразить нападение, и последние очнувшиеся направились туда же, ведомые Сосудом Души лично. Она не без удовольствия оглядывала стройные ряды лучниц и мечниц в зеленых, под цвет листвы и травы, легких доспехах; друиды в голубых плащах сновали без устали то там, то здесь, подлечивая на ходу самых слабых, воительницы проверяли оружие в последний раз или негромко переговаривались между собой.

Наступил час призраков, и странный шепот уже доносился словно бы из земных глубин, проникая в разум каждой защитницы Дан Моры, но они, давно привыкшие к этим звукам, уверенно держали оружие. За шепотом последовало хлопанье огромных крыльев и хруст ломаемых тяжелыми лапами веток — появились первые демоны, в свете фонарей их туши четко вырисовывались из мрака, становясь идеальной целью. По команде залп стрел взмыл ввысь, встретив демонов, не ожидавших сопротивления и еще не успевших сообразить, что добыча стала опасной, сотнями смертоносных жал. В небесах сверкнула молния, вызванная Сосудом Души, и тварь, попавшая под удар, камнем упала вниз; демоны взвыли, самые трусливые бросились наутек, но остальные с удвоенной яростью ринулись в бой.

Сосуд Души больше не думала ни о призраках, ни о проклятиях, ее мысли занимала лишь битва. Но, отдавая приказы или сосредотачиваясь на заклинаниях, она была спокойна, потому что знала — теперь у Морхир есть надежда выстоять. Когда первая атака будет отбита и придет подкрепление от Эйнара, она поведет свое войско вперед и загонит демонов обратно под землю, чего бы это ни стоило, и даст Дан Море хоть немного мирного времени. А себе — надежных союзниц.