Секрет людского сердца (джен)

Загадки птичьих стай

Мне отданы в наследство,

Но главная из тайн —

Секрет людского сердца.

В нем стучит слепая смерть,

Ее не одолеть,

И с ней не примириться.

Но в один слепящий миг

Лишь тот его постиг,

Кто перед ним склонился.

Финрод-зонг, «Истина»

Когда друзья-Светопоклонники спрашивают, что побудило меня покинуть дом и предпочесть скитания на чужбине жизни среди собратьев, я снова возвращаюсь мыслями в ночь ритуала полнолуния, изменившую мою судьбу.

Я до сих пор не могу забыть человеческую женщину, предназначенную в жертву Нору — взгляд, который она устремила на умирающего мужа, нес в себе такую мощь, которую не может подчинить даже самый сильный маг. Очень скоро она должна была испытать те же самые муки… но думала не о себе. Совсем недавно эта женщина плакала и тряслась от страха перед ожидавшей ее участью, а заглянув смерти прямо в глаза, держалась храбрее воина и еще, как умела, пыталась ободрить мужа.

Моя жена тоже присутствовала там, отрешенно наблюдая за жертвоприношением. Будь на месте того человека я, что бы она чувствовала? Не сомневаюсь, что Рана без колебаний шагнула бы вслед за мной на алтарь и умерла бы, как и жила — гордо и достойно, не содрогнувшись перед лицом гибели. Она — истинная благородная темноэльфийская госпожа и добродетельная супруга, но ее сердце не рвалось бы ко мне, изнывая от моей боли.

А сам я смог бы смотреть так на умирающую жену? Мы провели в браке не один десяток лет, но огонь, что метался в темных глазах смертной, никогда не касался ни меня, ни Раны.

Стоит ли о том сожалеть? Разумом я понимаю — это глупо и бессмысленно, любовь не принесла спасения обреченным на гибель, мужчина, пожираемый заживо пауками, даже не заметил взгляда своей подруги. Но что-то побудило меня прекратить их страдания.

Что-то, что ставило этих людей — грязных, оборванных, слабых, жалких — выше нас всех, собравшихся посмотреть на их смерть.

Музыка — удел слабаков.

Настоящие воины признают лишь лязг мечей, звон колоколов, призывающих к молитве или возвещающих о победе, и грохот барабанов Элин Муин, а вместо пения — боевой клич, предсмертные крики Светопоклонников, и заклинания, что обрушивают всю мощь темной магии на наших врагов.

Долгое время и я считал так же, да ничего иного и не мог услышать у себя на родине; лишь иногда из покоев моей жены доносился негромкий звон струн, ненавязчивый, как само ее существование. Эта музыка скоро смолкала, оставляя лишь смутное беспокойство — словно огромная птица пролетала мимо и задевала нас тенью своих крыльев, заставляя посмотреть ввысь, чтобы проследить ее полет. Но и оно исчезало так же быстро, как тень.

Среди людей мне довелось узнать и другое. Я видел поющих за работой крестьянок, забывающих на миг о тяготах и безысходности жизни — глубокие морщины преждевременной старости разглаживались на их лицах, и к усталым рукам возвращались силы; воинов, идущих с песней в безнадежный бой, вырывая победу из рук врага; бардов, которые играли, казалось, не на лютнях и флейтах, а на струнах души, вызывая слезы даже у тех, кто давно разучился плакать, заставляя вспомнить давно забытое и утраченное; варварских шаманов и шаманок, разговаривавших со своими богами песней — на равных.

В их музыке нет ни идеальной чистоты звука, и утонченный слух режут фальшивые ноты, ни изощренности и затейливых рулад — моим сородичам она показалась бы примитивной и невзрачной. Но в ней отражается непокорный дух человечества, их жажда жизни, их чувства — особенно те, которые люди не могут выразить словами. Когда они поют, то вкладывают в песни все, что делает их сильными — и становятся лишь еще сильнее. И именно это заставляет даже светлых эльфов слушать людских бардов затаив дыхание.

Я тоже подолгу внимал им, пытаясь ощутить и в себе то, о чем они пели, отозваться душой; но находил лишь пустоту, в которой едва дрожало, угасая, слабое эхо, и на меня снова падала тень крыльев улетающей птицы, навевая мысли об увядании и смерти.

Удастся ли мне когда-нибудь заполнить эту пустоту?

Я не знаю. Может, мои сородичи все-таки были правы.