Шрам на правой щеке (джен)

Сон не приносил ей облегчения, но отталкивал реальность хоть на несколько спасительных часов. На протертом тюфяке, на охапке пожухлого сена, на мерзлой земле — всюду Лёле спалось хорошо. Просто замечательно. До тех пор, пока холод не сковывал все тело, а постоянный голод или соседи не будили. Нужно было идти вперед. Другой дороги просто не существовало.

Линия фронта следовала за ними по пятам. Как быстро бы ни шли они, взрывы всегда раздавались у них за плечами. Все мечтали только об одном — как можно быстрее оказаться в Оварте. Укрепленный город с запасами продовольствия распахивал свои объятия перед беженцами. А дальше войска обещали пойти в наступление, чтобы не отдать эту землю врагу. Последний оплот надежды на мятой карте в Лёлиной руке.

Лёля стерла ноги до кровавых мозолей, готова была упасть от усталости и голода, но все равно продолжала идти вперед. Лёля уже не плакала — сил не было. Лёля мечтала только о том, чтобы снова заснуть, чтобы приснилась безопасная Оварта, но спать нельзя было. Нельзя было останавливаться на этой дороге, ведь им на пятки наступала сама смерть.

Лёля хваталась за сон как за мечту. Она проваливалась в него, как в бездонный колодец, даже не пытаясь ухватиться за стенки. Сон будто невесомость, но Лёля могла оттолкнуться и полететь. Каждый такой полет непременно переносил ее в Оварту. Лёля гуляла по узким солнечным улочкам, жалобно разглядывала витрины булочных, гоняла голубей на площади будто ребенок.

В городе не было ни души. Сначала это пугало Лёлю до чертиков, но потом она привыкла — летать ведь может не каждый. Пустота помогала Лёле отдохнуть от толпы, частью которой она была в реальном мире.

Лёля знала Оварту только по своей старой измятой карте, но уже успела запомнить многие детали. Чем ближе они подходили к Оварте, тем явственней город видела Лёля во сне. Сказочный город-призрак становился все ближе и ближе.

Засыпая на холодном полу заброшенных зданий, Лёля переносилась в теплый и светлый город. И вот она бежала по главной площади, когда услышала резкий окрик. Лёля остановилась как вкопанная — какой-то парень махал ей из окошка, приглашая войти. Лёля подумала, что во сне с ней не может произойти чего-то плохого, и смело зашла в дом.

Высокий юноша с искренней улыбкой напоил Лёлю чаем и накормил манной кашей, прямо как настоящей. Лёля так давно не ела теплой пищи, что уже начала забывать, каково это. Они говорили и говорили — обо всем и ни о чем, не желая прерываться. Лёля слушала юношу, и каждое его слово находило отклик в ее душе. Живое общение всегда согревало ее лучше, чем протертые одежки, но в реальности поговорить в бредущей толпе Лёле было не с кем.

Пробуждение, как обычно, выдернуло Лёлю в противный старый мир, будто бы подняв за шкирку.

Лёля шла дальше. Каждый шаг приближал ее к заветной цели. Осталась всего неделя пути. Теперь Лёля ещё быстрее засыпала, если у нее была хотя бы минутка для этого. Юноша всегда встречал ее с кашей и горячим чаем. Наевшись во сне, Лёля будто бы и в реальности чувствовала себя сытой. А от разговоров и тепла человеческого Лёля чувствовала себя еще и живой ко всему прочему. Это давно забытое чувство, изгнанное из памяти за ненадобностью, вернулось к ней болезненной волной. Последующим приливом к Лёлиному берегу прибило и другие чувства, о существовании которых она уж и запамятовала. Лёля смотрела по сторонам, любовалась пейзажами, пыталась заговорить с идущими рядом. Но ответом ей был лишь утомленный взгляд красных глаз.

Первая встреча во сне подарила Лёле надежду. Каждая последующая была будто чудотворная вода, которой поливались ростки этой самой надежды, чтобы она быстрее пустила корни. Разговоры с добродушным юношей окрыляли. Лёля изучила каждую его деталь: близко посаженные глаза, густые брови, непослушные кудряшки, вздернутый нос и шрам на правой щеке.

Каждый день пути делал собеседника Лёли все реальнее и реальнее. Юноша не интересовался ничем материальным, а Лёля не говорила ему, кто она и откуда. Во сне ноги Лёли не кровоточили, цвет лица не был настолько белым, а ключицы так сильно не выдавались из ворота рубашки ломаными прутьями. Это несказанно радовало, напоминало о жизни до того, как взрывы бомб стали постоянным звуковым сопровождением Лёлиной жизни.

В тот день, когда они должны были прийти в Оварту, Лёлин сон ярко пестрил красками. Солнце отражалось в оконных стеклах, тем самым пуская гулять непоседливых зайчиков. Юноша стоял на балконе своего дома, понурив голову. Завидев Лёлю, он помахал ей рукой, вздохнул, что-то прошептал и зашел в комнаты. Лёля открыла незапертую дверь, но, обойдя весь дом, не нашла там никого. Лёля решила, что непременно отправится на поиски своего собеседника, но уже в реальном мире. Никто не понимал Лёлю так хорошо, как он. Никто не мог так утешить, даже когда она не просила об утешении.

Реальная же Оварта оказалась мрачным местом, полным людей в форме и таких же отчаявшихся беженцев, как и сама Лёля. Она отделилась от толпы, вооружившись своей измятой картой, отправилась искать площадь из своих снов. Улочки бежали привычным узором, уводя Лёлю все дальше и дальше.

И вот она — площадь. Знакомый дом, на котором висит безжалостная в своём содержании вывеска, а рядом — часовые. Лёля отошла, чтобы лучше рассмотреть светлый дом из ее снов, который в реальности был угрюм из-за наспех сделанной окраски в грязно-серый цвет.

Лёля уперлась в противоположную сторону площади, оперлась спиной о шершавую стену здания. Влага на щеках. Лёля подняла ладошку, чтобы поймать на нее пару капель. Неужели дождь? Нет, показалось.

Площадь была заполнена беженцами, которые разложили там небольшие тенты, чтобы скрыться от дождя и ветра. К Лёле приближалась колонна людей в форме с носилками. Некоторые тела были прикрыты полностью, на других ткани не хватило. Лёля вздохнула, нехотя бросив взор на тех беженцев, которые не смогли перенести тягот военного времени. Один, второй, третий…

Лёля смотрела внимательно и точно увидела каждую знакомую деталь: близко посаженные глаза, густые брови, непослушные кудряшки, вздернутый нос и шрам на правой щеке.