Дуэльный кодекс: правила и последствия (джен)

Гриндельвальд сбежал в восемь вечера двадцать четвёртого декабря, точно под Рождество. Сначала решётки его камеры вспучило изнутри, а затем толстые железные прутья лопнули, как гитарные струны. Как рассказывали потом те, кто наблюдал это зрелище и умудрился остаться в живых, — Гриндельвальд просто вышел из своей клетки с достоинством, которое в обстановке самого глубокого этажа Вулворт-Билдинг смотрелось, мягко говоря, несколько неуместно, и направился к лестнице. Тех немногих, кто рискнул хотя бы попытаться ему помешать, он убил — без тени колебания и с почти презрительной легкостью, словно отмахиваясь от назойливой мошки. Не встретив более никаких препятствий, он поднялся наверх и, так же запросто взломав чары на хранилище улик, забрал палочку, отнятую у него при аресте. Дальше его путь лежал на верхние этажи.

К счастью, к тому моменту почти все сотрудники уже закончили обмениваться поздравлениями и разошлись по домам — поэтому свидетелями того, как Гриндельвальд кружил по этажам, словно в поисках чего-то или кого-то, стали только зачарованные портреты. Они-то и рассказали, что преступник тщательно обыскал весь отдел аврората, зашёл в кабинет директора Грейвза, но уже через минуту вышел оттуда и двинулся дальше. Позже обнаружили пропажу некоторых весьма мощных поисковых амулетов.

В половине девятого Гриндельвальд спустился в холл Вулворт-билдинг, обогнул стоявшую в центре рождественскую ёлку, вывел на стене свой зловещий знак в виде треугольника со вписанными в него кругом и вертикальной чертой и покинул здание.

Ещё через полчаса пали чары, которые удерживали в подвале тех его стражей, что сумели остаться в живых, и они пусть и с большим опозданием, но все же подняли тревогу. Тину немедленно вызвали в аврорат, вынудив оставить приготовление праздничного ужина на Куини, и отправили на поиски сбежавшего преступника.

Всем было понятно, что они ловили ветер в поле, но мрачные нахохлившиеся авроры все равно сбивались с ног, пытаясь исполнить свой долг. Да и что бы они стали делать, вздумай Гриндельвальд позволить им снова себя задержать? Тина мельком видела трупы, сложенные в холле, но пока не стала спрашивать имён. Контраст между черными полотнищами, которыми укрыли убитых, и ещё не убранными рождественскими украшениями был настолько острым, что у неё от одного воспоминания спазмом сводило горло.

Рождество она встретила на пятьдесят четвёртом этаже недостроенного небоскрёба, открытая всем ветрам, от которых не спасали ни аврорский плащ, ни постоянно обновляемые Согревающие чары. Облава продолжалась до позднего утра и, как и следовало ожидать, не дала никаких результатов. Специалисты сообщили, что аппарационный след обрывался где-то поблизости, в самом центре города, но Гриндельвальд будто сквозь землю провалился.

Президент Пиквери осталась держать ответ перед Конгрессом, а Тина сдала пост и отправилась домой пешком, опасаясь, что при аппарации просто расщепится от усталости. Наконец она попала в заботливые руки Куини — и, присев на минутку на диван, проспала, как убитая, до самого вечера. После они с сестрой долго сидели за столом, пытаясь отвлечься на остатки рождественского пирога, и обсуждали, как им быть, если дела пойдут совсем плохо. Куини боялась дурного и не хотела об этом думать — но не было никакого смысла отрицать, что угроза войны была вполне реальна, особенно теперь, когда Гриндельвальд, разозлённый и почти что всесильный, разгуливал на свободе.

Сёстры сошлись на мысли, что двум волшебницам всегда будет куда бежать, сочли её вполне утешающей и отправились по кроватям — и все равно бодрствовали полночи, тревожно перешептываясь в темноте.

На следующий день Тину вызвали на допрос, как и почти всех авроров, успевших за последние дни хотя бы краем глаза увидеть Гриндельвальда, но ничего важного она сообщить не могла, и её быстро отпустили.

— Мне кажется, — сказала она дома, — они думают, что Гриндельвальд ещё в Нью-Йорке.

— С чего бы это? — не поверила Куини. — Ему нужен был Криденс, он его не получил. Зачем же ему здесь оставаться?

— Так ведь Криденс жив, — резонно возразила Тина. — Ньют об этом знает, мы с тобой знаем, что мешает Гриндельвальду это выяснить?

— Может быть, ему и вовсе достаточно одной только надежды на это, — снова встревожилась Куини. — Вот что, дорогая, не лезь ты в это дело. И так уже по горло хватило приключений.

Она ещё печалилась по Якобу, и Тина её прекрасно понимала. Куини боялась остаться совсем одна.

Тина и не собиралась никуда лезть. Она побывала на похоронах, вернулась на работу, переложила бумажки с одного края своего стола на другой и потом обратно — и с час сидела, уставившись в одну точку. Очнувшись, Тина попыталась хотя бы начать письмо Ньюту, слова складывались одно нелепей другого, и она в сердцах скомкала исписанный от силы на четверть лист и испепелила. В аврорате царило мрачное настроение, и даже привычная деловитая суета казалась совершенно безжизненной.

Стол одного из погибших стоял у другой стены, чуть наискосок от стола Тины, и её взгляд то и дело падал на него. На месте кого-то из этих четверых могла оказаться и она сама. Что тогда стала бы делать Куини? Сменила бы розовые наряды на чёрные? Навсегда или только на время?

В своём единственном письме Ньют писал, что Криденс Бербоун, вне всяких сомнений, остался жив. Тина не могла ни подтвердить это, ни опровергнуть. Обскур не появлялся, никаких разрушений, которые походили бы на результат его действий, в Нью-Йорке больше не замечали.

В церковь новых салемцев Тина уже заходила. Её развалины, скрытые от глаз не-магов специальными чарами, были признаны вещественным доказательством и свидетельством преступлений Криденса. Тина так и не смогла понять, кем его считали — преступником или жертвой, а потом и вовсе бросила попытки в этом разобраться. Сама она точно знала, что Криденс не был ни в чём виноват, он стал таким из-за своей жуткой мамаши, а потом было уже поздно что-то менять. Интересно, его убили бы снова, если бы он все же осмелился показаться на глаза магам?

Получив письмо от Ньюта, терзаемая состраданием Тина облазила развалины вдоль и поперёк, но так и не смогла обнаружить никаких следов Криденса. Попытки его дозваться тоже закончились ничем: может, Ньют ошибся, а может, Криденс прятался совсем в другом месте.

Только вот Гриндельвальд не знал, что в церкви Криденса нет.

Тем же вечером Тина снова пришла туда, совершенно одна. Вероятность того, что Гриндельвальд находился в церкви, была мала, но её все-таки не стоило сбрасывать со счетов. В отличие от Тины у него были и возможность, и время для того, чтобы сидеть в засаде.

Может быть, стоило все же позвать подмогу? Тина отбросила эту мысль как бесполезную. Ей пришлось бы объяснять, почему она скрыла свои догадки о том, что Криденс остался в живых. И пришлось бы подставить под удар своих коллег… но нет, в аврорате было уже слишком много похорон.

Она собиралась просто посмотреть — и сразу же вернуться.

Не-маги проходили мимо церкви, равнодушно, будто по пустому месту, скользя взглядами по её разрушенным стенам. Тина некоторое время понаблюдала за развалинами, а потом перешла улицу и нырнула под купол защитных заклятий, выставив перед собой аврорский значок. Чары пропустили её, она проверила магическую пелену — установленный специалистами МАКУСА барьер был нетронут.

Шум улицы словно отрезало. Вместо крыши над головой нависало серое небо, с которого медленно падали редкие снежинки. Второго этажа у церкви почти не осталось, под ногами громоздились обломки, лестница впереди обрывалась в пустоту, и где-то слева щерились перила балюстрады.

Тина засветила Люмос, высоко подняла руку с палочкой и, забравшись на гору обломков, принялась осматриваться.

Первый этаж был пуст. Здесь ничего не трогали после того, как всё закончилось, разве что позволили не-магам унести тела Мэри Лу и её приёмной дочери — и теперь под ногами у Тины валялась раскрытая счётная книга, а разбухшие от влаги, уже совершенно нечитаемые листовки липли к растресканному дощатому полу, белея в полумраке, словно обломки костей.

— Криденс? — наудачу позвала Тина. Сначала негромко, не решаясь слишком дерзко нарушить жутковатую тишину, но затем осмелела и немного повысила голос: — Криденс, если ты жив, отзовись!

Никто ей, конечно, не ответил. Она постояла на месте, настороженно осматриваясь. На первом этаже никого не было, но часть второго этажа, где располагались жилые комнаты, все же уцелела, так что где ещё было прятаться возможному беглецу, если не там?

Подняться просто так она не могла, ей все равно пришлось бы что-то придумывать — например, наколдовать хорошую лестницу вместо той, от которой осталась едва ли треть.

Для верности Тина сначала заглянула в то помещение, в котором, кажется, раньше была кухня. Разумеется, она опять не обнаружила ничего, кроме перевёрнутой мебели, грубой немажеской утвари, разбросанной по углам, и зияющей дыры в потолке. Тина вернулась обратно.

Предчувствие чего-то недоброго давило всё сильнее, и она начала всерьез нервничать. Что-то подсказывало ей, что соваться наверх было ни в коем случае нельзя, но она все ещё оставалась в церкви, будто нарочно приманивая беду.

Сначала Тина наколдовала побольше света, и светящиеся шарики разлетелись по комнате, зависнув вокруг неё небрежной, неравномерной россыпью. Затем она встала перед обрывком лестницы, сосредоточилась и подняла палочку...

Лестница вздрогнула, изогнулась и начала меняться. Изломанные перила зарастили дыры, скруглили лишние углы и заблестели в скупом свете. Ступени выровнялись. Балюстрада протянулась дальше, срослась с перилами лестницы, покосившийся, шаткий пол второго этажа скрипнул и замер надежной, неколебимой горизонталью.

Тина отшатнулась, наблюдая за метаморфозами, к которым не имела совершенно никакого отношения. Она никогда не создала бы подобного за столь короткий срок — да ей и в голову бы не пришло возводить в таких развалинах лестницу, которая вполне подошла бы для шикарного особняка.

Её худшие ожидания оправдались, нужно было бежать — но она не могла сдвинуться с места, как будто её подошвы прилипли к полу. Церковь по-прежнему казалась пустой и безлюдной, но она твердо знала, что Гриндельвальд был здесь, всё это время он скрывался в этих развалинах, так и не оставив своих надежд. Он поджидал Криденса, и если мальчик был жив, то он попал бы в лапы темному магу, едва переступив порог своего разрушенного дома. Как сейчас попала сама Тина.

Она применила Фините, потом попыталась испепелить доски у себя под ногами. Освободиться у неё не вышло, она лишь позорно плюхнулась назад, пребольно треснувшись копчиком об пол, и осталась сидеть, с трудом сдерживая мгновенно выступившие на глазах слезы обиды. Вдобавок ко всему она ещё и лишилась шляпки... зато палочку по-прежнему крепко сжимала в побелевших пальцах.

— Мисс Голдштейн, — насмешливо проговорил Гриндельвальд, наконец показавшись на втором этаже. Он вышел из скрывавшей его полутьмы, встал так, чтобы Тина могла видеть его без помех, и оперся локтями о перила. Света стало больше, и наколдованные Тиной огоньки совсем потерялись в сиянии повисшей в пустоте золочёной люстры.

— Какая безвкусица, — сердито сказала Тина, глядя на люстру с преувеличенным негодованием. На самом деле её сердце бешено трепыхалось в груди: она знала, что, скорее всего, живой отсюда уже не выйдет. В этот раз Куини ей не поможет, и не поможет никто на свете.

Гриндельвальд смотрел на неё сверху вниз, как из театральной ложи на сцену. Конечно же, он давно сменил тюремную робу на привычную ему одежду европейских магов — какой-то старинный, непривычного вида сюртук с вышивкой и белоснежную рубашку с пышными оборками по вороту и манжетам.

— Уж не вам судить о моих вкусах, мисс Голдштейн, — почти с укором заметил Гриндельвальд. — Давно вы рассматривали то убожество, которое по непонятным мне причинам именуете шляпкой?

— Вы о моде решили поговорить? — огрызнулась Тина.

— А вам как кажется?

— А мне кажется, что вы пришли сюда, чтобы.. чтобы... пересидеть и обдумать новое преступление! — нашлась Тина.

Она слишком поздно вспомнила о том, что упоминать о Криденсе было ни в коем случае нельзя.

Пока оставалась хоть какая-то вероятность, что Гриндельвальд о нём ещё не знал.

— Да ну, — усмехнулся Гриндельвальд. — Вы хотели сказать — отыскать выжившего обскура, убедить его в своей правоте и забрать с собой?

Тина раздосадованно вздохнула — других козырей у неё не было.

— Молчите? — протянул Гриндельвальд. — Я прав?

От него так и веяло опасностью, хотя держался он даже, пожалуй, дружелюбно. Но Тина только этим утром была на похоронах и потому не обманывалась. Её похороны будут следующими... если, конечно, её тело вообще найдут.

— От меня-то вам что нужно? — не выдержала она.

— Ничего, — хмыкнул Гриндельвальд. — Вы просто оказались не в том месте не в то время. Как обычно, не так ли?

Эти слова не предвещали ничего хорошего. Гриндельвальд без лишней суеты вытащил палочку, и сердце Тины замерло от ужаса.

— Боитесь? — с любопытством спросил Гриндельвальд.

— Если вы решили меня убить — отчего бы не испугаться? — подавшись вперед, выкрикнула Тина. — Что, нравится убивать тех, кто слабее? Или вы боитесь больше, чем я?

— Я? — небрежно покачивая палочкой, удивился Гриндельвальд. — С чего бы это?

— А зачем тогда меня обездвиживать?

— Ну извините, мисс, не знал, что это вас так заденет, — фыркнул он, и тут же Тина почувствовала, что снова свободна.

Она мгновенно вскочила на ноги, выпрямилась, как пружина, и послала в Гриндельвальда Бомбарду. Затрещали осыпающиеся перила. Тина дернулась в сторону в попытке уйти от предполагаемого удара, нырнула за доски, разбив локоть — похоже, что до крови, — и послала в направлении Гриндельвальда череду заклятий, ни на что, в общем, не рассчитывая. Дуэль с Гриндельвальдом проиграл даже Персиваль Грейвз, куда уж ей тягаться с самым страшным волшебником в мире!

Грохот утих, поднявшаяся в воздух пыль начала постепенно оседать.

— Вот интересно, — сказал Гриндельвальд, — зачем вы предпринимаете заведомо бесплодные попытки меня атаковать?

— Как будто я могу иначе! — крикнула Тина.

— Не стоит давать противнику знать, где вы находитесь, — назидательно сообщил Гриндельвальд. Она и сама это знала, просто не сумела сдержаться.

— А разве не можете? — осведомился он, словно и не прерывался на внезапные поучения.

Шагов Тина не слышала, выходит, Гриндельвальд всё ещё стоял на прежнем месте. Конечно, чтобы достать её, ему и не нужно было приближаться.

Тина глубоко выдохнула и, стараясь не показываться из укрытия, швырнула в слишком самоуверенного противника ещё одну Бомбарду.

— Я не могу презреть свой долг! — заявила она, когда грохот утих. Нужно было прорываться к дверям, но она не была уверена, что двери её пропустят.

— Я считаю, что долг, во имя которого можно пожертвовать благополучием или жизнью, соответственен только власти, — заметил Гриндельвальд. — А вы возомнили о себе невесть что и лезете спасать мир, хотя для этого у вас нет ни власти, ни сил, да и вообще это не ваша забота.

— Это как? — замешкавшись на мгновение, озадаченно переспросила Тина. Ей нужно было как-то его отвлечь. Воспользовавшись тем, что Гриндельвальд разговаривал с ней, она перевернулась на живот, зажала палочку в зубах и поползла к дверям, стараясь двигаться беззвучно. Завалы обломков скрывали её почти полностью, нужно было только не выдать себя каким-то шумом.

— Вот у меня — ответственность, — самодовольно сказал Гриндельвальд. — Это я сильнее всех других магов и потому облечён властью принимать решения, которые способны изменить их жизнь.

Те четверо почувствовали это на собственной шкуре. Тину так и подмывало бросить эти слова ему в лицо, но она сдержалась и просто поползла дальше. До дверей было уже недалеко, но большой участок открытого пространства перед самой дверью сводил на нет нынешнее преимущество её положения. И кто сказал, что двери её спасут? А вот аппарировать за пределами барьера было вполне возможно.

— А вы, — продолжал Гриндельвальд, — всего лишь мелкая сошка, а уже выходите на тропу борьбы со вселенским злом... ну или с тем, что вы таковым считаете. Решили, что в ваших силах изменить мир. В прошлый раз вас спасла череда случайностей, а в этот? Ну и о каком долге вы можете говорить, аврор Голдштейн, когда для вас даже верность собственной присяге — бремя непосильное? Защищаете государство, которое вытирает об вас ноги? Ну-ну.

Тина, торопливо накладывавшая на себя маскировочные заклятия, слушала его прочувствованный монолог только краем уха, не особенно вникая в смысл. У неё было всего несколько секунд, Гриндельвальд должен был заметить её попытку побега как можно позже.

— Да я готов поспорить, что за тот месяц, что меня держали в тюрьме, вас уже обезоружила добрая дюжина бандитов. Вы же ничего не умеете, ну, бестолковый аврор Голдштейн?

Он явно пытался заставить её выдать себя, но Тина не собиралась поддаваться на провокации.

Она закончила последнее заклинание и привстала, готовясь броситься к двери — но в этот момент совсем рядом с ней раздался громкий треск.

Переломанные доски взмыли вверх, срастаясь на лету, и Тина почувствовала, что опять не может оторвать ноги от пола. Ей оставалось только наблюдать, как убранство церкви снова начало меняться, приходя в соответствие со вкусами Гриндельвальда: на восстановленных стенах появились резные панели, загорелись свечи в появившихся на столе подсвечниках, люстра, до этого висевшая в пустоте, заняла своё законное место на потолке.

Вслед за этим сила, которой Тина не могла сопротивляться, подняла её в воздух, стиснув грудную клетку и парализовав руки и ноги.

Так и не двинувшийся с места Гриндельвальд рассматривал её, висевшую в воздухе на уровне второго этажа, и Тина чувствовала себя занятным экспонатом, попавшим в руки безумному учёному.

— Когда я спрашиваю, мисс Голдштейн, вам лучше отвечать, — сказал Гриндельвальд. — Вас хоть раз лишали вашего оружия после того момента, как вы обезоружили меня?

Это был странный вопрос, которого она никак не могла предвидеть. Зачем ему знать, оставалась ли она когда-то без палочки? Какой в этом был смысл?

Заметив её растерянность, Гриндельвальд любезно пояснил:

— Когда я говорю "лишали оружия", я имею в виду, не выбивал ли у вас кто палочку заклинанием, а также не крал ли её. С вами случалось что-либо подобное за прошедший месяц?

Тина помотала головой — говорить она не могла, так спирало дыхание.

— Отлично, — кивнул Гриндельвальд. — Это то, что я хотел услышать. Экспеллиармус!

Бесполезная палочка, которую Тина до сих пор сжимала в руке, рванулась вперед, чуть не вывернув ей пальцы, и Гриндельвальд ловко поймал её за рукоять.

— Посмотрим, — пробормотал он и повернулся спиной, потеряв к Тине всякий интерес. Не в силах повернуть голову, она могла только разглядывать разрушенный второй этаж: уцелевшую перегородку между комнатами и пустоту на том месте, где должны были находиться крыша и внешняя стена. Снегопад усиливался, снежинки таяли на щеках и ресницах Тины, но возможности смахнуть влагу с лица у неё не было.

Что вообще делал этот безумец? Зачем ему понадобилась её палочка, ведь он сам сказал, что Тина — бесполезный, никчёмный аврор. Зачем ему с такой сражаться?

Гриндельвальд взмахнул своей палочкой — той самой, которую она отобрала у него при задержании и которую он потом всё же вернул себе; той, необычного вида, с утолщениями от рукояти до кончика. По велению его магии встала на место стена, поднялись межкомнатные перегородки, захлопнулись двери, сомкнулась над головой крыша, на стенах зажглись наколдованные бра, залив пространство приятным теплым светом — и теперь мансарду можно было даже назвать уютной.

— Проклятье! — воскликнул Гриндельвальд, резко развернувшись к Тине. — Ты, бесполезная девчонка, я так и знал!

Теперь Тина умудрилась ещё и чем-то провиниться перед ним, только она понятия не имела, в чем именно могла состоять её вина. Если теперь она была ему больше не нужна, он наверняка убьёт её, ведь иначе и быть не может!

У Гриндельвальда было такое лицо, что она не сомневалась: последним, что она увидит в своей жизни, будет зеленая вспышка Авады, и случится это прямо сейчас. Но новый взмах палочки испепелил перила, обрушил вниз лестницу и превратил в щепки только что сотворенные стены.

Гриндельвальд был в ярости, и его магия стискивала тело беспомощной Тины, вовсе лишая её возможности дышать.

И внезапно всё прекратилось. Она рухнула вниз, на обломки — не так сильно, чтобы покалечиться, но все же на несколько мгновений боль оглушила её совершенно. И все равно не оставалось сомнений в том, что Гриндельвальд пощадил её, только не понятно, для чего.

— Ты мне ещё понадобишься, — проговорил он, сверху вниз наблюдая за тем, как она со сдавленным стоном ползала внизу, пытаясь подняться. Значит, её страданиям ещё не пришел конец?

— Империо! — сказал Гриндельвальд, и Тина почувствовала в голове звенящую блаженную пустоту. Как во сне она поднялась и встала, глядя прямо перед собой. Что-то внутри подсказывало ей, что нужно было бежать из этого страшного места, но она, парализованная чужой волей, уже не помнила, почему.

Гриндельвальд наколдовал новую лестницу и чинно спустился вниз. Он не торопился; видимо, у него были и другие планы помимо обскура.

Обскура? Какого обскура? Что такое обскур? Она не знала этого, да ей и не положено было знать. Она слепо следовала воле хозяина, который сам решал, что она вправе была знать, а что нет. Куда ей следовало идти, что делать и что думать.

— Как тебя зовут? — спросил Гриндельвальд.

— Порпентина Голдштейн.

Эти слова вылетели у неё сами собой, ведь как можно задуматься хоть на секунду, когда хозяин желал ответа?

— Хорошо. Какие отношения у вас с мистером Скамандером?

— Мы друг другу симпатичны, — ответила Тина, не солгав ни единым словом. Внутреннее сопротивление возникло было в ней, но тут же угасло.

— Вот как, — протянул Гриндельвальд. — И Ньютон бросится тебя спасать, если узнает, что ты в беде?

— Я в этом не сомневаюсь.

— Тебе просто льстит то, что ты себе придумала о ваших так называемых отношениях, — сказал Гриндельвальд, но его слова не задели Тину. Они были просто обобщением фактов, а она ждала нового вопроса или приказа. — Но мы это проверим. Где сейчас Ньютон?

— Я не знаю. Он должен быть в Англии, но я не могу знать наверняка.

— Хорошо. Что сейчас делает мадам Президент?

— Я не знаю.

— У неё есть расписание? Хоть что-нибудь?

— Я не знаю.

— Ты что-нибудь знаешь? Не отвечай, это был не вопрос.

Лишенная возможности подать голос, Тина продолжала стоять, глядя ему в лицо. Её сознание плыло туманом, мысли путались.

— Хорошо, — наконец произнёс Гриндельвальд. — Сделаем иначе. Империо!

…Несколькими минутами спустя Тина быстрым шагом вошла в холл Вулворт-билдинг, убранный в чёрное, и прошла к лифтам. Никто не удивился её появлению в нерабочее время, ведь все знали, что аврорат работает не по часам. Она спустилась на несколько уровней и постучалась в дверь приёмной Президента.

Секретарь, сурового вида пожилая ведьма, все ещё была на месте.

— Скажите, а мадам Президент у себя? — спросила Тина.

— Она не принимает, — нелюбезно ответила секретарь. — Что-то ещё, мисс Голдштейн?

Тина пожала плечами.

— Конфундус, — сказала она и ловко подсунула секретарю несколько чистых конвертов. — Вы же ещё не проштамповали почту, мэм!

Секретарь быстро тиснула печати, Тина схватила конверты, пока ещё действовало заклятие, и ушла.

Усевшись за свой рабочий стол в полупустом и полутёмном зале, она быстро настрочила пару записок, вложила их в проштампованные конверты и отправила официальной почтой.

Затем она быстро вышла из здания, завернула за угол и стала ждать, неотрыво наблюдая за тем выходом, которым пользовались волшебники. Минут через пятнадцать у дверей начала собираться небольшая толпа журналистов. Они то переговаривались, то внезапно умолкали, с неприязнью посматривая друг на друга. Пару раз робко блеснула вспышка колдокамеры.

Тина ждала, выглядывая из-за угла. Наконец кто-то из журналистов догадался зайти внутрь и вышел в сопровождении дежурного аврора. Поднялся гомон, отчетливый и возмущенный, с неразборчивыми на таком расстоянии негодующими выкриками. Кто-то потрясал вскрытым конвертом, кто-то наседал на аврора с Прыткопишущим пером наперевес... всё шло как по маслу.

В половине девятого вышла сама Пиквери. Она надменно смотрела по сторонам, старательно скрывая растерянность, а за спиной у неё маячили безмолвными тенями ещё два аврора.

Тина приблизилась, не скрываясь, и встала позади группы журналистов.

— Тихо, господа, тихо! — чуть повысив голос, велела Пиквери, и перед ней немедленно воцарилась тишина. — Я позвала вас сюда, чтобы сделать новое заявление в дополнение к тем словам, что я произнесла утром на похоронах наших доблестных авроров...

Никого она, конечно, не звала и сама прекрасно об этом знала, а двое телохранителей были всего лишь отвлекающим маневром, способом отвести глаза. Нетрудно было сообразить, что это ловушка, попытка покушения. Авроров вокруг было куда больше.

Тина вытянула палочку из кармана. Они до последнего думали, что она тоже вызвана сюда для охраны Пиквери или для того, чтобы высматривать в толпе скрытую угрозу, но это было не так.

— Сонорус, — сказала Тина. — Протего. ВЫ ГЛУПЦЫ, КОТОРЫЕ НЕ ВИДЯТ ДАЛЬШЕ СОБСТВЕННОГО НОСА. ВАШЕГО ПРЕЗИДЕНТА ЛЕГКО ВЫМАНИТЬ ИЗ ЕЁ НОРЫ И ЕЩЁ ЛЕГЧЕ УБИТЬ. ВЫ БЕСПЕЧНЫ И САМОНАДЕЯННЫ, И РАНО ИЛИ ПОЗДНО МАГГЛЫ ВОСПОЛЬЗУЮТСЯ ВАШЕЙ СЛАБОСТЬЮ. ВЫ ЭТОГО ХОТИТЕ?

Все забыли о присутствии Пиквери и обернулись к Тине. Вспышки колдокамер ослепили её, самопишущие перья судорожно метались по бумаге, запечатлевая каждое её слово. У неё была всего пара секунд до того, как её щит взломают, а её саму оглушат и потащат в допросную. Авроры уводили госпожу Президент в здание, но это, казалось, уже никого не интересовало.

— ИМЕННО ЭТО И ПРОИЗОЙДЕТ, ЕСЛИ ВЫ НЕ ПРЕКРАТИТЕ ПОДРАЖАТЬ МАГГЛАМ И ПРЕСМЫКАТЬСЯ ПЕРЕД НИМИ! — продолжила Тина.

Её время истекло, щит Протего разлетелся под напором заклинаний, авроры, сбросившие с себя маскирующие чары, стали появляться на ступенях перед входом. Рядом с Тиной раздался хлопок аппарации, крепкая мужская рука стиснула её плечо, а затем она почувствовала, как кончик палочки упирается ей в горло.

— Ни с места, иначе я убью её, — сказал Гриндельвальд.

Сонный морок постепенно отступал, Тина рванулась прочь, уже вполне осознавая, что именно натворила, но высвободиться не смогла.

Авроры окружили Гриндельвальда, плотно сомкнув кольцо, фотографы снимали, позабыв о той опасности, которая им грозила.

— Ни с места, я сказал, — повторил Гриндельвальд.

— Убейте его! — просипела Тина. Это ведь и правда был единственный выход, только её тело сейчас мешало аврорам атаковать страшного преступника, которого легче было уничтожить, чем поймать. И все, что она могла сделать ради торжества справедливости — это отдать свою жизнь, которая внезапно стала помехой правосудию.

Но ни у кого из её товарищей не поднималась рука.

— Не можете! — расхохотался Гриндельвальд. — Так и думал. Столько разговоров о долге и чести, а на деле вы, как и все вокруг, рабы собственных чувств и привычек. Ну тогда стойте и смотрите, как я забираю аврора Голдштейн. Обещаю, моя тюрьма в Кёльне ей очень понравится.

А вы пока гадайте, сколько она там проведёт!

Кёльн? Тюрьма? Он собрался мстить ей за собственное заключение? Тина ничего не могла понять, но все же снова попыталась вывернуться из хватки Гриндельвальда — чего тот, казалось, даже не заметил.

— И не думайте, что сумеете её отыскать! — закончил Гриндельвальд и аппарировал вместе с Тиной.

Тина пришла в себя только в Европе, когда от многочисленных аппараций у неё перестала кружиться голова. Она осмотрела свою клетушку, освещённую только зачарованным фонарём, простучала стены, порядка ради поискала по углам свою волшебную палочку и наконец уселась обратно на солому. Она представления не имела о том, который был час… или даже день, учитывая смену часовых поясов. И у неё не было никакого способа убедиться в том, что она действительно находилась в Кёльне. Окон в камере не было, словно она находилась в глубоком подвале, никто не приходил, Тина не слышала никаких звуков и уже через несколько часов почувствовала, что начинает медленно сходить с ума.

Она устала и проголодалась, её использовали для злого дела, а она не сумела никак этому помешать. Тина сначала поплакала, потом стала вспоминать про Куини. Может, сестра чувствовала, что она была ещё жива, может, нет.

Через несколько часов явился Гриндельвальд собственной персоной. Тина даже не пошевелилась при его приближении, всем своим видом демонстрируя, что его козни ей безразличны. Гриндельвальд не сказал ни слова, только бросил через решётку свежий номер "Нью-Йоркского призрака". На первой полосе Тина увидела собственное лицо, искажённое и перекошенное. Тина на колдографии билась в руках Гриндельвальда, но никак не могла вырваться, и эта мучительно неуклюжая суета была бесконечной.

"Гриндельвальд похитил аврора!" — гласил заголовок.

Бегло просмотрев статью, Тина обнаружила, что события, в общем-то, отображались в ней довольно точно. Журналисты, вопреки обыкновению, почти не привирали, предпочтя цитировать слова одиозного преступника. Говорилось и про Кёльн.

Тина сложила газету и отбросила прочь. Гриндельвальд по-прежнему стоял на пороге, ожидая её реакции.

— Если думаете, что мистер Скамандер явится меня спасать, то вы ошибаетесь, — заявила Тина.

— Как будто ему заняться больше нечем. Или как будто он влюблён в меня без памяти. Что это вы там себе навыдумывали, мистер Гриндельвальд? Смеётесь надо мной из-за того, что якобы я слишком верю в силу любви, а сами? Да скорее Куини сюда примчится, чем Скамандер.

— Ваша глупая сестричка меня не интересует, — поморщился Гриндельвальд. — А вот мистер Скамандер — ещё как.

— Нужна коллекция редкого зверья — соберите сами, — огрызнулась Тина.

— Идиотка, — устало ответил Гриндельвальд и ушёл.

— И не стыдно?! — заорала Тина ему вслед.

Вот сейчас она и вправду повела себя совсем по-дурацки. Взывать к совести тёмного мага — ещё чего вздумала! Хотя какая, право слово, разница...

Ньют попался довольно скоро. Тина всего пару дней наслаждалась тишиной, одиночеством и пресной кашей на завтрак и обед. На третий день два волшебника выволокли её из клетки и, протащив по крутой лестнице на верхний этаж, втолкнули в большую светлую комнату. Первым, что заметила Тина, был оглушенный Ньют, в неловкой, неправильной позе лежавший на полу.

Тина немедленно бросилась к нему, и ей не стали мешать.

Спустя минуту явился Гриндельвальд, явно куда-то спешивший.

— Так и знал, что в тот раз произошла всего лишь досадная случайность! — с удовлетворением сказал он, оглядев Ньюта и Тину, которая крепко вцепилась в него, пытаясь прикрыть собственным телом. — Слишком легко он попался в расставленную мной магическую ловушку.

— Зачем вам Ньют? — дрожащим голосом спросила Тина.

— Сейчас узнаете, — ответил Гриндельвальд. — Эннервейт!

Ньют пошевелился и открыл глаза. Взгляд его был расфокусирован.

Гриндельвальд подошел ближе, возвышаясь над ними воплощением неявной пока угрозы, и потребовал:

— Отвечайте немедленно, мистер Скамандер, если хотите, чтобы мисс Голдштейн осталась в целости. Кто-либо обезоруживал вас после того, как вы в Нью-Йорке обезоружили меня?

— Что за вопрос? — растерянно проговорил Ньют и, опершись на руку Тины, с трудом сел. — Меня схватили бандиты в Лютном переулке, а потом ещё я попался бедуинам в Африке. Люди так жестоки, вам ли не знать.

Серебристая молния сорвалась с пальцев Гриндельвальда, и Ньют опрокинулся назад, выгнувшись в судороге. Тина закричала, схватив его за плечи, и он подмигнул ей, пытаясь показать, что всё хорошо.

— Лжёте, — сказал Гриндельвальд, снова подступив ближе. — Ваша палочка.

И он швырнул её Ньюту на грудь.

Тина и Ньют переглянулись, подумав об одном и том же: он, верно, издевался, вручая своему врагу его же оружие?

— Да возьмите же! — нетерпеливо прикрикнул Гриндельвальд. — Обещаю, что после этого вас не убью.

— Как будто мы достаточно глупы для того, чтобы поверить вашим обещаниям! — процедила Тина.

Ньют, явно решив, что споры ничего не изменят, взял свою палочку.

— Экспеллиармус, — голосом, в котором слышалось что-то подозрительно похожее на облегчение, проговорил Гриндельвальд. Палочка Ньюта снова оказалась у него в руке, а затем он вновь бросил её хозяину. Тина уже ничего не понимала, а когда и её палочка упала ей на колени, растерялась совершенно.

Гриндельвальд крутнулся на месте, его собственная палочка выписала полукруг, и по комнате пронёсся порыв холодного ветра.

— Свободны, — бросил Гриндельвальд. — Проводите.

Всё те же волшебники, что тащили Тину из подземелья, подхватили их, один Тину, второй — Ньюта, и вывели прочь. Их заставили спуститься по лестнице, пройти через длинный холл, а затем перед ними распахнулась входная дверь.

Их чуть ли не пинком вышвырнули за порог — так, что они по инерции сбежали вниз по ступенькам в попытке все же сохранить равновесие, а когда обернулись, никакого крыльца перед ними уже не было. Только неровный стык двух каменных стен там, где дом номер восемь подпирал другой, чуть покосившийся, под номером двенадцать.

Взъерошенный Ньют повернулся к Тине.

— Ты что-нибудь поняла? — спросил он.

— Нет, — растерянно ответила та. До неё начало доходить, что Ньют всё же пришёл спасать её, явился прямо в лапы Гриндельвальду — и всё ради неё. Неужели это правда?!

Ньют пятернёй зачесал волосы назад.

— Пойдём, — сказал он. — Куини сторожит чемодан в гостинице. Нужно поскорее сообщить ей хорошие новости. А потом мы зайдём в гости к одному человеку.

Не медля более ни секунды, он схватил Тину за руку и увлёк её прочь от страшного дома, теперь надежно скрытого от их глаз.