4, 2, 6, 2, 10 (джен)

* * *

«Чтобы играть в эту игру, вам необходимо найти здание, высотой в десять (или более) этажей».

Шерлок Холмс живет в здании высотой десять (или более) этажей уже четвертый месяц. Он находится в Сербии или в Венгрии, или в Хорватии — по крайней мере, приблизительно где-то там, среди этих стран или на границе, в точке, где все три сплескиваются в одну интернациональную мешанину, и люди сами толком не знают, на каком языке разговаривают сегодня, а на каком завтра.

Среди всего прочего — опиумных паров, разбросанных ассиметрично сигаретных пачек, кружек с присохшими к бортам крупинками редко гадостного кофе — Шерлок занимается тем, для чего был рожден. Он расследует преступления; выходить из дома для этого обычно не требуется, и он просиживает дневные часы в кресле, следя за временем лишь по брошенному на стену отпечатку оконной рамы, выдавленному здешним серым, унылым солнцем. Пятно косо движется, задевая краем ковер на полу, целует стопку пыльных книг, накрывает прозрачным покрывалом ботинки, крадется по стене выше, выхватывая из пыльного воздуха холмы и деревья, и реку, и повозку с лошадьми, загнанными в рамки взятого под стекло пейзажа. Шерлок не любит, когда свет попадает на него: он отодвинул кресло, переставив привычным образом, и пыльный квадрат теперь определяет место, где оно прежде стояло, должно быть, веками.

Здесь не много преступлений. Интересных и того меньше, и Шерлоку отчаянно скучно. Майкрофт следит за ним удаленно и не так бдительно, как в Лондоне, Джон не следит вовсе, а самому о себе волноваться Шерлоку кажется бессмысленным, он четко разграничивает важное, твердой каменной горкой оседающее на дно, и мелочное, которое кружится рядом, будто сахар в чашке, а потом наконец растворяется.

Несколько дней назад, в среду или в пятницу, или даже во вторник, что-то случается, и Шерлок встряхивается, будто отошедший от сна пес, расправляет рукава, одергивает пиджак и готовится слушать эту историю.

Дано: Илона Ковач, студентка младших курсов национального университета Венгрии, восемнадцать лет, неполная семья, неблагополучный отец и мать без высшего образования. Найдена мертвой в лифте многоэтажного дома — не того, в котором жила, — в пять часов утра. Причина смерти — инфаркт. Примерное время смерти — между тремя и четырьмя часами утра.

Дополнительное условие: на левой руке Илоны Ковач, на тыльной стороне ладони, сразу под костяшками пальцев, сделанная ею самой надпись черной ручкой: «4, 2, 6, 2, 10, 5, 1».

Шерлок решает эту загадку, щелкнув пальцами и проведя минуту в интернете — впечатлительная девушка, студенческие забавы: нагнала страху, катаясь в лифте, услышала некий звук и увидела нечто, чего не ожидала увидеть, и, имея слабое сердце, умерла. За неимением иных версий, полиция и мать Илоны приняли эту, больше Шерлок с ними не общался.

И, ударяя ногтем по шприцу в звонкой ночной тишине, он думает, что сейчас половина третьего.

* * *

«Шаг 1. В три часа ночи вызовите лифт на первый этаж. Лифт должен быть пустым, вы должны войти в него в одиночестве».

Шерлок не верит в мистику, в потусторонее, в справедливость и суд, в жизнь на других планетах, в Санта Клауса, но все равно стоит перед лифтом, и на его левой руке, на тыльной стороне ладони, сразу под костяшками пальцев цифры не записаны — один раз зафиксировав последовательность на бумаге, Шерлок запомнил ее на ближайшие несколько дней. Потом он удалит эту информацию за ненадобностью, заменив чем-нибудь еще, более полезным, но сейчас он… просто развлекается.

Громыхая, лифт опускается сверху, и звук стоит такой, словно тащится в темной узкой шахте металлическое чудовище, проржавевшее в суставах, давно уставшее от жизни, вытягивающее щупальца-тросы, цепляясь ими за окружности лебедок и в самом конце, натужно прохрипев об остановке, распахивая двустворчатые челюсти. Внутри темные стены, надписи фломастером, а на уровне пониже глаз детектива следы от прикрученной когда-то доски для объявлений и еще больше следов от клейких листов, кричащих о пропаже, предлагающих и вопрошающих, рассказывающих, обманывающих каждого, кто хотя бы краем глаза глянул на них.

В лифте достаточно места для шестерых, но Шерлок входит один, разворачивается, осматриваясь. Поднимает голову кверху — там, забранная тюремной решеткой, томится в заключении желтоватая лампочка со следами потушенных об нее окурков.

Челюсти медленно и громко съезжаются, хороня в себе Шерлока и его одиночество, и все замолкает, прислушиваясь к его мыслям. Холмс нажимает четвертую кнопку.

* * *

«Шаг 2. Двигайтесь по этажам в следующем порядке: 4, 2, 6, 2, 10. Если кто-нибудь войдет в лифт — ритуал не сработает».

Лифт послушно и упорно ползает между этажами, распахивает двери, зажигает и гасит кнопки, которых касается упрямый палец Шерлока. Звуки из-за ночной сонной приглушенности, кажутся непростительно громкими: и лязг, стук, скрежет, рокот, хлопки створок могут перебудить весь дом, поднять на ноги каждого, чтобы те, накинув халат и вооружившись первым, что попадется спросонья под руку, вышли из своих настоянных на тепле квартир в колодезную стылость подъезда — выяснять, что происходит.

Пока никто не появляется. Четвертый этаж пуст, на втором напротив лифта, в посланном на зеленую стену желтом пятне света виднеется полустертый рисунок — крокодил, раскрыв пасть, замахивается на рекламу бургера из Макдональдс. Шестой этаж пахнет сигаретами, и Шерлок втягивает этот запах носом, прежде чем дверцы снова схлопываются, чтобы заново показать ему крокодила, никак не могущего насытиться бургером.

Вверх, на десятый, лифт тащит особенно медленно, особенно громко, и так дрожит, что вся шахта, все стены с потрескавшейся краской, и крокодил, и плотно запертые двери, и весь этот дом мечтают исторгнуть из себя проклятое чудовище, среди ночи разбуженное человеком, которому вздумалось развлекаться.

Наконец, на десятом, лифт останавливается. Следует долгая, томительная пауза, прежде чем створки снова разъезжаются, чтобы явить шерлоку кровавую цифру 10 на темной стене напротив.

Он нажимает 5.

* * *

«Шаг 3. Находясь на десятом этаже, не выходя из лифта, нажмите кнопку 5».

Что при этом чувствует сам Шерлок? Страшно ли ему хоть немножечко, ожидает ли он, опускаясь вниз, вниз, вниз под шум и грохот, вспоминая запах чьих-то дешевых сигарет и кровавую десятку — на самом деле оплывшая алая краска, плохая кисть, — и раззявившего клыкастый рот крокодила; хоть капельку ждет ли он остановки на пятом, где в конце концов разочаруется, фыркнет презрительно, так никого и не встретив, и откуда двинется обратно домой, в неуютную свою квартирку, на протертое кресло, где подлокотник изрезан фруктовым ножом.

Стоит он спокойно. Левая рука заведена назад, за спину, словно у вышколенного гвардейца, правая висит вдоль тела, но не безвольно, как лиана или оставленный без присмотра провод, скатившийся со стола, а крепко и ладно — именно эта рука нужна для того, чтоб коротко состриженым ногтем указательного пальца топить кнопки в металлическую панель — 4, затем 2, 6, снова 2, наконец 10, и 5. Шерлок смотрит на жухлое табло, где дразняще медленно, как ведущий талант-шоу перед объявлением результатов, вспыхивают номера этажей, отсчитываемых кабиной никому не ведомым образом.

Его лицо ничего не выражает. Он не пытается кому-то доказать свою смелость или нелепость «игры» — ну разве что очевидную бессмысленность смерти Илоны Ковач, которую все равно уже не вернуть из того мира в мир этот.

«Вы попадете в другой мир», — предупреждают правила в интернете. Илона Ковач, без сомнения, уже там.

* * *

«Шаг 4. Когда двери лифта откроются на пятом этаже, внутрь войдет женщина. Не разговаривайте с ней».

Звук делается привычным для искушенного слуха Шерлока, становится почти родным, но в этот раз, когда табло румянится цифрой пять, он ощущает себя иначе — более собранным, подтянутым, сжавшимся до одной простой точки, которая вот-вот отправится куда-то дальше. Как бы Шерлок ни кичился тем, что не верит, не допускает даже возможности, но некая его часть, то крошечное и неистребимое, что живет внутри каждого прожженного скептика, все-таки таит смутные зерна надежды — а вдруг. А вдруг!..

А что, если все-таки!..

Створки расступаются, и пространство снаружи растягивается резиновым полотном, выпускает пустоту лестничной клетки — грязный пол, откос стены напротив, передышка. Рука Шерлока, живущая сама по себе, действующая отдельно от его разума, уже тянется к единице — к черту, к дьяволу, закончим это! — но нажать не успевает.

Новый звук, шорох тяжелой ткани, с неизбежностью горной лавины рождается за пределами лифтовой кабины, в следующий момент грязно-светлый силуэт делает шаг. Фигура, конус высотой на полголовы ниже Шерлока, вырастает рядом, и Холмс, помня правила, упрямо пялится в кнопочную панель.

Не смотреть.

Не разговаривать.

Палец наконец достигает брошенную на полпути цель, давит на единицу, и со смущающим опозданием дверца начинает закрываться. Пятно рядом, бывшее прежде сплошь белым, капельку узорчатым, начинает меняться, двигаться, и сердце Шерлока бросается в пятки прежде, чем он дает оценку щемящему страху, в чей плен вот-вот попадет.

— Серьезно, ты так и будешь молчать всю дорогу?..

* * *

«Шаг 5. Нажмите кнопку первого этажа. Вместо того, чтобы опускаться вниз, лифт вновь поднимется на десятый этаж».

Голос мужской — это первое, что Шерлок замечает, что определяется в его подсознательном и выплескивается наружу в удивлении, с которым он хочет повернуть голову.

Вестибулярный аппарат играет со своим обладателем злую шутку, и Шерлок, уплывающий в лифте вниз, потому что нажал первую кнопку, а это значит, что дребезжащая машина потащит груз выше, а кабину наоборот, и минует четвертый и третий, и крокодила, и наконец встанет с грохотом над все еще пустой шахтой, чувствует совершенно другой характер толчка.

Вместо того, чтобы нарушить правила и посмотреть или даже заговорить, отозваться словами, Шерлок впивается взглядом в табло. Пятерка подрагивает в оранжевых точках, гаснет и молниеносно меняется. Растет.

Здесь страх наконец окутывает Шерлока вязким плетивом, и он забывает об осторожности, о упрямом своем «я не верю», поворачивает голову и чувствует, что инфаркт, его собственная смерть, тоже таится где-то неподалеку. Или — стоит прямо перед ним, смотрит ему в лицо снизу вверх, из-под тяжелого разлета бровей, буравя топким темным взглядом.

— Ну же, Шерлок. Скажи папочке приве-е-ет.

* * *

«Шаг 6. Пока лифт будет подниматься, у вас есть последний шанс оборвать игру — нажмите кнопку любого другого этажа, находящегося между пятым и девятым. Как только лифт проедет девятый этаж, обратной дороги не будет».

От звуков этого голоса Шерлок рушится в разверзтую под кабиной лифта пропасть, но в то же время его тело, эта мягкая и хрупкая тюрьма из решетчатого скелета и собранных в верном порядке химических элементов, пойманная в другую тюрьму, побольше и из металла, натужно тащится наверх, презирая гравитацию, к опасно близкому десятому этажу.

Шерлок рассматривает Джима Мориарти, больше не завернутого в подвенечное платье, но с оттенком алого вертикального росчерка, пересекающего лукавые губы — словно капелька крови, делящая хорошо знакомое детективу лицо пополам. Когда Джим говорит, и губы его раскрываются, выпуская слова почти без признаков дыхания, подсохшая кровь идет мелкими трещинками, и из-за этого Шерлоку верится, что стоящий перед ним мужчина реален. Способен ли чей-то мозг, пусть и такой гениальный, выдумать настолько крошечные подробности?..

— Ты не настоящий, — это противоречие оказывается первым, что Шерлок решается произнести.

Стоит ему вслушаться в звук собственного голоса, привычного до оскомины, как таинственный морозный флер страха спадает, шурша, и остается бесформенной кучей на полу кабины. К Шерлоку возвращается его всегдашний скептицизм, и он щурит взгляд, отступая и прислоняясь лопатками к стене, и больше не следит за таблом, по бесконечному звуку ориентируясь, как долго им еще ехать.

По всему выходит, что не более пятнадцати секунд.

— Тут ведь как, Шерлок, — Джим гнет шею, поводит головой из стороны в сторону, как гипнотизирующая оппонента кобра. — Я стою здесь, потому что ты думаешь, что я стою здесь. Я выгляжу так, потому что ты думаешь, что я так выгляжу. Я веду себя так, потому что ты ждешь, что я буду так себя вести. Я говорю это, потому что ты уверен, что я должен это говорить. Я — это ты, Шерлок. Вопрос — настоящий ли ты?

* * *

«Есть лишь один способ понять, что ритуал сработал. Если вы попали в другой мир, вы будете единственным человеком в нем».

Пятнадцать секунд проходит, и Шерлок, не реагируя на сказанное ни единым словом, ни даже взглядом или движением брови, смотрит на табло. Моргает десятка. Гаснет и появляется снова. Лифт тянется вверх, дрожит на стыках, шумит как проклятый, но не останавливается, и ощущение продолжающегося взлета тяготит Шерлока, заставляет усомниться в своем собственном положении в пространстве.

Мысленно он командует себе: не думать. Это новое правило, его личное, и он не должен думать о тех мелочах, которые извечно подбирает за людьми, не придающими этому никакого значения, будто мусорщик, вынужденный сметать сор в кучи каждое утро, чтобы новому сору было, где появиться сызнова.

— Я твою смерть видел.

— А я видел твое падение.

— Ты организовал его.

— Или это ты его организовал?

Быстрая перестрелка фразами, немного похоже на то совместное чаепитие, на которое Джим не был приглашен, но где все-таки являлся долгожданным гостем. Не хватало, конечно, чая и скрипки, молочника и яблока, блюдец с цветочным узором, электрического — моветон! — чайника и ковра под ногами, и двух кресел с высокими спинками, и пространства гостиной, и камина, и черепа на каминной полке, и воткнутого в нее ножа, но все это теряется под давлением главного: действующие лица снова тут. Мориарти в темном костюме, а не светлом, как тогда, а Шерлок в пальто, что тоже не добавляет схожести. В тот раз фразы ложились размеренно, тягуче, как ленивый переброс мяча в теннисе, здесь же они остро атакуют и тут же парируют, и возвращают удар.

— Ты плод моего воображения.

— Живу в твоей голове, верно? Как это мило, Шерлок, как занимательно. Как самый любимый твой кошмар, как отражение, которое ты прячешь, как демон, которого держишь на цепи. Мы так давно не разговаривали…

Кабина качается, табло в очередной раз меняет десятку на такую же десятку, из оранжевых пупырышек света начинает исходить слабое гудение, и Шерлок, прежде не допускавший такую мысль, вдруг невольно думает: «Неужели это и есть тот самый другой мир?»

— Лифт не останавливается, — подводит он черту под разговором, не для того, чтоб его закончить, а лишь потому что хочет увидеть, какой будет реакция Джима, а, значит, и реакция Шерлока.

— В самом деле, Шерлок?.. — Мориарти шепчет это так, что самый стойкий невольно бы усомнился в своей умственной компетентности.

Холмс поджимает линию губ, и — все происходит молниеносно, в его голове — собирается нажать единицу еще раз, или двойку, или еще какую-нибудь кнопку; палец уже высвободился из кулака, распрямился, безошибочно на расстоянии нащупав точку соприкосновения, но детектив останавливает себя, когда замечает, что стоящий рядом тоже движется.

Джим наклоняется, сгибая тело пополам, изламывая его, и — Шерлок видит своими глазами, — целует нижнюю кнопку лифта, долго, чувственно, держа касание несколько лишних секунд, и лишь потом отнимает губы, распрямляется, обновленный и торжественный, и устремляет взгляд обратно в глаза Шерлока.

Рот у Мориарти — алое размазанное пятно, он облизывается жадно и зло.

Кнопка «10» оплывает красной губной помадой, неровными аляповатыми мазками.

Шерлок давит ее до скрежета, потом нажимает другие, и в конце обнаруживает, что его указательный палец до второй фаланги измазан еще теплой и глянцево блистающей кровью.

* * *

«Чтоб вернуться в свой мир, нужно выполнить ритуал в обратном порядке».

Майкрофт не получил смайлик, прождал полчаса — невыразимая беспечность для птицы его полета, — и тогда позвонил в аэропорт.

С того самого дня, как ему пришлось избавиться от Шерлока на несколько неконкретных лет, отослав его в Европу, на стык третьесортных по значимости стран, он завел традицию, и единственным, представленным Шерлоку требованием было эту традицию соблюдать. Заключалась она в том, чтобы в девять часов утра по Гринвичу отправлять на один из многочисленных электронных адресов Майкрофта Холмса какое угодно сообщение.

Шерлок выбрал смайлик, тот из них, который раз за разом бился головой о прорисованную одной вертикальной чертой стену, и этим утром Майкрофт его не получил.

Он отложил все дела. Даже те, которые отложить не мог, даже те, которые откладывать было опасно, и те, которые грозили не только ему проблемами, но и всей стране — Шерлок был единственным жителем этой страны, ради кого Майкрофт готов был на все. Пусть сам виновник всего торжества об этом и не знал (Майкрофт нарочно старался не давать Шерлоку лишнего повода на себя надеяться, предпочитая выступать в роли невидимого страховщика, чем в качестве признанного благодетеля). В рекордно короткие несколько часов — без учета часового пояса, конечно — Майкрофт приземлился в Дьёр-Пер, и вскоре был, вместе с врачом и растерянным полицейским, в квартире, которую занимал Давид Фараго: имя, которое Шерлок выбрал себе самостоятельно.

Давид-Шерлок лежал одной половиной тела в захламленной гостиной, а другой уже стремился через коридор к двери, как будто желал выйти, и левая рука его была поймана врачом — рядом высилась капельница, мягкий полупрозрачный пакет испускал по капле свои соки в кровь медленно дышащего Холмса. Полицейский успел обнаружить футляр, который Шерлок и не пытался спрятать, и шприц, и жгут рядом, а Майкрофт со свойственным ему выражением брезгливости на лице за половину минуты нашел список.

Пробежал его глазами: косые строчки, мелкие, спешащие, и только одно заставило старшего Холмса удивленно приподнять бровь: в самом конце, после викодина, четко были расставлены цифры:

4, 2, 6, 2, 10, 5, 1.

«Тем не менее, нет никакой гарантии, что это сработает».