Художница и её тень (гет)

Художник — феникс, ему нужно сгореть, чтобы вновь воспрянуть.

Джанет Фитч

Тени во тьме не живут.

Они слуги света, дети огня.

И чем ярче пламя, тем они темнее!

Игра престолов (Game of Thrones)

Пролог

Она и сама не помнила, как оказалась на пристани. Эшли почти бежала. Сейчас желание увидеть океан, погрузиться в мерные звуки прибоя, было острейшей, почти физической потребностью. Опустить ладони в прохладную воду, унять внутренний пожар.

Вот уже два года, с тех пор как Эшли оказалась в приюте миссис Хиггинс, она приходила к океану почти каждый день, как верующий приходит в храм в минуты сильного смятения.

«Эта женщина не имела права так говорить, как бы она меня ни ненавидела». Миссис Хиггинс требовала, чтобы все воспитанники называли её «мамой». Но Эшли полагала, что миссис Хиггинс любит не детей, а власть над ними. Впрочем, ей удалось завоевать преданность некоторых воспитанников. «Стокгольмский синдром», — думала про себя Эшли и радовалась, что не относится к числу этих несчастных. «Главное — сохранить внутреннюю свободу, не дать манипуляторше проникнуть в душу». Ведь осталось всего два года до совершеннолетия. Тогда она отправится в свободное плавание и сможет забыть этот приют как страшный сон. «Может быть, даже удастся получить стипендию в художественной академии», — эта мысль всегда согревала её. Защищала от нападок, острот и наказаний, которые сыпались на неё, пожалуй, чаще, чем на любого другого из двенадцати детей. За то, что не посмеялась её шутке про поэтические способности малыша Билли, или наоборот, не сдержала ехидной улыбки во время одной из её напыщенных речей. «Эта маленькая ведьма» — так называла её воспитательница, возможно, ещё и из-за внешности: рыжие волосы и зелёные глаза — классический облик ведьмы. Эшли такое сравнение скорее льстило. Ей нравилось думать, что она сильнее других ребят, устойчивее таких как Билли, который часто плакал по ночам, или таких как Сьюзен, которая попугайчиком повторяла за воспитательницей.

Но сегодня внутреннее равновесие было разбито, как брошенная в порыве ярости чашка. «При такой дочери — не удивительно, что её мать покончила с собой», — грубая, примитивная манипуляция. И всё же, как Эшли ни презирала миссис Хиггинс, на этот раз её стрела попала в цель. «Неужели и правда это я не уберегла тебя, мама? Неужели меня было не достаточно, чтобы жить?»

Отец и старшая сестра погибли в аварии, когда Эшли было пять лет. Они должны были поехать в гости все вместе, но Эшли подхватила простуду, и мама осталась вместе с ней. Потом, в особенно тяжёлые дни, Эшли казалось, что и мама погибла вместе с ними, а с ней осталась лишь пустая оболочка, бледный призрак когда-то солнечной, жизнерадостной женщины. И всё же она сражалась с депрессией целых семь лет.

«Могла ли я что-то изменить?», — этот вопрос не одну ночь лишал её сна. В конце концов, Эшли пришлось признать, что она никогда не узнает на него ответа. Но признать, не значит смириться, и мысли об утраченном детстве по-прежнему отзывались колющей болью в груди. «С прошлым уже ничего не сделаешь. Я должна смотреть вперёд и не поддаваться на провокации. Только так я смогу выжить. Только так я сберегу живую память о моих близких».

Эшли ещё немного погуляла по пристани, стараясь отвлечься от тягостных воспоминаний. Внезапно сгустившаяся пелена тумана ускорила наступление темноты, и даже яркие уличные фонари терялись в плотном сумраке. Бросив об стену чашку, Эшли выбежала из дома как была, в платье, и теперь ей по-настоящему стало зябко, короткие рыжие волосы стали влажными от тумана. Надо было возвращаться домой, ведь если она заболеет, то не сможет ходить в школу. А остаться один на один с миссис Хиггинс — перспектива похуже, чем самые занудные уроки.

Эшли повернула назад, привычно оглядываясь по сторонам в поисках вдохновения для новой картины. Конечно, картина — это громкое слово для карандашных рисунков в альбоме. Но для Эшли рисование всегда было чем-то большим, чем хобби — способом жизни. «Реальная магия» — так она это называла. Когда рисовала, то чувствовала, словно погружается в тёплое спокойное море, словно попадает, наконец, из блёклой реальности в тот мир, которому принадлежит душой.

Вот и сейчас, вглядываясь в туманную даль, она ощутила странное чувство. Словно реальность расплывается, как очертания людей и предметов, как граница между океаном и вечерним небом. Словно она на перекрёстке между мирами, и в этот момент, только сейчас, возможно всё — любое чудо. Чувство было столь захватывающим, что девушка шла и улыбалась своей странной фантазии.

Эшли заметила его сразу. В застывшем влажном воздухе любое движение привлекало внимание, а он ещё и светился странным сиреневым светом. Маленький сиреневый шарик, не больше мячика для пинг-понга, не то летел, не то плыл в густом тумане, выписывая сложные кривые. Когда он оказался совсем близко, Эшли обнаружила, что это что-то вроде мотылька, только с огромным количеством маленьких крылышек, которые издавали лёгкий мелодичный звон.

«Ну, вот и галлюцинации». Эшли почувствовала, как подкрадывается страх. Реальность порой казалась ей скучной, но воображение в отрыве от реальности представлялось ей совершенно бессмысленным. Она закрыла глаза и сделала три глубоких вдоха, в надежде, что навязчивое видение исчезнет. Но чудо-мотылёк по-прежнему был здесь, зависнув на расстоянии вытянутой руки. Эшли даже почудились насмешливые интонации в перезвоне маленьких крыльев.

«Видение или реальность? Самый надёжный способ узнать это — поймать странное существо и показать другим». Это она и попыталась сделать, но тут оказалось, что сиреневый шарик отнюдь не желает быть пойманным. Стоило Эшли протянуть руку, и он проворно отлетел в сторону, вновь зависнув в нескольких метрах от неё.

«Так ты хочешь поиграть?» Эшли пришло в голову, что в кино герои, побежавшие за каким-нибудь странным явлением, как правило, попадали в беду. Но уйти домой, так и не узнав, что это было… «В конце концов, я всегда могу остановиться, если почую что-то неладное», — подумала Эшли и начала охоту.

Несколько раз она была близка к успеху. Эшли даже показалось, что её пальцы коснулись мерцающих крылышек — тонких и, на удивление, холодных. Но девушку не покидало ощущение, что «мотылёк» играет с ней, позволяя приблизиться ровно на столько, чтобы она не потеряла интереса к охоте. Вот пустынная пристань осталась позади. Впереди — шоссе, а за ним — подсвеченные вечерними огнями дома и поздние прохожие. «Кто-то наверняка обратит внимание на светящийся сиреневый шар в воздухе. Если он и правда существует».

«Мотылёк» завис прямо над шоссе. Эшли протянула руку, уже готовая к тому, что он тут же отскочит. Но шарик с неожиданной готовностью опустился в её ладонь. Тонкие лепестки, словно сделанные из фольги, переливались разными тонами фиолетовой гаммы: от густого тёмного цвет ночного неба, до нежной сирени. Но за этим свечением трудно было разглядеть центральную часть загадочного существа — или механизма? Эшли подумала о механизме не случайно: в игре света угадывался какой-то сложный порядок. Он захватывал внимание, гипнотизировал…

Громкий, резкий звук, похожий на визг, вывел Эшли из очарованного оцепенения. Она рефлекторно обернулась, и только успела увидеть квадратную морду автомобиля, летящего прямо на неё. Сокрушительный удар отбросил девушку на несколько метров. Острая боль пронзила тело всего на мгновение, а затем исчезла, вместе со всеми другими ощущениями. Эшли проваливалась в темноту, словно погружалась в глубокие воды. И последнее, что она видела, прежде чем свет окончательно померк — предательский сиреневый шар на фоне ясного звёздного неба.

Первый вдох был самым трудным. Эшли очнулась в темноте, почти не чувствуя своего тела, она даже не была уверена в его существовании. Единственное ясное ощущение — острейшая потребность в воздухе. Вот только в первое мгновение Эшли даже не могла понять, чем и как ей дышать. Девушке казалось, что она безнадёжно потерялась в этой темноте, и уже никогда не найдёт выхода к свету, к миру живых. Паника заполнила её целиком. Страх и удушье: вот и все чувства, которые у неё остались. Но когда потребность в кислороде стала совершенно невыносимой, тело неожиданно нашлось — судорожно, со свистом втянув в себя первую порцию воздуха. Эшли возвращалась к жизни. Краем сознания Эшли отметила какой-то шум, совсем рядом. Но сейчас она могла думать только об одном — дыхании. Когда же лёгкие наполнились кислородом, и в голове немного прояснилось, всё уже стихло. Она осталась одна в темноте.

Какое-то время Эшли лежала не шевелясь. Она боялась, что вслед за способностью дышать, вернётся и та невыносимая боль. Но боли не было, а ощущения понемногу прояснялись. Она уже различала в темноте очертания небольшой комнаты: стол, внушительный силуэт шкафа, колыхание занавески на приоткрытом окне. И скорее за счёт обоняния, чем зрения, Эшли почувствовала: это не больничная палата, а жилая комната, причём комната девушки или молодой женщины. К домашним запахам деревянной мебели, постельного белья и какой-то парфюмерии примешивался свежий аромат с улицы, и Эшли с удивлением отметила, что воздух летний.

«Нужно как-то подняться и найти, где здесь включается свет». Это оказалось не просто. Всё тело было как ватное, и каждое движение требовало максимальной концентрации. «Может, я была в коме, и поэтому мне приходится заново вспоминать, как двигаться?» Это могло объяснить летний воздух — последнее воспоминание Эшли относилось к началу осени — но по-прежнему оставался вопрос: почему она не в больнице?

Наконец, держась за стену и попадающуюся на пути мебель, Эшли доковыляла до двери. Как она и надеялась, выключатель оказался рядом, она нашла его наощупь. Небольшое усилие, и помещение залил яркий электрический свет. Это была не большая, но уютная комната в тёплой бежево-коричневой гамме. Эшли с одобрением отметила обилие книг: под них был выделен целый шкаф, и ещё несколько аккуратной стопкой располагались на письменном столе. Но сейчас из всей мебели её, прежде всего, интересовало зеркало.

С учащённым сердцебиением Эшли приблизилась к трюмо, опасаясь увидеть там какие-нибудь ужасные шрамы. Но из зеркала на неё смотрело привычное веснушчатое отражение, если не считать одной детали — длинных волос. Миссис Хиггинс всегда заставляла Эшли коротко стричься: «а то будешь ещё больше похожа на ведьму». Сейчас же её волнистые волосы доходили до талии. «Сколько же я пробыла без сознания, что они успели так отрасти?» Однако следующее открытие заставило Эшли забыть о волосах. Приподняв футболку, она ожидала увидеть хоть какие-то следы медицинского вмешательства, особенно на боку, там, куда пришёлся удар, но кожа была абсолютно гладкой. И что самое поразительное — исчез даже шрам от операции по удалению аппендицита, которую делали Эшли два года назад.

У Эшли закружилась голова: «Что же это со мной? Сначала летающий сиреневый шар, теперь — вот это. Может, всё это иллюзия? Или не реально то, что было раньше? Может, я сошла с ума, когда мама покончила с собой, и вся последующая жизнь мне просто привиделась?» Эшли провела рукой по поверхности письменного стола, словно искала у него поддержки. Стол был твёрдым, шероховатым на ощупь, и, кажется, не собирался никуда исчезать. Тут её внимание привлёк листок бумаги, весь исписанный мелким почерком. Похоже, это было письмо, Эшли даже нашла рядом вскрытый конверт. Она едва не вскрикнула от радости: теперь-то всё прояснится. Но письмо оказалось обескураживающим, уже начиная со своего адресата:

«Кому: Лили Эванс, Коукворт

От кого: Мэри Макдоналд, Ливерпуль»

«Так значит, я нахожусь в Коукворте?» Эшли совершенно не представляла где это, а вот имя получателя показалось ей знакомым. И в то же время каким-то… неуместным? Оно вызвало у Эшли чувство смутной тревоги, которую она попыталась развеять чтением письма:

«Привет, Лили!

Как проходят твои каникулы? Как с сестрой — всё так же дуется? Ей давно пора смириться с тем, что ты волшебница, а она — нет. Ты ведь не виновата в том, что оказалась талантливее.

Мои каникулы проходят как обычно, то есть тоска смертная. Ну почему, почему нам нельзя практиковаться в магии на каникулах, только потому, что мы — дети маглов? Это так не справедливо. Я убиваю время за чтением и прогулками. Вчера ко мне в парке подошёл мужчина лет сорока, уже с залысиной: «Милая девушка, можно с вами познакомиться?» Тут я не удержалась, отвечаю: «Можно. Только имейте в виду, что я не милая девушка, а самая настоящая ведьма». Надо было видеть его лицо — знал бы он ещё, что это правда! Честное слово, это был лучший момент за весь июль.

А ты как развлекаешься? Видела Северуса? Он, наверное, дежурит возле твоего дома. Ты по-прежнему не собираешься с ним общаться? Прости, я знаю, что уже надоела тебе с этой темой. Мне бы твою твёрдость…

Напиши когда собираешься в Косой переулок за учебниками. Мы могли бы там встретиться.

Скучаю, Мэри.

P.S. Ты уже получила фотографию от Марлин? Вы с Норой как всегда великолепны, а вот я выгляжу гадким утёнком…»

Теперь Эшли вспомнила, где она встречала это имя — «Лили Эванс» — в книге. В сказочной истории под названием «Гарри Поттер», а Лили Эванс ­­— так звали маму главного героя. Кажется, безумие этой ночи только что перешло на новый уровень. Оказаться в мире любимой книги детства… Это должно быть чей-то странный розыгрыш, какое ещё может быть разумное объяснение? Но руки у Эшли слегка дрожали, когда она искала ту самую фотографию.

Фотография обнаружилась на туалетном столике. На чёрно-белом снимке улыбались и махали руками четыре девушки в одинаковой школьной форме. И да, они именно махали. То есть изображение не было статичным, оно больше напоминало видеозапись о том, как четыре подруги собираются сфотографироваться. Одна из девушек — с вздёрнутым носом и короткими светлыми волосами — находилась в движении постоянно. Она то строила забавные рожицы, то принимала модельные позы, повязав вокруг головы полосатый шарф. Брюнетка с краю справа выглядела какой-то напряжённой, и всё время норовила уйти за край фотографии. Две девушки в центре композиции стояли приобняв друг друга за плечи. Одна из этой пары — со светлыми кудрями до плеч и грустными глазами ­— поразила Эшли своей утончённой красотой. «Такую девушку легко можно представить музой поэта или художника», — подумала Эшли не без лёгкой зависти. А во второй девушке она узнала себя. Или, во всяком случае, это был кто-то похожий на Эшли как сестра-близнец.

Эшли ещё раз посмотрела в зеркало: рыжие, цвета осенней листвы, волосы растрепались, зелёные глаза выражали растерянность. Ещё при первом прочтении книг о Гарри Поттере она, не без удовольствия, отметила, что вполне подошла бы на роль Лили Эванс. Похоже, теперь она эту роль получила. «Я — Лили Эванс. Что это — иллюзия? Прощальный подарок умирающего мозга? Или я и правда перенеслась в какой-то параллельный мир, где есть магия? Но что же тогда произошло с настоящей Лили Эванс?» Пока у Эшли не было ответов на эти вопросы. Она знала только одно — даже иллюзорная жизнь лучше смерти.

За всеми этими волнительными открытиями Эшли и не заметила, как рассвело. При дневном свете комната выглядела ещё уютнее. Вся эта атмосфера нормальной обустроенной жизни никак не сочеталась с той абсурдной ситуацией, в которой оказалась Эшли. Она в чужом доме, в чужом теле, и, кстати, ещё и в чужом времени. Эшли было бы легче принять произошедшее, если бы она пришла сюда через сияющий портал, или вынырнула из волшебного лесного озера… Хотя и в этой обыденной обстановке было кое-что странное. Эшли даже удивилась, что не обратила на это внимание сразу: расстелена была не только кровать. Небольшой диванчик рядом с книжным шкафом так же был накрыт простынью и одеялом, причём постель была заметно примята. «Кто-то ещё был здесь сегодня ночью». Тут она вспомнила шум, который слышала после пробуждения: «Кто-то был здесь со мной, но сбежал, пока я вспоминала, как дышать. Почему?»

Никаких других признаков присутствия незнакомца Эшли не обнаружила, если не считать длинного пера, которое лежало на полу рядом с диваном. Перо по форме походило на павлинье, но только совершенно чёрное. «Странные птицы водятся в Коукворте». Девушка подняла перо и убрала его в верхний ящик письменного стола.

Возможно, у неё просто разыгралось воображение, но когда Эшли закрывала ящик, ей показалось, что большая чёрная птица с длинным хвостом промелькнула в ветвях деревьев и исчезла.

Завершив беглый осмотр спальни, Эшли отправилась исследовать остальной дом. С радостным любопытством отмечала она приметы другой эпохи: выключатели и розетки непривычного дизайна, стиральная машина старого образца в ванной, кассетный магнитофон и даже граммофон в гостиной.

Можно было бы ожидать, что Эшли почувствует себя как в музее, но это было не так. Для музейных экспонатов время замерло, превратив их в памятники самим себе. А эти вещи жили, здесь и сейчас они были актуальны, и это каким-то образом ощущалось. Эшли даже отказалась от версии с иллюзией — настолько реальным и полноценным казался этот мир.

Особый её интерес вызвал коричневый ящик с выпуклым стеклом в одной из стенок — телевизор. Эшли как раз собиралась его включить, ощущая трепет путешественника во времени, когда звук отпираемой двери заставил её застыть посреди комнаты. За всеми последними событиями и открытиями, Эшли как-то совершенно забыла, что она заняла чужое место. Что ей предстоит притворяться родной дочерью перед совершенно незнакомыми людьми.

Так она и стояла с видом вора, застигнутого на месте преступления, когда в комнату вошли двое: мужчина и женщина. Женщина лет сорока, с тонкими чертами лица, первой заметила Эшли и радостно улыбнулась:

— Лили, ты уже встала!

Но тут же выражение радости на её лице сменилось тревогой:

— Что случилось, дорогая? У тебя такой вид, словно ты встретила призрака.

А Эшли и правда увидела призрака, даже двух. В рыжеволосой женщине она узнала свою покойную мать — правда, в её воспоминаниях мама никогда не выглядела столь живой как сейчас. А в мужчине она узнала отца — явно старше, чем на фотографиях, каштановые волосы на висках уже тронула седина, но зелёные глаза светились той же доброй иронией. Мама рассказывала, что получить серьёзный ответ от него можно было только в особых случаях. Так что даже предложение руки и сердца она сначала приняла за шутку. Но в её мире этот остроумный человек погиб так банально, обыденно — в автомобильной аварии. А здесь… У Эшли мелькнула безумная мысль: «Может это загробный мир? То самое, обещанное религией, воссоединение с близкими?»

Мать и отец, тем временем, обменялись обеспокоенными взглядами и снова повернулись к Эшли, ожидая ответа.

— Наверное, смотрела всю ночь фильмы ужасов про своих собратьев по профессии, — раздался язвительный голос откуда-то из-за спины отца.

Обладательница голоса показалась через минуту. Это была высокая худенькая девушка с узким лицом, тонким длинным носом и острым подбородком — даже внешность её вызывала ощущение чего-то колючего.

— Туни, не надо так, — упрекнула девушку мать.

— «Зависть — секира души», — процитировал отец, похоже — не в первый раз.

Петунья бросила на отца хмурый взгляд и молча вышла из комнаты. Только её каблуки сердито простучали вверх по лестнице.

Хоть эту сцену и нельзя было назвать приятной, она помогла Эшли сбросить оцепенение.

— Всё в порядке, мама, — Эшли постаралась, чтобы голос звучал бодро, — просто слишком долго смотрела телевизор.

Она не могла сказать им правду. Да и что бы она сказала? Что на самом деле они умерли, и всё это иллюзия? Или что она прибыла из параллельной реальности и заняла место их дочери? Эшли подошла и обняла их по очереди. Проглотив трудный ком в горле, она сказала единственную правду, которой могла сейчас поделиться:

— Я так рада вас видеть!

Следующие несколько дней были почти идеальными. Эшли чувствовала, что обрела ту семью, о которой мечтала. И даже больше: ту, которая должна была у неё быть. Отец — литературный критик — большую часть времени работал в своём кабинете. По вечерам, когда мама готовила ужин, он приходил на кухню и зачитывал ей вслух особенно сильные или, наоборот, уморительно смешные отрывки из книжных новинок. Мама, в основном, занималась домом и садом. И хотя Эшли не особенно любила хозяйственные работы, а фраза: «место женщины — на кухне» действовала на неё как красная тряпка на быка, но сейчас она следовала за мамой по пятам. Она помогала подрезать розы, готовить еду, но никак не могла привыкнуть, что всё это реально. Это было так удивительно: видеть маму, делающей что-то с искренней увлечённостью, а не с видом смиренного робота, слышать, как она напевает за работой.

Эшли старалась не навязчиво, не вызывая удивления прямыми вопросами, узнать больше о жизни родителей. Оказалось, что и у них не всё гладко. У отца всегда были не простые отношения со своей матерью, а год назад они и вовсе рассорились так, что почти перестали общаться. Поэтому, этим летом Петунья ездила к бабушке одна. У Эшли зародилось смутное подозрение, что в этом семейном конфликте старшая сестра оказалась по другую сторону баррикад.

Да, отношения с сестрой сейчас были единственным, что нарушало семейную идиллию. Похоже, что Лили и Петунья находились в состоянии холодной войны, причём достаточно давно, чтобы родители успели смириться с этим. Правда, вскоре Эшли заметила, что Туни всё чаще присоединяется к семейным беседам, и смотрит на неё с большей благосклонностью. Эшли гадала о причине такого потепления, но, примерно через неделю, Петунья проговорилась сама.

Им как раз было поручено чистить картофель к ужину, и за этим монотонным занятием молчание ощущалось особенно неловким. Первой нарушила его, как ни странно, Петунья:

— Слушай, Лили, не то чтобы я хотела влезать в эти твои магические дела, но у тебя всё в порядке? Не рассорилась со своими друзьями?

— Нет, всё хорошо, — «Было хорошо», — добавила про себя Эшли. «Не известно, как друзья Лили воспримут замену».

— А почему ты спрашиваешь?

— Ну, ты какая-то другая в последнее время. Раньше ты только и говорила, что о своём Хогвартсе. Словно наша жизнь слишком заурядна для тебя.

— Правда? Извини, если это так выглядело. Я вовсе не считаю твою жизнь заурядной. Наоборот, я была бы рада, если бы ты больше рассказывала о том, что у тебя происходит.

Было немного странно извиняться за другого человека. Но Эшли ощущала некоторую личную ответственность за поведение своего двойника. Тем более, что и она не раз ловила себя на мысли, что жизнь большинства людей слишком обыденна.

Что-то похожее на улыбку промелькнуло на лице сестры, но тут же сменилось привычным ехидным выражением:

— Чтобы ты могла рассказывать своим друзьям истории про «этих забавных маглов»?

Бросив это обвинение, Петунья повернулась к выходу из комнаты: свою долю картофеля она уже почистила. Но Эшли чувствовала, что лёд между ними подтаял, так что надо ловить момент.

— А ты ведь обещала, что никогда меня не оставишь.

Петунья удивлённо обернулась:

— Это когда же я такое обещала?

— Когда мне было четыре года — помнишь, в гостях у бабушки? Ты тогда придумала делать туннели в высокой траве, и мы бегали по ним, как в лабиринте. Я была в восторге! А потом, когда мы зашли уже довольно далеко в поле, я тебя потеряла из виду. Я так отчётливо помню этот момент: небо ясное синее, всё так тихо и спокойно, а тебя нигде нет. Трава мне выше головы и я в ней — словно одна в густом лесу. Я жуть как перепугалась, начала реветь — плакса была ещё та — и ты прибежала на звук моего плача. Вот тогда ты и сказала, что никогда бы меня не оставила.

Это был выстрел наугад. Эшли совсем не была уверена, что жизнь маленькой Лили складывалась так же, как и её до аварии. Но почему-то ей показалось очень правильным рассказать ей об этом сейчас. И интуиция её не подвела.

— Не ожидала, что ты до сих пор это помнишь, — теперь Петунья уже открыто улыбалась, — Мы потом ещё много так играли. Помнишь ту сумасшедшую старуху по соседству? Она грозилась поколотить нас за то, что мы портим траву… Сейчас там всё по-другому. Ты бы и не узнала место. Сколько ты не была там: лет пять — шесть?

Эшли ещё никогда не видела Петунью такой оживлённой. Оставшийся вечер она взахлёб рассказывала Эшли о своей поездке к бабушке. Правда, о самой бабушке Петунья упоминала мало, словно старалась не поднимать больную тему. «Может, быть не все старшие Эвансы хорошо отнеслись к ведьме в семье?»

Что касается Хогвартса, то Эшли и правда в первые дни почти не думала о нём. В своей прошлой жизни она бы многое отдала за то, чтобы оказаться в мире магии. Но сейчас родители и сестра были для неё важнее всех чудес света. Да и пока она не могла удостовериться в своих магических способностях на практике, Хогвартс всё ещё казался ей далёкой сказкой.

Сказка стала чуть ближе тридцать первого июля, когда сова принесла письмо, украшенное вычурным гербом с изображением четырёх животных: льва, орла, барсука и змеи. В конверте оказалось письмо со списком учебников для шестого курса, а так же напоминание об обязанностях старосты курса. «Так Лили ещё и староста? Только этого мне не хватало. Я же в первую ночь патруля безнадёжно потеряюсь в замке. Эх, мне бы карту мародёров…» Но сердце Эшли забилось чаще при мысли об учёбе, замке, о встрече с героями любимой книги, так сказать, «во плоти». «А ведь если скоро начинается шестой курс, значит, Лили примерно шестнадцать, как и мне, и жить ей оставалось всего пять лет. Но я ведь не обязана повторять её судьбу?»

Умирать совсем не хотелось. Как, впрочем, и выходить замуж за Джеймса Поттера. Эшли всегда больше нравились умные аутсайдеры, чем самоуверенные шалопаи. «Какая разница, что написано в книге? Теперь для меня это реальная жизнь, и жить я её буду по-своему. Вытащу Снейпа из сетей Волдемортовой пропаганды, найду и уничтожу крестражи, может быть, даже устрою научно-техническую революцию в магическом мире». Звучало всё это вдохновляюще, но чувства Эшли разделились. Одной её части хотелось поскорее броситься навстречу приключениям. Другой — остаться в родительском доме навсегда.

«Я ведь на каждое рождество загадывала себе чудо, мечтала об удивительной жизни. Может быть, моя окажется даже короче, чем у книжной Лили Эванс, но если я не использую такой шанс — буду сожалеть об этом вечно».

До начала удивительной жизни оставался всего месяц, а сколько ещё нужно было сделать. Во-первых: прочесть как можно больше из учебников за прошлые годы, чтобы хоть как-то ориентироваться в теории. В том, что касается практики, Эшли очень надеялась на память тела. Когда она взяла в руку волшебную палочку, ей стоило только подумать «люмос», и рука сама инстинктивно начала привычное движение. Эшли едва успела остановиться. «Правда, со сложными заклинаниями на телесный автоматизм особо надеяться не стоит».

Второе, но не менее важное дело: прочитать старые письма подруг к Лили, а так же, от Лили к родителям, чтобы лучше ориентироваться в биографии своего двойника. Ещё Эшли надеялась найти в прошлом Лили какую-нибудь подсказку к событиям той ночи, когда она впервые очнулась в этом мире. Кто был у Лили дома в тот момент, когда Эшли заняла её место? Если это кто-то из друзей — почему сбежал? К тому же, из разговоров с родителями, Эшли поняла, что Лили не ожидала никаких гостей. Или, во всяком случае, не стала сообщать об этом родителям.

Мысль о том, что перемещение Эшли могло быть не случайным, приводила её к другому вопросу: что стало с настоящей Лили? И если произошёл обмен — возможно ли его обратить? У Эшли всё сжималось внутри, когда она представляла, что должна чувствовать Эшли, оказавшись на её месте — сиротой, без друзей, в мире без магии (и это ещё если её тело пережило то столкновение) . Но мысль о том, что ей самой придётся отказаться от этой жизни, была настолько болезненной, что Эшли старалась даже не думать об этом. «Я разберусь с этим, когда окажусь в Хогвартсе. Проведу собственное расследование, в крайнем случае, обращусь к Дамблдору. Сейчас я всё равно ничего не могу сделать, так что и думать не о чем».

Чтение писем оказалось не плохим способом отвлечься от тяжёлых мыслей. В письмах к родителям Лили, в основном, рассказывала о своих учебных успехах, а так же описывала всякие забавные случаи из школьной жизни. Так Эшли узнала, что почётное место самого непутёвого ученика Хогвартса в этой эпохе занимал ученик Хаффлпафа — Филипп Боунс. Однажды, сделав ошибку в заклинании и пытаясь её исправить, опять же — ошибочно, он умудрился наколдовать по всему Хогвартсу гололёд. На несколько часов коридоры древнего замка превратились в огромный каток — к безмерному восторгу младших школьников. Но самое замечательное то, что для устранения этого безобразия профессору Флитвику понадобилась помощь самого Дамблдора.

В общем, юный Боунс был причиной половины инцидентов в Хогвартсе. За вторую несли ответственность Джеймс Поттер и компания. Об их выходках, а так же о неуклюжих ухаживаниях Джеймса, Лили рассказывала с умилением, плохо скрываемым под маской напускного осуждения. Даже её подруга Нора, ещё в письме за прошлое лето, так и написала: «Он ведь тебе нравится — зачем изображать неприступность? Жизнь слишком коротка для таких игр». Эшли стало как-то грустно. Джеймс потерял свою Лили и даже не знает об этом.

Саму Эшли куда больше интересовал другой поклонник Эванс — Северус Снейп. Судя по письмам, роковая сцена у озера уже произошла (та самая, когда Снейп в пылу стычки с Мародёрами, обозвал Лили «грязнокровкой»), отношения разорваны со свойственной Лили безапелляционностью. Почему-то Эшли всегда казалось, что Лили использовала оскорбление как удобный повод разорвать отношения, которые уже давно её тяготили. И письма только укрепили это подозрение. «Но я не Лили, так что будем восстанавливать мосты. И лучше делать это здесь, в Коукворте, а не в Хогвартсе, где Северус будет в компании слизеринцев».

Но, не смотря на то, что писала Мэри Макдоналд, Снейп вовсе не дежурил у неё под окнами. Может, он пережил этот разрыв не так болезненно? Или просто уже сдался? Эшли совершала ежедневные прогулки через весь Коукворт — от благополучного района с рядами аккуратных домиков в обрамлении подстриженных зелёных лужаек, и до Паучьего тупика рядом с ткацкой фабрикой.

Атмосфера у этого места была под стать названию — мрачная. Особый колорит району придавал чёрный дым, идущий из труб ткацкой фабрики. Из-за него создавалось впечатление, что над домами нависли грозовые тучи. Даже в лицах мальчишек, гоняющих мяч во дворе, Эшли мерещилась какая-то обречённость. Серые обшарпанные домики с подслеповатыми окнами растерянно жались друг к другу, и Эшли непроизвольно ускоряла шаг, желая выбраться из сети узких улочек. «Кажется, знакомство с миром не-волшебников началось для Снейпа с самой неприглядной его стороны. Сложно вырасти адекватным человеком в таком месте. Впрочем, и большинство маньяков имели тяжёлое детство, но это их не оправдывает».

Преодолевая боязливость, и даже некоторую брезгливость — запахи здесь витали не самые аппетитные — Эшли продолжала наведываться на тёмную сторону Коукворта. Но пока эти вылазки не дали никаких результатов. «Может, повезёт встретиться, когда поеду за учебниками?»

В последние дни перед поездкой в Косой переулок, Эшли всё больше времени проводила дома. Прогулки становились всё продолжительнее не только из-за Снейпа. Она стала ощущать какой-то странный дискомфорт в присутствии своей вновь обретённой семьи.

Однажды за обедом мама стала со смехом вспоминать случай из кулинарной практики Лили. Всё началось с вопроса, не пресным ли получился суп.

— Вот уж, какой суп не был пресным, так это «фирменный суп Лили».

— Мой фирменный суп? — Эшли сделала вид, что пытается вспомнить.

— Неужели ты забыла? Тебе тогда было, кажется, лет двенадцать, но ты потом ещё долго переживала о пятне на репутации лучшего зельевара Гриффиндора.

— Да уж, это был коварный манёвр — положить вместо сладкого красного перца острый, — подключился папа.

— А мне повезло, — вставила своё слово сестра, — по вашим красным лицам я поняла, что что-то не так, и не стала пробовать свою порцию.

Глядя на смеющиеся лица близких, Эшли ощутила внезапную злость. Ни на кого конкретно — на весь мир. Этот мир, который ничего не знает о том, через что ей пришлось пройти. О том, как она чувствовала себя, обнаружив мёртвое тело матери — словно её выбросили в открытый космос, и больше не за что зацепиться. Ей как раз было двенадцать… «Надо это забыть как дурной сон, ведь теперь всё хорошо. Теперь моя жизнь здесь. Но если я забуду — что от меня останется?»

Закончив обед, в течение которого Эшли старательно изображала весёлость, она сделала то, что делала всегда, когда её одолевали тягостные чувства: взяла альбом, пастельные мелки и отправилась на улицу рисовать.

Страсть к рисованию была одной из тех вещей, которые она хотела бы взять с собой из прошлой жизни. Сейчас ей захотелось нарисовать ту ночь, с которой и начались её волшебные приключения. Для Эшли это был, своего рода, ритуал, соединяющий её прошлую с собой настоящей.

Изобразить незатейливый пейзаж было не сложно — волны прибоя, набережная, несколько фонарей, потерявшихся в тумане. Самое сложное — передать то чувство, что охватило её тогда: Что границы реальности плавятся, как воск в руках, и ей открывается мир бесконечный, удивительный, непредсказуемый. Требовалось немалое волевое усилие, чтобы погрузиться в это состояние сейчас, будничным летним днём на скамейке в парке. Но вскоре Эшли совершенно забыла о том, где она находится, уплывая вместе с пристанью в мир своих грёз.

По мере того, как белый лист заполнялся красками, у Эшли усиливалось ощущение присутствия. Она уже отчётливо слышала плеск волн, вдыхала влажный воздух с запахом водорослей и древесины. Ей и раньше случалось глубоко погружаться в то, что она рисует, но сейчас это было как-то иначе. Когда она дорисовала последнюю деталь — зависший в воздухе лиловый шар — и отстранилась, чтобы оценить рисунок целиком, то чуть не выронила альбом от удивления. Картина двигалась. Волны вздымались и опадали, шар выписывал сложные пируэты, неисправный фонарь мерцал, грозясь вот-вот погаснуть.

— Я и не знал, что ты так можешь. Это… удивительно! — раздался скрипучий баритон, прямо за спиной Эшли.

Эшли вздрогнула и обернулась. Она совершенно забыла, что находится на улице, и внимание незнакомца застало её врасплох. Хотя нет, не совсем незнакомца. Эшли сразу поняла, кто это, хоть и видела юношу первый раз в жизни. Ещё при чтении книг, Эшли думала, что у этого героя должно быть особенное лицо — из тех лиц, что замечаешь даже в толпе. И она не была разочарована. Внешность Северуса Снейпа парадоксальным образом напоминала и о статуях римских богов, и о кубистских картинах Пикассо. Всё в этом лице было масштабны, и, в то же время, каким-то изломанным: изогнутые чёрные брови, крупный нос с горбинкой, рот, перекошенный не то хроническим презрением, не то хроническим страданием. Это лицо привлекало и отталкивало одновременно. Но сейчас взгляд юноши выражал искреннее восхищение, и это чувство словно подсвечивало лицо, облагораживая грубые черты.

— Не знал, что ты владеешь такой магией, — повторил он этим странным, скрипуче-мелодичным голосом, напоминающим звучание виолончели. — Честно говоря, я вообще никогда не встречал столь живой картины, даже в Хогвартсе. Словно окно в другой мир: я прямо чувствую запах океана.

— Спасибо, — сказала Эшли, и непроизвольно заулыбалась.

Звук её голоса вывел Северуса из созерцательного состояния. Он резко отстранился, и как-то замкнулся, будто надев маску невозмутимости. Но встретив приветливый взгляд девушки, застыл от удивления:

— Ты… не злишься?

— Злюсь? — Эшли не сразу поняла, о чём он говорит. Она ещё не до конца вышла из творческого транса, и даже слегка дрожала. Да и сообразив в чём дело, долго не могла подобрать слова.

— Не то, чтобы совсем не злюсь. Просто я долго думала о том, что произошло, и поняла, что была слишком резка. Что я хочу дать нашей дружбе ещё один шанс.

Эшли рассчитывала, что Северус будет счастлив это услышать, но радость в его глазах промелькнула и быстро угасла. Он улыбнулся, но как-то криво, будто в насмешку:

— Значит, теперь ты хочешь всё отыграть назад.

— Я просто хочу, чтобы мы снова были друзьями.

Снейп устало облокотился на спинку скамейки. Некоторое время он молчал, погружённый в какие-то свои, судя по всему, не весёлые мысли.

— Я собиралась послезавтра в Косой переулок. Мы могли бы вместе…, — начала Эшли, но Снейп её прервал:

— Знаешь, Лили, правда в том, что мы уже давно перестали быть друзьями. И сейчас начинать… уже слишком поздно.

С этими словами, Северус развернулся и зашагал в сторону Паучьего тупика. Шёл он, сутулясь и выставив вперёд голову, словно рассекая невидимые волны.

Короткая встреча с Северусом оставила после себя какой-то тягостный осадок на душе у Эшли. «Первое же дело в моём списке задач, и я его провалила. Что же будет дальше?». Эшли корила себя за то, что растерялась, не попыталась разговорить Северуса. Эти его слова: «уже слишком поздно», от чего-то сильно беспокоили Эшли. Он будто сжигал за собой мосты… почему? Если он решил двигаться дальше без Лили — пожалуйста, но Эшли беспокоил вопрос: куда именно он собирается двигаться? Книжная история давала на этот счёт вполне чёткий ответ: к Волдеморту. «И что я так переживаю из-за человека, которого, по сути, совсем не знаю?», — недоумевала Эшли. Но воспоминание об этом взгляде, злом и несчастном, засело колючей занозой в сознании. Оно мешало радоваться и предстоящей поездке, и открытию собственного дара. Тем более что и с даром всё оказалось не так просто.

Вечером того же дня Эшли нарисовала ещё пару пейзажей. Они тоже были динамичными, хотя и не производили такого яркого, живого впечатления, как первая картина. Возможно, это был вопрос вдохновения. Потренировавшись с пейзажами, Эшли решила взяться за портрет: именно портреты у неё всегда получались особенно хорошо. И она точно знала, кого хочет нарисовать — Северуса. Но стоило Эшли сделать несколько первых штрихов, как она ощутила нарастающую тревогу. Приступы страха случались у Эшли и раньше, но никогда ещё поводом для них не становилось рисование. Наоборот, занятие живописью было самым надёжным лечебным средством при любых стрессах. А сейчас её любимое убежище вдруг стало небезопасным.

Эшли отложила карандаш и немного походила по комнате. Ей быстро стало легче. «И что это на меня нашло? Побочный эффект от переселения души? Предупреждение: физическая смерть вредит вашему психическому здоровью». Попытка пошутить, пусть и не самая удачная, помогла Эшли расслабиться. Но стоило ей вновь вернуться к работе, как вернулась и противная дрожь внутри. Чем больше Эшли старалась сосредоточиться на картине, тем сильнее становилась тревога. Она будто создавала дымовую завесу в голове: чёткий, в начале, образ расплывался, ускользал. Эшли стало по-настоящему худо. Когда она ослабела на столько, что карандаш выпал из руки и со стуком покатился по полу, Эшли поняла: ей не выиграть эту битву. Во всяком случае, вот так, с наскока. Сначала надо разобраться в ситуации.

Вытерев холодный пот со лба, и немного отдышавшись, Эшли снова взяла в руку карандаш. Она уже не рассчитывала закончить портрет, просто хотела разобраться в собственном состоянии. Тревога была весьма специфической: не ощущение непосредственной угрозы. Скорее, это был страх совершить нечто неправильное, словно она пытается зайти на запретную территорию. «Может, для написания волшебных портретов нужны какие-то дополнительные заклинания, и я просто нарушаю технику безопасности?»

Среди книг Лили Эванс ничего по данной тематике не нашлось. При том, что Лили тоже любила рисовать. Эшли нашла в нижнем ящике стола несколько альбомов, заполненных, преимущественно, пейзажами, хотя попадались и портреты. Картины Лили были хороши, некоторые прямо-таки талантливы, но совершенно статичны. Эшли же наоборот, требовалось особое усилие, чтобы добиться статичности, как бы возводить ментальную стену между собой, и тем, что она рисует. В общем, эта её способность представлялась всё более необычной, что одновременно и радовало, и беспокоило Эшли.

Поездку в Косой переулок девушка ждала с таким же волнением, как когда-то в детстве Рождество: и то, и другое обещало ей встречу со сказкой. В ночь перед поездкой Эшли долго не могла заснуть. Множество тревог и ожиданий крутились в её голове, не давая забыться. Когда же она, наконец, отключилась, тревога приняла форму нелепого сновидения.

Ей снилось, что Косой переулок оказался обычной современной улицей, с самыми обыкновенными магазинами. Даже во сне она почувствовала себя обманутой. Эшли открывала все двери, друг за другом, но не находила никаких примет мира, описанного Роулинг. В магазине под вывеской «Магазин учебников», она столкнулась с миссис Хиггинс. Миссис Хиггинс стояла у прилавка, с весьма самодовольным видом, а перед прилавком выстроились в очередь остальные одиннадцать воспитанников и, все как один, смотрели на Эшли с осуждением. Миссис Хиггинс отказалась продавать Эшли учебники, сказав: «ты всё равно никого не спасёшь», а потом вдруг превратилась в огромную чёрную ворону и вылетела в окно.

Дурацкий сон ощущался таким реальным, что, проснувшись, Эшли ощутила огромное облегчение, обнаружив себя в уютной спальне Лили, а не в приюте. И хотя финал этого сна оставил после себя какое-то тревожное послевкусие, но и оно быстро развеялось под действием реальности. День обещал быть солнечным, в меру тёплым, а из кухни доносилось уютное позвякивание посуды и аромат жареного бекона.

После вкусного завтрака и добрых напутствий родителей (Петунья ограничилась коротким взмахом руки — и на том спасибо), Эшли отправилась в путь в самом приподнятом настроении. Путь ей предстоял не близкий: сперва автобусом до Лондона, потом на метро до Лестер-сквер, где она должна была встретиться с Мэри. Но дорога не казалась Эшли утомительной, ведь её переполняло предвкушение настоящего большого приключения. Нет, конечно, Эшли понимала, что впереди война, тяжёлая борьба, возможно ранения и гибель. Что ей предстоит трудное дело с выведением из-под удара собственной семьи (вариант Гермионы с вмешательством в память родителей всё ещё казался ей слишком радикальным, но, как знать, может, дойдёт и до этого). Но сейчас, тёплым августовским днём, все эти ужасы казались чем-то столь же нереальным, как совсем недавно — магия. Единственное тёмное пятно на её солнечном настроении было связано со Снейпом, но и эта тревога отступила на время. А пока Эшли с жадным любопытством осматривала мир, который видела раньше только на выцветших фотографиях. Этот мир семидесятых с горбатыми глазастыми машинами, отсутствием мобильников и планшетов, и, подчас, сумасшедшими нарядами молодёжи уже казался сказочным. А всё самое интересное ждало её впереди.

Выйдя из метро на улице Чаринг — Кросс — Роуд, где, как она помнила, находился Дырявый котёл, Эшли обнаружила, что Мэри уже на месте.

Девушка, назвавшая себя в письме гадким утёнком, не была некрасивой, она была… инопланетной. Сейчас, при личной встрече, её странность бросалась в глаза сильнее, чем на фотографии. От природы своеобразная внешность девушки — широкое лицо с очень выраженными скулами, глаза чуть навыкате, тонкие, будто всё время поджатые губы — подчёркивалась и необычной манерой держаться. Даже посреди людной улицы девушка вела себя так, словно она здесь одна. Сейчас она смотрела на небо, по-птичьи склонив голову к плечу, и приоткрыв рот. Мэри была настолько поглощена созерцанием чего-то невидимого, что Эшли пришлось трижды её окликнуть, прежде чем Мэри её заметила.

— Привет! — Мэри улыбнулась. Улыбка у неё была широкая, и, в то же время, какая-то напряжённая.

— Привет! Чем ты так заинтересовалась?

— Я пыталась представить, как бы выглядел дракон на фоне Лондонского неба, — ответила Мэри совершенно будничным тоном.

— Ну и как?

— Эффектно. И немного пугающе, — радостно добавила Мэри.

— Да уж, что эффектно это точно. Но, боюсь, это может быть последним, что мы увидим, — Эшли поёжилась. В её личном рейтинге худших способов умереть, сожжение занимало почётное первое место.

— Это предубеждение, — решительно замотала головой Мэри, — на самом деле, большинство драконов совсем не агрессивны, если их не злить.

Немного пообщавшись с Мэри, Эшли обнаружила, что не только улыбка, но и вся мимика девушки производит странное впечатление. Уже позже, когда Эшли пыталась объяснить себе, что здесь не так, то в шутку подумала: «Мэри выглядит так, словно на её родной планете все общаются телепатически, а здесь ей всё время приходится подбирать к своим эмоциям правильное выражение».

По дороге к Дырявому котлу девушки обсуждали последние летние события.

-— Ты писала, что помирилась с сестрой. Как тебе это удалось? Надеюсь, обошлось без зелья доверия?

— Нет, никаких зелий, — засмеялась Эшли. — Просто я постаралась её понять.

— Ты герой. Я вот часто не могу понять своих родителей, а они меня. Недавно они увидели изображение книззла в моём учебнике, так они назвали его «страшненьким» — представляешь?

Эшли не представляла. То есть, она вообще не представляла кто такие книззлы, и как они выглядят. Поэтому ограничилась сочувственным хмыканьем.

— Я не стала говорить родителям, что собираюсь сразу после выпуска получить лицензию и заняться разведением книззлов. Пусть это будет сюрприз.

Мэри так забавно изобразила злорадную ухмылку, что Эшли, совершенно искренне, засмеялась. Эта любительница драконов и книззлов нравилась ей всё больше. Было в Мэри что-то такое, что позволяло Эшли расслабиться, а не думать всё время о том, сильно ли её поведение отличается от настоящей Лили Эванс.

Как-то неожиданно разговор перешёл от животных к людям.

— Ты больше не видела Северуса? — спросила Мэри с какой-то нарочитой небрежностью.

— Видела. И даже пыталась с ним помириться.

— О! Подожди,… пыталась?

— Да. Но он сказал, что «уже слишком поздно» для нас быть друзьями.

— Странно. Я думала, он пойдёт за тобой на край света. Хотя, может ему надоело быть просто друзьями? — Мэри сказала это, сосредоточенно рассматривая асфальт под ногами.

— Может и так. Но мне кажется, тут что-то ещё, — ответила Эшли. Больше они на эту тему не заговаривали.

Когда Эшли, вслед за Мэри, прошла через волшебную кирпичную стену и оказалась в Косом переулке, ей на минуту показалось, что путешествие сквозь время продолжается, и сейчас выскочит какой-нибудь глашатай и станет выкрикивать новый указ короля. Люди в просторных балахонах, небольшие, плотно прижатые друг к другу здания старинной архитектуры, вычурные кованые вывески магазинов и отсутствие каких-либо признаков техники: всё отсылало к атмосфере средневековой торговой улицы. Хотя, вряд ли многие люди в средневековье разгуливали в остроконечных ведьмовских шляпах и с котлами в руках. Было в этой улице ещё кое-что странное: дома стояли не абсолютно ровно, а под небольшими углами, причём, наклонены они были вразнобой. Удивительным образом, эта перекошенность создавала ощущение не разрухи, а, наоборот, какого-то диковатого веселья: словно вся улица вот-вот оживёт и пустится в пляс.

А жизнь здесь и правда бурлила. Волшебники и волшебницы всех возрастов деловито сновали между магазинами, ухали совы, звенели котлы, в воздухе носились аппетитные и не очень запахи каких-то магических реагентов. Эшли спохватилась, поймав на себе внимательный взгляд Мэри, но та только широко улыбнулась:

— Я тоже по всему этому соскучилась!

Прежде всего, магглорождённым волшебницам надо было наведаться в банк — обменять фунты на сикли. Эшли подивилась на гоблинов, но немного огорчилась, что обмен валюты производится прямо в вестибюле банка, так что покататься на тележке по подземельям ей не довелось. После банка Мэри повела подругу в магазин магических животных «просто посмотреть». Полутёмное помещение было заставлено клетками и аквариумами всевозможных форм и размеров. Население же зоомагазина, на первый взгляд, не сильно отличалось от обычного: кошки, крысы, улитки и жабы в аквариумах. Вот только крысы кувыркались и прыгали через собственный хвост, жабы были огромными и пурпурного цвета, улитки и вовсе периодически меняли цвет, а некоторые коты напоминали помесь льва и кролика. Эшли так растерялась от этого изобилия, что едва не налетела на группу молодых людей в мантиях.

— Эванс, ты что, как зачарованная?

Прямо перед Эшли стоял парень, чей портрет особенно часто попадался в альбомах Лили. Честно говоря, Эшли думала, что Лили приукрашивает, как говорится: «красота в глазах смотрящего», но Джеймс Поттер и правда был очень хорош собой. После прочтения книг, Эшли ожидала увидеть нагловатого «золотого мальчика». Но юноша производил сейчас впечатление скорее не золотого, а солнечного: озорные карие глаза, непокорно торчащие в разные стороны чёрные волосы, а ещё ямочки на щеках, когда он улыбался. Сейчас он как раз улыбался, и Эшли не могла не улыбнуться в ответ.

— Привет Эванс, давно не виделись! — поздоровался Поттер, а следом за ним и остальные: два парня и ещё одна девушка. Девушка даже заключила Эшли в объятия:

— О, Лили, я так соскучилась!

Эту девушку-фею со светлыми кудрями до плеч и грустными глазами Эшли хорошо помнила по фотографии: Нора, самая близкая подруга Лили. Ещё одного юношу Эшли тоже определила без труда: черноволосый парень с правильными чертами лица, на котором даже балахонистая мантия смотрелась элегантно, явно был Сириусом. А вот четвёртого участника компании — невысокого полного парня со светлыми, как у Норы, волосами — мантия делала похожим на небольшую тумбочку. Эшли как раз размышляла, кто это может быть — Ремус или Питер, когда Джеймс вновь привлёк её внимание.

— А Сириус теперь живёт у меня.

— Да, почему?

— Моя сумасшедшая семейка, в последнее время, стала ещё безумнее. Я понял, что пора спасаться бегством, пока не оказался в Мунго, — невесело усмехнулся Сириус.

Эшли вспомнила книгу «Орден Феникса»: дом на площади Гриммо, отделанный в цвета Слизерина, вопящий портрет Вальбурги — матери Сириуса, семейное древо с выжженными на нём «предателями крови» … Ей захотелось сказать Сириусу что-нибудь сочувственное:

— Ну, родственников мы не выбираем, а вот семью вполне можно выбрать самому. Здорово, что у тебя есть такой друг, как Джеймс!

У Джеймса от этих слов стал такой гордый вид, словно он вынес друга на спине с поля боя, под непрерывным огнём неприятеля.

Но Эшли смотрела не на Джеймса, а на Сириуса, заворожённая волшебным превращением. Сейчас Сириус улыбался, широко и открыто, и Эшли поразилась, как сильно улыбка преображает его лицо. Надменный аристократ разом превратился в вольного, как ветер, странника.

— Я всегда говорил, что вы с Джеймсом как братья, причём близнецы, — подал голос полный юноша.

— А вы с Норой как сёстры близнецы, — усмехнулся Сириус, а Джеймс расхохотался: похоже, за этой странной шуткой скрывалась какая-то история.

— Ну сколько можно вспоминать об этом? Это было два года назад, и идея, между прочим, была ваша. Я просто вытянул жребий. И почему я всё время проигрываю?

— Это был перст судьбы, — торжественно изрёк Джеймс, — кому как не брату изображать сестру?

— А если бы Питер похудел, смог бы изображать Нору и без оборотного, — сказал Сириус.

Джеймс счёл это замечание остроумным и снова рассмеялся. Но Питер, да и Нора, не разделяли их веселья.

— Тоже мне, остряки, — строго сказала Нора. — Надо было доложить о вас МакГонагал, а то я чуть в Мунго не отправилась, когда встретила в коридоре… себя. И вообще, это было опасно для Питера. Если бы вы хоть немного ошиблись с рецептом…

— Мы никогда не ошибаемся! — синхронно ответили Джеймс и Сириус.

Нора только фыркнула, но, похоже, её забавляла эта самоуверенность. А вот Питер заметно погрустнел. «Так всё-таки это Петтигрю, тот самый предатель Петтигрю. Но нигде в книгах не упоминалось, что у него была сестра». Сейчас, присмотревшись повнимательнее, Эшли увидела, что они и правда очень похожи. Но полнота Питера скрадывала фамильное сходство. К тому же, при сходных чертах, эти двое производили совершенно разное впечатление. За внешней хрупкостью Норы ощущался сильный характер, а Питер — наоборот, старался выглядеть увереннее, чем был на самом деле.

— А где Мэри? — вдруг спохватился Питер. — Вы ведь вроде вместе пришли?

Эшли стало стыдно. Она так увлеклась разглядыванием новых знакомых, что совершенно забыла о своей спутнице. Но обернувшись, поняла, что и Мэри не скучает в одиночестве. Девушка стояла возле аквариума с какими-то пупырчатыми улиткоподобными существами и, кажется, наслаждалась своей компанией не меньше, чем Эшли — своей.

— Она что, с ними разговаривает? — усмехнулся Джеймс.

— Возможно, они даже её понимают, — сказала Эшли.

Мальчишки засмеялись, но Эшли отнюдь не шутила. У неё и правда, возникло ощущение, что у Мэри с животными особый контакт.

Компания рассеянно слонялась по магазину, в ожидании, когда Мэри поздоровается со всеми обитателями. Тогда и произошёл один не большой, но весьма неприятный для Эшли инцидент. Эшли как раз рассматривала странные гудящие пуховые шарики, когда почувствовала, как что-то коснулось её руки. Это оказалась большая черепаха с очень красивым, будто отделанным драгоценными камнями, панцирем. Черепаха мирно ползла по прилавку и выглядела совершенно безобидно. Эшли подумала, что опасное животное не стали бы держать вне клетки, и решилась аккуратно потрогать красивый панцирь. Но стоило девушке протянуть руку, как черепаха сделала нечто немыслимое: выпустила струю горячего оранжевого пламени откуда-то со стороны хвоста.

Эшли самым не мужественным образом взвизгнула, отскочила назад, споткнулась обо что-то и растянулась на полу. Тут же началась суета. Кто-то, кажется Нора, произнесла «риктумсепра!», заморозив черепаху, хозяин магазина ругал работника, который забыл запереть клетку. Подбежавшая Мэри бормотала что-то успокаивающее: Эшли так и не поняла — ей или черепахе. А ещё Джеймс склонился над Эшли и с неподдельным беспокойством спрашивал — где она обожглась.

Но постыдная правда заключалась в том, что Эшли не пострадала — во всяком случае, физически, — и кричала просто от испуга. Когда это поняли и все остальные, от недоумённых взглядов Эшли захотелось аппарировать куда-нибудь на другую сторону земного шара.

Джеймс протянул руку, чтобы помочь даме подняться, но Эшли встала сама, стараясь выглядеть бодро:

— Пустяки, просто от неожиданности…

— Странно, что ты так остро отреагировала, — Нора озвучила общее удивление. — Мы ведь в этом году на занятиях чуть ли не месяц возились с этими огненными крабами, должна была уже привыкнуть.

Эшли оставалось только растерянно пожать плечами, дескать: «Сама себе удивляюсь».

Все, вроде, довольно быстро забыли этот инцидент, но когда они уже заходили во «Флориш и Блоттс», Сириус неожиданно задержал Эшли, позволив остальной группе пройти вперёд:

— Лили, у тебя всё в порядке? Не было никаких… происшествий с тобой или с семьёй?

Серые глаза смотрели с такой тревогой и братской заботой, что на мгновение Эшли захотелось рассказать правду. Всю. Но она не решилась.

— Нет, ничего такого. Всё в порядке.

— Хорошо, — сказал он уже более расслабленно. — Ты ведь знаешь, что всегда можешь на нас рассчитывать?

— Да, спасибо, — ответила Эшли, и поспешила в магазин за остальными.

Закупив учебники по всем предметам — всем, кроме ЗОТИ, как ни странно их не было в списке — Эшли приступила к выполнению собственного задания. Она рассчитывала, что в одном из самых популярных книжных на всю магическую Британию, должна найтись книга по волшебной живописи.

Сначала Эшли просматривала книги на полках, надеясь, что сможет интуитивно узнать нужную по внешнему виду. Но книг было такое множество, а располагались они столь хаотично, что с тем же успехом она могла бы разыскивать иголку в стоге сена. Внимательная Нора заметила её растерянность:

— Ты ищешь что-то конкретное?

— Да, я ищу книгу по живописи специально для волшебников.

— Ну, на счёт живописи конкретно я не знаю, а вот по искусству и магии в целом есть одна любопытная книжка. Как же она называлась? Что-то там про единство и противоречия…

У продавца ушло какое-то время на поиск нужной книги: похоже, ею редко интересовались. И всё же книга нашлась: небольшая тоненькая брошюра в мягкой обложке. Единственным её украшением было изображение феникса, почему-то чёрного цвета. Эшли взяла в руки книгу и застыла, как оглушённая. Но не чёрный феникс так поразил её, а имя автора. Чёрными буквами на белой обложке значилось:

«Магия и творчество: единство или противоречие?» Автор — Джоан Роулинг.

Глава 4. Все дороги ведут в Хогвартс

Вплотную заняться поисками загадочного автора Эшли смогла только после того, как распрощалась с друзьями Лили. Джеймс и Сириус пользовались каминной сетью для перемещения, а вот Петтигрю, так же как и Мэри с Лили, должны были добираться на метро. Уже у входа в Дырявый котёл, Эшли сделала вид, что совершенно внезапно вспомнила об одном важном деле:

­ — Не нужно меня ждать, я могу задержаться. Встретимся через неделю в поезде!

Нора и Питер ожидаемо удивились такому поведению подруги, а вот Мэри бросила на Эшли тоскливый взгляд: похоже, странная девушка чувствовала себя не очень комфортно в компании других сокурсников.

— Ладно, мы тебя отпускаем, — усмехнулась Нора, — но в поезде тебя ждёт допрос с пристрастием.

«Что-нибудь придумаю» — успокоила себя Эшли и, проводив взглядом эту троицу, кинулась обратно во Флориш и Блоттс.

Желание школьницы встретиться с автором книги удивило продавца, но ответил он без колебаний: «На этот счёт вам нужно поговорить в издательстве. Это они заключали контракт с автором, мы только закупали книги». К счастью, оказалось, что центральный офис издательства Обскурус находится на той же улице. Эшли без особого труда отыскала двухэтажное здание с приметной вывеской: белый месяц на фоне чёрного круга.

Издательство встретило Эшли внезапной тишиной, разбавляемой лишь мерным шелестом: желтоватые листы сами укладывались в печатный станок, сами вылетали оттуда и ровными столбиками оседали на длинных столах. За стоящим у входа письменным столом сидел молодой мужчина, на вид лет 25 -30. Густая щетина на его лице скорее наводила на мысли о безалаберности, чем о мужественном стиле. Примерно на те же мысли наводил и род занятий сотрудника: он был поглощён собиранием карточного замка — в воздухе.

— Извините, вы здесь работаете?

Учитывая карточный замок, вопрос можно было бы посчитать бестактным, но этого господина было не просто смутить. Одним движением палочки он убрал все карты, выпрямился и тоном директора фирмы произнёс:

— Карадок Дирборн. Чем могу быть полезен?

Эшли объяснила, что ей нужно. Для убедительности добавила, что книга произвела на неё сильное впечатление, поэтому ей очень бы хотелось пообщаться с автором: лично или хотя бы написать письмо.

Дирборн направил палочку на большое бюро со множеством ящичков и громко произнёс: «Джоан Роулинг». Один из ящичков, сдавленно скрипнув, открылся, и от туда вылетела стайка конвертов, а затем ровной линией выстроилась на столе. Дирборн бегло просмотрел несколько писем, многозначительно хмыкнул, и сказал:

— Боюсь, тут я мало чем могу вам помочь. Имя сразу показалось мне знакомым. Обычно у меня плохая память на имена, но это я запомнил. И вот почему: этот автор — едва ли не самый скрытный из всех, с кем нам доводилось работать. Письма всегда доставляла её личная сова и дожидалась ответного письма. Даже контракт мы заключали по переписке. Так что, формально, у нас нет даже адреса. Хотя…, — голубые глаза волшебника хитро прищурились, — вы умеете хранить секреты?

— Да, конечно, — сейчас Эшли была готова на всё, чтобы узнать больше.

— Только между нами, потому что это, вроде как, не законно. Один раз я не удержался и наложил на письмо чары слежения. И они привели — знаете куда? В Хогвартс! Потом их сняли: видимо мой коварный план раскрыли. Но я практически уверен, что автор кто-то из преподавателей. И, скорее всего, Роулинг — это псевдоним.

— Спасибо за информацию. Буду присматриваться к преподавателям.

— «Спасибо» мне ни к чему. Лучше расскажите потом об успехах вашего расследования. Я ужасно любопытен.

Эшли плохо запомнила, как добиралась обратно. На этот раз она почти не смотрела по сторонам — её сознание было заполнено мыслями и впечатлениями. Кто скрывается за именем человека, столь подробно описавшего этот мир? Существовала, конечно, вероятность, что это и есть сама Джоан Роулинг. Но воспользоваться этим именем мог и любой другой человек, знакомый с книгами о Гарри Поттере, то есть — человек из мира Эшли. В любом случае, напрашивался вывод: Эшли здесь не единственный «пришелец».

Но каким бы интригующим ни было это открытие, сейчас Эшли больше волновало другое. Волшебный мир, диковинные животные, тайны, которые интересно разгадывать и весёлые друзья: она получила всё то, о чём мечтала, когда зачитывалась книгами о юном волшебнике, но от чего-то Эшли стало грустно. От Лондона до Коукворта она уже добиралась в темноте, и, глядя в зеркально-черные окна автобуса, вспоминала лица друзей Лили: трогательно-угловатая Мэри, зеленоглазая и беловолосая, как лесная дриада, Нора, порывистый Джеймс, обманчиво-спокойный Сириус, который, даже изображая расслабленность, сохраняет прямую осанку, — на последнем образе Эшли позволила себе задержаться чуть дольше… И все они смотрят на неё с дружеским участием. «Неужели я, и правда, собираюсь годами врать им в лицо? Делать вид, что их подруга, а в случае Джеймса ещё и любимая девушка, всё ещё здесь, рядом с ними, но от чего-то её чувства переменились? Впрочем, вряд ли это продлится несколько лет — скорее меня разоблачат на первом же занятии».

Оказавшись дома, в окружении людей, с которыми она чувствовала неподдельную связь, Эшли немного успокоилась. Но предстоящая жизнь в Хогвартсе уже не казалась ей таким весёлым приключением.

Оставшиеся дни до первого сентября прошли под знаком чтения. Ту самую книгу: «Магия и творчество: единство или противоречие?» Эшли прочитала от корки до корки, выискивая скрытые намёки. Никаких указаний на личность автора в ней не было. Но и без них, книга оказалась достаточно любопытной.

«Если вы взяли в руки эту книгу, если вам интересна тема искусства, то вы наверняка задумывались: неужели все великие художники — магглы? Неужели среди нас, людей от природы наделённых большими способностями, не появляются свои Моцарты и Шекспиры? Казалось бы, в мире, где силой мысли можно зажечь и погасить огонь, убить или исцелить, творческое вдохновение должно давать поистине колоссальные возможности. Если в маггловском мире искусство воспринимается как чудо, в нашем мире искусство должно быть чудом по сравнению с остальной магией. Так должно быть, но в реальности мы наблюдаем совсем другую картину».

После такого вступления Эшли надеялась на какую-нибудь секретную методику по раскрытию своих супер-способностей, но дальше шли весьма пространные рассуждения о причинах такого печального положения. Автор прошлась и по образовательной системе: «Большинство предметов преподаются по принципу: «Смотри на меня и делай как я», словно мы не будущее магической Британии воспитываем, а дрессируем цирковых обезьянок». Раскритиковала зависимость волшебников от палочек, политику министерства и так далее, всё в том же духе. Эшли уже начало клонить в сон от этого потока красноречия, когда одна фраза заставила её встрепенуться:

«Но главная причина творческой бедности современных магов, заключена, как ни странно, в самой магии. Суть творчества в способности изменять мир, сделать его таким, каким он не был прежде. И ощутив в себе эту способность, большинство магов испытывает страх. Такой вот парадокс: мы чувствуем страх и одиночество от собственной силы, и отступаем назад, в уютные рамки обыденности. Не бойтесь своего страха — следуйте за ним. Только так вы придёте к истине: своему настоящему творческому дару».

На этом пафосном пассаже теоретическая часть заканчивалась, и начиналась часть практическая. Автор предлагала упражнения, сильно напоминающие медитативные техники, якобы направленные на снятие внутреннего блока. Правда, опробовать их сейчас Эшли не рискнула: автор особо предупреждала о возможности неконтролируемых магических выбросов. «Придётся отложить эти эксперименты до Хогвартса», — подумала Эшли, и сама удивилась своему облегчению: «следовать за страхом» прямо сейчас как-то не хотелось.

Эшли уже думала, что больше ничего особенного не произойдёт до самого Хогвартса, но за день до отъезда в открытое окно спальни влетела пёстрая взъерошенная сова, и бросила на стол объёмный конверт. На конверте не было адреса, только имя: Джоан Роулинг.

Сова облегчённо ухнула, и сразу улетела, не дожидаясь положенного угощения, а Эшли занялась посылкой. Из какого-то суеверного чувства «вскрытие» она проводила с особой аккуратностью, но в конверте оказался только чистый лист пергамента, скатанный в трубку, и небольшая записка:

«Здравствуй, друг! Этот свиток — универсальная шпаргалка по магическому миру, которая поможет тебе освоиться в твоей новой жизни. Просто напиши то, о чём хочешь узнать, и на свитке появится вся доступная информация. Пользуйся им с умом и не болтай о нём».

Всё ещё с некоторой опаской, Эшли рискнула опробовать это чудо магической мысли. Она начала с простого: названий волшебных животных. Стоило ей написать на пергаменте «книззл», и на листе, словно поднимаясь из глубины, стали проступать буквы. Это была целая статья: описание животного, особенности ухода и т.д. Подобные статьи появлялись и когда Эшли писала другие магические термины: заклинания (правила произношения, диаграмма движения волшебной палочки, особенности использования), зелья (рецепт, применение и т.д.). Особенно Эшли обрадовалась поэтажному плану Хогвартса, на котором была обозначена даже Выручай-комната. При этом стоило ей отвести взгляд, все записи пропадали.

Поэкспериментировав со стандартными запросами, Эшли попробовала кое-что необычное: «Переселение души», «Лиловый шар», «Джоан Роулинг» и, даже, «Привет! Кто ты?». Ни один из них не дал результата.

Сначала Эшли была в восторге от волшебного подарка: «Это же магическая википедия!» Теперь её учёба в Хогвартсе представлялась более реальной. Но когда первый восторг улёгся, Эшли почувствовала себя неуютно. Возможно, всё дело было в излишней подозрительности, которая выработалась у Эшли при содействии миссис Хиггинс, но она не любила подарки с намёками от незнакомых людей. И сейчас Эшли показалось, что ею манипулируют. «Эта записка написана с полной уверенностью, что я продолжу играть роль Лили Эванс. Как будто не может быть других вариантов».

Вот и наступил долгожданный день — первое сентября, день отбытия в Хогвартс. До вокзала Кингс-Кросс Эшли провожала вся семья, включая Петунью. Прощание с близкими далось Эшли тяжелее, чем она ожидала. Мама, хоть и улыбалась, выглядела печальной, и от того вдруг стала точь в точь как настоящая мама Эшли, из другой реальности. От этого совпадения у неё что-то болезненно сжалось внутри.

— Береги себя, дорогая. Мы будем очень скучать.

— А может мне никуда не ехать? Пойти в местную школу и быть рядом с вами круглый год.

Сказано это было как бы в шутку, но на мгновение Эшли, и правда, страстно захотелось остаться. Ей представились уютные семейные ужины с обсуждением безобидных школьных приключений. Тёплый, уже ставший родным дом, вместо огромного замка, в котором она совершенно чужая. И никакой войны…

— Не унывай, рыжик! — папа словно читал её мысли, — Ты же Эванс. Хогвартс пропадёт без твоего благоразумия.

На счёт собственного благоразумия у Эшли были большие сомнения. И всё же слова отца её подбодрили.

Петунья буркнула себе под нос что-то про то, что магия и благоразумие — вещи не совместимые. Эшли не стала с ней спорить, только сказала:

— Береги папу и маму. Я на тебя рассчитываю.

Петунья, со значением, кивнула. Это не были дежурные слова: Эшли составила целую памятку о том, что делать в случае нападения магов: война могла начаться в ближайшие месяцы. На самих родителей в этом вопросе положиться было нельзя: при всей их симпатии к миру магии, они всё ещё относились к нему не вполне серьёзно.

— И ты не ввязывайся в неприятности, — проявила заботу сестра. А Эшли почувствовала себя виноватой, ведь именно этим она и собиралась заняться: влезть в неприятности по самые уши.

После трудного прощания с семьёй, пройти через кирпичную стену показалось делом пустяковым. И всё же, перед самой колонной, Эшли инстинктивно задержала дыхание, зажмурилась и, пройдя несколько шагов вслепую, врезалась во что-то твёрдое. Открыв глаза и увидев перед собой кирпичную кладку, Эшли уже готова была расстроиться — всё-таки мир магии не признал в ней волшебницу. Но потом она увидела сверкающую на солнце трубу паровоза и радостно рассмеялась: оказалось, что она уже прошла барьер, даже не заметив этого, и врезалась в стену — уже на платформе девять и три четверти. С некоторым беспокойством Эшли посмотрела на стоящую неподалёку группу волшебников — не заметил ли кто её конфуз — но никто, кажется, даже не смотрел в её сторону. На платформе было ещё более суетно, чем в Косом переулке. Кто-то прощался с родителями, кто-то уже отыскал своих друзей и оживлённо обсуждал события минувшего лета. У одной девочки сова выпорхнула из клетки, и теперь её хозяйка бегала по всему перрону, предлагая сове какие-то лакомства. Сова подношения проигнорировала, сделала несколько кругов над платформой и уселась на металлической вывеске под самой крышей. Эшли показалось, что сова ухмыляется.

Для Эшли первое сентября всегда было праздничным днём. Так уж сложилось, что в летние каникулы Эшли, сколько себя помнила, всегда ощущала пустоту и одиночество. Жизнь для неё будто останавливалась на лето, а первого сентября возобновляла своё течение. И так каждый год. Каждое первое сентября — как новое начало, новая надежда на то, что что-то изменится к лучшему.

И сейчас ей особенно хотелось разделить это состояние радостного предвкушения, которое она видела на лицах многих школьников. Вот только постоянно саднила мысль, что она занимает чужое место. Что для этого мира, даже для друзей Лили, особенно для друзей Лили, её существование здесь — ошибка.

Эшли тряхнула головой, отгоняя грустные мысли: «Сегодня, всего один день, я позволю себе пожить жизнью Лили Эванс».

— Эй, Лили! — Раздался звонкий голос. Откуда-то с другого конца платформы, вприпрыжку, бежала девушка в школьной форме, и полосатый гриффиндорский шарф развевался у неё за спиной.

— Марлин, — вот и всё, что успела сказать Эшли, прежде чем её заключили в крепкие объятия.

— Привет, красавица! — Круглое лицо со вздёрнутым носом излучало решительность и какой-то детский восторг. Модная для этого времени стрижка — с подкрученными наружу концами волос — придавала Марлин особенно задорный вид.

— Так рада тебя видеть! Как ты? Что-нибудь интересное произошло за месяц?

Произошло много чего, но говорить об этом сейчас не было никакой возможности, поэтому Эшли покачала головой:

— Нет. Всё интересное у меня впереди, — к счастью, Марлин не заметила горечи в голосе подруги. Ей не терпелось рассказать о своих делах.

— А я, представляешь, со скуки залезла в папину библиотеку, нашла там шикарную книгу по чарам — совсем не такую занудную, как наши учебники — и потом весь Август развлекалась созданием всяких зачарованных штук. Так что слизеринцев ждёт весёлое начало учебного года… Хотя тебе об этом говорить не стоило: ты же у нас староста, — последнее слово Марлин произнесла так, словно речь шла о какой-нибудь болезни.

— Скажу тебе и как староста и как друг: не стоит с ними связываться. Ты можешь заработать неприятности похуже, чем штрафные очки.

— Что ты, какие неприятности, просто дружеское приветствие. А если серьёзно, должны же мы поквитаться за Мэри. Ты же сама говорила, что банда Мальсибера, — это имя Марлин произнесла с особой брезгливостью, — в последнее время совсем потеряла страх. Считают себя неприкасаемыми. Нужно их как-то проучить, так что Марлин МакКиннон выходит на тропу войны! — девушка шутливо подняла волшебную палочку, словно рапиру.

Но Эшли не засмеялась. Она ощутила противный холодок где-то в области затылка. Хотя она читала книги достаточно давно, фамилия МакКиннон в одном предложении со словом война всколыхнули воспоминания. Книга «Орден феникса»: Аластор Муди перечисляет погибших в первую магическую войну, и Марлин МакКиннон — одна из них. «Но теперь-то всё будет по-другому, наверное…»

— Ты чего такая серьёзная? — Марлин пристально посмотрела ей в глаза, — Я ведь просто дурачусь.

От необходимости придумывать ответ Эшли спас незнакомый, неприятно тягучий голос:

— Так-так, Эванс пренебрегает обязанностями старосты. Что же ты, МакКиннон, не следишь за подругой? Как представители чистокровных семей, мы должны направлять наших дикорастущих собратьев.

Голос у этого представителя элиты был вкрадчивый, а вот взгляд колючий и цепкий. Даже Эшли стало не по себе, хотя смотрел он только на Марлин.

— Отстань, Мальсибер. По-хорошему прошу, — в голосе Марлин появились шипящие кошачьи интонации, — Ты меня знаешь: я пожертвую сотней баллов Гриффиндору ради удовольствия подпортить твою смазливую физиономию.

Мальсибер самодовольно усмехнулся:

— О, я знал, что ты ко мне не равнодушна… Протего!

Эшли не расслышала, какое заклятие использовала Марлин, но Мальсибер ловко отразил его, и, отвесив насмешливый поклон, направился в сторону поезда. Марлин собиралась запустить в него чем-то ещё, но тут уж Эшли решила вмешаться:

— Не надо. Кажется, он специально тебя провоцирует. Худшее, что ты можешь с ним сделать — перестать обращать внимание.

— Да я это знаю. Просто не могу его выносить. Каждый раз, когда он смотрит на меня, мне потом хочется помыться. Дважды.

— Выкинь его из головы. Лучше помоги мне найти Ремуса — нам ведь вместе патрулировать.

— Я видела Ремуса. Кажется, он пошёл в вагон старост. Но ты уж прости, я с тобой туда не пойду — Мальсибер ведь тоже там будет.

Проходя по вагонам, в одном из купе, Эшли заметила Снейпа. К сожалению, он был не один. В купе находилось ещё пятеро ребят, причём Северус сидел дальше всех от прохода, у окна. Встретившись с ним взглядом, Эшли успела поймать проблеск радости на его лице, но в следующий момент он уже снова отвернулся к окну.

— Ого, кто к нам пожаловал: грязнокровка из Гриффиндора! — осклабился высокий блондин в голубой мантии, — А где твоя черепаха? Ещё не доползла?

Похоже, тут был какой-то издевательский подтекст, которого Эшли не понимала. А вот мальчишки отметили эту фразу дружным ржанием — все, кроме одного черноволосого мальчика, явно младше остальных, и Северуса — тот только нервно передёрнул плечами и продолжал гипнотизировать перрон. Эшли решила, что здесь ей делать больше нечего, и пошла дальше.

Вагон старост оказался следующим. Правда, поняла это Эшли не сразу, так как первое, что она увидела, открыв дверь — уже знакомую ей компанию: Джеймс, Сириус, Питер и его сестра. Нора стояла, прислонившись к окну, со скучающим видом, только пальцы выдавали внутреннее напряжение, выбивая сложную дробь по стеклу. Первым появление Эшли заметил Джеймс, и тут же заулыбался, словно ребёнок при виде фейерверка. Эшли поспешила отвернуться. Этот сияющий взгляд каждый раз вызывал у неё скребущее чувство вины.

— Ты очень вовремя, — в полголоса проговорила Нора, приобняв подругу за плечи, — а то бедняге Ремусу приходится отбиваться в одиночку.

И правда, ребята обступили ещё одного гриффиндорца и о чём-то оживлённо спорили.

— Я уже сказал, что не буду участвовать в этой авантюре, и вам не советую, — юноша с крупными плавными чертами лица, выглядел как человек с мягким характером, который пытается проявить твёрдость.

— Но он уже готов вступить в ряды Пожирателей! — вскричал Сириус. У него сейчас был какой-то отчаянный, полубезумный взгляд, — И говорить с ним в присутствии этих его «друзей» невозможно: Рег рядом с ними как под Конфундусом.

— И ты рассчитываешь завоевать его доверие с помощью…, — последнее слово Ремус произнёс шёпотом, но Эшли послышалось «похищение».

— А у тебя есть предложение получше? — резко ответил Сириус. И как бы спохватившись, уже спокойнее: — Я должен поговорить с братом. Переубедить его, пока ещё не поздно.

Джеймс положил руку на плечо друга:

— Мы обязательно что-нибудь придумаем.

­ — Интересно, есть ли какой-нибудь способ передать другому свои чувства? Скажем, через зачарованный предмет..., — Эшли высказала свои мысли вслух и тут же пожалела об этом. Теперь все взгляды были направлены на неё, и Сириус явно ждал от старосты Гриффиндора какого-нибудь остроумного предложения.

— Не знаю, может это безумная идея. Но просто мне почему-то кажется, что на Регулуса нужно воздействовать не через логику, а через чувства. Может, если бы он узнал, что чувствуют те, над кем издеваются его друзья…

Взгляд Сириуса просветлел, а лицо озарилось выражением мальчишеского азарта:

— А в этом что-то есть! Не знал, что ты так хорошо понимаешь моего брата, — ухмыльнулся тот в своей заразительной манере, и атмосфера враждебности сразу рассеялась.

— Правда, я никогда не слышал о такой магии.

— Придётся основательно порыться в библиотеке, — с неожиданным энтузиазмом подключился Джеймс, — Рем, мы на тебя рассчитываем.

— Есть ещё один возможный источник, — вспомнила Эшли, — Марлин говорила про какую-то замечательную книгу по чарам из библиотеки её отца.

— О нет, только не Марлин, — вздохнул Ремус.

— А в чём дело?

— Без обид, Марлин чудесная девушка, но в серьёзном деле она не лучший компаньон. Порой у неё слишком много энтузиазма.

— А ещё её энтузиазм может неожиданно перескакивать с одного предмета на другой, — заметил Питер.

Эшли вспомнила пружинящую походку Марлин: девушка и правда напоминала небольшой лёгкий мячик.

— Помните, как она поставила всех на уши со своим проектом по созданию невидимых шпаргалок? А потом прочитала какую-то маггловскую сказку, и стала грезить о волшебных зеркалах. Шпаргалки были благополучно забыты.

— Эх, мальчишки, вы просто не можете простить девушке, что она обошла вас по чарам, — усмехнулась Нора.

Ребята засмеялись, но, похоже, замечание Норы попало в цель: возразить им было нечего.

В купе заглянул смуглый юноша с синим шарфом на шее:

— Может, вы поищите другой вагон для дружеского воссоединения? Это вообще-то вагон для старост, и мне нужно переодеться.

Джеймс, Сириус и Петтигрю ушли искать Марлин с её чудо-книгой, а Эшли закрылась в купе для старост девушек. В данный момент здесь никого не было, только лежали чьи-то вещи. Оставшись, наконец, одна, Эшли сделала то, о чём мечтала с момента получения письма из Хогвартса: проверила, может ли она колдовать. Начала с простой левитации: движением палочки подняла тяжёлую сумку в воздух и заставила её кружить по купе. Потом она решила попробовать «акцио»: всё же телекинез — одно из самых полезных умений.

— Акцио, сумка! — заклинание подействовало, но одного Эшли не учла: в купе были и другие сумки. Целых пять увесистых сумок обрушились на неё, повалив на пол. Но, даже не смотря на полученные ушибы, сейчас Эшли готова была прыгать от радости: она ведьма!

После отправления поезда Эшли и Ремус прошлись по вагонам. Всё было спокойно, если не считать сомнительных острот некоторых старшекурсников Слизерина. И ещё пришлось пресечь завязавшуюся драку между двумя второкурсниками. Эшли сама применила заклинание Экспеллиармус и так радовалась успеху, что даже Ремус покосился на неё с некоторой тревогой.

Самое главное дело Эшли откладывала до последнего, словно не веря до конца, что решится на это. И всё же, когда во время последнего патруля Эшли и Ремус оказались одни в пустом коридоре, слова как-то сами слетели с её губ, легко и естественно.

— Ремус, у меня к тебе есть одна просьба. Собери после отбоя ребят в гостиной: только ты, Джеймс, Сириус, ну и Питер, больше никого. У меня для вас есть одно важное объявление.

— Какого рода объявление? Плохое или хорошее?

— Скорее… плохое. Только, пожалуйста, не говори ничего до ночи. Я не хочу расспросов.

Теперь Ремус выглядел всерьёз обеспокоенным, а вот Эшли — напротив, словно сбросила тяжёлую ношу. Сделав Ремуса поверенным своего решения, Эшли почувствовала, что ей легче дышать. «По крайней мере, я успею посмотреть на Хогвартс».

Глава 5. Конец игры

К тому времени, когда Хогвартс-экспресс прибыл к месту своего назначения, уже сгустились сумерки. Эшли смотрела, как замедляется движение деревьев за окном. Вот поезд издал протяжный печальный гудок, в последний раз дёрнулся и остановился. Все заспешили к выходу. Стайка особенно нетерпеливых младшекурсников вихрем пронеслась мимо Эшли, едва не сбив её с ног.

— Дети, — усмехнулся Ремус, — а ещё хотят, чтобы им разрешили привозить личные мётлы.

Сказано это было таким тоном, словно Ремуса отделяло от этих ребят не несколько лет, а, как минимум, десяток. «Впрочем, Люпин и правда выглядит старше чем Джеймс и даже Сириус — ничего удивительного, учитывая его историю… А ведь я и сама, в некотором роде, оборотень. Делаю вид, что являюсь частью их мира, хотя в реальности — вряд ли у меня есть здесь будущее. Когда все узнают…»

Но Эшли не стала додумывать эту мысль до конца. С первым глотком свежего уличного воздуха, она почувствовала какое-то безрассудное умиротворение: «Делай, что должно и будь, что будет». Эшли огляделась, надеясь увидеть что-нибудь чудесное, но станция имела вполне обычный сельский вид. Невдалеке, за деревьями, виднелись остроконечные крыши и освещённые окна — деревня Хогсмид. И станция, и деревня располагались в низине между холмами, как в колыбели — хорошее место для сказочного заповедника. Главный оплот магии — Хогвартс — отсюда лишь угадывался на фоне большого тёмного силуэта.

Чего-то очевидно волшебного Эшли не увидела, и, всё же, магия ощущалась как нечто разлитое в воздухе — совсем как в тот вечер, когда Эшли покинула свой мир. А широкая платформа, освещённая круглыми старинными фонарями, вдруг представилась ей пристанью, с которой начинается путешествие в мир бесконечных чудес.

В этом элегическом настроении Эшли шла вдоль платформы, почти ожидая появление лилового мотылька. Но совсем другие существа заставили её замереть, забыв обо всём. Они были чёрными и почти сливались с вечерними сумерками — не удивительно, что Эшли не сразу их заметила. Костлявые, словно обтянутые кожей скелеты, существа напоминали одновременно лошадей и драконов и составляли разительный контраст с нарядными каретами, в которые были запряжены. Некоторые животные расправляли кожистые крылья, словно тоскуя о полёте.

Эшли знала, что это за существа — фестралы. Но, читая книгу, не ожидала, что при реальной встрече они произведут на неё столь тягостное впечатление. Глядя на них она чувствовала даже не страх, а скорее тоску — словно старая незалеченная рана заныла в дождливую погоду.

— Ты тоже их видишь?

Эшли обернулась. Она и не заметила, как Нора подошла и встала рядом. Сейчас белокурая девушка казалась ещё бледнее обычного — или всё дело в освещении?

— Никогда не задумывалась, откуда такой странный эффект? Зачем фестралам маскировка, которая не действует именно на людей, видевших смерть? Если уж от кого и защищаться, то от таких как мы — в первую очередь, — Нора невесело усмехнулась. — Или просто знание о смерти снимает какие-то барьеры восприятия? Интересно, не правда ли?

Но в голосе Норы звучала горечь, а не любопытство. Сейчас эта непонятная тоска, которая обычно пряталась в глубине серо-зелёных глаз, заполнила взгляд Норы целиком. Она затягивала, точно бездонный омут, и Эшли вдруг почувствовала, что ей трудно дышать.

Нора поймала растерянный взгляд подруги и тут же приняла своё обычное, ласково-ироничное выражение.

— Что-то мы здесь застряли. Пойдём лучше скорее к каретам. Хогвартс ждёт!

Уже поднимаясь в карету, Эшли заметила в толпе оживлённых школьников ещё одно бедное испуганное лицо — Северуса Снейпа.

В карете ехали вчетвером: Эшли, Нора, Марлин и Мэри. Нора увлечённо обсуждала с Марлин идею о чарах, передающих чувства. Похоже, что собственные чувства Нора предпочитала держать при себе. Мэри сидела в уголке, обняв свою сумку, и смотрела в окно. Эшли тоже сейчас совсем не хотелось говорить. Пригревшись на мягком сидении, она почти задремала, убаюканная мерным поскрипыванием колёс и проплывающими за окном силуэтами холмов. Где-то, кажется, в соседней карете затянули песню: гимн Гриффиндора, судя по доносившимся до Эшли словам. Горланили не очень музыкально, но очень задорно, и Эшли заулыбалась, узнав голоса — конечно же, Джеймс и Сириус не могли долго сохранять тишину.

Было уже совсем темно, когда карета остановилась, и Эшли спрыгнула на вымощенную камнем площадь. Маленькое окошко в карете давало совсем не большой обзор, так что сейчас Эшли впервые увидела Хогвартс вблизи. В темноте замок производил особенное впечатление, даже более внушительное, чем Эшли ожидала. Казалось, он не стоит на холме, а вырастает прямо из земли, как естественное продолжение ландшафта. Он был огромен, сложен и причудлив, со всевозможными башнями и башенками, расставленными безо всякой симметрии. Только на некоторых этажах горел яркий свет, и от того замок выглядел, как очень древний старик, который снисходительно поглядывает на игры детей, а сам думает о чём-то своём.

­ — Лили, ты на что так засмотрелась? Можно подумать — в первый раз видишь! — Марлин потянула Эшли за рукав, ­— пойдём, а то пропустим распределение Софи Боунс. Это надо видеть — малышка так боится, что её отправят на Слизерин…

Вот так, под весёлую болтовню Марлин, Эшли прошла через высокую арку парадной двери и оказалась в Хогвартсе.

Большой Зал был действительно большим: в такой столовой мог бы с комфортом расположиться целый клан великанов. Эшли даже подумала, что великаны смотрелись бы куда органичнее на фоне этих древних стен, чем толпа шумных суетливых школьников. Рядом с ними Эшли чувствовала себя как на костюмированной экскурсии — вот-вот появится гид и раздаст всем программки мероприятия. Но стоило Эшли поднять голову, и ощущение маскарада рассеялось. Сотни свечей парили в воздухе, наполняя своим светом огромное помещение. Куполообразный свод зала едва просматривался за тёмно-синей дымкой. Образ неба, в данный момент вечернего, производил впечатление миража, расплывчатого воспоминания. Не совсем то, что представляла Эшли, когда читала книги. «Впрочем, обедать в помещении с эффектом «снесённой крыши» было бы не очень уютно».

Похожее впечатление миража производило привидение — пока Эшли увидела только одно. Оно меланхолично покачивалось рядом с зелёным флагом змеиного факультета и, судя по серебряным пятнам на одежде, являлось Кровавым бароном. Привидение тоже было полупрозрачным, но, по сравнению с образом неба под потолком, более блёклым, словно старая выцветшая фотография. Возможно из-за того, что Эшли знала историю барона, мрачный вид привидения не вызвал у неё страха — только жалость.

Эшли поискала взглядом Дамблдора. Легендарный директор Хогвартса сидел на возвышении за преподавательским столом — центральная фигура всей композиции. С длинной бородой, в синей мантии и с очками полумесяцами, на первый взгляд, Альбус Дамблдор производил впечатление чудного старика, надевшего костюм звездочёта, чтобы повеселить малышей. Но Эшли почему-то вдруг вспомнился папа одного мальчика, с которым она училась в младшей школе. Этот солидный мужчина самоотверженно вызвался изображать Санту на детской вечеринке, но даже костюм с бубенчиками не мог скрыть военной выправки. Мистера Уайта, офицера Ми-5, побаивалось даже руководство школы. У профессора Дамблдора была та же осанка — человека, привыкшего всё держать под контролем.

Точно почувствовав взгляд Эшли, директор посмотрел в её сторону. С того места, где она сидела, было сложно разобрать выражение лица директора, но Эшли испытала сильное искушение спрятаться под стол. Она вздохнула с облегчением, когда красивая дама в зелёной мантии объявила о начале церемонии распределения, и Дамблдор отвернулся.

Растерянные и сосредоточенные, восторженные и испуганные новички, один за другим, поднимались к шляпе для вынесения приговора. Софи Боунс — маленькая девочка с копной густых каштановых волос — благополучно отправилась в Рейвенкло. Имена большей части учеников ничего Эшли не говорили. Только один раз она встрепенулась, услышав:

— Квинтус, Квиррел.

Щуплый, светловолосый мальчик так нервничал, что едва не упал, споткнувшись о ступеньку. Когда же, после продолжительного размышления, шляпа изрекла «Рейвенкло», мальчик, всё ещё в растерянности, пошёл к столу факультета, забыв снять шляпу. Многие рассмеялись, а Эшли задумалась — интересно, куда бы шляпа отправила её?

После церемонии распределения пришло время для речи директора. Дамблдор традиционно поприветствовал учеников, поздравил всех с началом нового учебного года и выразил сожаление, что не может сейчас представить нового преподавателя ЗОТИ:

— Профессора Смитт задержали неотложные дела, но у вас будет возможность познакомиться уже завтра на занятиях, ­— Эшли показалось, что на последней фразе в доброжелательном голосе промелькнули язвительные нотки. Закончил свою речь Дамблор совсем уж странно:

— Прежде чем вы приступите к праздничной трапезе, хочу ещё раз напомнить, что любой дар имеет свою цену и что река, вышедшая из берегов, рискует превратиться в болото.

— О чём это он? — Марлин выразила общее недоумение, — Какая-то метафора про соблюдение школьных правил? Дескать, — «не выходите из берегов, иначе школа превратится в болото»?

— Не бери в голову, господин директор просто любит порисоваться, — сказала Нора. Эшли была склонна с ней согласиться, а вот другие гриффиндорцы, даже Мэри, посмотрели на Нору неодобрительно. Правда, напряжённая атмосфера быстро рассеялась — на столе появилась еда.

Под звон столовых приборов разговоры учеников перешли в жанр лёгкой болтовни. Как обычно, самой разговорчивой оказалась Марлин. Она в красках описывала свою летнюю поездку к Боунсам, давним друзьям семьи. У Боунсов как раз недавно появились маленькие книззлы — очень милые, но несколько буйные. Эшли в пол-уха слушала историю о том, как два книззлёнка стащили парадную мантию Марлин и сделали из неё что-то вроде гнезда. Эшли тоже любила смешные истории про животных, но сейчас её голова была занята другим. Она по очереди смотрела на всех, кого знала как героев любимой книги. Юные, радостные, озарённые тёплым свечным светом — такими ей хотелось запомнить эти лица. «Теперь, если мне придётся вернуться назад, — подумала Эшли почти спокойно, — я смогу их нарисовать. Так они всегда будут со мной, в моём альбоме». И Мэри, которая по-птичьи склонила голову к плечу, с явным удовольствием слушая про книззлов. И Марлин, столь увлечённую своим рассказом, что, кажется, она вот-вот начнёт разыгрывать его по ролям. А ещё — задумчивая Нора, серьёзный Ремус, самоуверенный Джеймс. И Сириус… На последнем лице Эшли задержалась дольше, чем на других, дольше приличного. Сейчас Сириус был более расслаблен, чем Эшли привыкла его видеть, строгие черты смягчились, и серые глаза не казались холодными. Он улыбался какой-то шутке Джеймса той самой улыбкой, которая так поразила Эшли ещё при первой встрече — широкой, открытой, приглашающей всех разделить эту радость жизни. От его улыбки у Эшли словно что-то расправлялось внутри. Ей хотелось сесть на какую-нибудь волшебную метлу и помчаться вместе с ветром, полной грудью вдыхая свежий ночной воздух. И чтобы Сириус летел рядом…

— Ты что, влюбилась?

Эшли так дёрнулась, что опрокинула стакан с тыквенным соком. Несимпатичное жёлтое пятно быстро расползлось по чёрной мантии.

— Экскуро!

Марлин с самым невинным видом убрала все последствия этой аварии, но глаза у неё были хитрющие.

— Ты о чём? — Эшли скопировала её невинное выражение.

­ — Да ты уже несколько минут разглядываешь мальчишек с таким выражением…

— Не знаю, что не так с моим выражением, но я всех разглядывала, а не только мальчишек. Я думала о том, чтобы нарисовать ваши портреты.

— Ну-ну. Но когда-нибудь тебе придётся это признать.

— Что?

— Свои чувства к Поттеру.

— Нет у меня особых чувств к Поттеру, — честно ответила Эшли, но Марлин только фыркнула и пожала плечами.

Остаток вечера прошёл в напряжённом ожидании. Эшли считала минуты до отбоя, и даже самодвижущиеся лестницы и говорящие портреты не могли по-настоящему отвлечь её от разрастающейся внутри тревоги. Эшли ещё чрезвычайно повезло с напарником. Как старосты, Лили и Ремус должны были проводить первокурсников в гостиную, убедиться, что все дети запомнили пароль и рассказать о некоторых тонкостях жизни замка, вроде предательски исчезающих ступенек. Люпин, видя растерянность своей напарницы, посмотрел на неё с беспокойством, но все обязанности взял на себя без лишних вопросов. Таким образом, Эшли добралась до гриффиндорской гостиной без особых проблем.

Гостиная львиного факультета оказалась по-кошачьи уютной. Тёмно-красные кресла и диванчики так и манили свернуться калачиком и, наслаждаясь теплом очага, предаться блаженной полу-дрёме. При этом комната была так хитро устроена, что даже при большом скоплении людей, можно было найти укромный уголок. Идеальное место для Эшли — она любила наблюдать за чужой жизнью, сама оставаясь в тени. Расположившись на мягких подушках напротив камина, она вдруг подумала: «Ведь ещё не поздно оставить всё как есть. Ничего не говорить. Вжиться в роль Лили Эванс было бы не трудно — мы ведь как сёстры. Учиться в школе, общаться с её друзьями, сражаться в её войне и, возможно, на этот раз победить. И всю жизнь чувствовать себя дублёром…»

— Лили, пойдём. Надо ещё разобрать вещи перед сном, ­— Нора потянула её к двери в спальни. Марлин тоже собиралась уходить.

— Подождите, у меня для вас важное объявление. Только нужно дождаться, когда все уйдут.

— Тогда пойдём наверх, расскажешь в спальне.

— Нет, ребята тоже должны это слышать, — Эшли кивнула в сторону компании Поттера. В данный момент ребята играли в шахматы. То есть играли Сириус и Ремус, а Джеймс им мешал: при помощи волшебной палочки незаметно менял фигуры местами. Питер смотрел на эти проделки с восхищением и с трудом сдерживал смех.

— И какое же это важное объявление может касаться наших оболтусов? — удивилась Марлин.

Нора поворчала по поводу раннего вставания и ЗОТИ первым уроком, но согласилась ждать, только сбегала наверх за учебником по зельям. Мэри даже не пришлось уговаривать. На просьбу подождать до отбоя Мэри коротко кивнула, не выразив никакого удивления.

А ученики никак не желали расходиться по спальням. Это и понятно — многие впервые после каникул встретили своих друзей. Новички же были слишком взволнованы, чтобы спать. Одна влюблённая парочка, кажется с седьмого курса, разместилась в кресле и выглядела так, словно собирается остаться здесь на всю ночь. И всё же, в одиннадцать часов и их прогнала внезапно навалившаяся сонливость. Теперь в гостиной оставались только самые близкие Лили люди. Нет, был ещё один человек, которого Эшли хотела оповестить в числе первых, но после сцены в поезде отказалась от этой затеи.

А сейчас все семь гриффиндорцев смотрели на Эшли с любопытством и ждали объяснений. Ей пришлось обхватить себя руками, чтобы унять дрожь. В голове мелькнула мысль — вот он, самый подходящий момент, чтобы проснуться, если всё это сон. Но пробуждения не наступило, так что Эшли сделала глубокий вдох и, ухватившись покрепче за спинку дивана, начала:

— То, что я сейчас скажу — не шутка и не бред сумасшедшего. На самом деле всё очень серьёзно, хотя мне самой было сложно в это поверить. Но я должно сказать правду, даже если для вас она будет горькой. Я не Лили Эванс.

«Я не Лили» — после того, как главные слова прозвучали, дальше говорить стало легче. Эшли даже ощутила некоторое воодушевление, почти радость от того, что не нужно больше притворяться. Она вкратце рассказала всю свою историю — как попала под машину и думала, что умирает, как очнулась в незнакомом доме, как поняла, что находится в чужом теле и, более того, в чужом мире. Умолчала только о книгах про Гарри Поттера, решив, что для друзей Лили сейчас и так достаточно потрясений. Упоминание о том, что в её мире все они являются героями сказочной истории, вряд ли прибавило бы её рассказу убедительности.

А ещё Эшли не стала рассказывать о сиреневом «мотыльке», убедив себя, что сейчас это не важно. На самом деле она и сама до конца не понимала, почему не хочет об этом говорить — словно это было чем-то личным, чем-то, что она хочет оставить для себя.

На протяжении всего рассказа Эшли смотрела на огонь в камине и, только закончив, осмелилась поднять голову. И сразу поняла, что ей не поверили. Лица ребят выражали удивление, тревогу, но никак не отчуждённость.

Первой дар речи обрела Марлин:

— Странная шутка, Лили. Ты что, заразилась чувством юмора Поттера?

Питер Петтигрю захихикал, но никто его не поддержал, и он сконфуженно смолк.

— Да нет же! Я говорю совершенно серьёзно! Неужели вы сами не замечали, что я веду себя не как Лили?

Сейчас Эшли чувствовала злость, глядя на эти доброжелательные обеспокоенные лица. «Так не просто было решиться на это признание, а им теперь ещё и доказательства нужны!»

— Ты ведёшь себя, как Лили, которая сильно стукнулась головой. Осталось выяснить, как это произошло. Нора, что думаешь?

Нора барабанила пальцами по подлокотнику кресла — похоже, она делала так, когда нервничала. И сейчас она ответила без тени улыбки:

— На сумасшествие вроде не похоже. Может, магия? Что-нибудь с созданием мнимой памяти?

Люпин нахмурился:

— Никогда не слышал о наваждении таких масштабов. Если это сделал волшебник, то он, должно быть очень могущественный. Вот только зачем?

— Как зачем? Чтобы развлечься! Ты будто не знаешь, кто у нас развлекается игрой с людьми? — Джеймс сейчас был похож даже не на оленя, а на быка, который бьёт копытом и рвётся в бой. Нора положила руку ему на плечо, стараясь успокоить.

— Я знаю, о ком ты говоришь, но одно дело превратить кого-то в черепаху — прости, Мэри, — и совсем другое — создать человеку целую вымышленную жизнь.

Эшли опустилась на диван. Это разбирательство затягивалось, и она ощущала себя пациентом перед консилиумом врачей. А ещё она вдруг ощутила ужасную усталость.

Люпин внимательно посмотрел на Эшли и нахмурился ещё больше:

— Мне, как и вам, не хочется верить, что Лили больше,… что Лили не с нами. Но что если вся эта история — правда?

— Ты серьёзно, Рем? — воскликнул Джеймс с явным раздражением. — Переселение душ? Двойник из параллельной реальности?

— Согласен, звучит чудно, но ведь на свете не мало чудных вещей. Для какого-нибудь маггла весь наш мир — небывальщина.

— Но мы ведь говорим о Лили!

— Вот именно, — вступил в разговор Сириус, — и ты сам отмечал, что в Косом переулке она вела себя странно. «Не похоже на себя» — твои слова.

На замечание Сириуса даже Джеймс как-то сник.

— Насколько ясно ты помнишь свою прежнюю жизнь, как ты говоришь — в другом мире? — Сириус обратился к Эшли.

— Совершенно ясно, со всеми подробностями. Не думаю, что кому-то под силу создать такое количество поддельных воспоминаний.

Говорила Эшли уверенно, но где-то в глубине души шевельнулось сомнение. Гибель близких, приют мисс Хиггинс, скучный обыденный мир, в котором лишь кисть и краски дают какое-то подобие волшебства. Что, если всё это — лишь созданная чьей-то злой волей иллюзия? Кошмар, от которого она, наконец, пробудилась? Как бы это было замечательно!

Но Эшли знала, что это не так. Нет, не из-за собственных чувств — как художник она знала, как реалистичны бывают фантазии. А из-за чувств других людей. Она помнила глаза матери, когда та смотрела на фотографию отца. И лицо малыша Билли, приютского мальчика, когда он показал Эшли своё первое стихотворение. Стоило только напрячь память, и перед ней расстилался мир, живущий своей отдельной, не зависимой от неё жизнью. И если бы кто-то мог создать такой мир в чужой голове, он был бы богом. А Эшли не верила в богов.

Пока Эшли предавалась воспоминаниям, друзья Лили успели прийти к общему решению — идти за советом к Дамблдору. Эшли собиралась попросить ребят подождать хотя бы до утра (очень ей хотелось посмотреть ещё немного на удивительный замок, может быть даже добраться до Выручай-комнаты), но не успела: в окно башни решительно постучали.

Эшли непроизвольно вздрогнула, прикидывая, на какой высоте находится окно гостиной, но для гриффиндорцев этот звук был привычным. Поттер открыл створку и впустил в комнату небольшую серую сову. В лапках она держала скатанный в трубку желтоватый свиток. Поттер забрал у птицы свиток и развернул. Все остальные столпились за его спиной, стараясь в колеблющемся свете камина разобрать витиеватый почерк. Правда, само послание оказалось коротким и не двусмысленным:

« Жизнь вашей подруги зависит от вашего молчания. Всё, что было сказано в этой комнате, должно оставаться тайной. Любая попытка нарушить запрет — и девчонка умрёт».

Эшли подумала, что всё это как-то нелепо, словно неудачный розыгрыш. Она собиралась сказать об этом остальным, когда мир перед её глазами вдруг вспыхнул фиолетовым заревом, а затем начал расплываться. Эшли ощутила сильную сонливость, ей даже пришлось опуститься на пол. Уже слабо, словно издалека, она слышала чьи-то взволнованные голоса, кто-то тряс её за плечи, но это было уже не важно. «Я умираю?» — успела подумать Эшли, но как-то спокойно. Не было ни страха, ни боли, только безграничный покой. Наконец, она сдалась и закрыла глаза.

Очнувшись, Эшли подумала, что отключилась всего на мгновение. Но, ощутив под рукой мягкую обивку дивана, поняла, что её уже успели перенести. Спинка дивана мешала обзору, но до Эшли доносились знакомые голоса. Голос Поттера звучал непривычно напряжённо, как натянутая струна:

— К директору идти нельзя. Нас предупредили о том, что будет, а потом ещё и показали, что они это могут.

— Раз к учителям идти не вариант, придётся нам разбираться с этим шантажистом самостоятельно, — сказал Сириус почти весело. Его, похоже, привлекала перспектива нового опасного приключения.

Эшли пошевелилась, и её тут же услышала Нора:

— О, ты очнулась — какое облегчение! Мы все очень волновались за тебя. Как ты себя чувствуешь? Помнишь, как тебя зовут?

Эшли невесело усмехнулась:

— Знаю, на какой ответ вы надеетесь, но моё имя по-прежнему Эшли.

— Ну «Эшли» так «Эшли», — вздохнул Джеймс. — Но нам всем придётся делать вид, что ничего не произошло. Для тебя это будет особенно трудно. Просто знай: ты для нас Лили, по крайней мере, до тех пор, пока никто не докажет обратного.

На этом решении и остановились. Все старались выглядеть бодро, но мысль о невидимой силе, способной выключить человека как телевизор с пульта, пугала не только Эшли.

Спальня девочек оказалась менее уютной, чем гостиная. В гостиной обилие ковров на полу и на стенах смягчало суровость каменных стен. Здесь же как-то острее чувствовалось, что они именно в башне замка, древнего и равнодушного к комфорту своих обитателей. Эшли с тоской подумала об уютной комнатке Лили с весёлыми обоями и окном в сад. Большая кровать с красным пологом ассоциировалась у Эшли с палаткой на склоне горы. «Ну что ж — хоть какое-то уединение — уже не плохо».

Эшли уже забралась в кровать, гадая, сможет ли она уснуть после всего случившегося, когда её окликнул тихий голос Мэри:

— Лили…, то есть Эшли, ты говоришь, что ты двойник Лили из параллельной реальности?

— Что-то вроде того, мне так кажется.

— А мы в твоей реальности есть?

— Даже не знаю, наверное, есть, — Эшли удивилась про себя: как эта мысль не пришла ей в голову раньше? «Ведь и правда, если есть я, должны быть и другие. Может быть, я даже кого-то уже встречала в своей прежней жизни».

Из-под полога справа послышался звонкий голос Марлин:

— Интересно, какой я была бы в маггловском мире?

— Готова поспорить, такой же ненормальной, как и здесь, — это уже был голос Норы. Судя по звукам, в неё полетела подушка.

Вопреки ожиданиям, уснула Эшли быстро, но спала беспокойно, с чередой ярких, но бредовых сновидений. Хотя одно из них было как будто бы даже не сном, а воспоминанием.

Эшли в своём мире, дома, и это первая ночь после смерти матери — первая ночь в одиночестве. Она сидит одна в пустой квартире. Завтра её заберут социальные работники, но сейчас кажется, что завтра никогда не наступит, что она просто растворится в темноте… Эшли хватает пальто и, даже не заперев дверь, выбегает на улицу. И вот — Эшли уже на набережной, только теперь она не одна. На перилах, прямо над тёмной водой, сидит парень. Эшли ясно видит изображение рыжей собаки на его куртке, но почему-то никак не может разглядеть его лицо. Но это и не важно. Даже от его спины исходит ощущение тепла и безопасности. Они разговаривают всю ночь — так, словно знают друг друга всю жизнь. И Эшли уже не боится, что исчезнет. Вот мальчик поворачивает голову, сейчас Эшли увидит его лицо… Но тут сон круто меняется. Эшли уже не на набережной, она стоит на середине шоссе и на неё летит машина. Нет, не машина — это огромная чёрная птица. Она открывает клюв и кричит:

— Подъём! Подъём!

Эшли испуганно открыла глаза и увидела перед собой Нору:

— Вставай скорее, соня. Если ты опоздаешь на урок, повышенное внимание тебе обеспечено. Лили у нас — мисс пунктуальность.

Слова Норы подействовали как холодный душ: Эшли тут же встала и быстро оделась. Но пока она шла в Большой Зал, всё время думала об этом сне. То чувство тепла и дружеской поддержки ощущалось так реально, как живое воспоминание. А между тем, Эшли не только не могла вспомнить лицо мальчика на набережной — в её родном городе вообще не было набережной.