Пустота (гет)

Тело Гермионы Грейнджер нашли в подземелье. Все выглядело, как будто молодая женщина шла куда-то по своим делам, но внезапно устав, прилегла отдохнуть.

По горячим следам авроры принялись за расследование. Спустя несколько часов по Хогвартсу пронесся слух: убийца арестован!

* * *

Аврорат был залит ярким солнечным светом. За зачарованным окном отображалось сентябрьское небо, пытающееся отстоять у осени свое право на теплые дни.

— Итак, мистер Снейп, — тусклым голосом говорил Гарри Поттер немолодому человеку, сидевшему по другую сторону стола на неудобном стуле, — вы задержаны по подозрению в убийстве вашей молодой коллеги Гермионы Джин Грейнджер-Уизли.

— Столько лет прошло, а вы ничуть не поумнели, Поттер, — глухо проговорил Снейп.

Его взгляд был опущен вниз, лишь иногда он поднимал глаза на собеседника. На лице не отражалось ни единой эмоции. Можно было подумать, что ему нет дела до происходящего.

— Зафиксировано, что она умерла от яда, спровоцировавшего удушье, — механически, как будто о ком-то постороннем, говорил Поттер. — Домовые эльфы нашли ее недалеко от вашей комнаты.

— Скажите, Поттер, — вместо ответа спросил Снейп, — разве вы имеете право вести это дело? Я полагал, что заинтересованные лица должны быть отстранены от расследования.

— Вы правы. Дело веду не я, а Квентин Дож. Но, — Гарри развернул какой-то свиток, — здесь разрешение на беседу с вами и оформление задержания.

Гарри тяжело поднялся из-за стола и прошел взад-вперед по кабинету.

— Вы прекрасно понимаете, что убийцу Гермионы — кто бы он ни был — я из-под земли достану. Авроры сейчас изучают место преступления, и если они обнаружат весомые доказательства — даю слово, из Азкабана вы не выйдете.

Снейп насмешливо поглядел на него:

— Вы с детства подозревали меня во всех грехах — от занижения оценок гриффиндорцам до преданности Темному Лорду.

Гарри нахмурился:

— Не стоит говорить о моих прежних заблуждениях. Лучше вспомните, что именно я ходатайствовал о вашем оправдании, а Гермиона… — Гарри споткнулся и судорожно вдохнул, — она оказала вам первую помощь в Визжащей хижине.

— И в благодарность за это я ее убил? Впрочем, вы никогда не отличались способностью к логическим построениям, Поттер.

— С мотивом мы разберемся позднее. К сожалению, применение веритасерума разрешается только по отношению к обвиняемым, вы же пока лишь под подозрением.

Снейп молчал. Гарри смотрел на его опущенную голову и не мог отделаться от неподходящей мысли о том, что Снейп, несмотря на все испытания, сохранил идеально черную шевелюру без единого седого волоса. Или он их чем-то красит?

Раздался стук в дверь. Гарри вышел из кабинета, и до Снейпа донеслись взволнованные голоса. Со своего места он видел, как Поттер хмурился, изучая какие-то бумаги.

Через несколько минут Гарри вернулся, сел за стол и посмотрел на Снейпа:

— Я ничего не понимаю. В комнате Гермионы явные следы вашего пребывания. Именно вашего: волосы, мельчайшие частицы кожи наглядно показали это. И на некоторой вашей одежде обнаружены ее волосы. Вы что-то у нее искали? У вас были общие дела? Или… или что?

Снейп опять усмехнулся. В сочетании с мрачным выражением лица и взглядом исподлобья это смотрелось жутко:

— Или что, Поттер, или что. Вы же сами уже все поняли. Я был ее любовником.

Я никогда не планировал выжить в войне: мне было известно, что жизнь двойного агента редко заканчивается в своей постели. Для меня было главным успеть поделиться информацией с Поттером. Сознание ускользало вместе с вытекающей из раны кровью, я уже стремился на небеса, к Лили… Мне казалось, что я чувствую ее нежные прикосновения к моей шее.

После, долгие месяцы в больнице Святого Мунго, я вспоминал эти ощущения. Довольно быстро мне сообщили, кто позаботился о моей жизни, да она и сама заходила проведать меня. Гермиона Грейнджер. Гриффиндорская всезнайка. Она свидетельствовала в мою пользу на заседании Визенгамота и она же поддерживала меня накануне суда, на котором должны были определить мою судьбу.

— Если вас приговорят к Азкабану, никогда не прощу себе, что спасла вас, — сказала она тогда.

— Зачем же тогда вы спасали преступника? — усмехнулся я.

— Для заслуженного наказания, — понурила голову вечная отличница. — Но теперь все знают, что вы ни в чем не виноваты!

Знают, да. Поттер, считая меня трупом, выставил на всеобщее обозрение мои тайны.

— Почему же, виноват, — возразил я. — В пособничестве Темному Лорду. В убийстве Дамблдора. В укрывании Пожирателей смерти. В пособничестве убийству Чарити Бербидж. В убийстве… эх, да что уж перечислять!

Глаза Грейнджер сверкнули подозрительно ярко для того, чтобы списать это на эмоции или игру света.

— А что, Люциус Малфой безгрешен? — спросила она. — Его ведь оправдали!

Наивность героини войны меня рассмешила:

— Мисс Грейнджер… Сейчас ему можно инкриминировать только прошлогодний побег из Азкабана. За вторжение в Отдел тайн он отсидел почти все, Темный Лорд вытаскивал его за компанию с остальными. А последний год Люциус не выходил из Малфой-мэнора, да и вообще был лишен волшебной палочки. А если вспомнить, сколько раз он оказывал финансовую поддержку проектам министерства, то неудивительно, что у Люциуса полно друзей на всех уровнях.

— Все равно это прецедент!

Я ничего не ответил. Болтовня Грейнджер не раздражала меня, но и не вызывала желания дискутировать.

На суд я отправился прямо из больницы, даже не зная, где я окажусь потом: в камере Азкабана или же в старом родительском доме в Паучьем тупике. Азкабан, пожалуй, был предпочтительнее — даже самая холодная и сырая камера не вызывала воспоминаний.

Зал суда был полон. Я видел вокруг сотни любопытных взглядов, но ощущал только один: Гермиона Грейнджер просто впилась в меня глазами. Я всегда знал, что у нее гипертрофированное чувство ответственности. Наглядный пример синдрома отличницы.

Я был спокоен. Азкабан меня не пугал — с тех пор, как из него убрали дементоров, он превратился для меня в то место, где мне не придется думать о завтрашнем дне. А вот что делать на так называемой свободе? У меня никогда не было никаких планов на «после победы». Просто не было. Лили отомщена, и ее сын спасен. Мне больше нечего делать. Ах, мисс Грейнджер, кто же вас просил?

Суд прошел на удивление быстро. Были зачитаны показания Гарри Поттера, причем как прошлые (где он обвинял меня в убийстве Дамблдора), так и последние. Были перечислены свидетели, видевшие поврежденную руку Дамблдора и утверждавшие, что директор все равно протянул бы недолго (хм, интересно, а где они все были раньше?). Были даже найдены и приобщены к делу показания Альбуса Дамблдора 1981 года, в которых он утверждал, что я невиновен, и что у него есть этому серьезные доказательства. Потом Кингсли Бруствер начал задавать мне вопросы. Я честно признался во всех преступлениях, совершенных за Пожирательскую карьеру. Не отрицал, что до перехода на сторону Дамблдора в восьмидесятом году служил Темному Лорду добровольно. Подтвердил правдивость рассказа Поттера.

Судьи были в явном замешательстве. Еще бы, это же абсолютно беспрецедентный случай! Перед ними человек, виновный в убийствах и иных преступлениях, но совершавший их по приказу руководителя Светлой стороны! Я усмехнулся, глядя на их озадаченные лица.

Наконец Бруствер откашлялся и поднялся с места. Зал притих, ожидая оглашения приговора.

— Суд присяжных постановил, — читал Бруствер, — признать Северуса Снейпа виновным в убийствах, нападениях, утаивании местоположения скрывающихся преступников в течение многих лет. Об этом есть многочисленные свидетельства других Пожирателей смерти. При этом необходимо принять во внимание, что с 1980 года, несмотря на огромный личный риск, обвиняемый принял сторону Министерства магии, — здесь я фыркнул, — стал двойным агентом и совершал преступления по приказу Альбуса Дамблдора в целях конспирации. Об этом есть свидетельство Дамблдора, датируемое 5 ноября 1981 года и собственные воспоминания обвиняемого Снейпа, предоставленные им Гарри Поттеру и впоследствии переданные суду, и признанные последним подлинными. Таким образом, Северус Снейп может быть осужден только за преступления, совершенные в период с 1977 до 1980 года, по части из которых уже прошел срок давности…

Я внимательно слушал, стараясь не путаться в витиеватых формулировках.

— Таким образом, суд вынес приговор: шесть месяцев Азкабана в условиях общего режима с последующей полной реабилитацией. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит.

Толпа зашумела. Насколько я мог слышать выкрики, часть по-прежнему считала меня пособником Темного лорда и рассчитывала на мое пожизненное заключение. Зато другая часть прониклась рассказом Поттера, готова была перевести меня в ранг героя и сочла наказание несправедливым. А ведь по сути никто из них ничего не знает…

Итак, у меня есть полгода, чтобы решить, как я буду жить дальше. Если буду.

Не глядя ни на кого, я повернулся к конвоиру и вышел за ним из зала суда.

Через час я был уже в камере.

* * *

Несветлой памяти Беллатриса Лестрейндж рассказывала про Азкабан всем, кто готов был слушать. Я был не готов, но все равно узнал немало: крохотная комнатушка полтора на два метра, одновременно холодная и душная, каменная скамья вместо кровати, отвратительная еда два раза в день, отчаяние и страх, вызываемые дементорами…

Мои условия оказались иными: деревянная кровать с тонким жестким матрацем, стол, стул, трехразовое питание. Раз в неделю — душ. Мне даже были разрешены книги (подозреваю, что на выбор администрации Азкабана, но это лучше, чем ничего). За хорошее поведение разрешались прогулки во внутреннем дворе и переписка. Естественно, почта тщательно проверялась сотрудниками Азкабана, но я не заострил на этом внимания — писать мне было некому. А самое главное — никаких дементоров! Что ж, Поттер постарался, обеспечил мне полноценный шестимесячный отдых.

Впервые отведав тюремной похлебки (ничего, я ел и хуже) и послушав запирающее заклинание в исполнении тюремщика, я вновь остался один. В госпитале я не успел в полной мере насладиться покоем — рядом почти всегда были целители, авроры, журналисты, посетители в лице мисс Грейнджер, охрана, наконец. Зато теперь мне гарантировано полгода тишины.

Я выглянул в небольшое окошко, находящееся на одном уровне с моим лицом. Оно забрано крепкой решеткой, но при этом его можно открывать для проветривания. Я видел только серое небо и летящие снежные хлопья. Постаравшись, я вытянул шею и сумел посмотреть вниз, разглядев внутренний двор. Уже ноябрь. Несколько дней назад я лежал на больничной койке, всей душой устремившись на кладбище в Годрикову лощину.

Все эти годы, эти семнадцать лет, прошедшие со дня смерти Лили, я планировал умереть. От самоубийства в ноябре 1981 меня удержал лишь Дамблдор: он заставил меня поверить в мою необходимость. Но я знал, что как только я исполню свой долг, я погибну — та или иная сторона меня прикончит. И вдруг я выжил. Зачем? Что у меня впереди? Я больше не вижу перед собой цели. Работа? Но где я, с моей биографией, смогу работать? Несмотря на обещанную Министерством полную реабилитацию, я сомневаюсь, что хоть одна школа или больница примет зельеваром бывшего Пожирателя смерти. Но даже если примет: это не то, ради чего хочется жить. Семья? Хоть боль в душе, не проходившая семнадцать лет, исчезла, я не думаю, что найдется женщина, способная заполнить образовавшуюся на месте этой боли пустоту. Нет второй Лили на свете.

Может быть, оказавшись на свободе, мне стоит просто принять какое-нибудь из своих зелий? В Паучьем тупике остался небольшой запас Напитка живой смерти, у него большой срок хранения. Глотка достаточно для тихого безболезненного ухода…

Как ни заманчива была эта идея, что-то мне претило осуществить ее. Уж не то ли, что называют инстинктом выживания?

С этими мыслями я заснул, с ними же и проснулся.

Вместе с завтраком тюремщик принес письмо — естественно, распечатанное.

— Пока за вами нет нарушений, вам разрешается получать и писать короткие письма, — пояснил он.

С первого взгляда я понял, кто мне написал — многие учителя Хогвартса, увидев этот почерк, ставили «Превосходно», даже не читая работу.

Профессор Снейп, — было написано на листе пергамента, — надеюсь, что вы получите мое письмо. Насколько мне известно, вы имеете право на переписку. Мне очень жаль, что приговор не был оправдательным, но я не в силах что-либо изменить. Надеюсь на вашу скорейшую реабилитацию,

Гермиона Грейнджер-Уизли.

Я не понял смысла этой записки. Зачем было ее писать? Опять гриффиндорское чувство жалости к убогим и обездоленным? Не нужно оно мне! Я уже не в том возрасте, чтобы принять его за симпатию.

— Ответ писать будете? — спросил тюремщик, все еще стоявший у меня в камере. — Принести пергамент и перо?

— Нет, — сквозь зубы ответил я, смял записку и выкинул ее сквозь прутья решетки в открытое окно.

Тюремщик удивленно поднял брови, но ничего не сказал.

В целом, дни проходили не так уж плохо. Я читал книги, которые приносил мне тюремщик из библиотеки Азкабана (в основном это были приключенческие романы, где добро обязательно побеждало зло), в декабре получил право на получасовые прогулки. А перед Рождеством, к моему удивлению, тюремщик принес мне новое письмо от миссис (как оказалось!) Грейнджер-Уизли. В нем она поздравляла меня с праздником и интересовалась самочувствием.

— Ответа не будет, — сказал я тюремщику.

Мне было противно. Я не просил Грейнджер спасать меня, но готов поблагодарить, раз она на это рассчитывает. Она давала показания в мою пользу и даже купила мне мантию, в которой я был на суде и которую надену по выходу из Азкабана — покорнейше благодарен. Но теперь-то что ей от меня нужно? Хочет облагодетельствовать и потом гордиться добрым делом? Не выйдет! Гриффиндорцы только и ждут возможности покрасоваться, показать, какие они великодушные — оказывают помощь даже Пожирателям смерти. Но я не дам им возможности самоутвердиться за мой счет.

Однажды мне приснился странный сон: как будто я все еще директор Хогвартса, но Хогвартса времен моей юности. Я директор — и я же ученик шестого курса. Я враждую с Мародерами — и я же имею возможность наказывать их.

— Эй, Нюниус! — кричит мне Джеймс Поттер.

Я оборачиваюсь, но тут же оказываюсь в воздухе вниз головой. Из кармана выпадает волшебная палочка, которую Блэк тут же призывает к себе манящими чарами. В собравшейся толпе я вижу Лили, которая смеется вместе со всеми. Я-директор спустился с Астрономической башни, откуда только что упало мертвое тело Дамблдора, и наложил на Поттера заклятие Круциатус.

Внезапно появился Амикус Кэрроу — каким он был во время учебы в школе. С криком: «Грязнокровка в Хогвартсе!» он стал пытать Лили. Ее крик звенит в ушах, и я-шестикурсник и я-директор вместе бросаемся на Кэрроу. Мы пытаемся достать его, но он лишь смеется, вытягиваясь в росте и все больше возвышаясь над нами. Вдруг он превращается в Темного лорда.

— Так вот какова твоя верность, Северус? — прошипел он. — Нагайна, ужин подан!

Я закричал и… проснулся.

Сердце колотилось как сумасшедшее, на лбу проступила испарина, шрамы на шее, от которых меня не смогли избавить даже в Мунго, неприятно пульсировали. «Это ночной кошмар», — сказал я себе. Это просто ночной кошмар.

И все же мне повезло, что из Азкабана убрали дементоров.

Начало весны для меня ознаменовалось третьим письмом от Грейнджер. Тут уже я не выдержал и попросил у тюремщика письменные принадлежности. Ответ был коротким:

Я не нуждаюсь в вашей жалости.

Я надеялся, что Грейнджер обидится и отстанет, но не учел (или подзабыл) ее умение надоедать и добиваться своего любой ценой.

Это не жалость, — писала она в следующем письме. — Не хочу напоминать, но я спасла вам жизнь, и теперь чувствую ответственность за нее. При необходимости я готова оказать вам помощь, чтоб не получилось, что я спасала вас напрасно.

Что я и говорил: Грейнджер пытается потешить свое самолюбие, вытаскивая кого-то из ямы. Ах, спасла жизнь! Ах, готова помочь!

Я взял у тюремщика пергамент и написал:

Спасибо. Не нуждаюсь.

После этого писем больше не было, и я решил, что добился своего.

Два весенних месяца дались мне тяжелее, чем все предыдущие, начиная с укуса Нагайны. Похоже, моя психика все же не выдержала испытаний и начала мстить. Ночные кошмары преследовали меня, и окклюменция лишь ограждала сознание от лишних мыслей перед сном, но допускала в спящем мозгу яркие образы. Я не мог дождаться, когда выйду на свободу и смогу принимать зелье сна без сновидений.

В начале мая тюремщик вместе с завтраком принес мне мою почти новую мантию.

— Поешьте и переоденьтесь, — улыбнулся он. — Еще до обеда за вами придут.

И впрямь: в одиннадцать часов утра за мной пришел аврор, который вывел меня из здания тюрьмы и порталом переместил в администрацию Азкабана. Я был даже удивлен, насколько эта часть магической тюрьмы отличалась от той — здесь были самые обычные офисные помещения, напоминающие Министерство магии. Подписав и получив необходимые документы, а также свою волшебную палочку, я прошел по коридору к холлу, где меня поджидал сюрприз в виде Гермионы Грейнджер-Уизли.

— Доброе утро, профессор Снейп! С освобождением!

Я приподнял брови:

— Я уже давно не ваш преподаватель, да и не преподаватель вообще, миссис Грейнджер-Уизли. Не стоит обращаться ко мне «Профессор».

— Хорошо, не буду. Я лишь пришла узнать, не нужна ли вам помощь.

— Не нужна. Я вам уже сообщал это, — надеюсь, у меня неплохо получилось скопировать интонации Темного Лорда.

— Хорошо, — повторила Грейнджер, после чего вышла из здания и аппарировала.

На миг я удивился, но быстро пришел в себя: слава Мерлину, теперь я займусь своей жизнью.

Не буду рассказывать, как я устраивался первые дни после освобождения. Мне повезло: меня приняли на работу в аптеку в Косом переулке. Моей обязанностью было сортировать ингредиенты, раскладывать их по полкам на складе. «А ведь ты был директором Хогвартса, правой рукой Темного лорда, одним из сильнейших магов Британии! Не высоко падать-то?» — ехидный голос Лили явственно прозвучал у меня в голове. В этом не было ничего удивительного — все эти годы я часто мысленно разговаривал с ней.

Работа была нуднейшая — стоять за прилавком и подбирать ингредиенты для зелий было бы интереснее. Но она помогала мне скрыться от любопытных глаз. Честное слово, мне хватало общественного внимания по дороге на работу, когда я шел по Косому переулку! Люди смотрели на меня во все глаза, подталкивали друг друга, высовывались в окна, оборачивались мне вслед! Они вели себя так, словно… Словно у меня на лбу появился шрам!

Я работал с утра до вечера, лишь с коротким обеденным перерывом и без выходных. Не ради денег — зарплаты мне хватало, — а чтобы занять себя чем-нибудь. В свободное время я варил зелья: самые сложные, самые кропотливые. Или занимался консервацией ингредиентов. Четкое следование инструкциям, постоянный контроль того, что выходит из-под моих рук — это все помогало создать иллюзию нормальной жизни. Вечером я выпивал зелье и проваливался в сон без сновидений.

Так прошло несколько недель. А в середине июля произошло событие, которое изменило все.

Однажды утром, когда я еще не успел выйти из дома, в окно постучалась сова. Я был уверен, что это ошибка, но все же впустил ее. Сова протянула мне лапку с письмом, на котором черным по белому значилось: Северусу Снейпу. Я удивился, проверил пергамент на проклятия, вскрыл письмо и в первую очередь посмотрел на подпись. Минерва МакГонагалл?

Первый абзац письма был посвящен извинениям за все каверзы, которые она и ее подопечные строили мне во время года моего директорства. Во втором она просила прощения за наше немирное расставание, в результате которого мне пришлось спасаться бегством через окно. И наконец в третьем она приступила к объяснениям.

Дело в том, что Хогвартсу необходим преподаватель зельеварения. Профессор Слизнорт настоятельно попросил меня оставить ему только старших учеников — учить все курсы ему уже не под силу. Мои попытки найти второго преподавателя успехом не увенчались: желающих, конечно, хоть отбавляй, но ни у одного нет достаточного уровня компетентности для работы с детьми — а вы ведь не хуже меня понимаете, как важно заложить начинающему волшебнику крепкую базу знаний. Тогда Гермиона Грейнджер-Уизли…

Она-то там откуда?!

… предложила вашу кандидатуру. Я подумала, что это лучший вариант: ваша манера преподавания хоть и несколько своеобразна, но все же проверена годами. Остальные учителя сначала были в замешательстве, но все же согласились со мной.

Северус, право, я не знаю, как мы будем смотреть вам в глаза. Но даю слово, что никто вас ни в чем не упрекнет и не станет вспоминать о прошлом.

В надежде получить ваш ответ,

Минерва МакГонагалл,

Директор школы Хогвартс.

Неожиданное письмо заставило меня глубоко задуматься. Весь рабочий день я думал о внезапном предложении, да и три абзаца извинений, надо признаться, тронули. Вернуться в Хогвартс? Это единственное место на земле, где я когда-то был по-настоящему счастлив. Но теперь там поселились воспоминания о Темном лорде, который незримо присутствовал в школе позапрошлый учебный год. А еще я не мог представить встречу с коллегами: несмотря на все обещания МакГонагалл, я сомневался, что год лютой ненависти, а потом год столь же лютого раскаяния могут пройти бесследно. Реакции учеников, многие из которых помнят меня негодяем-директором, я не боялся. Уверен, что укротить класс мне по-прежнему по силам.

Иногда мне отчаянно хотелось согласиться, но потом вдруг я настраивался на решительный отказ. Я представлял себе древний замок, этот оплот магии и надежности — а в нем недоверчивые взгляды коллег. Я боялся — да, я просто боялся разочароваться.

Той ночью мне впервые за долгое время приснилась Лили. Нам снова было пятнадцать лет, мы сидели у речки в Коукворте. «Перестань дуться, Сев! — говорила она. — Оставь прошлое прошлому. Простись с ним и… забудь».

Спустя неделю я отправил МакГонагалл согласие на встречу для обсуждения условий моего рабочего контракта.

Хогвартс был прежним. Я не знаю, насколько замок был разрушен в последней битве, но сейчас ничего не напоминало о трагических событиях: картины висели на стенах, движущиеся лестницы приводили первокурсников не туда, зачарованный потолок мерцал над Большим залом — все было восстановлено прошлым летом, когда я валялся без сознания в Мунго. Даже шепот, который всюду меня преследовал, был знакомым — в год моего директорства я привык не обращать на него внимания.

С преподавателями мы поприветствовали друг друга довольно-таки натянуто: хоть никто, как и обещала Минерва, не высказывал мне претензий касательно моего последнего года в Хогвартсе, расслабиться в моем присутствии у них все же не получалось. Я не стал утомлять коллег и спустился в свои комнаты — те же, что занимал когда-то. Как все было знакомо, боже мой! Меня пронзило острое чувство тоски, и вновь закрались сомнения в правильности решения. Может, Напиток живой смерти все же лучше?

Два последних дня августа я провел у себя в комнатах, выходя лишь на завтрак, обед и ужин. Мало-помалу преподавательский состав привык к моему присутствию — все же мы долгие годы работали мирно. Некоторые мои бывшие ученики теперь наравне со мной сидели за преподавательским столом: Терри Бут, который преподавал нумерологию, и Гермиона Грейнджер, преподававшая маггловедение. Преподавателем защиты от темных искусств оказался бывший аврор Стивен Кингзман. Он хоть и поглядывал с подозрением (или у меня уже началась мания преследования, как у Грюма?), но молчал и даже поприветствовал меня рукопожатием. Минерва, несмотря на обязанности директрисы Хогвартса, продолжала преподавать трансфигурацию. Впрочем, вряд ли ей непривычно совмещать эти обязанности: Дамблдор был больше занят спасением мира, чем решением школьных проблем, а ежедневная рутина долгие годы лежала на плечах Минервы.

Первое сентября прошло безболезненно. Информация о моем назначении мелькала в газетах, поэтому ученики были готовы к тому, кого они увидят. Конечно, были и косые взгляды, и шепотки, но с этим я справлюсь. После первого же урока они и пикнуть не посмеют. Полагаю, наибольшей проблемой станет третий курс Гриффиндора: более старшие ребята помнят меня как строгого преподавателя зельеварения или защиты от темных сил (или и того, и другого). С первокурсниками и второкурсниками мы еще незнакомы. Но нынешний третий курс пришел в школу как в раз год террора: магглорожденных тогда не допустили (надо, кстати, проверить их базу знаний — они же поступали на второй курс экстерном), а чистокровные запомнили меня как покровителя Кэрроу.

Я взглянул на стол Слизерина. Учеников там было заметно меньше, чем за остальными столами: дети многих Пожирателей смерти покинули школу после падения Темного лорда. Даже некоторые отпрыски древних чистокровных семей, не связанных с Темным лордом, также предпочли домашнее обучение или заграничные школы. Я полагал, что они поступили правильно — в прошлом году в Хогвартсе их бы просто затравили другие факультеты, не разбираясь, кто виноват, кто нет. Теперь боль потери уже должна утихнуть, но все равно я не уверен в здравом разуме гриффиндорцев — придется за этим присматривать. В этом году на Слизерин попало всего четыре человека.

Однако есть кое-что, что не изменилось со времен Дамблдора.

— Скажите, Минерва, — произнес я, за ужином изучив расписание, — вы решили оставить школу без подземелий? Может быть, хватит ставить вместе уроки Гриффиндора и Слизерина?

МакГонагалл возмущенно воззрилась на меня:

— Северус, детей надо учить сосуществовать! Вы правы, между факультетами идет постоянное противостояние. Они должны уметь если не сотрудничать, то хотя бы не воевать!

Подумать только, МакГонагалл понадобилась целая война с Темным лордом, чтобы понять это! Почему же она никогда не делала ни малейших попыток приструнить своих Мародеров? Не пыталась научить их сосуществовать?

Я уже готов был ощутить застарелую обиду, когда понял, что этой обиды нет. Прошло. Отболело.

— Педагог с таким опытом как вы, Северус, — продолжала директор, — конечно же, справится с двумя факультетами. В конце концов, вы и раньше им преподавали.

— Безусловно, — пробормотал я.

Вот только тогда я был незыблемым авторитетом для Слизерина, а теперь и там, и там я вижу фамилии, представители которых погибли в последней битве.

— Наконец, — произнесла МакГонагалл, — у меня тоже сдвоенные уроки. И у Филиуса, и у Помоны, и у Рубеуса, и у остальных. Я не решилась на это лишь для Терри и Гермионы — боюсь, их опыта недостаточно, чтобы удержать враждебно настроенных подростков.

Грейнджер слева от меня тихонько хихикнула:

— Учитывая, что свой первый урок я проведу послезавтра, опыта у меня и впрямь немного. Это Терри уже второй год преподает.

— А что вы вообще здесь делаете, миссис Грейнджер-Уизли? — конечно, мне было бы проще называть ее по-старому, но во всем нужно соблюдать порядок. — Разве вы не должны сейчас наслаждаться жизнью молодой жены в объятиях супруга?

— Я буду уезжать домой на выходные, — сообщила мне юная коллега. — А в будние дни мы с Роном все равно не очень много времени проводим вместе.

— Вы же вроде работали в Министерстве? — припомнил я.

— Да, в Отделе регулирования и контроля магических существ. Но мне там не понравилось. Поэтому я решила вернуться в Хогвартс.

Я ничего не ответил и счел разговор оконченным, когда Грейнджер вдруг тихонько произнесла:

— Профессор Снейп… Если у вас будут проблемы с гриффиндорцами, скажите мне… Думаю, я смогу их приструнить…

Я холодно взглянул на нее:

— Полагаю, мисс Грейнджер, моего опыта будет достаточно, — я выделил ее фамилию в своих лучших традициях и с удовольствием увидел, как девчонка покраснела и потупилась.

Так и надо.

* * *

Когтевран и Пуффендуй. Гриффиндор и Слизерин. Робкие первокурсники, перед которыми достаточно эффектно взмахнуть мантией и произнести речь о красоте зелий, которую они, впрочем, все равно не поймут. Пятикурсники, до которых надо донести важность С.О.В. и переломить их глухое сопротивление. Третий курс, ожидающий меня, стоя с палочками в руках.

— Волшебные палочки убрать, — произнес я вместо приветствия. — Сегодня у нас исключительно теоретическое занятие.

Никто не пошевелился.

— Какое трогательное единодушие, — усмехнулся я. — Минус пятьдесят баллов с Гриффиндора и столько же со Слизерина. Потеряете еще столько же и получите наказание, если немедленно не уберете палочки.

Эта фраза сыграла роль детонатора. Класс взорвался криками:

— Предатель! Палач! Убийца!

С какой-то палочки сорвалось заклинание. Насколько я успел его разглядеть до того, как оно разбилось о мое невербальное Протего, это была детская Риктусемпра. Кто-то захотел увидеть, как я корчусь от щекотки?

— Молчать! — я наложил на класс заклинание немоты. — А теперь слушайте меня, вы все. Что бы вы не думали обо мне, что бы не рассказали вам ваши родители, сейчас вы находитесь в школе, а я, к вашему великому сожалению, учитель, назначенный директором МакГонагалл и одобренный остальными. В своем классе я требую строжайшей дисциплины и не потерплю непослушания.

В некоторых затуманенных гневом глазах постепенно начинал просматриваться разум.

— Зельеварение — предмет, требующий сосредоточенности, старания и максимальной концентрации, — продолжал я. — Поэтому я не допущу беспорядка в своем классе. Несогласные могут идти с жалобой к директору.

Я обвел взглядом класс. Большинство учеников потупилось, лишь пара гриффиндорцев упрямо смотрела на меня.

— Уберите палочки, — снова велел я. — И садитесь.

После небольшой возни лишь один гриффиндорец остался стоять с палочкой в руках.

Я подошел и снял с него заклятие немоты:

— Ваше имя?

— Роберт Браун.

Браун. Уж не родственник ли это несчастной гриффиндорки, растерзанной Сивым?

— Вашу палочку, мистер Браун. Ну же! Или я отберу ее силой.

Стиснув зубы, мальчишка почти швырнул мне свою палочку. Я спокойно взял ее и положил на учительский стол.

— Угомонились? А теперь слушайте: минус еще тридцать баллов со Слизерина. С Гриффиндора стараниями мистера Брауна — минус пятьдесят. Мистер Браун, подойдете после урока к профессору МакГонагалл и получите у нее свою палочку. Она же назначит вам наказание. А теперь, — я обращался уже ко всему классу, — откройте учебники и внимательно прочитайте первую главу.

Изначально план урока был совсем иным, но поведение учеников заставило меня на ходу менять его.

Я сел за стол и быстро написал записку МакГонагалл с кратким описанием произошедшего у меня на уроке и просьбой проверить палочку Брауна — не с нее ли слетело заклинание, — и в зависимости от этого назначить провинившемуся взыскание. Призвав домовика и передав ему записку и палочку — Браун горящим взглядом следил за моими действиями, — я встал перед классом.

— Итак, вы приступили к третьему году изучения зельеварения, — как ни в чем не бывало, начал я. — Вы должны знать, хоть я на это и не надеюсь, основы взаимодействия компонентов. Сегодня мы их повторим, а в качестве домашнего задания вы подробно опишете эти принципы в зелье старения.

Не знаю, почему я задал именно это зелье. Мне было отчаянно не по себе, и окончанию урока я был рад сильнее учеников. Я много раз сталкивался со скрытым и явным сопротивлением, но никогда еще ученики не пытались атаковать меня в моем же классе. И никогда еще мне не приходилось подавлять протесты учеников Слизерина.

Подумать только — все курсы приняли меня, пусть и без приязни. И лишь тот несчастный курс до сих пор меня ненавидит, несмотря на все хвалебные оды «Ежедневного пророка». Я даже могу понять слизеринцев, которые кричали мне «Предатель!». Но упрямство гриффиндорцев чересчур велико. Когтевран, а уж тем более Пуффендуй реагировали спокойнее, хотя и там пришлось давить бунт в зародыше.

Роберт Браун получил от МакГонагалл неделю ежевечерних отработок у Филча, а Пуффендуй неожиданно стал лидировать в общем зачете факультетов.

К концу сентября стало легче. Ученики смирились, я втянулся в работу, и жизнь покатилась по накатанной колее. Почти все было как раньше, но именно это «почти» не давало мне покоя.

Я скучал по Дамблдору. Мне не хватало его высокой фигуры в Большом зале, проводимых им собраний, наших с ним бесед за чашкой чая. Интуитивно я искал того, с кем мог бы обсудить последнюю статью в «Вестнике зельевара». Пикироваться с деканом Гриффиндора тоже стало неинтересно — теперь, когда нас не мирит Дамблдор. Сейчас я уже не мог понять, как когда-то сумел произнести убивающее заклинание…

Еще одним новшеством оказались ежедневные беседы с Грейнджер. Ей очень не повезло с местом за преподавательским столом в Большом зале: она сидела между мной и Трелони. О ее напряженных отношениях с прорицаниями знал даже Кровавый Барон, поэтому я совершенно не удивлялся, когда за столом Грейнджер просила что-нибудь передать меня, а не соседку слева. Потом однажды она посетовала, как трудно ставить оценки и назначать наказания тем, с кем пару лет назад делил одну гостиную и сидел рядом за обеденным столом. Я согласился — ведь я тоже прошел через это. Я не стал говорить, что в моем случае была еще одна трудность: я начинал с преподавания тем людям, которые были свидетелями моего унижения Мародерами, а иногда принимали в нем участие. В другой раз Грейнджер спросила, сколько времени у меня занимает подготовка к урокам. Я заверил ее, что это трудно и долго лишь первый год, а потом все идет по наработкам. Еще однажды она поинтересовалась у меня, где можно прочитать историю зельеварения. Видимо, тяга к знаниям с годами не проходила. Так постепенно короткие беседы стали обычным делом за трапезой.

Однажды конфликт между гриффиндорцами и слизеринцами вспыхнул сильнее обычного. Гриффиндорец Томас Тейлор напал на своего сокурсника со Слизерина прямо в холле. Дэвис яростно оборонялся, но к гриффиндорцу уже спешила подмога. Я выходил из Большого зала, когда увидел эту сцену. Четверо гриффиндорцев против одного слизеринца. В глазах у меня потемнело, и я вытащил палочку, чтобы утихомирить юных остолопов, когда все пятеро оказались политы водой с напором, как у хорошего брандспойта. Это Грейнджер опаздывала на обед и вошла в холл с другой стороны.

— Минус двадцать баллов со Слизерина! Минус пятьдесят — с Гриффиндора! — она пыталась говорить строго, но я отчетливо слышал в ее голосе испуг и огорчение. — Мистер Тейлор, мистер Гилл, мистер Уайт и мистер О’Нил, как вы смеете нападать вчетвером на одного?! Мне стыдно за факультет Гриффиндор!

На этот раз я четко разглядел слезы в ее глазах. Но судя по всему, только я. Ах, как ей жаль баллов Гриффиндора!

— Что до вас, мистер… — Грейнджер сделала паузу, ожидая, что слизеринец назовет ей свое имя, но Дэвис высокомерно промолчал, — вы спровоцировали нападение на себя, атаковав мистера Тейлора со спины заклинанием Слагулус Эрукто.

Вспомнив, что после обеда у шестикурсников Гриффиндора и Слизерина как раз зельеварение, я пожалел, что Дэвис не попал в цель — по крайней мере, я отдохнул бы от главного нарушителя спокойствия в моем классе.

— Надо было атаковать вас. В следующий раз я так и сделаю! — заявил слизеринец и, оставив профессора Грейнджер-Уизли в состоянии шока, быстро удалился в подземелья. То же самое сделали и гриффиндорцы, видимо, сочтя снятие баллов предательством.

Я услышал, как Грейнджер всхлипнула и сделала несколько шагов.

— Ох… — заметила она меня, наконец.

— Вам не хватает профессионализма, миссис Грейнджер-Уизли, — скрывая отвращение от ее слез, заметил я. — На праведном негодовании вы далеко не уедете.

И не обращая больше ни на что внимания, я поспешил на урок, опасаясь, что в отсутствие преподавателя эта компания может продолжить начатую драку.

Мне было неприятно. Меня покоробило поведение Дэвиса, напавшего, если верить Грейнджер (а в ее честности сомнений не возникало), со спины. Вывела из себя гриффиндорская четверка — хотя уж мне ли удивляться? Но хуже всех была Грейнджер, желающая показать: «Смотрите, какая я принципиальная, снимаю баллы с Гриффиндора, хоть мне их и жаль!».

Видимо, в моем лице проявилось что-то, от чего студенты весь урок сидели тише воды ниже травы. Или они просто жалели свои и без того уменьшившиеся в количестве баллы.

Неожиданно меня посетила мысль, от которой я чуть не расхохотался: раньше Грейнджер явно была на равных с гриффиндорцами, но теперь, после попытки навести порядок, ее причислят к предателям — Гриффиндор скор на расправу. Мы с ней оказались в одинаковом положении неприятия собственными факультетами.

За ужином Грейнджер сидела с таким несчастным лицом, что я стал опасаться, что она зарыдает прямо за столом. На всякий случай я поглощал пищу как можно быстрее, чтобы успеть поесть и удалиться. Но Грейнджер не была бы собой, если бы промолчала.

— Профессор Снейп… Что вы имели ввиду сегодня, сказав, что мне не хватает профессионализма?

— Ваши эмоции, — коротко ответил я, передавая МакГонагалл блюдо с запеченным картофелем.

— Вы имеете в виду, что я сильно волновалась во время… инцидента?

— И до, и после него.

Поняв, что от докучливой профессорши мне легко не избавиться, я растолковал:

— Вы слишком переживаете: вам жаль учеников, жаль снятых баллов, вам есть дело, что они подумают о вас…

— Неправда…

— В самом деле? — я поднял бровь. Под моим взглядом Грейнджер смутилась.

— Конечно, я разволновалась, но это потому что я впервые наблюдаю такую ситуацию с позиции преподавателя… Как это было отвратительно! Я разочарована в этих мальчишках… Ведь мы с ними приятельствовали, пили чай по вечерам…

Я не смог заставить себя ответить — я знал, о чем она думает. Чертов Поттер, конечно же, рассказал все своим друзьям. Разумеется, в прессе он тот случай не обнародовал — ведь ему бы пришлось публично признать, что его отец был не самой приятной личностью.

— Не валяйте дурака, профессор Грейнджер-Уизли. Это всего лишь ученики. Страх — единственное средство держать их в узде. Дружба с ними невозможна.

Грейнджер упрямо замолчала и уткнулась в свою тарелку.

После ужина я вышел из замка и в темноте прошелся до кромки Запретного леса. Уже глубокая осень, деревья совсем потеряли листву, того и гляди пойдет снег. Заканчивается октябрь.

В Хэллоуин я впервые за два месяца не вышел на завтрак — не было настроения кого-то видеть. И пользуясь тем, что было воскресенье, с самого утра аппарировал в Годрикову лощину.

Белое мраморное надгробие привычно шевельнуло что-то в душе. «Последний же враг истребится — смерть».

Лили Поттер. 30.01.1960 — 31.10.1981.

Единственная женщина, что-то значившая для меня…

Джеймс Поттер. 27.03.1960 — 31.10.1981.

Человек, который отнял у меня Лили, а потом не смог защитить ее…

Я вышел с кладбища и подошел к памятнику Поттерам. В прежние годы здесь бывало оживление, появлялись цветы и венки. А теперь все забыли эту дату…

Я наколдовал несколько белых роз и положил их к ногам Лили.

Весь день я бродил по деревне, даже впервые подошел к разрушенному дому Поттеров — никогда раньше я не решался на это. А вечером вернулся на кладбище.

Лили… Когда-то я сказал «Всегда» и по-прежнему уверен в этом. Я очень скучаю по тебе. Но теперь ты отомщена, а твой сын в безопасности — насколько только может быть в безопасности аврор. Я сделал все, что было в человеческих силах, чтобы искупить свою вину перед тобой — не полностью, конечно, полностью это невозможно. Недавно ты приходила ко мне во сне и сказала: «Оставь прошлое прошлому». Означает ли это, что ты простила меня? Мое прошлое — это ты, Лили. Без него у меня ничего не останется. Возможно, Напиток живой смерти был бы лучшим выходом… Нет? Я знаю, ты не одобришь. Я помню твое резкое отношение к самоубийцам. Хорошо, Лили, я не стану. Ведь тогда я не смогу увидеть тебя за гранью …

В тот момент, когда я хотел опуститься на колени перед надгробием, сбоку от меня мелькнула какая-то тень. Я резко развернулся, выхватывая палочку, но тут же понял, что тревога напрасна.

— Здравствуйте, сэр.

— Здравствуйте, мистер Поттер.

— Извините, я не хотел вам мешать…

— Я сейчас уйду. Дайте мне еще пять минут.

Гарри Поттер исчез также тихо, как и появился. Я вновь повернулся к надгробию.

Лили… Видишь, твой сын пришел тебя проведать. Он вообще-то хороший парень, и невеста у него хорошая. Гриффиндорский характер ведь не является недостатком в твоих глазах? Я оставлю вас. Покойся с миром, Лили…

Я погладил мраморное надгробие и развернулся. При выходе с кладбища я заметил Поттера. Он хотел что-то сказать, но я ускорил шаг и аппарировал. Через десять минут я был в своей комнате Хогвартса.

Но вечер для меня был еще не закончен. Я зажег длинную белую свечу, поставил на стол и долго смотрел на пламя, когда раздался стук в дверь. Удивленный, я открыл:

— Да, миссис Грейнджер-Уизли?

— Извините, профессор… Я только хотела узнать, у вас все хоро… э-э, ну, в порядке? — ни разу я не слышал, чтобы гриффиндорская отличница так мямлила. Она, похоже, помнит, что за день сегодня. — Просто вы ни разу не появились в Большом зале, и я подумала, вдруг что-то случилось… ну, с вами…

Окончательно смутившись, Грейнджер замолчала.

— Я в порядке, благодарю за заботу.

— Хорошо, тогда я пойду.

Покрасневшая до корней волос, Грейнджер удалилась быстрым шагом. Я вернулся к своей свече.

* * *

На следующий день все было по-прежнему. Казалось, вчера никто не заметил моего отсутствия, только Грейнджер кидала на меня обеспокоенные взгляды. Я почувствовал раздражение. О муже бы своем беспокоилась! Кстати… Вчера было воскресенье, и Грейнджер должна была находиться дома. Так откуда она знает, что я ни разу не вышел в Большой зал?

В дурном настроении я покинул завтрак, пересек холл, разнял зарождающуюся драку между двумя первокурсниками (Слизерин и Гриффиндор, вот так неожиданность) и вышел из замка. Холодный воздух помог мне прийти в чувство.

Конечно, после Хэллоуина я всегда бывал немного не в себе. Этот день вызывал слишком много воспоминаний, от которых обострялось чувство вины. После уничтожения Темного лорда оно слегка отступило, но вряд ли когда-нибудь исчезнет совсем. Теперь я даже не могу поклясться отомстить… Для чего я выжил?

Уроки, домашние задания, контрольные, отработки… Большой зал, кабинет, спальня… Все знакомо до боли. Может, не стоило возвращаться в Хогвартс? Наверное, надо было сразу после Азкабана переехать на другой материк и начать жизнь сначала. Может, тогда я нашел бы в ней смысл.

Так, с пустотой в душе и без цели в жизни я проводил время в Хогвартсе.

На рождественские каникулы в Хогвартсе осталось мало учеников — не более десяти человек с каждого курса. Как заметила Грейнджер за завтраком в первый день каникул, теперь на каждую школьную компанию придется свой преподаватель, а то и не один.

Я ожидал, что Грейнджер покинет Хогвартс сразу после завтрака, но она пришла и на обед.

— А что, домой вы не едете? — спросил я вместо приветствия.

— Нет, — отозвалась Грейнджер. — Может быть, ближе к Рождеству.

Но и в Рождество я увидел ее в Большом зале. Похоже, семейная жизнь дала трещину. Лично для меня это было неудивительно: Уизли совершенно точно был не тем спутником жизни, который бы удовлетворил постоянный интеллектуальный голод супруги.

После праздничного ужина ученики разошлись по своим гостиным, а учителя остались в Большом зале. На столе появились бутылки с эльфийским вином и огневиски, беседа стала оживленнее. Я позволил себе выпить виски, не забывая ухаживать за соседками по столу — профессорами МакГонагалл и Грейнджер. На мое счастье, Трелони сменила место и теперь что-то лихорадочно доказывала Роланде Трюк. МакГонагалл дискутировала с Флитвиком и Слизнортом, а Грейнджер засыпала меня вопросами. Я старательно рассказал ей все, что помнил о Виндиктусе Виридиане — зельеваре и директоре Хогвартса XVII столетия. Мы сошлись во взглядах на важность его научной деятельности, а на момент, когда МакГонагалл подала сигнал к окончанию вечера, спорили о его признании современниками. Выйдя вместе с остальными учителями из зала, я предложил Грейнджер проверить, кто из нас прав — у меня было немало книг по истории зельеварения, в том числе мемуары известных ученых. Мы спустились в мои комнаты, где продолжили научный спор. Меня охватило странное чувство единства — как будто мы с Грейнджер мыслим настолько одинаково, что понимаем друг с друга с полуслова. Последний раз я чувствовал нечто подобное в одиннадцать лет — когда только приехал в Хогвартс и понял, как это здорово, — быть собой, проявлять магию и не удостаиваться за это ругани.

В кабинете пылал камин, было жарко. Грейнджер сняла мантию, оставшись лишь в джинсах и рубашке с коротким рукавом.

— И все же Виридиан был не просто зельеваром! — Гермиона взмахнула рукой, отстаивая свою позицию.

— Если вы про книгу «Как наслать заклятие и защититься, если заклятие наслали на вас», то она вовсе не доказывает его способности к боевой магии.

В пылу спора я дотронулся до плеча Гермионы. Она напряглась на секунду, внимательно посмотрела на меня, но не отстранилась.

— Вы так думаете? Но у него были и другие труды.

— Например? — я ехидно улыбнулся. Я прекрасно помнил, что у Виридиана была еще пара книжонок в духе первой, но сомневался, что это известно Грейнджер. Но все же ученый спор увлек меня. Я подумал, что сильно недооценивал эту девушку.

Гермиона нахмурилась, потом посмотрела мне в глаза, но ничего не сказала. Я приподнял бровь, ожидая ее ответа. На секунду воздух будто загустел.

А потом, не отдавая себе отчета, я наклонился и поцеловал удивленно приоткрытые губы.

До самого утра мы больше не произнесли ни слова.

А утром, одевшись и собравшись, Грейнджер неожиданно сказала, глядя в сторону:

— Про… Профессор Снейп… Мне… не хотелось бы… чтобы вы думали обо мне как… о… распутнице… Просто у меня трудности в отношениях с мужем и это… от отчаяния…

— Я так и понял, мисс Грейнджер, не оправдывайтесь, — я и в самом деле не винил глупую девчонку. Всегда разумная, правильная и честная, она совершила ложный шаг.

Заметив, как нерешительно Грейнджер выглядывает в коридор, я молча наложил на нее дезиллюминационное заклинание. Почувствовав его, она обернулась ко мне, тихонько поблагодарила и выскользнула за дверь.

Я остался один. Так паршиво я себя уже давно не чувствовал. Что меня дернуло вчера? Напился, что ли? И девчонку столкнул с правильного пути. Она же теперь себе этого прелюбодеяния до смерти не простит. Да-а-а, профессор, ты мало того что Пожиратель смерти, так еще и развратник.

На завтрак я трусливо не пошел. Я был уверен, что Грейнджер там, готовая притворяться, что ничего не было, и не хотел видеть ее.

А ведь Темного лорда я никогда не боялся.

День прошел как в тумане. Я много лет избегал связей с женщинами, поэтому маленькое ночное приключение, которое для большинства мужчин прошло бы незамеченным, выбило меня из колеи. Я не думал, что этим предал память Лили — нет, сравнивать было просто невозможно! Но все же я находился под впечатлением от своего нелепого поступка.

Две недели я укрывался в своих комнатах — в кабинете или, когда начался семестр, в классе, выходя из них только для приема пищи. Грейнджер, к моему удивлению, неплохо владела собой и как ни в чем не бывало просила меня передать то или иное блюдо. При этом она предпочитала смотреть в сторону, перестала заводить за столом несерьезные беседы и вновь начала отсутствовать по выходным.

В какой-то момент я думал, что странная рождественская история отошла в прошлое. И — непонятно! — ощущал что-то похожее на огорчение. Но вечером девятого января Грейнджер вновь пришла ко мне.

— С днем рождения, профессор Снейп! Надеюсь, не прогоните.

Я изумленно смотрел, как она заходит ко мне в кабинет, кладет на стол празднично оформленную небольшую коробку и нерешительно поворачивается ко мне.

— Позвольте уточнить, — я с трудом подбирал слова, — вы напрашиваетесь ко мне… в друзья?

— Я просто поздравляю вас с праздником, — попыталась уклониться от ответа Грейнджер.

— Что ж, спасибо, — я был в таком замешательстве, что даже не распаковал подарок. — Э-э-э… хотите чаю?

Пока домовики сервировали стол, я лихорадочно пытался сообразить, зачем юная преподавательница маггловедения пришла ко мне. Версию, что она в меня влюбилась, я отмел сразу. В иной ситуации я бы подумал, что она шпионка, но, пожалуй, для этого уже поздно. Я взглянул на Грейнджер, наши взгляды встретились, и я понял, чего она ждет от меня.

В эту ночь мы были более разговорчивы.

— Гермиона, я бы хотел сразу расставить все по местам… — с некоторым трудом начал я. — Если ты ожидаешь серьезных отношений…

— Нет-нет, — было темно, но мне казалось, что я вижу решительный взгляд. — Я не имею на тебя матримониальных планов, более того, очень прошу, чтобы об этом никто не знал… Не спрашивай, зачем мне это, я и сама не знаю… Я не могу объяснить… — в голосе Гермионы явственно зазвенели слезы.

Я вновь испытал угрызения совести. Надо было выгнать девчонку. Пусть бы она обиделась, зато жила бы спокойно в верности мужу и не мучилась непониманием, отчего ее занесло на кривую дорожку.

— Муж меня совсем не хочет, — неожиданно призналась Гермиона. — Поэтому… мне даже не стыдно.

— И от обиды ты решила закрутить роман со своим профессором? — в темноте я смог произнести те вещи, на которые никогда бы не решился в другой ситуации.

— Я не решила… У меня мыслей таких не было до того самого момента, когда ты… в прошлый раз…

Мы замолчали.

Утром Грейнджер ушла опять под дезиллюминационным заклинанием. А вечером я пришел к ней.

Так началась наша связь. Мы встречались то у нее, то у меня пару раз в неделю. Свидания назначали, шепнув друг другу пару слов за ужином. Почти не разговаривали и не имели совместных планов на будущее. Днем, даже случайно оказавшись наедине в учительской, называли друг друга исключительно «профессор». На выходных Гермиона ездила домой. Я практически не вспоминал о ней, занятый подготовкой к урокам и проверкой домашних заданий. А когда Гермиона приходила ко мне поздно вечером, я думал, что в ее присутствии не ощущаю душевной пустоты.

Смысл жизни? Цель? Нет.

Просто попытка обмануть себя.

— Могла ли я представить это, когда предлагала МакГонагалл твою кандидатуру на пост преподавателя? — сказала Гермиона однажды ночью.

— Полагаю, да, — отозвался я, перебирая ее длинные вьющиеся волосы. — Ты ведь, можно сказать, преследовала меня.

— Нет! Просто я чувствовала вину за то, что так плохо думала о тебе. Что легко поверила в твою преданность Волдеморту. Несмотря на некоторые… нестыковки…

— Вот как? — мне стало интересно. Какие нестыковки, оставшиеся незамеченным для Темного лорда, обнаружила Грейнджер?

В темноте я не увидел, а скорее почувствовал, как вспыхнуло ее лицо.

— Тогда… после… Дамблдора… Гарри пытался догнать тебя и отомстить…

Как воочию я увидел пылающую хижину Хагрида, перекошенное болью и ненавистью лицо Поттера и его жалкие попытки проклясть меня.

— Если бы ты хотел, от Гарри бы ничего не осталось. Но ты даже не пытался захватить его в плен! Хотя я уверена, что Волдеморт был бы доволен…

Голос Гермионы сорвался. Я ничего не ответил — желания ворошить прошлое не было. И без того я только недавно (спустя полтора года после уничтожения Темного лорда!) перестал искать на предплечье черную метку.

Грейнджер тихонько засопела, а ко мне сон не шел. Да, эта связь, при всей ее нелепости, помогала заполнить пустоту: я до сих пор не мог привыкнуть, что мне не надо думать, как защитить кого-то или как преподнести информацию Темному лорду. В мирной жизни мне не было места — даже спокойные четырнадцать лет до возрождения Лорда я готовился к войне. Теперь я не строил планов, как искупить вину перед Лили — я уже сделал все, что мог. И даже Мародеров я вспоминал без ненависти — мертвым не мстят.

* * *

Я был занят составлением контрольной работы для четвертого курса, когда в дверь сильно постучали. Взмахом волшебной палочки сняв запирающее заклинание, я крикнул:

— Входите.

Я был уверен, что это кто-то из слизеринцев, не понимающий тему, пришел ко мне за консультацией. Тем сильнее я удивился, увидев на пороге Грейнджер. Мы договаривались встретиться в ее комнате, да и время еще раннее…

— Профессор Снейп! — выкрикнула она.

— Я вас слушаю, мисс Грейнджер.

Она быстро прошла в мой кабинет, который был ей прекрасно знаком, но не присела на диван, как делала обычно в ожидании, пока я запечатаю заклинаниями двери, а осталась стоять у стола. Ее щеки покраснели, а дыхание сбилось то ли от эмоций, то ли от быстрой ходьбы. Я почувствовал нарастающее возбуждение, но сдержался.

— Ваши слизеринцы совсем обнаглели, профессор, — Грейнджер пыталась говорить твердо, но получилось жалобно. — Только что Ховард с друзьями угрожали мне… — Грейнджер подавилась словами, а я напрягся. — Вы же знаете, после Рождества профессор МакГонагалл допустила меня вести семинары по трансфигурации… И вот им не понравились оценки…

— Не понимаю, почему вы обратились ко мне, мисс Грейнджер, — с растрепавшимися волосами и нервно закушенной губой она была невероятно соблазнительна. — Я давно уже не декан факультета Слизерин.

— Я ходила к Слизнорту, — Грейнджер раздосадовано качнула головой, и волосы пышной волной радостно запрыгали по плечам. — Он сказал, что, конечно, разберется и открыл новую коробку засахаренных ананасов.

Ховард — последний представитель древнего чистокровного семейства. Их семья предпочла переждать во Франции время с официального возвращения Темного лорда до его падения и никогда не выказывала неприязни к магглорожденным, но это не означает, что и впрямь не испытывала ее. Насколько я помнил Ховарда-первокурсника, он вполне разделял позицию нетерпимости в вопросах крови.

— А от меня-то вы что хотите? — несколько раздраженно повторил я вопрос.

Я хотел ее здесь и сейчас, и это выводило меня из себя.

Грейнджер взглянула на меня несколько обиженно:

— Ничего, профессор Снейп. Подумала, что вы должны знать, вы ведь по-прежнему любите свой факультет.

Грейнджер пошла к выходу, но на пороге обернулась:

— Кстати, профессор Снейп… У Слизерина после данного происшествия сильно сократилось количество баллов. Всем четверым я назначила отработку — о, не в своем классе, конечно, — но сомневаюсь, что они на нее придут.

Это был другой разговор. Из обиженной женщины Грейнджер вновь превратилась в преподавателя, нуждающегося в помощи более опытного коллеги.

— Я проконтролирую.

Через несколько часов я бесшумно вошел в ее комнату. Дверь была не заперта.

— Наконец-то. Я уж думала, ты не придешь.

Гермиона слабо улыбается в полумраке.

Рабочие вопросы мы оставили работе.

* * *

На Пасхальные каникулы Грейнджер вновь осталась в Хогвартсе.

— Рон даже не сделал вид, что хочет моего приезда. Видимо, мой брак обречен, — ответила она на мой вопрос в первый день каникул.

— Это было очевидно еще с момента вашего трудоустройства в Хогвартс, — отозвался я. — Счастливые молодожены не разъезжаются спустя несколько месяцев после свадьбы.

— Да, я уже тогда думала, что мы поторопились с решением, — Грейнджер понизила голос. — Думала, отдохнем друг друга, и все получится.

— Все и получилось, только совсем иначе, — констатировал я, заканчивая завтрак.

На самом деле предстоящий развод Грейнджер меня пугал. Я опасался, что став свободной, она попытается вывести наши отношения на новый, «официальный» уровень. Я же этого совершенно не хотел и твердо решил прекратить встречи в случае опасности.

Но время шло, а Гермиона не выказывала серьезных намерений.

На каникулах я проводил у нее каждую ночь — мне надо было занять часы, которые в будние дни были посвящены подготовке к урокам.

— Я вернулась в Хогвартс, потому что не нашла себе места за его пределами, — произнесла Гермиона однажды ночью.

Все наши беседы происходили в одно и то же время: в постели, когда мы были уже уставшие, но спать еще не хотелось.

— Вот как? — лениво отозвался я, изучая пальцами ее линию позвоночника.

— Да. Я же ничего не умею, кроме как учиться. А преподавание — это тоже учеба.

— А еще, полагаю, — я переместил руку ниже, — ты не можешь найти себе цель в жизни. Ты же не Поттер, который готов всю жизнь носиться по стране с волшебной палочкой наголо, и не Уизли, который хочет спокойный режим дня и стабильный доход. Ты стремишься к великим свершениям.

— Ну, обучение маггловедению великим свершением не назовешь, — возразила Гермиона, поглаживая меня по плечу и мягко проводя пальцами по шрамам на моей шее, — но в целом ты прав. Стабильность меня не привлекает.

Закончились Пасхальные каникулы, и начался самый напряженный период в учебном году: контрольные точки, закрытие пробелов в знаниях, консультации и подготовка к экзаменам.

— Я никогда не думала, что учителя так трудятся, чтобы дать нам знания, — устало выдохнула Грейнджер однажды вечером в учительской, закончив готовить расписание своих консультаций. Она прикоснулась к пергаменту волшебной палочкой, и квадратики засверкали разными цветами. — Готовят для нас контрольные работы, чтобы нас же подготовить к экзаменам.

Я усмехнулся, Флитвик рядом со мной хихикнул.

Общее мнение выразила МакГонагалл:

— С вами, мисс Грейнджер, у нас таких проблем не было. Вы сами могли подготовить к экзаменам кого угодно.

Грейнджер рассмеялась и стала похожа на себя в школьные годы.

— Для Рона и Гарри я только составляла расписания подготовки. До сих пор не понимаю, почему они не делали этого сами!

— Потому что у них не было и нет вашей старательности и точности. Зато у них много других прекрасных качеств, — улыбнулась МакГонагалл, явно чувствуя гордость за своих учеников.

Я хотел отдать директрисе свое законченное расписание консультаций, когда с кресла поднялась Трелони. Что ей тут надо, когда все учителя заняты подготовкой к экзаменационному периоду? Я до сих пор очень настороженно относился к предсказательнице и старался не пересекаться с ней.

— Старательность и точность приведут к беде, — заговорила Трелони своим излюбленным потусторонним голосом, — а честность совершит бесчестный поступок. Все сделает тот, от кого этого не ждут!

В учительской воцарилась тишина. Сибилла Трелони последние годы стала употреблять меньше хереса, что благоприятно сказалось на ее адекватности. И тут такое заявление?

— Не верьте идеалам! — зловеще закончила Трелони и, покачиваясь, вышла из учительской.

Изумление преподавателей, казалось, можно потрогать руками. Первой пришла в себя МакГонагалл:

— Ох, Сибилла… Опять ее на предсказания потянуло. Мало ей перед учениками Всевидящее Око изображать?

Учителя рассмеялись. Я окончательно пришел в себя, когда увидел лицо Грейнджер: напряженная, она пыталась смеяться вместе со всеми. Дементор, я научу ее, что не надо улыбаться, если не получается, это только сильнее привлекает внимание.

— А я не понял, почему она именно сейчас решила нам что-нибудь предсказать? — Терри Бут редко говорил, но тут он развеселился. — Это с намеком на Гермиону?

Грейнджер побледнела и не нашлась с ответом. Я решил прийти ей на помощь:

— А может, на вас, мистер Бут? Вас профессор Трелони видит реже.

Очередной взрыв смеха успокоил Грейнджер. Она улыбалась более натурально, когда Бут парировал:

— Нет, все-таки на Гермиону. Как там было? «Все сделает тот, от кого не ждут»? Какие это страшные тайны ты скрываешь, Гермиона?

— Не знаю. Спроси у Трелони, — Мерлин, это было почти естественно.

Еще один взрыв смеха.

— Я ужасно не хочу, чтобы кто-то знал о наших отношениях, — объясняла Гермиона мне свой испуг той же ночью. — Нет, я понимаю, что никто не поверит в бред Трелони, но тут она попала в точку.

— Тебя совесть мучает, — отозвался я. — А Трелони здесь вовсе ни при чем.

Отгремел праздник Второй годовщины Победы, наступило лето, начались и закончились экзамены. Ученики покинули школу — на целых два месяца в замке воцарится тишина. Учителя тоже собирались разъезжаться. Я шел из теплиц, где набрал ингредиентов, когда увидел, что за Гермионой прибыл ее муж.

Я не видел Рональда Уизли со дня укуса Нагайны. С тех пор он возмужал, черты лица стали более твердыми. Я вспомнил его родителей: вероятно, Рон с детства привык, что все домашние дела совершаются как бы сами собой, без участия мужчины. Хороший честный и спокойный парень, зачем выбрал себе в жены неуемную Грейнджер? Ей же всегда нужны новые цели, новые вершины для покорения…

Проходя мимо, я спокойно поздоровался с Уизли, краем глаза поймав напряженный и жалобный взгляд Грейнджер. О Мерлин, она же сама себя выдает!

Я покинул Хогвартс на летние каникулы: раз уж я остался жить, надо привести свой дом в порядок. Косметический ремонт и генеральная уборка, обновленная мебель и расставленные по темам книги занимали меня круглые сутки в течение двух месяцев. Мой день был полностью заполнен — большего мне не требовалось. К моему удивлению отремонтированный посветлевший дом перестал вызывать неприязнь. Теперь здесь хотелось жить.

В предпоследний день августа я вернулся в Хогвартс. Все учителя уже приехали с отпусков, я оказался последним. За ужином я первый раз с конца июня увидел Грейнджер.

— Добрый вечер! — радостно поприветствовала меня она.

Я кивнул. Мне было сложно представить наши отношения после летнего перерыва. Возможно, я ее вообще больше не интересую.

— Как прошло лето? — как ни в чем не бывало спросила Грейнджер.

— Насыщенно, — отозвался я, наполняя тарелку. — В ремонте и домашних хлопотах.

— А я уже давно вернулась в Хогвартс. Сразу, как закончился бракоразводный процесс, — сообщила Грейнджер.

— Вас поздравить или утешить? — поинтересовался я.

— Ни то, ни другое, — и, серьезно глядя на меня, Грейнджер добавила: — Я не думаю, что пока я живу в Хогвартсе, моя жизнь изменится.

Что ж, она объяснила свои намерения яснее некуда.

— Вообще-то, — улыбаясь, сказала МакГонагалл с другой стороны от меня, — профессор Грейнджер вернулась в Хогвартс не сразу после развода, а лишь после получения двух-трех предложений руки и сердца.

— Ну что вы, мэм, — захихикала Грейнджер. — Это же несерьезно.

Я поднял брови:

— Предложение руки и сердца — это несерьезно? В прежние времена, помнится, вы не были столь легкомысленны.

МакГонагалл открыто рассмеялась:

— Гермиона хочет сказать, что к ней приходили с деловыми предложениями. Те, кому для положения в обществе нужен брак с приличным человеком, и героиня войны тут вполне подойдет.

— О, вот как? — надо же. Не припомню такой моды раньше. — А что же взамен?

— Чего только мне не предлагали, — весело отозвалась Грейнджер. — И деньги, и связи в Министерстве магии. А один даже угрожал, что убьет меня в случае отказа.

— И вы не испугались?

— У меня иммунитет, — отшутилась Грейнджер, хотя я видел, что ей неприятно. — Меня обещали убить даже ученики в этой самой школе, не говоря уж про Пожирателей смерти.

Я вспомнил инцидент с Ховардом весной. Однако Грейнджер вышла из той ситуации без моей помощи!

— В этом мы с вами схожи, мисс Грейнджер.

В тот же вечер я пришел к ней.

А еще через четыре дня ее не стало.

Гарри Поттер хранил молчание. Северус Снейп, и без того не отличавшийся идеальной осанкой, сгорбился еще больше. Он казался спокойным, лишь стиснутые в замок кисти рук выдавали напряжение. В гробовой тишине кабинета было слышно только сдавленное дыхание двух взволнованных людей да тиканье часов. Обе стрелки показывали на двенадцать. За наколдованными окнами давно воцарилась ночь.

— Я не верю вам, — сказал, наконец, Гарри Поттер. — Я не верю, что Гермиона могла так поступить. Она очень честная… была.

— Не верьте, — Снейп даже не пошевелился, лишь сильнее сжал руки. — Я все рассказал вам, как есть.

— Видите ли, сэр, — аврор Поттер произнес это без язвительности, с легкой печалью, — трудно верить человеку, который годами водил за нос Волдеморта.

Снейп сделал движение, как будто хотел пожать плечами.

— Я уже говорил вам сегодня, Поттер: за прошедшие годы вы ничуть не поумнели.

Аврор никак не отреагировал на подколку.

— Я слишком шокирован, — негромко произнес он. — Еще сутки назад моя лучшая подруга была жива. Я не успел свыкнуться… и вы говорите о ней такие вещи… — Гарри низко опустил голову.

— Придите в себя, Поттер, вы же аврор и герой, — выплюнул Снейп. — И решите, отпускаете вы меня или нет.

Гарри посмотрел ему в глаза и с тихой яростью произнес:

— Я задерживаю вас до выяснения обстоятельств. Завтра придет подробный отчет из Мунго о причинах смерти, из отдела криминалистики обо всех магических и физических следах… И я не верю вашему рассказу. Уж больно спокойно вы обо всем говорили!

Снейп встал со стула и поглядел на своего бывшего ученика непроницаемым взглядом:

— Я просто умею владеть собой. Ведь я, как вы точно подметили, годами водил за нос Темного лорда.

Камеры для задержанных находились прямо в Министерстве магии, на одном этаже с авроратом. Едва услышав за спиной щелчок замка, Северус опустился на широкую деревянную скамью, накрытую матрацем, и спрятал лицо в ладонях. Гермиона Грейнджер… Светлая, наивная девочка, невесть по какой причине спутавшаяся с бывшим Пожирателем смерти… Что же с ней случилось? Кому она могла помешать? Или это все какая-то роковая случайность?

Аврор, пришедший на следующий день, нашел подозреваемого Снейпа сидящим на скамье. Грубые простыни были не расправлены, из чего аврор сделал вывод, что подозреваемый даже не прилег всю ночь.

— На выход, — приказал он.

Снейп молча подчинился.

В кабинете для допросов он вновь увидел Гарри Поттера. Глаза молодого аврора покраснели — похоже, он всю ночь провел без сна.

— Судя по всему, в гибели Гермионы нет ничего криминального, — Поттер судорожно вздохнул.

Снейп вздрогнул:

— Вы получили отчет из Мунго?

— Да, — Поттер развернул свиток пергамента. — Как было ясно ранее, причиной смерти стало отравление. Но после более детального исследования обнаружилось, что Гермиона незадолго до… — судорожный вздох, — поела конфет, которые подруга ей привезла из Африки. В ее комнате нашли вскрытую коробку. И хотя срок годности еще не истек, видимо, при транспортировке были нарушены условия хранения. Плюс экзотические ингредиенты… В общем, это вызвало банальную аллергию…

Снейп, несмотря все свое самообладание, покачнулся на стуле и прикрыл глаза. Волшебники уже давно изобрели сыворотку, исключающую саму возможность аллергической реакции. Изредка у магглорожденных все же случались проявления, но все они легко и навсегда убирались. Как же могло произойти такое роковое совпадение?

— Видимо, она шла ко мне за противоядием, — Снейп сам не узнал своего голоса, настолько глухо он звучал.

— Да…

В полной тишине прошло несколько минут. Молчание было нарушено Гарри Поттером:

— Скоро сюда придет Квентин Дож и подпишет приказ о вашем освобождении. И… я хочу спросить: то, что вы мне вчера рассказали — правда? Гермиона в самом деле так поступила… с Роном?

Снейп криво усмехнулся:

— Да, Поттер. Это правда. Если хотите, я отдам вам свои воспоминания.

— Увольте, — на лице Поттера мелькнула гримаса отвращения.

— Вы хотите попросить меня соблюсти тайну, чтобы не порочить Гермиону, — Снейп не спрашивал, а утверждал. — Я согласен.

Казалось, то, что Снейп назвал его подругу по имени, окончательно убедило Гарри в правдивости его рассказа. Силы окончательно покинули аврора:

— Я ненавижу вас, — прошептал он, откинувшись на стуле. — Вы совратили Гермиону, сбили ее с пути! Что вы с ней сделали, что она решилась на такое?!

Снейп вздохнул:

— Я ничего не делал, Поттер… А вам пора бы понять, что в жизни не всегда бывает ясно и очевидно. Я надеялся, что ваш опыт владения Дарами смерти и общение с Дамблдором чему-то вас научит, но вы продолжаете делить мир на черное и белое… В одиннадцать лет вы записали меня в темные маги за снятие баллов с Гриффиндора — причем заслуженное снятие! Позже, уже более обоснованно — за убийство директора. Хотя Гермиона заметила, что в ту ночь я мог бы без труда доставить вас Темному лорду, но не сделал этого. Узнав же правду, вы выставили меня святым. Теперь я для вас вновь потемнел. Черное и белое — полутонов вы не видите. Ваша мать была такой же…

Крупная дрожь пробежала по телу Снейпа, и он замолчал.

Полчаса спустя он вышел из аврората.

Больше Северуса Снейпа никто не видел. От британских зельеваров, посещающих международные конгрессы по всему миру, стало известно, что он живет в Канаде и ведет активную научную деятельность, но из-за его катастрофической нелюдимости никто ни разу не общался с ним в приватной беседе и ничего не знает о его обыденной жизни.