Акты раскаяния (джен)

Нарн горел. Или нет, не горел. Задыхался.

Лондо стоял у подножия дворца Кха'Ри, прикрывая глаза, а вихри пыли кружились вокруг него, как дервиши. По какому-то странному стечению обстоятельств этот смерч не касался его, и ветер, который должен был бить в лицо, ощущался лишь лёгкой, почти успокаивающей прохладой.

Где-то вне поля его зрения кто-то плакал, и от этих неприятных рыданий его сердца сжались. Он шагнул было в сторону источника звука, но ноги не слушались, и, опустив взгляд, он вспомнил, почему.

Ну, конечно. Он не мог пошевелиться. Никогда. Всегда в ловушке, всегда по горло в чем-либо: в обязанностях, ответственности, страхе…

На сей раз это была галька, целая гора круглой, гладкой, красноватой гальки. Вполне объяснимо, учитывая, что осколки камней все еще падали с неба. Гора достигла только колен, и это его немного удивило, потому что ноги были на удивление тяжелыми, несмотря на такой незначительный вес.

На секунду он подумал, что смог разглядеть назревающую метафору. По счастью, ветер, трепавший его мундир, оказался весьма своевременным отвлечением. В любом случае было трудно сосредоточиться, когда вокруг с грохотом падали камни и звенели крики раненых.

Или… нет, не крики. Смех. Скорее всего, его собственный. Хриплый смех, что заполнял его голову, определенно принадлежал ему.

Но это странно. Ему было совершенно не до смеха, и, к тому же, он даже рта не открывал. Но, тем не менее, он смеялся, и это удивительно совпало с прикосновением к его плечу чьей-то руки, облаченной в белое и золотое.

— Ах, Моллари! Разве это не чудесно?

Радостный Картажье устремил на него взгляд больших черных глаз, покачивая головой и явно пребывая в хорошем настроении.

— Да, вижу, ты разделяешь мою радость. Что за момент, а? Что за зрелище! Смерть, рожденная в огне! Если есть картина, столь же прекрасная, как эта, то пусть художник шагнет вперед и я дам ему столько золота, сколько весит он сам! Ты хоть раз в жизни видел что-нибудь подобное?

«Да, — хотелось ему сказать. — Видел тысячу раз, в тысячах снов». Но голос, казалось, исчез вместе со смехом, поэтому он смог только молча кивнуть: «да» и потом — «нет», так как слишком поздно осознал, каким должен быть правильный ответ.

— Надо же, мы определенно потеряли дар речи, да?

Картажье опасно улыбнулся, поджав губы.

— Лучше бы тебе вспомнить о манерах, знаешь ли. Я не терплю грубости. Или… — он нахмурился, — может, ты не Моллари?

«Конечно, это я, Ваше Величество», — хотелось ему ответить, а потом выцарапать эти глаза собственными ногтями. Но вместо этого он только молча моргнул.

И он подавил это желание. Его руки дрожали, но не от страха.

— Что ж, если ты не Моллари, то кто же? Тебя здесь быть не должно, верно? Тебе это всего лишь снится. — И он злобно хихикнул. — Это не твой сон, кстати, ты просто его украл. Ты ведь знаешь об этом? Ты просто воплотил его в реальность и теперь не имеешь права смотреть этот сон… Не имеешь права…

— ЗАТКНИСЬ! Заткнись, ты, омерзительное чудовище…

Он закричал, чувствуя, что его сердца разрываются и кровь вскипает в жилах, в то время как Картажье завизжал в неистовом контрапункте.

— Да как ты смеешь оскорблять своего бога, ты, неверный предатель!

Картажье вытянул руки, и пальцы, унизанные камнями, царапнули его горло.

В отчаянии он отшатнулся, но только для того, чтобы снова увязнуть по грудь в камнях.

Но в этот раз буря его не пощадила. Вихри вращались вокруг головы, наполняя рот, глаза и уши пылью, а галька продолжала падать, только это уже была не галька, а глаза. Нарнские глаза, круглые и гладкие, алые и живые глаза, и они всевидяще смотрели на него.

Почему он здесь? Что сотворил он с этим местом?

Пыль ослепляла его. Он ничего не видел.

Он был На'Тот, глядевшей, как падает небо, непокорно кричащей в лицо смерти.

Он был Г'Каром, израненным, измученным пытками, все еще запертым в тюремной камере, все еще несущим бремя своего мира.

Он был Картажье, и в его глазах отражались отблески того огня, которому он собирался предать их планету.

Он был Виром, охваченным ужасом в момент, когда вытащил иглу.

Он был Лондо Моллари, прислужником Рифы, который предал свои мечты ради обещанной славы.

Он был Лондо, который смотрел на все это из иллюминатора флагманского крейсера: крики, пламя, игла, бич, камни, глаза, смерть…

Кто был… есть ли хоть что-то достойное…

* * *

— Свет!

Он резко сел, запутавшись в одеялах, и отчаянно попытался освободиться. Он был весь в поту, и простыни тоже промокли, сердца бешено стучали в груди, как будто он несколько часов дрался на дуэли. Все еще сонный, он пытался понять, где находится.

Великий создатель. Как же плохо.

Кровь шумела в ушах, и он заставил себя дышать медленнее, втягивая воздух через стиснутые зубы и выдыхая его обратно. Боги, почему здесь так адски жарко? Неужели этот проклятый нарн опять включил отопление?

Все еще дрожа, Лондо опустил ноги с кровати, встал и практически вслепую побрел в ванную. Врезался во что-то твердое и тяжелое — вероятно, кресло, промелькнуло у него в голове, — и с громким треском уронил его на пол. Сам он успел схватиться за дверь и устоять, потом, наконец, добрался до ванны и повернул кран.

Лондо плеснул водой в лицо и наслаждался некоторое время ее прохладой и шелковистостью. Но потом реальность заявила о себе, и он почувствовал озноб. Проклиная себя за то, что не накинул халат, он торопливо вытерся и потянулся за бокалом, который налил заранее. Его координация все еще была далека от совершенства, и, все еще неловкий после сна, он-таки выронил его на пол.

Когда бокал ударился о плитки пола, начался кашель.

Он был хуже, чем раньше, более яростный, как будто его тело решило сообщить о чем-то насильно. Он вцепился в ванну, и что-то мокрое и крупное лопнуло в груди, заставив его содрогнуться на мгновение в беспомощном рвотном позыве. К счастью, приступ немного ослабел, и через несколько мгновений он почувствовал, что снова может дышать.

Лондо прополоскал рот и вымыл руки, находя успокоение в этих механических действиях, требующих так мало усилий. Сон все еще таился где-то на грани сознания, и образ На'Тот, гниющей в темной камере, снова всплыл в его памяти.

Боги дорогие, как же им вытащить ее оттуда?

Осторожно ступая между осколками стекла, он вернулся к двери и потянулся к ручке, чувствуя, что пальцы онемели. Надо и впрямь показаться доктору Франклину, подумал он, выпрямляясь, чтобы облегчить боль в легких. Ну да, он каждый раз говорил это себе, когда это случалось, — а случалось это с тревожной регулярностью, — но только для того, чтобы потом позабыть про это.

К тому же он провел достаточно времени в медлабе после того памятного проклятого сердечного приступа, чтобы запомнить это до конца своих дней. Две безумные недели вынужденной неподвижности, регулярно прерываемой несносными проверками Франклина, да еще без отвлечения в виде нормальной пищи! Мысль о том, чтобы снова пройти через это, даже всего на час, была настолько невыносимой, что он в который раз решил не обращать внимания на неудобство.

Лондо потер глаза с намерением встать и подумать о том, как вытащить На'Тот из тюрьмы. Да и вряд ли ему удастся снова заснуть этой ночью.

Он вернулся в спальню, задумавшись так сильно, что лишь через пять секунд заметил нарна, который сидел на его диване, прямой как палка.

* * *

— Свет!

Сдавленный шёпот и тяжёлое дыхание пробудили Г'Кара из полудремы также быстро, как любой крик.

Секунду спустя он уже сидел и судорожно тянулся за оружием, а потом услышал глухой удар, последовавший за стуком дерева о дерево. Еще через несколько мгновений он ворвался в спальню Лондо, весь на адреналине... и, когда увидел то, что там творилось, на мгновение растерялся.

Лондо нигде не было видно, хотя кровать выглядела так, будто он только что в ней спал, и единственным признаком беспорядка было опрокинутое кресло рядом с тумбочкой. Дверь в ванную была закрыта, что было необычно, учитывая, что у Лондо была странная привычка оставлять всё нараспашку. Возможно, подумал Г'Кар слегка злорадно, это было пережитком прошлых дней. Он хорошо помнил те времена, когда опьянение или похмелье были двумя единственными состояниями, в которых пребывал Лондо. И в обоих случаях открытая дверь в ванную ночью могла предотвратить некоторые… неловкие ситуации. Мысль о том, как пьяный Лондо врезается в дверь в темноте, всегда его забавляла.

Звон бьющегося стекла вывел его из задумчивости. Г'Кар мгновенно прижался к стене, вцепившись одной рукой в оружие, а другой — в полированную медную ручку двери. Сделал глубокий вдох, почти приготовившись ворваться, но потом услышал…

…кашель. Приглушенный, но определенно идущий с той стороны двери.

Г'Кар удивленно замер, прижав ухо к двери, и отпрянул, когда кашель яростно усилился, а потом перешел в странные сдавленные звуки. Он потряс головой в немом изумлении. Несмотря на все свои шутки о пьяном Лондо, он на самом деле не мог представить его в таком…

К тому же, и теперь он вспомнил об этом, они не пили алкоголь в этот вечер и даже почти ничего не ели. Вместо этого они ужинали в молчании, за исключением тех моментов, когда рядом не было слуг, и тогда они вполголоса разговаривали о На'Тот. Лондо весь вечер был необычно тихим и ел без аппетита, и в этот раз Г'Кар воздержался от комментариев на эту тему.

Г'Кар убрал руку от засова и, осторожно ступая, вернулся и сел на диван.

Он знал, что лучше всего было бы просто уйти. Очевидно, что на Лондо никто не нападал, так что ему не было смысла здесь оставаться. Но, прислушиваясь к звукам из ванной и к тишине, которая воцарилась за дверью, он понял, что не сможет просто так уйти. Даже хуже, он осознал: по каким-то неясным причинам ему и впрямь — будь он дважды проклят, — было жаль Лондо Моллари.

Так что, когда дверь, наконец, со скрипом распахнулась, и бледный, помятый Лондо вышел, Г'Кар все еще был на месте.

— Кто… Г'Кар? Во имя всех богов, что ты?..

Это была короткая вспышка гнева, сопровождаемая яростной жестикуляцией. А потом это все исчезло, и Лондо успокоился, остановившись возле стола и прижав руку к лицу.

— Великий создатель, Г'Кар. — Рука бессильно упала, и с этим жестом как будто исчезли и все остатки его бравады. — Ты меня напугал.

Г'Кар понимающе опустил взгляд.

— Я услышал твой крик и пришел проверить, все ли в порядке. Потому что, насколько я знаю, какой-нибудь наемный убийца вполне мог пробраться через стену и покрошить тебя на мелкие… кусочки.

Край его рта скривился в улыбке, когда он подумал о «кусочках» центаврианина и том, сколько их пришлось бы отрезать.

Лондо тоже выдавил улыбку.

— Тебе бы это понравилось, да, Г'Кар? По крайней мере, если бы они начали с… э-э… самых ненужных частей? Раз уж мне суждено стать императором, то какая разница, если я лишусь одной или двух, хм?

Лондо добрался до края постели и осторожно сел, улыбка его стала виноватой, а потом превратилась в гримасу.

— Я не хотел тебя будить. Это был просто… — он вздохнул. — У меня просто был…

— Кошмар, — закончил за него Г'Кар. Теперь ему все стало ясно. — Мне это знакомо.

Если это высказывание и удивило Лондо, то он не показал этого. Вместо этого он просто кивнул, и в глазах его промелькнуло смирение.

— Да. Действительно, тебе это должно быть знакомо. И очень хорошо.

Он сделал глубокий и дрожащий вдох, в то время как Г'Кар сел прямо, явно заинтригованный его словами.

— Мне снилась… бомбардировка Нарна.

Г'Кар вздрогнул, опешив от такой неожиданной откровенности. Больше рефлекторно, чем осознанно, его разум придумал циничное замечание, а внутренний хищник подобрался, готовый к нападению. Но в последний момент что-то его остановило.

Лондо выглядел… потрясенным. Даже уязвимым. Его пухлые щеки были бледны, и Г'Кар заметил, что он с трудом сглотнул, будто пытаясь сдержать что-то. На мгновение у него возник бессознательный порыв спросить, все ли с ним в порядке. Он уже открыл рот, чтобы произнести эти слова, но потом осознал с отвращением, что именно делает. Ба, этот центаврианин нуждается в его защите, но не в сочувствии. К тому же, даже если он осмелился бы задать этот вопрос, то никогда бы не сделал это прямо.

И все-таки, когда он, наконец, ответил, в его голосе прозвучал мягкий сарказм.

— Если честно, Моллари, я думал, что твой момент славы в глазах Центаврианской республики вызывает более приятные сны.

Он замолчал, обнаружив, что у него нет сил для продолжения их обычной словесной пикировки. Осунувшееся лицо Лондо вряд ли способствовало принятию этого решения; взгляд центаврианина на короткое время остановился на нем, а потом скользнул в сторону, чтобы уставиться на что-то за его левым плечом.

Г'Кар внезапно осознал, что это напоминает ему ничто иное, как взгляд отца, в те тихие ночи, когда тот возвращался с работы домой, опустошенный, униженный, похожий на плохую копию себя. Такое сравнение показалось ему святотатством, осквернением памяти отца, и Г'Кар отмел его в ужасе, отведя глаза, чтобы не видеть этот взгляд. Голос, однако, он не мог заглушить так просто.

— Ты не поверишь, Г'Кар, — пробормотал Лондо, — но, несмотря на то, что ты обо мне думаешь, я никогда не находил удовольствия в убийстве невинных. Даже если… — тут он невесело усмехнулся, — даже если это были нарны. И я не чувствовал удовлетворения, — он произнес это слово, растягивая слоги, как будто это была непристойность, — когда обнаружил твою помощницу, прикованную цепью к стене.

При упоминании о На'Тот Г'Кар вскинул голову. Его немедленно наполнила волна эмоций, едкая и острая, ошеломляющая своей силой. Поразительно, как мало нужно, чтобы разжечь в нем гнев — гнев, который, как он полагал, был вырван с корнем давным-давно. Он ведь начал считать Лондо своим другом, равным себе, но образ На'Тот все это заслонил, и теперь он чувствовал тошноту и отвращение от трусости всех центавриан в целом, и Лондо Моллари в частности.

Внезапно и необъяснимо ему захотелось увидеть, как Лондо съежится.

— Ох, — выдохнул Г'Кар, и его глаза сверкнули. — Вот тут ты изменяешь себе, Моллари. Ты знаешь, так же как и я, что в глазах центаврианина ни один нарн не является невинным. Мы все, вся наша раса, виновны в невежестве и варварстве, разве не так? Это преступление заложено в нашей генетической структуре, и нельзя оправдать даже младенца!

И он грубо рассмеялся, чувствуя прилив безумного торжества, когда заметил боль в глазах Лондо.

— Признай это, Моллари. Это убеждение заложено в генах твоей расы. И, кем бы ты ни был, ты прежде всего центаврианин, во всех смыслах этого слова.

Лондо хотел было перебить его, но замолчал и попытался собрать остатки гордости.

— Да, Г'Кар. Да, Г'Кар, я — центаврианин. И в этом мое преступление, хм? Но если ты искренне веришь в то, о чем говоришь, что ж, тогда ты крайне ошибаешься, Г'Кар. Крайне ошибаешься!

Поморщившись от собственного громкого голоса, Лондо заставил себя подняться на ноги и принялся разбирать беспорядок в шкафах на кухне. Было мало удовольствия в том, что Г'Кар видел, как он достает бутылку бривари дрожащими руками.

— А что, если я скажу тебе, — продолжил он, сердито роясь на полках в поисках чистой чашки, — что когда мы вступили в войну с Нарном, мой народ желал этого не больше, чем твой? И я сейчас говорю о народе, Г'Кар, не о тех интриганах и оппортунистах, которые сидят при дворе, и частью которых меня… — добавил он торопливо, чувствуя, что Г'Кар вот-вот перебьет его, — можно считать. Нет, я говорю о простых работягах, гражданах Примы Центавра. И, прежде чем ты спросишь, да, они существуют. Они существуют, Г'Кар, и они также устали от войны, как и вы. Да, они вряд ли обожают нарнов, но они определенно не желали вашей смерти, так же как и не хотели, чтобы ваш мир сровняли с землей.

Г'Кар зашипел, его губы скривились в ухмылке.

— И ты ожидаешь, что я поверю тебе на слово? Не держи меня за дурака, Моллари! Ты явно не объективен. Докажи мне, почему твой народ должен отличаться от той банды убийц, которые им правят? Если они так устали от войны, то почему же тогда молчали?

Это был меткий выпад, и он заметил, что Лондо заерзал, убрав прядь волос с шеи.

— Или, возможно, — продолжал он наседать, — я должен цепляться за банальности вроде «о, а в этом что-то есть» и поблагодарить их за то, что они были так любезны и внимательны?

Он стукнул кулаком по мягкой подушке, чувствуя, как давняя мысль о том, что его предали, снова взметнулась в голове.

Откупорив бутылку с золотистой жидкостью, Лондо глядел на нее какое-то время, а потом, поморщившись, отодвинул в сторону.

— Это нечестно с твоей стороны, Г'Кар, — ответил он с новой энергией, — обвинять их в молчании. Ты обладаешь весьма… избирательной памятью, не так ли? Если мне не изменяет память, именно Вир был тем, кто собственноручно спас две тысячи нарнов от работы в трудовых лагерях! Разве ты забыл об этом? Неужели ты не уважаешь его за это?

Глаза Г'Кара следили за Лондо, когда он бродил по кухне в поисках другой выпивки. Неудивительно, что осталась только вода, бривари ему хватило еще с прошлого раза, и Лондо наполнил свой бокал, нахмурившись, и выглядел скорее смущенным, нежели раздраженным.

— Г'Кар, если и есть тот, чье существование доказывает, что центавриане как раса не, — как ты любишь повторять, — прогнили до конца, и все еще способны на добрые дела — то это определенно Вир. И здесь не нужно верить мне на слово. Тебе просто надо посмотреть на него и понять, что это правда.

Г'Кар шевельнулся, упоминание о Вире вызвало у него неловкость. На самом деле, как бы ни был он поражен, — но не благодарен, потому что справедливость не нуждается в благодарности, — тем, что Вир и был тем самым «Авраамо Линкольни», это было не самое сильное воспоминание об этом парне. Ему на ум пришли другие, включая и тот день, когда Вир приковылял в его каюту, бормоча, — вот ирония! — о том, что На'Тот жива, и что ее держат в темнице в подземельях дворца Кха'Ри. Он знал, что Вир лгал. Он понял бы это, даже если бы Лондо не предупредил заранее. Потому что этот парень был таким жалким лжецом, что даже маленький ребенок увидел бы в его глазах правду. Г'Кар все еще помнил то неловкое чувство, которое возникло у него тогда, и которое он не показал, потому что был более искусным актером, чем Вир. И он все еще видел тот опустошенный взгляд, который так не сочетался с маской, которую тот надел на лицо. Помнил тот момент в лифте, когда этот парень извинился за действия своего народа. Если бы он закрыл глаза, то увидел бы кровь, текущую с его руки, когда он считал: «Убит, убит, убит…» — каждую каплю, падавшую в дюйме от сгорбившегося Вира.

— Я признаю, — неохотно произнес Г'Кар, — что Вир Котто — исключительный представитель твоей расы. Полагаю, он единственный центаврианин, у которого я заметил хоть какое-то сожаление о том, что началась война. И он спас многих из моего народа. Но ты должен признать также: он спасал их от твоей расы, не так ли?

Это правда, подумал он, пока Лондо переваривал его слова: парень был лучшим из всех них вместе взятых, возможно, лучшим из всех кого он знал, центавриан, нарнов или еще кого. И все же, разве это что-то изменило? На'Тот по-прежнему была в цепях, оказавшись в тюрьме за то, что была нарном, его мир все равно был оккупирован, миллионы жизней погублены, и все виры вселенной не могли это повернуть это вспять.

— Не будь наивным, Моллари: доброты одного представителя вряд ли достаточно, чтобы простить всю расу за годы репрессий. Я признаю твое мнение о Котто, но он исключение, не такой, как большая часть твоего народа, следовательно, не может быть доказательством в твоем споре!

Глаза Лондо сузились, вспыхнув, и на мгновение Г'Кару показалось, что он вот-вот перейдет к оскорблениям. Но затем его плечи расслабились, и он просто пожал плечами, признавая поражение.

— Как всегда, ты волен верить или не верить мне, Г'Кар, если тебе от этого будет лучше. Но, как бы причудливо это ни звучало, истина в том, что война, — эта война, я не говорю о прошлой, — не имеет ничего общего с ненавистью, это всего лишь политика.

Он поднял руку, заметив, что Г'Кар возмущенно вскочил.

— Пожалуйста, дай мне договорить. А потом можешь беситься и проклинать меня сколько угодно.

Вернувшись в середину комнаты, Лондо присел на кровать. Внезапно он показался еще более осунувшимся и усталым, или, возможно, он всегда так выглядел с тех пор, как они начали этот разговор, просто Г'Кар не хотел этого замечать.

— Г'Кар, хоть ты и не доверяешь мне, этим словам ты должен поверить. Для меня все это было всего лишь средством достижения цели: восстановить сильное правительство, чтобы снова сделать наш народ гордым и могущественным, таким как раньше. Ты больше чем кто-либо понимаешь в гордости, не так ли?

Г'Кар закатил глаза, равнодушный к его умоляющему тону. Воистину, сколько можно нести этот бред?

— О, я определенно знаю о твоей гордости, не говоря уж о размере твоего эго. Ты — добрый защитник центаврианского народа? Ты никогда не был настолько самоотверженным, Моллари, и что-то мне подсказывает, что никогда и не будешь.

Что-то в этом утверждении зацепило Г'Кара, как будто это было неправдой, но что именно он не мог понять. Перед ним на мгновение промелькнул образ более мягкого и грустного Лондо, Лондо содрогающегося от кашля, сгорбленного от старости, а потом он понял, откуда это взялось — из памяти самого Лондо, — и это по-прежнему застало его врасплох. Он никогда не понимал значение этого образа, или почему он все время возникал в самые неожиданные моменты, и чаще, можно было объяснить. Определенно, это был сон, какая-то часть воображения Лондо, не может быть, чтобы это было реально. И все же оно всегда ощущалось как реальность, и сам образ, и та смешанная масса эмоций, которая всегда его сопровождала. Более реальный, возможно, чем тот, кто сидел в этой комнате рядом с ним.

Г'Кар заметил, что он дрожит, одетый в эту забавную пышную ночную рубашку, и то и дело тянет руку, чтобы запахнуть ткань потуже на шее. Конечно, это не помогало. Хотя в комнате было довольно прохладно, Г'Кар сомневался, что он дрожал только от холода.

— Знаешь, Г'Кар, — пробормотал Лондо, — как легко было бы просто… обвинить Рифу? Сказать, что он воспользовался моими благими намерениями, чтобы достичь того, чего он хотел? — Вздрогнув, он переменил положение и выпрямился. — Вот только… это было бы ложью. Это был я, то, что я хотел: обрести уважение, исполнить предназначение. Да, он использовал меня, и все же это я позволил ему так поступить, зная, что его намерения не были благородными. Но… — тут он скривился, — конечно, ты уже знаешь все это, не так ли, Г'Кар?

Его голос стал внезапно очень тихим.

— Великий Создатель, почему ты всегда все знаешь?

Г'Кар моргнул. На самом деле, он не знал; факты, да, но не мотивы. Он узнал бы, конечно, но на это потребовалось бы некоторое время. Во время тех долгих часов, проведенных в сознании Лондо, он был так уверен в том, что его мотивом была жажда власти, что даже не стал искать другую причину. Потом, позже, после их молчаливого согласия оставить прошлое в прошлом, он просто перестал думать о причинах вообще.

Последовало молчание еще более тягостное, чем то, что было раньше, и прошло несколько долгих минут, прежде чем Лондо заговорил снова.

— Что ж, теперь ты знаешь, Г'Кар. Когда я осознал размах замыслов Рифы, то был загнан в угол. Я мечтал о возрождении былой славы, но совсем позабыл о цене. Так что, когда эту цену потребовали от меня, я почувствовал, что обязан ее заплатить. Увидеть все до конца. Это, возможно, было с моей стороны недальновидно. И эгоистично, учитывая, что цена включала сожжение твоего мира, мира, который не принадлежал мне, и которым я не должен был платить в этой сделке.

Лондо опустил глаза, положив руки на колени.

— Вот в чем мое преступление, Г'Кар. Не в моей злобе, а в самонадеянности и трусости. Честно говоря, я не знаю, которое из них наиболее низкое… но я уверен, ты меня просветишь, не так ли?

Г'Кар смотрел на него озадаченно. За все годы, что он знал Лондо, он никогда не видел его таким открытым, на самом деле он никогда не слышал от него подобных откровений, хоть и мечтал об этом в прошлом. И, как оказалось, простого извинения было достаточно. И все же теперь у него есть и это откровение. И что, во имя Г'Квана, теперь с ним делать?

Его разум кипел в замешательстве, и он пытался побыть возмущенным еще на мгновение, зная, что имеет полное право на это, но его гнев стихал, пока Лондо говорил, и под конец превратился во что-то очень древнее и умирающее. Когда Г'Кар говорил, его голос был хриплым.

— Значит… ты признаешь, что совершил преступление? — Он посмотрел на свои одетые в перчатки руки, а потом снова поднял взгляд на Лондо, который все еще сидел в прежней позе.

— Да.

Ответ был таким тихим, что Г'Кару пришлось напрячь слух, чтобы услышать его.

— Да, я виноват. Но, — Лондо сделал резкий вдох, — что бы ты ни думал, я уже наказан, Г'Кар. Видеть с орбиты твой мир, объятый пламенем, знать, что все эти жизни были на моей совести… таково было мое наказание. Или, по крайней мере, это было первым. Увидеть На'Тот в той камере — второе. И еще одно… толкнуть Вира на убийство.

Он медленно, как будто это причиняло ему боль, выпрямился и посмотрел в глаза Г'Кара.

— И я могу только гадать, что будет дальше.

Лондо замолчал, выдохшись. Каким-то образом в нем возникло что-то новое, какое-то хрупкое подобие достоинства, которое вызвало мурашки на коже Г'Кара. Знакомое видение нахлынуло на него снова, и Лондо из сна наложился на Лондо-реального, и на сей раз эти двое оказались почти одинаковыми. И ему потребовались все силы, чтобы не отвернуться.

И все же, он нарушил молчание первым.

— Итак. Помимо этого у тебя есть кошмары.

Это было утверждение, не вопрос, и Лондо просто кивнул в ответ.

— Какие именно кошмары? — спросил Г'Кар.

Лондо вздрогнул, возмущенный столь личным вопросом.

— Ну… что ты имеешь в виду?

— Я спрашиваю, — выдохнул Г'Кар угрожающе, — какого рода кошмары? Ты сказал, что они хорошо мне знакомы! Так что же это тогда? Скажи мне! Это когда ты просыпаешься, смущенный и напуганный, и осознаешь, что это был всего лишь сон, и что все в порядке, и снова засыпаешь, вцепившись в подушку и вздыхая? Такие?! Или… — он теперь был в бешенстве, и Лондо мог лишь молча качать головой, в отчаянии, — или те, что были у меня, те, что На'Тот возможно видела каждую ночь все эти два года; те, когда ты просыпаешься, крича и истекая потом, и ты знаешь, что этот кошмар не закончится, даже если ты проснешься, он все равно остается с тобой, и крики, которые ты слышишь в сне — это реальность, и мертвые тоже реальны, и их лица выжжены в твоей памяти, стоят перед глазами, даже когда ты их закрываешь, и ты…

— … и я просыпаюсь, дрожа и чувствуя дурноту, потому что я все это вызвал, и я мог бы это предотвратить, и мысль о том, что я этого не сделал, сжигает меня изнутри… ДА! ДА, Г'Кар, это именно такой…

Что бы Лондо не собирался выкрикнуть, это было прервано сокрушительным приступом кашля.

Г'Кар замер, приоткрыв рот, на несколько долгих мгновений, прежде чем осознал, что задержал дыхание и теперь чувствует головокружение от нехватки воздуха. И сразу после этого увидел, что Лондо покачнулся на краю кровати, готовый упасть.

Через мгновение он уже был рядом, схватив его за плечи и встряхнув.

— Моллари. Моллари!

Он подождал, пока Лондо не придет в себя. А потом сказал почти нежно:

— Ложись. Ты вот-вот отключишься.

Лондо выдохнул сквозь стиснутые губы.

— Нет. Я не отключусь, ты, невыносимое создание, я…

— Да, отключишься. Ты только что провел последние тридцать секунд пытаясь — если можно так выразиться, — крайне неаппетитно вывернуть свои легкие наизнанку. И ты почти ничего не ел. И хочешь, чтобы я поверил, что ты готов, как сказал бы мистер Гарибальди, «пробежать марафон» прямо сейчас?

— Пожалуйста, Г'Кар, перестань возиться со мной. Просто оставь меня в покое.

Не обращая внимания на его протесты, Г'Кар заставил Лондо лечь на подушку. Сам он все еще дрожал внутри от того, что случилось, и от того, что услышал, и по некоторым причинам это заставляло его еще больше заботиться об этом центаврианине.

Возможно вот почему, положив Лондо на спину и укрыв одеялом, Г'Кар почувствовал странное нежелание уходить. Повинуясь импульсу, он подвинул упавшее кресло к кровати, уселся в него и принялся смотреть на то, как неровно поднимается и опускается грудь Моллари. А потом спросил:

— Моллари. Ты в порядке?

Лондо вздохнул, но головы не повернул.

— Нет, Г'Кар. Я не в порядке. Я-то думал, что уж ты-то это заметишь. Понимаешь, ирония в том, что из-за того, что я сделал, из-за тех решений, что я принял, я никогда больше не буду в порядке.

Его глаза приоткрылись, уставившись на занавешенный потолок кровати.

— Но так и должно быть, не так ли, Г'Кар? Потому что мы оба знаем, что и ты тоже никогда не будешь прежним.

Г'Кар в изумлении посмотрел вниз, чтобы найти руку Лондо, и дотронулся до нее, едва коснувшись пальцами его колена. Он взял его руку и осторожно сжал, намереваясь положить ее поверх покрывала, но Лондо ухватился за его запястье с неожиданной силой. Он не мог вырваться из этого захвата, не сломав ему пальцы, так что пришлось терпеть, пока Лондо сам не разжал пальцы, пробормотав сонным голосом:

— Мы вытащим ее оттуда, Г'Кар.

И с этими словами он погрузился в беспокойный сон, оставив ошеломленного нарна размышлять о том, что было потеряно и приобретено за этот день.