Зря ты бьёшь зеркала (джен)

Попусту бежать от своего отражения. Однажды лишь оно улыбнётся тебе. И в нём яд будет течь изо рта твоего, и слёзы будут жечь кожу, и твоё лицо исказят трещины, и никто, кроме зеркала, больше не сможет на тебя смотреть. Но больно уже не будет...

Ты умиротворённо стоял перед рамкой с фотографией, что так неуместно расположилась на тумбочке около банки с ручками. Ведь ими ты однажды написал правду на руке, и тут же стёр! Чтобы не заметили. Они не должны ведать твоей правды.

Твоя мать смотрела с фотографии. Обычная женщина, с длинными волнистыми волосами, в которых, словно болезненные воспоминания, поблёскивают седые волоски. Посмотри-ка на её глаза. Разве ты не восхищался этими большими глубокими глазами? Они неустанно глядели на тебя с любовью, манили к себе, открыто улыбались. Иногда ты поглядывал на них исподтишка. И неизвестную печаль видел там. И витал в голове лишь один вопрос: «Почему?». Сейчас-то ты знаешь, почему...

А ещё у неё такой милый вздёрнутый носик. Временами именно он делал тебя радостным. Крохотный, аккуратный и не по-взрослому вздёрнутый носик. Такой забавный. Такой хорошенький. Такой родной.

Рядом с мамой стоял отец. Он гораздо моложе неё, но, не смотря на это, безумно любит свою жену. Из-за неё он когда-то ушёл из дома родителей и обрёл счастье. А ведь в оны дни и ты его понимал, только вот что же теперь, а?

Твой папа самоуверенный фотограф, каждый день радующийся жизни и берущий от неё всё. Когда-то ты думал, что он прекрасно подходит твоей серьёзной матери, как противоположность, которая навеки притянулась. Отец красил волосы, носил серёжки в ушах и делал много странных вещей, такими индивидуальными тебе казавшиеся. А ещё у него смуглая кожа и мешки под глазами, как для картошки. Неужели в те времена имелось желание смеяться над ними?

Разве не превосходная фотография? Такая тёплая, нежная, искренняя. Безмерно дорогая сердцу, необыкновенно... Нет! Неужели подумал, что так идеальна фотография? Полагаешь, заботливая и бережливая мама, вкупе с внимательным и отзывчивым отцом, смогут закрыть собой твою алчную рожу? Ничего подобного! Слышишь? Ни-че-го по-доб-но-го!

Ведь там, между двумя вежливыми и самостоятельными людьми, стоял не кто иной, как ты. Ты! Урод и поганец! Надоедливый тип! Вспыльчивый ребёнок! Нетерпеливый человек! Вот ты кто! Только посмотри на себя. Воззри своё лицо. Что это такое? Какого ты вообще пола? А, не имеет ни малейшего значения. Потому что тебе это ничем не поможет. Да взгляни же какой ты низкий. «Ка-а-а-ар-лик!», — кричит ворона. Или тебе показалось? Нет, не про ворону. Гляньте-ка! Да, ты не малорослый, а невероятно высокий. Дылда! Безобразие какое! Ты никого не убил из своих одноклассников случайно? А то там наверху вряд ли их видишь!

О-о-о-о, оцените-ка этот жир. Его ведь за километр видно, дорогуша. Сядь на диету, пока пролезаешь в дверь. Ох-ох-ох. Хей, дрыщара, а ты ешь? Может, ты бездомный, сиротка, м? Да ещё какой-то кривой, плоский, прямоугольный. Нет! Это ж трапеция, чёрт возьми!

Прыщи твои ужасные пройдут, или ты до конца дней своих таким останешься? Кошмар, какой же ты бледный. Чёрный! Красный! Конопатый! Ах! Пресвятые угодники, полосатый и в звёздочку!

А эти волосы. Жуть! Их, безусловно, можно пересчитать, и десяти минут не уйдёт. Ой! Считать их не стоит, а то меньше становится. Они ведь сухие и ломкие, как и твой голос. А, нет, поторопились с выводами. Волосы у тебя неприлично сальные!

Ты ведь знаешь, что лучше смотреть на вон того полуживого бездомного грязного старика, чем в твои глаза? Хотя, стоп. Не такие уж плохие глаза. Холодные, как лёд Арктики. Безрадостные, как алкоголики по утрам. И чуточку сумасшедшие, зачатки, так сказать, «светлого» будущего.

Что там у тебя ещё есть? Уши? Ну, уши как уши, ничего особенного. Бровки, в принципе, всегда выщипать можно, не страшно. А если их вовсе нет, то кисть в руки и дерзай! Нос... М-да, расквасил ты его тогда об асфальт хорошенько, ничего не скажешь. Щёчки! Золотце! Утю-тю какие! Фу! Жирные, в обоих смыслах! Хм, а это у нас что? Герпес на губе вылез? Да, точно он!

Ты стоял у фотографии, раздался хлопок двери — мама ушла. Гулко выдохнул и опустился на колени, упёрся головой в тумбочку. Скрутился в комок, сжал в руках одежду и тихо зашептал. Больно. Обидно. Трудно. Неясно. На глазах выступили предательские слёзы — смахнул с ненавистью. Ударил с размаху в тумбочку, рамка упала с неё на голову. Отскочила и рухнула рядом, все вы на ней улыбались, но ты единственный — лживо. Лезвиями взгляды и изгибы губ проходились по разуму, заставляя вновь шептать. Нагнулся ещё ниже, закричал хрипло, ногтями продирая плоть.

Эти чувства такие реальные, потом же покажутся эфемерными и далёкими, словно и чужими вовсе...

Перед глазами он, а может быть и она. Твой лучший друг или подруга. Не суть важно. Взгляни на него — такой милый, с красивыми шелковистыми волосами, с добренькими маленькими глазками и торчащими ушками. Такой весь из себя хорошенький. Нет. Ты не завидуешь. Шутка — завидуешь! Очень сильно завидуешь! Но сейчас совсем не о том.

Почему подружился с этим человеком? Ответ прост: по той же причине, почему перестал. Как так получается? Легко. Красота — одно из главных составляющих твоей жизни. Ты восхищался красивыми людьми! Тебе они нравились, правда? Невозможно оторвать глаз. Текут слюнки. Мысли заплетаются в узел. Они не такие, как ты... Они восхитительны!

Вот поэтому ты и дружил с ним. Тебе приятно находиться в обществе симпатичного человека. Другие не интересовали. Узнать их душу? Внутренний мир? Выяснить, что тревожит человека? Погрязнуть в нём? Не-е-е. Это не твое. Урод — просим в пекло. Элементарно!

Но никогда ты не признавал данного вслух. Ты молчал. Ты говорил людям, что они красивые, какими бы они ни были. Ты сроду ни с кем не спорил на такую тему. И когда же эта грёбанная система дала сбой? Такое не забудешь...

Тогда твой весёлый общительный друг познакомил тебя с его второй половинкой. Ох! Это лицо... Страшнее только на себя в зеркало глядеть. Желал сжечь обе морды. Пробирало до дрожи и скрежета зубов. А у тебя ещё в тот день настроение плохое было, помнишь? Да...

Твой добрый приятель вынудил изречь своё мнение о его мымре. Ты отмалчивался, долго отмалчивался. Но твой неуклюжий друг проявил себя слишком нагло, как и ты, кстати. В итоге тебе пришлось оскорбить его вторую половинку совсем без сладостного вранья.

В ту секунду он похолодел, замялся, что-то пискнул и отвернулся. Ты тут же осёкся. Ручки затряслись, стало страшно. Ты так не хотел. Сразу же всем своим нутром понадеялся на ум своего товарища. Ты возомнил, что раз уж он ровен в отношении со всеми, то хулить тебя не станет. Но глубоко заблуждался. Друг оказался умён, только не в ту сторону. И видимо, не так лоялен ко всем суждениям, как твердил. Зато, в отличие от тебя, очень искренний, поэтому высказался он тогда отменно. Что-то кричал, вякал, шипел и тому подобное. Ты в те минуты находился в прострации. А когда пришёл в себя, то увидел, как твой друг — сторонник правды и справедливости, — убегает весь в слезах. Почему в слезах? Он очень впечатлительный и чувствительный. В твоём же случае только первое, да и то недолго.

Ты тогда, помнишь, присел, подумал об этом, обо всём. И где-то на задворках сознания проплыли слова твоего приятеля: «Глаза милые и улыбка добрая. Мне очень нравится». Усмехнулся. И после всего, ты на лице суть ищешь, а он сущность под микроскопом разглядывает. А сам, однако, по внешности судил...

Ты, оперевшись на тумбочку, поднялся. Нечего сидеть и страдать. Вон лучше на солнце взглянуть. Неуверенным шагом поплёлся окну. Сначала трепетно прикоснулся ладонью к гладкой шторе. А затем схватился за неё и раздвинул в стороны. Свет безжалостно набросился на глаза и сделал ясными все твои недостатки. Скривился, задрал голову и посмотрел вперёд тяжёлым взглядом, который постепенно тускнел и терял свой интерес.

Мышцы расслаблены, но не мысли! Ты никак не мог перестать думать о друге, узнавшем твою ипостась, и точка: вы больше никто друг для друга. Помнишь, как он хрюкал во время разговора, а теперь даже не смотрит в твою сторону. Не забыл ещё его расслабленную и непринуждённую походку, а ныне шарахается от тебя, как от огня. А чего же ты страдаешь? Скажи. Одиночество тебя николи не пугало. Нет. Совершенно.

О! Ещё одна фраза друга всплыла в памяти, давнишняя, но очень подходящая. «Знаешь, — вы тогда ещё на речке сидели, — я никогда тебе не говорил. Наверное, даже как-то смешно будет, — начинал он свой задушевный разговор. — Вот, по-моему, если ты влюбился, то ты не должен отпускать и надо держать это чувство глубоко у себя в сердце, даже если пройдёт неимоверное количество лет, — ты не понимал, о чём он. — Да, не менее важна и дружба. Настоящая! Как у нас! Я верю, что сколько бы раз не сменили деревья, листья, ты всегда останешься моим самым лучшим и дорогим другом! А я для тебя?», — робко прошептал он. Ты улыбнулся и сказал: «Да». И как тебе теперь твоё «да»?

Ты замер, старался отвлечься от этих мыслей. Но унесло тебя в досадную даль. Ты рылся в прошлом, пытаясь, отыскать там начало твоих противоречивых мнений, которые однажды испортят тебе всё. Об сим чуть позже...

Вроде бы ты рос обычным ребёнком со своими обычными мыслями. Ходил в школу, слушался маму, играл в подвижные игры, смеялся над анекдотами и так далее... В какой же момент вспыхнул твой ледяной пожар? Хм... О! Точно! Когда ты уверенно заявил себе, что атеист. В детстве тебя крестила бабушка, которая без конца сетовала на твоих родителей — одна атеист, а другой агностик. Ты их долгое время не понимал, но осознание пришло.

С того-то момента всё и началось. Глубокомысленные книги, документальные фильмы, гениальные идеи других людей, анализ мира, критическое восприятие. Они делали тебя другим, бросали из стороны в сторону. И вот теперь ты есть такой, какой есть. С негуманными мыслями, с безжалостным мнением, с логическими умозаключениями. Конечно, тогда твоё богатство было не столь циничным и надменным. Оно все ещё грелось в пушке и источало горьковатый, но вполне терпимый и даже местами сладкий, запах...

Вернёмся к твоему другу. Хотя, не стоит к нему возвращаться. Оставим его на далёкой полочке в минувших днях. Нет-нет-нет! Запихнём глубоко-глубоко в ящик, чтобы никто не нашёл. И заслоним его чем-то, дабы не выбрался. А сможешь ли?

Самодовольно расправил крылья рассвет «новой жизни». Ты перестал быть привычным собой для других. Не улыбался и не смеялся. А зачем? Есть ли в этих глупых радостях толк? Только зря лишний раз рот напрягать. Ты начал больше врать. Ты понимал, какая ты гнида, осознавал насколько жесток, принимал все свои грехи и безжалостные мысли. Конечно, ты себя переоценивал — передалось от отца. Но всё-таки теперь навсегда задушил все возможные пути к выбросу своих мыслей. Так ты думал в ту нелёгкую пору...

Ты постепенно обрастал новыми идеями и мыслями. Стремительнее отдалялся от общества. А на кой чёрт тебе это пресловутое общество? Верно! Да пусть дохнут они все, как псины в период голодовки (от голода или от чужих зубок — додумайте сами). Вряд ли в них есть хоть что-то увлекательное. А, нет. Ты знаешь, занимательное в них есть. Например, абсолютное «не существование» и отсутствие своего мнения. Да, такие люди прекрасны. Они никто. Они не мыслят глубоко, не задаются всякими непонятными вопросами. Они. Просто. Никто. Как и ты. Правда вот тебя это время от времени тревожит, что печально. Для тебя ведь гораздо лучше посвятить всю свою жизнь компьютерным играм, сериалам, книгам, фильмам, пьесам, музыке и так далее. Ты уже до краёв насытил свой мозг этими искусственными удовольствиями, созданными другими умами. И правильно! Что может быть интересного в реальности, где всё: жизнь, чувства, думы, слова, морали, перлы, тенденции, религии — не более чем чуть замысловатая казёнщина?

Твоё существование тянулось относительно неплохо, ты преспокойненько покрылся бронёй, никого не пускал в свой ещё несостоявшийся мирок. Не тут-то было! Однажды, когда ты собирался ехать учиться в какое-то высшее заведение. В которое, кстати, ты бесплатно поступил через непробиваемые тернии. И надеясь на все свои амбиции и трудолюбие, ты мечтал... с волнением в сердце мечтал... не важно о чём. Но мечтал! Правда, впоследствии все мечты склонились к желанию победить в какой-нибудь железнодорожной лотерее ради незатейливого подарочка.

И в тот день. Не забыл ещё? Вы сели с матерью поболтать. Разговаривали о многом. Из простого диалог перерастал в сложный и порой философический. И наоборот. Начинали с какого-то неизвестного посёлка — родины твоего дедушки, а заканчивали современным интеллектуальным развитием и самореализацией. Вроде разговор заходил о Лжедмитрии, а следом вы с ней рассуждали о том, в какой лучше цвет красить волосы — розовый или голубой. И во время беседы, между некоторыми словами и действиями, там, в задумчивости, ты признал самой большой для себя ценностью — деньги. Ты даже сразу и не заметил свой промах. Как-никак, ты всегда не беспричинно уверялся, что твоя шутливая и заводная мама считает так же. Большую часть своей жизнь она посвятила карьере. Получила высшее образование и устроилась в прибыльную фирму. Твоя мать обязывала себя и других неустанно стремиться к своей цели. Она после страха смерти ставила страх увольнения. Но этого оказалось недостаточно.

И вот тогда она ошарашенными и скорбными глазами посмотрела на тебя, что совсем не сочеталось с её добродушным лицом; и своим тихим, как и у тебя, голосом мама досадно изранила: «Как ты можешь?». Рота мурашек пробежалась по телу. Ты разозлился и начал доказывать своё мнение, и старательно парировать ей.

С каждым словом ты замечал, как тяжелеют её веки от твоих изречений, как бледнеют глаза из-за твоих нападок, как с лица уходит всё новый и новый год жизни. Ты видел. Но не мог остановиться. В тот раз ты слишком разозлился. Ты ненавидел в матери многое. Её упрямство, нетерпеливость. Раздражала гнусная привычка всегда говорить правду. Её, якобы, неприязнь к корыстным людям. Отвратительная предвзятость, которая потом не раз будет обращена к тебе. Ты даже злился из-за её способности играть на гитаре. Да тебя бесила и привычка открывать окна на ночь!

В тот день крепкая связь оборвалось, как будто и не рождалась вовсе. Жгущее чувство зароптало в сознании. Руки задрожали от безысходности, а другие руки смело тянулись из глубин мрака, хватаясь за твою тонкую шею, сжимая до хруста. Вот бы перемотать события и исправить их. Но нельзя. Не в твоих силах. Неприятная слизь застряла в горле, чтобы душить ещё и изнутри. Ты направился в ванную, закрылся и включил кран — никто не имеет права слышать твои слёзы. Расплакался, как малолетняя девчонка с разбитым сердцем. После не мог простить ни себя, ни свои слёзы. Щёки плавило от солоноватой воды, как от кислоты. Ноги подкашивались, голова самовольно прижималась в ледяной ванне, не находя в физической боли спасения. Хотелось утопиться прямо здесь и сейчас. А затем, сидя у дверцы той самой ванной, ты все свои эмоции оставил там, дабы никогда за ними не вернуться. И смог...

Так случился тот раз. Произошедшее забылось через пару дней, вернее — прикрылось шершавой пеленой. И вроде бы всё, как раньше: она смеялась, улыбалась, говорила те же ваши общие фразы. Только ты знал, что она ныне по-другому относилась к тебе. И ты играл в эту игру. Ибо никто из вас не мог оставить второго. «При всем при том», мама ещё не раз где-то невзначай прошепчет, что ты эгоистичный, жестокий, лицемерный, надменный, жадный, скупой и «всё такое прочее»...

Ты даже не успел заметить, как добрался до другого города, поступил в университет, поселился в общежитии, потому что успевал лишь винить себя и корить за свой наглый язык. Но когда очнулся посреди комнаты рядом с каким-то шумным пацаном или девкой, всё встало на свои места. Не совсем так, конечно.

Ты окончательно решил никак не выдавать себя и заниматься профессиональным двуличием. Меньше слов. Не только провокационных. Любых. Старался часто не говорить, не видя в беседах и малейшего смысла. Сокурсники, преподаватели — не более чем жалкие, чрезмерно болтливые куклы. На гильотину их! Пусть заткнутся. Но подобных мыслей не выдавал. Слова несли нейтральный оттенок, никаким образом не отражая твоё мнение. Временами хотелось высказать, но ты приучился держать эмоции в себе, и поэтому не обращал внимания на колкости в свой адрес. Пусть лепечут себе, что вздумается, а ты лучше делом займёшься.

Надоедливый социум стал полупрозрачной частью твоих мизерных деньков. Ты ведь тогда упорно верил, что твои знания смогут показать себя. Ты засиживался часами за учебниками и конспектами. Одарён ты не был, ничего не понимал и умом не отличался от пивной пробки, они часто прилетали тебе от соседа по комнате. Мозг просто трещал по швам в попытках вникнуть в болтовню преподавателя. Глаз дёргался, когда пытался, во-первых — разобрать, что написал, а во-вторых — выяснить, что же это значит. Сколько ты всего сделал, пересмотрел, прочёл — не счесть.

Ты — корифей на поприще лжи, не умел кое-что ещё. Покамест недели складывались из фальшивых улыбок, на месте выдуманных фраз и ненастоящих слов, ты сдерживал рвущуюся цепь твоего лицемерия. Нестерпимо болел разум из-за твоей поддельности. Не хотелось быть таким, желал стать естественным, да страшился. Не сделать и шага в ту сторону, только вот и пол уходил из-под ног.

У тебя в ту пору получилось найти выход. Рядом со всеми ты был хорошеньким и добреньким, улыбался кому ни попадя. А как только двери запирались на засовы, а люди исчезали вокруг — ты становился собой. Уходил подальше от знакомых, скрывался в толпе и жил. Наслаждался чужой болью, издевался над колченогими животными, ломал вещи, сделанные другими, усмехался своей и чужой обречённости. Становилось приятно и спокойно. Уже искренне скалился, по-настоящему. Сидя в неизвестной глуши, сложив руки на ногах, ты плакал от счастья...

А воротившись в общежитие, становился прежним. Пока ты мог аморально коротать свои часы, ты мог существовать для себя. Пока ты успевал надевать маску, ты успевал существовать и для мира...

...Ты был твёрдым и инициативным человеком. Таких людей очень любила твоя мать. Ты радовался возможности хоть как-то оправдать её надежды и загладить вину. У тебя имелся стимул. Но... Но ты ведь не забыл ещё, как всё рухнуло? Помнишь, как пошла первая предательская трещина? Ты сам её сделал! Как же такое забудешь!

Один из преподавателей, увидев твои невообразимый старания, решил взяться за твоё образование серьёзно. К слову, это уже его оплошность. Невысокий, дряхлый старичок за пятьдесят, выглядевший на век так старее. Его седые волосы зачастую падали с головы на руки, но ты терпел. А ещё эти огромные ботанические очки, через них глаза учителя казались огромными небесными телами, прожигающими в тебе научные формулы и всякое такое. А потом, спустя несколько лет, ты уже ничего этого не помнил, кроме неимоверно густых бровей. Ты как-то хотел переехать в них жить.

Добрый, весёлый педагог раз невзначай подошёл к тебе и завязал диалог. Ты говорил с ним, прощая неприятный гортанный голос, благодаря забавной мимике. И в процессе беседы ты нежданно согласился с ним работать. В первое время считал свой выбор верным.

Занятия проходили весьма познавательно. На удивление ты не скучал с этим позитивным и требовательным человеком. Похожих людей ты терпел, если их поведение по твоим меркам не выходило из ряда вон. Вначале...

Что ж стряслось после? Да так. Наглый, не любящий наглость, старикан начал издеваться над тобой. Да, он пытался сделать из тебя гения. А из одного только гравия не сотворишь достойнейшую скульптуру, и вообще любую. Невозможное количество научно-практических работ. Какие-то исследования, консультации, дополнительные материалы, да даже олимпиады. Он безжалостно взвалил на твои хрупкие плечи чудовищный груз. Садист! Да ты выглядел так, что прослыл в университете сумасшедшим. Все обходили тебя стороной и шептались, отведи ты взгляд. Один излишне «мозговитый» парень решил излить своё мнение, ссылаясь на твою жуткую рожу и вечные кривлянья, тихий истерический голос, надоедливость и самовлюблённость. Вот же чернь! Тогда ты чуть не стукнул его тяжёлым куском металла, но обошлось. Ты взял за привычку — ни на кого не обижаться. Только в тот момент твоё сознание практически изнурило себя и рвалось на глазах...

И вот как-то раз. Твои псевдофилософские мысли, логичные идеи, интересные раздумья и чужие мнения соединились в одной, сияющей всеми цветами радуги, точке. Она значилась в списках как — «Зачем?». И верно — зачем? Зачем тебе эти страдания?! По какой такой причине, ты обязан ишачить, как на каторге, а за всё — тебе чья-то ненависть и чья-то наглость. Строгий преподаватель, старательно расхваливающий твою целеустремлённость и индивидуальность, перешёл все границы. Слишком уж он самоуверенный и нахальный, чересчур экономный, общипывал с тебя последние крошки, а сам не тратился на всякие там научные поездочки. Скрупулёзный, чопорный хам! Каковой ещё и кичился твоими (!) достижениями. А может ему сдохнуть стоит где-то в помоях на далёкой и забытой всеми, кроме бандитов и хищников, дороге. Так ты учителю в тот роковой час и прорычал.

О, да! Ты не смог сдержаться и выпалил этому скоту то, что думаешь о нём и о его: «Считаю своей главное задачей — учить молодёжь! Но мой принцип — никому никаких поблажек!». Ох! Тогда ты чертовски взбесился. Рвал и метал, так сказать. Говорил с чувством, с толком, с расстановкой и с матом, конечно. Удивительно, как стёкла не потрескались от твоего гнева. К тому же ты прекрасно запомнил кое-что — твой педагог до смерти пугается громких звуков. И помимо криков, ты удосуживался звучно пнуть шкаф, стукнуть до треска по столу, хлопнуть учебником и другие жуткие отместки. А потом ушёл, громко и пафосно хлопнув дверью!

После этого всё и изменилось...

Так долго томившееся на лодочках разума полное безразличие крепко-накрепко захватило тебя в свои студёные объятия, чтобы никогда не отпускать. Учёба перестала интересовать, правильнее будет выразиться — ты положил на неё предмет, висящий у некой половины Земли между ног. Твои начинания сгорели в жарком пламени. Больше ты не считался за жалкую ханжу. Отнюдь! Ты был не прочь открыть всем, какого ты о них впечатления, опуская далеко за плинтус. Поначалу никто не мог разобраться в твоей смене поведения, они «прятались» от тебя и игнорировали. Но однажды первый собрался с силами и познакомил свой кулак с твоим и без того отвратительным лицом. Такая аудиенция произошла и у остальных частей твоей тушки.

Вскоре ты пристрастился к алкоголю, сигаретам. Из наркотиков же твой «рацион» составляли одни растения. Ты уподоблялся большинству своих сверстников. И это никак не смущало.

Многие, увидев твое преображение (в плохом смысле слова), разочаровались, расстроились. Они не думали, что ты можешь быть таким ужасным, а ты мог. А самое страшное: ты ещё хуже...

Любопытно узнать — стал ли ты тем собой, какого скрывал месяцами? С одной стороны — да. Ментальный элемент тебя не сидел на месте, искал возможные выходы. Делился тем, что думал. Ты делал, что хотел. Успокоение вдали от знакомых более не требовалось. Не уходил ныне, дабы смочь чувствовать себя. Значит ли это, что ты обрёл счастье? Получилось ли у тебя быть собой?

Нет, милый. А-а! Не удалось! Мнил себя истинным. А на деле продолжал хранить столько в себе. В чём же отличия? Те эмоции, которые беспощадно терзали тебя, остались на своих местах. Ты вынес на блюдечке в мир свой садизм, да он ведь не весь ты. Так, когда же ты станешь им? Отзовись...

...Во что превратилась твоя жизнь? Скажи! Не в силах? И верно! А что в твоих силах? Курить, сидя у окошка? О, да! Почему и не уметь? Желалось стереть прошлое, отказаться от своих суждений; забыть всё и навсегда! А, нет... Какая тебе-то разница...

Ты быстро смог влиться в новую компанию, с которой тебя познакомил небезызвестный сосед по комнате. Он оказался неплохим парнем, правда, в плане «барыжного» промысла. Помимо вас двоих компания состояла ещё из трёх, а может пяти или шести человек.

Вы часто «зависали» вместе, устраивали попойки и остальную бурду, за которую правильные родители ставят в угол. Узнав о них, твоя мать, мягко говоря, ахнула бы от удивления. Она и после первого разочарования стала выглядеть болезненно, а как узнала, чуть на месте не рухнула. Что-то там тараторила, ругала, с кем-то сравнивала, расхваливала тебя прошлого, в очередной раз винила во всём жестокий мир, слёзно постанывала себе в ладошки. А ты? А что ты? А ты просто пожимал плечами, мол, так и надо.

Не так. Едва ты увидел её страдания, прямо на тебя устремлённый беспомощный взгляд, сдавленный ослабший голос, ты спохватился. Запаниковал, стал перебирать в голове слова, строить высокопарные предложения с извинениями. Хотел пообещать ей, что так больше не будешь. Намеревался приласкать и успокоить, тепло улыбнуться, точно в былые времена. Но только сделав шаг, открыв рот — ты задохнулся. Ни звука не смог вымолвить, колючей проволокой обхватило тело. Так и стоял...

В тот день мама пришла тридцатипятилетней женщиной, а покинула тебя старушкой за пятьдесят с больной спиной и сердцем.

Твой папа нюни не распускал. Пусть он и выглядел, как размазня, но покричать и иногда даже синяком обделить, любил. Отец полтора часа на тебя орал, что-то внушал и объяснял, в надежде на твоё здравомыслие. Но ты его не слушал. Правильно! Зачем? Ты пропустил большинство фраз мимо ушей, припоминая, как в детстве пугался его криков. Затем призадумался о том, чего бы испугался сейчас. Сперва уверенно заявил, якобы страхи тебе не нужны. Только вот тараканы, да пауки и прочие насекомые, заставили переосмыслить заключение. В итоге остановился на бешеных собаках, хотя нет, они — нет, вот коты — да.

Тебя не привлекала молва папы. Мать ты уважал, а вот этого легкомысленного парня уважать не за что. Ничего, кроме дачи в каком-то захолустье, он не имел. Остальное имущество приобрела твоя мама. Сей безобразный человек никогда даже и не пытался к чему-то стремиться, лишь доказывал своим родителям, что много стоит. Всегда уверял тебя своей симпатией к независимым людям. В таком случае, что с тобой-то не так, а? В молодые годы он был не лучше тебя. Да и сейчас не прочь присосаться к бутылке какого-нибудь вина, оправдываясь нехваткой вдохновения. Ага! Как же!

Порицания родителей привели к тому, что ты невольно узнал историю жизни матери, наконец, поняв, от чего раньше замечал давящую боль в глазах и стиснутые зубы. Давным-давно она потеряла семью при эмиграции в другую страну. Каким-то образом они разминулись и после не виделись долгие годы. Ей пришлось самой выживать, вставать на ноги и терпеть невзгоды и трудности, преподносимые суровой жизнью. Ничего хорошего маме твоей судьбой не сулилось. Только трудности, страдания и обида, страх и ненависть. Сколько слёз она пролила, сколько дней не спала, сколько всего потеряла, не обретя ничего. Она занималась проституцией, воровала, нелегально торговала...

Потом родители уехали, оставив тебя. Возможно, это их ошибка. Но ты прекрасно понимал, что их ошибка — зачать тебя. Ты существовал от «пятницы до пятницы», как в народе это именуется. Ты жил косной жизнью. Все увлечения сошлись на еде и сне. Вскоре к ним добавились плотские удовольствия. Теперь твоя правая, ну или левая рука не ублажала организм. У тебя появилась девушка, а может и парень. Мы опять-таки умалчиваем и твой пол, и пол твоей второй половинки. Этот человек являлся членом вашей компании. Почему именно он? Ответ таков — неописуемая красота, нехватка мозгов, но что-то занятное в себе имел, а то в противном случае можно и со скуки помереть.

С того самого мгновения твоё бытие превратилось в сплошное: сон, еда, сигареты, алкоголь, секс, сон, еда, сигареты, алкоголь, секс, сон, еда, сигареты, алкоголь, секс, сон, еда, сигареты, алкоголь, секс... и так до бесконечности. Ты по уши погряз в этом скудном круге, быстротечнее отдаляясь от реальности, полностью утопая в рутинной «жиже», ничего вокруг не замечая. Но однажды эта нить порвалась, дабы начаться плестись заново, но под иным углом...

Твой день рождения. Вы собрались, чтоб хорошенько напиться и накуриться. Для перехода к главному действу понадобился тост. Твоя вторая половинка поднялась с места и сердобольно замурлыкала о большой и чистой любви, не смотря на все твои недостатки. Много ли она их знает? Ведает ли о том, как ты однажды пнул бездомного котёнка из-за спешки на пьянку. Известно ли ей, что видя бедных, слепых, немых, безногих и подобных людей, ты вкушал своё превосходство над ними. Замечала ли она, как часто ты игнорировал стариков, кричал на детей, матерился в церкви — и всё ради потехи. Смешно ведь! Знала ли насколько низко ты пал? А вот ты знал хорошо...

По завершению её речи ты слабо улыбнулся, даже ухмыльнулся и обронил незвучное: «Спасибо». Народ недовольно промычал. Кто-то пытался успокоить ребят, заметив, что ты всегда неразговорчивый и бесчувственный, но внутри совсем иной. Второй попытался оспорить его утверждение. Из этого вырос конфликт. И ты осмыслил: о тебе так много мнений, и ни одного верного. В горле запершило, в голове ёкнуло. И на вопрос: «Так любишь или нет?». Ты гордо ответил: «Конечно же, нет. Я никого и никогда не любил. Всех только использовал. Только вы и окружающие считают вас моими друзьями, но не я». Ты увидел нестерпимую скорбь в их взглядах и движениях. А на что они рассчитывали? Ты не старался скрывать себя действительного. Отзывался обо всём честно и прямолинейно. И после всего они тебе предписывают звание ужасного друга. А не они ли хуже? Те, которые не в состоянии понять тебя по-настоящему! Они ещё найдут себе за это оправдание, но тебе уже не будет надо.

В тот же день, что и разорвался, бесконечный круг возобновился. Разве что отныне любую часть его, кроме секса (это увлечение можно найти и в клубе), ты делал совершенно и всегда один. Сон...еда...сигареты...алкоголь...секс...сон...еда...сигареты...алкоголь...секс... сон...еда...сигареты...алкоголь...секс...сон...еда...сигареты...алкоголь...секс...

Каждый день одно и то же, под одну и ту же немелодичную, пьянящую до осоловелости, мелодию.

Настало одиночество. Конечно, ты так сей период не называл. Глупости! Какое одиночество? Верно... Дни летели так однообразно, «континуум» глубже и глубже поглощал тебя. А ты продолжал искать ответы. Ой, ли! На какие вопросы возможно найти точные ответы? Если не кривить душой, то таковых очень мало. Не то что бы допустимо посчитать на пальцах, но по сравнению с бесконечностью вселенной, они — ничто. Ты — ничто. Всё — ничто...

Учёба — редкие дождики в твоей реальности. Гораздо чаще ты вновь посещал заброшенные здания. Сидел там, курил, размышлял. А в голову ничего дельного не заглядывало... Почему? А потому что только и способен думать чужими мыслями. Но ты всё ещё сидел, всё ещё посреди полуразваленных стен, всё ещё рядом с горами мусора, все ещё курил, всё ещё думал... И разве можно взять и перестать? Нет.

А бывало, присел утром на «толчок», да призадумался. О чём на этот раз? Правильно — о смысле. О смысле твоего бренного гнетущего существования. То есть о том, чего нет. И что же делать? Сдохнуть. Не велика задача. Вот оно — новое хобби — пытаться найти ответ на давно заданный вопрос: «Быть или не быть». Ты, естественно, склонялся к «не быть». И масса твоего времени уходило на осмысление сего. В темноте, в глухой комнате, пока сосед шлялся по клубам, ты лежал, как в анабиозе, и пытался выбрать. Так и не пришёл к единому выводу. Мозг начал плавиться, кисти трястись, глаза резко моргать. Думается всё нетрудно. Вон окно — прыгай! Ан нет! Какие-то неведомые силы вязали за спиной диковинные узлы, дабы руки не вырвались наружу. На самом деле силы-то ведомые, только ты пытался доказать самому себе одну сказку: ты понятия не имел, что же тебя останавливало. А останавливало тебя самолюбие. Ох! Не грех признать его зиждителем твоей жизнь, и не отдаст оно тебя никому другому. Ты не сумеешь умереть. Ты не подохнешь от лап своих. Кретин! Не для этого мамочка ягодку растила, а жизнь плесенью покрывала. Не сойдёшь с дистанции! Ты доползёшь до самого конца! И не вздумай гнилыми своими ручонками хвататься за остриё ножа! Не твое это дело! Ты никогда не мог ничего сотворить самостоятельно — так и не твори то, что природа может выполнить изумительно!

Вот — твой сосед, бросая что-то нецензурное на прощание, уходит. Его сменяет другой. Ты его не замечаешь. Вот — пытаешься писать диплом. Негусто выходит. Вот — ты напиваешься в одиночестве и просыпаешься где-то на окраине города. Бывает. Вот — дописываешь диплом. Не очень хорошо. Вот — ты слушаешь долгую речь преподавателей. Они, наверное, что-то важное объясняли. Вот — защищаешь диплом. Вспоминать не стоит. И вот ты закончил университет. С горем пополам.

Ну, здравствуй, взрослая жизнь! Неси подарочки. Петлю и мыло, желательно.

Ты ведь не ждал такого поворота событий, верно? Полагал, что все слухи обойдут тебя стороной. Вышло? Да не особо! Кто возьмёт тебя теперь на работу? Такого разгильдяя! Да ты свою характеристику читал вообще? Ты что творил! Зато думы великие думать мы ухитряемся! А как учиться и работать, так нет! Знаешь ли, никому не нужен работник, смело рассуждающий о тщетности бытия, неважно, знает ли продавец о большой вероятности всемирного заговора. У уборщика никто не спросит о грехах человечества. Мысли дворника о непрерывной связи всего сущего — никого не волнуют. Слышишь? Нет человека заинтересованного в твоих идеях и принципах, режущих кожу за метр от тебя. И тем более никому не сдался, возомнивший себя не весь чем, человечишка, решивший, что кто-то должен считаться с его мнением. Откроем-ка секрет. Всё, чего добился ты в жизни — фикция. Для тебя она туманная и непроглядная. А могло быть иначе...

Минул год, или два, или три, или пять — неважно. Время свое ты тратил на то, чтобы выжить, на то, чтобы жить. Но зачем? Не ведал. И не ведаешь до сих пор.

Хранишь в памяти тот вечер? Разумеется, ты хранишь! Такое действительность вдалбливает в мозг, высекая воспоминания кровавыми ранами. Ты всего-навсего бесплодно расхаживал по квартире, в попытках отыскать настроение, хоть на тон светлее, чем вездесущие недовольство. Внезапно зазвонил телефон — папа. Удивился. Поднял трубу, ляпнув: «Ол-лё». И тут ты услышал всхлипы отца. Затем его едва слышный голосок твердил в ухо неизвестность, различал одно — имя матери.

Стало тяжело дышать. Боль начинала биться глубоко в голове. Ты не понимал, что происходит. Страх разом охватил маленькими колышками, вбиваясь то в затылок, то в коленку. Придушенно выдал: «Что случилось?». А дальше три нещадных слова: «Твоя мама умерла». Телефон вылетел из рук. Бах! Звук резал уши. Боль уже бешено пульсировала в висках. Тело само потянуло себя назад. Врезался в стену, сполз на пол. Попытался дышать — не вышло. Рвота и тяжкий стон крались изнутри. Помотал головой. Постарался прийти в себя. Не получилось. Рывком поднялся. На трясущихся ногах поплёлся в ванную, держась за стены, двери. Ничего вокруг не слышал. Только пронзительный гул.

Уронил голову в раковину. Врубил воду. Она стремилась охладить твой разум, только вот вы с ней оба бессильны. Сел на коленки. Капли падали на ладони, в глазах двоилось. Пустота. На несколько минут мир опустел. Тяжёлой щемящей пустотой. Истерично выдохнул. Раскашлялся. Следом поднялся. В мыслях кто-то не унимался: «Помнишь, как разочаровал её, а? Помнишь-помнишь. Не придуривайся. Замечал, как сильно она потом болела. Ха-ха! Замечал, ты замечал — прекрасно! Ты не мог не замечать. Занимался самобичеванием. Жалел себя. Думал о суициде. Но умер не ты, умерла твоя мать!». Не выдержал. Ударил по своему побелевшему обречённому лицу. Перепутал. Кулак вонзился в зеркало. Заскрежетало стекло. Осколок разорвал твою щёку. По руке потекла кровь. Алеющие кусочки зеркала лежали везде: в раковине, на полу, в ванне. Они лежали бы даже в твоей душе. Только вот ты не веришь в её существование. Так что не преувеличивай.

Тебя трясло. Вновь осел. Вытер с щеки кровь, смешав её со слезами. Чего-чего? Слёзы? Ты плачешь? Плачешь? Как такое произошло? Зашипел. Не поверил, но ощущал. Не хотел, но пришлось. Червлёная жидкость с солью потихоньку падали вниз. Ты возжелал исправить свои грехи. Но как же трудно.

До утра ты плакал, извинялся, кричал, молил, страдал. Ничего более. А засим собрал вещи и поехал в родной город. Пока за окном сменяли друг друга однотипные картинки, картинки детства мелькали перед глазами. Милый, ни в чём неповинный ребёнок, что мог смеяться, радоваться пустякам, чисто любить, превратился в скверный гнус. Дети, умершие, не став на частичку личностью, навеки будут вызвать лишь скорбь, и никто не помянет их обидным словом. Умерев личностью, протестующей обществу, ты навеки будешь вызвать скорбь, но иные проклинать тебя будут, пока не исчезнут...

Приехал. Домой не направился, лишь разузнал как-то о дате похорон, а потом скитался по округе. Вновь плакал, вновь обвинял себя, спорил сам с собой — и так несколько бесконечных дней.

А затем ты пошёл, весь грязный, промокший и ободранный, на похороны. Люди поражено встретили тебя. Особенно папа. Ты отрешённо взглянул на него. Выдохнул. Поглядел по сторонам — увидел его стареньких родителей. Именно те, что давным-давно запрещали ему быть самим собой. Именно те, кто не терпел увлечений отца. Именно те, кто косвенно вынудил его жить под девизом: «Делай то, что хочется, не принимая чужое мнение». Именно те, на кого он стал похож. Некогда не любящий предвзятость и не толерантность, ныне же твой папа превратился в судью. И судил он хуже, чем они.

Ты медленно двигался к гробу, не обращая внимания на возгласы и пытливые взгляды. Подойдя, ты узрел свою мать. Мёртвую мать. Прежде она очень любила читать книги. Прежде её аккуратность поражала. Прежде она так сильно ценила искренность и осторожность в людях. Прежде она до невероятности дорожила семьёй. А сегодня — ничего этого нет. Только застывшее каменное лицо. Без намёка на когдатошнюю жизнь, на светлые и добрые улыбки. Просто — труп. Просто — ничего. Просто. Совершенно просто.

После ты сделал три уверенных шага назад. И заржал. Пронзительно. Оголтело. Листья на деревьях вздрогнули от смеха. Всякий дичился тебя, пытался отойти, читал молитвы и крестился. Ты ржал. И плакал. Грыз губы и ногти. Падал на коленки, поднимался и подпрыгивал. Отец старался привести тебя в норму. Зря. Ты смеялся, осознавая то, что именно ты убил свою собственную мать. И смех совсем не от радости. А от обречённости и безысходности.

Успокоившись, вновь подошёл к гробу. Люди отбежали от тебя. Ты посмотрел на маму. Ничего не изменилось. Следом вынул из кармана розочку, сложенную из бумаги в клеточку. И положил эту самую розочку рядом с другими цветами. А потом ушёл, дабы никогда не возвратиться. И только пыль поднималась из-за твоих шагов. И только живые смотрели тебе в след. И только ты знал, что в розочке написано: «Прости». И только в тот момент, когда ты писал — ты извинялся. Теперь-то ты не чувствовал своей вины. И только когда твой мир рухнул, ты осознал всё. Но, к сожалению, всё ты так никогда и не осознаешь...

Прошлая жизнь наглухо захлопнулось бетонными вратами, оставив все чувства в забытье. Там для тебя не осталось ничего дорогого. Отчасти будет ложью объявить, что ты дорожил своей матерью. Но она до конца казалась лучше всех других. Ты мог многое сказать о ней плохого, но...

А затем ты вернулся к своей обыденности. Печально продолжал контактировать с людьми. Сколько же раз слышал от них: «Ты так зол! Бесчувственный! Жадный! Ужасный! Не говори таких вещей!», — и многое другое. Им не понравился твой моветон! Ох! Бедненькие. Как же они с такой непосильной ношей справятся. Ненавидят тебя только из-за того, что ты где-то что-то не то произнёс. Ты жесток. А они до отупения предвзяты! И вот так всю грёбанную жизнь — тебя ненавидят, ибо ты всё ещё ты. Каждый царапается о твою острую броню. Да ты ведь не специально это делаешь. Они сами виноваты, раз не могут заткнуться. Не могу признать! Не могу смириться!

В тебе разочаровался третий, четвёртый, десятый, несколько сразу, чужой, родной и другие, пятидесятый. Взирали на тебя чванно, за спиной считали твои изъяны. Оное сокрушали в лицо, оное не давало им спокойно спать. Жаждали заставить тебя отказаться от своих слов, страдать. Но ты не сделал этого. А знаешь почему? Тебе. Всё. Равно.

И что же дальше? Ты примитивно жил, примитивно курил, примитивно пил. Ничего особого. Пытался работать. Болел. Часто уходил в себя. А какой с того толк? Ты не хотел такой жизни. Ты её, в принципе, не хотел. Но гордость всё держала тебя. Уже в кровь стёр шею верёвкой. По-прежнему жив. Отдельный стаканчик предоставил для «особых» лезвий. До сих пор лежат там, томятся. Вслепую дойдёшь до края крыши и отыщешь подходящий мост.

Старался найти причину жить. Непостижимо. Неужели тебе придётся так прискорбно существовать? Надо это исправить! А разве выйдет? Не-е-е-ет. Но не корячиться же за гроши где-то, потом возвращаться в свою «однушку» и жрать там полудохлую еду! Если уж жить, то точно не так! А чего ты на месте стоишь? Вперёд!

Ты мигом воссоздал наставления матери. И смог. Не сразу. Очень долго старался, ощутимо сил потратил. Но смог. Устроился на работу в прибыльную компанию...

Порой ты, сидя на лавочке под электрическим светом, засматривался на людей. Тебя привлекали ссоры и споры. Забавными они казались, иногда хотелось погрузиться в самый центр событий. Но преодолевал в себе безумное желание, оставаясь сидеть незаметным в искусственном свете, в таком же, как и твоя жизнь.

В один из подобных дней ты увидел запоминающуюся картину: женщина призналась своей дочери посреди людной улицы, что вторая приёмный ребёнок. Девушка расплакалась и убежала, а мама помчалась за ней. Ты с восторгом наблюдал их сцену, чуть ли не хлопая в ладоши от бури эмоций. А в голове пронеслось: «Вдруг и ты такой». И правда, мало доказательств существования родства с семьей. Ты как-никак можешь оказаться приёмным или ребёнком одного из клиентов матери, а возможно тебя принёс на руках твой сумасбродный отец. Похожие варианты танцевали вальс в мыслях. Польку же отплясывали они, как появились гипотезы, касающиеся продолжения рода. Если вспомнить твой образ жизни, то совсем не исключение предположить наличие детей. Ты, конечно, пользовался средством для контрацепции, правда, случалось алкоголь сильно бил в голову. Глядь и сейчас где-то в полуразваленной квартирке плачет твоё кровное дитя. Или же ты сама беременная. Хотя это бы ты, скорее всего, заметила. А что бы сделала? Правильно — аборт. Никаких там загвоздок и дилемм, ты всегда считала аборт чем-то само собой разумеющимся. Жалости к зародышам не испытывала. Ровно, как и ко всем людям. А они вообще маленькие скрученные комки не пойми чего. Нужно ли им сострадание и защита. Сомневаюсь.

...В квартире, с самого заселения в неё, висела картина воронов в коридоре. Весьма талантливо выполненный рисунок в чёрных и серых тонах. Несколько крупных птиц вздымаются в небо с ветки дерева. Их глаза горят, а крылья стремятся в полёт. Смотрим мы на них снизу.

Ты ходил мимо картины, не всматривался. А как-то раз, выключив свет, долго глядел на неё. Полотно нарисовано так реалистично, что разумом ты давно находился по ту сторону красок. Ты вертел головой из стороны в сторону, пытаясь найти подвох. Для дилетанта нарисовать такой шедевр нереально. Но изображение не переставало пресыщать сознание чувствами. Подобное могло означать лишь одно — в этой картине главное не мастерство и маститость художника, а идея. Сами вороны не могли не манить, но для простых птиц — любование не в меру затянулось.

Оттягивая веки, поглядывая с разных сторон и высоты, ты пыталась отгадать загадку. Всё шло безуспешно, пока ты не снял картину со стены и не всмотрелся в неё напрямую, близко. Ту-то тебя и осенило. Да, выглядит так, словно вороны взлетают вверх. Но ветвь слабо прорисована, и присмотревшись, начинает чудиться, что вороны вовсе не взлетают, а замерли на месте. Будто движения нет в них — и так задумано. Смотришь на них и понимаешь — однажды взлетев, они остались на том же месте. Прибитые гвоздём к небу. Но это небо — потолок. Птицы эти близки тебе, ты тоже, поднявшись ввысь и пролетев немного, намертво забит гвоздём к крыше, такой незаметной раньше...

Ты поверить не мог в то, что наконец-то получил нормальную, достаточно высокооплачиваемую работу. Съехал с ненавистной квартиры, ел по-человечески, отдыхал. Познакомился с новыми людьми, десятками мелькавшими по сторонам. Некоторые неслись так незаметно, что верить в их существование непросто, иные же вертелись вокруг тебя без передышки. Но, впрочем, шваль, окружавшую тебя на работе, объединяло твоё презрение, и ничем они не различались. Одним ты это говорил напрямую, а для тех, кто выше — исповедь твоя осталась не узнанной.

Курили, разговаривали, подшучивали, работали и ходили среди них те, схожие с тобой личности, что не раз трактовали свои правила иным. Они столь же цинично отвечали на просьбу о помощи — сухое: «Нет». Также безразлично реагировали на возмущения челяди. Такие они были. Когда вы встречались в коридорах, кажись, и не замечая друг друга, на автомате здоровались. Остальные не видели ваших взаимных знаков: чуть сверкнуть зубами, закатить глаза, вполголоса хмыкнуть. Вы не повторяли друг друга, отличались мнениями и повадками, и никогда не молчали, коль кто-то из вас нарушил правила. Ни в век, корыстные и фальшивые люди не станут помогать такому же, как и он сам.

Радовался ты недолго. Иль долго. Но рано или поздно тебе надоело твое положение. Мучительно находиться практически на дне карьерной лестнице. Никак не хотелось выбираться с утра монстром из комнаты, работая за теперь уже малую сумму. Как же внезапно меняются приоритеты у людей, вчера кусок хлеба почитался во всех храмах, сегодня же человек грош в мировой экономике. Ты вознамерился подняться выше, не чуть-чуть выше. Ты собирался очень далеко. Ты возжелал сместить начальника и сам взойти на трон...

Твой босс был, может женщиной, а может и мужчиной. Средний возраст. Супруг, дети, дом, дерево — как полагается. Требовательный, строгий и настойчивый человек, собственным трудом добившийся такого положения. Ко всему этому уверенность в себе и целеустремлённость.

Как-то раз с апломбом он провозгласил: «Главное в сотруднике — ум и находчивость!». Ха-ха! Это шеф и нашёл в тебе. Решил — достаточно, а, оказалось — перевалило через край. Ты ли злой и страшный дядя, который пытается свергнуть ангела со своего пьедестала? Вроде так, да не совсем.

Этот ваш трудоголик, девиз которого связан с пожизненным заключением в работе, тот ещё «типчик». Без коррупции в его истории не обошлось. Сие — не главенствующая часть. Он, как говорится, «трахает всё, что движется». Пошлый, алчный и эгоист! В зеркало как будто смотришь, да? И не эта часть вела в карьерном вальсе. Он не брал на работу раздражительных людей. За свою жизнь ты натерпелся много, посему выходил из себя лишь наедине с самым дорогим человеком. Твоего руководителя абсолютно не прельщали надоедливые люди. Ты такой чертой характера никогда не отличался, хотя вот сам он! Стать сотрудником его компании не могли и скучные люди. Ты, конечно, не столь креативный и весёлый, как он, но и не скучный. Не принимал на работу твой начальник шибко добрых людей, ожидая от них подлости. Таким ты точно не увлекался.

Иначе говоря, подходил по все параметрам. Вроде бы и злобненький, но прямолинейный, а это — плюс. Твой же босс, любящий сигареты, алкоголь, бары, клубы и проституток, оказался слишком доверчивым. Считал, что хорошие люди — это демоны. А вот настоящие демоны априори хуже себя быть не могут. А вот и ошибся. Ты-то на этом и сыграл!

В голове до сих пор всплывает тешащая разум картина. Твой высокий, широкоплечий и массивный шеф ошарашенно смотрит на тебя, хмурится. Волосы до безобразия взъерошены, скула на щеке со шрамом подрагивает. Нет той уверенности ни в виде, ни в походке. Некогда низкий и вежливый голос что-то щебечет и проклинает тебя, обвиняет. А ты наслаждаешься. Ничто не приносило тебе такое количество удовольствия. Ты доволен, ты рад, ты победил. Он любил только деньги и работу. Ты любил только деньги. Он боялся обанкротиться. Ты ничего не боялся. Он был обижен на своих конкурентов, когда-то бывших его друзьями. Ты не был обижен ни на кого. Он ничем не увлекался. Ты увлекался всяким. Он стремился получить больше денег. Ты тоже. Но теперь он на дне социальной и карьерной лестницы. А ты выиграл! Ты вышел сухим из воды! Ты здесь лидер! Ты здесь бог! Ты! Ты! Ты! Ты! Ты!

Все склонились перед тобой. Ничего не скажешь. Восхищались. У тебя новая жизнь. Да только вот почему всё по-старому? Много ли изменилось? Ты стал выше! А с того то что! Всё так же пьёшь алкоголь: но теперь никакое-то вонючее пиво, а что-то дорогое, оно даже в состоянии пережить тебя. Всё так же куришь: о, да! Такими сигаретами никто и подышать не мечтает. Всё так же жрёшь: но ныне элитное, первоклассное. Всё так же спишь: в дорогих постелях, не как раньше. Всё так же плотски удовлетворяешь себя, но все сами бросаются тебе в койку. Твоя жизнь поменяла вид, но не изменила суть.

Несколько часов, несколько дней, несколько лет... Стремглав шла жизнь, ты старел и становился всё хуже и хуже. В кого ты превратился? Плевать. Никого не интересует. Все только и могли, что разочаровываться в тебе, страдать из-за тебя и тому подобное. А ты пользовался своими деньгами. Жил без охоты. Самая любимая твоя забава — подливать масло в огонь. Любил, когда тебя ненавидели. Любил, когда плели интриги. Мазохист какой-то. Извращенец. Вот ещё одно слово. Оно раздражает. Извращенец. Кто это такой? Людей с нетрадиционной сексуальной ориентацией считаю таковыми. А ты? А может ты гомосексуалист, лесбиянка? А почему нет? Противным это никогда для тебя не являлось. Или ты вообще бисексуален, или сменил пол? Ты вполне рисковал стать одним из них. Из тех, кого не терпят, желают отделить от «прекрасного и чистого» общества. За что? За то, что они пошли против природы. И это твердят люди. Забавно. Разве нет?

Возможно, ты уже давно «не такой, как все». Вероятно, ты не раз испытывал порцию отвращения на себе. Но тебя не задело, тебе безразлично.

Ты постарел, несильно, хотя вдруг — сильно. Ты долго жил в роскоши, управлял людьми, путешествовал. Смотрел на всех сверху вниз, довольствовался своей властью. Насмехался ли над теми, кем раньше был сам? Да, но это уже их проблемы. Искал ли отвратных развлечений? Искал. Разрушал ли массово чужие жизни, пополняя кошелёк? Странный вопрос. Убивал ли ради своих целей? Не исключение. Слышал ли от других: «Богатый папенька/маменька»? Неоднократно. Сколько раз надо у тебя отсосать/отлизать, чтобы получить подарочек? Не отмалчивайся. Всем же интересно.

Но тебе наскучило. Исчезла та искра, тот бодрящий страх и трудности. Надоело. Ты понял это давно, да никак не принимал бессмысленность своих стараний. А ведь изначально знал — по-другому и не будет. Вот же дурак!

Ты безалаберно относился к работе, к подчинённым, ко всему. Уйти сам не мог, но это прекрасно сделали за тебя. Кто-то умный, как когда-то ты, согнал своего начальника с престола. Допустимо следующие: тот твой начальник специально выжидал такого человека, и теперь тебе благодарен. И ты благодарен своему «помощнику».

Тебя ждал новый путь. Но что он с собой принёс? Лишь одно — твою гниль...

Ты требовал чего-то свежего, перемен. Но ничего не пришло. Осталось, как прежде. Почему? Ты до бесконечности будешь задаваться этим вопросом. Не ответишь. Так и продолжишь скитаться в мозгу от одного к другому. Тщетно. Настолько, что смешно.

Люди больше не приносили тебе ни малейшей забавы. Раньше издевался над ними, врал, шутил. А отныне они стали стопроцентно одного и того же цвета: мерзкого и непонятного. И более ничего. Разве можно к кому-то из них отнестись особеннее? Сделать больнее, чем другому. Нет. Всё чрезвычайно однообразно.

Шли годы. Медленно или торопливо. Ты старел. Только взгляни на себя в зеркало: что это? Насколько же ты стал ужаснее (во всех смыслах)? Дряхлое разваливающееся тело. А эти морщины! Прыщи и те не так отвратительны. Какие-то таинственные пятна и волосатые родинки. Смотреть тошно! Волосы начали седеть и выпадать слишком рано. Это не единственная проблема. Болезни, которые ты нажил за свою прискорбную жизнь, дали о себе знать. А ведь ты не так стар. Согласись. Вон твои ровесники ходят ещё свеженькие, а ты рушишься на глазах. Твоя история болезни может посоревноваться с «Войной и миром». Откуда они все? Почему каждый шаг приносил боль? Почему всякий вздох сдавливал глотку? Почему любое твоё движение заставляло скрипеть кости? Почему! Потому что ты жил не так? Поэтому, да? Да.

Терпеть и смириться — невообразимо. Пытался лечиться, пил неимоверное количество таблеток, посещал врача, не употреблял любимые алкоголь и наркотики, никаких умертвляющих утех. Только сигареты. Слишком от них хорошо и плохо одновременно. Явно нездоровый фетиш. Но болезни не испарились.

Не забыл, как страдал и корячился у себя дома, на вышитом золотыми нитями кресле. Как кашлял, содрогая стены. Как пытался позвать на помощь. Только вот некого. Всё перед глазами расплывалось, а звуки отходили на задний план. Голос кряхтел. И только мысли сияли ярко и слышались чётко. А как же трудно думать в одиночестве, в темноте. Жутко думать, опасно.

Вспоминал былые дни. Они казались такими несуразным, а затем переставали казаться таковым. И обратно. В нескончаемые петли вводил тебя разум. Всякая мысль бросалась из крайности в крайность. «Я не могу определиться», — считал ты в оны дни. Но определиться ты не мог, сейчас. Мириады частичек твоей жизни смешались в одну громадную кучу, не давая проходу друг другу. Они куда-то плыли и бежали. Голова трещала. Треск этот разносился в глубине. Хотелось отдаться неге, а вместо неё саднило во рту. От чего? Почему так больно? Что это? Ты кричал? Быть того не может! Может... Ты сам не заметил, как начал кричать. Следом боль отразилась в голове. А это что? Открыл глаза: стоял перед стеной и бился в неё тяжелой и с тем же лёгкой головой. Как же так? Шарахнулся. Вернулся в кресло и укрылся, пробуя удушиться пледом.

Вновь начал думать. Припомнил своего лучшего друга. Образ резво появился в голове. Он ведь любил играть в футбол, волейбол. Он жил так, как будто бы сегодня последний день, мечтал стать художником. В голове мелькнула мать. Тут же исчезла. Вспомнил своего преподавателя, шибко обидчивого на тех, кто не оправдывает его ожиданий. И отец появился в мыслях. Он любил тебя, твою маму и красивые пейзажи. Боялся замкнутых пространств. Даже твой пресловутый начальник компетентно мелькнул в сознании. А у него, к удивлению, здоровье хорошее. Помянул ещё многих людей, разочаровавшихся в тебе.

Полусидел, мыслил. А за что они так с тобой? Неужели в тебе одни только недостатки? Ты ведь находчивый, осторожный и даже аккуратный. Разве это не достоинства? Опять-таки, ты умеешь хорошо шутить. Ты не так плох. Тогда от чего же они так думают? Почему ненавидит тебя? Зачем презирают? Из-за чего пришла их предвзятость? Ты снова кричал. Плакал. Бил стены. Катался по полу. Остановился. И уточнил: «Чего?». Тебя никогда не волновало столь же сильно отношение к себе. Ты как-никак бесчувственный, хладнокровный эгоист. Что же такое, чёрт возьми! Почему? Зачем? Как?

Ты метался из стороны в сторону. Скулил. Пытался сломать то, до чего дотягивались руки. В сознании мутилось, находил туман. Ты больше не соглашался с собой. Или же соглашался? А-а-а-а-а-а-а-а-а!

Закурил. Ты в тот раз очень много и густо затягиваясь курил. В глотке пересохло и запершило, горечь расплылась по рту. И вдруг понял — у тебя всего-навсего раздвоение личности, кажется. В любом случае, такая болезнь достаёт ответы на вопросы из ниоткуда. Стало чуть спокойнее или нет. Хотя какая уж разница...

Потом началось ужасное (или прекрасное?). Ты засел в своей комнате. Поток мыслей не останавливался, также как и поток несуразных действий. Ты залезал под кровать, рисуя узоры на пыли, тёрся о ковёр, сдирая с себя кожу, грыз то, что можно грызть, лизал то, что можно лизать, закрывал и открывал жалюзи, будто гильотиной отрезая головы несчастным прохожим, прятался от чего-то неведомого, всюду чувствуя его касания, гонялся за чем-то несуществующим. И думал. Мир стал иным, ты взглянул на него с других углов, с тех сторон, с которых отроду не решался смотреть. Вселенная обрела панорамный вид. Но сколько бы ты не вертелся вокруг вселённой, ты ничего никогда не осознавал до конечной точки, от этого становилось больно на несколько секунд. А затем процесс возобновлялся.

Так ты коротал свои никчёмные деньки. Сидел в углу, шатаясь из бока в бок. Кусал ногти, локти, коленки, пятки. Покрасил волосы в радужный цвет, сделал пирсинг, покрыл тело татуировки. Возможно, не сделал ничего. Ведь в зеркало ты опасался глядеть, потому что по-прежнему видел там себя. И явилась в то время к тебе самая великая дума твоя — так ты считал.

Вновь припомнил тех, кто обманулся тобой, кто совершил ту роковую ошибку: заговорил с тобой. И обеспокоился: «Кто же никогда не разочаровывался во мне?». Первое, что пришло в голову — тот, кто никогда тебя не видел. А, нет, не та формулировка. Та слепая женщина, она-то тоже не видела тебя, но возненавидеть ей это не помешало. Правильная интерпретация появилась не сразу. Ты отвлёкся. А затем всё-таки образовалось сие: «Тот, кто не имел возможности разочароваться во мне по следующим причинам: не знаком со мной лично, не знал обо мне от общих знакомых, не придумал меня». После ты возжелал конкретики. Часами пытался найти её. Хотя так изъясняться не стоит. Не ясно, сколько же ты искал. Может, начиная с раздвоения личности до этого момента, прошло несколько лет. Или один день агонии. Правда, для тебя это время стала вечностью.

Слишком много минут, слишком много секунд, слишком много неизвестных отрезков времени. Но раздвинув идею о размножении людей почкованием и мысль о сущности истинной гуманности, ты понял, что единственный, кто не разочаровывался в тебе — это ты. Как же сразу-то не стало ясно? Решение лежало прямо на блюдечке. Ты даже в состоянии его потрогать. Правда, пальцы онемели.

Вот тот — кого надо ценить и благодарить. Ты. Самый дорогой и любимый. Ты. Нет никого более. Только ты. Улыбнись себе, прижми крепко-крепко и не отпускай. Выйди замуж за себя или женись. Стань ближе к самому себе. Разве не прекрасно? Но, тебя нет внутри зеркала, искажающего сущность. Ты так долго бежал от своего отражения, но, в самом деле, никогда не видел себя.

Верно, ты ни разу не разочаровался в себе, не возненавидел себя. Что бы ты не делал — тебя устраивало. Да, ты мог в чём-то себя упрекнуть, где-то заставить сделать по-иному. Но это мелочи. Ведь сделанные тобою шаги принесли плоды. С каждым днём ты становился хуже, и от этого становилось лучше. Ты наслаждался тем, как опускаешься, тем, как тлеешь. Ты всегда любил злобу, обращённую к тебе. От любой нападки со стороны чувствовал удовлетворение. Становился счастливее. Ты не обманул себя — вот твоё истинное счастье. Ты улыбнулся, слёзы потекли по щекам. Ты обрёл то, что не искал. Ты получил то, чего не ждал...

А после? Ты закуриваешь сигарету, и всё — ты мёртв... Стоп! Что? Как? Когда? Почему? Вопросы пронизывающим вихрем витали в голове. Нет! Не может быть! Чушь! Жалкая чушь, недостойная хоть толики внимания! Не могло этого произойти! Ты же совсем недавно смеялся собственным задумкам, задорно прыгал с кресла на пол, немелодично барабанил по стулу. Что пошло не так? В какую секунду твоей великолепной жизни всё остановилось. Такое нельзя не заметить. Так отчего же так пусто? Словно ничего и не было...

И как же ты умер? Суицид? Много раз проходил эту тему. Неужто наконец-то что-то щёлкнуло в мозгу, и ты решился? Но как? Петлю на шею ли натянул, а табурет со скрежетом на пол повалил? Небось, всё гораздо проще: на балкон и вниз. Бах! И тебя нет. Или же шесть минут пришлось набирать в ванной воду, дабы там резать вены ржавым лезвием? А вдруг ты просто ступал по улице и тут-то тебя и озарило. Несколько быстрых шажков — шины растирают твое тельце о дорогу. Нет. Всё неуместно банально.

А допустимо ли второе: не самоубийство, а убийство? О, да! Кто-то, вероятно, точил в своей опочивальне ножи, чтобы окрасить их в багровой крови твоей. Эти люди, что с отвращением и жаждой мести смотрели вслед. Они бы ни за что не оставили свои прошлые обиды. И что же, впрочем, случилось? Кто-то набросился на тебя со спины. Ты вскрикнул, потом было больно, потом же было ничего. Или же значительно скорее: пуля в лоб и никаких морок. Не ясно.

Постойте-ка! Ты и без того постарел и обзавёлся всякими болезнями, тогда чего же не помереть своей смертью? Загнулся где-нибудь на полу квартиры, выплёскивая изо рта зеленовато-красную пену. Или же распростился с жизнью, лёжа у себя в кровати, обнимая одеяло. А как насчёт инфаркта? Безнадёжно обыденно.

Очевидно, есть что-нибудь ещё. Новые варианты, более интересные и захватывающие. Точно! Забавный несчастный случай. Например, твоя машина врезалась в грузовик с детскими игрушками. Или тебя сбила проститутка на мотоцикле. Иль споткнулся о маленькую псину и напоролся на штык. А возможно, что накурился и решил искупнуться в химических отходах. Весьма неплохо.

Не забываем, что произошедшее авось и другое слишком скучное и неинтересное. Быть сбитым автомобилем или упавшим с лестницы — нудно. Нет искры. Нет потехи...

Не время! Не следует и секунды тратить на раздумье об этом. Остановись! Неправда! Ты не мог умереть! Ты ведь жив? Ответь! Судорога сжимает лёгкие, руки ломит, в ушах стоит звон. Ты не веришь в бога, значит, к счастью, это не ад. Но что? Пытаешься открыть глаза: темно. Каждым сантиметром кожи чувствуешь сырость этого поганого места. В животе кто-то орёт, словно не ты сейчас умираешь, а он. Привкус крови — зубами грызёшь губы. Пытаешься подняться — ноги подкашиваются. Вдохи режут нутро. Не понять: закрыты глаза или эта темень проела склеру. Где-то в затылке трещит сверчок, как профан, возомнивший себя величайшим скрипачом. Чувствуешь рвоту, демоном пробирающуюся наружу. Но лишь кровь выплёвываешь. Она горит ярко-алым.

Где ты? Что за место? Зачем так болит спина? Почему же почки без остановки меняются друг с другом местами? Для чего челюсть окаменела, уйдя первой? Тихо... холодно... больно... нечем дышать... вот! Вот же оно! Ощущаешь, думаешь, страдаешь! Значит, жив! Ты не умер! Ты остался! Только вот где остался? И являешься ли оставшимся по-настоящему? И является ли настоящим то место, где ты остался? Не понятно. Одно лишь ясно: ты ещё не мёртв, значит, есть шанс.

Надо сделать что-нибудь. Идти! Звать на помощь! Сыграть в монополию! Спеть серенаду! Хоть что-то!.. А зачем? Верно. Смысла нет. Если вдруг кто-то найдёт — скажите. Тогда просто жди. А чего? Не сказать. Может быть, эта та история про жизнь, проносящуюся перед глазами за минуту до смерти? Ну и где она? А это что?

Откуда-то издалека к тебе несутся сонмы блестящих осколков — воспоминаний. Они не создают картинок, нет плёнок прошлого. Они просто вонзаются в плоть, рвут её на части. Как и при жизни.

Суд вершился так. Или как-то иначе. Или никак...

Сколько это продолжалось — не узнать никому. Но однажды всё замерло, как замирают испуганные глаза, как замирает топор, спущенный на чью-то шею. И после уже нет ничего. И было ли что-то до?..

Тело твое бездыханно лежало в гробу. Гроб этот не особенный, он даже не пафосно-чёрный, а грязно-коричневый. Приталенный костюм, такой идеальный и красивый. А ты не знал о том, что тебе идут классические костюмы, тем более в сочетании с бледной, серо-синей кожей. Веки покоились на глазах, и только ветер изредка заставлял ресницы вздрагивать, точно они норовят открыться. Но попытки их напрасны. Рот слегка отворён: замер в последнем, так и несказанном, слове. Любопытно, что же ты хотел произнести, прежде чем закончить свою дорогу. По-видимому, что-то возвышенное и горделивое, но не успел. Грудь застыла. Пыль потихоньку покрывает её, в надежде, что та не двинется. Так и будет. Кривые пальцы осторожно уложены на ноги, и бережно прикрыты цветами. Красными, оранжевыми, синими, жёлтыми — всеми теми красками, каковыми не окрасить твою судьбу.

И кто же вокруг? Кто пришёл проводить тебя в последний путь? Так... человек, читающий молитвы на непонятном языке. И почему ты не устроился работать священником? Отец, он не проигнорировал твои похороны. А он пережил тебя. Ты такой слабак. И в свои годы он выглядит стократ лучше своего отпрыска. Папа стоял около гроба, что-то себе шептал, жмурился, держал слёзы в себе. Но зрачки утопали в неспокойном море. Поразительно! Твой друг детства удосужился посетить тебя на похоронах. Явился со своей женой, что-то объяснял ей, поглядывая на тебя. Кстати, с той девушкой он расстался. Появились и другие твои знакомые: с университета, с работы. С некоторыми ты вовсе и не знаком. Но все они стояли, притворно изображая скорбь. А солнце так коварно жгло.

Народ переговаривался друг с другом. Один из них поинтересовался: «Кого хоронят?». Ему отвечали: «Да так, гниду одну». Затем начинались расспросы, любой был счастлив поделиться своей ненавистью. Она беспокойными волнами ходила между собравшихся, становясь то стремительнее, то неторопливее. Переливаясь всеми мрачными цветами, поблёскивая сырым серебром. Волна за волной. Слово за словом. Ухмылка за ухмылкой.

Этикет не позволял людям блаженно смеяться и восторгаться твоей кончиной. Но они продолжали наслаждаться моментом, скаля рты, удовлетворённо поскуливая, щетинясь от упоения. Вот она — радость человечья!

Крышка скрипнула, громыхнула и захлопнулась перед твоим лицом. Так шумно: кто-то вложил все свои чувства в удар. С местью гроб затрясли, нарочито медленно опустили в наспех вырытую яму. А следом землёй, словно последними словами откровенней, тебя засыпали. Каждая крупинка наполнялась эмоциями собравшихся. Они засыпали воспоминания о тебе, засыпали свои переживания, засыпали свою излюбленную ненависть, засыпали своё разочарование.

А затем люди расходились, и кто-то из них, остановившись, обронил: «А кого мне теперь презирать?», — в его глазах мелькнул непередаваемый ужас. А некого, милый мой! Найди себе другого. Постарайся отыскать такой идеальный экземпляр. Со всеми прекрасными недостатками, незыблемой жестокостью, ядовитой распущенностью, с тщеславными прихотями и с незыблемым отвратным мнением. Удачи!

Ты бы долго смеялся над ними, треском разрывая окружность. Возмущался бы ради забавы, изображая из себя героя трагедии. Добавил бы жару: стукнул бы венком старушку, тараторил бы маты над ухом батюшки, поведал бы о своих деяниях. И положил бы в гроб свой большое зеркало с острыми гранями. Чтобы оно тебя видело, чтобы оно продолжало тебя отражать, чтобы грани его могли резать. Только вот ты не сможешь: ты сдох. Навсегда, навечно. Бессмысленно жил, бессмысленно умер. Ничего не оставил. Вопросы так и не решены. А ты гниёшь глубоко в земле, один. И чем же это отличается от твоей жизни.

Ответь...