Алёша Попович и Тугарин (джен)

Сказ наш будет про времена стародавние. В те поры люди на нашей земле Сварожичей славили и дары им несли, но и другим богам обиды не чинили. В те года далёкие в городе Ростове на дворе попа соборного родился у челядинки сын. Нарекли его именем славным — Алексий, а как принял его в род свой поп соборный, так и стали мальчика звать Алёшей Поповичем.

В тот же год на соседнем дворе, в доме белого хузара, тоже сын родился, Тугарином его мать назвала. Хузар тот родом был из Итиля, стольного града хузарского, но встал под стяги князя ростовского, да служил ему верой и правдою.

Зимы сменялись вёснами, вёсны — летами, а мальчики росли не по дням — по часам. Но хоть и жили они во дворах соседних и отцы их дружбу меж собой водили, друг с дружкой они не знались. И кому знать, долго бы так было, да только во двор супротив их дворов въехал род боярина Горазда. Семья у него была большая — четверо сыновей. И все они не только старше были Алёши с Тугарином, но и мнения о себе высокого, а нрава — злобного.

Как-то раз увидали сыновья Гораздовы, как Тугарин на бревне скачет, стрелы метать учится. Да только в тот день ни одной стрелой так и не попал он в платок, отцом повязанный на дереве заместо мишени. И так зло начали братья насмешничать, что у Тугарина слезы на глаза навернулись от обиды.

В тот же час на дворе соседнем Алёша мечом деревянным игрался по наказу пестуна своего. Услыхал он слова обидные сыновьями Гораздовыми Тугарину сказанные, рассердился и через забор перемахнул, будто того и не было.

— Прежде чем обиду чинить на дворе чужом, сами бы свою удаль воинскую показали да нам бы пример подали, — обратился он к сыновьям Гораздовым.

— А ты кто таков, чтобы нам указывать? — смерив взором злобным Алёшу, ответил ему старший из сыновей.

— Я — Алёша Попович, сын попа соборного, — спокойно встретил взгляд и не отвёл глаз Алёша.

— Вот и иди молись своему рабу распятому, — сплюнул на землю старший Гораздов сын.

Побагровел от обиды Тугарин, ведь по хузарским обычаям плевок на чужом дворе — это оскорбление всему дому, семье, но стерпел, промолчал, только искоса на Алёшу посмотрел — что поповский сын сделать удумал?

— Славных же сыновей ваш отец воспитал, ежели они на бога чужого хулу наводят, — спокойно произнёс Алёша, скрестив руки на груди. — Чем моего бога срамить, своих бы не оскорбляли! Кто же в доме чужом над хозяином смеётся, на землю плюёт да от спора по удали молодецкой отказывается? Али на перекрёсток выйти со мной захотели?

— Куда тебе на перекрёсток, только род свой срамить? — отмахнулся старший Гораздов сын.

— Что ж, может быть, и так, а может, и нет, — пожал плечами Алёша Попович. — Да только мнится мне, что это вы уже род свой так осрамили, что богам не будет угодно вас видеть на месте правды.

— Что?! — затмил глаза гнев сыну старшему боярина Горазда, и он ринулся с кулаками на Алёшу.

Но остановился сразу как вкопанный — в плечо его тюкнула стрела тупая, а над плечом Алёшиным сверкала на солнце срезом охотничьим вторая.

— Не уйдёшь — кровь твою пущу, — с трудом сдерживая тетиву, тихо сказал Тугарин.

— Не посмеешь, — пролепетал Гораздов сын, а его братья закивали с ним в согласие.

— Не посмеет, так я тебя отлуплю, — произнес Алёша, поднимая деревянный меч, что все это время он держал в опущенной руке. Мог и раньше им пригрозить, но запамятовал о нем совершенно. Что и к лучшему.

— Да кто ты таков, сын попа тати распятого, чтоб меня, сына боярина, лупить деревяшкой, как холопа? — невнятно проговорил Гораздов сын, Якимом при рождении наречённый, косясь на дрожащую стрелу, срезом своим охотничьим сверкающую у уха Алёши.

— Тут не то важно, кто я, а кто ты, — усмехнулся Алёша и замахнулся мечом деревянным. — Это ты хозяина во дворе его оскорбляешь, хулу на богов чужих возводишь, а как запахло кровью, на отца своего вину свою решил переложить! — меч деревянный ударил Якима в бок, а тот даже оборониться и не подумал — мигом ринулся со двора Тугарина, только его и видели.

— А вы что встали? — грозно вопросил Алёша Попович у остальных сыновей Гораздовых, что не побежали вслед за старшим, а остались стоять, с ноги на ногу переминаясь.

— Хотим прощенья попросить, — тихо, но твёрдо ответил один из них. — За брата нашего старшего, да и за нас самих. Не по уму мы поступили, творя на чужом дворе непотребства и оскорбления. За что и хотим головы склонить повинные перед Тугарином.

— Идите прочь, — ответил им Тугарин после короткого раздумья. — Пусть ваш батюшка и Яким придут у моего отца и меня прощенья просить. И в ноги Алёше с его отцом поклонятся. А вас, неразумных, мне винить не в чем.

С той поры Алёша Попович и Тугарин стали друзьями: вместе в детинец князя ростовского пошли, вместе отроками стали. Не было в Ростове-граде дружбы крепче: куда Алёша, туда и Тугарин, а куда Тугарин — туда и Алёша. Да так они сблизились, что прежде чем как гриднями опоясанными стать, они братьями названными друг дружке стали.

Года ни прошло, как им князь ростовский пояса вручил перед ликом Перуна, воинского бога, а над всей землёй русской прокатился клич, что созывал воев смелых в поход великий. Клич тот бросил князь киевский, пардусом в иноземье называемый. Отозвался на тот клич князь ростовский и вместе с дружиной малой, числом в большую сотню, к Киеву вышел. Среди дружины той были и два молодых гридня: Алёша Попович да Тугарин. Даже сам князь ростовский не решился сию пару славную двух воев смелых разбить, хоть и хотел он одного из них в граде своём оставить.

Три лета в походе том Алёша Попович и Тугарин провели, два из них в землях болгарских, а третье, после страшной битвы на острове Хорса, где князя-пардуса русского печенеги хана Курея обезглавили, — в доме волоха, на лечении.

Не многим из той битвы кровавой живыми удалось выбраться, славную жатву собрала Морена из воев русских, но свезло Алёше с Тугарином — друг дружки они держались крепко и, получив много ран, слегли на землю подле князя киевского вместе с дружиной всей, но завалило их телами, потому они живы и остались. То ли дружба их, еще больше в чужих землях окрепшая, Морене понравилась, то ли иное что, но не забрала их смерть, хоть изрядно над ними покуражилась.

Зимы сменялись вёснами, вёсны — летами. Но только на четвёртое лето, как окрепли, решили други домой, в град Ростов, возвратиться. По полям широуим, по горам высоким, путь их был неспешный по краю родному. Но лишь седмица минула, как встали они напротив Ростова-града. Глядь, а вокруг города хана Кури орда печенежская стоит, силой своею бахвалится.

Не стерпели такого богатыри юные, сначала Алёша Попович с мечом наперевес на печенегов кинулся, а Тугарин осадил коня и вслед Алёше три стрелы пустил, потом саблю выхватил да за другом в сечу ринулся. Понеслась потеха воинская: сталь поёт, кровь ручьём бежит, плоть от боли плачет. А над печенегами Смерть-Морена пляшет-ухмыляется.

Печенегам бы на миг остановиться да забросать стрелами богатырей могучих, но то ли от удивления, то ли еще от чего смешались они поначалу, а после, опамятовавшись, в рукопашную единой толпой на Алёшу с Тугарином кинулись.

Славно бились витязи русские, но взял их ворог числом. Окружили печенеги Алёшу с Тугарином, многие тетивы натянули, но стоят — ждут. Какое-никакое, но почтение у них к русским имеется. Не каждый на такое — вдвоём на орду — сподобится. Вон, в граде осаждённом, больше трёх сотен малых на стенах сидят, и никто из них не подумал помочь двум воям, на орду налетевшим. И многие печенеги, что под Ростов пришли, были и на острове Хорса, помнили доблесть княжьей руси, даже мёртвыми сражающимися.

— Не так я видел смерть свою, — молвил вдруг Тугарин, опуская саблю. Он уж понял, что печенеги ждут чего-то.

— И я, брат, — отозвался Алёша Попович. — Но видно, пора пришла наша.

— Суждено нам было умереть на острове Хорса, но обманули мы Морену, не пошли в Ирий пировать за Перунов стол, вот теперь она и берет своё, — тут Тугарин на мгновение смолк, а после тихо произнёс: — Спасибо, Алёша. Был ты мне братом всю жизнь, да и в смерти им будешь.

— И ты, Тугарин. Люблю тебя, брат, — и на глазах орды печенежской расцеловались они троекратно, а после, перехватив оружие покрепче, обернулись к ворогам.

И столько во взорах их было ярости праведной, что не устояли печенеги, попятились. А лучники, все это время тетивы натянув стоявшие, отпустили их, только шаг Алёша с Тугарином в их сторону сделали.

Пали Алёша Попович с Тугарином, стрелами пронзённые. Нашла их Морена неминуемая, которую они посмели обмануть. И только тогда, когда их тела мёртвые упали на землю родную, открылись врата града Ростовского, и гридни сошлись с печенегами в битве отчаянной, славя не богов, братьев истинных, — а Алёшу Поповича да Тугарина.

Вот таким был подвиг Алёши Поповича, сына попа соборного, и Тугарина, сына хузара белого. Не было между ними вражды отчаянной, а была дружба крепкая да верная. Злые языки их дружбу ратную и братство названное осрамили, на другой лад переиначили, ворогами их лютыми друг дружке сделали. Но то уж вам решать, во что верить — в то, что я вам поведал, али что другие нарассказывали.