Ыых и Вау (гет)

Камень был большой и красивый. Но с дыркой.

Сначала Ыых разозлился и хотел его отбросить. Но задумался. Сорвал тонкий прутик, просунул в дырку, повертел камень на ветке. Полюбовался. Красиво!

Вау нравятся такие камни, большие и полосатые. Она их не ест, просто так нравятся. Ест она другие, белые. Ыых пробовал — невкусно, на зубах скрипит. А Вау нравится. Такая уж она, Вау, непонятная и загадочная. Полосатые камни ей тоже нравятся. Может, и ничего, что с дыркой? Вон как красиво на ветке! Почти как заяц.

Зайцев Ыых давно поймал, утром еще. Хорошие зайцы, жирные. И не один, и даже не два, а больше. Много! Ыых добытчик, Вау будет довольна. Может быть. Потому что с тех пор, как появился Громкий, Вау редко бывает довольна, как бы Ыых ни старался. Вот разве что когда Ыых, совсем уж отчаявшись, притащил ей те камни. Белые и зеленые она съела, а полосатые разложила вокруг шкуры, чтобы красиво. И не рычала почти. Может, и на шкуру пошла бы, если бы Громкий орать не начал.

И сдался ей этот Громкий! Ведь это не он принес ей косулю, и за медом диких пчел не он лазал, и зайцев вот тоже, и камни… Он вообще ничего не приносит, орет только. А Вау ему улыбается, а на Ыыха лишь рычит. Не то что со шкуры — из пещеры гонит! Разве это справедливо?

Ыых решительно отложил зайцев на землю — никуда они не денутся со свернутыми шеями! — и пошел вдоль ручья, всматриваясь в гальку. Нашел еще камни с дырками — не один, и не два, а больше. Много! Нарочно искал с дырками, чтобы на прутик нанизать. Много камней, красивые, и гремят весело, если прутик подергать. Поймал рыбу — много рыбы! На другой прутик нанизал — для Вау. Рыба Вау нравится, камни тоже. Зайцы, опять же, жирные. Может, не погонит из пещеры? Может, повезет и Громкий спать будет?

…Не повезло. Громкий не спал. Но и не орал пока. Потому что Вау его кормила, а как орать, если рот занят? Ыыха Вау сразу увидела, и зайцев, и рыбу. Потому, наверное, и сильно рычать не стала — так, чуть-чуть. Ободренный таким приемом Ыых не стал показывать камни сразу, спрятал их за спиной и осторожно подкрался к шкуре, на которой раньше они кувыркались с Вау, а теперь Вау кормла Громкого. А потом — р-раз! И вытащил! Неожиданно, чтобы порадовать.

Камни громко стукнули друг о дружку. Вау вздрогнула и оскалилась. А Громкий выплюнул сосок, крикнул:

— Дай! — и вцепился в прутик. И отобрал — маленький, но сильный, а Ыых растерялся от такой обиды и пальцы разжал. Зарычал было — разве справедливо? Все Громкий отобрал! И Вау, и подарок, и даже слово! Ведь слово "Дай" — его Ыых придумал, давно еще, когда Вау на шкуру звал. А теперь Ыыху ни Вау, ни шкуры, и слово тоже у Громкого.

Но тут Громкий стукнул камнями снова и засмеялся. И Вау засмеялась. И посмотрела на Ыыха так, как давно не смотрела, с намеком на шкуру. И Ыых вдруг понял, что если у Громкого будет много камней, то он будет ими стучать и смеяться, а орать не будет.

А слов Ыыху не жалко, он еще придумает. Лишь бы Вау была довольна.

— Ыых!

Линия пошла криво вниз, задела проведенную ранее. Ыых от огорчения стер обе и даже уголь раздавил. И тут же пожалел об этом — не об угле, его из костра можно натаскать. О линиях. Нижняя была хороша: толстая и ровная. И большая — больше длины раскинутых рук Ыыха. А теперь все заново.

Но что делать, если надо?

Вздохнув, Ыых взял новую головню, прижал ее к стене пещеры на ладонь выше пола и повел, сильно надавливая и оставляя жирный черный след. Тут главное, чтобы вверх не ушла, а то ведь подлезут и опять удерут!

Слова — они такие.

Что они живые, Ыых давно понял. Иначе как бы им удавалось постоянно разбегаться? Глаз да глаз за ними! Вот вроде бы придумал, красивое такое, самому нравится и Вау будет довольна — а чуть отвлекся, и нет его. И не вспомнить — убежало. Как глупый рогатик, которого сколько ни привязывай, а все равно перетирает плетеную из травы веревку и убегает из безопасной пещеры в лес. Словно там трава вкуснее, словно Ыых не старается и рвет ему не самую сочную. А в лесу искать бесполезно — там саблезубы. Им что рогатик, что вкусное слово — на один клык.

С рогатиками Ыых давно справился: отгородил часть пещеры жердями. Жерди не веревка, их так просто не перетрешь.

Загон для слов оказалось сделать сложнее. Линии — не жерди, их так просто вдоль стены не уложишь, так и норовят вкривь и вкось пойти. Ыых злился, сопел, стирал испорченное и начинал заново. Даже есть не пошел, хотя и пахло вкусно, жареным. И Вау звала. И на шкуру поглядывала — с намеком. Но какая еда, какая шкура, если чуть отвлекся — и слова опять разбегутся?! Нет уж! Сначала работа, а удовольствия потом…

…Нарисовав последний колышек, Ыых вытер пот со лба и испустил долгий вздох. Осмотрел получившееся. Рыкнул довольно.

Хороша загородка! Во всю стену, от входа до самого дальнего угла, где Вау камнями гремит, когда недовольна. Много слов загнать можно! Жердин больше чем пальцев на руке. И колышки крепкие.

И пусть сегодня он ни одного слова не придумал, так умаялся, пока строил для них загон, зато завтра, как только какое попадется — Ыых его сразу сюда. И никуда оно больше не денется, в любой миг можно будет посмотреть, вспомнить и порадоваться. Хорошая загородка получилась, крепкая, из такой никакое слово не убежит. Надо Вау показать, чтобы тоже порадовалась, Ыыху не жалко!

— Вау! — позвал он, и, чтобы она не сомневалась, ткнул раскрытой ладонью в сторону новенькой загородки: — На!

Ыых загляделся на Вау и упустил зайца. Не на настоящую Вау, конечно, та в пещере осталась. На ту, что Ыых сам вчера слепил из липкой земли. А потом в костер бросил.

Поначалу слепленная Вау Ыыху не понравилась. Скользкая, холодная. Непохожа совсем. Разозлился Ыых и кинул ее в огонь. Огонь — хорошо! Зверей отгоняет, тепло дает, мясо делает вкусным. Кругом помогает. Вот и с Вау помог.

Утром Ыых собрался на охоту. Хотел вытащить из костра головню, чтобы нарисовать на стене, как убивает косулю. А вытащил вчерашнюю Вау-из-липкой-земли. Только не липкую уже. Твердую, звонкую. Словно не из земли, а из камня.

Посмотрел — восхитился. Вау! Как живая! Теплая, гладкая. Сверху два огромных шара грудей, снизу тоже два, но сзади. А шар живота посредине еще больше. И вся — как один большой шар. Красота! Смотрел бы и смотрел…

Вот и в лесу засмотрелся. А заяц мимо прошлепал. Пока Ыых спохватился, пока Вау-из-камня на кочку поставил, чтобы не упала, да за палку схватился — его и нет уже. Зайца-то. Ээх. Слишком уж хороша Вау-из-камня, утром не смог в пещере оставить — с собой на охоту взял. И совсем забыл косулю нарисовать. Плохо теперь, не будет удачи. Ни косули, ни даже зайца. Откуда взяться, если заранее не нарисовал? Чего уж теперь.

А сосед наверняка не забыл все как надо сделать. Он никогда не забывает, потому и добычливый. Подошел, стоит рядом, сопит довольно. В каждой руке по зайцу. Увидел Вау, восхитился.

— Вау! — говорит.

Узнал, значит

Смотрит, слюни пускает — у самого такой нет. Жена у соседа — кожа да кости, ни посмотреть, ни подержаться. И на шкуре с такой жестко. И холодно. Он ей даже имени не дал — вот еще, тратить на такую. А ведь сосед охотник — не чета Ыыху, плечи — во! Руки — во! И выше почти на голову. Никогда без добычи не возвращается. Мимо когда идет с косулей на плече — на Ыыха и не глянет, словно того и нет. А сейчас стоит, на Вау-из-камня смотрит, рот забыл закрыть. Зайца уронил, руку тянет:

— Дай!

Ему это слово сразу понравилось, давно украл. Пускай, Ыыху слов не жалко. А Вау жалко. Даже из камня. За спину спрятал. Зарычал — тихонько, правда. У соседа руки — во! И зубы.

Сосед тоже зарычал. Но не зло — для порядка больше. А потом зайца уроненного ногой к Ыыху толкнул.

— Р-рхрерр-На!

Тоже ворованное, но куда хуже вышло, Ыых почти и не разобрал сквозь рычание, больше по смыслу догадался. А сосед опять руку тянет:

— Дай!

Это у него куда лучше получается. Привычнее. Часто повторяет, наверное.

Ыых подумал, подумал. Посмотрел на Вау-из-камня, на соседа. Потом снова на Вау. И отдал. За зайца.

Но не потому, что сосед выше и сильнее.

Просто очень приятно было, что соседу так понравилась Вау-из-камня. Он ее обеими руками схватил и к своей пещере побежал, чуть про второго зайца не забыл. Оно и понятно: у него ведь нет своей настоящей Вау. Пусть хоть такая будет.

К тому же Ыых еще утром понял, что настоящую Вау почему-то не радует Вау-из-камня. Не то чтобы совсем, но…

Заяц точно обрадует ее гораздо больше.

Надоело!

Надоело Ыыху спорить с глупой Вау. Вау плохо спорит. Руками. И даже ногами иногда. Больно! И на шкуру ну никак не идет.

Та, что Ыых из липкой земли сделал, не спорила. Но Ыых ее соседу отдал. За зайца. Эх.

Та Вау хорошая была. Не рычала. Жаль, отдал. А новую не слепить — снег кругом. Правда, талый уже, весна. Зайцы шалые по лесу бегают. Пахнет сладко. И от этого запаха еще больше на шкуру хочется!

Снег липкий — чем не земля? Набрал побольше, слепил Вау. Посмотрел. Хороша!

Большая, белая.

И не рычит.

Подошел, прижался, облапил… Сам зарычал. Отпрыгнул, отряхиваясь. Холодная, мокрая. Совсем не Вау. И деревья не Вау. Ыых пробовал. Никакого сравнения. И камни тоже.

Вау — лучше!

Вчера сугроб у пещеры большой был. Очень большой, можно не одну Вау слепить. И не две даже — больше. А сегодня маленький, не хватит на Вау. Даже на одну. Разве что маленькую. Вчера на много хватило бы. И больших. Но вчера. А сегодня — нет. Только на одну. И маленькую. Но — сегодня.

И склон черный: снега и нет почти. Плохо. Зато косуля есть. Недоели. Хорошо. Вчера на ручье ногу сломала, Ыых первым успел. Хорошая косуля, хоть и тощая. Лучше зайца. Зайца сразу доели бы.

А вот снега почти нет. А жалко: Ыых для него такое слово придумал! Хорошее слово. Правильное. С-с-с-нег. Шуршит такой, а потом — шмяк! Когда много его и наверху. Хорошее слово, подходящее. Но его Ыых давно придумал. Когда снега много было. Сейчас мало. Не хватит на Вау. Разве что маленькую.

Хотел было Ыых слепить из чего осталось. Но не стал. Задумался.

Снега почти и нет. И тепло, словно на небе большой костер разгорается. Далеко еще пока, но все лучше, чем совсем без костра. Как у входа в пещеру стоять, когда Вау огонь хорошо покормит. Вроде и далеко, а чувствуется. И никто невидимый за пальцы не кусает. И пахнет сладко. И косуля вот опять же — когда на ручье было много снега, она бы не поскользнулась. Да и Ыых бы первым не успел, по снегу-то. Хорошо, когда снега мало.

Хорошо — а как назвать? Слова-то нет!

Эх.

Придумать надо.

Придумать — и Вау подарить. На! Ыыху не жалко. Выйдет Вау из пещеры — а он ей и скажет, что весь снег сошел со склона. Насовсем сошел. Теперь хорошо будет. А Ыых вот и слово для этого «хорошо» придумал уже. Про то, как весь снег сошел. Со склона. Длинное слово, хорошее. Раньше Ыых таких и не придумывал. Но для Вау ему ничего не жалко — на!

А тут и Вау вышла. Ыых рукою повел и сказал, что хотел. Только получилось немного короче:

— Вес-с-с-на!

Но Вау все равно поняла правильно и рычать не стала.

Даже наоборот.

Ыых не любил любить Вау, когда у нее глаза усталые. Она тогда не рычит, конечно. Но и не пищит. Храпит только. И не поймешь даже — Вау на шкуре или то бревно, что Ыых из лесу притащил и у шкуры поставил. С намеком бревно — с дуплом то есть. Но Вау намека не поняла. Даже рычать не стала. Но и пищать тоже. Чего только Ыых ни делал, а она никак пищать не хочет. И глаза.

Ыых подумал, подумал. Косулю принес. Хорошая косуля. Хоть и тощая. А где жирную взять, когда весна? Снег только сошел. Зайцы вообще на один жевок. За этой косулей Ыых полдня бегал. Устал. Но довольный — добытчик! Принес.

Вау косулю одобрила. Разделала, пожарила. Вкусная косуля. Наверное. Ыых мясо ел — вкуса не чувствовал: о шкуре думал. Аж подпрыгивал, как ждал. Вот Вау доест сама, докормит и уложит Громкого — и о шкуре тоже подумает. Вау довольная, не рычит, глядит ласково. Какое уж тут мясо?!

Дождался. Поел Громкий, заснул почти сразу. Даже кричать не стал. А Вау вздохнула — сытая, довольная. На Ыыха глянула — и на шкуру пошла. Храпеть.

Заснула еще быстрее, чем Громкий. И как вот ее любить — такую?

Ыых повздыхал, попристраивался рядом, облапил. И тоже заснул. Просто так, без любви.

А утром решил, что надо подумать. Сильно подумать. Тем более что косули еще на день точно хватит. А может, и на два. Ушел из пещеры — там Вау думать мешала. То Громкого успокаивала или кормила, то мусор выгребала, то шкуру перетряхивала, то за кормом для костра туда-сюда бегала.

Сел на склоне. Стал думать.

Долго думал. Аж голова заболела. Но придумал!

Надо, чтобы Вау не уставала. Тогда не будет засыпать сразу. И пищать будет. И все как надо. Хорошо!

А как сделать, чтобы не уставала? Вон у нее дел сколько. Зарычать, что ли? Чтобы бросила все и отдохнула. Посидела с Ыыхом на склоне. На солнышке погрелась. Хорошее солнышко, теплое.

Ыых покосился на бегущую вверх по склону Вау с охапкой сухих веток — и усомнился. Нет, пожалуй. Не стоит на нее рычать. Даже ласково. Не поймет. Еще и сама в ответ рычать начнет. А то и не только рычать.

Иначе надо.

Опять думать, значит.

Ыых вздохнул тяжко. Тяжело это — думать. Вау хорошо — бегай себе с ветками и не думай ни о чем. А Ыыху мучиться.

Но на этот раз придумать получилось быстро. Натренировался Ыых за последнее время, хорошо думать стал. Быстро. Почти как бегать.

Чтобы Вау не уставала, надо, чтобы у нее не было дел. Тогда она не станет рычать, когда Ыых ее позовет. И сядет рядом, на солнышке погреться. И, может быть, все хорошо и без шкуры сладится, а на шкуре пусть Громкий спит.

А как сделать, чтобы у Вау дел не было? Дела — не зайцы. Не убегут, если на них зарычать. И значит что? Значит, самому надо все их сделать!

Ыых, когда это придумал, даже зарычал от счастья и кулаком себя по колену ударил. Хорошо как придумал! Правильно.

Так Ыых и сделал, когда Вау гулять с Громким пошла. Она теперь, когда тепло стало и снег почти весь сошел, с ним каждый день гулять ходила. За корешками и сладкими почками. Учила — какие можно есть, а от каких живот болеть будет. Он ведь совсем глупый, Громкий-то. Ничего сам не понимает. Не то что Ыых! Ыых вон какую штуку придумал.

Вау с Громким долго гуляли, Ыых все успел. Пещеру убрал — камни в один угол, мясо в другой, гнилье и кости старые в кучу сгреб и наружу выкинул. Подальше выкинул, не перед самым входом. Ыых умный.

Шкуру вытряс. Наломал веток — для костра, больших и сухих. Толстых, Вау с такими и не справилась бы. А Ыых сильный. Лапника натаскал попушистее — под шкуру, для мягкости. Много лапника принес, горкой. Накрыл шкурой, рукой потрогал. Зарычал радостно. Хорошо! Мягко лежать будет. И Вау, и самому Ыыху. И даже Громкому, ладно, шкура большая, Ыыху не жалко.

Ыых даже воды принес! В черепе саблезубого, что на камне стоял для мелких полезностей. Нижнюю челюсть Ыых давно отломал, а за верхнюю брать удобно, как за ручку. Большой череп, вместительный. Много воды входит. Особенно если дырки, где раньше глаза были, липкой землей замазать.

Принес Ыых полный череп. Лед на ручье больше проламывать не надо, нет больше льда. Хорошо! Поставил на камень у входа в пещеру. Придет Вау с прогулки, пить захочет. А к ручью бежать и не надо — вот она, вода, Ыых принес. Постарался!

Устал.

Сел в углу, у закрытой шкурой горы лапника, привалился к мягкому. И заснул.

И не видел, как Вау пришла, как обрадовалась. Вау на шкуру зовет, а он и не слышит, храпит только.

Нет в жизни счастья!

То, что младший Громкий вовсе не Громкий, Ыых не сразу понял. Да и как тут поймешь? Орали они одинаково. Младший даже громче. Иногда. И дольше. А рассмотреть вблизи Вау не давала, в шкуры кутала и за спину прятала.

Пока вода была твердой — понятно, и шкуры, и за спину: холодно, голодно, а Громкие пахнут вкусно. Особенно когда совсем мелкие. Белой едой пахнут. Хотя Ыых тогда не всерьез лизнул — так, попробовать. Да и не настолько голодный был. Да и вообще!

Ыых не всерьез лизнул, а Вау разозлилась очень даже всерьез. И укусила больно, из пещеры выгнала. И потом Громких за спину прятать начала, когда Ыых подходил. И рычать.

Но тогда холодно было. Ыых, бывало, по многу дней ничего добыть не мог, заново старые кости глодали. А сейчас-то чего? Тепло, сытно. Ыых каждый день из лесу с добычей. Зайцы, опять же. Разные. Одни большие и жирные, по земле скачут. Другие по веткам. Те, что по веткам — мелкие. Их много надо, чтобы Вау была довольно. Не один, не два — больше. Больше даже, чем по одному на каждый палец. Ыых проверял.

Глупая Вау. Думает, Ыых не догадался, почему она Громких прячет? А Ыых умный! Он сразу все понял. Просто этот младший Громкий на Ыыха совсем непохож. Ну вот совсем. И на старшего Громкого тоже.

У больших серых зайцев никогда не рождается мелких рыжих. Ыых это точно знает. И Вау знает, хотя она в лес и не за зайцами ходит. Вот старший Громкий на Ыыха похож. Такой же умный. Слово сразу отобрал. и не одно, и не два. много. Хорошо!

А младший — не похож. Вот Вау и прячет. Боится, что Ыых увидит и злиться будет. И сама злится. Заранее чтобы. Хотя чего злиться-то? Ыых зайца вон принес. Большой заяц, жирный. Серый потому что.

Вот ведь тоже странность: зайцы вроде — а такие разные.У серых уши длинные, у рыжих — хвост. И мелкие. Рыжие которые. Впрочем, рыжие и большие есть, и они уж совсем не зайцы. И у них тоже хвост. Длинный в смысле. Но эти рыжие не-зайцы, большие которые, они совсем не прыгают. Ни по веткам, ни по земле. Бегают только. Потому что не зайцы, наверное. Потому и не прыгают. И у них зубы. И зайцев они едят. А есть еще серые не-зайцы, и у них тоже хвост. И зубы. И они тоже едят зайцев — значит, точно не-зайцы. Хотя и серые.

Этих не-зайцев Ыых ловить не любил. Ни серых. Ни рыжих. Они не хуже Вау кусаться умеют. Хотя нет. Вау лучше кусается. Вау вобще лучше. Особенно не злится когда. Ну их, этих не-зайцев! Лучше зайцев поймать. Не злилась чтобы. Серых. Или рыжих. Но рыжих много надо, эх… Лучше серых.

А еще рогатик в загородке. Это Ыых хорошо придумал — вкусная белая еда, за которой не надо бегать! А надоела белая — вот тебе зайцы. Хорошо. Тепло. Сытно. Живот у Ыыха тугой, настроение хорошее. Да и Вау округлилась, совсем красавицей стала. А младшего Громкого все равно прячет.

Глупая Вау.

Думает, Ыых не догадался. А Ыых умный! Он же не Вау. Это Вау глупая. Хотя и красавица. Ну и что, что младший Громкий на Ыыха не похож? Зато на Вау похож! Похожа то есть.

Подрастет — совсем похожа станет. Большая, красивая.

Эх, хорошо!

Примечания:

написано в соавторстве с Анной Самойловой

Ыых загляделся на бабочку. Большая бабочка с крыльями цвета вечернего неба порхала над цветком и всё никак не решалась сесть. Ыых посмотрел на неё и… не съел! Вспомнил красавицу Вау, которая в пещере вот так же кружит вокруг шкуры саблезубого. И не решается присесть на неё — опасается, что дух саблезубого укусит за… пятки. Ыых любил смотреть на Вау, особенно после еды. Посмотрит-посмотрит — да и схватит её за волосы и завалит на шкуру. Вау запищит, а Ыыху хорошо. Широкие бёдра у Вау. И волосы густые — держать удобно.

Правда, когда Ыых не приносит еды, Вау не порхает вокруг шкуры. Она уходит в дальний конец пещеры и там сердито стучит и гремит.

Если Ыых не найдёт добычи, то Вау опять будет стучать в дальнем углу, а там, среди камней, ухватить за волосы подруга не даст.

Конечно, можно и силой взять. Ыых больше. И сильнее. Но тогда Вау будет не пищать, а рычать. И кусаться. А зубы у нее крепкие, хорошие, одно слово — красавица. Такими зубами — да как укусит… А может еще и пнуть.

Ыых вспомнил, как принёс Вау шкуру саблезубого, бросил к ногам красавицы и ударил себя в грудь — вот, мол, какой охотник! Как трепетали её ресницы! Как она улыбалась! И сама пошла в его, Ыыха, пещеру! Не пришлось даже за волосы хватать.

Хорошее воспоминание. Вкусное. И ничуть не менее вкусное оттого, что Ыых саблезубого почти и не убивал. Тот и сам бы умер. Скоро. Его большой мохнач порвал. Тот, у которого зубы на голове вверх растут, изогнутые такие, страшнее, чем клыки саблезубого. И сам огромный, и зубы эти на голове вверх тоже огромные, страшные. Его Ыых для себя так и назвал — «зубы-ы-р».

Вот он-то саблезубого и порвал. Ыых добил только. И шкуру снял. Хорошая шкура, красивая. А Вау еще лучше. Жаль, добычи нет.

Ыых нарвал ягод. Не для себя, для Вау. Конечно, их Вау и сама может нарвать, но хоть что-то. Тем более — так, с ветками. Чтобы красиво. Почти как бабочка. Много веток, пальцев не хватает удержать. И ягод много. Много — всегда красиво.

В пещере горел огонь — Вау ждала Ыыха. С добычей ждала. Не с ягодами. Ээх. Хоть совсем не иди в пещеру. Но как не идти, когда уже ночь? А ночью в лесу темно. И саблезубые на охоту выходят, не всех же их мохнатый страшный зубыыр на рога поднял. За ягоды Вау на шкуру не пойдёт, но может, хоть пинаться и кусаться не будет?

Трудно думать. Но надо. Иначе как понять?

Пока Ыых думал, Вау вышла из пещеры. Запахло вкусно. Хоть и не жареным зайцем, а все равно вкусно! Пряными травами, горьковатым дымом. И самой Вау — такой домашней и уютной. Аж голова закружилась.

Вау пока не рычала. Смотрела только.

Нужно было что-то делать! Срочно!

И Ыых придумал.

Он ударил себя в грудь кулаком и проревел:

— Ыых!

Потом показал на красавицу и воскликнул, вложив в голос все свое восхищение:

— Вау!

Протянул ей букет ягод и совсем уже тихо пискнул:

— Дай…

Примечания:

работа написана в соавторстве с Кристиан Бэд

Никогда не сердится Вау на Ыыха… И вот опять!

Ну зачем ей Второй Громкий? Совсем маленький, совсем слабый?

Холодно. Никогда так не было и вот опять. Снова снег. А вроде весна уже. Но снег. Много. Завалило, не пройти. И тропу завалило, Ыыху снова топтать пришлось. Словно вовсе не весна. Зря Ыых ей такое красивое слово придумал.

Даже зайцы попрятались. Ыых один день голодный ходит, два дня голодный! Никогда не было, и вот опять. Плохо. Громкий ест мало, Вау ест мало, зубы скалит да сразу дерётся. А тут — раз!.. И уже Второй Громкий орёт. И пахнет от него вкусно…

Ыых чешет большую шишку на затылке. Больно. И всего-то лизнул разочек Второго Громкого. Проверить хотел, сильно ли будет драться Вау? И вообще не всерьез. А она… Теперь она его, может, и вообще в пещеру не пустит. Так и будет Ыых у входа сидеть, мёрзнуть. Если еду не найдет.

Ветер взвыл, и Ыых взвыл. Громко. Ветер перестал выть — испугался. Ыых смотрит: куда делся ветер? Тихо. Только снег опять. Мягкий, холодный. На тропу, на шишку Ыыха. Шишка не болит. Хорошо!

Но где тропа теперь? Куда делась?

Ыых вздыхает. Нет тропы. Только снег. Свежий, ни следочка. Где косулю искать? Где — зайца?

Голод слышит вздох, шевелится в животе, кусает Ыыха. В пещере орёт голодный Громкий. Ыых вздыхает потише. Новую тропу делать идёт. Не было ведь, чтобы без тропы? И вот опять.

Шлёп, шлёп по снегу. Много снега. Мало добычи. Нету тропы — как на охоту пойдёшь? Как зайца поймаешь?

Встанет Ыых — провалится. Опять встанет — опять провалится. Плохо. Зайцу хорошо: у него большие лапы, широкие. Он не проваливается.

Устал. Сел у елки прямо на снег — холодно. Лапника наломал, сел поверх — хорошо. Ветки берет, вертит. Хорошие ветки, плоские. Как большие лапы. Только зеленые и с иголками. Возьмёт Ыых лапу, к ступне приложит. Ещё одну возьмёт… Большие лапы на ногах наросли, как у зайца. Но не для зайца лапы, для Ыыха. Лыпы, значит.

Пошёл по глубокому снегу Ыых на лыпах — не провалился! Только снег под лыпами — ш-ших, ш-ших. Хорошо на больших лыпах.

В животе свербит, зайца нету. Вау опять ругаться будет, если без зайца. А на душе радостно. Лыпы-то какие вышли! Просто ших!

Лы-ших!

Примечания:

работа написана в соавторстве с Ольгой Сафоновой

Козёл быстрый зверь. Мало того, что ног у него четыре, а у Ыыха две, так к каждой ноге у козла ещё каменюка внизу приделана. Чтобы по камням прыгать и ноги не ушибить. Ыых погнался за козлом, споткнулся на камне и палец ушиб. ЧуднО, палец самый маленький, а боль большая!

И козёл ушёл. Теперь ни мяса жареного, ни тёплой шкуры. Без мяса ещё прожить можно, от вчерашнего зайца уши остались и Вау корешков насобирает. А вот как без шкуры? Это всё Громкие. Так шкуру саблезубого изгадили, что Вау ее в речке мыла. Теперь шкура мокрая, противная. На такую не ляжешь. Вау ее на солнце повесила, сохнуть.

Теперь до завтра не высохнет. А как Вау на шкуру позвать, когда шкуры нет?

Хоть бы самого маленького зверя найти, всё равно кого, только со шкурой. Тогда можно мягкой травы накидать, а сверху шерсти — получится как шкура. Не совсем, конечно, шкура. Но, может, Вау не догадается?

Только нет никого. Разбежались от Ыыха, одни лягушки орут и страха не знают. Им-то что, они не пушистые. И рыбы стаями носятся. Смотрел на них Ыых, смотрел и вовсе опечалился. Сел на берег, ноги поджал, подбородком в колени уткнулся. Где же найти шерсть?

И тут чувствует: коленям-то тепло. Вот она шерсть, на лице растёт! Не так много, как козлиная шкура, но выбирать не приходится. Соскрёб шерсть острым камнем. Заячьей тоже добавил, чтобы побольше. И поверх травы на место шкуры положил. Как раз успел, когда Вау с корешками вернулась.

Она увидела и сразу прибежала. Довольная, урчит, по лицу гладит. То место, где шерсть росла, облизнула и удивлённо так:

— В-а-а-ау…

Оторопел Ыых. Теперь он Вау? Нет, не может быть! Ыых почувствовал как протест в нём поднимается, поднимается… и потащил Вау на шкуру. Всю ночь доказывал, что он Ыых! И доказал, Вау от восторга все слова забыла.

Наутро Ыых пошёл охотиться в обход соседской пещеры. На всякий случай. Он-то, конечно, Ыых! Но сосед большой. У него руки — во! И зубы.

Ему поди докажи, что не Вау.

Примечания:

текст написан в соавторстве с Семен Скорынин

Бег был маленький и тощий. Но шустрый. Быстро бегал, высоко прыгал, проворно лазал и даже падать умел не особо больно. А иначе как жить, если маленький? Никак не жить. Жил он, где придётся, часто ночевал в звериных норах, отобедав хозяевами. Хорошо жил.

Брёл однажды Бег по лесу и вдруг услышал шорох. Выглянул из-за кустов, а это Ыых волочил большую добычу. Тушу косули — матерой, жирной.

Удачливый охотник! Много мяса добыл, вкусно будет! — восхитился Бег. К Бегу вообще часто мысли умные приходили. И Бег знал уже, что мысли — как весенние зайцы, поодиночке не ходят. Подождал вторую. И она оказалась такой вкусной, что он аж присел: — а вдруг удачливый Ыых решил это богатство припрятать?

Бег стал незаметно следить за Ыыхом. Но тот по лесам не скитался, он тащил тушу убитой им косули к пещере. Бросил добычу у входа, прорычал громко:

— Ыых!

Удачный день, стало быть. Чтоб все соседи знали.

Из пещеры вышла Вау. Увидел её Бег — чуть из кустов не выпал: Вау! Хороша! Даже лучше, чем туша косули. Хотя та ему тоже понравилась. А лучше и то и другое. И чтобы никаких Ыыхов рядом. Делиться с Ыыхами, вот еще!

Жадный был Бег.

А Ыых тут приосанился, одну руку в бок упер, другой Вау на тушу косули показывает.

— На! — говорит.

Чтобы, стало быть, сразу ясно всем было — кто тут такой герой и для кого старался. И Вау чтобы тоже ясно было. И Бегу. Обидно.

Но тут Вау утащила Ыыха в пещеру. И ладно бы одного утащила, а то ведь вместе с косулей! Тоже, значит, жадная.

Но Бег был не только жадный, но и хитрый. А на голодный желудок мысли сбегались, словно косули на соль. Зверьков Бег ловил, норы отвоевывал. Тут большая нора. И звери большие. Но Бег ведь хитрый!

Он вспомнил, как однажды приманивал большую птицу. Притворился её сородичем и стал петь как она, чтоб подобраться поближе. Тогда получилось. Вкусная была птица. Значит, и тут надо действовать так же. Пока другие надеются на силу, он возьмёт хитростью, ведь песни птиц все любят. Главное, дождаться, когда грозный Ыых уйдёт.

Бег укрылся в густых зарослях, но от долгого ожидания задремал. Когда очнулся, уже стемнело. Живот заурчал, призывая идти в разведку. У входа в пещеру Бег прислушался — гремят камушки, костяшки, а иногда раздаётся мурлыкающий голос Вау. Ыыха не слышно. Это он удачно зашел! Самое время действовать.

И он начал выплясывать возле пещеры: замахал руками, как птица крыльями, и запел протяжно:

— На-на-на! На-на-на!..

Неужели не получится? Неужели не выглянет? Бег старался изо всех сил.

Вдруг в свете луны он увидел Вау, удивлённую услышанным.

Главное подманить поближе, возрадовался Бег. Он запел и замахал руками сильнее:

— На-на-на! На-на-на!..

Но тут силуэт Вау заслонила громадная тень, это из пещеры вышел Ыых, а в его руке виднелась похожая на дубину кость с остатками недогрызенного мяса.

— На-на… — осёкся певец, плохо дело. И начал отплясывать в сторону: мало ли зачем он горланит, вдруг не поймут.

— Вр-р-рах?! — громогласно замахнулся вкусной дубиной хозяин пещеры. Но не швырнул в наглеца, пожадничал. А Бег так надеялся. Какие все-таки все жадные.

— Бег, — скромно поправил плясун и руками развёл, будто он всего лишь мимо танцевал. Просто так, безо всякого умысла. Тем более что заросли уже близко. Хорошо оттанцевал. Правильно. Хотя кости с мясом и жалко, могли бы и кинуть. Но лучше пусть не кидают, чем догонять бросятся.

Бег ловко прыгнул в кусты и побежал, побежал, побежал…

Ыых преследовать врага не стал — на сытый-то желудок. Вот еще, за мелочью всякой мимоходящей гоняться. Рыкнул на нее — и достаточно. Тем более что Вау довольна, смотрит ласково и восхищенно даже. И не рычит. Правильно, кулаками да дубиной врага каждый изгнать может. А вот чтобы так, одним грозным словом… Сосед бы точно не смог!

Но прыгуна Ыых запомнил на всякий случай. От таких На-Бегов всякое можно ожидать.

Примечания:

текст написан в соавторстве с автором Семен Скорынин

Стадо мамонтов шло по тропе. Старой. привычной. Верх. в горы. Там прохладнее.

В долине всегда много травы. Это хорошо. Но жарко. И много деревьев. И паразитов. Кусачих. Мелких, но доставучих. Они за деревьями прячутся.

Выскакивают. шумят, бросают камнями, палками острыми тычут. Плохо. Шкуру, конечно, сильно не проткнут, не хищники же, а паразиты. Но поцарапают. Зудит потом.

В горах хорошо. Прохладно. И паразитов нет.

Вообще бы не спускались в долину, если бы не трава. В горах ее мало. Но сейчас лето, было много дождей. Значит. и травы много. Даже в горах.

Тропа вверх идет. Хорошо. сейчас деревья кончатся, там мимо обрыва и…

Вдруг паразиты налетели. Много! Где и прятались? Стучат, кричат, палками колят. Больно. А есть и другие палки, с огнем. Ими тоже больно. И страшно. Лучше побыстрее в горы уйти, где никаких паразитов. В горах, правда, хищники. Но их не так много. И они не шумят. И палок с огнем у них нет.

Стадо ускорило ход…

* * *

Большая охота — это хорошо!

Ыых знает. Давто не было, плохо. Теперь есть. Хорошо!

Много мяса будет, надолго хватит. Шкуру. наверное, опять кто-то из сильных охотников заберет. Ну и пусть. Ыых с ними драться за шкуру не будет. Ему своя шкура дороже. А мяса всем хватит. Хорошо!

А главное — вместе!

Не только Ыых, а все. Один, два, много! Бегут, кричат, факелами машут. И Ыых бежит. Вместе со всеми, рядом. Хорошо! Даже слово придумать захотелось. Про мясо чтобы, про шкуру. Хотя вроде и не время для слов, для охоты время.

Так-то Ыых просто кричал, вместе со всеми. Без смысла. А тут…

— Ур-р-р-ра-а-а!!!

Так заорал, что аж самого продрало. Хорошее слово получилось. Мощное. Ноги еще быстрей побежали. Всех обогнал Ыых, первым бежит! Хор-рошее слово.

— Ур-р-р-ра!!!

Еще громче выпалил, ближайший мамонт аж присел. Слово разлетелось вокруг, раскатилось горным обвалом. Хорошее слорво, громкое, страшное!

Вернулось к Ыыху — со всех сторон:

— Ур-р-ра-а-а!!!

Это остальные бегут. Тоже теперь быстро, нагнали Ыыха. Хорошее слово.

А вот и обрыв.

— Ур-р-р-р-ра-а-а-а-а!!!

Один мамон оступился, упал с тропы. Второй. И еще.

Много!

— Ур-р-р-р-ра-а-а-а-а!!!

Остальные не упали. в горы ушли. Пусть. Мяса и так много. Всем хватит.

А Ыыху еще и шкуру дали. За новое слово. Очень хорошее слово придумалось. Полезное. Как раз для охоты. И не только.

Вау шкуру скребет, довольная. Ш-ш-шк-р-р-р, ш-ш-шк-р-р-р…

Подумал Ыых. Долго подумал. А потом сказал:

— Ш-шк-ур-ра!

И засмеялся. Потому что обрадовался новому хорошему слову. И Вау засмеялась. И Громкий с Мелкой тоже.

А то на самом деле — как Вау на шкуру звать, если для самой шкуры и слова-то нету?

написано на конкурс "Случайный рассказ" с условиями жанр — РеалРПГ, герой — берущий взятки судья, период — ледниковый

________________________________________________________

Ыых не помнил, когда со скалы стал сползать лед, а жизнь стала в зайцах. Впрочем, зайцы были всегда. И были важны. Особенно, когда не один. И не два. А много. Но теперь зайцы были еще и перед глазами. Всегда. Моргнешь, а они все равно тут. Справа, наверху. Со стороны той руки, которой бить удобно. СПРАВной. Ыых слово для этой стороны давно придумал. Если один заяц там маячит, то это так, просто заяц. Если два, то значит, ПРАВильно Ыых что-то делает. Справно. А если много, то о-о-о! Очень правильно, значит. Потому что справа.

— У-у-у! Прав!!! — сказал сосед. И скрестил руки на груди. Намекая, что зайцев он уже дал.

Это тот сосед, у которого жена без имени. Ыыху не жалко, он бы ей имя придумал. Ему вообще слов не жалко. Но сосед, который У-прав, не хочет. Потому что тощая, зачем на такую имя тратить?

Ыых вздохнул, делая вид, что думает. Хотя чего тут думать? У-прав всегда прав, слово вот правильное сразу выучил. Нужное ему очень слово, видать. И зайца, опять же, дает. Не одного.

У-прав зарычал, оскалился.Зубы у него. И руки. И прав всегда. Однако Ыых тоже в своем праве: праве зайцев. Которых много. Которых ему несут. И проблем, с которыми к нему соседи приходят. На суд. К нему, Ыыху.

Ыых вообще подумывал имя сменить. На что-нибудь посолиднее. Например «Суд-это я». По сути верно. Но длинно как-то. Ничего, он еще подумает. И придумает. Покороче чтобы. Поотрывистей. Потому что это только с зайцами хорошо, когда их много.

Пока заяц справа был один, но цветом крови не мигал. А значит, Ыых все делает правильно.

Поэтому Ыых тоже растянул губы в оскале, но рычать не стал. Незачем. Только смотрел на У-права. Со значением смотрел, намекая.

У-прав спрятал клыки за губами. Посопел. Посмотрел зло. Зайцев справа стало не один. И не два, а сразу много. Умный сосед У-прав, сразу все правильно понял.

— Прав, — подтвердил Ыых. Хотя и знал, что свой участок У-прав не убрал. Иначе зачем бы сразу много зайцев дал? За просто подтверждение и одного достаточно.

У-прав сказал: «Ха!», оглядел прочих соседей победно. И к себе потопал. Зайцы сразу куда-то ссыпались, остался только один, самый верхний. Но стал толще. Значит, У-прав точно заранее зайцев сгрузил, прямо в пещеру. Потому что знал, что все равно придется. Не убрал потому что свою стенку. А тут просто права качал, потому что У-прав. Имя обязывает. Э-э-эх

— Прав? — неуверенно спросил сосед. Другой, без жены который.

Как-то так получилось, что соседей у Ыыха теперь много стало. Не один, не два. Очень много. И зайцев тоже. Больше, чем у всех. А зайцы — важно. Уважение. Много. Чем больше зайцев — тем больше уважения. И прав. Вот и стали просить подтвердить, что другие тоже правы. Хотя бы немного.

— Прав, — подтвердил Ыых, даже не глядя на участок этого, Безженного.

А чего глядеть? У Безженного мелких нет, как и жены. А времени много. Вот и возится целыми днями на своем участке, укладывает лед ровненько, чтобы таяло. И на соседских иногда тоже. Ему нравится. Блестит. Красиво. Ыыху тоже нравится, что за него лед убирать не надо. Хотя Ыыху это и не так сложно. Но все равно. Он бы и зайца не брал, но — пор-р-рядок. Новое слово. Недавно придумал. Красивое. Правильное.

— Прав?

— Прав.

Заяц стал еще чуть толще. Потом еще чуть. Больше никто много зайцев не давал. Хорошо. Значит, остальные свои участки убрали и ледяная стена растет только у У-права. Ыых, конечно, потом сходит к скале, проверит. Но уверен. Врать бы соседи не рискнули. Не ему. Потому что он — Ыых. Родитель слов. Судэтоя. Он такое имя тебе придумать может — век потом со скалы не смоешь!

Вау, конечно, будет ворчать, что зайцев мало… Ей всегда мало. Но это она так, для порядка. Мелкие, мол, растут быстро, надо много. Но кусаться не будет. Потому что зайцы — вот они. Ыых добытчик. И ему для Вау ничего не жалко. И опять же — уважение. И пещера хорошая. Теплая. Самая дальняя от сползающего льда.

Лед начал сползать тогда же, когда появились зайцы. Большими неровными глыбами сползать. Если собрать их в ровный ряд без просветов — таял. Красиво. Правильно. Если не собирать — рос стеной. Некрасиво. Неправильно. И сразу холодно, словно снова зима, хотя до нее еще долго. Когда холодно — плохо. Никому не нравится. Поделили скалу, убирать чтобы. Правильно. Ыых проверяет, потому что назвать может, что правильно, а что не очень.

И это тоже правильно. Зайцы опять же. И Вау довольна. И зайцами, и пещерой. И вообще. Но зайцами особенно. Ыыху их теперь даже ловить не надо. Соседи приносят и дают. Как У-прав. Остается только взять.

Хорошо!

Надо только ночью сходить и управскую стенку убрать. Стенка — плохо. Пусть У-прав думает, что Ыых руками те глыбы кидает да укладывает в порядок. Пусть уважает, что сильный. А Ыых знает еще одно слово. И два камня. Если одним по другому шваркнуть — много искр получается. И скрежет такой — вроде «ч-ч-чи-и-ит»!

Хорошее слово. Полезное.