Абонент недоступен (гет)

— О, здесь ужасная связь, дорогуша! Попробуй позвонить из более подходящего места!

Фриск грустно улыбнулась: Меттатон, чьим голосом говорил автоответчик, остался где-то позади, истративший весь заряд своих аккумуляторов; а вместе с ним где-то позади осталось и Ядро, далёкий гул которого почти что сливался с окружающей тишиной.

Жемчужно-серый квартал столицы ужасно походил на Руины: такой же тихий, погружённый в молчание, иногда нарушаемое доносящимися невесть откуда короткими разговорами монстров; можно было даже запросто подумать, что во множестве красивых домов, тускло отсвечивавших занавешенными окнами, вовсе никто не жил.

Напористо ткнув в экран телефона, Фриск снова набрала номер — будь он бумажным, затёрся бы уже до дыр.

— О, здесь ужасная связь, дорогуша!.. — сочувственно произнёс Меттатон в динамике.

— Я знаю… — растерянно ответила Фриск. — Ну а вдруг?..

«Вдруг» не случилось и на этот раз, и на следующий. Механический — всё более механический с каждым разом — голос снова и снова просил позвонить из «более подходящего места».

Фриск удручённо вздохнула.

«Ужасная связь…»

Сообщение автоответчика длилось ровно четыре шага.

«…из более подходящего места».

Очередные четыре шага — и Фриск едва не столкнулась со стеной.

И вместо голоса Меттатона в динамике вдруг послышался длинный гудок.

* * *

— Оставь в покое телефон!

Мимо Папируса, чудом не задев, со свистом пронеслось копьё. Скелет, соскочив от неожиданности с дивана, ошалело уставился на Андайн — та буравила его раздражённым взглядом.

— Последний звонок тебе… — на демонстративное помахивание его собственным мобильником, который Андайн ловко выхватила прямо из рук, Папирус среагировал возмущённым возгласом. — был час назад! И весь этот час ты только и делал, что дёргался к телефону!

— Андайн, ну как ты не понимаешь?! Там коварные враги! Ужасные головоломки! — воскликнул скелет. — Лазеры! Огонь! Жар! Безумие! И она даже не зво…

— Она ушла в Ядро, забыл? — не дав ему договорить, отрезала Андайн. — А связь в Ядре…

— А связь в Ядре прямо как ты! — продолжил неспешно шедший мимо Санс, подмигивая брату из-за её спины.

— Величайшая в Подземелье? — как-то неохотно подыграл назревающей шутке Папирус.

— Ужасно ловит, — ответил Санс и в следующий миг скрылся за дверью.

Андайн сумрачно взглянула на Папируса и вернула ему телефон.

— Я волнуюсь не меньше твоего, — она села на диван, сложив руки на груди. — Наша подруга ушла в Ядро — а значит, скоро встретится лицом к лицу с Асгором. Умрёт… — её голос чуть дрогнул, будто в страхе перед последующей фразой: — или покинет нас, забрав его душу. И знаешь, Папирус… — Андайн шумно вздохнула и прижала пальцы к вискам. — Я буду верить, что в этой битве Асгор не про…

Звонок телефона был неожиданным и неприлично громким. Андайн, бросив на Папируса испепеляющий взгляд, тут же рывком поднялась с дивана и покинула дом, яростно хлопнув дверью.

Папирус, непонимающе покачав головой, взглянул на экран.

Если бы у него было сердце, оно бы, совсем как в десятках прочитанных им сказок, непременно заколотилось чаще. Если бы у него была кожа, по ней бы, словно в примерах из самоучителя по свиданиям (глава «Правильные ощущения: как распознать, что свидание удалось»), побежали мурашки. Вспотели бы ладони, захватило бы дыхание, зашевелились бы и волосы на голове — но не могли. Зато к скулам подступило тепло, а глаза загорелись — так, что на экране телефона на секунду вспыхнули блики их отражения.

И его надрывный от счастья возглас был похож на боевой клич.

— Великий Папирус слушает тебя, человек!

* * *

— Папирус! — вскричала Фриск. И её вскрик — его имя — зазвенел по пустынному кварталу, отражаясь от каменных стен.

— Ты у Ядра? Как ты звонишь?! Там же нет связи! — торопливо заговорил Папирус. — С тобой всё в порядке?

— Я в столице. Здесь ужасно пусто. Вокруг столько домов, а на улицах никого нет. Двери в Жаркоземье заблокированы, и я…

К глазам подступили слёзы, но Фриск запрещала себе смахивать их, запрещала опускать голову, опускаться на колени от подступившего бессилия. Одно неосторожное движение — и неведомым чудом появившаяся связь исчезнет, оставив на своём месте — на месте голоса Папируса — пронзительный раздражающий визг.

Динамик затрещал — словно бы вспомнил, что связи здесь нет и быть не должно.

— Папирус, я по тебе скучаю! — затараторила Фриск быстрее, чем способен был сам Папирус, быстрее, чем она успевала обдумать сказанное, быстрее, чем нужно было для таких сокровенных слов. — Хочу вернуться к тебе в Снежнеград и больше никогда не уходить, хочу восхищаться тобой, всегда быть рядом…

Динамик взорвался оглушительным дребезгом.

— Я люблю тебя, — шепнула Фриск, не надеясь, что её услышат.

— Что ты только что ска…

Голос Папируса, едва послышавшись, завяз в помехах — визжащих, назойливых, липких, впивающихся в мысли.

В последний раз взглянув на имя, высвечивающееся на экране, Фриск сбросила вызов и убрала телефон в карман. Тишина столичных улиц снова опустилась на неё звенящим негостеприимным пологом, изгоняя прочь последнюю тень надежды.

Среди почти безжизненной серости делать было уже нечего.

* * *

— Что?! Я не ослышался?!

Папирус затряс телефоном так, будто это сумело бы вернуть связь, но сколько бы он ни тряс несчастный аппарат и ни топал ногой — для верности, — кроме коротких гудков, так ничего и не добился.

Скелет щёлкнул челюстями от избытка чувств, переполнивших его настолько, что слов для их выражения неожиданно не хватало. Мысли заполнились непривычной зудящей тревогой.

Ещё совсем недавно он, Великий (ещё не) королевский стражник, пылал собственным наваждением: повергнуть человека, схватить, посадить под замок, привести его к Андайн, связанного и беспомощного.

А там, впереди — распоряжение, подписанное самим королём Асгором: «Настоящим документом скелету Папирусу присваивается звание рядового Королевской Гвардии Подземелья»; там, впереди — признание и почёт, всеобщая любовь и уважение, письма о вечной дружбе и вечном обожании…

Ещё совсем недавно Папирус глядел в глаза человека, не понимая, почему вместо жажды битвы они горят искренним неудержимым восхищением; он говорил с человеком, ожидая вызова или испуга, а в ответ получал восторг и комплименты; он строил головоломки для того, чтобы устрашить и поймать человека — человек находил их решения с неподдельным энтузиазмом.

И в тот миг, когда он, Великий (ещё не) Королевский стражник, и она, человек с сильной душой и доброй улыбкой, сошлись в битве у окраины Снежнеграда, Папирус заранее знал, что ни в коем случае не причинит ей вреда.

А ещё знал, что после всего произошедшего между ними он просто обязан позвать её на свидание.

На первое и самое отстойное свидание в его жизни.

Он ещё долго не мог понять, как это произошло — или просто разбирался в свиданиях не так хорошо, как думал. Пальцы человека робко тянулись к его руке, глаза искрились счастьем, и в каждом её жесте, в каждом прикосновении читалось признание в любви — настоящей, такой, о какой Папирус пока только читал в книгах…

И ничего.

Ни холода по всему телу — только жар напряжения — ни мурашек по спине, ни дрожащих рук. Ничего такого, о чём упоминалось в последней главе заветного справочника, если верить которому, их свидание закончилось настоящим провалом. Папирус даже из дома поспешил исчезнуть, осознав, насколько он переоценивал собственную силу свидания.

«Можешь звонить мне когда угодно… Платонически»

Она позвонила тут же, прямо из его собственной комнаты. А потом из Водопадья, не успев миновать и первой сторожевой станции.

Она звонила ему когда угодно: когда была чему-то удивлена, или восхищена, или напугана; звонила, если в комнате было слишком темно, чтобы найти путь; звонила из Жаркоземья и, путаясь в словах, рассказывала, как не сумела решить головоломку с цветными плитками; звонила из МТТ-отеля и долго не клала трубку, услышав, что не сможет звонить вблизи Ядра…

Вблизи Ядра.

Её звонки, да и она сама успели стать настолько привычными, что Папирус и значения тогда не придал тому, что на самом деле означает фраза «человек в Ядре».

Ядро, Королевский дворец, и за ним — Барьер. Окончание её пути. Не будет больше звонков, не будет её голоса в динамике; и этот дурацкий рингтон на его телефоне, который так раздражал Андайн, замолкнет на долгое время...

И из жизни Папируса исчезнет, словно бы не существовало её никогда, та, что честно и искренне была готова говорить, делать и чувствовать всё на свете только ради него.

Будь у Папируса сердце, оно бы пропустило удар; будь у него кожа, по ней бы сейчас пробежал холод.

Не до конца понимая, что вообще задумал, он отыскал среди контактов номер Санса.

— Мне нужна твоя помощь! — выпалил Папирус, стоило брату взять трубку.

И тут же, не дав ему ничего ответить, добавил:

— Я хочу поймать человека.

Золотой свет резал глаза и дразнился надоедливыми разноцветными вспышками. Лиловыми, как своды пещер в Руинах. Зелёными, как ёлка в центре Снежнеграда, Голубыми, как эхо-цветы. Жёлтыми, как чешуя Альфис. Рыжими, как огненные всполохи у Ядра. Красными, как выстрелы из пустого револьвера. Синими, как…

Куртка Санса по-прежнему была синей даже среди неистового золота, в котором утопал весь этот причудливый просторный зал — и своей неизменностью походила на нетающий снег на крыше сторожевого поста в Жаркоземье.

Фриск неотрывно смотрела на Санса, и все слова, сказанные им, не хотели восприниматься никак, кроме шутки.

«Если ты откажешься сражаться, Асгор заберёт твою душу и уничтожит человечество. Но если ты убьёшь Асгора и уйдешь домой…»

Убить Асгора — и уйти домой.

Отдать душу — и уничтожить человечество.

Всё это казалось ненастоящим. Кошмарным сном, галлюцинацией, да чем угодно, лишь бы не жестокой беспощадной правдой, выведенной зловещими лозами на сводах подземных пещер.

Убить или умереть.

Фриск смотрела на Санса почти что с мольбой, так, будто это его заветом и указом её путь должен был окончиться чьей-то смертью; Фриск ожидала от Санса хоть чего-нибудь: усмешки, шутки, мимолётной гримасы, вкрадчивой речи. Чего-нибудь, только не молчания, не безмолвной пустоты в чернеющих глазницах.

Санс не двигался.

— Удачи, Санс, — вздохнула Фриск. При всём желании злиться она на него не могла. — Передавай привет брату.

«И скажи, что я безумно его люблю»

Потирая уставшие от света глаза, она быстро зашагала вперёд, к выходу из ослепительного коридора. Однако стоило ей протянуть руку к тяжёлой двери, как ладонь вдруг наткнулась на…

Кости?

— Кстати, о Папирусе, — столь же внезапно, как и появился, заговорил Санс. — Он очень хотел передать тебе кое-что…

Он замолчал. У Фриск перехватило дыхание и заколотилось сердце, так, будто бы она только что сорвалась вниз с обрыва.

— …но что, я забыл.

Скелет исчез.

— Ты, подлый!.. — в сердцах выкрикнула Фриск. — Идиотская шутка!

Над ней насмехалось, кажется, и эхо её собственного голоса — раздражающее и настойчивое, оно гнало её прочь из коридора. Только бежать хотелось назад, вслед за Сансом; хотелось догнать его, вцепиться в запястья и всеми возможными способами вытрясти из него слова Папируса, будут они незначительной шуткой или самыми важными словами на свете.

Фриск бежала вдоль серых коридоров, запинаясь, спотыкаясь, не разбирая пути; бежала изо всех иссякающих сил, и голос ещё не отказавшего разума, безуспешно пытавшийся пробиться сквозь шум её дыхания, отчаянно кричал: «Это бессмысленно! Остановись!».

Через подвал, потом вверх по лестнице; пересечь прихожую — и за дверь. Кажется, впереди за углом мелькнула синяя куртка? Прибавить шагу, пусть ноги устали и налились свинцом, пусть голос разума кричит: «Не догонишь!», пусть за хрипящими вдохами уже ничего не слышно...

Без толку.

Она остановилась. Ноги гудели и, кажется, были уже не способны двигаться. За спиной было так много битв, так много миновавших опасностей, но только сейчас, в этот момент Фриск чувствовала себя по-настоящему обессиленной.

— Санс! — закричала она, выпуская на свободу скопившееся отчаяние. — Я же знаю, что ты меня слышишь! Это не шутка, Санс, это издевательство! Прекрати от меня убегать, прекрати надо мной смеяться! Просто скажи мне…

— Я и не думал шутить.

Фриск повернулась. Медленно, ожидая, что за спиной у неё вовсе никого не окажется.

Раскрытая для рукопожатия ладонь, широкая улыбка — всё было так, как при первой встрече, когда Снежнеград казался ей незнакомым и негостеприимным морозным краем, а Санс — зловещим враждебным монстром. И протянуть руку в ответ тогда означало не меньше, чем принять вызов от места, где её ожидала смерть.

Тогда она взялась за костяные пальцы с осторожностью — теперь же резко и крепко вцепилась в руку, вопреки словам Санса надеясь хоть на какую-нибудь шутку.

Санс коротко пожал её ладонь.

Шутки не последовало.

— Что Папирус хотел передать? — спросила Фриск не своим голосом. Она даже попыталась улыбнуться, но улыбка получилась дрожащей и вымученной.

На мгновение огоньки в глазницах Санса погасли — зажмурился — и заговорщицки вспыхнули вновь.

— Он хочет поймать тебя.

* * *

— Простите, а вы не могли бы… побыстрее?

Была бы на то его воля, Папирус бы, наверное, спрыгнул за борт и понёсся по воде сам, обгоняя собственную тень. Сколь быстро бы ни скользила лодка по тихим волнам, ему всё казалось, что она стояла на месте, что прошла, кажется, уйма времени, что Барьер уже, наверное, успел исчезнуть…

— Как скажешь.

Напевая себе под нос («Тра-ла-ла, время слишком быстрое, мы не успеваем, тра-ла-ла…), Паромщик медленно взмахнул рукой — и Папирус едва удержался на ногах: лодку подбросило и быстро-быстро понесло вперёд.

— Ваушки! — восхищённо воскликнул скелет. — Вот это по мне! Теперь точно успеем! Вперёд, капитан!

— Вперёд, за судьбой! — весело, если он вообще умел веселиться, отозвался Паромщик. — Тра-ла-ла… куда тебе, говоришь, было нужно?

— В Жаркоземье, капитан! — отчеканил Папирус.

Чем быстрее летела лодка, тем сильнее он верил в то, что успеет. И Санс его, конечно же, не подведёт, задержит человека на пути в королевский дворец всеми возможными — излюбленными — способами. За надоедливую болтовню, дурацкие шуточки и подколки Папирус обычно хотел отвесить брату подзатыльника, но сейчас о каждой из них вспоминал с улыбкой.

Если Санс не лукавил, то и человеку они очень нравились.

Лишь бы не перестарался — пусть само это предположение уже было каламбуром — и не обидел, забеспокоился вдруг Папирус. Она ведь, наверное, очень сильно нервничала, и даже самая невинная шутка могла оказаться для неё жестокой. А уж если Санс в кои-то веки решил над чем-то постараться…

Очнувшись от нахлынувших раздумий, Папирус завертел головой по сторонам. Впереди в полумраке пещеры тусклым цветным пятном отсвечивала пристань Жаркоземья. Скелет нетерпеливо вытянулся, в ответ на что Паромщик едва заметно повернул к нему голову.

— Тра-ла-ла. Мы почти прибыли. Время всё ещё бежит быстрее тебя, и оно передало, что за дорогу ты меня уже поблагодарил, — сказал он глухо и звонко одновременно, нараспев, голосом, принадлежащим не иначе как волшебнику из сказки, полной приключений и подвигов.

А потом неожиданно буднично произнёс:

— Хорошего дня!

Всё же махнув Паромщику рукой — тот в ответ пропел неизменное «Тра-ла-ла» и скрылся в туннелях, — Папирус выскочил из лодки и уже было побежал к лифтам, но…

— Хэй, бро.

Тому, что Санс оказался за его спиной, Папирус, в общем-то, не удивился.

— Санс! — вскричал он. — Где она? Ты что, пропустил её?..

Тот загадочно улыбнулся и развёл руками.

— Нет. Но ты, если побежишь через Жаркоземье, точно пропустишь великую битву.

Он подмигнул. У Папируса на миг отвисла челюсть.

— Битву?! Санс! Ты ничего не понял! Не будет никакой битвы! Потому что сегодня я, Папирус, спасу человека от неминуемой жестокой смерти!

Он взглянул на брата так, как собирался смотреть на короля — уверенно, грозно, так, чтобы в глазницах пылал огонь; так, чтобы под этим взглядом любому хотелось отступить и сдаться. По крайней мере, Папирус надеялся, что в грядущий судьбоносный миг будет выглядеть именно так.

Санс был явно не впечатлён. Покачал головой, снова взмахнул руками в небрежном жесте и вдруг сказал:

— Фриск.

— Что?

— Её зовут Фриск, — он снова подмигнул. — Спасать человека, даже не зная его имени — настоящая дикость, не правда ли?

— Хватит шуточек, Санс! — взвился Папирус. — Нам нужно спешить! Иначе мы…

— Иначе мы лишим короля возможности увидеть в действии твою Мега-Крутую-Стойку Королевского Стража, — закончил Санс, заставив брата поперхнуться собственными невысказанными словами. — Идём. Я знаю короткий путь до королевского дворца.

* * *

Двери золотого зала не поддавались никаким усилиям. Фриск дёргала их, толкала плечом и даже пару раз пнула ногой, но тяжёлые створки будто бы вросли в стены намертво; будто бы не хотели выпускать её, не давали пройти к чему-то…

Очень опасному?

Тишина вокруг угрожающе зазвенела. Рука по привычке потянулась к телефону в кармане.

«О, здесь ужасная связь, дорогуша! Попробуй позвонить из более подходящего места!»

Укоризненно глянув на экран, Фриск покачала головой.

— Не будет уже подходящего места, Меттатон. Не будет. Мне пора. Надеюсь… — она прерывисто вздохнула. — Надеюсь, ты понравишься людям.

Вспотевшие ладони легли на дверные ручки. Нервно фыркнув, Фриск потянула створки в стороны — и двери будто нехотя разъехались, пропуская её в холодный сумрачно-серый коридор.

«Сохраняй решимость» — говорил когда-то во сне неведомый странный голос. И сейчас на каждый шаг ей приходилось решаться; с каждым шагом в душе всё настойчивее металось предчувствие боя, острее и страшнее, чем то, что терзало её перед сражением с Андайн.

«Сохраняй решимость» — а было бы что сохранять, думала Фриск, вглядываясь в табличку на стене в конце коридора. Все надежды на то, что путь будет хоть чуть-чуть подольше, на то, что у неё ещё есть немного времени перед предстоящей встречей с королём, рассеялись, словно дым. Витиеватые золотистые буквы гласили: «Тронный зал».

— Сохраняй решимость, — сказала Фриск, остановившись перед тёмной высокой дверью.

В кармане завибрировал телефон. Едва справившись с собственными руками, она кое-как сумела его вытащить, взглянула на дисплей, задержав дыхание в ожидании невесть чего…

Надпись «Батарея разряжена», коротко моргнув, тут же исчезла.

Дверь тронного зала распахнулась с тихим скрипом.

Кажется, теперь уже терять было точно нечего.

Всем, что успела услышать Фриск, был грохот распахивающихся дверей.

Всем, что успел заметить Папирус, были Фриск и Асгор, стоявшие друг напротив друга.

Тронный зал в один короткий миг полыхнул яркой синевой, способной ослепить всех, у кого есть глаза. Фриск показалось — успело показаться прежде, чем она зажмурилась, — что каким-то неведомым образом с Поверхности, с большой-большой безоблачной высоты на них вдруг обрушилось небо.

Небо, среди которого, словно в насмешку над её воображением, вдруг прогремел грозовой раскат.

— Не двигайтесь, мистер Дриимурр!

Пара секунд потребовалась на то, чтобы признать в громе и молниях голос Папируса; чтобы осознать: сверкающее лазурное пламя — не пламя вовсе и не небесная гладь, но бесчисленное множество его костей. Не двигайтесь, мистер Дриимурр, не двигайся, Фриск, не двигайся, время — пусть всё вокруг замрёт, затаит дыхание и услышит его, истинного Стража, Защитника и Героя.

Сияние исчезло столь же внезапно, как и появилось.

Всё ещё не шевелясь, Фриск открыла глаза. Папирус стоял прямо перед ней, загораживая собой от Асгора; стоял, застыв на месте, будто бы пронзённый собственными атаками, и почему-то тянул руку за спину.

— При… при всём уважении к вам, — заговорил он, и голос его звучал всё тише, увязая в нерешительности и сомнениях. — Это сражение сегодня не состоится!..

Его рука всё ещё тянулась к Фриск. Та, будто очнувшись, взялась за неё, крепко сжав в обеих ладонях.

— Я не дам Фриск погибнуть! — воскликнул Папирус, стискивая её пальцы в ответ. — И если вы, мистер Дриимурр, хотите забрать её душу, то сначала вам придётся сразиться со мной!

Рука скелета тряслась от волнения. Фриск сделала к нему шаг, оказавшись вплотную, и прильнула к его спине.

— Вот как… — спокойно заговорил Асгор. — Ты бросаешь мне вызов, выходит? Ох… неожиданно. Так хочешь защитить этого человека?

Фриск прижалась к Папирусу ещё крепче.

— Да! Я должен её защитить, потому что… — его голос дрогнул, но не затих. — Потому что Фриск мне очень дорога! И я не хочу, чтобы она погибла в битве!

— Погибла? — удивился король. — Но я слышал, что этот человек очень силён. Нельзя однозначно сказать, кто из нас одержит победу.

— Нет, мистер Дриимурр! — вскричал Папирус, и гром и молнии его слов снова разнеслись над тронным залом. — Сегодня никто не погибнет! Потому что ни один из вас не заслуживает смерти!

Асгор молчал. Выглянув из-за спины Папируса, Фриск увидела, что тот, опустив голову в задумчивости, пристально на них глядел. С несколько секунд глядел, а затем вдруг широко улыбнулся и развёл руки в жесте, больше похожем на приветственный. Или приглашающий.

— Что ж, Папирус… боюсь, я не в силах отказать тебе и твоему миролюбию, — он склонил голову. — Я отказываюсь сражаться. Пусть человек останется в Подземелье.

— То есть… я победил? — не поверил скелет. — Я… спас Фриск?

— Верно, — с весёлой ноткой в голосе ответил Асгор.

Папирус обернулся. Его глазницы сверкали счастливыми огоньками, а на лице застыла радостная улыбка — такая, что у Фриск захватило дух и схлынули все тревоги, закружилась голова и к глазам подступили слёзы. Отчаянное и сковывающее бессилие вмиг обернулось чем-то, что рвалось из души прочь, настойчиво просилось стать пылким и искренним порывом чувств.

Папирус подхватил Фриск на руки прежде, чем она сумела прийти в себя.

— Нья-ха-ха! Наконец-то великий Папирус поймал человека! И теперь никогда — никогда! — его не отпустит!

— И я тебя никуда не отпущу, — произнесла Фриск, обнимая его за шею. — Я давно должна была тебе сказать, что…

Она замолчала: Папирус приблизился и, не дав даже осознать происходящее, аккуратно прикусил её нижнюю губу. От неожиданности Фриск вздрогнула — и Папирус, отстранившись, обеспокоенно взглянул ей в лицо.

— Тебе больно?! — воскликнул он. — Я ранил тебя?!

— Нет, нет, Папирус, не волнуйся! — спешно замотала головой Фриск. — Просто это было очень внезапно, и… я немного удивилась. Мне совсем не больно! — она поцеловала его в скулу. — Ты ведь это имел в виду?

Глазницы Папируса вспыхнули ещё ярче. Повернувшись к Асгору, он выдохнул: «Огромное спасибо вам, мистер Дриимурр!» и выбежал прочь из зала. Едва за ними закрылась дверь, скелет поставил Фриск на пол и, взяв её за руки, сказал:

— Фриск! Клянусь всеми своими костями, что я, великий бойфренд Папирус, никогда не дам тебя в обиду!

Фриск старалась не плакать от смущения и распиравшего её счастья — только безмолвно кивала и улыбалась. На каждое его слово, на каждый жест у неё был только один-единственный достойный ответ.

— Я люблю тебя, Папирус. Ты… — она зарделась. — Ты мой герой! Ты спас меня от ужасного сражения, в котором я бы, наверное, погибла…

Договорить не удалось: она снова оказалась в объятиях скелета.

— Твой герой всегда готов вызволить тебя из любой беды! — гордо сказал он. — И никогда не допустит того, чтобы кто-то посмел втянуть тебя в драку! Да, Фриск, теперь я готов броситься с тобой в тягучую чёрную пучину страсти! Услышь истину истин — я тебя люблю!

На этот раз их поцелуй не прерывался.

* * *

— Ты не забрал душу человека? Вы даже не сразились?!

Ошеломлённая Андайн, казалось, готова была вспыхнуть в любой момент. Асгор, приобняв её за плечи, заговорил:

— Видишь ли, Андайн, сразу после знакомства с человеком… с Фриск… мы успели совсем немного побеседовать. О том случае, например, когда ты пыталась мне доложить, что её душа слишком слаба для разрушения Барьера. Или о недавнем звонке Альфис. Она говорила что-то про разряженного Меттатона и ошибку в программе уничтожения. Вы обе пытались доказать мне, что этот человек — ваш друг. Разве не так?

— Но она ведь так решительно шла вперёд! Она жаждала попасть домой, на Поверхность! — вывернувшись из-под руки короля, вскричала Андайн. — В одном её взгляде читалось стремление достичь цели любой ценой!

Асгор протянул руку и, дружелюбно усмехнувшись, взъерошил её волосы.

— Но каждый из вас всё равно надеялся, что она останется здесь. Что мы не станем драться, что сегодня никто не погибнет. Что все будут… счастливы, ведь так? — видя, что выражение лица Андайн не меняется, он легонько щёлкнул её по носу и продолжил: — Ожидать несчастливого исхода, быть к нему готовым, чтобы смягчить удар от горя, безусловно, правильное и мудрое решение, однако при этом никогда нельзя прекращать верить в лучшее.

— Говоришь как Папирус, — хмыкнула Андайн. На её лице промелькнула лёгкая тень улыбки. — Не пойми неправильно, он, конечно, очень хороший друг, но иногда ведёт себя как наивный простодушный болван.

Король неожиданно подмигнул ей и подошёл к чайному столику в углу зала. На столике среди чашек и блюдец Андайн заметила лист бумаги, который Асгор, окинув беглым взглядом, осторожно взял в руки.

— Кстати, о Папирусе… — сказал он. — Сегодня я увидел кое-что, что поразило меня — в самых лучших смыслах этого слова. И после всего, что я увидел… мне бы хотелось, чтобы ты заверила один приказ. Поверь: если примешь это решение, ты не пожалеешь ни разу.

Приняв у Асгора приказ, Андайн впилась в него взглядом. Прочла, дёргая бровью на каждой строке. Прочла ещё раз. Тяжело вздохнула и подняла на короля прищуренные глаза.

— Асгор, ты ведь понимаешь, о чём меня просишь?

— Я всегда понимаю, что говорю, — пожал плечами тот. — Такие монстры, как Папирус, нужны Королевской Страже.

Андайн ещё раз взглянула на приказ и покачала головой. Пробормотала что-то себе под нос — Асгор смог разобрать лишь слова «ответственность» и «простак», — снова шумно вздохнула и, наконец, низким грудным голосом спросила:

— Ручка есть?