Абонент недоступен (гет)

Золотой свет резал глаза и дразнился надоедливыми разноцветными вспышками. Лиловыми, как своды пещер в Руинах. Зелёными, как ёлка в центре Снежнеграда, Голубыми, как эхо-цветы. Жёлтыми, как чешуя Альфис. Рыжими, как огненные всполохи у Ядра. Красными, как выстрелы из пустого револьвера. Синими, как…

Куртка Санса по-прежнему была синей даже среди неистового золота, в котором утопал весь этот причудливый просторный зал — и своей неизменностью походила на нетающий снег на крыше сторожевого поста в Жаркоземье.

Фриск неотрывно смотрела на Санса, и все слова, сказанные им, не хотели восприниматься никак, кроме шутки.

«Если ты откажешься сражаться, Асгор заберёт твою душу и уничтожит человечество. Но если ты убьёшь Асгора и уйдешь домой…»

Убить Асгора — и уйти домой.

Отдать душу — и уничтожить человечество.

Всё это казалось ненастоящим. Кошмарным сном, галлюцинацией, да чем угодно, лишь бы не жестокой беспощадной правдой, выведенной зловещими лозами на сводах подземных пещер.

Убить или умереть.

Фриск смотрела на Санса почти что с мольбой, так, будто это его заветом и указом её путь должен был окончиться чьей-то смертью; Фриск ожидала от Санса хоть чего-нибудь: усмешки, шутки, мимолётной гримасы, вкрадчивой речи. Чего-нибудь, только не молчания, не безмолвной пустоты в чернеющих глазницах.

Санс не двигался.

— Удачи, Санс, — вздохнула Фриск. При всём желании злиться она на него не могла. — Передавай привет брату.

«И скажи, что я безумно его люблю»

Потирая уставшие от света глаза, она быстро зашагала вперёд, к выходу из ослепительного коридора. Однако стоило ей протянуть руку к тяжёлой двери, как ладонь вдруг наткнулась на…

Кости?

— Кстати, о Папирусе, — столь же внезапно, как и появился, заговорил Санс. — Он очень хотел передать тебе кое-что…

Он замолчал. У Фриск перехватило дыхание и заколотилось сердце, так, будто бы она только что сорвалась вниз с обрыва.

— …но что, я забыл.

Скелет исчез.

— Ты, подлый!.. — в сердцах выкрикнула Фриск. — Идиотская шутка!

Над ней насмехалось, кажется, и эхо её собственного голоса — раздражающее и настойчивое, оно гнало её прочь из коридора. Только бежать хотелось назад, вслед за Сансом; хотелось догнать его, вцепиться в запястья и всеми возможными способами вытрясти из него слова Папируса, будут они незначительной шуткой или самыми важными словами на свете.

Фриск бежала вдоль серых коридоров, запинаясь, спотыкаясь, не разбирая пути; бежала изо всех иссякающих сил, и голос ещё не отказавшего разума, безуспешно пытавшийся пробиться сквозь шум её дыхания, отчаянно кричал: «Это бессмысленно! Остановись!».

Через подвал, потом вверх по лестнице; пересечь прихожую — и за дверь. Кажется, впереди за углом мелькнула синяя куртка? Прибавить шагу, пусть ноги устали и налились свинцом, пусть голос разума кричит: «Не догонишь!», пусть за хрипящими вдохами уже ничего не слышно...

Без толку.

Она остановилась. Ноги гудели и, кажется, были уже не способны двигаться. За спиной было так много битв, так много миновавших опасностей, но только сейчас, в этот момент Фриск чувствовала себя по-настоящему обессиленной.

— Санс! — закричала она, выпуская на свободу скопившееся отчаяние. — Я же знаю, что ты меня слышишь! Это не шутка, Санс, это издевательство! Прекрати от меня убегать, прекрати надо мной смеяться! Просто скажи мне…

— Я и не думал шутить.

Фриск повернулась. Медленно, ожидая, что за спиной у неё вовсе никого не окажется.

Раскрытая для рукопожатия ладонь, широкая улыбка — всё было так, как при первой встрече, когда Снежнеград казался ей незнакомым и негостеприимным морозным краем, а Санс — зловещим враждебным монстром. И протянуть руку в ответ тогда означало не меньше, чем принять вызов от места, где её ожидала смерть.

Тогда она взялась за костяные пальцы с осторожностью — теперь же резко и крепко вцепилась в руку, вопреки словам Санса надеясь хоть на какую-нибудь шутку.

Санс коротко пожал её ладонь.

Шутки не последовало.

— Что Папирус хотел передать? — спросила Фриск не своим голосом. Она даже попыталась улыбнуться, но улыбка получилась дрожащей и вымученной.

На мгновение огоньки в глазницах Санса погасли — зажмурился — и заговорщицки вспыхнули вновь.

— Он хочет поймать тебя.

* * *

— Простите, а вы не могли бы… побыстрее?

Была бы на то его воля, Папирус бы, наверное, спрыгнул за борт и понёсся по воде сам, обгоняя собственную тень. Сколь быстро бы ни скользила лодка по тихим волнам, ему всё казалось, что она стояла на месте, что прошла, кажется, уйма времени, что Барьер уже, наверное, успел исчезнуть…

— Как скажешь.

Напевая себе под нос («Тра-ла-ла, время слишком быстрое, мы не успеваем, тра-ла-ла…), Паромщик медленно взмахнул рукой — и Папирус едва удержался на ногах: лодку подбросило и быстро-быстро понесло вперёд.

— Ваушки! — восхищённо воскликнул скелет. — Вот это по мне! Теперь точно успеем! Вперёд, капитан!

— Вперёд, за судьбой! — весело, если он вообще умел веселиться, отозвался Паромщик. — Тра-ла-ла… куда тебе, говоришь, было нужно?

— В Жаркоземье, капитан! — отчеканил Папирус.

Чем быстрее летела лодка, тем сильнее он верил в то, что успеет. И Санс его, конечно же, не подведёт, задержит человека на пути в королевский дворец всеми возможными — излюбленными — способами. За надоедливую болтовню, дурацкие шуточки и подколки Папирус обычно хотел отвесить брату подзатыльника, но сейчас о каждой из них вспоминал с улыбкой.

Если Санс не лукавил, то и человеку они очень нравились.

Лишь бы не перестарался — пусть само это предположение уже было каламбуром — и не обидел, забеспокоился вдруг Папирус. Она ведь, наверное, очень сильно нервничала, и даже самая невинная шутка могла оказаться для неё жестокой. А уж если Санс в кои-то веки решил над чем-то постараться…

Очнувшись от нахлынувших раздумий, Папирус завертел головой по сторонам. Впереди в полумраке пещеры тусклым цветным пятном отсвечивала пристань Жаркоземья. Скелет нетерпеливо вытянулся, в ответ на что Паромщик едва заметно повернул к нему голову.

— Тра-ла-ла. Мы почти прибыли. Время всё ещё бежит быстрее тебя, и оно передало, что за дорогу ты меня уже поблагодарил, — сказал он глухо и звонко одновременно, нараспев, голосом, принадлежащим не иначе как волшебнику из сказки, полной приключений и подвигов.

А потом неожиданно буднично произнёс:

— Хорошего дня!

Всё же махнув Паромщику рукой — тот в ответ пропел неизменное «Тра-ла-ла» и скрылся в туннелях, — Папирус выскочил из лодки и уже было побежал к лифтам, но…

— Хэй, бро.

Тому, что Санс оказался за его спиной, Папирус, в общем-то, не удивился.

— Санс! — вскричал он. — Где она? Ты что, пропустил её?..

Тот загадочно улыбнулся и развёл руками.

— Нет. Но ты, если побежишь через Жаркоземье, точно пропустишь великую битву.

Он подмигнул. У Папируса на миг отвисла челюсть.

— Битву?! Санс! Ты ничего не понял! Не будет никакой битвы! Потому что сегодня я, Папирус, спасу человека от неминуемой жестокой смерти!

Он взглянул на брата так, как собирался смотреть на короля — уверенно, грозно, так, чтобы в глазницах пылал огонь; так, чтобы под этим взглядом любому хотелось отступить и сдаться. По крайней мере, Папирус надеялся, что в грядущий судьбоносный миг будет выглядеть именно так.

Санс был явно не впечатлён. Покачал головой, снова взмахнул руками в небрежном жесте и вдруг сказал:

— Фриск.

— Что?

— Её зовут Фриск, — он снова подмигнул. — Спасать человека, даже не зная его имени — настоящая дикость, не правда ли?

— Хватит шуточек, Санс! — взвился Папирус. — Нам нужно спешить! Иначе мы…

— Иначе мы лишим короля возможности увидеть в действии твою Мега-Крутую-Стойку Королевского Стража, — закончил Санс, заставив брата поперхнуться собственными невысказанными словами. — Идём. Я знаю короткий путь до королевского дворца.

* * *

Двери золотого зала не поддавались никаким усилиям. Фриск дёргала их, толкала плечом и даже пару раз пнула ногой, но тяжёлые створки будто бы вросли в стены намертво; будто бы не хотели выпускать её, не давали пройти к чему-то…

Очень опасному?

Тишина вокруг угрожающе зазвенела. Рука по привычке потянулась к телефону в кармане.

«О, здесь ужасная связь, дорогуша! Попробуй позвонить из более подходящего места!»

Укоризненно глянув на экран, Фриск покачала головой.

— Не будет уже подходящего места, Меттатон. Не будет. Мне пора. Надеюсь… — она прерывисто вздохнула. — Надеюсь, ты понравишься людям.

Вспотевшие ладони легли на дверные ручки. Нервно фыркнув, Фриск потянула створки в стороны — и двери будто нехотя разъехались, пропуская её в холодный сумрачно-серый коридор.

«Сохраняй решимость» — говорил когда-то во сне неведомый странный голос. И сейчас на каждый шаг ей приходилось решаться; с каждым шагом в душе всё настойчивее металось предчувствие боя, острее и страшнее, чем то, что терзало её перед сражением с Андайн.

«Сохраняй решимость» — а было бы что сохранять, думала Фриск, вглядываясь в табличку на стене в конце коридора. Все надежды на то, что путь будет хоть чуть-чуть подольше, на то, что у неё ещё есть немного времени перед предстоящей встречей с королём, рассеялись, словно дым. Витиеватые золотистые буквы гласили: «Тронный зал».

— Сохраняй решимость, — сказала Фриск, остановившись перед тёмной высокой дверью.

В кармане завибрировал телефон. Едва справившись с собственными руками, она кое-как сумела его вытащить, взглянула на дисплей, задержав дыхание в ожидании невесть чего…

Надпись «Батарея разряжена», коротко моргнув, тут же исчезла.

Дверь тронного зала распахнулась с тихим скрипом.

Кажется, теперь уже терять было точно нечего.