Время отдыхать (джен)

Девочка бегала и разбрасывала вокруг себя разноцветные опавшие листья, поднимала тонкие руки над головой, трясла косичками и звонко смеялась. Подпрыгнув, она навзничь упала в рыхлый ворох, взметнув в воздух пушинки, семена на хрупких полупрозрачных парашютиках и несколько закружившихся в воздухе листочков.

Желтый лист опускался на землю медленно, поворачиваясь то одной, то другой стороной, и чем дальше от стекла отодвигался смотрящий, тем больше казалось, что это и не лист вовсе, а песчинка, одна из последних оставшихся в верхней чаше песочных часов.

Ее время заканчивалось неотвратимо, и никто не смог бы изменить этого. Предпоследняя песчинка скользнула вниз, протиснулась через узкое отверстие — и полетела к земле желтым трепыхающимся листочком.

В верхней чаше осталась лишь одна песчинка. Время закончилось. Плавное движение руки — и коса перерезает тонкую нить.

Последняя песчинка, летящая вниз, отразила тусклый блеск косы и стала вдруг серебристо-голубой...

Девочка, лежащая на куче листьев, восторженно взвизгнула и высунула язык, ловя первую снежинку.

Белая лошадь аккуратно переступала копытами, стараясь не задеть распластавшегося на снегу белого кота в красной сбруе. Разноцветные глаза кота выражали недоумение, обиду и легкий ужас от происходящего. Рядом с ним, неловко подвернув тощий хвостик, валялся обморочный белый хорек с зализанной мокрой шерсткой на голове.

Беззвучно появилась ниоткуда высокая худая фигура в черной рясе с капюшоном, поигрывающая длинным изогнутым шестом.

Лошадь фыркнула, приветствуя хозяина, кот передернулся всем телом и тут же прикрыл свой конфуз вылизыванием розовой пятки, промахиваясь и цепляя жестким языком хорьковое ухо.

— ПИСК!

— И НЕ ГОВОРИ, — высокая фигура повернула капюшон в сторону ловко карабкающегося по рясе на плечо крысиного скелетика в черном, зажавшего в зубках миниатюрную косу в чехле. — НУ ЛАДНО, КОТ. МЫ К НЕМУ УЖЕ ПРИВЫКЛИ. НО ЭТО НЕДОРАЗУМЕНИЕ ТУТ ОТКУДА ВЗЯЛОСЬ?

— Мое это, — каркнул ворон. — Так сказать, вклад в общий проект, КЛУ и КПД.

— ПИСК?!

— Ну, не на собаке же ездить... Они с твоим тр-р-ранспортным средством передерутся — пешком пойдем.

— ПИСК. ПИСК?!

— Да потому что летать холодно, это р-р-раз, я только из путешествия на Север-р, это два, и вообще хочется комфор-рта и удовольствий. Тр-р-ри, — ворон скосил глаз и невежливо поискал подмышкой.

— ПИСК-ПИСК-ПИ-И-ИСК...

Ворон хохотнул, запрокинул голову и встопорщил перья на горле:

— Не похожи? Это ж три белых коня. — Бинки всхрапнула. — Пр-рошу прощения, два белых коня и одна кобыла. — Бинки мотнула головой и топнула копытом. — ... и одна дама, — быстро поправил себя ворон.

Бинки не возражала. Ее хозяин легко переместился на лошадиную спину.

— ТОГДА СЕДЛАЙТЕ КОНЕЙ, ВСАДНИКИ, — с почти-усмешкой сказал он.

Ворон подпрыгнул, склонил голову набок и долбанул клювом комок смерзшейся земли под ногами.

— Сани нужны. Создавать зимнее настроение.

— ПИСК?

— Сейчас. Рождество занято, и вообще, уже был опыт. А Дух Зимы надо обеспечивать.

Высокая фигура неохотно слезла с лошади и с сомнением повернулась к двум припавшим к земле «коням».

— МОЖЕТ, ИХ ЛУЧШЕ В СЕДЕЛЬНЫЕ СУМКИ...

Кот хрипло и немузыкально мрявкнул, выражая протест против столь вольного обращения. Хорек встревожено повел розовым носиком, поднялся на задних лапках и посмотрел на говорящего с таким выражением мордочки, что сразу стало понятно: кое-кто обязательно услышит о том, как тут обращаются с ценным представителем животного мира.

Из-за угла дома со скрипом и сдавленными ругательствами появились сани радикально черного цвета. Бранящийся Альберт на ходу вытаскивал из многочисленных схронов булькающие свертки, звякающие сверточки и подозрительные скрутки.

— Если мне не изменяет память, в сани положено впрягать оленей, — ухмыльнулся он и поддел ворона под живот носком старого сапога. Растрескавшаяся кожа неприятно холодила.

Бинки оскорблено мотнула головой. Олень — это ругательство. Дама оленем быть не может.

— К ЧЕМУ ЭТО? МЫ ВЕРХОМ ВЕЗДЕ УСПЕВАЕМ, ПОДАРКОВ НЕ РАЗДАЕМ...

— ПИСК! ПИСК-ПИСК!

Ворон по-человечески пожал плечами, выражая смирение с непроходимой невежественностью и закоснелостью собеседников:

— В кои-то веки можем с комфортом проехаться, отдохнуть и расслабиться, как люди, — продолжил увещевать он. — Попытка не пытка, лиха беда начало... — выдал ворон и, подумав, добавил особенно гадким голосом: — И на посошок.

Два черных капюшона повернулись друг к другу, две черные мантии пожали плечами и, опершись на косы, снова развернулись к саням, в которых уже резво шуровал ворон, норовя клюнуть шарящие за потертой обшивкой черного бархата пальцы Альберта.

Альберт стукал черной метлой по сиденьям, пытаясь достать мародера. Выпав из саней с другой стороны, ворон резво вытащил из-за полога пыльную бутылку темного стекла и отволок подальше от поля боя. Вцепившись когтями одной лапы в полоз, а другой — в горлышко бутылки, он крепко ухватил железным клювом пробку.

На звонкий «чпок» два капюшона синхронно обернулись, кот мрявкнул, лошадь фыркнула, а ворон боком отпрыгнул от бутылки, ехидно поглядывая в сторону разоренного Альберта.

Порыв ветра унес обрывки вялого препирательства Альберта, кота и Бинки. Хорек считал участие в подобном ниже своего достоинства, тем более что ехать в сумке было проще, теплее и не так стыдно, как волочь тяжелые черные сани, пусть даже и втроем. Он поднатужился и выпихнул практически пустую бутыль из сумки, где и расположился.

Костяной палец стукнулся в панель раз, другой. Владелец тройки несолидно хихикнул, зафиксировал пясть четырьмя костяшками на панели, пятой нашарил-таки кнопку радиоприемника, и под залихватскую мелодию черные сани рванули ввысь.