Обещание дождя (джен)

— Я хочу всегда быть мальчиком и жить весело, — серьезно произнес он.

У юного Питера Пэна, случайного сына Диониса и Вакханки, волосы отливают сказочной позолотой. Его наивность и детскость мучительно прекрасны. Таким Венди и запомнила Питера: заносчивая ухмылка, невесомый заливистый смех, щеки, не узнающие бороды до скончания времен; его запах — нектар, пыльца фей и зачарованные, призрачные глубины русалочьих вод. Она помнит искру, бликующую на лезвии меча, всегда готового вонзиться в пирата. В памяти Венди Питер вечный и неизменный, как вторая звезда справа.

Прямо до утра, Леди-Венди. Прямо до утра и думай о хорошем.

Венди часто думала о Питере, особенно сейчас, на закате жизни.

Там, где по небу плыли розовые, как подтаявшие ириски облака, по которым смело можно было ступать и плясать, и прыгать. Там, где весна приходила ровно в три по полудню, и окно вечно было нараспашку. Там, где из собаки все-таки вышла прекрасная нянюшка, а тени следовало накрепко пришить, чтобы не потерять. Там, где в лесу обитали феи, которые никогда не умирали, и при желании могли научить летать.

— Мне очень жаль, Питер, — шепнула Венди, глотая слезы под красным от ярости взглядом Капита Крюка, — но я должна повзрослеть.

С этими словами она подарила ему свой первый поцелуй. Сражение было выиграно. Потерянные мальчики подняли такую шумиху, что слышно их было на самых Небесах.

Но Венди ушла.

Обратно в детскую, обратно в задымленный Лондон, где ждали школьные будни и тяготы взрослой жизни. Выбор этот казался и безумием, и единственно возможным решением. Заботливые руки матери, слезы облегчения в глазах отца, когда он обнял Венди. Это другое счастье. Первородное, человеческое счастье, сквозь всю ее жизнь отдававшееся то горечью, то острым восторгом. Забвение — вечный спутник взросления, но Венди ни на секунду не забывала Неверленд.

Она рассказывала истории о Питере Пэне своим детям, они — своим, а те — своим, но сказка так и осталась неизменной: Питер не стал старше. Признаться, когда Венди глядела подслеповатыми глазами на сияющие личики своих правнуков, то ей казалось, что истории вдыхают энергию и бесстрашие Питера в их маленькие сердца.

Если бы только они могли вдохнуть силы и в нее.

Со вздохом, уже прабабушка Венди, погасила газовые лампы. Несмотря на то, что с каждым днем она уставала все больше и больше, ее ум был ясен как в юности. Она так и не покинула старый особняк, хоть тот и рушился, как грубо прерванный сон.

— Я научил тебя сражаться и летать! Чего еще можно желать?! — гневливо бросил Питер, когда она вынудила его признаться в своих чувствах.

Как сильно ранили эти слова! Но дикое сердце Питера Пена не дано было приручить никому.

— Мое новое наваждение… это ты, — промурлыкал Джеймс Крюк, капитан мрачного корабля, намертво вставшего на якорь в еще более мрачных водах, и кольца черных волос рассыпались по бархатному камзолу.

В тот миг Венди разрывалась между детской невинностью и пробуждающейся женственностью. Она вдруг поняла, что Джеймс являл собой будущее — зачаровывающие чувственные удовольствия и муки взрослого мира. На одной чаше весов Питер и невинность подростковой влюбленности. На другой — Джеймс, манящая багровая мгла.

Венди отринула обоих.

Ни то, ни другое. Ни фантазий, ни эйдетических псевдокошмаров.

Ее удел — спариваться, размножаться и, в конце концов, умирать, как светлячки, рыбы и все прочие смертные, населяющие этот жалкий, задымленный мирок под названием Земля.

Венди легла в постель и натянула покрывало ручной работы — из открытого окна тянуло холодом. Настало время отдохнуть. Но то был не освежающий сон молодости. Те времена давно минули. Венди чувствовала, как смерть, словно лев, опустила тяжелую лапу на сердце и потушила все огни.

Ветерок взъерошил седые волосы, пока Венди глубоко и редко дышала.

Где-то далеко волны по-прежнему бились о борт корабля. Там, где затаился кровожадный крокодил с тикающими в брюхе часами. Джеймс Крюк, как и всегда, стоял на палубе, словно призрак, с ревностным омерзением высматривая заклятого врага. Где Динь-Динь засмеялась и взмыла ввысь быстро и легко, точно стрекоза. Русалки тянули бесконечные песни, индейцы танцевали. Потерянные Мальчики рассказывали друг другу истории, и даже самая причудливая мысль могла окрылить и позволить коснуться Небес.

Вдох.

Выдох.

Где-то в Неверледе стояла весна. Облака набухли, обещая разразиться холодным дождем, готовым смыть все печали с измученных душ.

Вдох.

Где-то по-прежнему звучала флейта. Венди слышала ясные, как утро, кристаллы и мечты, переливы.

Выдох.

Джеймс. Динь-Динь. Потерянные Мальчики.

Вдох.

Питер.

Выдох.

Звуки флейты подхватили последний вздох Леди-Венди и заиграли таким звучным крещендо, что в комнате замерцал воздух. Музыка поднималась все выше и выше; глаза распахнулись, да так и остались открытыми, невидяще уставившись на скрытый от взора край.

Душа покинула Венди, оставив после себя лишь тень улыбки. Позже людей, пришедших утром, чтобы забрать ее тело и уложить в деревянный гроб, еще долго не покидали воспоминания об этой улыбке, хотя они и не могли понять, почему.

В какой-то миг Венди поняла, что нежные звуки флейты становятся тише и тише с приближением утра. Наконец, когда сквозь окна заструились первые солнечные лучи, а иней начал таять, музыка угасла навсегда. Больше ее никто не слышал.