В ожидании света (джен)

Сквозь сон она услышала голос и подумала — это, должно быть, Кассена. Тви'лекка любила петь, и все песни у неё были именно такие: нудные, протяжные, о несчастной любви и страдающих душах.

Если б ты была жива, я бы всё тебе отдал;

Из парчи и серебра ленты в косы бы вплетал...

Но нет. У Кассены голос был высокий, звонкий, чуть гулкий, как у всех рептилоидов. А это тенор, или даже баритон, у девушек такого быть не может. И интонация совсем другая. Кассена пела всегда этак так с душой, эмоционально, страстно — а этот просто словно рассказывал историю.

Я бы солнцем и луной ветер в море усмирил,

Чтобы мирно милый твой к дому твоему доплыл...

Не ситская песня. У ситов не было песен о морях и кораблях — только о лесах и пустынях, о тяжело бредущих через песок караванах и смелых искателях, устремляющихся в джунгли в поисках Серебряной Страны.

Или всё-таки ситская, к слову о Серебряной Стране? На уроках культуры и искусства ведь рассказывали, что у малых народов место серебра занимает золото, которое ситам боги дали в избытке. Значит и ленты были бы из золотой парчи, если бы песня была чужая.

Я бы верил, я бы ждал — как под снегом ждёт трава...

Я бы всё тебе отдал — если б ты была жива.

«Вспомнила!» — мысленно она закричала от радости. Вспомнила.

Это отец, отец поёт свою любимую песню, работая над новой алхимической формулой в своей лаборатории!

Когда он работает допоздна, он всегда начинает "Песню об Айринн".

Он говорит, эту песню написал их предок, когда вернулся из долгого путешествия и узнал, что его любимая успела выйти замуж, овдоветь и погибнуть во время джедайского налёта на город.

Но отец тоже погиб.

Алир широко распахнула глаза. Золото, обволакивающее её, убаюкивающее, сводящее с ума ровным шорохом, медленно отступало.

Отец погиб в начале войны, когда в лабораторию попала зажигалка. Отец и старшая сестра, помогавшая ему в опытах.

Его тело — мёртвое, но почти нетронутое — лежало на земле, чёрной от огня, и на лице у него была ровная маска из потёкших золотых украшений. А от сестры осталась только коса с лентой из серебряной парчи.

Алир вздохнула.

Золото почти совсем ушло, уступив место непроглядной темноте.

Противно заныло в левой ноге.

— Нет, нельзя, — раздался чей-то строгий голос. — У вас нет дозволения Совета.

— Мне было видение.

— Нельзя! — повторил голос.

Алир хотела было вмешаться, но не могла ничего сказать — во рту словно застрял ком синтетической ваты. Она попыталась поднять руку, но рука не слушалась.

А потом сияющий, шумящий прилив снова накрыл её с головой.

* * *

Рыжие волосы. У кого-то из её знакомых волосы были возмутительно рыжие, почти как у генерала Фрэйбаала. Может быть, у неё самой? Она не помнила. Здесь не было цвета, вкуса, запаха — только холодное золото в котором плавали обрывки, картинки чьей-то жизни.

...кто-то летал в истребителе класса "Гнев", кто-то боялся, что волосы застрянут в приборной панели, кто-то любил дрейфовать, заглушив все системы и слушая музыку сфер. Где-то была база лётного полка, по которой вечно летали рукокрылы, и у каждого из них были красные глаза Лаана Рамесиса. Арис Сейвенна хвастался, что может попасть в глаз вомпе-песчанке из пушки на стандартной скорости. У генерала Фрэйбаала были рыжие волосы, рыжая жена-связистка и рыжая дочка Верета. Жена взорвалась вместе с постом перехвата над Хоснией, а дочка росла сорняком среди лётчиков и их кораблей...

Имена ничего ей не говорили, слова не имели под собой образов — было только золото, бесконечное холодное золото. И голоса, голоса. Вот женский, звонкий и печальный:

Ах, батюшка мой милый, ты что же натворил?

Ты маленького мальчика зачем на мне женил?

Мне дважды по двенадцать, ему тринадцать лет...

Вырастают они так быстро!

А вот мужской, низкий, с республиканским столичным выговором:

— Приготовьтесь принять меры, если потребуется. Это опасная затея. Но если оно знает что-то, что может пригодиться во время военных действий...

И снова женский, оттуда, издалека:

В четырнадцать лет — жену уже познал,

В пятнадцать на руках сыночка он качал,

В шестнадцать в безымянной своей могиле спал -

Забирает их смерть так быстро!

Другой мужской:

— Магистр не одобрит этой затеи. Мы и так ходим по грани, позволяя этому созданию существовать на земле Ордена, но будить его? И допрашивать?

Почему-то слово "допрашивать" пугает её, и она сознательным усилием заставляет женский голос забить всё собой:

Расти деревьям сильными, а листьям — зеленеть.

Я помню, как ходила на милого смотреть,

Часами рядом пряталась, когда один он был...

Вырастают они так быстро!

Но ничего не выходит, и её выдергивают из оцепенения.

* * *

Она знала, что увидит вокруг, ещё до того, как очнулась. Знала, но не помнила и не могла осознавать — такая уж природа у золотого марева. Так оно и вышло: всё та же комната, бело-бежевый дизайн с позолоченными пластиковыми украшениями, мощёный плиткой пол. Но люди изменились — стали куда хуже одеваться.

Один — то ли лысый, то ли какой-то чернокожий инородец — потребовал:

— Введите ей релаксант. Нам нужны сведения.

Ей хотелось возразить, что каждый прошлый допрос тоже начинали с релаксанта, а потом просто возвращали её в стазис, так что в ней и так доза... наверное, уже ни с чем не совместимая. Но во рту всё ещё была сухая золотая вата, и говорить не получилось. Да и право, разве её послушали бы?

— Как твоё имя? — задал вопрос рогатый экзот.

Она молчала. Она не помнила. Только ту женщину с песнями — Кассена, её звали Кассена Эсмонт, — и генерала Фрэйбаала с рыжими волосами, и Ариса Сейвенну, который мог попасть в глаз вомпе-песчанке, и Рира Сэйаар, у которого бабушку звали Нексу...

— Добавьте релаксанта, — велел чернокожий.

— Бесполезно, — возразил рогатый. — Скорее всего, её память повреждена слишком долгим пребыванием в стазисе.

— И ничего нельзя с этим сделать? Сейчас, когда Кристофсис с его кристаллами оказался — опять — в центре военных действий... старые отчёты утверждают, что её семья владела этой планетой и её секретами в течение поколений.

— Я ведь сказал, мне было видение! — сердито заявил забрак. — Мне было видение, что её следует отпустить, потому что мы джедаи, и мы не должны...

— Чушь, — отрезал чернокожий. — Это тёмная тварь, Аген. Отпусти её — и уверен, она всё уничтожит. Или хотя бы попытается. И наши предшественники знали, что делают, используя её как источник информации, но вместе с тем удерживая её в этой алхимической темнице.

— Именно поэтому, — не без иронии откликнулся тот, — мы сейчас пробуждаем тёмную тварь ради её несомненно тёмных секретов.

— Идёт война, и мы не имеем право пренебрегать источником информации просто потому, что он... недостаточно этичен по мирным меркам.

Если б ты была жива, я бы всё тебе отдал... — вспоминает она.

Кристофсис. Отец. Сестра. Мать. Дом.

— Моё имя Алир Аретес, — говорит она, больше себе, чем этим людям. — Мне двадцать два и я сорок третья в священном отряде Дарта Малгуса.

Это всё, что она говорила. Все эти годы, ни слова больше. Она старательно забывала всё остальное — имя учителя, тип корабля, всю одиннадцать-тридцать восьмую эскадрилью. Всё. Потому что любой кусочек её памяти мог стать оружием в руках врага.

Но врагам хватает самой малости, чтобы загореться торжеством.

— Что ты можешь сказать про Кристофсис? — жадно требует чернокожий.

— Моё имя Алир Аретес, — рассеянно повторяет она. — Мне двадцать два и я сорок третья в отряде Дарта Малгуса.

Ещё пара раз — и начнутся пытки, она знает.

Хуже всего, если дадут стазису полностью уйти и не дадут при этом потерять сознание. Алир раздробило ногу упавшей колонной, так она и попала в плен, а раздробленная нога — то ещё удовольствие. Хотя нет. Хуже всего — когда в глаза накапали чего-то, от чего они мигом высохли, и страшно хотелось моргать, но моргать было — как втыкать себе в глаза раскалённые иголки.

— Магистр Винду, — один из стоявших столбом бело-золотых болванов в маске склонился к чернокожему. — Думаю, она не заговорит, если не применить должных методов убеждения. Хотя и они могут не помочь, эти мерзавцы черпают силы в боли...

Чернокожий нахмурился.

— Ты предлагаешь пытать её? — уточнил он.

— Но нам ведь нужна информация, магистр.

— Ты предлагаешь нам, джедаям, использовать пытку для получения информации?!

— Но это же тёмная тварь, — удивился такому негодованию болван в маске.

Чернокожий аж весь скривился.

— На Харуун-кэл мы часто сражаемся с опасными зверями. Иногда мы ловим их, иногда — убиваем. Но тот, кто, поймав зверя, издевается над ним и мучает его, вместо того, чтобы добить одним ударом... такой корун считается низким, подлым и глупым.

— Прикажете казнить её? — уточнил тот невозмутимо.

Чернокожий задумался. Заглянул Алир в глаза — она встретила его взгляд спокойно и отрешённо. «Пусть бы и казнили, кажется — тогда ведь это закончится?»

— Пока нет. Возможно, информация всё ещё в ней содержится, просто испорчена стазисом.

* * *

Очередной обрывок: у неё был жених, а у жениха был друг, и всем было понятно, что друг жениху куда интереснее невесты. И если бы ещё они спали, так нет ведь. Просто им было хорошо и интересно друг с другом, а Алир было хорошо и интересно только с её истребителем. И иногда — с учебниками.

В сторону учебников смотреть было нельзя. Врагам нужна её память о Кристофсисе и о том, как и что можно сделать с тамошними кристаллами.

Что смешно, именно в этой теме Алир почти не разбиралась. Нет, она пару раз уходила из ближнего боя, взорвав в воздухе пригоршню кристалльной пыли, но не более того — всё-таки изначально она должна была стать дипломатом, как мама — имя и дело отца доставались старшей сестре. Так часто бывает, когда браком сочетаются носители великих имён: детей делят пополам между семьями.

В любом случае, Алир учила языки и протокол, когда вдруг маму казнили за идиотскую идею с обменом заложниками, а через пару месяцев погибли отец и сестра. И Алир начала судорожно хвататься за алхимию, оставив мамину фамилию на младших братьев и сестёр, но тут её призвали в армию и стало не до учёбы.

В сущности, можно было даже сказать им что-нибудь, пару незначащих вещей, и тогда... а что тогда? Не освободят же её. Просто отправят назад в золотое забвтьё, в которое теперь не пускают, надеясь — к несчастью, обоснованно — на возвращение памяти и сознания.

— Тише, тише, только не пытайся сопротивляться, — разбил её дрёму голос.

Забрак, которому было видение. Который уже приходил.

— Пожалуйста, не мешай мне, хорошо? Я попробую забрать тебя отсюда.

— Зачем?

— Давай об этом потом, когда вытащу?

— У меня левая нога раздроблена, — предупредила она. — И если снять стазис, начнётся отравление релаксантами и альгогенами.

— Ничего, с чем не могла бы справиться хорошая бакта-камера, — решительно отмёл тот.

Взвалил её себе на спину и просто поволок по коридору — правда, очень быстро, так, что она едва могла отследить их перемещения. Джедайское искусство скорости.

И снова дремать, правда, на сей раз в зелёном мареве. Чувствовать, как сотни миллиардов крохотных созданий изо всех сил чинят её плоть, как скопившиеся яды уходят по воткнутой в вену трубке. Медицинские технологии и правда сильно шагнули вперёд с тех пор, как она попала в плен.

— Какой теперь год? — спросила она, едва дроид выпустил её из гигантской колбы с зеленью и завернул в халат.

Забрак пожал плечами:

— Разве цифра что-нибудь тебе скажет? Вы точно считаете время иначе, чем мы.

— Хорошо... — она сосредоточилась, вспоминая главные вехи истории Республики. — Сколько лет назад был Реван?

— Сложно сказать. Кто-то говорит, тысячу, кто-то — четыре тысячи лет назад. Незадолго до Малгуса, которого ты упоминала.

Алир кивнула. Это надо было обдумать, переварить и пережить. Столько времени в золотом нигде...

— Империи больше нет?

Если бы была... она не знала, но с ней вели бы себя по-другому. Более буднично, что ли?

— Примерно те же тысячи лет, — кивнул забрак.

Алир снова кивнула.

— И что тебе было за видение?

— Я просто увидел тебя. Твоё существование — как у мухи в янтаре, только живой.

— И что с того?

— Это неправильно. Этого не должно быть в Храме — мы не должны становиться тюремщиками живых и разумных, тем более не должны быть их палачами. Это следовало прекратить.

— Тогда почему просто не убить меня? Прекратил бы мучения одним махом.

— Потому что я джедай, нет? — снова пожал тот плечами. — Мы не убиваем, если можно не убивать. По крайней мере, так в идеале. Так должно быть. Эта война... — он покачал головой.

— Война всегда меняет.

Алир поднялась на ноги, шатнулась и вытянула руку, надеясь ухватиться за стену. Джедай ловко поднырнул ей под руку, подставил плечо, помог подойти к большому окну, за которым перемигивался огнями ночной Корускант.