Проблема отсутствия ключиц (джен)

Лидия поступила в высшее учебное заведение. Лидия была великолепной. Свое великолепие временами приходилось выливать в почеркушки на коленке, потому что количество талантов, которыми ее одарило провидение было несоизмеримо с возможностями ее психики, пусть и взращенной мамой-психологом.

В голове был вакуумный туман: не хотелось думать, только перекатывать опостылевшие мысли по круговым рельсам разума. Блокнот для заметок был полон словами как не влившийся в коллектив третьеклассник обидами. Слог был сложен и напыщен. Совсем как Лиса, когда пыталась социализироваться в своем высшем учебном.

День начинался никак и продолжался никак, о нем нечего было говорить, но Лиса обижалась, когда никто не спрашивал.

Писать о девочке социопатке было легко. Лидия никогда такой не была, но ей казалось — она могла бы быть. Это было бы почти весело. Примерно также, как придумывать по абзацу, относящемуся к любимым персонажам, и вставлять его между двумя строчками любимой песни. Настолько отвратно, что это даже читают.

Ей казалось, что без людей нет смысла в жизни. Она так долго была лишена всякого общения и так прочно к этому привыкла, что судорожно пыталась установить максимально иллюзорно близкое к постоянному общение, чтобы схватываться за него в минуты печали, как за балласт. Голос звенел сталью эмоций на поводке. Они видны, словно гончие, что сейчас набросятся, но в то же время ограничены длиной поводка. И не укусят, если останешься за чертой близости. Только глянут дико и необузданно.

Голос звенел, но Лиса не говорила. Ей противны были слезы в голосе и избегать их она привыкла молчанием. Быть слабой не поощрялось. Быть слабой наказывалось. За правильность принимали хорошее настроение, все остальное должно было остаться её пожитками — забитыми в тёмном углу. «Ты в мире одна и никому не нужна, твердилось ей».

Речитатив заставлял поверить.

И Лиса сидела в своей комнате. Страдала, преумножая наследие рода.

Слова были её фишкой. Единственным, что поддавалось ей сполна. Она жонглировала ими, уничижая и веселя. Лисе хотелось нравится людям, но понравившись, она не доверяла им.

Было сложно крутится вокруг одной оси и изображать планету-не-планету-Плутон, то убегая, то убеждая в значимости кого-то. Лисе удавалось. Знакомые, называемые друзьями, сменялись этапами и громоздились на пьедесталы в глубине ее сердца. Впору было цитировать стихи о несчастной любви. Только любви не было. Нельзя было назвать любовью прививаемую самой себе зависимость, воспеваемое обожание, вызванные талантом к придумыванию. Жизнь в вымышленной реальности накладывала свой отпечаток. Умение придумывать объяснение, которое могло оказаться верным, обращалось в неспособность смахнуть пелену поспешных личин. Первообразы были прочны и боголики. Лиса лелеяла каждую искорку интереса к кому-то, взращенную благодаря мыслеообразам и необратимости условий взаимодействия.

Коль по-простому, почтальон мог стать важным лишь потому что приносил почту ввиду своей профессии. На деле сложнее, конечно, однако по сути верно: люди, которые выдавали хорошее отношение из-за территориальной неизбежной близости, казались лучшими в мире.

Подводить итоги и очищать мозг помогал текст. Слова никогда ее не бросали. В детстве Лиса могла их только читать, повзрослев, стала складывать в абзацы. Мир, который строишь сам, может быть враждебным лишь до степени выносливости. Хуже, чем сможешь преодолеть, мир себе не придумаешь, зато можно придумать мир, что будет достаточным поводом для страданий.

Страдать легко. Сложно, но непродуктивно. Посему легко. Видимого результата нет и всем кажется, что ты ничего не делаешь. Умственный труд, ямбись оно хореем.

Курсивные предыстории редко стоят того, чтобы их читать. Предыстории вообще избыты и должны стать опытом, а не объяснением. Пребывая в предыстории, Лиса превращала свою жизнь в первую главу. Жизнь шла, а развитие сюжета все откладывалось на потом, когда будут известны основные темы и персонажи. Метафоричность мышления Лисы позволяла ей существовать вполне успешно и в предыстории, и в первой главе. Во всяком случае ее выпадания из главы не вредили сюжету. Он продвигался и не зависел от Лисы, как бы старательно она это не отодвигала.

Писать пространные заметки становилось искусством. Сбиваться на второе лицо — привычкой. Текст шел и слова были ее лучшими друзьями. Хотелось писать что-то значимое и полезное. Выходил рой сублимаций различного толку.

Продолжение должно было бы быть более изящным.

Идея не включает обстоятельства и следование ей вопреки им — хуже.

Стайлз приехал на каникулы. Он мог приехать к отцу или к Скотту, но приехал к ней. Лидия не возвращалась в Бейкон-хиллз, потому что не хотела возвращаться к роли Банши. И и Питера Хейла видеть не желала.

Лидия была более хрупкой, чем казалось.

— Привет, я принес суши и фильм.

Стайлз был банальнее, чем хотел быть.

— Приве-е-ет, — тянет, — Я так рада тебя видеть! Располагайся, я отлучусь припудрить носик.

Лидия была великолепной.

Лидия была великолепной и замазывала в ванной круги под глазами так, чтобы выглядеть свежо и «без макияжа», потому что сессия закрыта и ее мозгу нечем заняться, кроме как писать депрессивные тексты и придумывать мерзкие сны.

Когда пишешь, выпадаешь из времени. Мысли выключаются как хаотично горящий светофор и превращаются в упорядоченное СЛОВО.

Это СЛОВО вьется между пальцев и бьет по клавиатуре. Оно в суровом взгляде и напряженной мышце над бровью. Оно в перечне персонажей, которых когда-то знал и которые тебе близки.

Оно в желании писать честно и о себе.

Текст отпускает мирские проблемы. Неважно, что ты не можешь попасть на стажировку или проклял курсач, неважно, что говорить привык по контракту или из жалости черт его знает.

Текст — всё, что твоё, только твое и никто его у тебя не отнимет. Ты не переносишь плагиат и научился делать текст живым и насущным.

Ты зависим от текста. От его игры и спектакля, он его целостности при полном отсутствии формы.

Тебя бесят все эти статейки и полудневники. Ты уверен, что сублимировать нужно изящно. И однажды ты сможешь.

Лидия искренне улыбается и изящно поправляет волосы. Вот еще также раз двенадцать и можно будет попросить Стайлза уйти. Он не спасет ее от кошмаров. Его банальности на это не хватит.

Лидия великолепная.

Почти пустое словоблудие должно увидеть свет, чтобы переродиться.

Лидия великолепная. Стайлз умный.

— Я буду повторять это пока тебя не начнет тошнить, — говорит Питер закадровым голосом и да, ныне он добренький дяденька этого леса, но Лидия помнит его другим.

Лидия великолепная. Лидия будет писать про психов, чтобы не стать одной из них.

Проблема отсутствия ключиц решается поднятием плеч.

— А ты смотрел уже новые Звездные Войны?

Давай вдарим по факторам отвлечения, чтобы не решать проблему как таковую?