All alone in Australia (гет)

Гермиона больше не плакала — вот уже несколько минут Гарри не чувствовал дрожи ее тела, ставшего практически прозрачным за прошедший год, не слышал всхлипов, да и мокрое пятно на футболке, по ощущениям, прекратило расти. Плечо, на котором покоилась ее голова, затекло, но Гарри боялся двинуться и потревожить только-только успокоившуюся Гермиону. Он осторожно пошевелил пальцами, стараясь разогнать кровь, и его движение не осталось незамеченным. Гермиона встрепенулась и грустно улыбнулась одними уголками губ.

— Прости за это, — она провела ладонями по лицу. — Я предполагала, что все так и будет, и, в принципе, была готова. Но тут вдруг подумала, что стала сиротой при живых родителях. Глупо, верно? — Гермиона всхлипнула, но упрямо закусила губу и принялась часто-часто моргать, удерживая вновь подкатившие слезы. — Теперь у меня, кроме тебя, никого и не осталось.

Их взгляды встретились, и имя Рона неназванным повисло во все еще горячем вечернем воздухе. Гермиона еле заметно качнула головой, будто прося не говорить ничего ни о нем, ни об остальных Уизли, ни о Невилле с Луной.

Над пляжем, пропуская ветер между темных перьев, кружилась пара буревестников. Они опускались все ниже и наконец сели на воду. Гермиона хмыкнула и указала на мирно качающихся на волнах птиц:

— Мы совсем как эти двое. Одни посреди океана.

Ветер подхватил прядь ее волос, выбившуюся из наспех заплетенной косы, и бросил Гарри в лицо, будто подталкивая произнести слова, которые он обдумывал уже Мерлин знает сколько времени.

— Так может, нам стоит… Ну, ты знаешь… Попробовать быть вместе?

Гермиона непонимающе нахмурилась.

— Разве сейчас мы не вместе?

— Я имею в виду — как пара.

Гермиона отвернулась, смутившись. Она смотрела на волны, чуть прищурившись, склонив голову к плечу, сцепив пальцы на коленях и покусывая губу. Молчание затягивалось, и Гарри лихорадочно соображал, не сказать ли ему какую-нибудь глупость, только чтобы прервать гнетущую тишину, но Гермиона его опередила:

— А как же Джинни?

— А как же Рон? — раздраженно парировал Гарри.

Гермиона ухмыльнулась:

— Резонно. Они оба остались в прошлом, так ведь? — она проводила взглядом снявшихся с места птиц, за крыльями которых потянулась мерцающая водяная пыль. — Но… Мы же Гарри и Гермиона! Лучшие друзья с самого детства. Это так странно, тебе не кажется?

Гарри задумчиво пожевал губами. Его эта мысль тоже смущала, но желание прикасаться к Гермионе, быть с ней рядом и ощущать это восхитительное чувство покоя и понимания, прикрытой спины, единомыслия, преследовавшее его уже несколько месяцев, пересиливало страх неловкости.

— Что мешает нам притвориться другими людьми? Познакомиться заново?

— О чем ты?

Гарри придвинулся к ней вплотную и переплел свои пальцы с ее — движение вышло таким естественным, что даже осталось незамеченным.

— Мы в Австралии — на другом конце света. Нас никто не знает, и мы — никого. Можем притвориться кем угодно, делать то, о чем Гарри и Гермиона и думать не смели. И, кстати, с нами происходило столько всего, что, кажется, не было времени даже поговорить о чем-то кроме школы, волшебства и всяких загадочных событий.

Она скептически нахмурилась. Луч закатного солнца окрасил ее щеку в малиново-золотистый цвет, будто мазнул акварелью, и Гарри нестерпимо захотелось обвести контур ее скулы подушечками пальцев и убедиться, что это только игра света.

— Давай так, — он шумно сглотнул, с трудом отводя взгляд от ее кожи, — я буду здесь завтра вечером. Если решишь попробовать — приходи, и мы познакомимся заново. А если я тебя не дождусь, просто забудем этот разговор и будем жить как раньше. Согласна?

Гермиона все еще глядела с сомнением, и Гарри наудачу добавил:

— Кроме того, это может быть весело. Отвлечемся. Я — от кошмаров, ты от… — он повел рукой, указывая не то на море, не то на город, видневшийся слева вдалеке. — А если ничего не выйдет, снова станем Гарри и Гермионой, лучшими друзьями с самого детства.

Гермиона проследила за его движением и слегка кивнула. Гарри обнял ее за плечи и притянул ближе — россыпь каштановых кудряшек накрыла его спину.

* * *

Гарри долго не мог заснуть — он все думал о том, не совершил ли ошибку, предложив Гермионе такую авантюру. Он перебирал в памяти все сказанные фразы, обливаясь холодным потом при мысли, что ничего не выйдет, и после прошедшего вечера ничего уже не станет как прежде, между ними навсегда поселится неловкость, и в итоге они отдалятся друг от друга, не в силах ее выносить. К трем часам ночи у Гарри разболелась голова, и он отправился на улицу искать круглосуточную аптеку — конечно же, он не упаковал с собой никаких зелий, а заставить себя постучаться в номер к Гермионе, которая наверняка захватила снадобья на все случаи жизни, он не мог.

Беспокойная ночь плохо сказалась на Гарри: он проснулся далеко за полдень, головная боль так и не прошла до конца, и ему понадобилось провести под струями холодного душа не меньше часа, чтобы дождаться, пока угомонится последний колотящий изнутри по черепу молоточек.

Гарри долго пил крепкий чай, заказанный в номер, отщипывая от кекса с черникой крохотные кусочки, глядя на улицу и обдумывая, как вести себя, если Гермиона придет. Когда Гермиона придет… Она знала Гарри разным, но все же слишком часто он был угрюмым, раздосадованным, страдающим от боли или одержимым идеями разной степени безумности. Гермиона всегда радовалась, когда у него выдавались хорошие времена: ни квиддичных травм, ни огнем горящего шрама, ни нападений — обычное детство обычного ребенка. Он замечал это по ее сдержанной улыбке, по тому, как собирались и быстро разглаживались на ее лбу складки, стоило Гермионе понять, что ночь для него прошла без кошмаров и тяжелых мыслей. Значит, таким он и будет — веселым, спокойным, уверенным в себе.

До пяти он стоял у зеркала, репетируя несколько фраз, придуманных, чтобы завязать разговор. Он менял голос и так и сяк, старался говорить ниже, громче, добавлял хрипотцы, подмигивал отражению, взлохмачивал волосы, обольстительно, как ему казалось, улыбался. Он даже тренировался пить с невозмутимым и независимым видом, но поперхнулся, и брызги холодного чая щедро изукрасили его футболку веером коричневатых пятен.

В чемодане, который он так и не удосужился разобрать, не оказалось ни одной чистой футболки, да и потрепанные джинсы не годились для первого свидания. Гарри со стоном захлопнул крышку: как это в его духе — переживать из-за туманных отдаленных перспектив и не подумать о насущных проблемах! Он планировал быть на пляже к шести, и у него оставался всего час. Гарри выбежал из номера, прихватив только стопку банкнот, полученных у гоблинов по совершенно грабительскому курсу, и волшебную палочку, даже не закрыв дверь.

Он ворвался в первый же магазин, в витрине которого заметил мужской манекен, подбежал к прилавку, где скучали молоденькие продавщицы, и, задыхаясь от бега, взмолился:

— Помогите! У меня свидание меньше чем через час!

Продавщицы заахали, защебетали с таким сильным австралийским акцентом, что Гарри с трудом понимал их, и поманили его вглубь торгового зала.

— Бет, неси белую, приталенную, — разобрал Гарри. Говорила самая старшая на вид женщина. Крупные зубы делали ее немного похожей на лошадь, но добрая мягкая улыбка вкупе со смеющимися карими глазами смягчали впечатление. — Вы знаете, сэр, мы, женщины, неравнодушны к мужчинам в белых рубашках. Возможно, они напоминают нам о свадьбах, но я думаю, что в белых рубашках мужчины больше всего походят на сказочных принцев, которых мы ждем с самого детства, — продавщица окинула его придирчивым взглядом. — Будьте спокойны, сэр, сделаем из вас настоящего очаровательного принца в кратчайшие сроки. Она не устоит.

Двадцатью минутами позже Гарри с трудом мог себя узнать. Белая рубашка с закатанными рукавами подчеркивала загорелые жилистые руки, глаза особенно ярко горели зеленью, плечи казались шире, новенькие джинсы, идеально подходящие по длине и размеру, сидели как влитые, мокасины разве что не хрустели, и весь он производил впечатление совсем отличное от того, которое привык производить Гарри Поттер. Его провожали всем магазином. Девушки, наверняка придумавшие себе невероятную любовную историю, но опасавшиеся задавать вопросы под строгим взглядом главной, напутствовали его тысячей всевозможных советов, поправляли воротничок, рукава, приглаживали волосы.

— На углу есть оптика. Зайдите обязательно, — улыбаясь, произнесла старшая продавщица. — С вашими очками нужно что-то делать. И вот, — она протянула ему белый платок, — положите в карман. У принца обязательно должен быть платок, на случай, если он понадобится принцессе. Вы знаете, эти королевские особы всегда такие рассеянные.

Она подмигнула и подтолкнула Гарри к выходу. Он только кивнул, улыбаясь смущенно и благодарно, и поспешил к оптике.

* * *

К девяти Гарри уже смирился с тем, что Гермиона не придет, но из чистого упрямства решил все же дождаться заката, а потом при помощи «Конфундуса» пробраться в какой-нибудь бар на набережной и залить неоправдавшиеся надежды парочкой коктейлей. Бродить по пляжу, вглядываясь в фигуры редких гуляющих, ему надоело до чертиков, так что он уселся на песок, закатав джинсы и скинув обувь, и принялся сооружать замок, иногда украдкой помогая себе волшебной палочкой. Практически сухой песок рассыпался, не желал держать форму, но пара «Агуаменти» исправила положение, и вскоре Гарри увлекся настолько, вылепливая зубцы на крепостной стене, что перестал замечать какое-либо движение вокруг. Цитадель его замка, украшенная поверху башен крошкой ракушек, уже была окружена стеной с трех сторон, когда в горку заготовленного для строительства влажного песка приземлилось, засыпая лицо Гарри песчинками, что-то золотистое, проскользило по склону и уперлось в одну из стен, слегка осыпав ее. Отплевываясь, он потянулся к неизвестному летающему объекту, но его опередили — тонкая, перевитая замысловатым браслетом девичья рука схватила, как успел разглядеть Гарри, плетеную сандалию раньше него буквально на секунду.

— Простите, я такая неловкая! Надеюсь, ваш замок цел?

Гарри поднял глаза. Девушка, державшая за длинные завязки сандалии, одна из которых и стала причиной небольших разрушений, улыбалась, склонив голову к плечу. Она переступала босыми ногами по песку, и с каждым движением подол цветастого платья обрисовывал линию ее колен.

— Она просто вырвалась из рук! В самом деле, размахивать обувью — не лучшая идея даже на пустынном пляже. — Девушка присела и снова улыбнулась ярко-вишневыми губами, запуская пальцы в песок. — А давайте я вам помогу починить стену!

Гарри все никак не мог стряхнуть песчинки с ресниц и хорошенько рассмотреть ее. Ему показалось, что это Гермиона — голос, во всяком случае, был очень похож, хоть и звучал как-то неуловимо иначе, но остальной образ… Сквозь слезы, вызванные песком в глазах, он все же заметил, что волосы у нее прямые, а не кудрявые, и будто немного светлее.

— Господи, да я вас всего песком засыпала! Подождите, не трите глаза, я сейчас!

Теплая рука сняла его очки, затем обвилась вокруг шеи, фиксируя голову, на лицо полилась вода, унося с собой песчинки и даря Гарри способность снова видеть. Он проморгался, утерся рукавом и быстро водрузил новенькие очки в модной оправе обратно на нос, спеша рассмотреть незнакомку. Она обеспокоенно покусывала губу и выглядела в этот момент так знакомо, что, несмотря на прямые волосы и их изменившийся оттенок, более тонкие брови и выразительные глаза, яркие губы и как-то по-особенному выделявшиеся скулы, у него не осталось сомнений — перед ним сидела Гермиона, она все же пришла. Давно пора было что-нибудь сказать, но Гарри продолжал сидеть молча, рассматривая Гермиону. Она, очевидно, сделала макияж, оттого ее лицо так изменилось.

— С вами все в порядке? — нахмурившись, спросила она.

— Да, — Гарри тряхнул головой. — Немного в шоке, а так все хорошо.

— В шоке? — она схватила оставленные на песке сандалии и принялась нервно крутить плетеные шнурки.

— Самую малость. Просто вы так похожи на мою подругу, но в то же время очень отличаетесь. Знаете, мы с ней были знакомы с одиннадцати лет, но за все эти годы я видел ее в платье и с макияжем всего пару раз.

Гермиона слегка улыбнулась и расслабила плечи.

— Возможно, она не хотела подчеркивать свой пол, чтобы вы воспринимали ее всерьез? Мальчишки часто перестают общаться с девочками в определенном возрасте. Представьте, а вдруг на самом деле у нее весь гардероб забит платьями в рюшах и кружавчиках?

Гарри фыркнул.

— Что ж, в любом случае, мы постоянно влипали в неприятности, платья в рюшах были бы совсем некстати.

Гермиона решительно протянула ему руку:

— Я Джин.

Гарри замешкался на секунду — она назвала свое второе имя. Значило ли это, что и ему стоило поступить так же?

— Джим. Приятно познакомиться!

Их руки и взгляды встретились, подтверждая согласие с правилами игры. Гарри и Гермиона остались в прошлом, там же, где Рон с Джинни и весь волшебный мир вообще.

— Вы, кстати, тоже похожи на одного моего друга. Правда, он носит только футболки и бесформенные джинсы, — лукаво усмехнулась Джин.

Джим в притворном удивлении приподнял брови.

— Да что вы? Я сам всегда так одеваюсь. А сегодня проснулся и подумал: «Нужно принарядиться, этим вечером я встречу свою судьбу».

Джин покраснела и опустила глаза. Она перебирала песок, выуживая из него ракушки и камушки, а Джим смотрел на ее длинные темные ресницы и почему-то испытывал огромное удовольствие от того факта, что смог ее смутить. Он слегка тронул ее плечо:

— Послушайте, Джин. Та моя подруга однажды обмолвилась, что очень любит устрицы. Может быть, вы и в этом на нее похожи и согласитесь сходить со мной в один морской ресторанчик? Там подают отличные морепродукты.

Не поднимая взгляда, Джин тихо ответила:

— Сегодня, право, день совпадений. Я на самом деле люблю устрицы.

* * *

— Спустя где-то месяц наш кот, Гудвин, начал прятаться под подушку и шипеть, стоило мне сесть за пианино, — смеялась Джин. — Я была очень упорным ребенком и, если мне казалось, что допустила ошибку, тут же начинала заново. В общем, у родителей еще несколько лет портилось настроение при первых тактах Бетховенской «К Элизе».

Джим совершенно неаристократично хрюкнул в бокал с вином.

— И что же, ты больше не играла?

— Нет, я решила пощадить свою семью и сосредоточилась на учебе. Но «К Элизе» могу сыграть и сейчас, — она пробежалась пальцами по столу, нажимая на воображаемые клавиши. — А что насчет тебя? Занимался чем-нибудь в детстве?

Джим пожал плечами.

— Ничем особенным. Видишь ли, мои родители погибли, когда мне был год, и я попал в семью тетки. Она не сильно мне обрадовалась... Детство у меня получилось не самое счастливое. В начальной школе учительница музыки, миссис Томпсон, предложила тетке отдать меня в хор — заметила способности, но та сказала, что я могу ходить только в том случае, если ее сын, Дадли, тоже будет принят, — он закатил глаза. — А Дадли и музыка — это вещи настолько несовместимые, что у меня не было ни малейшего шанса.

Глаза Джин увлажнились. Она моргнула и спросила слегка дрожащим голосом:

— С тобой очень плохо обращались?

— В лучшем случае меня не замечали. В худшем — оставляли без еды на несколько дней и проходились по моим родителям. Я узнал, что они погибли от руки преступника, а не разбились пьяными насмерть, только в одиннадцать лет. — Джим заметил, что его собеседница с трудом сдерживает слезы и накрыл ее пальцы ладонью. — Эй, ну что ты? Это давно в прошлом. Я не буду говорить о своем детстве, если не хочешь.

— Нет-нет, — поспешно ответила Джин, шмыгая носом. — Мне грустно, но я хочу знать. Тебя били?

Джим хмыкнул и отпил немного вина.

— Тетя с дядей — нет. А вот Дадли любил поиграть с друзьями в «поймай Г… Джима». Еще мне доставалось от бульдога сестры моего дяди. Как-то я просидел полдня на дереве, и никто не позаботился о том, чтоб отогнать псину и дать мне спуститься.

— Вы с братом больше не общаетесь?

— В одиннадцать я уехал в частную школу, и наше общение свелось к минимуму. Скажу честно, я по нему не скучал. А пару лет назад все изменилось. Он даже стал пытаться сделать для меня что-то приятное. Думаю, однажды мы встретимся. В конце концов, мы были безмозглыми детьми...

Джим так и не убрал руки, Джин тоже не стремилась высвободиться. Вместо этого она переплела свои пальцы с его и легонько их сжала.

— Ты рассказывал кому-нибудь об этом? Друзьям?

— Они знали в общих чертах, но без подробностей, — он погладил большим пальцем тыльную сторону ее ладони.

— Почему ты говоришь об этом мне?

— Я не пытаюсь тебя разжалобить, не подумай, — спохватился Джим. — Так вышло, что мое детство и юность были во многом печальными. Я терял близких людей, но теперь хочу начать новую жизнь. И почему-то кажется правильным, чтобы ты знала обо мне все, — он посмотрел ей в глаза таким значительным взглядом, в котором отчетливо был виден не Джим, а Гарри, что ее щеки снова вспыхнули. Джин высвободила руку, схватила бокал и приложила его к горящему лицу.

— Тут жарко, не правда ли?

— Австралия, — улыбнулся Джим и тут же попытался перевести разговор на другую тему. — Я тут вспомнил кое-что смешное. В общем, Дадли был толстяком. Ему прописывали жесткую диету, вся семья жевала грейпфруты и сельдерей, но Дадли не худел, потому что объедался сладостями у друзей. Перед очередным взвешиванием у школьной медсестры он запаниковал и решил хоть как-то уменьшить цифру на весах. Короче говоря, друг Дадли предложил ему выпить слабительного, мол, выйдет все лишнее, а медсестра и мать решат, что он похудел. А я тот разговор подслушал. В это время у нас гостила тетушка Мардж со своим бульдогом, так вот ночью я стащил у Дадли таблетки и подмешал их в корм Злыдню. Утром я убежал и спрятался в саду. Ты бы слышала эти вопли! Тетушка Петунья визжала, что ее идеальную кухню теперь проще сжечь, чем отмыть, а Мардж носилась со Злыднем на руках и кричала, что ее малыш заболел, а тетю волнует только кухня. Потом они нашли упаковку слабительного у Дадли в комнате…

Джин снисходительно улыбалась. Джим запаниковал.

— Ты, наверное, думаешь, что это слишком жестоко, но я был подростком, Злыдень покусал меня, и я очень злился.

— Немного жаль собаку, а в остальном… я тебя понимаю.

Они замолчали, вернув свое внимание позабытым за разговором блюдам. Официант предложил им еще вина, и Джим одобрительно кивнул.

— Хочешь, сыграем в одну забавную игру? — спросила Джин, наблюдая за тем, как запотевал по мере наполнения прохладным напитком бокал.

Джим заинтересованно отложил вилку.

— В нее часто играют в компаниях, когда собралось много незнакомцев и надо разрядить обстановку. Правила предельно просты. Я задаю вопрос, ты честно отвечаешь. Если не хочешь, делаешь глоток из своего бокала.

— И кто остается в выигрыше?

Официант отошел, и Джин придвинула бокал к себе, обвела кромку пальцами, тронула яркие вишневые губы.

— Это каждый решает для себя сам. Итак, я начну, если позволишь… С чего-нибудь простого. Расскажи про свою первую любовь.

Джим прищурился.

— Легко! Мне было восемь, ее перевели к нам в класс и посадили за одну парту со мной. Ее звали Бекка — симпатичная худенькая девочка с большими голубыми глазами и тонкими косичками. Она была не против дружить со мной, а когда Дадли попытался убедить ее в том, что это плохая идея, заехала ему по яйцам. Кажется, в тот момент я и понял, что люблю ее.

Джин захохотала, откинув голову назад. Ее волосы водопадом перетекли с плеч на спину, а Джим не мог оторвать глаз от ее тонкой шеи, переходящей в хрупкие ключицы.

— Твоя очередь, — обмахиваясь ладонью, сказала Джин.

— Я не буду оригинален. Хочу узнать про твою первую любовь.

Джин нахмурилась. Она потянулась к бокалу, и Джим решил было, что ответа не последует, но ее пальцы остановились в дюйме от тонкой ножки.

— Впервые я влюбилась, как и ты, в школе, но только я была постарше. Мы просто дружили, и он не догадывался о моих чувствах. Я росла, видела, что не интересую его, и убеждала себя в том, что просто придумала эти чувства, ведь мальчик был настоящим загадочным героем — мечтой дурочки, перечитавшей книг о храбрых рыцарях и их дамах сердца.

— Можно узнать, как его звали? — Джим подался вперед.

— Ты уже задал свой вопрос.

— И все же я настаиваю. Потом можешь задать мне два подряд.

Пальцы Джин, замершие на столе, дрогнули, снова потянулись к бокалу. Она поднесла его к губам и сделала глоток.

— Я все понял, — растерянно произнес Джим. — Но почему ты не сказала ему об этом? Ведь он, должно быть, и не догадывался. Мальчики вообще плохо разбираются во всем, что касается чувств. Может, он бы ответил тебе взаимностью?

— Эй, торопыга, — Джин мягко прервала его, — сейчас моя очередь, и у меня в запасе целых два вопроса.

Джим смотрел на нее, все так же опираясь грудью на стол, внимательно, пытаясь поймать взгляд, но Джин не поднимала глаз.

— О чем ты жалеешь больше всего? — тихо спросила она.

— О том, что считал свое мнение единственно верным.

— Какую одну вещь бы ты изменил в своей жизни?

— Послушался бы совета одной умной девушки. Тогда многое бы изменилось.

Джин хмыкнула, затем откинулась на спинку стула, сцепила руки в замок.

— Насколько легче бы жилось, если б можно было предсказывать последствия своих поступков, верно?

— Я знал одну женщину, которая утверждала, что умеет это, — улыбнулся Джим, — но все ее предсказания ограничивались скорой ужасной смертью.

Ответа не последовало, на лице Джин не промелькнуло даже тени улыбки, и Джим поспешил продолжить игру:

— Так почему ты не сказала тому мальчику о своих чувствах?

— Ох, Джим, мы были детьми! — Джин раздраженно повела плечами. — Он бы посмеялся надо мной, и только! Я, знаешь ли, не могла похвастаться обилием друзей и боялась, что после такого признания останусь одна.

— Но потом, когда вы стали старше?

— А потом он влюбился в другую. А я решила, что не стану мешать его счастью, и научилась не замечать, как екает рядом с ним сердце. Представь сам, что бы ты сделал, если твоя лучшая подруга подошла бы к тебе со словами: «Ты знаешь, Джим, я тебя люблю»?

Джим заерзал на стуле, взлохматил волосы.

— Думаю, это было бы неловко.

— То-то и оно, — грустно улыбнулась Джин.

— А сейчас? У тебя есть к нему чувства?

— Ты не соблюдаешь правила игры, Джим!

— К черту игру! — он протянул руку через весь стол в попытке взять ее ладошку, но Джин не сделала движения навстречу. — Мне нужно знать, у тебя есть чувства к нему?

За столом повисла тишина. Джин смяла тканевую салфетку, укрывавшую ее колени, закусила губу, смазывая помаду. Из-под маски яркой красотки показалась растерянная юная девушка.

— Они и не пропадали, — наконец сказала она. — Это всегда было внутри меня, как я ни пыталась излечиться. Одно время мне даже казалось, что вышло — я смеялась над собой и надеялась на взаимность другого. Но потом… Все снова вернулось на круги своя. И знаешь, — она подалась вперед, ее щеки заалели, — я снова чертовски боюсь. Боюсь, что ничего не выйдет и я останусь одна. Я чувствую себя тринадцатилетней девочкой, и это так бесит!

— Он тоже в ужасе, в панике, — затараторил Джим. — Но он готов сделать все, что от него зависит, чтобы катастрофы не случилось. Потому что он наконец прозрел, ему понадобилось семь лет, чтобы понять… — он замолчал, глядя на нее со смесью тоски и нежности. — Джин, могу я поцеловать тебя?

Она отрицательно мотнула головой, смущенно взглянула на него, огорошенного отказом, и прошептала:

— Джим не может поцеловать Джин. Но Гарри может поцеловать Гермиону.

Гарри вскочил со стула, опрокидывая его на пол, решительно обогнул стол, встал на колено рядом со стулом Гермионы и, не давая ей возможности передумать, легко коснулся губами ее губ. Он почувствовал, что Гермиона улыбается, и слегка отстранился.

— Что?

— А это не кажется таким уж странным, — ответила она, не открывая глаз.

Гарри снова склонился к ней, целуя на этот раз более решительно и глубоко. Кто-то вокруг заулюлюкал, раздались одобрительные возгласы и хлопки.

— Я надеюсь, ты наелась, — шепнул Гарри. — Пойдем отсюда.

Гермиона согласно кивнула. Несколько смятых купюр легли на стол, и они, держась за руки, вышли в душную темноту.

— Ответь мне только на один вопрос, — Гарри улыбнулся, — у тебя правда шкаф был забит кружевными платьями?

Гермиона фыркнула:

— Мама считала, что девочка без платьев — не девочка. Но я их терпеть не могла.

— А мне нравятся платья на тебе — вечность смотрел бы на твои ноги, — Гарри притянул ее к себе и вдохнул запах волос.

— Гарри, — тихо позвала Гермиона, — мы можем пока не возвращаться в Англию? Я не могу сейчас уехать и оставить родителей. Мне нужно привыкнуть к тому… к тому, что они… меня уже не вспомнят, — слезинки сверкнули в уголках ее глаз, медленно набухли и скатились по щекам. — Побудем здесь еще хоть немного? Я без тебя не справлюсь. Пожалуйста…

— Сколько захочешь, — ответил Гарри, выуживая из кармана рубашки белоснежный платок, — хоть год.

Он осторожно вытер мягкой тканью влажные дорожки с ее лица и улыбнулся — его принцессе понадобилась помощь, и он готов был помогать ей всю жизнь.