Оставаясь человеком (джен)

Фриск лежал на мягком ковре из мха и жухлой, потерявшей соки травы. Осенний ветер качал ветви деревьев, срывал пожелтевшие, постаревшие листья. Земля под спиной была холодной, промёрзшей, но это не мешало ему носить только лишь полосатый свитер и затрёпанные детские шорты.

— Ториэль скоро испечёт пирог, — сказал Фриск, неотрывно наблюдая, как листья уносит воздушным потоком.

Природа умирала.

«Она сегодня хотела порадовать тебя новой начинкой».

— Новая или старая — всё едино. Будто бы она ничего, кроме пирогов, готовить и не умеет.

«Ты слишком суров к ней. Ториэль верит, что ты любишь пироги. Если это не так, то тебе стоит рассказать об этом».

— Я люблю пироги. Но если есть слишком часто, то они приедаются. Ничего не должно быть слишком много. Если тебя постоянно кормят пирогами, ты начинаешь их ненавидеть. Если к тебе проявляют одну лишь любовь, безо всякой строгости, ты отбиваешься от рук и перестаешь ценить чужие чувства.

Он сел прямо, после — поднялся, впитал охолодевшей спиной воздух, лишь на несколько градусов более теплый, чем земля. Вот оно, отсутствие постоянства, наличие перемен. Призрак мёртвого ребёнка посмотрел на него с недовольством, но Фриск не счёл это чем-то важным. Чара умерла уже очень давно, и единственной пользой от неё были не всегда своевременные советы и редкие развлечения среди его скуки.

«Я без ума была от любой стряпни Ториэль. И мне никогда не было достаточно её любви».

— Мы с тобой не одинаковые. И то, что мне не нравится однообразие, не делает меня плохим человеком.

«Ты прав, — согласилась Чара. — Плохим человеком тебя делает кое-что совсем другое».

И Фриск улыбнулся мысли, что Чара и догадаться не могла, насколько недооценивала истинное положение дел.

Дом Ториэль был тёплым, прогретым магическим пламенем, небольшим, но и не душил стенами. Фриск всё ещё про себя звал его «Дом Ториэль», а не «мой дом». Возвратиться туда, в тепло и комфорт, после холода осени было приятно.

— Я вернулся, Ториэль.

Большая белая монстриха появилась перед ним, словно по волшебству. Тревога в её глазах была неподдельной, и Фриск замер, пытаясь прочувствовать этот момент.

Забота.

— Моё дитя! Ты же почти не одет! Как долго ты был на улице?

— Совсем чуть-чуть, не стоит так переживать. Я хотел побыть на холоде.

Не имело значения, насколько старательно он её убеждал, — Ториэль всё равно укутала его в тёплое шерстяное одеяло и сунула в обмёрзшие ладони чашку чая. Контраст между горячей керамикой и холодной плотью оказался разительным, и Фриск с наслаждением грел руки.

Сегодня Ториэль испекла пирог с тушеным мясом. Она была настолько мила, что учла его недавнее пожелание.

— Все счастливы, — Фриск разломил кусок пирога пополам, вдохнул восхитительный аромат запечённого говяжьего фарша. — Я сделал это, помог всем выйти на Поверхность. Они стали счастливыми.

В который раз, в четвёртый или пятый? Время подчинялось ему, но он и забыл уже следить за его ходом.

«Но не ты».

Чара тоже не казалась счастливой. Возможно, ему стоило выбрать Полный Сброс, прежде чем в который раз дойти до счастливого финала. Тогда бы она не помнила, что он сделал до этого.

Что они сделали. Под его руководством.

— Я пока что вполне всем доволен.

«Пока что».

Фриск подцепил вилкой кусок пирога поменьше и отправил в рот. Прожевал. Проглотил.

Раз за разом Чара ломалась, когда их общий Уровень Резни достигал определённой отметки. Фриска всегда поражало то, как менялась она под воздействием убийств, совершённых им. Она была его бестелесным спутником, лучшим другом, если подумать.

И всё же именно Чара наносила Сансу последний удар, вмешиваясь в их общую игру. Может, не такие уж они и разные?

Количество Очков Пыток меняло Чару каждый раз, когда Фриск набирал их, пока он не совершал Полный Сброс, лишая её мрачных воспоминаний. Но если он Сбрасывал, не достигая Счастливой Концовки, стирая память только лишь монстрам, живущим в этом мире, то она оставалась свидетелем его грехов. Уровень Резни становился равным единице, но они оба этого не ощущали. Помнили всё содеянное.

Вот только если Чару ещё можно было очистить при помощи Полного Сброса, сам Фриск уже ничего не мог забыть.

Ведь это он принимал решения. Даже забавно, что Чара его не возненавидела. Впрочем, она и не могла, не так ли?

— Мне нравился азарт битвы. Сложность. Испытания.

Один раз достигнув двадцатого Уровня, Фриск уже почти не чувствовал боли. Почему он пошёл на это? Ради интереса? А может, это было невольной случайностью, когда он набрал УР в первый раз, пусть и небольшой, но так и не стёршийся из его памяти, сколько бы раз он ни сбрасывал?..

Ториэль заботилась о нём, но Фриск давно разлюбил её и не мог больше вернуться в то далёкое прошлое, когда впервые оказался в Подземелье и плакал в подол доброй монстрихи со всей детской искренностью, испуганный и одинокий.

Убийство приелось. Стало естественным. Он не мог забыть, не мог стереть свои воспоминания.

«Ты можешь остаться здесь. Сражайся с Андайн. С Папирусом. Они не откажутся от развлечения. Тебе не нужно стирать мир и возвращаться на путь уничтожения».

Если бы Чара была им, она бы так не говорила. Но не она принимала решения, и потому Фриск прощал её непонимание. Она мертва — и никогда не возьмет контроль в свои руки.

Фриск в безопасности.

— Я же сказал, меня всё устраивает. Я хочу посмотреть, что будет дальше. Я уже изучил прошлое, теперь можно жить настоящим, перебирать варианты…

Он лгал.

Иногда Фриску очень хотелось узнать, что же будет там, дальше, за пределом, если он всё же лишит старого глупца Азгора жизни. Пару раз он даже порывался сделать последние шаги, но что-то останавливало его, какое-то мрачное предчувствие угрозы, от которой душа тревожно сжималась.

Санс называл его больным уродом, умирая раз за разом просто потому, что Фриску нравилось сражаться с ним, — и всё же каждый раз, точно запрограммированный, он повторял одни и те же предупреждения. О том, что Фриску нужно остановиться. Не идти дальше. Назад пути не будет.

Санс знал то, о чём Фриск не мог догадаться.

И почему-то Фриск всё ещё его слушал.

Глаза Чары оставались мёртвыми огнями, когда она ему улыбнулась:

«Я всё знаю».

Фриск прожевал пирог медленно, неторопливо, стараясь впитать каждую молекулу вкуса тушеного мяса. Он знал, что Чара не могла помнить всего. Во всяком случае, не больше, чем он позволил ей помнить.

И всё же его руки немного дрожали.

«У тебя нет границ, нет пределов. Ты их стёр, растоптал — и пытаешься это скрыть! Поразительно, как ты, оставаясь человеком, потерял всё то, из чего состоит человечность».

— Ещё не стёр, — Фриск тщательно вытер пальцы салфеткой, прежде чем взять ещё один кусок пирога. — Пока ещё не стёр.

Пока что он всё ещё человек.

Чара наклонила голову, и Фриску внезапно стало интересно, что испытывает призрак, лишённый души. Ещё одна загадка, которую ему так хочется разгадать! Чего же она от него ждала?

«И почему же ты сдерживаешь себя, друг?»

Фриск вспомнил боль от заострённых магических костей, ощущение сгораемой в лазерном огне плоти — и испытал невероятный душевный подъём. Скоро, очень скоро ему вновь захочется поиграть. И, возможно, в этот раз его любопытство преодолеет природный ужас перед таинственной бездной, полной демонов.

— Потому что у Ториэль удивительно вкусные пироги.