Вспять (джен)

Новый жилец старого трёхэтажного здания на отшибе считался его сторожем.

Мрачноватого вида мужчина, предпочитавший чёрный цвет одежды, убедил в этом жителей близлежащих домов, и они ушли, недовольные, но успокоенные.

Оставалось совсем немного — убедить самого себя.

Дом продолжал жить своей жизнью — дрожал ставнями, скрипел половицами, иногда гремел в водостоках, шуршал сухой, осыпающейся штукатуркой. Был он полумёртв в затянувшейся спячке или просто дремал, тая силы и желание однажды проснуться? Ральф пока не знал.

Под крышей по-прежнему селились юркие, стремительные ласточки, и по-прежнему за летом приходила осень, а за нею — зима.

Коридоры не пугали Ральфа своей гулкой пустотой, так же как и вереницы теней, отголоски чужих голосов, чьих-то вздохов, смеха или плача. Время растягивалось на годы или сжималось в несколько дней — человек в чёрном давно махнул рукой на эту здешнюю особенность. Не стоило ломать голову.

Гораздо интереснее были разрисованные, пёстрые стены.

Ральф смутно помнил, что последний ремонт скрыл следы почти всех рисунков. Однако они почему-то оказывались на месте, вдруг выскакивали перед его удивлённым внимательным взором, кучно или по одному — волк с огромными зубами-пилами, желтый жираф, зебра, похожая на верблюда, крохотный злобный гоблин... В другом конце коридора человека в чёрном догоняли бык на тонких и бесконечно длинных ногах-стебельках, дракон с голубым камешком вместо глаза. Ральф было задумался над происхождением дракона, но так и не смог ничего вспомнить.

На стене, в прошлом исчёрканной адресами, не было никаких адресов, а вместо них красовались геометрические фигуры — круги, спирали, треугольники. Они пробуждали желание провести по ним пальцем, очерчивая грани. Проверить на прочность междумирье, сдвинуть зыбкие границы. Так думал сторож. Кое-что он уже начинал понимать.

В город Ральф наведывался не слишком часто.

Впрочем, иногда его навещали.

* * *

"Жизнь невозможно повернуть наза-ад,

И время ни на миг не остановишь!"⁽¹⁾

— надрывалось допотопное радио на маленькой кухне.

— Выключи, — поморщился Слепой. — Двадцать первый век на дворе.

— Оно само включается, когда захочет, — почти злобно ответил Ральф. — Какой ещё двадцать первый? По тебе не видно, кстати. Неужели ходишь в Наружность?

— Я — практически нет, — лениво возразил собеседник. — Но так говорят... Те, кто там бывает.

Он всегда пропускал язвительные выпады бывшего воспитателя мимо ушей.

— Значит, всё возвратится на круги своя, — Ральф сам не понимал, спрашивает или утверждает. Как когда-то его воспитанник, с теми же интонациями.

Да к чёрту! Неужели они поменялись местами?! Теперь он, Ральф, человек, благополучно и напрочь забывший прежнее имя, сидел в "кабинете" Хозяина Дома и хмурился, досадовал, бился во всё ещё не до конца открытые двери.

Вот только спокойствия Слепого ему было пока не достичь. Это злило.

— Мечтаешь пронзить взглядом будущее? — полунасмешливо проговорил посетитель. — Я и сам его не знаю.

Ральф не поверил ни на секунду, но на сей раз промолчал.

Свежий, острый и холодный ветер осени задувал в открытую форточку. Ноябрь стучал голыми ветками в окно, по утрам будил далёкими гулами уходящих в никуда поездов, иногда оставлял на стеклах причудливые морозные письмена. Ральфу казалось, что его будущее похоже на этот узор инея: тает к вечеру, но утром возникает снова, и не разберёшь, что означает...

А Дом продолжал жить и звучать на разные, приглушённые голоса — голоса теней, призраков давно ушедших... С ними не скучно, как с иронией в голосе сообщил Ральф Слепому, а тот лишь хмыкнул в ответ.

На вид человеку, сидевшему в маленькой кухне, было лет тридцать. Светлые до прозрачности глаза, чёрные волосы до плеч, поношенные джинсы. Хиппи, задержавшийся в вечной молодости. Сколько времени прошло для него в этом городке? Сколько лет, месяцев, дней он сам, Ральф, хранил ключи и был Сторожем этого странного места? Который уже раз держал в руках необходимые документы с нелепой, но кому-то страшно необходимой подписью в виде толстого паука?

Он не знал.

Лишь глядя иной раз в зеркало, замечал серебристые нити в тёмных волосах, жёсткие складки у губ...

Дым сигарет поднимался вверх, неохотно уплывал в форточку.

— Скоро всё изменится, — на этот раз Слепой нарушил молчание первым. — Их будет много. Дети, кто-то из вас, воспитателей. Но вначале, возможно, приду я.

— Какое счастье.

— Встреть всех как полагается.

— Слушаюсь. Будут ещё указания или пожелания?

Слепой вздохнул.

Сарказмом Ральфа можно было замуровывать трещины, набирая замазку и шлёпая её на голые стены. Или оклеивать комнаты, словно обоями. Можно было черпать этот сарказм ложкой, как наваристый суп, дымившийся в кастрюле на плите. Его готовила приходящая прислуга. Кухарка была молода и недурна собой, но бывший воспитатель предпочитал другую женщину, с грустными глазами и непростым характером, живущую в городе.

Слепой справился с супом довольно быстро. Радиодинамик наконец замолк, но лишь на минуту, чтобы сообщить: "Прослушайте прогноз погоды...". И отчаянно зашипеть, как будто в магнитофоне заело ленту.

Бывший вожак усмехнулся.

Да, здесь он умел усмехаться очень по-взрослому и смотреть прямо в зрачки пристальным взглядом, отчего делалось неуютно. А ещё у него была вполне приличная клетчатая рубашка, даже подходящая по размеру. На вопрос, где работает, Слепой всегда загадочно отмалчивался.

— Мог бы и навестить, кстати. Я живу тут недалеко, в пригороде.

— Не имею ни малейшего желания, — пробурчал Ральф, машинально поднося сигарету к протянутой зажигалке.

Они закурили почти одновременно.

— Ну, как знаешь.

Ральф в который раз кожей ощутил себя на его месте, в который раз подумал о безумном зигзаге своей судьбы, превратившей воспитателя в воспитанника.

И о том, что свой выбор он сделал сам.

* * *

...В следующий раз его посетили глубокой зимой.

Слепой потряс бывшего воспитателя тем, что прибежал на лыжах. Как потом оказалось — весьма стареньких, но летел тот на них быстро.

Ральф увидел бегущего лыжника издалека.

Скидывая не слишком тёплую куртку, которую с натяжкой можно было назвать зимней, пришелец тяжело дышал и жмурился, мигая от слишком яркого солнечного света. На длинных растрёпанных волосах таяли снежинки.

Слепой заметно помолодел (или это только казалось Ральфу), выглядя почти подростком, и какая-то мысль при взгляде на тщедушное тело в свитере мелькнула у человека в чёрном.

Как будто рыба дёрнулась под замерзающим льдом, шевельнула хвостом, плавниками — и снова застыла в летаргическом сне. До весны.

Захотелось посмотреть в зеркало самому, но его не было под рукой. Хотя он знал и так: здешний климат явно шёл ему на пользу. Постепенно исчезали морщины, седина...

Ральф поёжился в своей чёрной фланелевой рубашке: камин работал не в полную силу. Радио выдавало какие-то неприличные хрипы и шипение.

— Забери её от меня, — попросил он гостя, показывая исцарапанную, со следами укусов, руку. — Сколько уже можно. Или это входит в моё испытание?

— Заберу, — буркнул тот, пожав плечами. — Когда придёт время.

Нынешний Слепой уже не сверкал неожиданной усмешкой, был заметно более бледен и худ, но всё так же малоразговорчив.

Хотя бы это оставалось неизменным.

Маленькая злая Крёстная пряталась где-то в глубине Дома. Вначале Ральф пытался искать её, чтобы хоть накормить, и находил в самых неожиданных местах — в чуланах, в пустых рассохшихся шкафах и за шкафами, в незакрытых комнатах.... Потом бросил это дело. Она умела запутывать следы и появлялась когда вздумается, а Дом, по-видимому, помогал ей в этом. Тем обиженнее и яростнее вела себя, попадаясь ему в руки.

Как и раньше, Слепой равнодушно скользил взглядом по бумагам с подписями, затем исчезал в глубинах Дома, словно делая осмотр имуществу. Ральф усмехался при этой мысли: скорее он бы поверил, что тот тайком от бывшего воспитателя пробует на вкус сырую штукатурку. Или изучает рисунки на стенах, водя по ним пальцами, как по карте, повторяя контуры. Ральф не удивился бы, узнав, что Слепой проникал не только в комнаты, но и на чердак, куда он сам почти не заглядывал.

— Скажи, — медленно проговорил бывший воспитатель, когда они закурили. — Зачем тебе-то это всё?

Слепой скривил губы, не меняя выражения лица. Оно казалось измождённым, и ещё заеды в углах рта... Раньше их не было.

— Я делаю это не только для себя, — проговорил он со странным торжеством в голосе. — Сфинкс бы оценил.

— Альтруизм, значит, — хмыкнул Ральф. — И ты действительно думаешь, что сможешь справиться один?

— Я не один, — неожиданно терпеливо пояснил гость. — Мне помогают проводник, его помощник и... ещё один человек, надеюсь — в здравом уме и трезвой памяти. Хотя в его возрасте это достаточно сложно...

Последнее он сказал уже шелестящим шёпотом, криво дёрнув углом рта, что, должно быть, означало усмешку.

— Что ты там бормочешь?! — раздражение снова вспыхнуло в Ральфе. Он знать не знал никакого Сфинкса или кого-то там ещё, а загадки посетителя неизменно будили в нём досаду и желание схватить за плечи, тряся до тех пор, пока не будут получены ответы.

— Подожди, Чёрный Ральф, — устало проговорил бывший вожак.

Он сидел на полу, сгорбившись в своей любимой позе, обхватив руками колени.

— Осталось совсем немного. Нужно перевести ещё нескольких. Они поверили в чудо и обретут его.

Раздражение таяло. Ральф хотел возразить — и не мог. Молчал, хмуро вглядываясь в оттенённое неярким пламенем камина зимнее небо за окном.

Получалось, будто готов был ждать целую вечность.

...Чёрные космы хлестнули по плечам, взвихрилась морозная пыль — Слепой уходил под вечер, и было странно видеть, с какой поистине звериной ловкостью он двигался на лыжах.

* * *

Человек в чёрной футболке распахнул дверь своей комнаты. Недавно радио сообщило ему, что московское время — семь часов утра, и следовало спешить.

Солнце било в раскрытые окна коридоров, пронизывая своими лучами самое нутро здания, высвечивая дальние его уголки. Лето вступало в свои права.

На границе сознания проступал отдалённый шум голосов. Откуда? Конечно, сегодня должны привезти первых воспитанников, но неужели так рано? Сзади послышался шорох, и молодой человек быстро обернулся.

Вот так казус!

Оказывается, кто-то из детей уже был в интернате! Или этот забрался сюда сам?

Малыш лет пяти, невероятно тощий и с давно не мытыми чёрными волосами, в стираной рубашонке и шортах, сидел в тёмном углу у стены, обхватив колени руками и уткнувшись в них лицом. Тени играли с молодым воспитателем злую шутку. Он ничего не понимал.

Сирота? Сбежал из другого приюта?

— Эй, подойди-ка сюда, живо! — позвал он, направляясь к нему сам. — Ты что здесь де...

Мальчик поднял голову, и юноша осёкся.

Узкое бледное лицо, лягушачий рот. Бельма вместо глаз смотрели куда-то в сторону. Малыш явно прислушивался к чужому голосу.

Ральфа пробрала дрожь. Неужели...

— Ты, кажется, ошибся, Слеп... мальчик, — пробормотал он. — Ты перепутал. Я ведь не он... Я же...

Он забыл, что хотел сказать. Забыл, что сказал.

Слепые глаза моргнули раз, другой. Губы задрожали, уголки рта расстроенно поползли вниз...

— Ладно-ладно, — поспешно проговорил человек в чёрной футболке. — Не хнычь. Цепляйся давай и не отставай, куча дел ещё.

Тут же лавиной сверху и снизу накатились голоса, разговоры, шум, крики, словно прибой бился о берег. Где-то вдалеке, будто сквозь стены, послышался бешеный скрип колёс, потом невыносимо знакомый голос торжествующе и громко затараторил, кому-то доказывая:

— А я ведь говори-ил — так будет! Я говорил тебе, дорогуша! А ты не верил!

Слепой сирота вцепился в руку мёртвой хваткой. Лицо его было уже спокойно и ничего не выражало.

Воспитатель вздохнул и быстрыми шагами пошёл на голоса. Мальчик не отставал и почти бежал рядом по коридору, щурясь от тёплых лучей, согревающих глаза и бледные щёки.

Дел действительно было невпроворот.

1) Слова из песни Р. Паулса на стихи И. Резника "Старинные часы

Вернуться к тексту