Когда мы встретимся вновь (гет)

Она опаздывала. Недопустимо и совершенно безнадёжно опаздывала. За это опоздание её могли казнить. Или долго-долго пилить, воспитывая в ней пунктуальность. Или вообще — не простить. Последнего Катя не хотела. Она согласна смириться с воспитательными мерами, некоторые способы казни она могла подсказать и сама, но вот если на неё обидятся… Это могло затянуться на месяцы или даже на годы. Или навсегда… Тьфу-тьфу-тьфу.

Катя постучала по спине водителя, который философски смотрел в зеркало бокового вида уже минут пять:

— Как вы думаете, сколько это продлится?

Водитель пожал плечами. Пробки на городских улицах создавались моментально, а рассасывались медленно и неохотно, будто машины, уставшие от московской суеты, протестовали против своих хозяев, вечно спешащих, вечно гоняющих их, несчастных, по холодным и мокрым улицам…

— А… — начала было Катя, а потом махнула рукой, откинулась на сиденье, но сразу выпрямилась, побоявшись испортить прическу.

Если она опоздает… Да уж, если… Она поправила платье, аккуратно разгладила каждую складочку. На это ушло десять минут. Машина не трогалась.

Наверное, Катю мог бы выручить мобильный телефон, но, как назло, она решила, что ей он сегодня без надобности — только отвлекать будет. И никто ведь не подумает, что она хотела как лучше. Подумают, что… Что он подумает о ней, такой предусмотрительно небрежной, Катя сейчас даже представлять не хотела.

Такси проехало несколько метров. Катя обрадовалась, чувство непоправимого на несколько секунд притупилось… Однако почти сразу автомобиль остановился. Катя прикусила губу, а потом все сильнее и сильнее давила на неё зубами.

Что же делать, что же делать?

Она не могла подвести его, ждущего, сходящего сейчас с ума от неизвестности. Безусловно, сочиняющего самые мерзкие причины её отсутствия. Потому что не опаздывают в таких случаях, вот не опаздывают и всё! Кроме того, это же она, Катя Пушкарёва, продумывавшая мелочи, всё проверяющая и предугадывающая, спокойная, рассудительная и предусмотрительная. Она не могла опоздать! Она опаздывает.

А если он не простит её? Не простит, уедет… И что ей тогда делать? Убедить самого упрямого из всех ей известных гордецов и самолюбцев, что она не подстроила всё это безобразие специально… Как?

Платье было расправлено в стотысячный раз, прикушенная губа ныла, немного отвлекая Катино внимание от того, что за последние четверть часа автомобиль проехал всего триста метров. Диктор «Авторадио» бодрым голосом подтвердил то, что Катя и еще несколько сотен, а, может быть, и тысяч москвичей, застрявших в пробке на этом проспекте, и так знали: «На Кутузовском в районе набережной — затор и остановка движения...»

Катя вздохнула. За тридцать прожитых лет, наверное, следовало привыкнуть к тому, что ее жизнь делает кульбиты и сальто мортале... Она и привыкла, но киношность ситуации, вот именно в этом случае, грозила перерасти в абсурд... Водитель крякнул, в который раз ругнулся себе под нос и чуть продвинулся вперёд в потоке таких же матерящихся, опаздывающих, сердитых и злых…

Через полчаса Катя истерзала платье, нижняя губа у нее распухла, а такси так и не приблизилось к месту назначения. Ругать можно было только себя, московские власти, архитекторов и судьбу. То есть совершать действия абсолютно бесполезные и бессмысленные. От слез Катя удерживалась последним усилием воли. Она опоздала.

— Вот и Москва за нами — пошутил водитель.

Машина медленно, в стройных рядах себе подобных, съезжала с Новоарбатского моста. Катя, последние несколько минут бездумно и отрешенно смотревшая вперед, столкнулась в зеркале заднего вида с усталыми глазами таксиста. Он смешно ей подмигнул, а Катя грустно покачала головой в ответ.

— Осталось пять минут... И всё…

— Красавица, никогда не всё, если голова на плечах. Всё — это когда самого дорогого человека теряешь, жизнь или вот голову, к примеру…

Катя засмеялась сквозь слезы:

— Голову я потеряла уже...

Водитель опять подмигнул и отвел взгляд. Автомобильный поток тронулся, потёк, и мужчина теперь пытался выбрать удобный момент и втиснуть своё такси в плотную колонну машин в правом ряду. Катя совсем тихо прошептала:

— Потеряла голову и, похоже, лишусь ее не только в фигуральном смысле. Но лучше уж её, чем…

Очередную остановку с перспективой задержаться ещё не на один десяток минут Катя не выдержала. Она поблагодарила таксиста, сунула ему в руку купюры и, не дожидаясь сдачи, выскочила из автомобиля.

— Сумасшедшая! — Услышала она, уже захлопывая дверцу. — Зачем же пешком? Все равно ведь опоздала…

— Неправда, неправда, он дождётся.

…Будто слова когда-то ей помогали…

Катя постояла несколько секунд на тротуаре, и не размышляя более, побежала. Сколько ей предстояло бежать — километр, больше? Но уж лучше так, уж лучше что-то делать, чем беспомощно сидеть в этой бесконечной автомобильной очереди за свободой передвижения… Нет, она — пешком, иначе совсем с ума сойдет!

Разумный внутренний голос твердил: «Всё равно опоздала, а сейчас и ногу подверну с моим-то счастьем...» Циничная часть Кати отвечала разуму: «Подверну, сломаю… Зато пожалеют, обнимут и простят». В молчаливый спор то и дело вступала третья Катя, Катя-оптимистка, вопреки Кате-разумнице и Кате-цинику она тихо-тихо повторяла: «Я успею, я успею». И разумная — циничная — надеющаяся Катя спешила, проговаривая шепотом почти молитву: «Пожалуйста, пожалуйста, дождись меня, пожалуйста...»

Катя усилием воли постаралась отключить мысли, и сосредоточилась на том, чтобы передвигать ноги аккуратно, но при этом быстрее, быстрее, быстрее… Люди на тротуаре уступали ей дорогу, некоторые удивленно оглядывались ей вслед. Катя ничего не замечала. «Возможно, не всё ещё потеряно?»

Она пробежала один квартал, второй, свернула с шумной набережной на кривую, по-старомосковски узкую улочку. «Только не останавливаться!» Перебегая дорогу, почти не глядя по сторонам, Катя лихо подрезала чисто умытый, сверкающий и явно дорогой автомобиль, перепрыгнула через бордюр и, не снижая скорости, понеслась дальше.

— Вы куда-то торопитесь, Екатерина Валерьевна? — Она услышала за спиной знакомый мужской голос и резко остановилась. — Вас подвезти?

Катя поняла, что не знает плакать ей или смеяться. Увидеть и услышать этого человека здесь и сейчас она ожидала меньше всего. Однако не умиравшая до конца Катина надежда на благополучное продолжение дня тут же воспрянула. Катя развернулась на сто восемьдесят градусов, быстро юркнула на переднее сиденье чуть не сбившей ее только что иномарки, и, широко улыбнувшись, хрипло проговорила:

— Да, пожалуйста, я...

— Вам не кажется, что в наших с вами встречах, Екатерина Валерьевна, есть какая-то гнусная предопределенность? — Воропаев перебил её на полуслове.

Катя поёжилась. Александр явно был в бешенстве, крылья его аристократического носа трепетали, глаза были зло сощурены.

— Я всегда попадаю из-за вас в дурацкое положение!

— Вы? Что вы, Александр Юрьевич!— Катя тоже разозлилась, и на щеках её выступил яркий румянец. — Дурой всегда выгляжу я!

Воропаев тронул машину с места и, не глядя на Катю, продолжил:

— И куда вы направлялись с такой скоростью, позвольте вас спросить, любезная Екатерина Валерьевна? Неужели на свидание?

— Нет, я — не на свидание. Я замуж выхожу!

Александр отвернулся от дороги, быстро и пренебрежительно окинул взглядом кремовый шелк Катиного платья, чуть дольше задержался на губах, на прядке волос, лезущей в глаза.

— Выглядите вы… преотвратно. — Аккомпанируя словам, в манжете его безупречной белоснежной рубашки сверкнула бриллиантом запонка.

Катя, нервно щелкнула замком крохотной сумочки, достала только и помещавшийся в ней тюбик губной помады, быстрым движением мазнула ею по губам, второй рукой при этом попыталась пристроить выбившуюся прядку обратно в прическу. Напрасно. Металлический цилиндрик выпал из пальцев и укатился куда-то, волосы продолжали лезть в глаза. Катя разозлилась еще сильнее. Вот какое право он имеет так… так презрительно на неё смотреть?

— Я сегодня выхожу замуж! — твёрдо повторила она.

Теперь Александр смотрел прямо, на дорогу перед собой, а Катя разглядывала его профиль, идеальную прическу…

— Какой-то идиот опять попал в ваши сети?

— Какой-то попал!

«Идеальный мужчина… Пока не открывает рот!» На секунду Кате захотелось врезать по самодовольной роже этого... этого...

— И он не идиот!

— Да-а-а? — саркастически протянул Воропаев. — Он просто клинический идиот... Если с вами связался!

— К-как… вы, в-вы… — Катя даже заикаться начала. — Не смейте, Александр Юрьевич!

— А что вы мне сделаете? Натравите на меня вашего идиота?

Катя неожиданно успокоилась, ей надоела эта игра. Ровным голосом она сказала:

— Останови!

— Ч-что?— настала очередь Воропаева заикаться, его ладони крепко, до побелевших костяшек, сжали рулевое колесо.

Кате непривычно было видеть его таким. Сейчас он был не злым, издевающимся, беснующимся, саркастичным, холодным — привычным Александром, Александром Юрьевичем. Сейчас он выглядел растерянным и, кажется, не знающим, что делать и что говорить дальше. Катя набрала в грудь побольше воздуха и спокойно заявила:

— Приехали, остановите!

— Катя, послуш...

Но она уже открыла дверцу, вынуждая Александра притормозить.

— Ты что творишь? Сумасшедшая!

— Где-то я сегодня это уже слышала, — пробормотала Катя, выбираясь из салона. Кожа на сиденье протестующе скрипнула, отпуская пассажирку, и Катя увернулась от руки Александра, пытающегося ее задержать.

Выбравшись, а скорее вывалившись на тротуар, Катя вздохнула, посмотрела по сторонам. Вот он, ЗАГС, сто метров… Машина за ее спиной не сдвинулась с места. Катя улыбнулась, но сразу прогнала улыбку и развернулась лицом к автомобилю. «Мерседес» заглушил свое и так негромкое урчание, но Воропаев из него не вышел. Стекло на боковом окне медленно поползло вниз. Катя дождалась, пока оно опустится, и заглянула в машину:

— Ты не выйдешь?

— А стОит?

— Ты не уехал.

— Это что-то доказывает? Екатерина Валерьевна, вы меня поражаете!

— Ты не уехал, — не обращая внимания на недобрую иронию в его голосе, упрямо повторила Катя. — Прости меня, пожалуйста.

— И что это должно означать? — Александр смотрел прямо перед собой.

«Ни шагу назад. Гвардия умирает, но не сдаётся. Я напугала тебя сегодня, и ты боишься, что и сейчас всё не всерьёз…»

— Я тебя люблю, без ума и памяти. Ты не уехал. И у нас сегодня свадьба.

— Вы упускаете очень важный момент, — голос его не помягчел, но, говоря эти слова, Александр вышел из автомобиля. — Я бы сказал — ключевой момент…

Катя выпрямилась и пристально следила за движениями Воропаева. Наверное, со стороны, она напоминала кошку, которая немигающим взглядом сопровождает любое перемещение вкусной птички. Большой, вкусной птички. Очень большой, очень опасной и очень-очень вкусной…

Александр обошел свой «Мерседес» и встал за Катиной спиной.

— У нас сегодня… — он помолчал, и, выделяя голосом каждое слово, добавил: — должна была быть свадьба…

Катя обхватила себя руками. Он не уехал — в этом была надежда.

— Однако невеста на нее не явилась, — это прозвучало глухо.

Александр почти уткнулся лицом в Катину шею, но не прикоснулся к ней. Катя наклонила голову чуть влево, чувствительную кожу щекотало его теплое дыхание.

— Я так боялась...

Договорить ей он не дал, быстро развернул к себе, и она наткнулась на тьму его глаз.

— Боялась? Меня?

Спросил резко, зло, чернота в глазах разрасталась, но Катя смело обняла его за шею и прошептала:

— Боялась, что уедешь, боялась, что не простишь…

Оба замолчали. Александр что-то высматривал в её лице, а Катя, уже уверенная, что всё будет хорошо, просто наслаждалась, его обнимая.

— Что случилось?

— Глупость моя случилась… Я решила сегодня быть самой обаятельной и привлекательной, а фею, которая из золушек делает принцесс, выбрала с дислокацией на Кутузовском…

В глазах Александра появилось понимание, он усмехнулся уже весьма знакомым для Кати образом:

— Ах, Екатерина Валерьевна, главное, что ваш принц…

— Не идиот! — Катя рассмеялась.

— Не идиот, — согласилось Его Высочество.

— Пойдем. — Он потянул ее за собой.

— Куда?

— Сочетаться законным браком, Екатерина Валерьевна. Я не могу остаться равнодушным к вашему предложению.

— Но я не делала тебе предложения!

— Не делала? А пять минут назад, настаивая, что у нас сегодня свадьба и, с видом маньячки требуя, чтобы я вышел из машины? А в обнимку с мелкой кусачей тварью год назад? А в первую нашу встречу — сбив меня с ног, причем буквально? Предложение, принуждение, насилие…

— Маньячки? — Катя выхватила из его обличительной речи только одно слово.

— Конечно. И теперь я вынужден положить себя на алтарь брака. Не могу же я допустить, чтобы пострадали другие достойные люди. Я — герой! Быстрее, Катя…

— Но мы же всё равно опоздали? — Катя бежала вслед за Александром. — Саша?

Рабочий день ещё не закончился, но в здании ЗАГСа было тихо. Они остановились в нешироком коридоре с нежно голубыми стенами, и Катя прочитала на двери рядом с собой табличку, извещавшую, что за этой дверью находится кто-то с мощным и несколько фантастичным именем Регистратор.

— Катерина, в твоем возрасте пора уже знать, что подкуп, шантаж и государственная служба творят чудеса. У тебя пять минут, чтобы накрасить губы и прийти в себя.

— Но я только что их накра...

Договорить она не смогла — Воропаев потянул ее ближе к себе, потом совсем близко — и окончание Катиной фразы утонуло в его поцелуе. Пяти минут хватило Кате только на то, чтобы оторваться от Александра и успокоить дыхание. Накрасить губы Катя не успела.

На что, в общем-то, никто не обратил внимания…