Кубик Рубика (гет)

1

Утром я пью кофе, не чувствуя толком ни запаха, ни вкуса. Просто горьковатый коричневый напиток. На столе две фотографии. На одной мы сидим, обнявшись, оба улыбаемся. На второй ты одна, лёгкое платье развевается от ветра, ты улыбаешься. Улыбаемся, улыбаешься.

Как же мы были счастливы!

Я никогда не прикоснусь к тебе. Никогда не поговорю с тобой. Всё, что осталось — видео с тобой и записи твоего голоса. Твои вещи. Я не смогу убрать их с глаз долой, и тем более не смогу отдать.

Две наши фотографии на кухне, две — в кабинете, две — в комнате. Шесть. На трёх мы вместе: лето влюблённости, наша свадьба, Новый год. Я и не думал, что у нас так мало парных фотографий! Тебя много: я сам фотографировал.

Бесчётное количество раз я пересматривал тот свадебный конкурс. На свадьбе у друзей мы с тобой танцевали и целовались, не могли оторваться друг от друга. Всего год назад. Тамада предложил гостям угадать, сколько лет прожили в браке танцующие пары. Те, кто нас не знал, сказали: они только поженились. А мы были вместе семь лет.

Не хочу жить. Зачем, если тебя нет рядом? Всё потеряло смысл.

2

Ты так и будешь вечно молодой. Тридцать лет — что это за возраст? Мы хотели стариться вместе, строили планы. Всё обернулось прахом. У нас нет детей. Если б были, я знал бы, ради чего жить. Я смотрел бы на них и видел тебя.

Нашёл сайт в помощь тем, кто потерял близких. Прочитал множество утешительных статей. Там есть форум. Регистрироваться в нём не стал: не хватает ещё орать на весь инет о своей боли! Однако сообщения читаю. Пишут в основном женщины. Жёны, потерявшие мужей; матери, чьи дети умерли; дочери, похоронившие родителей. Читаю то, что пишут вдовы. Истории у всех одинаковые — и такие же, как моя. Жили счастливо, любили друг друга, и вот он умер. Каждое сообщение — крик боли. Я чувствую то же самое. Эти женщины всё сказали за меня.

Почему именно ты умерла? Почему? Ты так мало пожила! Мы так мало были вместе! Лучше бы ты меня похоронила, а не я тебя.

В стенке стоят свечи, которые мы купили вдвоём. «Вот начнётся осень, будем жечь» — сказала ты. Осень начнётся, но тебя в ней не будет.

Ты должна быть здесь, со мной, а не лежать в земле!

3

Время неимоверно растянуто. Мне кажется, прошло две недели, а записи в дневнике убеждают: шесть дней.

Я не могу отделаться от воспоминаний.

Я приехал к тебе в больницу, привёз фрукты, рыбу, чистую одежду и шампунь. Ты начала задыхаться, пришла медсестра и сделала укол.

Не беспокойтесь, она сейчас уснёт.

Но ты не уснула. Тебе было всё хуже и хуже, а я не мог найти врача: был обеденный перерыв, на два отделения один доктор. Всё же он пришёл и померил тебе давление. А потом все засуетились, вызвали реаниматологов. Посетителей выгнали из палаты. Я стоял в коридоре, мимо бегали медсёстры с воздушными подушками и какими-то приборами. Потом врачи вышли из палаты, суета прекратилась. Я спросил медсестру, жива ли ты. Она сказала: «Нет». Я кинулся в палату.

Они накрыли тебя до пояса простынёй, руки и ноги связали бинтами. Я опустился на колени рядом с кроватью и обнял тебя, прижал к себе, как мог, и молча зарыдал. У тебя из носа потекла струйка крови, я промокнул бумажным платком. Он и сейчас у меня. Я положил его в пакетик и спрятал в стол. Твоя кровь оказалась и на рубашке. Я так и не смог её постирать, теперь она висит в шкафу.

4

Я не знаю, сколько я обнимал твое тело. Я целовал тебя, перебирал волосы — и всё время думал, что ты больше никогда не откроешь глаза, я никогда не услышу твоего голоса. Помню, что твои соседки плакали в голос. Потом меня тронули за плечо и сказали, что тебя нужно увозить. Я поднялся. Медсестра накрыла тебя простыней, даже волосы были не видны. Я стоял, глядя, как тебя увозят на каталке. Потом кинулся вслед и шёл за каталкой, пока не наткнулся на нянечку. Она совала мне в руки пластиковый стаканчик с лекарством.

Потом я принялся звонить. Деньги кончились на букве К; мне перезванивали, я отвечал. Не могу сказать, что был в полусне: напротив, я отчётливо всё осознавал. Но сейчас не могу вспомнить.

В больницу приехал мой друг Жека. Он сказал: посиди, я сейчас. Пока он ходил в морг, я сидел в вестибюле на первом этаже. Ко мне подошла медсестра и сказала: возьмите кольцо. «Какое кольцо?» — «Кольцо жены, чтобы оно не пропало». Я взял и прицепил к шнуру, на котором ношу крестик. Ещё она отдала мне твой крестик — крестильный, из алюминия, потертый, на веревочке. Ты его всю жизнь носила. Но перестала, когда решила, что Бога нет. В больницу я его привёз и надел на тебя. Теперь он у меня на шее.

5

Выяснилось, что хоронить нужно во всем новом. Я предложил твоё свадебное — вечернее — платье, но твои родственники сказали, что нельзя. Взял твою одежду, поехал на рынок.

Мы же всего месяц назад были здесь, покупали мне брюки! А теперь я один, ищу вещи, в которых буду тебя хоронить! Сразу вспомнил, как мы вдвоем на рынках перед свадьбой искали мне костюм и тебе платье. Тогда у нас в городе еще не было такого обилия шмоточных магазинов и проблема была найти вечернее: ты не хотела свадебное. Его разок наденешь, и всё, ты говорила, бестолковая будет покупка. И мы нашли тебе вечернее платье, очень изящное и красивое… А теперь я покупаю тебе погребальный наряд!

«Вы еще учтите, что ваша покойница меньше будет, чем при жизни», — сказал продавец. «А почему?» — задал я глупый вопрос. «Так всегда бывает» — ответил он.

6

Иногда наступает время безумия: я словно бы забываю, что ты умерла. При том я понимаю: ты больше не позвонишь на работу, я не услышу твой голос из телефонной трубки, ты не откроешь мне дверь. Но всё равно периодически возникает мысль: этого не может быть! Это случилось с кем-то другим! А потом горе обрушивается с новой силой: нет, это случилось с нами! Ты умерла. Умерла!

Горе высасывает все силы — и душевные, и телесные. В иные дни я только и могу, что валяться на диване лицом вниз или шататься по квартире, цепляясь за стены. Никакая еда в горло не лезет. А слёзы изматывают. Я молча рыдаю, всё тело сотрясается, словно бы слёзы не из глаз идут, а откуда-то из живота. Живот — жизнь; это объяснимо. Никого не хочется видеть, я рад бы оказаться на необитаемом острове. А еще лучше — умереть.

7

Ты умерла — и всё? И больше ничего? Только превращение в землю? Тело сгниёт и ничего не останется? Нет за гробом ничего?

Этого не может быть!

Нет ничего? Совершенно нет? А откуда это известно? Как это: научно доказано, что Бога нет? Разве ж физика или химия исследует вопрос о наличии Бога? Нет, у этих наук другие задачи. Естествознание занимается этим миром, а не потусторонним. Значит, нельзя сказать: согласно научным данным, Бога нет. Это примерно так же, как сказать: филологи доказали, что химия — лженаука. Я купил книгу «За порогом смерти» Морица Роолингза, и там же «Душа после смерти» Серафима Роуза. Прочёл.

Жизнь вечная есть! Я уверен.

8

Я не могу без тебя. Зачем писал я учебник? Лучше б я вместо работы над ним провёл время с тобой. Зачем мне эти дурацкие статьи, если ты никогда не узнаешь, что они всё же вышли? Зачем монография? Всё это настолько обесценилось! Жить без тебя бессмысленно.

Сладка мысль об огромном автомобиле и велосипеде. Чтобы раз, и всё, гарантированно насмерть. Но я трус, я думаю о мгновенной смерти. Инвалидом быть не хочется.

9

Раз есть жизнь вечная, то надо молиться за тебя. Как я ещё могу выразить свою любовь? Только в молитве. Не хочу, чтобы ты попала в ад, не хочу вечных мучений для тебя. Прочёл о мытарствах души. Я поздно спохватился! Сорок дней — мытарства, молитва помогает душе пройти их. Я потерял столько времени! Вместо молитвы я рыдал и себя жалел, осиротевшего и несчастного!

Купил молитвенник, стал просить Господа, чтобы он избавил тебя от вечных мук. Приобрёл книги Феофана Затворника, Иоанна Крестьянкина и другие.

10

Я в пучине отчаяния. Совершенно не хочется есть. Я даже покупаю иногда еду, которую люблю, но не получаю от нее никакого удовольствия: всё, как трава. Зато кофе пью не только по утрам, как раньше, а весь день. И, кажется, он всё более крепкий.

11

Я оживаю только на работе: общение с коллегами и студентами играет огромную роль. Я даже хожу на корпоративы: дни рождения, юбилеи. И в преподавательском выступлении на «Последнем звонке» я тоже участвовал. Я даже смеюсь, когда слышу хорошую шутку или когда происходит нечто смешное. Но всё это никак не влияет на мою боль и тоску по тебе. Обручальное кольцо я ношу теперь на левой руке, у меня два крестика: твой и мой, и на цепочке с моим крестиком висит твоё кольцо. Платок с твоей кровью лежит в коробочке от наших обручальных колец. Рубашка с пятнами крови висит в шкафу. Для сохранности я надел на неё прозрачный чехол. Я с завистью смотрю на семейные пары! Раздражает, когда они ссорятся, дураки! Дети, особенно маленькие, стали очень привлекать моё внимание. Бывает, я останавливаюсь около детского городка и смотрю на мам с малышами. Смотрю и отмечаю их сходство. У нас могли быть такие же карапузы! Ты продолжилась бы в них! Но нет! Мы так никого и не родили!

Домой хожу тем же путём, каким мы с тобой ходили. Я то и дело бросаю взгляд на свою левую руку и тоскую по твоим пальцам в ней. Я сильно похудел: брюки сваливаются с меня, пришлось покупать новые.

12

Я всё время думаю о том, что лучше было бы умереть вдвоём. Никаких мучений! Никакого изгнания из Рая! «Счастливая семья — это царствие небесное на земле»: вот верные слова! Я жил в Раю с тобой, а теперь попал в ад. Первые сорок дней было, как ни странно, легче: поминки, подготовка к ним, рядом люди. А вот дальше стало всё труднее. У всех продолжается жизнь, только у меня она остановилась. У друзей семьи и дети, семейные радости и трудности. А я застыл в пустоте. «Тебе надо с кем-нибудь познакомиться» — твердит друг. Но у меня нет сил на нормальное знакомство, да и не хочу я никого, кроме тебя! Я только о тебе и мечтаю. Я хочу прикасаться именно к тебе, чувствовтаь твой запах, твою кожу. Я хочу обратно в рай!

13

Рубашки так и висят в гардеробе: ведь это ты их выгладила. Я купил себе другие, которые глажу сам. А на тех — тепло твоих рук. Пришлось приобрести ещё одни джинсы и брюки: я опять похудел. Я был 52 размера, а теперь стал 48-го. Пузо исчезло, я постройнел. Встретил знакомую, которую не видел года два. Она заинтересовалась, как это я так похудел, это ж мечта, какой рецепт? Я ответил. Я не то что есть, я жить не хочу. Но и не хочу медленно мучительно умирать. Вот если б сразу!

14

Вспомнил, как прятался от тяжёлых мыслей. Я пришёл домой, ты полусидя читала. Я посмотрел на тебя, и мне стало страшно. «Она же у меня умирает!» — вот что я подумал. Ты похудела, около глаз образовались морщинки и мешочки, пальцы стали тоньше, кожа бледнее. Я испугался своих мыслей и стал убеждать себя, что мне показалось. Что виновато освещение. Что это шторы дали такой оттенок. Что ты просто села неудачно. Но я знал, что вру себе.

А потом, разбирая твои бумаги, я нашёл маленький стикер. И там ты написала: «Я умираю? Что сохраняет…» — а дальше я не смог разобрать. Ты писала стихи, и это, наверное, был последний.

15

Когда ты заболела, то заново увлеклась ГП и стала читать фанфики. Наверное, так тебе было легче. Я тоже начал писать фанфик, но он оказался «не твоим». Благодаря тебе я познакомился с фандомом и потом стал отыскивать фанфики для тебя, писал рецензии. А закончил свой текст я уже после твоей смерти! Первая часть тебе не понравилась, вторая показалась средней, а вот первые главы третьей ты похвалила. И ты говорила: «Давай, дописывай! Что там будет в конце?»

Но ты так этого и не узнала. Мне надо было наговорить третью часть на диктофон, и ты слушала бы её в больнице. И мой голос был бы тебе утешением. А вместо этого я стал больше работать! Я попал в замкнутый круг: на лечение нужны были деньги, а чтобы они были, необходимо было крутиться больше, чем до того. И я был там с тобой меньше, чем хотел!

16

Вся квартира пропитана тобой. Твоя одежда, косметика, зубная щётка в ванной. В морозильнике котлеты. И там же рыба, которую я купил, чтобы ты могла соблюдать диету. Когда выяснилось, что тебе нужна пища, как диабетикам, я понял, что ничего такого готовить не умею. Меня хватало только на то, чтобы сварить рыбу или мясо с овощами, и всё это было довольно пресным. Интернет в помощь! И я запёк в духовке треску с зеленью и картошкой, запах стоял изумительный! Я принёс тебе еду в больницу, но ты так и не успела её съесть. Теперь она лежит в морозильнике.

17

Как быть с рубашками? Ведь это ты их погладила. Тебе уже было больно ходить, но ты всё равно их все выгладила. И с коротким рукавом, и с длинным. Я смотрю на них, и не могу надеть: ведь если я затаскаю хоть одну, то твой труд пропадёт. Прикосновения твоих рук исчезнут с этих рубашек, а я так хочу сохранить всё! «Я их все перегладила, Антошка, а то вдруг я в больницу надолго? А так у тебя запас будет» — так ты сказала.

18

Я шатаюсь по квартире. Медленно брожу из комнаты в комнату и на кухню. Иногда опираюсь рукой о стены, словно бы они могут меня поддержать хоть как-то. Всё дело в касании: пальцы по обоям — может быть, так легче?

А если бы всё было не так? Если б я переехал к тебе в столицу, а не ты ко мне в провинцию? Может, тогда всё было бы иначе? Тогда я нашёл бы тебе хорошего врача. Сразу отправил бы тебя к доктору, и мы смогли бы остановить болезнь? Столько неверных диагнозов! Как долго ты была без помощи, как долго они гоняли тебя со всеми этими анализами!

Если б я не перетащил тебя сюда, было по-другому? Да. Ты была бы жива.

Это я виноват.

Мне нужно было не слушать твои отговорки, а тащить тебя к врачу. Силком. На руках отнести

Я так больше не могу. Не могу.

Молитвы не приносят облегчения.

И уны во мне дух мой, во мне смятеся сердце моё.

19

Колян разводится. Точнее, жена его ушла к другому. Поразили его рассуждения: «Лучше б она умерла, мне так было б легче! А так я знаю, что сейчас она в Турции с этим козлом!»

Я сказал ему, что он — просто болван! Да лучше б ты меня бросила, чем умерла! Ты была бы жива! Жива!

Был на кладбище и снова испытал раздражение. Кто-то ходит туда к тебе, оставляет еду! Зачем? За всеми этими конфетками, пряниками и баранками прилетают птицы, особенно вороны, и раздербанивают венки и букеты. Позавчера я принёс жёлтые розы — твои любимые! — и поставил в вазу. А сегодня ваза опрокинута, цветы валяются. Написал объявление с просьбой не оставлять на могиле снедь, потому что она привлекает птиц, а те портят памятник.

Едва я вошёл в квартиру, мне стало жутко. Я не смог бы объяснить, почему. И одновременно я понял, что дома кто-то есть.

Он оказался в кабинете и читал что-то с экрана компьютера. Парень лет двадцати, светло-русый, в белой футболке и белых джинсах. Едва я увидел его, испытал чувство радости и покоя, ужас пропал. И одновременно я понял, кто передо мной.

— Чем же я заслужил такую честь?

— Честь? — удивился молодой человек. — Никакой твоей заслуги нет. Я здесь в назидание. Чего ты добиваешься? — сурово спросил он.

— Ты о чём?

— Сам знаешь. Вот об этом: «моя жизнь потеряла смысл», «быстрее бы самому умереть».

— Ты залез в мой дневник! — вот что он читал!

— Примерно.

Я подумал, что в компе он копался вовсе не ради сведений: и без этого знал мои мысли, особенно учитывая, что я каждый день поминал его в молитвах…

— Ты не знаешь, что это такое! — воскликнул я.

— Знаю, — печально ответил он.

Мне в голову пришла мысль: я наконец-то свихнулся. Зрительные и звуковые галлюцинации. Интересно, какова граница безумия: увижу ли я галлюцинации в зеркале?

— Ты в здравом уме, — сказал он. — А насчёт зеркала — это мысль. Посмотри на себя.

Из зеркала на меня смотрел я сам. Ничего особенного. Конечно, на фоне белого — светлого! — молодого человека я выглядел, как потрёпанный рыбацкий корабль рядом с океанским лайнером.

— Когда ты стриг бороду? — вопросил он меня.

— Она мне постригла бороду в последний раз.

— Как давно?

— Ты же сам знаешь! — раздражённо сказал я.

— Я хочу, чтобы ты сказал это вслух.

— Несколько месяцев назад... Ну, год на­зад.

— Точнее?

— Я не хочу об этом говорить!

— Как думаешь, обрадовалась бы она, увидев тебя таким? Ты ей всё время твердил, что нельзя опускать руки, нужно делать усилие над собой, нельзя опускаться. Но сам ты как раз опускаешься. На свою одежду посмотри.

— Я хожу во всем чистом!

— Но про утюг ты забыл.

— Я хожу в футболках и водолазках, а их гладить не надо!

— Враньё. Ты выглядишь, как начинающий алкоголик.

— Мне пофиг, — я внезапно утомился от этого бестолкового разговора.

— Ты до того впал в отчаяние, что даже на меня реагируешь, как на мебель.

Тут он был прав. Всегда, когда я читал фантастику и фэнтези, меня смущало отношение героев к чуду. Они воспринимали его, как повседневность. А теперь мои чувства были прибиты. Я должен был бы поразиться, испытать огромную гамму эмоций! Но я не в состоянии был всё это ощутить.

— У меня нет сил, только и всего. Я устал без неё, я не хочу без неё. Мне надоело. Ведь нельзя всё вернуть?

— Нельзя. Твоя жизнь не кончилась со смертью жены.

— Тебе не понять! Может, меня заберёте? — на это я, впрочем, не надеялся. Вариант с самоубийством я исключал: тогда автоматически в ад. И я не встречу тебя там, на другой стороне. А я хочу быть с тобой!

— Нет. Никому Бог не даёт испытания, которое невозможно вынести.

— Стандартные слова!

— А сколько времени в морозильнике лежит та рыба?

Вот тупой вопрос! Какая ему разница, при чём тут рыба? Но я всё же ответил:

— Почти год.

— Ты хотел сказать, больше года, — укоризненно заметил он мне. — Ты сидишь в трясине. Надо менять что-то.

— Я много молюсь, — так и было. Все мои молитвы были или благодарностью за счастье, пусть и короткое, или просьбами о Рае для тебя.

— Да, — просто сказал он. — Тебя очень хорошо слышно.

— Ты можешь что-то сказать мне о ней? Передать весть?

— Нет. — Я и не сомневался в его ответе. — Уже само моё появление должно внушать тебе надежду. Я хочу, чтобы ты по-настоящему понял то, что случилось.

— Мы переливаем из пустого в порожнее, — сказал я с досадой.

— Я дам тебе возможность посмотреть, как «было бы, если…» — и он протянул мне кубик Рубика! Обычный совсем, 3×3. В ответ на моё удивление продолжил: — Собираешь одну сторону — получаешь то развитие событий, о котором думаешь. другую — будет другая ситуация.

И он ушёл. Через дверь.

1

Конечно, кубик я собирал не раз. В детстве я только и мог, что похвастаться одной какой-нибудь его стороной — дальше дело не шло. Теперь же вооружился алгоритмами. Чуда я уже не ждал. Но кубик помогал мне на время уйти от мрачных мыслей.

Было шестое мая. Я наконец-то сел в очередной раз переделывать программы своих дисциплин. Сдавать их нужно было тринадцатого, я затянул процесс. Реформа образования для преподавателей выражается в том, что постоянно уменьшается количество предметов, сокращаются часы на оставшиеся, и вводится новая терминология. Начиная с две тысячи четвёртого года, мы то и дело пишем и переписываем эти чёртовы программы! Раньше были «знания, умения, навыки» — теперь появились «компетенции», а с ними «индикатор компетенций». Была работа «аудиторная» — стала «контактная». Был «объём дисциплины в часах» — родились «объёмы в кредитных единицах» и «крЕдиты», а затем они поменялись на «зачётные единицы». Появились формулировки типа «владеет умением». Была одна таблица с тремя колонками — потом потребовалось две по пять колонок, затем одна, но на четыре, и вновь две таблицы с тремя колонками, и так далее, и так далее. Этот процесс оказался бесконечным. Постоянное переформатирование меня жутко раздражало: менялись формуляры, приходилось пересчитывать часы, переставлять местами пункты и переименовывать их. Я злился, потому что работа эта была бессмысленной, требовала времени и внимания и не шла ни в какие отчёты. Я не мог удержаться от комментариев вслух. А ты всегда умела несколькими замечаниями вернуть меня в благостное расположение духа…

И вот я снова занимаюсь этой фигнёй! Нам раздали очередные образцы. «Заполните пункт “цель (миссия) программы”». «Цель, миссия, мля! Миссия невыполнима!» — пробормотал я, хотя никто меня слышать не мог. Но эта тягомотина хотя бы отвлекает от мыслей о твоей смерти... Я закончил проверять таблицу и решил прерваться на кофе и кубик Рубика. Без подсказки я мог собрать два слоя, а вот алгоритм третьего почему-то запоминался плохо. Начал я с красной стороны, довольно быстро добрался до оранжевой и вот тут застопорился. Правильный «крест» на последнем слое не получался.

И вдруг я ослеп! Словно ударился лбом, но вместо искр из глаз получил черноту! Я страшно перепугался: ко всем бедам ещё и без глаз останусь! Я не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть от ужаса! Инвалидность! Ведь я знаю, как падает зрение: на первом курсе у меня было минус три, а на пятом уже минус семь.

Внезапно я снова увидел экран своего ноута! В руке был собранный полностью кубик, но я не сразу это осознал. Вдохнул, выдохнул: всё по-прежнему, мои глаза со мной. «Не хватало ещё ослепнуть! — подумал я. — А может, это психосоматика? Не хочу видеть реальность?» Кубик я положил на стол оранжевой стороной вверх.

С нашей семьёй творилось что-то неладное. Хотя я вру себе: не «что-то». Я отлично знаю, что происходит: жена меня разлюбила. Раньше мы спали обнажёнными и обнимали друг друга. Теперь она в изящной ночной сорочке, и мы друг друга не касаемся. Она отодвигается. Она спит в одежде! Этот шёлк — барьер между нашими телами. Я люблю чувствовать жену всей кожей, но теперь это роскошь. Разлюбила! Это не произошло вдруг: я то и дело отмечал важные «мелочи». Я перестал ощущать её желание, она больше не хочет меня. Перестала звать Антошкой. Мы больше не смотрим фильмы вместе. И на велике она со мной больше не ездит. И стихи не зачитывает. «Мы больше не…» — этот список стал гигантским! Я всё понял несколько месяцев назад. Очень больно жить рядом!

Куда же девалась моя смелость? Лет в восемнадцать-двадцать я бы уже вытряс из неё честное признание и начал действовать. А сейчас всё заканчивается моими робкими разговорами на тему «что случилось?», хотя я уже и так знаю ответ. Откуда такая трусость, такая неуверенность? Не узнаю сам себя! Мы прожили восемь лет — вот в чём причина. Ты — моя семья, мой родной человек, я слился с тобой. Я пророс тобой. И без тебя жить я не хочу. Потому и пустил всё на самотёк.

Нет, не в трусости дело! Я помню, как мне было неуютно, когда я на первом курсе не смог ответить на чувства Арины! Моё увлечение ею прошло, а вот её чувства нет. Я мучился, потому что Арина всегда была на глазах: невозможно сбежать от человека в небольшой археологической экспедиции. Всё время эти ждущие глаза! И я, который бортанул замечательную девушку! И если б я не обнимал и не целовал её! А теперь вот жена оказалась на моём месте! Очень трудно сказать любящему: прости, всё кончилось. Бросать тяжело, как резать по живому. Тебе хуже, чем мне. Если б я орал на тебя, скандалил или пил — было бы проще. А так вроде бы и повода нет для таких ужасных признаний. Я стал любить сильнее, если это возможно. Словно опять медовые наши первые два года! Но это у меня бешеная любовь к тебе. А вот у тебя нет.

Разлюбила. Разлюбила! Я пытаюсь прочесть с экрана абзац и не понимаю его. Разлюбила! Зачем я проговариваю это слово? Ощущение, что сердце похолодело и выпало из тела. Надо всё выяснить вслух! Я так больше не могу! Я сто раз обещал себе, что вот сегодня вечером поговорю с тобой! Но так и не решился.

Слышу, как ключ поворачивается в замке. Ты пришла! Я пошёл встречать, обнял и с замиранием сердца начал анализировать, что происходит. Нет, не так, не так ты меня обнимала раньше, когда приходила с работы! И не целуешь при встрече.

Я занимался программами до одиннадцати, ты лёжа читала. Я пришёл к тебе, меня охватило сильное желание. Я обнял тебя, начал целовать — но того ответа, того жара, что был, не дождался. Сухие поцелуи без желания — это невыносимо! Я отодвинулся и лёг рядом.

— Ты меня больше не любишь, — прорвало меня неожиданно. Я не спрашивал: я утверждал. — Так? — но ответ я услышать не хотел!

Жена молчала долго, я уже думал, что она ничего не скажет.

— Да, ты прав, — каким-то мёртвым голосом проговорила она и снова замолчала. — И я не знаю, что с этим делать.

А я будто в прорубь угодил. Меня затрясло.

— Ты влюбилась в кого-то? — мысль о сопернике меня будто током ударила!

— Нет, Антон. Просто ушли чувства. Прости! — и она заплакала.

Я растерялся сразу ото всего, и какое-то время тупо лежал под звуки рыданий жены, глядя в потолок. Потом я обнял её и стал утешать. Когда она успокоилась, я спросил:

— Ты хочешь уйти от меня? — голос подвёл, дрогнул.

— Н-не знаю, — с тоской протянула жена. — Я не знаю, что мне делать! Я не хочу тебе причинять боль, но тебе и так плохо! Из-за меня! И я чувствую огромную вину за это! Я такой тварью себя чувствую!

— У тебя точно никого нет? — неужели вот так просто она разлюбила? — Никого?

— Н-нет, — как-то тускло сказала она.

Кто-то есть! Какой-то мужчина — вот что я понял вдруг! Какой-то чужой мужик влез в нашу жизнь! У меня перехватило дыхание. Мысли и чувства взметнулись снова, рванулись, и перед глазами встала алая пелена спазма боли.

— Я тебе мешать не стану, — чётко проговорил я. Встал и пошёл на кухню варить кофе. Взял турку, кофе просыпал: руки задрожали. Сварил и механически выпил. Мне хотелось прямо сейчас что-то сделать! Может, швырнуть что-нибудь. Может, зарыдать. Может, подраться. Или заорать! Вместо этого я вытащил с балкона велик и вышел на улицу. Всегда любил проехаться по ночному городу, а сейчас катил на автомате. Ещё позавчера я с удовольствием слушал в парке сверчков и лягушек, а сегодня их не замечал. Телефон я с собой не стал брать. Крутил педали и думал, что же мне делать? Добрался до парка и сел там на скамейку. Надо просто уйти и дать тебе спокойно жить! Завтра же! Потому что тебе-то хуже, чем мне. Я-то на всё готов, лишь бы ты была рядом! На всё! Но мучить тебя я не хочу! Я отлично знаю, каково тебе!.. Нет, нельзя уходить! Вдруг это просто блажь? Даже если есть этот «некто», надо просто стать лучше него! Обойти по всем статьям! Быть рядом, внимательно наблюдать! И действовать! Нет, нельзя уходить! Я то вёл в уме длинный диалог с тобой, то думал о том, что сделаю.

Домой я вернулся часа через два. Жена ждала меня, и едва я вошёл, кинулась на шею!

— Я так за тебя испугалась! Я так переживала! — говорила она со слезами. — Бери с собой телефон всегда!

В ванной я долго тёр себя мочалкой. Когда вышел, жена ещё не спала. Я лёг рядом и обнял её, она крепко обхватила меня руками, и я зарылся лицом в её волосы. Такой родной запах! Такой умиротворяющий!

2

Нет, ничего не стало, как раньше! Той ночью ты и сама разрывалась от боли и мучений! Но ты не любила! Не полюбила! Жить, как соседи — вот где кошмар! Вежливый нейтралитет. Причём для тебя он стал облегчением, а для меня пыткой! Хотя нет: мучение для обоих. Я выдержал две недели. Но это было действенное ожидание. Я еле дождался, когда ты придёшь с работы. Мы поели, и я начал тяжёлый разговор:

— Любимая, тебе трудно меня видеть рядом. Я не хочу тебя мучить, — я взял её руки в свои. — Я съеду. Квартиру я уже нашёл. Ты не переживай, я смогу заплатить за две.

— Антошка, но… — она хотела что-то сказать.

— Нет, дослушай! Не перебивай, а то я собьюсь и не смогу договорить. Тебе останется платить только коммуналку. К маме с папой ты же не поедешь? Вот и живи тут.

У жены задрожали губы.

— Ты не плачь, — ласково сказал я. — Всё образуется.

— И когда же ты хочешь съехать? — она наконец-то взяла себя в руки.

— Я не хочу съезжать. Но это необходимо. Сегодня продолжу перевозить вещи. Часть я уже перевёз утром. Осеннее и зимнее я пока не повезу, там нет шкафов.

Жена обхватила себя руками и ушла в нашу комнату, а я сложил в рюкзак одежду. Спасибо, утром у нас в универе отключили воду и отменили занятия. Поэтому мы с Коляном уже забрали мои книги, бумаги и прочую тяжесть и хрупкость, которую мне одному перетащить было бы проблематично.

Новая квартира была в пяти остановках от этой. Я съездил, отвёз рюкзак и вернулся. Жена всё так же сидела в нашей комнате, обхватив себя руками. Костяшки пальцев побелели, и она плакала. Я сел рядом и обнял. И снова я вдыхал родной и любимый запах!

«Нет, я не сдамся! Я буду бороться за любовь! — вот какое решение принял я в итоге. — Это дело терпения, такта и времени!» Несмотря ни на что, я был настроен оптимистично.

Я переехал в однокомнатную «хрущёвку» на второй этаж. Ремонт тут делали, наверное, ещё при советской власти, а меблировка была очень скудной. На кухне маленький стол, табуретка, два шкафа и посуда. В комнате диван-«книжка», тюль и шторы, стол и гладильная доска. Велик я поставил на балконе. «Первым делом надо купить стиральную машинку, — снова подумал я. — И утюг».

Колян, когда узнал, что я собираюсь поступить дальше, мою идею тотчас забраковал:

— Антон, ты помнишь, что говорил тогда Катьке про её любовь?

Катька была младшая сестра Коляна, она в девятнадцать лет мучительно переживала, когда её «бросил парень». «Парень» был старше Катьки лет на двенадцать, и он ушёл к женщине примерно своего возраста. Катька порывалась спасти его «от этой старухи», предполагая, что той «только его квартира нужна!» Я тогда твердил ей, что раз чувства прошли, их восстановить нельзя никак; что навязываться глупо; что она не только сердце себе изорвёт, но ещё и получит могучий удар по самооценке; что всё это ведёт лишь к новому разочарованию.

— Помню, конечно, Колян, — я понял, куда друг клонит.

— Вот и повторяй эти слова себе.

— Колян, да ведь тут другое дело! — убеждённо ответил я. — Это ведь моя семья, моя жена, а не девушка, с которой я встречался.

— Вот ты собрался за любовь свою бороться. Но с кем? — риторически вопросил Колян. — Ты собрался бороться со своей женой за то, чтобы она в тебя влюбилась. Дохлый номер! Ты не любишь оливки, так хоть в каком виде тебе их дай, всё равно ты их есть не станешь. Так и с любыми чувствами.

— Нет, ты ошибаешься! У меня все шансы! Я её лучше всех знаю. Даже если новый есть, он же не в курсе. А я знаю, что она любит, а что нет — во всех смыслах. Я её приглашу на свидание. Куплю тур в Чехию, она давно туда хотела.

— Ну и дурак, ну ты и дурак! Ты не добьёшься ничего, Антон. Сколько ни бегай за ней, прошлое ты не вернёшь!

— Но я попытаюсь! — я не слышал доводы Коляна.

— И главное, ты собираешься делать то, от чего и меня, и Катьку отговаривал!

— Колян, но у вас-то не семьи были! Вы просто встречались! Просто так вот нельзя разлюбить и семью разрушить!

— Если ты так сильно любишь её, если хочешь ей счастья — просто уйди. Не тревожь ты её, — Колян вернул мне мои же слова.

Мы проспорили ещё некоторое время, но я не изменил решение. Реализовывать его я начал почти сразу. Ты любишь фаленопсисы, их у тебя несколько. Я отыскал по каталогам синий и заказал его для тебя. Курьер доставил его тебе домой. Как жаль, что я не видел твоё лицо в этот момент! Ты, наверное, очень обрадовалась. Синий фаленопсис — это чудо, он волшебен! Понятно, скорого ответа я не ждал. Примерно раз в две недели я так или иначе напоминал о себе. То курьеры приносили жене подарки домой и на работу, то в социальных сетях я давал ссылки на что-то интересное и красивое. Я ежедневно мониторил, когда она была во «Вконтакте», просматривал её страницу. Её фото всегда было у меня с собой. Днём меня спасала от мук работа, но дома я себе места не находил. Я мечтал о моей ненаглядной, я грезил, что вот сегодня — именно сегодня! — ты мне позвонишь или напишешь, и мы встретимся, и я наконец-то поцелую тебя, и вновь мы сплетёмся кожа к коже. Я представлял, как буду ласкать тебя, припоминал все обожаемые детали — даже волоски на твоих руках и пальцы ног. Когда становилось совсем уж невыносимо, садился на велик и ехал к её дому. Понятно, это я проделывал поздно вечером, чтобы жена меня не видела. Приезжал в скверик рядом с соседним домом и смотрел на наши — теперь её! — окна. Я представлял, как и что ты делаешь сейчас. Вот ты завариваешь чай, садишься с ногами на диванчик в кухне и, помешивая в чашке ложечкой, читаешь. Прядь волос падает на глаз, и ты мягким движением заправляешь её за ухо… Бывало, я час сидел и смотрел на окна. Потом ехал домой и садился за учебник. На первой странице написал: «моей любимой жене, моей дорогой и единственной посвящается».

Всё это продолжалось до сентября. Десятого ты мне позвонила и сказала, что подаёшь на развод.

3

Развод! В меня словно молния ударила! Какой ещё развод, если я так тебя люблю? Как? Этого не может быть! Не верю я, что ты действительно хочешь развода!

— Нам нужно всё обсудить, — сказал я по телефону. Встретиться договорились на нейтральной территории: в кафе. Я собирался туда, как на первое в жизни свидание, купил гладиолусы. Пришёл за полчаса до назначенного времени, сделал заказ: её любимые блюда. Жену я не встречал несколько месяцев. Оказалось, она подстриглась!

— Привет! — я поднялся на встречу и поцеловал её в щёку.

— Привет, Антон, — ответила она. Смотрела жена внимательно и напряжённо.

— Тебе понравились мои «посылки»?

— Да, спасибо. Но тебе не надо было всё это дарить. В одну и ту же реку не войдёшь дважды. Я даже думала тебе всё вернуть.

— Я просто хотел тебя порадовать, — я улыбнулся. — Я ничего не принял бы назад. И потом, как бы ты вернула цветы?

— Ты согласен на развод?

— Конечно, нет! Мы же венчались! — я жёстко держал себя в руках. — Я хочу быть с тобой.

— Это невозможно, — протянула она с мукой. — Просто отпусти меня, дай уйти, Антон.

— Мы же и так вместе не живём. Зачем непременно развод? — я говорил спокойно, хотя в душе кричал. — Какая тебе разница?

— Антон, не надо иллюзий. «Мы» закончились, теперь есть только «я» и «ты», — терпеливо и с тоской сказала жена.

— Нет! После всего, что было! После счастья! Я ведь тебя люблю!

— Тогда просто отпусти, — попросила она тихо.

Нам принесли еду, но мы к ней не притронулись.

— Я купил тебе тур в Италию, — наконец сказал я. — На Сицилию.

— Мы разводимся, Антон. Какая Италия?

— Ты всё-таки съезди, — я через силу поднялся и пошёл к выходу.

— Нас разведут по суду, даже если ты против, — сказала жена мне в спину. Я не обернулся.

Пришёл домой и зарыдал!

В Италию она не поехала, вернула этот подарок. Поэтому съездил я сам. Конечно, я продолжал бороться, чтобы вернуть жену. По возможности я не выпускал её из виду. С той нашей квартиры она съехала. Месяца через три я выяснил, что она встречается с каким-то мужиком. Это была ещё одна огромная рана, и тогда во мне проснулась дикая ярость. Как она посмела? Она и новый год с ним встречала! Я накручивал и накручивал себя, изводясь от ревности.

К лету следующего года я уже возненавидел свою жену. Это было чувство глубокое и тёмное, я даже думал, что лучше б жена умерла! Мне тогда было бы легче! А так я знал, что она где-то там радуется жизни с новым болваном, тогда как я мучаюсь всё сильнее и сильнее. Каких только проклятий в её адрес я мысленно не выкрикивал! Что только ни говорил! Я желал её всяческого зла и побольше боли. От моего благородства не осталось и следа. Отношение ко всем женщинам вообще изменилось до неузнаваемости.

Я не успокоился и через три года. Когда узнал, что бывшая осталась одна, стал злорадствовать. Жизнь не складывалась ни у неё, ни у меня. Моя ненависть не утихала…

4

Вспышка ядерного взрыва перед глазами и темнота! Я перепугался до одури: какой-то приступ? Что со мной? Глубоко вдохнул, выдохнул. Вроде всё хорошо. Я вижу экран компа, на столе собранный кубик Рубика оранжевой стороной вверх. Кофе так не сделал. Со мной что-то произошло — я знал это так же, как то, что сейчас одет в шорты. Ещё я был уверен, что не было ничего плохого: моё раздражение глупой работой кончилось, и я даже ощущал некое умиротворение. Я взял в руки кубик. Обычная игрушка, знакомая с детства.

1

На сайте memoriam.ru нашёл много полезной информации. Оказывается, у меня сейчас первая стадия горя — острое, и длится она до двух лет. Полтора я уже пережил кое-как. Ещё полгода, и мне станет легче? Даже и не знаю. Нет такой уверенности. Горе осложняется, если человек без домочадцев, потому что он остаётся один на один со своей болью и тоской — как произошло со мной. У друзей и родственников своя жизнь, они рядом разве что в первые сорок дней. К тому же большинство людей не знают, какие слова говорить тому, кто потерял близкого. Я получил множество дурацких советов, начиная от «возьми себя в руки», «нельзя так тосковать» до «давай тебя познакомлю с…».

Не могу я взять себя в руки! Не могу! Да и никто не сможет в такой ситуации! Каким бы я ни казался, между внешним и внутренним пролегал океан. Моя тоска не утихла. Я всё время хочу с кем-то говорить о тебе, услышать воспоминания о том, что ты делала, что любила. Я собрал и записал о тебе всё, что услышал, но это ведь очень мало! В наш город, чужой для тебя, ты переехала ко мне, и мне разве что общие друзья про экспедиции могли рассказать о тебе. Как ты, никогда до того не бывавшая на раскопках, нашла стеклянную бусину — а это везение! Как удивлялась тому, что видишь диких животных в поле и лесу, а не в клетке. Как вы с подругой прикормили лисёнка. Как попали в страшную непогоду, когда мощный дождь затопил палатки, и в вашей воды набралось по щиколотку, а сланцы плавали, как лодочки. Как вы с Леной помогли перепуганному дедушке найти дом. Мало, ужасающе мало!

2

Я стал больше подавать милостыню ради того, чтобы люди тебя поминали. Но я не сразу понял, как надо это делать! И корю себя, что не сообразил сразу! Ведь ты бы получила больше помощи!

В магазине или на рынке я наблюдаю за людьми и выбираю тех, которые кажутся мне бедными. Я не уверен, что они такие и есть, всё на уровне ощущений. Я покупаю им продукты и прошу, чтобы они тебя помянули. Чаще всего это бабушки, но бывают и мамы с детьми. Бабушки относятся с пониманием, а вот мамы смотрят с подозрением. Я наблюдаю, что они хотели бы купить, беру это, становлюсь в очередь перед ними. Оплачиваю покупки, отдаю примерно с такими словами: «Примите, пожалуйста. Пусть вам будет на пользу и в радость», и ухожу. Бабушкам я добавляю: «Будьте добры, помяните, пожалуйста, мою жену», и называю твоё имя. Запомнились две женщины. Одна пожилая, я купил ей манго. Продавщица, оказывается, меня приметила уже, и когда я позавчера пришёл за яблоками, рассказала, что та бабушка всё повторяла: «Я что, на бедную так похожа?» Вторая — молодая мама с дочкой лет семи, та всё просила орехов и хурмы. Я купил очищенный фундук, миндаль, кедровые, хурму, и отдал девочке. Обе были поражены, реакция мамы: «Что вам нужно от нас? Вы сумасшедший? Ну-ка отдай назад, он псих!» В общем, не дала она мне спокойно уйти. Пришлось объяснить подробнее. Она всё хотела моё имя узнать, я сказал: «Пусть буду Дед Мороз».

Ещё я взял на репетиторство двух учеников бесплатно.

Всё это в память о тебе!

3

Нет, не легче! Снова я сижу в кресле в обнимку с твоим платьем.

Сегодня ехал в автобусе, и вдруг на противоположной остановке увидел тебя! Такие же волосы, одежда, и такая знакомая поза! Я сразу понял, конечно, что женщина просто похожа, тем более я увидел её сзади! Но всё равно я выскочил из автобуса, перебежал дорогу и посмотрел на неё. Ничего не смог с собой поделать. Хорошо хоть, она ничего не заметила. Её одежда была не так уж схожа с твоей; некоторая общность стилей, не более. Но это я сейчас понимаю, дома, когда записываю в дневник. А в тот момент у меня сердце в ушах билось, дышал рывками. Домой пошёл пешком, это шесть километров. Но всё равно не успокоился. И сейчас не могу. И молиться не могу.

Почему умерла именно ты? Почему?

4

Я устал от этой изнуряющей боли. На сайте memoriam.ru давно уже вычитал, что нужно сразу и жёстко говорить себе правду. Не «ушла», не «заснула вечным сном». Нет! Надо так: «умерла»! Когда мне кто-то говорит: «она ушла», я тотчас поправляю: «Нет. Она умерла». Это слово так и крутится в голове. Умерла, умерла, умерла!

5

К нам на факультет поступила девочка, у которой погибли родители! Они из другого города, она приехала поступать, поступила, заселилась в общежитие в конце августа, и вот тут-то ей сообщили, что родители разбились на машине! Потому-то её и нет на занятиях уже две недели!

6

Эта девочка пришла в начале октября — ясно, поминки сорока дней прошли, вот она и приехала. Я незаметно к ней стал присматриваться. Обычная. По моему предмету пропускать столько нельзя — всё же древний язык, совершенно непривычный. Она нахватала уже нулей. Пришла ко мне на кафедру брать задание.

— Я примерно знаю, что вы чувствуете, — вот как я начал разговор. — Я сам недавно жену любимую потерял. Кто не переживал это сам, не поймёт вас. Плачется вам — и плачьте там, где получается! Не надо сдерживаться, а то не выдержите. И не слушайте болванские «возьми себя в руки»!

Я ей надавал советов о том, как жить после такого, и ссылку на сайт, и прочее. Главное, чтобы одна не оставалась! Рассказал, что формы переживания могут быть разными. Главное — понимать, что с тобой происходит. Ты не сходишь с ума, просто ты пытаешься удержаться на краю пропасти. Ты балансируешь, чтобы не упасть. Понять тебя может только тот, кто сам похоронил кого-то родного. Осторожно узнал у комендантши, с кем эта девочка в комнате живёт. Вроде неплохие соседки, они с нашего же факультета, но постарше. С ними тоже поговорил. Надеюсь, они её будут поддерживать.

7

Я сижу и выбираю фото, чтобы опубликовать на своей странице «Вконтакте» в твой день рождения. Возьму вот это, где ты стоишь под ёлкой, и на тебя падает снег. У тебя такая заразительная улыбка! А здесь так особенно, и озорная тоже!

Опубликовал. Тут же начались «лайки».

Боль невыносимая! Дома не могу находиться, а на работу не надо. Мама твоя позвонила, хотя мы с ней разговаривали позавчера: она увидела мою новость о тебе «Вконтакте». Как обычно, довольно долго с ней беседовали… Я пытаюсь хоть за что-то зацепиться, чтобы не сорваться в обрыв. Взял кубик Рубика и стал собирать. Пошло неожиданно легко, причём третью сторону руки собирали словно бы без участия мозга.