Мизинцем об угол (гет)

В углу кабинета Дамблдора парит тыква. Неестественно крупная и слегка приплюснутая, а в прорезанных глазах танцует пламя, заставляя ее безумно улыбаться. Она отбрасывает искореженную, странную тень, которая ползет со стола на пол, будто накрывая их своим дьявольским плащом. От ее вида становится не по себе, так что хочется отвернуться и отойти хотя бы на шаг подальше. Но с другой стороны кабинеты раздаются странные звуки, похожие на вой раненного животного: это Снейп. Его черное одеяние не спутаешь ни с чем, и в то же время он кажется совсем другим, как будто всего за один год прожил сто очень несчастливых лет. Над ним с мрачным видом возвышается Дамблдор.

— Я думал… вы… спасете ее…

— Они с Джеймсом доверились не тому человеку, — говорит Дамблдор. — Как и вы, Северус. Вы ведь тоже надеялись, что лорд Волдеморт ее пощадит?

Снейп задыхается.

— Ее дочь выжила.

Снейп мотает головой, словно отгоняя назойливую муху.

— Ее дочь жива. У нее ее волосы, ее скулы, точно такие же — ее лицо. Вы ведь помните лицо Лили Эванс?

— ПРЕКРАТИТЕ! — вскрикивает Снейп. — Умерла… навсегда…

— Вас мучает совесть, Северус?

— Лучше бы… лучше бы умер…

— И какая от этого была бы польза? — холодно спрашивает Дамблдор. — Если вы любили Лили Эванс, если вы действительно любили ее, то ваш дальнейший путь ясен.

Глаза Снейпа затуманены болью. Реагирует он не сразу.

— Что… что вы хотите этим сказать?

— Вы знаете, как и почему она погибла. Сделайте так, чтобы это было не зря. Помогите мне защитить дочь Лили.

— Ей не нужна защита. Темный Лорд ушел…

— Темный Лорд вернется, и тогда она окажется в страшной опасности.

Долгое молчание. Комната полна напряжения, от которого буквально кружится голова, и ощущения, что что-то катастрофически не так.

— Хорошо. Ладно. Но только — ни слова никому, Дамблдор! Это должно остаться между нами. Поклянитесь! Я не вынесу… тем более дочь Поттера… Дайте мне слово!

— Дать слово, Северус, что я никому никогда не расскажу о самом лучшем, что в вас есть? — глядя в злое, измученное лицо Снейпа, Дамблдор вздыхает. — Ну, если вы настаиваете…

Каждая секунда рядом с ней — как праздник. Девочка рыжая, осенне-рыжая, как Лили, до боли хрупкая.

— Вы готовите ее как свинью на убой! — надрывается Снейп.

Если надо — он сам закроет ее своей спиной. Если надо...

Девочка бледная. Такая слабая. Одни глаза на узком лице, и рыжие-рыжие локоны, пламень, от которого не оторваться.

Гемоглобин низкий. И Снейп вспоминает, как украдкой кормил ее гранатом. Каждое алое зернышко, которое она съедает, — как праздник. Как возможность позаботиться.

Она рассказывает ему про сводного брата, Дадли. Грубого, драчливого, совсем на нее непохожего, вслух удивляется, как они могут быть родными.

Снейп невнимательно кивает. Слушает в очередной раз про Петунью, и сжимает кулаки, до боли впиваясь в мякоть ладоней.

Если бы эта женщина не была сестрой Лили...

Если бы Дамблдор позволил, он и на Тисовую бы отправился, чтоб никто не смел обижать его девочку.

Да он бы даже отравил петуньиного мужа-маггла и сам бы женился на ней.

Это все нездорово, он сам это понимает, но ничего поделать не может.

Она не Лили, уговаривает он себя — но руки так и тянутся, как в детстве, как в школе — помочь, подстраховать, уберечь...

— Ты не можешь ходить за ней по пятам и беречь от каждой пылинки! — надрывается Дамблдор.

Снейпу все равно.

Его рвет на части.

Девочка — всего лишь пешка в игре.

Но она дочь Лили.

Она не Лили.

И она пешка, которую он то ли хочет использовать, то ли уберечь.

И он вынужден лгать, лгать ей все время.

— Как вы поссорились с мамой? — спрашивает она, поедая гранат. Снейп сглатывает кислую слюну.

— Я сражался на дуэли с твоим отцом, — лжет он. — Он был сильнее. А твоя мать... Она просто смотрела. И когда я упал, раненый, я произнес только одно имя...

Она любит сказки про рыцарей. Она даже сама их сочиняет, Снейп видел густо исписанные пергаменты. Там, в ее выдуманном сказочном мире, у нее большая семья. И есть собака.

Честная правда про подштанники ей не понравится.

— Вы прошептали ее имя? — она распахивает наивные глаза.

Снейп отводит взгляд.

С каждым годом он все глубже погружается в эту грязь. Все дальше от призрака Лили и ее дочери.

Она просто грязнокровка, убеждает он то ли себя, то ли окружающих. И он ненавидит ее дочь. Дочь Джеймса Поттера. Ненавидит же?!

Он так заигрался, что сам уже не понимает, на чьей он стороне.

Он играет только за себя.

Он ненавидит их всех. Точно ненавидит.

Но это бесполезно. Или ложь. Все догадываются, что Снейп любил Лили. Иначе с чего бы ему так относиться к единственному живому существу, которое осталось от нее, единственному настоящему напоминанию, что она жила и любила? Снейп строит козни, и кто-то говорит, что он на стороне Волдеморта, кто-то считает, что он верен Дамблдору, но он везде и повсюду, он обладает бесконечной властью и все продолжает захватывать ее. Любыми средствами. Он рвется к власти? Он рвется к признанию его страданий?

Он постоянно у нее в голове и видит слишком много, узнает слишком много. А может ли чему-то научить?

Они много раз сходятся в бою — и как союзники, и как враги. Он ненавидит, он боится, он жаждет, он никогда не забывает о Лили.

— Я любил твою маму! — говорит он. Это не тайна — это никогда не было тайной, он использовал эту историю, чтобы получить сочувствие и симпатию других, таких же отвергнутых, а потом объединить их под знаменем мстительных амбиций.

— Но все равно предал ее.

— Я любил тебя!

— Но все равно предал меня.

Острие впивается ему в горло, а по всему телу проходит дрожь, но на лице у него только шок. Интересно, от чего он умрет, от яда или от потери крови?

— Взгляни… на меня… — булькает он. В черных глазах почти нет жизни.

Санса равнодушно смотрит на него, чувствуя, что наконец-то постигла его урок.

Она обязательно допишет свою историю Льда и Огня.

В ней обязательно найдётся место и кареглазой умнице Гермионе. И смелому рыжему Рону.

И, разумеется, Снейпу.

Она видела его воспоминания — все до единого. Ничего не потеряется, ей все нужно. Тетя Петунья станет Ромашкой, сумасшедшей Лизой Талли, убивающей своего сына гиперопекой.

Ее мать, зеленоглазая Лили, — Кошкой, Кэт, и его «Всегда» сменится на «Только Кэт» — не менее лживое.

А матери Снейпа она даже имя слишком-то менять не станет — Эйлин станет Алейной.

Вот только ее история больше не будет наивной сказочкой.

В ней прольются реки крови.

Больше Санса никого не будет жалеть.