mendax (гет)

— Драко, я прощу вашей семье всё, но ты должен сделать кое-что взамен. Тебе лишь надо влюбить в себя грязнокровку Гермиону Грейнджер.

— Мой лорд, но зачем? — тот старался ничем не выдать своё сомнение, но голос всё же предательски дрогнул.

Волдеморт подумал, прежде чем ответить.

— Я не привык рассказывать о таких вещах, но тебе сделаю одолжение, — начал он. — Грязнокровка важна. С её помощью можно манипулировать многими, в том числе и Гарри Поттером. Ты же знаешь, что уж влюблёнными-то манипулировать проще простого.

Я даю тебе ночь для раздумий, ты свободен.

* * *

Гермиона сидела на подоконнике, обвив руками согнутые ноги, и не отрываясь смотрела на письмо. Макгонагалл её известила раньше начала учебного года о столь «радостном событии», чем окончательно испортила настроение Гермионы, и теперь та грустно смотрела в пустоту и думала, почему жизнь так несправедлива.

— Гермиона, ну не думай ты об этом.

Она закатила глаза.

— Рон, это же смешно! Как не думать, если у меня теперь Малфой будет мелькать под носом каждый день? Общие обязанности старост гарантируют общение с ним! Мерлин, я с ума сойду!

— Гермиона…

— Рон! Не пытайся выдумывать причины для радости. Их просто нет!

— Ну… знаешь ли, бывает хуже… — Гарри вошёл в гостиную после ночной прогулки с Джинни.

Если говорить честно — Гермиона завидовала этой паре. У них были идеальные отношения: Гарри уделял много внимания Джинни, в то время как у Гермионы с Роном было всё очень плохо. Вообще, Рон ещё был таким ребенком, и порой это выбешивало. Она хотела чувствовать себя защищённой и любимой девушкой. И нет, Грейнджер не верила в эти сопливые романы, которые раньше так любила читать, она верила в такие сильные чувства, когда тобой движет больше не здравый смысл, а сердце.

— …например, учиться на Слизерине, — продолжил Гарри.

— О да, это то, о чём я мечтала, — с сарказмом ответила она.

Похоже, худшие опасения Гермионы сбылись. Судьба всегда была несправедлива к ней, но оставались надежды, что всё же когда-то все испытания закончатся, и она наконец-то будет жить счастливо. Абсолютно нормальной жизнью.

Она усмехнулась собственным мыслям. Детские мечты наивной Гермионы Грейнджер.

* * *

Большой зал. Он всегда ассоциировался с началом учебного года, аппетитной едой и хорошей компанией.

Гермиона сидела на огромной скамейке рядом с Гарри и Роном, но при этом не могла вдоволь насладиться этой замечательной атмосферой. Сейчас наверху, на зачарованном потолке, была гроза, что так идеально подходило под ее настроение. Распределение только что прошло, но аппетита всё ещё не было, как и весёлых мыслей.

Ну, Гермиона, бывает куда хуже.

В зал, наполненный оживленными разговорами и звоном посуды, вошёл профессор Снейп, громко стукнув дверью. Он стремительно прошел мимо задумавшейся Гермионы, задев ту полой мантии. От неожиданности она вздрогнула и недоуменно посмотрела ему вслед: тот направлялся прямо к Дамблдору, чуть ли не срываясь на бег, и, судя по лицу, он явно было чем-то очень недоволен, так как обычно на его лице было лишь равнодушие.

— Гермиона Грейнджер, подойдите, пожалуйста ко мне, — своим обычным добродушным тоном проговорил Дамблдор, после короткого перешептывания со Снейпом. Но как раз такой тон директора означал, что всё очень плохо.

И вот она уже медленно идёт по залу на нетвёрдых ногах, сгорая от стыда. Все взгляды прикованы к ней, они смотрят с любопытством и подозрением, ибо не каждый день ученицу вызывают к учительскому столу.

Дамблдор утешительно положил одну руку ей на плечо, как только та подошла, и повернулся лицом к аудитории Большого зала, чтобы сделать какое-то объявление.

— Итак. Сегодня произойдет кое-что необычное для вас. Я осмелюсь заявить, что Гермиона Джин Грейнджер переводится на Слизерин и отныне будет учиться именно на этом факультете.

Звон в ушах. Глухой стук сердца. Такое ощущение, будто все звуки, кроме этих, просто перестали существовать. Слизерин?.. Это уж точно худший кошмар, последняя капля, ужасная новость. Пора просыпаться, этого же просто не может быть! Она ущипнула себя за руку, а затем и за другую. Не помогло. Неужели не сон?..

Она жалобно посмотрела на Гарри, который уже две минуты не мог откашляться после того, как поперхнулся тыквенным соком, перевела взгляд на Рона — он застыл, будто поражённый заклятием Петрификус Тоталус, так и не донеся куриную ножку до рта. Все факультеты, включая и сам Слизерин, смотрели на неё очень удивлённо.

О чем она там думала?.. Хуже не бывает? Смешно! Вот сейчас точно «хуже не бывает»! Она читала «Историю Хогвартса», а также правила школы, и нигде не упоминалось, что можно переводить ученика. Ведь факультеты для каждого подбирает только Распределительная Шляпа.

— Но… Профессор Дамблдор! Это не по правилам, — она чуть ли не заорала, не в силах справиться с подступившими эмоциями.

Он посмотрел на нее сквозь свои очки-полумесяцы.

— Во-первых, успокойтесь. Во-вторых, Гермиона Грейнджер, как бы вам сказать… Нам поступил особый приказ.

ЧТО? КАКИЕ ЕЩЁ ОСОБЫЕ ПРИКАЗЫ? ОНА ЧТО, КАКАЯ-ТО ИГРУШКА?

И только Малфой выглядел довольным…

* * *

— Поздравляю, грязнокровка, ты теперь на Слизерине, — прошипела Паркинсон, крепко держа перед собой палочку, которая освещала небольшой участок дороги. — И как только занесло к нам магглорожденную?

Панси «выпала честь» провожать Гермиону до слизеринской гостиной, а также устроить ей «экскурсию». Чему она была, несомненно, безмерно рада…

— Знаешь, Шляпа распределяет не по принципам «магглорожденная» и «чистокровная», Паркинсон.

— Но тебя-то распределила не Шляпа!

— Хватит шипеть. Со мной можно говорить не на парселтанге. Или ты слишком привыкла быть змеёй?

— Я не собираюсь нормально говорить с грязнокровкой. Ещё одно слово, и в тебя полетит Круцио.

Гермиона закусила губу, говорить дальше с этой высокомерной девчонкой не было никакого желания.

— Знаешь, всё меняется. Пройдет время, и ты пожалеешь о своих словах… — зачем Гермиона это сказала? Как-то само вырвалось. Просто кольцо на её пальце, которое незадолго до этого она обнаружила в своей комнате, будто подсказывало ей эти слова. И как же она была права…

Пароль для входа в гостиную был очень нелеп: «Чистая кровь». Что за глупость?

Она пропустила список того, что должны будут делать старосты, мимо ушей, только смотрела пустым взглядом на Макгонагалл и автоматически кивала, будто заведённая.

Так как она теперь учится на Слизерине, то башню старост Слизерина она будет делить с Драко.

Похоже, всё становится только хуже и хуже…

* * *

Гермиона Джин Грейнджер вошла в их общую с Малфоем гостиную для старост, находящуюся в отдельном помещении. В отличие от подземелий факультета, тут было очень уютно, хотя и оформлено максимально просто и строго: тёмный кожаный диван с стеклянным кофейным столиком, камин, оформленный под белый кирпич, круглый белый ковер и полка для книг. Повсюду были вкрапления изумрудного цвета, который не давал забывать, что всё это также принадлежит слизеринцам.

Было, конечно, несколько недостатков. Во-первых, она очень не хотела лишний раз пересекаться со слизеринцами, а вход в их с Малфоем отдельную башню был именно через гостиную. Во-вторых, тут она чувствовала себя чужой. Понимание, что со временем она всё-таки привыкнет, было, но… Не сейчас. Сейчас она здесь одинока, и все ей чуждо.

Больше всего хотелось оказаться в гостиной Гриффиндора, слушать уютное потрескивание камина, укутавшись в тёплый плед и тихонько попивая сливочное пиво, уткнувшись Гарри в плечо.

От Гарри всегда веяло чем-то родным, рядом с ним она чувствовала себя защищённой. Он был таким милым, но сильным и смелым. Джинни с ним очень повезло. Гермиона определенно любила Гарри…

Но как друга или нет? Она часто задавалась этим вопросом, но каждый раз ей было слишком сложно разобраться в своих чувствах.

У Гарри есть Джинни. А у неё кто? Рон? Сейчас Гермиона ищет повод с ним расстаться. Почему? Она же его любит? Так же, да? Чертовски непонятно и запутано.

— Грязнокровка, не стой на дороге, ты тут не одна, — прошипел Малфой, совсем позабыв, что ему нужно менять отношение к ней.

Почему слизеринцы так любят «шипеть»? Или это только у Паркинсон с Малфоем такое?

Она промолчала — сил на конфликт уже не было. Открывая дверь в спальню, она молилась, чтобы там оказалась спальня в красно-желтых тонах, а все это — просто приснившийся кошмар...

Но нет, Мерлин её молитв не услышал. Она зашла и осмотрелась.

Перед ней предстала достаточно просторная комната в серебряно-зелёных тонах, такие холодные оттенки навевали тоску и грусть — они совершенно не соответствовали характеру Гермионы, такому радостному и позитивному. Двухспальная кровать с множеством подушек, письменный стол, полка для книг, шкаф, зелёный комод с серебристыми вставками, большое серебряное зеркало и зелёный ковер с изображённой на нем змеёй.

Её багаж уже доставили. После того, как разложила все вещи, она плюхнулась на скрипучую кровать, даже не раздеваясь, и уснула.

Шесть утра, а Драко как проклятый уже спешит в совятню.

К нему на самом рассвете прилетел филин, которого он точно не перепутает ни с чьим другим — это был филин отца.

Он взял у птицы свёрток, та в ответ громко ухнула, но не улетела, видимо, ожидая ответа. Малфой медленно распечатал письмо, на котором красовался герб Малфоев:

«Драко, я узнал о задании, которое поручил тебе Тёмный Лорд, и надеюсь, что у тебя всё отлично продвигается. Не подведи меня.

С уважением, Люциус Малфой.»

Письмо содержало минимум текста, всё кратко и сухо. Как всегда. Характер отца можно было понять даже по его письмам: все они обычно начинались с официального обращения «Драко», а ведь он как-никак его сын.

У них никогда не было тёплых семейных отношений, любви и взаимопонимания. Вообще, создавалось такое ощущение, будто они только и были лишь чужими людьми, пишущими друг другу скудные письма с пожеланиями «не разочаровать» и подписью в конце: «С уважением…».

Драко понимал, что для отца был просто оружием. Иногда он даже сомневался, что тот мог испытывать такое чувство, как любовь. Порой Люциус пугал — он никогда не выражал эмоций, был хладнокровным и жестоким человеком. Что поделать, Драко воспитали в такой семье, и он, по всем прогнозам, сам должен был вырасти таким же, как отец.

Должен был…

Но разве он такой же, как отец? Нет. Совсем нет. Хотя Драко и был хладнокровным, умело скрывал свои эмоции, но он не был жестоким.

Погружённый в свои невесёлые мысли, Малфой-младший взял перо, пергамент и начал писать:

«Мой отец, все идёт отлично. Не беспокойся, я тебя не подведу.

Драко Малфой.»

Он прикрепил к протянутой лапке филина письмо, перевязанное верёвкой, дал пару монет, и только потом филин улетел. Драко смотрел на быстро удаляющуюся точку и думал: как же, наверное, хорошо быть птицей — летаешь по свету, и нет любви, злости, отчаяния. Вообще нет всех этих эмоций… Только полёт и свобода.

Его мысли оборвались, когда на смену филину влетела другая птица — это была полярная сова с красивыми серыми глазами, птица мамы. Нарцисса всегда была для него лучиком света в этом жестоком мире. Она была его мамой. Не матерью, не Нарциссой и не миссис Малфой. А мамой — такое простое вроде бы слово, но в то же время от него будто веяло домашним уютом и теплом.

Он отвязал письмо от лапы совы и так же распечатал его:

«Любимый сын, как у тебя дела? Как учёба? У нас в Малфой-Мэноре творятся жуткие вещи: убийства магглорождённых и тому подобное. Это ужасно! Хочется просто уехать отсюда.

Лорд дал тебе задание, достаточно лёгкое для того, чтобы Малфоев простили. Я надеюсь, всё обойдется без подвохов со стороны Тёмного Лорда.

Но расскажи лучше, как ты сам? Справишься с этим заданием?

Буду ждать от тебя ответа.

С любовью, твоя мама.»

«Твоя мама», «с любовью», «любимый сын» — слова, которые согревают сердце, даже если порой кажется, что его и вовсе нет.

Ещё один лист пергамента, ещё одно ответное письмо:

«Здравствуй, мама. У меня всё хорошо, надеюсь, что и у тебя тоже всё вскоре наладится. Задание идёт по плану. До встречи на каникулах.

Твой сын, Драко.»

Нарцисса описала обстановку в поместье, поинтересовалась, все ли у него в порядке, а Люциус… А Люциусу было интересно только, как продвигается у Драко задание. Для отца он был лишь пешкой, инструментом, которым он собирался сделать себе честь в кругах пожирателей. Он был именно отцом — папой Драко никогда его не назовет. Слишком много лет хладнокровия и вежливости было между ними.

Привязав письмо к лапке совы, он дал ей печенье, и она вылетела в окно.

И опять на ум пришло сравнение: с филином Люциуса он расплатился деньгами, а с совой мамы — печеньем. Совы ведь похожи на своих хозяев?..

По иронии судьбы в совятню ворвалась Грейнджер, вся в слезах. Он закатил глаза: утро и так было не очень, ещё и грязнокровка в придачу.

Однако вспомнив о задании, данном ему Тёмным Лордом, он решил взять себя в руки и подойти к ней, хотя никакого желания не было и в помине.

— Грейнджер!

Она подпрыгнула на месте, видимо, до этого витала в своих мыслях и не заметила присутствия Малфоя, или же это из-за того, что он назвал ее не «грязнокровка».

— Что случилось?

— Малфой, с тобой все в порядке? Какое тебе до этого дело?

Он еле сдержался, чтобы снова не закатить глаза, и просто пожал плечами. Она отвернулась, тем самым показывая, что разговор окончен, и сосредоточенно начала писать что-то на пергаменте.

Драко, не желавший сдаваться, обошел Грейнджер и встал лицом к ней, наблюдая, как она пишет своим аккуратным почерком какие-то слова, периодически всхлипывая.

Он совсем не умел обращаться с девушками, для него они были чем-то вроде вещей или, допустим, мебели. Была, конечно, Панси, но он не питал к ней никаких нежных чувств, что его вполне устраивало.

В итоге Гермиона наконец отправила письмо, и, облокотившись на перила руками, стала тоскливо смотреть в окно. Малфой улучил момент и тихонько подошёл поближе.

— Почему жизнь такая несправедливая? — она заговорила тихо и печально, почти шёпотом, что было так непохоже на обыкновенно позитивную гриффиндорку.

— Знаешь ли, жизнь не идёт по плану или по расписанию, не все вещи зависят от нас…

 

Минута. В совятню вновь залетела сова.

Гермиона мгновенно отвязала письмо, отдала сове печенье и судорожно раскрыла конверт. Читая, она медленно сползала по стене и, дочитав, отшвырнула письмо, обреченно села на пол и запустила руки в свои каштановые густые волосы.

Ей было всё равно, что рядом так и стоял Малфой. Сейчас ей не было никакого дела до всего мира. Её папа был убит. Пять минут назад. А она ничего не могла сделать.

— Папа, ты уверен, что все будет нормально? Может, я останусь и не поеду в Хогвартс?

— Дорогая, всё будет хорошо, — отец ободряюще улыбнулся.

— Как же ты не понимаешь! Пожиратели безжалостны, они убьют тебя, не задумываясь. Им плевать на человеческие судьбы! Пойми, очнись!

— Дочь, успокойся, всё будет хорошо.

Хорошо, хорошо, хорошо. Как же она ненавидела это слово. Каждый раз, когда ей говорили, что всё будет хорошо, — всё было плохо.

— Ты уверен?!

Утвердительный кивок. Отец её обнимает — кто же знал, что в последний раз…

Смерть. Гермиона никогда не ощущала себя такой беспомощной. Папа ушёл из жизни, а она ничего и сделать не может. Больше никогда не увидит его улыбки, смеха, его всегда таких желанных крепких объятий. Всё! Секунда, миг. Зелёная вспышка. Его нет.

А ведь она МОГЛА остаться, МОГЛА не поехать. Это она виновата! Она! И что она могла сделать теперь?! Принять? Смириться?..

Драко смотрел на неё не отрываясь, и через несколько минут она наконец подняла на него пустые глаза. В них была боль, отчаяние, но не было слёз. И это было самое страшное.

* * *

Гарри встал в хорошем расположении духа. Ну, или почти. Гермиону перевели на Слизерин, он был ошарашен этим известием, и даже на следующее утро у него в голове это улеглось не до конца.

Одиноко…

Он привык к тому, что утром в спальню мальчиков вбегает Гермиона и чуть ли не орёт:

— Рон, Гарри, вставайте!

Она не обращает внимания на то, что в башне не только Гарри и Рон. Она поднимает всех.

Гарри вдруг с улыбкой вспомнил, как один раз они все вместе пытались вытолкнуть её из спальни мальчиков, но она только произнесла пару «Остолбеней», и всё.

Сейчас же Гарри стал старостой. Со старостой-девочкой ещё не определились по каким-то неизвестным причинам, а может, это опять очередной особый приказ Дамблдора. Поэтому пока башня принадлежала только ему.

Поттер решил, что сегодня пойдет и навестит Гермиону, не смотря ни на что. Придавал уверенности и тот факт, что у него есть мантия-невидимка.

На часах уже было 7:30.

Хватит валяться.

* * *

Все та же Панси проводила её до слизеринского стола в Большом зале. По пути они успели наговорить кучу колкостей друг другу. Это было правильно, Гермиона не представляла себе дружбу с ней.

Ей пришлось сесть рядом с Блейзом и Асторией.

Неловко. Чуждо.

Весь завтрак она была напряжена настолько, что почти не могла есть и постоянно косилась на гриффиндорский стол, где ученики весело и беззаботно болтали. В Гриффиндоре всегда была своя атмосфера: никакого напряжения, только уют и тепло. Там не было таких слов, как «магглорожденная» и «чистокровная». Все были одним целым.

— Грейнджер, да? — спросила Астория.

Гермиона решила, что лучше промолчать. Несколько секунд висела тишина.

— Рада видеть тебя на нашем факультете.

Что ответить? Она магглорожденная, а по их мнению — грязнокровка. И тут в первый же день с ней заговаривает одна из самых аристократичных учениц на факультете. Либо начать говорить колкости, либо же ответить вполне в дружелюбном тоне.

— Спасибо, взаимно.

Про себя усмехнувшись, она подумала, что никогда не будет рада быть на этом факультете.

— Что ж, — Астория аккуратно сделала глоток кофе. — Я надеюсь, мы познакомимся позже поближе, — и добавила, усмехнувшись: — Ты же не хочешь заводить себе врага в моём лице?

Гермиона почувствовала себя униженной. Дать отпор?

— Я буду рада познакомиться с тобой поближе, Астория, — притворно-вежливая улыбка. — Надеюсь, тебе не будет мешать мой статус магглорожденной?

— О, не волнуйся. Он совершенно не помешает. Предлагаю встретиться в гостиной завтра вечером.

— Конечно. Скоро начнется урок трансфигурации, я пойду. Увидимся.

Облегчение.

Как же хорошо было встать и уйти подальше из этой звеняще-напряжённой атмосферы.

Фальшивые эмоции. Фальшивые улыбки. Опасное хладнокровие.

Астория усмехнулась — говорить с грязнокровкой ей было противно. О задании, данном Драко, знала только она и Панси. Соответственно, для Грейнджер надо создать иллюзию дружелюбной обстановки, а потом её сломать.

Люди — артисты, жизнь — сплошной театр. Но переиграть может не каждый.

* * *

На трансфигурации в Гермиону полетела записка.

«Астрономическая башня, 19:30.

Г.П»

Улыбка.

Единственное хорошее событие за последние дни. Определённо, встреча с Гарри поднимет настроение.

Она поворачивается назад, их взгляды пересекаются. Утвердительный кивок. Улыбка. Искренняя улыбка.

— Как я уже сказала, заклятие исчезновения тем сложнее, чем сложнее строение животного, которое мы хотим подвергнуть исчезновению. Улитка, беспозвоночное, не является сложной задачей. Мышь — млекопитающее, и работать с ней гораздо труднее. Поэтому магическое действие такого рода нельзя осуществить, мечтая об ужине.

— Эване́ско! — сказала Макгонагалл. — Итак, теперь проговорите это заклинание без палочек.

По всему кабинету послышались голоса, которые слились в унисон, отдаваясь головной болью.

— Хватит! На ваших партах лежит перо. Направьте на него палочку и произносите «Эванеско».

Профессор проговорил это заклинание, и перо исчезло со стола.

— Теперь попробуйте вы.

Гермиона направила палочку на перо.

— Эванеско! — произнесла она, и перо исчезло.

— Гермиона Грейнджер, вы, как всегда, превзошли всех.

Она усмехнулась: ну как же, по-другому не бывает.

— Все свободны.

* * *

19:30, Астрономическая башня.

— Гарри!

Она бросилась к нему в объятия, и он тоже крепко обнял её в ответ. Комфортно. Приятно. Не хочется отпускать. Как же ей не хватало его крепких рук.

Счастье.

Он тепло улыбнулся.

— Гермиона, как я рад тебя видеть! Пойдем прогуляемся.

— А не боишься Филча?

— Нет конечно! Он идёт в обход с десяти вечера. Тем более и ты, и я старосты, — в ответ она лишь согласно кивнула.

Они спустились с башни и шли по влажной вечерней траве двора. Давно начало смеркаться, стало прохладно, дул сильный ветер, но никто этого не замечал. Гермиона шла и взахлёб рассказывала ему последние события, переживания, иногда срываясь на крик или же, наоборот, на шёпот, Гарри же внимательно её слушал, иногда вставляя сочувственные реплики.

— Гермиона. Все будет хорошо.

Опять это слово. Что будет хорошо? Что?! Она на Слизерине, делит башню с Малфоем и, в конце концов, её папы больше нет.

— Гермиона. Хочешь, сходим на кухню Хогвартса? Возьмём поесть и пойдем ко мне.

Она вновь кивнула.

* * *

Через несколько минут Гермиона уже лежала на кровати вместе с Гарри и плакала ему в плечо. Она могла позволить себе это, Гарри был ей близок. Он её поймет.

Поттер же молчал, слова тут были не нужны. Он лишь медленно гладил её по голове и изредка шептал ей нелепые, но такие сейчас важные слова утешения.

* * *

Шесть утра. Гермиона успокоилась, и сейчас они просто сидели и разговаривали об абсолютно пустых вещах.

С Гарри было легко. Он был ей близким человеком. Он понимал её. Он… Любил её?

Объятия. Такие знакомые. Любимые.

Она заснула. Интересно, что бы сказала Джинни, увидев эту картину? Наверное, как любая девушка, приревновала, но она была не «любой».

Через пару минут он тоже заснул…

* * *

— Гарри, вставай! Мы проспим! — она трясла его за плечи.

Он улыбнулся — как ему не хватало этого всё время.

— Встаю. Хватит уже трясти меня.

Они ворвались в зал, о чем-то болтая и смеясь. Драко посмотрел на них и испытал некое подобие облегчения. Ему было плевать.

— Грейнджер!

Она обернулась и подняла брови вверх: её позвал Малфой?..

— Да, Малфой?

— Садись сюда, — он показал на место рядом с ним.

— Драко, ты в своем уме?

— Грязнокровка, ты себе слишком много позволяешь. Тебе сам Малфой предлагает сесть рядом с ним, — в разговор втиснулся Крэбб.

О да, какая честь. Сам Малфой предложил сесть.

— Я не терплю возражений, Грейнджер.

Она выдохнула. Спокойно.

Села рядом с ним.

— Так бы сразу.

Ещё одна его выходка, и её настроение будет испорчено.

— Ты вчера не вернулась в башню старост. Где ты была?

— Какое тебе дело? Может, это мой выбор: где мне быть?

— О да, только если об этом узнает Снейп или же Макгонагалл, тебе не поздоровится.

— Нездоровится тут только тебе.

Она резко встала и ушла, а он задумчиво проводил её взглядом. Это было правильно: он говорит ей колкости, стараясь задеть за живое, она дуется. Но всё же придется менять отношение к ней.

Но как это сделать? Как к ней подступиться, не задев свой авторитет?

* * *

Вечер. Уже темно.

Хотя какой смысл: темно или нет, если ты находишься в подземелье?

Изумрудный цвет… Для обычного человека этот цвет прекрасен: красивый, изысканный и… живой. Для Гермионы же этот цвет был чужд и противен, он всегда напоминал и будет напоминать ей о Малфой-Мэноре, в котором она была всего один раз и уже успела возненавидеть это место.

Казалось бы, обычное здание, но у него будто была душа, такая же жалкая, как и у его хозяев — холодная, презрительная. Здание, в котором её пытали, писали её же кровью на её руке. Унижение. А рядом с ней стоял этот высокомерный идиот и презрительным взглядом смотрел на неё, пока она задыхалась от боли…

Гермиона невольно задалась вопросом, а каково быть Малфоем? Вечное хладнокровие, фальшь, запрет выражать свои искренние эмоции, авторитет в кругу чистокровных и рамки, правила, табу. Глупые рамки. Если переступишь их — тебя ждёт унижение.

— Чистая кровь, — произнесла пароль Гермиона и вошла внутрь.

— Грейнджер! — к ней подошла Астория и приобняла её с вежливой улыбкой.

— Астория! — ответила Гермиона с еле выдавленной улыбкой.

— Проходи!

Грейнджер уселась на одно из кресел около камина, который ничуть не грел, медленно провела рукой по бархатной поверхности. На ум неожиданно пришло понимание: она определенно скоро привыкнет к этой обстановке. В голове ясно возникла ужасная картина: ненависть в глазах друзей, так как она стала настоящей слизеринкой, их презрение, разочарование…

Она тряхнула головой. Нет, такого определенно не будет… ведь так?

Они просидели так до двенадцати ночи, болтая о чём-то пустом. Со стороны могло показаться, что это была обычная дружеская беседа, но обе они, глядя в глаза друг другу, отлично понимали, что весь этот разговор в целом — ничто. Это лишь притворная вежливость, простая формальность. Беседа без интереса и взаимных дружеских чувств.

Фальшь… как много в её жизни стало этого слова. Фальшь повсюду, фальшь везде. Оно так и крутилось на языке, назойливо засело в голове. Слизерин можно было охарактеризовать всего несколькими словами — хладнокровие, притворство, высокомерность и фальшь. Всё.

Гермиона взглянула на время и охнула. Уроки ещё не были сделаны, а уже двенадцать ночи!

— Астория, прости, мне пора. Спокойной ночи.

— И тебе.

Улыбка. Вежливая.

К удивлению, когда она вошла в гостиную старост, было тихо.

Малфой лег спать так рано?.. Обычно из его спальни доносились стоны либо же девчачий смех. Сейчас не было ни того, ни другого.

Задумавшись, она не заметила, как в комнате появился Малфой, но, увидев, всё же решила его проигнорировать. В комнате вдруг стало холодней из-за его присутствия.

— Инсендио! — она нарисовала палочкой в воздухе огонь, и камин зажёгся. Однако так и не стало теплее.

Черт, Грейнджер. Тебе обязательно создавать этот душащий уют? Малфой ненавидел это слово и всё, что с ним связано. Это не было свойственно ему. К тому же, он привык к подземельям — там было холодно. Подземелья характеризовало его душу.

Но как подступиться к ней? Между ними была ненависть. Тягучая ненависть, облепившая их обоих и засевшая непреодолимой преградой. Продолжительной и как будто нескончаемой.

— Грейнджер?

— Да, Малфой? — она кинула на него изучающий взгляд.

— Гораций просил передать тебе расписание, а так же расписание нашего… твоего и моего патрулирования, — он протянул ей несколько листков. Она, подумав, взяла их у него из рук, которые он спешно убрал от неё подальше, чтобы ненароком не соприкоснуться с ней.

— Мерлин, а я думала, ты не способен даже хранить у себя расписание хотя бы день.

— Помолчи.

— О, конечно же, мистер Малфой. Скажи так своему отцу, посмотрим, что он тебе ответит.

— На моём отце у тебя словарный запас кончается?

— Я поумнее тебя буду. А теперь сделаю тебе одолжение и уйду, мне ещё уроки делать.

Она собиралась уйти. Резкий порыв. Она прижата к стене.

— Ты правда думаешь, что отделаешься просто так, оскорбляя меня?

— Отпусти, — она недоуменно и вместе с тем испуганно посмотрела на него.

— А если нет?

Он злорадно ухмыльнулся.

— Малфой, ты забываешь, кто я такая.

— Да ну, как такое забыть. Ты — грязнокровка. Если захочу — ты будешь моей, если захочу — будешь страдать по мне. Запомни это.

— Твои угрозы звучат по-детски. Ещё раз повторяю: отпусти меня!

— Ребёнок тут только ты, Грейнджер. Если не понимаешь понятных слов.

— Ублюдо…

Порыв. Он прижал её к себе. Её стиснутые зубы. Глупый протест.

После короткой борьбы она в конце концов сдалась. Поцелуй... Властный и победный для Драко, унизительный для Гермионы.

В эти короткие мгновенья он ощутил свою полную власть, своё превосходство над ней. И, пока была возможность, упивался минутным триумфом, ведь так сладко осознавать, что ты сильнее своей жертвы, и что бы она не предприняла, ты победишь.

Он оторвался от Гермионы так же неожиданно и резко, как и поцеловал. Оба тяжело дышали, стараясь уложить в голове то, что только что произошло. Драко наклонился к её уху, его горячий вздох был настолько близко, что обжигал кожу, заставляя вздрагивать каждый нерв.

— Запомни, Малфои никогда не проигрывают, — он обволакивает её своим дыханием.

Она затравленно посмотрела на своими большими шоколадного цвета глазами. Наивная.

Драко ушёл, оставляя её наедине со своим жгучим стыдом и воспоминанием, которое она не сможет больше с себя стереть.

Завтра она впервые будет понимать, насколько она глупа. Завтра впервые она придёт с не сделанным домашним заданием.

Но это будет завтра... Завтра не подвластно человеку, его можно поменять. Поменять то, что будет, что предначертано судьбой. Но кто об этом думает? Все пускают все на самотёк. Так легче. Так проще.

Люди часто слишком глупы, даже маги.

День с самого утра не задался. Да и вообще, может ли утро быть добрым, если ты заснула только на рассвете, когда солнце уже давно встало и преобразило небо в красивый жёлтый оттенок?

Она не выспалась, домашнее задание не было сделано, сама же она была полностью разбита — всё это было так не похоже на обычную Гермиону Грейнджер. Вроде бы одно короткое событие, но повлекшее за собой целую цепочку несчастий.

Забыть, стереть… применить «Обливейт», уничтожить память в хлам?.. Но это уже не называется: жить своей жизнью.

Нет, так дальше дело не пойдёт. Надо встать, умыться и идти дальше. Гермиона дала себе слово, что больше никогда не позволит кому-либо так унижать её, а уж тем более самовлюблённому слизеринцу. Никогда! Она не даст слабину, никому не покажет свой страх.

Тут же осуществляя задуманное, она медленно встала, подошла к зеркалу, висевшему над изумрудным комодом, с помощью пары заклинаний привела себя в обыкновенный вид и покрасивее уложила свою копну волос, которая, конечно, к концу дня всё равно сильно распушится.

Уже выходя из своей комнаты, она молилась только, чтобы в гостиной не было его.

И, надо же, в этот раз её просьба была услышана: в помещении было практически пусто, и она без препятствий прошмыгнула к выходу.

Идя по Большому залу, она по привычке хотела сесть за гриффиндорский стол, но вовремя себя одернула. Между тем, Гермиона приметила, что место возле Гарри и Рона всё так же пустовало — никто не спешил его занять, и она не могла не улыбнуться этому открытию.

Подойдя к слизеринскому столу, Гермиона увидела незнакомую блондинку, сидевшую рядом с Асторией, которую раньше почему-то не замечала. У неё были странные пронзительные зелёные… нет, изумрудные глаза.

Увидев, что Гермиона неотрывно смотрит в её сторону, незнакомка повернулась, а затем обернулась и сама Астория.

— О, Грейнджер, садись, — она указала на место между ней и блондинкой. — Это Дафна, моя сестра.

— Привет, я тут недавно. Раньше я училась в Ильверморни, это в США, — Дафна говорила с явным акцентом, но Гермиону поразило совсем не это — её приветливая улыбка разительно отличалась от улыбки её сестры, она была… искренней?

— Дафна! — Астория дернула её за рукав мантии, тем самым говоря, что не стоит показывать свои настоящие эмоции.

Грейнджер после этого знакомства чувствовала себя неловко и, накладывая себе пару булочек, недовольно щурилась — аппетита за этим столом, похоже, совсем не бывает. Через силу она съела эту злосчастную сдобу, выпила тыквенный сок и принялась слушать разговоры, иногда включаясь в них. Дафна оказалась достаточно приятным человеком: видимо, ей ещё не были ведомы отрицательные эмоции, буквально бьющие от каждого члена этого факультета. Она была будто ещё наивным ребёнком, хотя по виду была младше всего лишь на год-два.

— Эй, Гермиона!

Что? Грейнджер так и опешила. Гермиона? Не Грейнджер, не грязнокровка, а Гермиона?..

— Может, сегодня встретимся в гостиной? — сказала Дафна, весело улыбаясь. Всё-таки её улыбка была очаровательной.

— У меня сегодня патрулирование до десяти ночи, а до этого времени надо ещё уроки сделать, — виновато ответила Грейнджер.

— Отлично, давай сделаем уроки вместе. Встретимся в библиотеке, — Дафна весело махнула ей рукой, ставя на этом разговоре точку.

* * *

На последнем уроке — зельеварении — Гермиона уже начала беспокоиться, не знают ли её друзья о произошедшем с Малфоем.

Гарри ни разу к ней не подошёл, а Рон даже не написал записку. Она оторвала от своей идеально чистой и целой тетради небольшой клочок бумаги и быстро написала своим аккуратным почерком записку:

«Гарри, как у тебя дела? Может, увидимся как-нибудь?

Г.Г.»

Она задумалась: их сокращённые подписи ГГ и ГП, идеально же звучит? А что если?.. Она тут же отогнала от себя посторонние мысли, и её щеки покрылись легким румянцем, который со стороны выглядел очень мило.

Драко смотрел на неё до тех пор, пока румянец полностью не сошел с её щек. О ком же она думала, что даже покраснела? Может, о мальчике-который-всех-достал-но-только-не-её?

К счастью или же к его великому сожалению, на уроки зельеварения их посадили вместе. Через пару минут они должны были дописать конспект и приступить к приготовлению зелья. Ни зелье, ни конспект он не собирался писать и делать: конспект спишет у Забини, а зелье сделает за него бывшая гриффиндорская заучка.

Да и вообще, почему даже в мелких деталях проскальзывает она?.. Грязнокровка недостойна даже быть в его мыслях. И на этом он попытался выкинуть её из головы, однако…

Через пару минут прямо в голову Гермионе прилетела записка. Она повернулась и притворно серьёзно посмотрела на Гарри.

«Привет, Герми. Завтра суббота — сходим нашей известной троицей в Хогсмид.

От ГП ГГ»

Гермиона снова покраснела — эта подпись в записке… ей всегда чудилось, будто Гарри может угадывать её мысли, и каждый раз это её смущало.

Она утвердительно кивнула парню, и он одарил её своей тёплой улыбкой.

 

— Разумеется, на самом деле Амортенция не создает любовь. Любовь невозможно ни сфабриковать, ни сымитировать. Этот напиток просто вызывает сильное увлечение, вплоть до одержимости. Вероятно, это самое могущественное и опасное зелье из всех, что находятся сейчас в этой комнате, — сказал Слизнорт. — У качественно сваренного зелья будет перламутровый блеск, и от него будет подниматься спиральный пар. Об остальных свойствах нам расскажет один из учеников в конце урока. Я надеюсь… — он обвел взглядом весь класс. — …Вы все читали конспект. Приступайте!

Пять минут.

Она готовит зелье, Малфой сидит, подперев голову рукой, и ни черта не делает.

Шесть минут.

— Малфой! — она дёрнула его за рукав.

Он окинул её презрительным взглядом, затем перевел взгляд на свою мантию. Чёрт, после занятий он определенно сожжёт эту тряпку, ведь её касалась она.

— Я не буду делать сама работу, которую должны делать мы… я и ты.

Закатив глаза, он все же решил приступить к работе.

Пятнадцать минут.

Между ними явно ощущалось напряжение. Работая, они старались даже не задевать друг друга.

Покончив с Амортенцией, Гермиона глубоко вдохнула чудесный запах, исходивший от зелья, и с удивлением поняла: он пах именно Гарри — мятой и шоколадом. Она ещё больше залилась краской.

Драко смотрел, как Грейнджер потихоньку краснеет, и вновь в его голове промелькнул вопрос, что же за причина была на этот раз. Чей запах она почувствовала? Он, не церемонясь, отодвинул её от котла и вдохнул Амортенцию. Зачем? Чистое любопытство, несвойственное слизеринцу.

Амортенция пахла персиковым ароматом…

Поцелуй, он вдыхает кислород, которого еле хватает. Вместе с безвкусным воздухом чувствует едва уловимый запах персика, аромат духов, уже выветрившихся за день.

— Итак, мистер Забини, скажите, пожалуйста, остальные свойства Амортенции.

— Хорошо, профессор. Как вы уже сказали, Амортенция для всех пахнет по-разному, в зависимости от того, что вы любите. Это может быть как влечение, так и чувства. Также это может быть проявление чувств или же влечение, которое вы будете испытывать в будущем.

— Десять очков Слизерину! Садитесь, мистер Забини.

Влечение? Отлично. То, что нужно, чтобы заверить грязнокровку в его чувствах. Или же эти мысли просто оправдание для себя?.. Нет и нет.

* * *

День прошел, слава Мерлину, и сейчас она сидит в библиотеке, спокойно делая домашнее задание со своей новой… приятельницей? Подругой?

Дафна оказалась очень умным и приятным человеком с множеством интересов.

— Гермиона, нет же! Правильно «Ядовитая Тентакула»!

— Нет. Правильное название «Жгучая антенница», — она закатила глаза.

— Хорошо, но я точно могу сказать, что в чистом виде пить его сок — яд!

— Дафна, ты такая глупая! Не яд, были случаи, когда волшебники пили и не погибали.

Спор девушек о травологии продолжался около получаса. Но в конечном итоге им всё же удалось доделать домашнее задание, и они с чистой совестью пошли к гостиной.

Произнеся пароль, Гермиона и Дафна вошли в просторное помещение. Было практически пусто, и только две стройные девушки, Астория и Панси, сидели на диване у холодного камина и о чем-то оживлённо болтали.

Только завидев их, Гермиона захотела поскорее уйти.

— Что ж, Дафна, мне пора, — она улыбнулась новой знакомой на прощание.

— Всем доброго вечера! — произнесла Гермиона и развернулась, чтобы не проходить мимо двух «аристократок» Слизерина.

Сейчас она быстро зайдет за мантией и пойдет на патрулирование… правда, с Малфоем.

* * *

— Дафна, ты в своём уме? — шикнула на неё сестра.

— Астория! — та решила постоять за себя. — Что я сделала не так?

— Не говори, пожалуйста, что ты искренне сдружилась с этой низостью.

— А почему бы и нет? Вы же с ней пытаетесь сдружиться.

Астория и Панси переглянулись: включать младшую Гринграсс в курс всех событий, развернувшихся вокруг Гермионы, они не хотели.

— Вы что-то от меня скрываете? — та, однако, сразу поняла: здесь что-то неладное.

Панси тяжело вздохнула, но всё же поведала обо всем Дафне.

— Так значит, вы её используете? — та даже задохнулась от возмущения.

— Нет, скорее создаём ей иллюзию, — хитро произнесла старшая Гринграсс и, чуть замешкавшись, продолжила: — Только не говори, что ты привязалась к этой грязнокровке, — на последнем слове она сделала особый акцент, напоминая об их воспитании и должном восприятии магглорождённых.

— Знаешь, Астория, я не так привязана к почитанию «чистой крови», как ты. Гермиона — действительно хорошая девушка, и если ты считаешь, что кровь влияет на человека, то боюсь тебя разочаровать. Нет, не влияет! — и Дафна резко встала и ушла, громко хлопнув дверью, ведущей в спальню для девочек.

Панси вздохнула и посмотрела на Асторию, взглядом выражая сожаление о том, что они рассказали всё Дафне.

* * *

Малфой шёл, глубоко погрузившись в свои мысли.

Казалось, он ни на минуту не выпускал задание Тёмного Лорда из головы. Со своими-то обаянием и красотой он легко мог завоевать сердце любой девушки. Но Грейнджер не была «любой». Скорее всего из-за ненависти к ней, которую он обуславливал только тем, что она грязнокровка.

С ней хотелось играть до тех пор, пока она не сломается, пока он не увидит в её глазах покорности, признания, что он сильнее, а она недостойна даже его мыслей или переживаний.

А если закрыть глаза на её происхождение, то… почему же внутри клокочет такая ненависть? В чём её причина?

Ответ пока был только один — это было просто привычно и как будто… правильно?..

Казалось, это вошло в привычку — ненавидеть её, обмениваться с ней оскорблениями.

Между ними был будто вечный лёд, который никогда не растает, будто глухая стена, которая отделяла их, будто пропасть, и сделай они шаг вперёд навстречу друг другу — свалились бы в пустоту.

Единственное, что их объединяет — ненависть друг к другу. Ненависть, кристально чистая и будто нескончаемая, облепившая их обоих, словно липкая патока. Ненависть до скрежета в зубах, до головокружения, до пронзительного крика.

Драко мысленно поздравил себя с этим какой уже раз за день.

Однако, кроме мыслей об их взаимной неприязни и полной несхожести характеров, у него вошёл в привычку тот факт, что Грейнджер постоянно вертится в его голове. И пусть он думает о ней с ненавистью, всё же — он думает о ней.

* * *

Тупик. Гермиона обернулась, смотря себе под ноги, и тут же врезалась во что-то мягкое.

Малфой на автомате принял её в объятия, как он часто делал это с Панси, но тут же отпрянул, поняв, что это явно не Паркинсон.

Гермионе хватило и доли секунды, чтобы у неё в голове промелькнула странная мысль — Драко замёрз. Не то чтобы это её волновало, но всё же… она подняла глаза и мысленно усмехнулась: он был в одной футболке, неудивительно, что его руки, которыми он случайно прикоснулся к ней, были такими холодными. Хотя, может они всегда такие?

— Смотри, куда идёшь, Грейнджер, — прошипел он, встряхивая руками, будто пытался их очистить.

— Малфой, да ты ледяной, как труп!

Он замер: она только что поинтересовалась его самочувствием, или у него уже галлюцинации?

— Грейнджер, тебе случайно по голове не попала твоя же книга?

Она молча помотала головой и затем тихо произнесла «Фоверус». Драко тут же почувствовал, как нежное тепло разливается по его телу, так приятно и непривычно, хотя нужно ли оно ему? В его жизни не было места теплу и заботе.

— Я не просил помощи у тебя, Грейнджер.

В ответ она только грустно посмотрела на него и ушла. Устала. Устала от вечных разборок, оскорблений. Устала за все последние дни. Устала плакать. Устала нервничать. А Драко только смотрел ей вслед…

Вдруг у него возникло чертовски нелепое желание прижать её к себе, успокоить, отдать ей то тепло, которым она его только что одарила, чтобы взгляд её хотя бы чуть-чуть повеселел.

Но он только отвернулся, сжимая всю волю в кулак, чтобы не побежать за ней…

— Эй, Грейнджер! — он резко окликнул её, она обернулась. Одного взгляда на неё хватило, чтобы понять, насколько ей плохо, насколько сильно в душе её засела тоска и грусть. Он понимал её… понимал.

— Отвали, Малфой, — сухой и равнодушный ответ.

Уйти, Гермиона! Не рушить всё. Не делать то, о чем будешь жалеть.

И пусть она отчаянно нуждалась в поддержке — в Малфое она не будет искать её, ведь есть люди, которым она по-настоящему доверяет и которых любит.

Он не собирался так просто сдаться.

Драко догнал её.

Гермиона, не ожидавшая этого, испуганно попятилась назад и врезалась в стену, так не вовремя преградившую ей путь к отступлению. Он оперся руками о стену, тем самым полностью отрезав ей выход с обеих сторон, резко прижался к ней. Коснулся её губ, медленно начиная их сминать, она же неожиданно для себя ответила и аккуратно обвила руками его шею.

Гермиона, остановись! Неправильно. Близко. Слишком близко.

Пара секунд. Эту пару секунд она не забудет, будет жалеть о них горько и долго.

Она резко оттолкнула его от себя, он, не ожидав такого, отскочил.

— Ненавижу тебя! — крикнула Гермиона и, повернувшись на каблуках, скрылась за поворотом.

А он смотрел ей вслед и понимал, что ничего уже не будет, как прежде.

* * *

Гарри встал в ужасном расположении духа.

С Джинни они расстались: вчера она влепила ему горячую пощечину, решив, что он флиртует с Кэти, хотя на самом деле та сама к нему подошла, а он хотел только вежливо от неё отвязаться.

Он пожаловался своему лучшему другу, но, получив от него ответ, мол, девушки — ерунда, успокоился, поняв, что от того поддержки не добьешься.

Сегодня, однако же, они идут в Хогсмид вместе с Гермионой, и это было единственное, что его радовало.

Рон же пойдет не с ними, а с этой безмозглой Лавандой. Гарри до сих пор не мог понять, как его лучший друг мог запасть на эту… эту… просто очень глупую девушку. Он даже не мог подобрать слов, чтобы описать эту особу. Есть ведь претенденты и подостойнее на роль девушки Уизли.

А может, Рон просто захотел вызывать ревность у Гермионы? При мысли об этом что-то внутри недовольно ёкнуло. Гарри знал, что Гермиона раньше нравилась Рональду, но сейчас непонятно, актуальны ли эти чувства. И Гарри очень надеялся, что тому больше не нравится Гермиона.

Почему?

Он не хотел отдавать её Рону.

Все же, вдвоём пойти в Хогсмид с Гермионой было очень заманчиво, и какой-то частью своей души он был рад, что они идут без Рона, вдвоём... как будто на свидание.

Где-то в глубине души вдруг приятно потеплело.

Однако последнее время он слишком много валяется без дела, поэтому пора вставать и идти на завтрак.

* * *

Несмотря на конец вчерашнего дня, Гермиона была довольна своей жизнью, ведь сегодня она выспалась — в ее запасах обнаружилось зелье для сна без сновидений. Сладко потянувшись, она села на кровати и зажмурилась от лучей солнца, которые без спроса проникали в её комнату, освещая яркими полосками света стены и пол.

Так непривычно было иметь отдельную комнату в Хогвартсе. Обычно она привыкла рано поднимать соседей своими веселыми криками, а сейчас сама до сих пор нежилась в кровати.

За этот год изменилось многое. Но в худшую или лучшую сторону?..

Остаётся только гадать.

Башня, принадлежащая ей и Малфою, представляла собой некое подобие гостиной, с разными пристроенными помещениями. Тут были диван, камин и большая книжная полка, от которой слева находилась красивая белая лестница, ведущая на небольшую площадку наверху, и далее три двери. За одной была ванная, а ещё две комнаты являлись спальнями Драко и Гермионы. Двери находились на небольшом расстоянии друг от друга.

Грейнджер не скрывала: ей нравилось, где она живёт. На такую роскошь она не рассчитывала, ожидая гораздо меньшего.

Собравшись с силами и встав, она незаметно прошмыгнула в ванную, встала под горячие струи душа, чувствуя, как мышцы привыкают к воде, а затем расслабляются под бьющим потоком. Вот так вот стоять в душе и смотреть в пустоту, размышляя о жизни и событиях в ней, Гермиона могла долго-долго.

— Грейнджер, Великий Салазар! Ты что там, умерла? Мне как бы тоже нужна ванная.

Гермиона его не слышала из-за громкого душа.

— Грейнджер, я сейчас дверь Алохоморой открою! — заорал он, и Гермиона дёрнулась, наконец услышав его недовольные крики.

— Прости, Малфой, но тут занято.

— Ты сейчас вынудишь меня пойти на крайние меры, заучка.

Гермиона назло ему начала петь, якобы ничего не услышав.

Ну все, Грейнджер.

— Алохомора!

— Малфой, Мерлин! — она кое-как прикрылась полотенцем, но слишком поздно, ибо Драко успел скользнуть по её телу быстрым взглядом и, дорисовав очертания фигуры, спрятавшиеся под полотенцем, отметил, что для заучки она очень даже ничего.

Но он явно забыл, что она — одна из самых умных волшебниц.

— Мобиликорпус! — сказала она и, направив палочку на него, показала путь, по которому Малфой приземлился прямо на пол в гостиной, и тут же с помощью нового заклинания заперла за ним дверь.

Драко ещё приходил в себя, когда она вышла наконец из ванной, и, пройдя мимо него, сказала пару «ласковых» слов, после которых ему тоже захотелось крикнуть что-нибудь обидное, но ничего, как назло, на ум не приходило.

— Ты меня явно недооцениваешь, — сказала Гермиона и быстро прошла в свою комнату.

Бесит. Как можно быть такой? Кто вообще её может терпеть? Правильно, никто. А емунадо.

* * *

Гермиона выбирала, что надеть.

Остановив свой выбор на джинсах с завышенной талией, топике с перекрещенными бретелями и, естественно, кедах, она наконец успокоилась. Все равно, вряд ли кто-то из её друзей сможет оценить столь смелый для нее наряд, а если и спросят, что с ней стало, — она лишь пожмет плечами — скоро ей уже восемнадцать, люди меняются.

Надев на себя выбранную одежду, Гермиона посмотрела в зеркало: талия, худой живот и небольшая, но подтянутая грудь, она посмотрела на себя сзади и усмехнулась: все же маггловский спорт был очень даже хорош — маленькие, но округлые ягодицы совсем не портили образ, а делали её только красивее.

— Эрегенс капилли, — произнесла она, и волосы послушно распрямились, от чего стали ещё длиннее, струясь по спине красивыми волнами.

Оставшись более-менее довольной своим внешним видом, Гермиона вышла из своей комнаты. В гостиной по-хозяйски сидел Драко, откинувшись на диван и закинув руки на спинку.

Когда хлопнула дверь, Драко обернулся, на одно мгновенье замер и поспешил отвернуться.

Грейнджер явно была в хорошем расположении духа и, выходя из гостиной, чуть ли не прокричала:

— Хорошего дня, хорёк.

Малфой опешил.

* * *

Сейчас все стояли на внутреннем дворе Хогвартса, в нетерпении ожидая Макгонагалл, чтобы та проверила их имена в списке.

Только завидев Гермиону, Гарри замер в восхищении, а затем тихо прошептал «орхидеус», и в его руке расцвело тринадцать жёлтых, будто облитых солнечным светом, орихидей.

— Гермиона! — он шутливо поклонился ей и протянул букет.

— Гарри, спасибо! — она рассмеялась и обняла его, чмокнув в щеку, от чего Гарри ещё больше расцвел.

По дороге в Хогсмид Гермиона поспешила рассказать всё, что успело произойти за этот короткий период времени, упуская эпизод их поцелуя с Малфоем, который её другу знать было совсем необязательно.

— Гермиона, а что с Малфоем? Он тебя ещё не убил?

Она пожала плечами.

— Как видишь, ещё жива.

Несколько минут… а может, и часов подряд Гермиона пыталась вдолбить в голову Гарри, что нельзя относиться к учёбе так наплевательски, в ответ же Гарри просто подкалывал её, а она смешно дулась.

Они шли, болтая на разные темы, временами смеясь и… держась за руки.

Любой проходящий мимо маг сказал бы, что они пара, но в действительности они являлись близкими друзьями, хотя и смотрелись иначе.

Близкими друзьями, как это?

Друзьями, переступившими грань просто друзей, но не ступившими на территорию пары. И неизвестно, произойдет ли это когда-либо вообще.

* * *

Только они дошли до Хогсмида, Гермиона сразу же потащила Гарри в «Сладкое Королевство».

Магазин представлял собой двухэтажный дом с подвалом. Хозяева магазина, муж с женой, жили на втором этаже, а на первом находился большой прилавок и множество витрин со сладостями.

Огромные куски нуги, грильяж с дроблёным кокосовым орехом, толстые медовые ириски, штабели всевозможных плиток шоколада. Посреди магазина стояли громадный бочонок драже разных вкусов «Берти Боттс», бочонок сахарных свистулек, воздушное мороженое. Целый стеллаж «потешных угощений»: взрывающаяся жевательная резинка «Друбблс», мятные нитки для чистки зубов. И это всего лишь небольшая часть!

У Гарри этот магазин всегда вызывал ностальгию, особенно об их «золотом трио», которое в этом году будто уже не существовало.

Конечно, Рон и Гарри проводили много времени вместе, но Гермиона… с Гермионой встречался только Гарри, и то не так часто, как хотелось бы.

— Гарри, хватит витать в облаках! — её звонкий голос вывел Гарри из раздумий.

— Прости, задумался.

— Я, наверное, возьму воздушное мороженое, ты что-то будешь брать?

— Да, возьму плитку шоколада с кокосовым орехом, — ответил Поттер, улыбнувшись ей.

— Отлично, — она тут же потащила его к кассе.

Через несколько минут они сидели в пабе «Три метлы», продолжая свой разговор.

— Я схожу за сливочным пивом.

— Хорошо. И, Гарри, попроси добавить мне туда имбирь, пожалуйста, — она попыталась вручить ему два сикля, чтобы он расплатился за неё, но Гарри лишь покачал головой, шутливо сказав, что, как джентльмен, он заплатит за даму.

Вскоре Гарри уже спешил к их столику, неся в руках два ароматных напитка.

* * *

Драко как обычно пошёл в Хогсмид с Блейзом, и сейчас они сидели в «Трёх метлах», разговаривая на разные темы, в том числе и о задании, связанном с грязнокровкой.

— Драко, у тебя есть всё, чтобы по взмаху волшебной палочки очаровать её. В чем проблема?

Он усмехнулся.

— Как же ты не понимаешь, она — грязнокровка, и сначала я должен показать, что могу её сломить просто так, как бы по-детски это не звучало. Естественно, она ничего не заподозрит, но я тем временем буду медленно продвигаться к цели, — такую речь Малфой произнес спокойно, попивая сливочное пиво, словно разговор шёл о повседневных вещах — ломать девушек.

— Слушай, ты её реально недооцениваешь. Если ты не станешь воспринимать её всерьёз — никогда не выполнишь задание.

— Ты сейчас серьезно? Воспринимать грязнокровку как равную, я правильно тебя понял?

— Да что же ты так тупишь! Просто пойми, что несмотря на своё родство, она — одна из умнейших волшебниц, будь поаккуратнее. Тем более, если зайдешь с ней слишком далеко, скажем… — Блейз усмехнулся и сделал глоток пива. — …До постели. Смотри, чтобы она не увидела твою метку, иначе тебе не жить в Хогвартсе.

— Все уже знают, что я на темной стороне, — тем не менее, Малфой проговорил это шёпотом.

— Но у них нет повреждений, верно? А у Грейнджер они будут перед носом.

Рядом с Драко аккуратно села Панси, почти неощутимо поцеловав его в губы, а за ней следом сели Астория и Дафна.

Блейз закатил глаза, — рядом с Панси всегда терлась Астория, которая жутко его бесила.

— Насчёт Грейнджер: Дафна с ней смогла подружиться, и, кажется, по-настоящему, а вот меня она избегает, — Астория злобно взглянула на свою младшую сестру, затем раздраженно вздохнула. Все старались подружиться с ней, но грязнокровка отказалась от такой чести.

Драко взглянул в окно, и тут же лицо его смешно вытянулось: картина, которую он увидел, очень ему не понравилась: Грейнджер лежала головой на коленях у Гарри, и, судя по всему, дело скоро дойдет до поцелуя.

В секунду он отлепил от себя Панси и поднялся.

— Драко! — крикнул Блейз. — Ты что творишь?

Вмиг перед Малфоем оказалась Дафна.

— Даже не смей, — произнесла она, направляя палочку на него.

— Дафна, полегче.

— Не смей рушить её счастье, подлец, — произнесла Гринграсс, догадываясь, что он хотел сделать.

— Эй, она что, в курсе всего? — Драко окинул взглядом Асторию и Панси.

— Драко, нам пришлось.

— Чёрт, — произнес он. — Младшая Гринграсс, не смей рассказывать об этом грязнокровке, иначе будешь мертва. А теперь отойди.

Дафна была зла.

Да, она знала даже о тех событиях, о которых не догадывались ни Панси, ни Астория, ни Блейз. Мало того, что Малфой так над ней издевался до этого, так и сейчас он хочет разрушить такое хрупкое счастье Гермионы.

— Драко, назад, — младшая готова была швырнуть в него самым страшным заклинанием. — Перфектус…

— Дафна! — Забини перегородил ей путь, а затем примирительно положил ей руки на плечи и заглянул ей в глаза. — Успокойся, пожалуйста, — его мягкий голос заставил её опустить палочку.

— Драко, — он обернулся. — Сядь, пожалуйста, на место, — произнес Блейз, намекая, что не надо дальше продолжать конфликт.

— Ладно, — прошипел тот.

Все снова оказались на своих местах. Напряжение, поселившееся среди ребят, никак не давало наладить атмосферу...

* * *

Она сидела и непринужденно болтала.

Её внутренний мир сконцентрировался на нём. Его лицо было настолько смущающе близко, но почему-то это казалось правильным.

— Гарри… — она попыталась сказать ему о своих странных чувствах, но тот её перебил.

— Ни слова больше, — он улыбнулся ей той самой улыбкой, от которой внутри у нее все замирало.

Его движения были нежными и аккуратными, он будто боялся, что она его оттолкнет. Он трепетно коснулся манящих губ Гермионы.

Та испытывала кучу эмоций, будто внутри смешивались краски, которые рождали все новые и новые цвета. Она была жутко смущена, но очень рада и счастлива.

Однако все же что-то было не так, что-то внутри неё будто кричало «Остановись!». Но она не прислушивалась к здравому смыслу, смысл затмили чувства… или же влечение?

Откуда она могла знать, что Драко — парень с платиновыми волосами, в котором, казалось, отсутствовали эмоции, — сейчас сидел и сгорал внутри, отрицая очевидное.

Все, что произошло дальше, было будто подернуто туманом. Она помнила только, как через пару минут они отпрянули друг от друга со счастливыми улыбками на лицах. Она помнила, как через несколько мгновений к ним подошёл Рон, и ей тут же захотелось уйти, ибо в компании с Уизли ей было неловко. Она помнила, как зашла в паб, и тут же волна непонятного холода накрыла её: перед ней стоял Драко Малфой, причем в очень скверном настроении. Она помнит, как он бросил: «Поговорим в башне», отчего внутри все болезненно сжалось в тугой узел.

Сопротивление. Почему она должна ему подчиняться?

Помнит томительное и жуткое ожидание с догадками: что будет, когда она придёт в башню старост...

Злость бурлила в нем, растекаясь по венам, стуча по вискам. Разве ей не понятно, что она — это всего лишь его собственность, взятая для временного пользования?

На время…

Грязнокровка целовалась с золотым мальчиком.

Что ж, если ей до сих пор не понятно, что к чему — он ей разъяснит, но не в Хогсмиде, а позже. Лишние сплетни ему не нужны.

Миг — и он стоит перед ней, бросая «Поговорим в башне», наводя на неё липкий страх. Он это чувствует кожей, всеми нервами, в подсознании: внутри она встрепенулась, хотя и не подала виду.

* * *

Через пару минут после короткого «разговора» с Драко, Гермиона шла обратно из Хогсмида вместе с Гарри.

Как ни странно, неловкости или скованности между ними она не чувствовала. Наоборот, все вокруг все стало казаться в разы приятнее и красивее.

На улице уже стемнело, и повсюду зажглись сотни окон-огоньков, которые делали маленькую деревушку уютнее и будто волшебнее, создавая впечатление нереальности.

Она очень волновалась — Гарри признался, что уже этой ночью он должен будет отправиться с Дамблдором на поиск крестража. Теплый вечер портило только это назойливое беспокойство.

Вскоре они дошли до Хогвартса. Гермиона, все так же сжимая пакеты со сладостями, крепко обняла Гарри и нежно поцеловала его в щеку. Пожелав ему удачи, она быстро побежала в направлении башни старост, надеясь только, что Малфой не успел еще вернуться.

Она… боялась его? Нет, конечно, нет.

Просто она была уверена: случится то, что и каждый раз — после встреч с Малфоем её настроение падало ниже слизеринских подвалов.

На полпути к подземелью её кто-то цепко схватил за локоть, и, раздражённо обернувшись, она увидела Рона.

— Гермиона…

Она остановилась, повернулась к нему и, раздражаясь все больше, ответила:

— Рон?

— Я хотел с тобой поговорить.

— Я спешу, говори быстрее.

— Почему ты не уделяешь мне время? — выпалил на одном дыхании Уизли.

Гермиона еле удержалась, чтобы не закатить глаза.

Сейчас уж ей не миновать разговора, которого в данную минуту она хотела меньше всего. Она взглянула на него.

«Рон, милый Рон, мы полные противоположности, нам не суждено быть вместе. Слишком разные, непохожие...»

Грейнджер всегда чувствовала к нему любовь, но она была не более чем сестринской. И сейчас, прекрасно осознав это, ей стало его очень жаль. Он всегда стремился быть с ней, а она оказалась не готова к их отношениям, и вряд ли когда-нибудь будет готова. Ей не хотелось об этом говорить, не хотелось расстраивать Рона и видеть в его глазах боль и огорчение, от чего у неё тоже непременно сжалось бы сердце.

— Уизли, прости, но мне нужна Грейнджер. О своих любовных делах вы поговорите позже.

О, Мерлин! Не в таком виде она хотела увидеть спасение, точно не в таком.

— Малфой, что тебе от неё надо? Отвали.

— Какого хера ты так со мной говоришь, рыжий?

Драко небрежно коснулся холодными пальцами её локтя. «Пора», — будто хотел сказать он.

— Поговорим позже, Гермиона, — Рон в последний раз бросил на неё нежный и, одновременно, недовольный взгляд и ушёл.

Она вдохнула и выдохнула, чтобы хотя бы немного успокоиться, но это не помогло.

— Малфой, отвали, — повторила она слова Рона и встряхнула мантию, будто пытаясь убрать с неё дыхание Драко, его небрежные прикосновения и взгляды. Про себя она усмехнулась: как бы она не старалась, но эти невидимые следы его рук, теплые выдохи и запах древесного парфюма навсегда останутся на ее одежде. Незаметные для других.

С гордо поднятой головой она пошла в противоположную от подземелий сторону.

— Грязнокровка, это смешно. Ты все равно не избежишь разговора, — прошипел он ей вслед.

* * *

Гермиона поняла, что вечно в библиотеке она прятаться не может, и ей все же придется рано или поздно встретиться с Малфоем, как бы она не хотела обратного. Был поздний вечер, и мадам Пинс уже силком выгоняла ее из помещения, такого приятного и родного, пахнущего пергаментом и старыми книгами.

И снова по закономерности: войдя в гостиную она встретила Асторию и Панси, решила быстро прошмыгнуть мимо них и, быстро произнеся пароль, вошла в башню старост.

На диване совсем не по-аристократически сидел Малфой. Увидев вошедшую Гермиону, он ухмыльнулся.

— Грейндже-е-ер, — протянул он. — А уж думал, что ты настолько тупая, что не вернёшься до утра, дрожа от страха.

— Хорёк, ты с ума сошел? Я не боюсь тебя!

Он вдруг резко встал и стремительно подошел к ней, она же боязливо попятилась назад и… О чёрт! Там очень не вовремя оказалась стена. Опять она, словно загнанный зверь, стоит, смотря на него снизу вверх своими огромными испуганными глазами.

— Да, а что же тогда это? Как назвать твою реакцию?

И опять он слишком близко.

Слишком.

— Я тебя не боюсь, — она пыталась сохранять ровный и уверенный тон, но голос все же предательски дрожал.

— Ты боишься меня, грязнокровка. Я же вижу, как ты дрожишь, когда я приближаюсь. В такие моменты ты становишься совсем не похожа на гордую гриффиндорку, — последнее слово он будто выплюнул ей в лицо. — Ты становишься похожа на смирного и запуганного зверька. Ты трясешься каждый раз, когда чувствуешь моё дыхание и видишь, что я близко. Я могу делать с тобой все, что захочу, и ты будешь повиноваться. Потому что ты боишься меня, Грейнджер. Как же ты хочешь назвать эту реакцию, кроме как страхом? — спросил он, брезгливо коснувшись ее предплечья.

Гермионе было невероятно холодно, даже несмотря на то, что камин вовсю горел, а окна были плотно закрыты. Она смотрела в его глаза, такие ледяные и пронзительные, выворачивающие душу наизнанку, заставляющие сердце раз за разом замедлять такт, замёрзнуть и разбиться на тысячи осколков.

Он чувствовал свою власть. Именно так. Его превосходство, его триумф. Он чувствовал ненависть к грязнокровке, такую склизкую и нескончаемую.

— Не смей приближаться больше ни к этому рыжему идиоту, ни к золотому мальчику-который-выжил, Грейнджер.

Он убрал руки от стены. Гермиона только успела окинуть взглядом его тонкие запястья с длинными бледными пальцами. Развернуться и уйти — это должны были быть последующие действия, но её неожиданно вырвавшиеся слова заставили его замереть и обернуться.

— А что, если я буду к ним приближаться, Малфой? Буду с ними обниматься, а возможно и делать что-то куда серьезнее глупых объятий? Ты ничего мне не сделаешь. Я не твоя, и ты просто не имеешь права приказывать мне.

— О, Грейнджер, даже не думай.

— А если подумаю? — она с вызовом посмотрела на него.

Ох ужа эта гриффиндорская смелость. Ты позволяешь себе лишнего, грязнокровка!

Он снова приблизился почти вплотную, взял её за подбородок, сжав чуть ли не со всей рвущейся наружу силой, подняв её голову вверх, чтобы она смотрела прямо ему в глаза. В них сейчас плескалась ненависть и злость. Драко поморщился — трогать грязь было ужасно.

— Ох, Грейнджер. Ты глупа. Разве ты не понимаешь, что нельзя ослушиваться Драко Малфоя? Я тебе сказал. Не. Смей. Приближаться. К. Этим. Двум, — он отчеканивал каждое слово, разжевывая чуть ли не по буквам.

Он упивался. Упивался её страхом. Её ненавистью. Он словно хищник раз за разом загонял ее в клетку. Словно дементор, питался её эмоциями. Он чувствовал власть над ней. Это было его личной зависимостью, наркотиком, наслаждением — питаться её страхом.

Малфой отпустил её, надеясь, что на её теле останется хоть маленькая отметина его пальцев.

Она же рвано вздохнула и поспешила удалиться — он не должен видеть её слез. Не должен.

Она пыталась идти гордо, но ее походка в тот момент походила скорее на срывающийся бег. Грейнджер забежала к себе в комнату и обессиленно села на пол. Она слишком маленькая, слишком много проблем на её хрупкие плечи.

Гермиона, разве не обещала себе еще вчера, что не будешь даже чуть-чуть расстраиваться из-за него? Так почему ты сейчас плачешь? Надрываясь, то и дело всхлипывая и нервно вздыхая.

Она плакала не только из-за него. Все эмоции, накопившиеся за семь долгих курсов, которые она умело держала в себе, сейчас рвались наружу в виде нескончаемого потока слёз. Всё, что она пережила, — было её личное, её личное наказание и личная горечь.

Первый курс был просто восхитительно счастливым — интересные, хоть и опасные, приключения, победа над Волдемортом и, конечно же, создание «Золотого трио». Но дальше все пошло наперекосяк: смерти, смерти, возрождение Волдеморта, война и снова сплошные смерти.

Цепочка. Замкнутый круг, из которого нет выхода.

Война меняет людей безнадёжно, почти не давая времени на счастье. Постоянный страх, кошмары, неспокойный сон, чье-то беспрестанное давление и, под конец, Пожиратели. Повсюду были Пожиратели — безжалостные люди, но самое страшное было осознавать — они рядом. Вот тут, под боком. Почти все слизеринцы уже приняли метку и сейчас стояли на тёмной стороне.

Малфой опять портит ей все, весь день… да почти всю жизнь! Он ей управляет, словно бездушной марионеткой, их с ним сближает только одинокая ненависть… или же не только ненависть? Что, если дело не только в ненависти? Что, если есть ещё и другие чувства?..

Он уже не тот маленький мальчик, которому она когда-то дала пощёчину. Он уже не тот. Он взрослый, возможно, Пожиратель Смерти, который может убить, разрушить жизнь и сломать душу. Сломать её. Стойкую гриффиндорку, которую, казалось, невозможно ничем сломить. За что ей все это? В восемнадцать лет познать всю горечь существования…

Ответ один — судьба-злодейка и жизнь, чертова жизнь. Её не опишешь всякими эпитетами и даже самыми красочными метафорами, которые она так любила применять. Судьба будет тебя ломать, до конца и полностью. Она будет ломать до тех пор, пока твое сердце не разобьется.

* * *

Уже перевалило за двенадцать ночи, а Малфой все так же сидел в кресле и упивался своим триумфом. Но тут, тихо произнеся пароль и так нагло нарушая его уединение, в гостиную старост влетела Дафна.

— Малфой, где Грейнджер?

— У себя в комнате, — он зло ухмыльнулся.

Гринграсс тут же почуяла неладное.

— Малфой, — прошипела она.

— Что? Она сама напросилась. Гринграсс, это не твоё дело.

— Заткнись. Если ты, конечно, не хочешь, чтобы некоторые узнали про то, как ты насильно целовал Гермиону.

— Ты что-то знаешь, Дафна? — он посмотрел на неё взглядом, не предвещающим ничего хорошее.

— Поверь, я многое знаю, — она смело приближалась к нему. — Тебе, может, удастся сломать многих, влюбить в себя многих, но не её. Она не поддастся ни твоим чарам, ни твоей власти.

— Поверь, — Драко лениво вертел в руках первый попавшийся предмет — перо. — Я буду с ней делать все, что захочу. Заткнись и проваливай.

— О нет, в следующий раз тебе не поздоровится, идиот. Запомни. Я не буду играть по твоим правилам, а тем более подчиняться тебе, как половина идиотов и шавок этого факультета, — практически выплюнув слова, Дафна развернулась и ушла, не дав ему ответить. А внутри него вдруг снова начинала бурлить злость, закипая словно масло на сковороде.

Через несколько часов будет убит Дамблдор. Руками его, Малфоя. Хотя он и понимал, что план был составлен идеально, но все равно предательски нервничал, успокаивая себя только тем, что ему необходимо через это пройти. Через первое убийство. Да и в качестве первого убитого ему достался сам величайший директор ненавистного Хогвартса. Это была настоящая честь.

* * *

Дафна поднималась в комнату Грейнджер, очень волнуясь за подругу. Благо, дверь она не заперла. Увидев Гермиону в ужасном виде и коротко охнув, Дафна бросилась к ней.

— Гермиона! — она потрясла её за плечи.

Грейнджер подняла красные глаза, которые из-за слез вдруг приобрели странный яркий оттенок. Дафна вздрогнула, но села рядом с ней прямо на холодный пол и прижала ее к себе, пытаясь хотя бы немного согреть. Она то молчала, то горячо шептала о каких-то бесполезных вещах на ухо Гермионе, про себя поклявшись, что в следующий раз оторвёт Малфою все, что можно.

— Только не говори, что ты плачешь из-за этого ублюдка.

— Именно, — Гермиона усмехнулась. С Дафной она была искренней, да и что-то скрывать от неё было невозможно.

Остаток ночи младшая Гринграсс провела с Гермионой, выслушивая накопившиеся в ее душе переживания и проблемы и успокаивая ее.

* * *

Пэнси до сих пор не спалось. Дафна давно пожелала ей спокойной ночи и ушла спать. Только вот как ночь может быть спокойной, когда в голове тревожные мысли?

Недолго думая, она надела все, что попалось под руку, и отправилась освежиться на Астрономическую башню, откуда открывался потрясающий вид на ночное звёздное небо. Ей было абсолютно наплевать на то, что её увидит этот противный сквиб. Он все равно ничего не сможет сделать — Снейп её защитит.

Как слизеринка, входящая в число «особенных», она давно знала планы Волдеморта об убийстве Дамблдора этой ночью, но не спешила ему на помощь. Ей было все равно.

Почему-то в голове всё заново и заново прокручивался тот момент из Хогсмида, когда Драко закипал от ревности к грязнокровке. Паркинсон прекрасно знала про задание Малфоя, но ему нужно было лишь влюбить в себя Грейнджер, а не влюбляться самому и уж тем более не ревновать. Пэнси задумалась: Драко никогда не ревновал ее ни к кому…

Для всех её подруг Малфой был запретной темой, кроме одного исключения — об этом парне было можно говорить только тогда, когда Пэнси сама начинала разговор о нем.

Для всех Паркинсон была хладнокровной и попросту бездушной слизеринкой. Конечно, она и старалась быть такой на самом деле, но когда дело касалось слизеринского принца, все в корне менялось. Она не была просто «прилипчивой» девушкой или «очередной девкой на одну ночь», хотя, возможно, со стороны Малфоя она таковой и являлась, но к нему Панси испытывала влечение, а возможно, и любовь.

Но для него… Пэнси усмехнулась. Она была просто вещью — попользовался и выкинуть.

Так просто сейчас спрыгнуть с Астрономической башни и провалиться в бездну, где не нужно ни о чем думать и ни о чем жалеть. Сейчас, в эту самую секунду… Она несмело подогнула ноги и села на самый край, опасно свесив ноги вниз, от чего по крови ощутимо хлынул горячий адреналин. Однако чтобы все-таки не упасть, Пэнси до побеления костяшек вцепилась в бортик крыши. Так просто… отпустить руки и всё — тебя уже нет. Заставить всех жалеть, и главное увидеть, что он по ней скучает…

…Мерзкая грязнокровка.

Она буквально постоянно чувствовала к ней жгучую ненависть, и всякий раз, когда в разговоре мимоходом упоминали Грейнджер, кровь Пэнси начинала стучать в висках, а зубы сжимались до скрежета. Ей было неприятно произносить ее фамилию, ее имя, которое она никогда не скажет без особой необходимости. Для нее она навсегда останется просто грязнокровкой.

И как только грязнокровка исчезнет, Драко придётся целовать Пэнси, проявлять к ней нежность, а Грейнджер пусть, использованная и ненужная, останется для них обоих в прошлом. Она любила его, хотя, возможно, это было попросту влечение, но сильное и непреодолимое, мучившее ее уже около трех лет.

…Вот так просто — разжать руки и спрыгнуть. Но в глубине души она все же понимала, что не сделает это никогда, потому что слишком слабая. Такая простая смерть не под стать гордой слизеринке, да и сама она не хочет умереть такой трусливой смертью, как бы ей не было больно.

Определенно она была стервой и эгоисткой, а ещё очень любила мстить. Если что-то пойдет не так, она просто убьёт грязнокровку за Драко. Такие мысли чуть-чуть приободрили Пэнси.

Это был её личный идеал, увлечение которым ее убивало — медленно, заражая каждую клеточку тела.

Пэнси любила его и ненавидела одновременно — за то, что был прекрасен, и за то, что причинял ей боль.

Противный скрип ступенек, так нагло прервавший ее мысли, заставил ее разозлиться.

Обернувшись, девушка увидела Уизли, который, похоже, даже ее не заметил. В темноте его волосы ярко выделялись на фоне общей черноты и серости, а из-за падающего света луны его и без того голубые глаза становились цвета… неба? Да, именно так. Ясного дневного неба.

В каких-то своих раздумьях он сел рядом с ней и уставился в одну точку.

Она кашлянула, показывая, что он тут не один и в настоящий момент сидит рядом с ней. Он вздрогнул, видимо, все же выходя из раздумий.

— Паркинсон? Что ты тут делаешь? — на его лице отразилось удивление, как и в голосе.

— Не виновата, — дерзко ответила она, давая понять, что разговор окончен.

Он тихо ругнулся, что не ушло от чуткого слуха Пэнси.

— Тоже хуево? — спросил он, снова уставившись в одну точку.

— Отвали, рыжий, — сказала она. Он даже не ответил и ушел.

Через несколько минут Пэнси пожалела, что попросила его отвалить.

Паркинсон не отрицала — ей было больно. Невыносимо больно. До пронзительного крика, до разрыва голосовых связок, до ноющей боли в груди. Только… какой смысл кричать? В ответ будет лишь тишина.

* * *

Утром Северус уже был директором.

Ему не было больно или горько, он просто был полностью опустошен. Постукивания кончиком пера по столу было единственным звуком в просторном кабинете, но в ушах стоял непонятный шум, а в голове крутился ехидный голос, который повторял и повторял самые отвратительные слова на свете: «Ты убил Дамблдора».

Он знал все ужасные вещи, замышляемые Дамблдором по отношению к Поттеру, но все же когда-то Альбус спас ему жизнь, и от этой мысли становилось тошно…

Вдруг камин ярко полыхнул зелёным, и из него вышла Беллатриса, отряхивая своё чёрное платье от серого пороха.

— Северус, нам надо поговорить. Боюсь, у меня плохие новости про девчонку по имени Гермиона.

Увидев его вопросительный взгляд, она ответила, явно нервничая:

— Это не связано с заданием Темного Лорда. Все гораздо хуже, чем мы думали.