На рассвете (гет)

Драко постоянно хочется сказать, что приключения в его жизни закончились в Хогвартсе. На самом деле, они продолжаются, впутывая его в длинный и холодный водоворот бесконечных дел. Работа в отделе международного магического сотрудничества постоянно дарит ему седые волоски, из которых скоро можно будет составить крошечный букетик. И кому-нибудь преподнести.

На прошлой неделе у них перед носом пытались провезти котлы из фальшивого серебра, а сегодня у доставщиков не оказалось нужной лицензии.

И, совершенно вымотавшись, Драко устало шагает к лифтам, чтобы поскорее добраться до Пэнси и провести с ней остаток вечера. Пэнси — это тоже маленькое приключение, которое для него понемногу перерастает в привязанность. В очень крепкую привязанность.

Они не живут вместе — на это в новой жизни нет времени. Ей не нравится убирать за двоими, ему — разговоры по утрам и вечерам, бестолковые и пустые, заводимые для галочки. Но в поместье еще хуже, там — мать с вечно печальным лицом и не находящий себе места отец. От одного взгляда на них у него болят глаза — сильнее, чем от мелкого шрифта на договорах и лицензиях, а еще — вся левая сторона, особенно там, под ребрами, где должно находиться сердце.

Уж лучше разговоры, пусть даже два или три раза в неделю.

— И что ты ему сказал? — темные волосы Пэнси едва видны в предрассветных сумерках.

У нее даже прическа после школы новая, с виду — строгое каре, а на самом деле — масса непослушных прядей, которые выскальзывают из пальцев, когда он пытается сжать их сильнее. И вся она — словно новая. Для него. Это ее тело, мягкое, податливое, отзывающееся на его ласки, и ее глаза, требующие большего, губы, дерзко обхватывающие его возбужденный член, и ловкий язычок, скользящий по нему вверх и вниз, так, что от удовольствия можно забыть, как дышать. Все это кажется удивительно необычным, неиспытанным, но таким нужным в мире, где он оказался после Хогвартса. Особенно Драко нравится то, что Пэнси нельзя назвать скромницей, ее ни на что не надо уговаривать, он может просить все — и она с готовностью отдастся ему так, как он захочет. Так удобнее: угадывать, какие чувства прячутся за женскими взглядами и вздохами, Драко никогда не умел.

— Что я не занимаюсь проверкой качества метел, только наличием разрешения на их поставку, — Драко произносит это слегка высокомерным тоном и слабо улыбается своей бесцветной улыбкой, а потом становится серьезным. — Знаешь, а мне нравится смотреть на тебя на рассвете.

Пэнси довольно хмыкает и потягивается, и он отлично видит все изгибы ее обнаженного тела.

Ему по душе такое странное развитие той случайной встречи в Косом переулке, когда они оба покупали перья и чернила, листы пергамента и прочую ерунду во «Флориш и Блоттс» — и столкнулись за книжными полками. Чем не приключение — понимать, что ты можешь чувствовать что-то новое к человеку, которого считал совершенно чужим и назойливым?

— Ты так раздражала меня в школе, — зачем-то замечает Драко и, сев на краешек кровати, проводит ладонью по ее нежной щеке и, скользнув вниз, легонько сжимает грудь. — И так нравишься сейчас. Что изменилось?

Пэнси лукаво улыбается, приподнявшись, и обнимает его за шею тонкими руками. Ее острые соски касаются его обнаженной кожи, и от этого прикосновения по всему телу пробегает приятная дрожь. Член снова встает колом, словно требуя немедленно оказаться внутри нее, в горячей влажной темноте, и Драко едва сдерживает порыв перевернуть Пэнси на живот и с силой войти в нее сзади, чтобы они оба застонали от удовольствия. Сзади ей нравится. Чтобы не смотреть в лицо.

Может быть — он именно это и искал? Именно ее искал?

— Ты сам, Драко, — произносит она тихо и прикусывает мочку его уха. — Я осталась точно такой же.

— Независимой?

— Да, ты разве не заметил? — ее дыхание сбивается. — С того момента, когда ты швырнул мне в лицо те слова. После Святочного Бала. С тех пор я стала той Пэнси, с которой спишь. Пожалуй, я даже довольна, что заполучила тебя после войны.

Драко осторожно целует ее плечо, гладкое, пахнущее приторными духами. Похожий аромат есть и у матери, и иногда это сбивает его с толку. И почему женщинам нравится такая приторность? Чтобы заглушить запах реальности?

— Хочу спать, — Пэнси зевает, не прикрывая рта, и ее лицо на мгновение превращается в гримасу. — Сейчас усну сидя.

От нее пахнет сексом, спермой и свободой.

Драко лениво поднимается и, не зажигая свечей, пытается найти в тусклом свете, льющемся из окна, разбросанную на полу одежду. «Хочу спать» — это значит, ему пора уходить, если он не хочет остаться до утра. Утренние прощания неуклюжие, а на рассвете все выходит так естественно и немного романтично, словно с надеждой: завтра будет новый день, а за ним — новый вечер.

— Тебе рано вставать? — спрашивает он, прыгая на одной ноге и пытаясь попасть в боксеры.

— В восемь, — Пэнси падает спиной на постель и зарывается в одеяло.

Драко кивает и накидывает рубашку. Пальцы привычно находят пуговицы, и те даже послушно попадают в петли. Пэнси работает в больнице Святого Мунго и заодно присматривает за Гойлом. Она как-то обронила, что не может позволить себе его бросить, потому что, кроме нее, у него никого нет. А она — однокурсница. Пусть и бывшая.

Откуда в ней вдруг взялась эта жертвенность?

Пальцы замирают на последней пуговице.

— Я могу остаться, — говорит он тихо и тут же исправляет сам себя: — Я хочу остаться.

Он устал от приключений — и от прошлых, и от настоящих. Ему хочется хоть одно из них превратить в повседневную историю, каких вокруг сотни, в приятную рутину, когда тебя кто-то ждет — каждый вечер, все дни в году.

Ее голос, спокойный и безжизненный, доносится из сумерек:

— Я тебя не люблю.