Портрет неизвестного (гет)

Есть картины, которым не место в доме, Рей знала это твердо. Ей было достаточно один раз посмотреть на полотно, чтобы принять решение — подойдёт ли картина, и если да — то для кого, стоит ли ее покупать сразу или лучше отложить покупку. Чутье ее не подводило ни разу, то самое чутье, которое ценил Люк, которое, по его словам, было важнее даже отличного образования.

Рей ещё раз посмотрела на портрет. Сомнений не было — картина не годилась для дома, разве что для… нет, не годилась, и все-таки, вопреки и чутью и здравому смыслу, Рей не могла сказать решительное «нет» Фазме, которая стояла рядом и дико раздражала, нависая всеми своими двумя метрами роста.

— Я беру.

— Дорогуша, отличный выбор! — в голосе Фазмы искренности не было в помине. Рей криво улыбнулась.

— Выписывай чек, а то передумаю.

— Ты? Ты никогда не меняешь решений. Но я потороплюсь, только и исключительно чтобы показать, насколько ты ценный клиент.

— Змея, — прошептала Рей, когда наконец-то осталась в одиночестве. Она еще раз посмотрела на другие картины, а потом вернулась к той, которую собиралась купить. Портрет неизвестного молодого человека, по всей видимости, начало двадцатого века, не раньше, но вряд ли позже 1910 года…. Рей моргнула. Иногда с ней такое бывало и она ненавидела такие состояния, словно у нее было два комплекта воспоминаний, один — четкий и стройный, о довольно безрадостной жизни в захолустье Пенсильвании. Городишко Джакку больше походил на свалку, и унылые дни не становились ярче в компании приемного отца, который после смерти жены быстро превратился в сварливого и неряшливого старика. Были и другие воспоминания — фальшивые, но яркие, о той жизни, которая могла бы быть, если бы ее биологическая мать не решила отдать новорожденную Рей на усыновление. Рей часто думала — какими были ее родители? Ведь должна она была унаследовать от кого-то любовь к живописи и свое чутье, феноменальное чутье, по мнению Люка…

— Ты заставишь меня сомневаться в твоих способностях, — сказал Люк тем же вечером, рассматривая портрет.— Что, скажи на милость, заставило тебя купить… это? Демонический взгляд черных глаз незнакомца?

— Ты будешь смеяться, — проговорила Рей медленно, разливая по бокалам вино, — но, похоже, что да. Не знаю. Чутье?

— Гм… — Люк принял из ее рук бокал и подошел к портрету снова.

— Мне кажется… не знаю, как объяснить, Люк. Я понимаю, это не шедевр и это не продать, но я и не собираюсь продавать, я оставлю его себе.

— Тебе не кажется, что он не походит для того, чтобы держать его в доме? — у Люка тоже было чутье. Именно им он и руководствовался, когда взял Рей, только-только закончившую университет, на работу в свою галерею — в лучшую галерею Нью-Йорка.

— Да, не подходит. И все же. Я хочу разобраться. В этой картине что-то есть. Когда я пойму, что, поверь, я сообщу тебе первому и тут же избавлюсь от него, — и Рей отвернулась от портрета, словно тот мог услышать, понять, что она говорит.

— Хорошо, — сказал Люк, но его нахмуренные брови и поджатые губы намекали, что ничего хорошего в этом он не видит.

— Давай лучше о другом? Пробежимся по планам? — примирительно предложила Рей.

Планов всегда было много, Люк был успешным галеристом, имел широкую клиентуру, патронировал несколько фондов, брал под крыло художников, на работы которых никто и смотреть не хотел и которые, о чудо, через несколько лет покровительства Люка становились мегапопулярными. Говорят, у него была своя школа, что-то вроде коммуны, но случился какой-то неприятный инцидент и школу закрыли. И все же сейчас, несмотря на трудности и невероятную конкуренцию, Люк был на пике своей карьеры. Рей знала, что за всем этим стоит гигантская работа, она и сама привыкла работать не меньше него, но еще за этим стояло чутье, то самое чутье, которое было не измерить и не объяснить.

— Это сродни таланту музыканта, — говорил Люк, когда они сидели как-то на балконе его пентхауза, — это или есть, или нет. И не забивай себе голову, откуда это у тебя. Да, иногда это передается по наследству, но только иногда. Не все так просто, иначе было бы не счесть династий прекрасных танцоров или режиссеров, но это далеко не так. Это просто талант, и все.

Сам Люк (он как-то проговорился Рей) с радостью поменял бы этот талант — находить правильные картины и перспективных художников — на то, чтобы быть таким художником самому. Рей думала, что он мог бы стать одним из самых значимых мастеров, и не понимала, почему он отказался от прекрасной карьеры, забросил холсты и краски.

— Художник… живопись — это не только техника, — объяснял он ей, — это всегда идея, всегда посыл, вызов. Это сочетание традиции и ее противоположности. Можно сказать, что гениальный художник в состоянии из того, что было до него, вытащить что-то новое. Это-то нас и завораживает, это мы и называем гениальным. У меня было несколько удачных работ, но это было так мелко!

— Неправда, — возражала Рей, — я видела ваши работы. Это невероятно.

— Это просто удача. Поверь мне, уж я-то знаю.

Рей обожала Люка, в том числе за то, что он был настолько бескомпромиссно безжалостен к себе и так милосерден к другим. Он стал для нее больше чем начальником, он стал ее наставником, он давал ей то, что она так хотела бы получить от отца, но никогда не получала. Их, само собой, подозревали в любовной связи, но оба только смеялись над этим. Интрижка — это было бы мелко.

* * *

Рей повесила портрет в гостиной.

— Я, похоже, схожу с ума, — она налила в бокал вино, поставила его рядом с красиво сервированной тарелкой на небольшой стол, — но мне осточертело быть тут одной! С моим графиком, видишь ли, личная жизнь как-то не устраивается. Хотя у кого она в Нью-Йорке сейчас устраивается? Наверное, только у геев, хотя — нет… Все заняты, всем катастрофически не хватает времени, работать приходится так много, что… Впрочем, — она вздохнула, — это неважно. Важно, что я дошла до того, что разговариваю с портретом. Так что выпью за свое душевное здоровье, с ним явно что-то не то, — она криво усмехнулась и отпила из бокала.

Все это было бы смешно, если бы ни одно «но». Ее тянуло к портрету, ей нравилось рассматривать картину, изучать чуть ли не под лупой детали. Она стала замечать, что иногда останавливается напротив и смотрит, смотрит, смотрит в темные глаза изображенного на холсте юноши. Кем он был? И был ли? Или художник выдумал его? Байронический герой: темные глаза, темные волосы, бледное лицо, усыпанное родинками, полные губы… Он стоял, опираясь на трость, но в его позе не было расслабленности, он был собран и готов. К чему? Рей могла поклясться, что под черным сюртуком скрываются бугры мышц, совсем не аристократично, совсем. А может, это военный? На военного он тоже мало походил, хотя… Как знать, возможно — офицер, прибывший в родительский дом на побывку?

Рей очнулась от звонка телефона.

— Ну вот, опять, — она бросила салфетку рядом с тарелкой: еда была не тронута, а между тем прошло три четверти часа с того момента, как она отпила из бокала: выходит, она так и сидела, раскрыв рот, и пялилась на портрет. Уму непостижимо!

Телефон не унимался: звонивший был настойчив, и Рей предполагала, кто это может быть.

— По? — Рей страдальчески закатила глаза. По был милым, даже красивым, обаятельным и с хорошим чувством юмора. Он нравился, пожалуй, всем — и мужчинам, и женщинам. В нем была бесшабашность Индианы Джонс и стильность Джеймса Бонда. Рози сто раз говорила Рей, что надо быть полной идиоткой, чтобы динамить такого парня, но Рей считала, что у По и так хватает приключений, а ей они ни к чему, да и за годы совместной учебы в университете Нью-Йорка у нее выработался устойчивый иммунитет на обаяние По.

— Рей, детка, я знаю, что ты сидишь в одиночестве. Наверняка зарылась в поиск Гугла по пояс и ищешь что-то очень важное о событиях столетней давности, но, Рей, я сейчас на чумовом концерте одного парня. Он еще не очень-то известен, но верь мне — через год к нему на концерт будет не пробиться. Я в баре, на углу Тридцать Второй стрит и Восьмой авеню. Приезжай, я угощаю.

— Ставлю двадцатку, что ты уже выпил, очередная подружка тебя бортанула и тебе не хочется быть одному, и вот теперь ты обзваниваешь всех своих знакомых по очереди, надеясь, что одна из длинной череды да приедет?

— Вот сейчас было очень обидно, — ответил По, но голос у него был веселый и Рей невольно улыбнулась в ответ.

— Если хочешь, приезжай сам, накормлю тебя лососем с брокколи. Но сама не поеду никуда, мне завтра в семь надо быть на Пен Стейшен, так что...

— Меня не надо просить дважды, — голос По источал мед, — особенно тебе. Я уже лечу.

И он прибыл быстрее, чем Рей ожидала.

— Нью-Йорк засыпает, становится скучным. И я не только о сегодняшнем вечере, — он взял предложенный Рей бокал. — Что поделываешь?

— Ничего нового и интересного. Прихожу в себя после общения с клиентом, который хочет, но сам не знает чего. Обожаю таких.

— Но у тебя же чутье, — По попытался приобнять Рей за талию.

— Не забывай, я хожу на джиу-джитсу. Переломаю руки, — Рей улыбнулась, По сделал вид, что обиделся.

— Неужели тебе, Рей, не хочется семью, мужика, деток там всяких?

— Всяких… Хочется, очень. Просто когда тебе бросают в момент рождения, а потом… Семья — это серьезно. Мне не хочется пробовать. И уж ты точно не годишься на роль отца семейства.

— Ну да, ну да, раз и навсегда, пока смерть не разлучит и все такое… — По подошел к портрету, внимательно разглядывая его. Потом перевел взгляд на Рей. — Не знаю, детка, что тебя сподвигло купить это, но мне дико хочется перевесить его лицом к стене. Что это за тип?

— Портрет неизвестного, художник тоже неизвестен. Думаю, начало прошлого века, судя по манере письма.

— Лучше налей мне еще, у меня от него мороз по коже. Есть у тебя в квартире место, где он нас не увидит, черт, я хотел сказать, где мне его будет не видно?

— Само собой, спальня, например, — холодно ответила Рей, догадываясь, куда клонит По, — но я тебя туда не пущу. Детка.

— Да ладно, я согласен и на кухню, — По встал так, чтобы по возможности не видеть портрет, — мы с Роуз и Финном собираемся на концерт Кенни Джи. Пойдем с нами. Не будь занудой! Картины, заказчики и работа — это далеко не все. Так нельзя. Знаешь ли, время, оно идет только в одну сторону, обратно не отмотаешь.

— Да что ты говоришь!?

— Сто процентов! Так что соглашайся, или ты хочешь спросить разрешение у портрета? — спросил По нарочито серьезно, поймав ее взгляд, брошенный на портрет.

— Не сходи с ума. Я пойду с радостью. Пришли мне письмо с датой, поставлю в план.

По закатил глаза.

— Ты бы себя слышала. Детка, такими скоростями ты скоро перестанешь быть деткой!

— Ох, поскорей бы. Буду избавлена от твоих глупостей.

— О нет, я буду любить тебя вечно! — По быстро привлек Рей к себе и попытался поцеловать. Порыв ветра саданул дверь балкона, По вздрогнул, задел бокал, который упал и разбился. По отскочил от Рей.

— Прости! Черт возьми! Ну у тебя и сквозняки, — он нервно провел рукой по волосам и заозирался, — так и поседеть недолго. Ладно, я, пожалуй, пойду. Е-мейл пришлю, не забудь поставить своих старых друзей в план, окей? — он пытался шутить, но было видно, что ему не по себе.

Рей чувствовала себя виноватой без причины.

— Я с радостью пойду на концерт. Подожди, сейчас приберусь.

По только кивнул, бросив полный подозрений взгляд на портрет.

— Что тебе сказал Люк?

Рей споро вытерла пол и унесла разбитый бокал. Они с По расположились на кухне, рядом с барной стойкой. Щадя чувства По, Рей прикрыла дверь в гостиную.

— Что я зря купила его и что такие картины дома не держат.

— Чутье?

— Ага.

— А твое чутье что сказало?

Рей промолчала, говорить, что желание приобрести портрет оказалось сильнее и доводов рассудка, и интуиции, не хотелось.

— Я так и думал, повесь его в офисе лучше, что ли, — сказал По отчего-то шепотом.

— Я подумаю, — в тон ему ответила Рей.

* * *

— Ну, показывай скорее! — у Роуз горели глаза от нетерпения.

— Что показать?

После концерта, который был весьма неплох, было решено немного посидеть всем вместе, как-то все так сложилось, что они отправились к Рей, и сейчас ей казалось, что произошло это неспроста.

— Как что показывать? Портрет! По рассказал, это что-то невероятное, да? Он должен был висеть в гостиной, но это точно не портрет, или портрет? — Роуз с любопытством рассматривала картину, которую Рей повесила взамен портрета: переливы лиловых и синих пятен были отличным акцентом в строгой гостиной.

— Я перевесила. Надоело выслушивать от каждого, кто приходит, вопрос — а хорошо ли я подумала и в своем ли я уме была, покупая портрет. Не сказать, что у меня было многолюдно, но все же меня это немного утомило.

— И ты мне не покажешь? — глаза Роуз наполнились слезами.

— Покажу, — Рей улыбнулась, в который раз поражаясь, как Роуз сочетала в себе любовь к мелодрамам в любом их проявлении и невероятный аналитический ум: она работала а каком-то жутко секретном месте и вроде как имела отношение к разработке систем безопасности.

Они прошли в спальню, Роуз ахнула, демонстрируя восторг.

— О, ну теперь-то все понятно — и почему По рассказывал всякую чушь, и почему ты повесила его в спальне.

— Почему? — Рей встала рядом с портретом, опираясь на консоль.

— Во-первых, он, — Роуз кивнула на портрет, — просто красавчик. Я бы тоже хотела видеть что-то подобное, засыпая.

— У вас не ладится с Финном?

— Ой, Рей, все у нас ладится! Но он — он просто Финн, никакой загадки, он разбрасывает носки и поет идиотские песни в душе, не закрывает дверцы шкафов, чем бесит меня невероятно. А такой мужик… — Роуз вздохнула. — Чистый восторг и никакого дурацкого быта.

— Ну, есть же что-то хорошее в живом мужчине рядом, правда?

— Спрашиваешь! Конечно, его приятно потискать, а уж когда он меня обнимает, — Роуз зажмурилась, — ну, ты понимаешь… Но мы не обо мне. Кстати, — Роуз сделала пару шагов назад, прищурилась, покрутила головой, — ты очень хорошо смотришься с этим парнем рядом.

— Ага, пора начинать таскать портрет с собой. Нью-Йорк полон сумасшедшими, так что я даже не особо буду выделяться, — усмехнулась Рей.

— Прости, милая, — Роуз присела на кресло, — но ты сама запретила тебя знакомить и сама выбрала такой образ жизни… Но ты же молодая и… Как ты обходишься без мужика совсем?

— Привыкла. У меня, сама знаешь, много дел и так… спокойнее. Тем более, — Рей снова встала рядом с портретом и сказала с сарказмом, — у меня теперь есть парень. Почти.

Роуз снова посмотрела на портрет и вдруг побледнела, моргнула, посмотрела снова:

— Черт, мне надо меньше пить. И больше спать. Мне показалось, что он на меня посмотрел.

— Это оптическая иллюзия, всегда кажется, что портрет следит за тобой взглядом, когда ты движешься. И не только этот, поверь.

— Да я знаю, но это было… Черт. Пойдем что ли. — И Роуз, не дожидаясь Рей, быстро вышла из комнаты.

— Ну, как тебе портрет? — По по-хозяйски развалился в любимом кресле Рей.

— Ты прав, По, он странный. Что-то жутковатое в нем есть, хотя и привлекательное тоже.

— Привлекательное? — Финн попытался изобразить ревность, но выходило у него так себе.

— Слушайте, а может, это тот самый портрет Дориана Грей, а? — Роуз только села и снова вскочила.

— Нет, — Рей усмехнулась, — во-первых, книга вышла, если я правильно помню, где-то в 1890 году, а этот портрет написан позже, совершенно точно, о чем нам говорит…

— Все-все-все, — По молитвенно сложил руки, — только не лекция о прорисовке фона картины и возможности установить год написания по деталям, умоляю!

— Именно, все детали указывают на то, что картина написана не ранее 1900 года. И во-вторых, как мы помним — портрет погиб.

— Ну хорошо, не Дориана Грея, но написанный схожим образом, — не сдавалась Роуз.

Финн между тем заглянул в спальню, осмотрел портрет, пожал плечами, явно не вдохновившись, и вернулся к друзьям.

— Не знаю, картинка как картинка, — сказал он.

— Вот что значит здравый смысл и ясный рассудок бывшего военного, — ядовито заметила Роуз.

— Вот не надо вспоминать ошибки молодости, — поморщился Финн, который когда-то в пылу приступа патриотизма записался в ВВС, но быстро разочаровался в выборе и готов был бежать оттуда со всей возможной скоростью.

— Между прочим, — добавил он, — мое детство проходило в тех места прекрасного штата Луизиана, где колдуны — обычное дело. Знаете, что мне рассказывала бабка? Тогда я думал, что это сказки, хотя это не мешало мне верить в них настолько, что я боялся ночью выйти во двор, когда приспичивало. Так вот, до сих пор местные уверены, что хороший колдун может запечатать душу в любом предмете — даже в крохотной статуэтке или в картине, или еще в чем-то подобном. Это древнее проклятье — запертый все видит и понимает, даже слышит, но только сделать ничего не может. Бабушка говорила, что хуже такой судьбы ничего нет.

— Вот спасибо за такие рассказы на ночь! — Рей дала Фину шутливый щелбан, — мало того, что все и так шарахаются от портрета, так теперь я все время буду думать, что он все видит… — Рей замолчала.

— А, ты ходила перед ним голая! — радостно завопила Роуз.

— Все это… Да ну вас! — Рей густо покраснела, вспоминая свои сборы утром, когда она и правда носилась по дому в чем мать родила, и свои откровенные разговоры с портретом… — Нет, действительно — это ерунда. И давайте уже сменим тему, ну же!

* * *

Когда все отправились восвояси, Рей с ног валилась от усталости. Она очень любила друзей, но общение ее всегда утомляло и требовался еще одни выходной, чтобы отдохнуть по-настоящему.

— Ты действительно на меня глазеешь? — Рей села на кровать и, сняв с ног туфли, держала их в руке. — И мне теперь надо теперь вести себя так, будто у меня тут живет чужой мужик? Или тебя перетащить в кладовку или продать? Хотя — ты умеешь настроить против себя, кто же тебя купит? — Рей тяжело вздохнула. Разговаривать с портретом было странно, но прятаться от него как от живого — было уже за пределами здравого смысла, и все же она не могла заставить себя снять платье и просто лечь.

— Я не приняла душ, — пробормотала Рей и ушла в ванную, уговаривая себя, что к портрету ее решение не имеет никакого отношения.

Из душа Рей пришла в ночной рубашке, конечно, короткой, но все-таки на грани приличия, и тут же скользнула под одеяло.

— Хороших тебе снов, как бы тебя ни звали… — она закрыла глаза и почти сразу уснула.

Ей казалось, что не прошло и минуты, когда она проснулась — с колотящимся сердцем. Она села на постели, в комнате было темно. Слишком темно для комнаты, в которой не опущены шторы, а рядом с окном мигает реклама.

— Кто здесь? — Рей нашарила выключатель, нажала, но после щелчка ничего не изменилось — свет не зажегся. Рей всегда считала себя смелой, но сейчас была не в силах пошевелиться, не в силах посмотреть в сторону картины. И еще ей казалось, что рядом кто-то дышит.

— Кто здесь? — повторила Рей и сама вздрогнула от звука своего голоса. Матрас прогнулся — кто-то сел рядом. Рей не выдержала и закричала.

Она открыла глаза — в комнате было темно, но, слава Богу, не так, как во сне. Рекламный щит мигал, освещая комнату неярким голубым светом. Незнакомец с портрета смотрел все так же насторожено.

— Черт возьми, — Рей села на кровати, — вот так и концы отдать можно. Ужас, — она посмотрела на портрет, — и ты не защитишь, только и можешь, что смотреть и пугать обычных людей.

Рей встала и ушла на кухню, напилась воды, вернулась в комнату, но поняла, что уснуть не сможет, включила ночник и взяла книгу. Только к утру, когда небо стало светлеть, она смогла задремать.

— Что происходит, Рей? — Люк поставил перед ней чашку с кофе. — Ты спишь на ходу. Соберись, через неделю аукцион, а у нас еще почти ничего не готово. Что с каталогами?

— Я все сделаю, Люк, — Рей вздохнула. — Не удалось сегодня уснуть.

— Я слышал, — сказал Люк между прочим, взяв с ее стола пачку документов, — ты повесила тот самый портрет в спальню?

— О Господи! — Рей рассердилась. — Дался вам этот портрет!

— Нам? — Люк посмотрел на нее серьезно. — А не тебе? Зачем ты его купила, ты мне так и не сказала. Я так понимаю, что и перемещение его в спальню…

— Да просто каждый, каждый, кто приходил ко мне, считал своим долгом обсудить этот чертов портрет! А у меня, сам знаешь, места в квартире не то чтобы очень много.

— Не злись, — Люк примирительно потрепал ее по плечу. — Но после того как у тебя появился портрет, ты… — он прищелкнул пальцами, словно не мог подобрать правильные слова. — И вот спишь плохо.

— Это просто усталость. Пройдет. Не было бы портрета, ты бы сказал, что надо соблюдать режим дня, что я зря забросила тренировки, что если бы я бегала…

— Ты права, — Люк рассмеялся. — Хорошо, я больше не буду тебя доставать, но, Рей, помни — я рассчитываю на тебя.

— Я не подведу тебя, — уверила его Рей.

Но что бы она ни говорила, с приближением вечера, когда надо было идти домой, Рей почувствовала, как нарастает тревога. Что-то было не так — может с ней, а может… нет, точно — что-то не так было с ней — верить в чудеса Рей перестала в лет в десять. Рей вздохнула, перелистала записную книжку в телефоне и набрала номер своего психоаналитика, с которым последний раз общалась пару лет назад.

— Мистер Дойл будет через неделю, записать вас? — пророкотал секретарь. Рей каждый раз удивлялась, почему у обыкновенного психоаналитика такой секретарь, больше похожий на телохранителя. С другой стороны, наверное, к психологам ходят не только молодые барышни, уставшие от работы?

— Да, запишите, — с облегчением согласилась Рей, в глубине души довольная, что встреча с Дойлом откладывалась.

По дороге от работы до дома Рей сделала сто дел, которые до этого откладывала — забрала из химчистки вещи; закупила хозяйственные мелочи, битый час провыбирав между двумя идентичными наборами тряпочек для протирания пыли; поела в пиццерии; выпила бокал безалкогольного пива в пабе за просмотром скучнейшего бейсбольного матча.

— Хватит, это просто дурость! — Рей остановилась посреди улицы, поймав себя на том, что придумывает еще какой-нибудь, любой повод, чтобы не идти домой. Она решительно зашагала в сторону дома, открыла дверь с таким воинственным видом, что притаись в доме неприятель — испугался бы. Но дом был пуст, мерно тикали часы на стене кухни, на столике стоял стакан с водой. И портрет был на месте, и незнакомец на нем тоже.

— Ну как прошел день? — Рей села на кровать напротив. — Если ты думаешь, что у меня очень весело, то ошибаешься. Цифры, цифры, цифры. Вот кто бы рассказал мне, что работать с картинами — это иногда работать с бухгалтерскими отчетами? — Рей потянулась, бросила еще один взгляд на картину. Подошла ближе… нахмурилась. Что-то было не так, и она не могла понять — что. Рей взяла телефон, открыла приложение с фотографиями и стала листать. Она привыкла делать снимки картин и оставлять под ними пометки, это было удобно для работы. Само собой, она сфотографировала и этот портрет и, слава богам, не удалила пока снимки.

— Мне кажется? — прошептала она, переводя взгляд с картины на снимок и обратно. Ее не покидало ощущение, что она сходит с ума: все было на месте, и все же выражение лица незнакомца было другим. Она не могла бы объяснить, но это было очевидно, он смотрел… иначе. В ее взгляде было не только напряжение и боль, теперь он смотрел на нее с надеждой. Но технически все оставалось прежним, и Рей не была уверена, что кто-то другой заметит разницу.

— Чертовщина. — Рей невольно вспомнила рассказы Финна о запертых в портретах душах. И как назло в этот момент в дверь позвонили. Рей чуть не выронила из рук телефон.

— Кто? — Она включила домофон: на пороге стоял лощеный, прилизанный до отвращения элегантный Хакс — владелец галереи, в которой она купила портрет. — Мистер Хакс, какими судьбами?

— Не хотелось бы оповещать всю улицу о причинах моего визита, — проговорил Хакс холодно, склоняясь к микрофону.

— Проходите. — Рей открыла дверь.

— Прекрасно выглядишь, — заметил Хакс, но глаза так и шарили по квартире.

— Чем обязана? — холодно спросила Рей. Хакса она терпеть не могла — в работе он не гнушался ничем, и слово «порядочность» было для него пустым звуком.

— Ты купила картину у нас… — он вопросительно посмотрел на нее.

— И?

— Если не успела перепродать, а я уверен, что не успела, я готов выкупить ее обратно. Скажем, процентов семь сверху? По слухам, ты держишь картину дома?

— Ох уж эти слухи, — разозлилась Рей. Складывалось ощущение, что она живет не в Нью-Йорке, а в деревне. — Вам-то какая разница?

— Так где он, портрет? — Хакс бесцеремонно подвинул ее и направился прямиком в спальню.

— Что вы себе позволяете? — Рей уже пылала гневом. — Покиньте мой дом! Вон отсюда!

— Так-так. — Хакс опирался на зонт-трость, Рей мимолетно отметила, что на небе сегодня не было ни облачка, да и Хакс обычно ездит на лимузине с водителем. — Значит, в спальне… — и он многозначительно посмотрел сначала Рей, а потом кровать за ее спиной. Хакс умел смотреть так, что окружающие начинали чувствовать себя грязью под его дорогущими ботинками.

— Убирайтесь, — повторила Рей.

— Интересно… — Хакс словно ее и не слышал. — Двойная цена, возможно, изменит ваше решение? Семь процентов — это несерьезно для двух деловых людей, так ведь?

— И даже тройная цена меня не заинтересует. Я прошу вас уйти, или я вызову полицейских.

— А что вы ответите, если я вам предложу любую картину на ваш выбор из моей коллекции в обмен на этот портрет?

— Я отвечу, что вы ненормальный, или что вас слишком интересует этот портрет, а значит, надо быть последней дурой, чтобы согласиться. В любом случае, ваше предложение мне неинтересно. Уходите.

— Раз вы так настаиваете… — Он поклонился, но скорее портрету, чем ей. — Подумайте. Всегда есть те вещи, которые для нас так привлекательны и так недостижимы. — Он зло улыбнулся, бросил последний взгляд на картину и быстро вышел.

Рей заперла за ним входную дверь и привалилась к ней спиной.

— Что-то событий слишком много, а логики в них все меньше, — пробормотала она.

Рей включила телевизор: крутили по которому разу «Друзей», но сейчас это было именно то, что надо — смешные и нелепые проблемы, и так хотелось поверить, что и у тебя может быть так же. Но отвлечься не получалось, и Рей, вздохнув, включила лэптоп и набрала в поисковике запрос. Чем дальше она читала, тем меньше ей верилось в магию, в вуду как в реальную силу, в возможность заключить чей-то дух в картину или статую.

— Господи, что за бред! Можно подумать, я действительно купилась. Уж я скорее поверю, что мои друзья сговорились с этим ненормальным Хаксом, чем во все вот это, — бормотала она, щелкая по ссылкам. В конце концов, прочитав очередную идиотскую рекламу, небрежно завуалированную под научную статью об оккультизме, Рей раздражено закрыла все вкладки и открыла почтовый ящик. В контактах были несколько человек, которые точно могли помочь узнать о портрете больше.

Через двадцать минут несколько писем с прикрепленными фотографиями были оправлены, Рей потянулась, наконец-то вполне довольная собой — она взяла ситуацию под контроль, она со всем справится, и никакие ночные кошмары, никакие Хаксы и все прочие ей не помешают!

Она больше не боялась и, ложась спать, посмотрела на портрет очень красноречиво; и все же, смягчившись, буркнула: «Спокойно ночи!», прежде чем выключить свет.

Она снова проснулась, словно от толчка, села на кровати. В комнате опять было невероятно темно, и Рей чувствовала присутствия чужого, она слышала дыхание и ощущала запах — слабый запах табака, болот, травы и кофе.

— Я сплю? — спросила она хрипло. — Это сон, — сказала увереннее. Ощущение, что все происходящее лишь сон, успокоило сердце. Рей легла, не закрывая глаз. — Кто ты? — спросила, пошарив рядом.

— Меня зовут Кайло, — раздалось совсем близко. — Не бойся, я не причиню тебе вред.

— Я не боюсь. Я же сплю, ведь так?

— Да, — ответил он после короткой паузы.

— Почему мне снишься ты?

— Потому что ты так хочешь, — ответил он, едва-едва, кончиками пальцев скользя по запястью.

Это было так невероятно приятно и так, в общем, невинно. Рей не пыталась разглядеть того, кто был рядом с ней: она хотела, чтобы у него было лицо незнакомца с картины, она хотела, чтобы у него были его руки.

— Кайло? Расскажи о себе.

— Ты хочешь знать не это. Ты хочешь видеть другое... — его рука легла на ее глаза. — Позволь себе увидеть.

Она оказалась в старинном доме: из распахнутых окон тянуло весенней свежестью, чуть потрескивая, горели свечи, по анфиладе комнат быстро шел молодой парень, почти мальчишка, вжав голову в плечи и глядя исподлобья. Ему было неуютно — в этом теле, в этом доме, в этой жизни. Он прошел сквозь нее, но оглянувшись ему вслед, Рей увидела, как видение растаяло. Из тумана соткался иной образ: теперь на нее шел мужчина в черном, тот самый — с портрета. Он шел уверено и твердо, расправив широкие плечи. От него веяло жесткостью и… опасностью. Картинки так быстро меняли друг друга! Вот он фехтует и злится, когда пропускает удар своего противника, вот он от злости швыряет вазу в стену — ему посмели что-то запретить! Вот в танцевальный зал входит молоденькая девушка, и его охватывает возбуждение. Вот он мчится на жеребце через поле, дождь хлещет с небес, но ему от этого только веселее… Чужие эмоции, чужие чаянья и надежды, чужие чувства затапливали Рей.

— Ты для меня стала миром, Рей, — его рука мягко скользнула по щеке. Рей распахнула глаза, мимолетно удивляясь сну во сне. Шепот звучал совсем рядом, заполняя собой все. У Рей перехватило дыхание. Голос ласкал, проникая под кожу, возбуждая сильнее самых развратных ласк. — Ты мой свет, ты моя надежда.

— Как хорошо, что это сон, — прошептала она, ожидая, что он ее поцелует.

— Как жаль, что это только сон, — сказал Кайло, застонав. — Я хочу тебя.

Он тянулся к ее губам, она снова закрыла глаза, и тут — так некстати! — запищал телефон.

Она была уверена, что сейчас проснется, но телефон звонил, и ничего не менялось.

— Это не сон? — Рей оттолкнула от себя мужчину, и тут же темнота заволокла сознание.

Она проснулась от звонка будильника, охая, села на кровати. Ощущения были такие, словно она всю ночь пила виски и танцевала на дискотеке. Рей с опаской взяла телефон. Один пропущенный звонок с закрытого номера. Черт возьми. Так ей это не приснилось?

Она с интересом посмотрела на портрет. Мужчина не нем был невозмутим, и смотрел — Рей так показалось — сквозь нее.

— Ты, само собой, ничего не видел, — она подошла вплотную к портрету. — Я схожу с ума? А до приема у Дойла еще несколько дней. Если меня не упрячут в сумасшедший дом до этого момента, считай, мне повезло.

Рей приняла душ, оделась и выпила кофе, злая на себя. Она никогда не позволяла обстоятельствам взять над собой верх, не собиралась отступать и сейчас. Вчерашний вечер не в счет. Больше она не собиралась прятать голову в песок: что-то происходило, это что-то было связано с портретом, Хаксом и… и она намеревалась выяснить, как.

Хакс не заставил себя ждать, он позвонил сам, в обеденный перерыв, и повторил свое предложение. Но теперь Рей не стала отказывать, а согласилась отобедать в одном из самых пафосных ресторанов Нью-Йорка и обсудить условия сделки. Хакс даже не пытался скрыть радости.

— Я обедаю с Хаксом, — сообщила Рей Люку. Люк снял очки и весьма выразительно посмотрел на нее:

— Я что-то пропустил?

— Он хочет выкупить тот самый портрет. И предлагает заплатить невероятные деньги или позволить взять взамен этого портрета любую его картину из личной коллекции.

Люк изумленно присвистнул:

— Старею. Ошибся. А твое чутье не подвело. Более выгодной сделки мне и не представить.

— Только я не собираюсь продавать или менять портрет.

— Вот как? — Люк усмехнулся. — И почему же?

— Потому что если Хакс так расщедрился, то это неспроста. Сперва я хочу выяснить все, что возможно…

— А мне ты сообщаешь о грядущем обеде, чтобы я знал — кто тебя похитил, если что? — было сразу не понять, серьезно ли говорит Люк или шутит, но, зная Хакса, Рей бы не удивилась, если бы Люк и правда беспокоился об ее безопасности.

— Я справлюсь. Не думаю, что у Хакса хватит духу сделать что-то криминальное.

— Не задерживайся, — все же сказал Люк и вернулся к работе.

Хакс уже ждал ее с таким видом, будто это она настаивала на общении.

— Рад вас видеть, мисс, — он галантно приветствовал ее.

Рей в ответ только кивнула, с Хаксом ей всегда не сразу удавалось взять верный тон.

— Итак, я взял на себя смелость заказать вино.

— Я не пью днем, — сказал Рей.

— Зря, очень зря, — Хакс кивнул официанту, — но от фирменного фрикасе вы не откажетесь? Оно тут изумительное.

— Хорошо, — согласилась Рей, только чтобы закрыть вопрос с едой.

Официант кивнул и скрылся. Хакс не торопился начать разговор, рассматривая Рей, видимо, ожидая, что она заговорит первой.

— Я готова обсудить условия, на которых я сочту возможным расстаться с портретом, — Рей казалось нелепым играть в такие игры. Она пришла сюда по делу и собиралась узнать то, что ее интересовало. — Но только при одном условии. Вы мне расскажете, кто автор, кто изображен на картине и все, все, что вы знаете об этом полотне, даже если это может показаться не очень интересным. А потом я приму решение.

— Вам не кажется, что это немного нечестно? — спросил Хакс. — Я делюсь информацией, а вы думаете. Никаких гарантий с вашей стороны!

— Я могу пообещать, что не продам портрет никому. Кроме вас. Но не могу обещать, что я все же решусь с ним расстаться. Но что вы теряете? И какие у вас варианты? Вы же не собираетесь его украсть, правда?

Хакс усмехнулся, и Рей решила, что такой вариант он вполне рассматривал.

— Хорошо, и правда — какой у меня выход? — спросил Хакс с кривоватой улыбкой. — Кем написан портрет, доподлинно установить не удалось, есть предположения, что художник был простым рабом… — Хакс многозначительно замолчал, но Рей даже не пошевелилась. — Или не совсем простым рабом.

— Рабство отменили много раньше, чем, вероятно, был написан портрет. Не уверяйте меня, что его можно датировать серединой или концом девятнадцатого века, — Рей бросила салфетку на стол: и ради этой сказки она согласилась потратить время?

— Бросьте, вы же понимаете: он был слугой, уже не рабом, конечно, по закону. Но вы же не будете доказывать, что чернокожие стали свободными и равными белым? Луизиана, милая Рей, крепко держалась за старое. Знаете, когда-то в нашу прекрасную страну тащили всех без разбора. Были среди рабов и колдуны. Или они так себя назвали. Они передавали свои умения дальше, детям. Об этом молчали… И тем не менее. На холсте изображен сын хозяина поместья, по слухам, он и художник что-то или кого-то не поделили. И в день, когда портрет был повешен в холле господского дома, молодой хозяин исчез. По слухам, заметьте — по слухам, художник вскоре пропал тоже: то ли ударился в бега, то ли его линчевали — кто знает.

— Вот как.

— Портрет никакой ценности не представляет. Одна работа какого-то самоучки…

— Мне кажется, — холодно заметила Рей, — вы выдумали эту историю на ходу. — Портрет тщательно проработан, чувствуется рука мастера. Я не поверю, что человек написал только одну работу.

— Специалист! — Хакс скривился. — Да какая разница?! Мне его притащил один мой знакомый — портрет всегда, заметьте, всегда был в его доме, пылился в одной из многочисленных кладовок. Дом — тихий ужас, но теперь его снесут и построят что-то более внятное, хотя кому на болотах нужно что-то нормальное? В общем — я говорю чистую правду, этот портрет — случайное удачное произведение гения, который, скорее всего, сгнил на болотах. И это не в полной мере моя картина, я должен ее вернуть.

Рей показалось, что Хакс боится чего-то, и это было неожиданно. Кто-кто, а Хакс умел держать себя в руках, про него ходили шутки, что он родня змеям с такой же холодной кровью. О нем говорили, что он не знает, что такое жалость или сострадание. И разве мог такой человек чего-то бояться?

— И поэтому вы предлагаете мне за него такие деньги? — спросила Рей, думая, что ей просто показалось.

— Я взываю к вашему человеколюбию. Мой друг уверен, что картина у меня.

То, что Хакс врал, было очевидно. Проще всего было встать и уйти, и, видимо, Хакс догадался о намерениях Рей и схватил ее за руку

— Погодите же! Зачем вам портрет незнакомого мужчины? Ну? Зачем? Я предлагаю прекрасные условия! Мы оба только выиграем! — со злости он сжал ее руку слишком сильно. — Я рассказал все, что мог. Это цепь случайностей, если бы в тот день в галерее был я, я бы не позволил продать картину.

— А если я потребую не деньги? — спросила Рей. — Что если я потребую у вас… например, прогуляться голым по Мэдисон, на четвереньках, с ошейником на шее?

Бледные щеки Хакса вспыхнули, он отклонился от нее, словно Рей ударила его по лицу.

— Я… — он откашлялся. — Не думаю, что вы предложите такое.

— А если? Вам настолько нужна эта картина?

Он передернул плечами.

— Я рассчитываю на ваше благоразумие.

— Я подумаю, — Рей встала. — Дайте мне два дня.

Хакс ничего не ответил, только коротко кивнул. Рей поспешила уйти.

На разосланные письма ответили почти все, и почти все написали, что картину эту видят впервые и, скорее всего, особой ценности она не представляет. Но было два письма, в которых — пусть и косвенно — упоминалось об авторе, который оставил после себя несколько картин и пропал. Сноук был беден, но никогда не был слугой: ирландец, незнамо как оказавшийся в Америке. Сдружился он с Ханом Соло, разбогатевшим на каких-то спекуляциях, нуворишем, быстро и уж больно сильно. Жил в его доме около года или чуть больше, а потом пропал. Поговаривали, что жена Хана, своевольная аристократка, чуть ли не бывшая принцесса — Лея Соло, была к гостю чересчур приветлива. Но все это сплетни, упоминания в письмах местных кумушек, а факты — был Сноук да пропал, оставив после себя три картины — портрет Бена Соло, который неизвестно куда делся после смерти супругов Соло, и два пейзажа, которые поныне висят в старой усадьбе.

— Кошатта… — название города Рей ничего не сказало. Она посидела немного, размышляя, а потом решительно заказала по интернету авиабилеты на ближайший рейс.

* * *

— Люк, могу я тебя попросить?

Они ужинали в любимом ресторанчике, Рей рассказала боссу все в мельчайших подробностях — о встрече с Хаксом, о полученном письме и о своем решении лично съездить в Луизиану.

— Ты хочешь, чтобы я позаботился о портрете? Боишься, что Хакс решит обнести твою квартиру?

— Он безумен. И мне очень интересно, он по жизни такой ненормальный, а мы не замечали, или все-таки в этом портрете что-то есть.

Люк нахмурился.

— Я не верю в мистику, Рей. В жизни обычно все проще и страшнее. И мне это не нравится. Не нравится, что ты не хочешь отдать портрет, что ты сама становишься им одержима, и что ты едешь в Кошатту — мне тоже не нравится.

— Предчувствия? Та самая мистика, которую ты не признаешь? — попыталась пошутить Рей.

— Предчувствие, — Люк грустно улыбнулся. — Передавай привет Маз. Она, наверное, совсем дряхлая и в маразме.

— Судя по письму — с головой у нее порядок, — возразила Рей.

— Ты улетаешь завтра?

— Днем. Я завезу картину в офис. Наше хранилище — лучшее место для этого.

— Будь сегодня предельно осторожна. Запрись на все замки.

— Еще и буфет к двери поставлю, — усмехнулась Рей, — я не отказала Хаксу, надеюсь, пару дней он потерпит, прежде чем брать мою квартиру штурмом.

В обществе Люка все самое страшное теряло свою силу, Рей словно напитывалась энергией, и ей казалось, что она может все и справится с любыми проблемами, отгадав все загадки. И Хакс не рискнет предпринять что-то, прекрасно понимая, кого будут подозревать в первую очередь.

— Я завтра еду в Луизиану, — сообщила Рей портрету. — Я выясню — кто ты и почему вокруг тебя сейчас столько шумихи. Жизнь стала слишком насыщенной… — она посмотрела мужчине прямо в глаза. — Значит, Бен Соло… Иногда мне бы хотелось верить… верить, что… Глупости, — прервала она себя, прежде чем выключить свет и улечься спать.

В этот раз она задернула шторы и выключила телефон, убеждая себя, что перед дорогой надо хорошо выспаться, а неожиданные звонки посреди ночи и свет рекламы за окном этому не поспособствует.

Ей показалось, она только на секунду прикрыла глаза и тут же открыла, но было неясно: она только засыпает или уже видит сон, когда скрипнула половица и рядом с ней опустился кто-то.

— Кайло?

— Я скучаю по тебе… — он коснулся ее плеча, целуя в губы.

Она ждала его. Весь день, разговаривая с Хаксом, беседуя с Люком, сидя в такси, работая, она то и дело вспоминала его. Даже наяву она грезила, снова и снова мысленно оказываясь в старом доме, рядом с незнакомцем. Это было настолько глупо, настолько по-детски, что Рей гнала эти мысли, эти воспоминания о том, чего не было, изо всех сил.

— Ты мой свет. Ты моя надежда, — шептал ей Кайло. — Я почти отчаялся, но ты подарила мне веру… Ты поможешь мне?

— Да…

Она плохо понимала, что он говорил: его ласки сводили с ума. Никогда Рей не позволяла себе быть настолько открытой, настолько расслабиться и довериться. Она думала, что на такое и не способна вовсе, даже во сне. Пожалуй, только понимание, что этого нет, что Кайло — выдуманный любовник, воплотивший в себе все, о чем ей мечталось, позволяло отбросить стыд и не думать, позволить сну поглотить ее.

Кайло был сильным, но не грубым. Он был ее фантазией, а значит — знал ее желания и мог, в отличие от обыкновенных реальных мужчин, предугадывать их. Это было восхитительно, восхитительно до дрожи. Он целовал ее шею, иногда прикусывая кожу, он сжимал ее бедра, гортанно стонал, ничуть не стесняясь выражать свои чувства, он раздвинул ее ноги, одним движением спустился вниз, встал на колени перед кроватью, притягивая Рей к себе. Она ненавидела такие ласки, считала, что это — слишком, и всегда старалась уклониться от них, и сама всегда предупреждала прямо — что в жизни не прикоснется своим ртом к чужому члену, но сейчас, рядом с ним, она была готова на все, что угодно. Если бы он только попросил…

Кайло поцеловал нежную кожу чуть выше колена на внутренней стороне бедра, и Рей смогла только выгнуться, убеждая себя, что еще немного — и остановит его. Кайло продвигался медленно, мучительно медленно, дразня, иногда прикусывая — едва-едва — кожу. Рей стонала и обещала себе его остановить прямо сейчас и… и не останавливала, пока его язык не коснулся ее клитора. Они замерли оба, Рей стиснула зубы. Это было непередаваемое ощущение — словно волной столкнулись два желания: она одновременно хотела, чтобы это длилось и чтобы кончилось, резко и ярко, прямо сейчас. Рей словно летела по русской горке вниз с оглушающей высоты.

— Кайло… — едва смогла выговорить она, не зная, чего требовать или просить.

Он тут же оказался над ней и вошел, не медля, одним размеренным сильным плавным движением.

Ощущения обострились до предела, Рей будто смотрела на себя со стороны, и это только усиливало возбуждение. Так прекрасно могло быть лишь во сне, просто потому, что так никогда не было наяву. Всегда что-то мешало, никогда не удавалось погрузиться в ощущения полностью, но только не сегодня. Ей казалось, что она, так остро чувствуя свое тело, тем не менее, становится бестелесной, сгустком чистой энергии, который вот-вот взорвется. Она летела куда-то вверх, почти задыхаясь, не в силах даже застонать, и когда Кайло закричал, сотрясаясь от оргазма в момент наивысшего блаженства, мир вспыхнул и распался.

— Теперь вместе, — жарко выдохнул Кайло, пытаясь отдышаться.

— Я проснусь, сейчас проснусь, и тебя не будет, — прошептала Рей, ожидая, что сон вот-вот прервется.

— Нет, не сейчас. Спи, — он поцеловал ее в лоб, Рей хотела сказать, что это нелепо — засыпать во сне. И уже падая в небытие, она услышала:

— Найди нож с обезьяной!

* * *

Маз Канате Рей написала одной из первых: она была старой знакомой Люка. Он рассказывал, что в пору его бурной молодости Маз была той, кто сумел направить его на путь истинный, доказав, что картины можно писать и без использования наркотиков.

— Тогда для меня это было откровением, — полушутливо заметил Люк. — Она прекрасная женщина, но главное, она знает больше, чем кто либо.

— Тогда мне точно надо с ней побеседовать, — Рей отпила из бутылки и оглянулась: с самого утра ей казалось, что за ней наблюдают, и она был признательна Люку, который приехал за ней, чтобы забрать картину и отвезти Рей в аэропорт.

— Все будет хорошо. Твой молодой человек, — Рей непроизвольно вздрогнула, — надежно заперт в сейфе, ты сама видела. Там его точно никто не побеспокоит, — сказал Люк.

— Да, само собой, — Рей улыбнулась и крепко обняла Люка. — Буду сегодня, но поздно. Подумать только, кажется, что я отправляюсь в какое-то длинное и опасное приключение!

— Возвращайся. Вот пройдет аукцион, и я тебя отправлю в отпуск. Нью-Йорк из кого хочешь сделает параноика, тебе надо отвлечься.

— Ты лучший начальник на свете! — Рей рассмеялась, хотя на душе было тревожно, и даже рядом с Люком не становилось проще: ей казалось, что она забыла что-то важное или что-то важное упускает. Проснувшись, она долго смотрела на портрет, потом подошла и прижалась лбом к нарисованной руке. «Бен, Бен… Почему ты Кайло?» — шептала она. Ей надо было что-то вспомнить, но она так и не смогла. Это было важно. Найти? Надо что-то найти? Или наоборот? Она промучилась до приезда Люка, а потом, упаковывая картину, чувствовала себя предательницей, потому что у нее так и не хватило духу вслух сказать: «Не бойся, это на время и для твоей пользы». И как ни пытался Люк развеселить ее, эта подспудная тревога не отпускала.

Перелет, вопреки ожиданиям, прошел спокойно. Правда, до Кошатты надо было еще пару часов ехать на машине. В Нью-Йорке Рей водила редко — смысла не было, но при любой возможности брала машину напрокат. Она водила аккуратно, но смело. Дорога словно примиряла ее с жизнью, была лучшим антидепрессантом на свете. В этот раз она выбрала старый и потрепанный "Кадиллак", зато открытый и резвый. Включив радио, Рей поправила очки, глядя в зеркало заднего вида и ударила по газам, чувствуя себя героиней фильма. Время в пути пролетело незаметно, и к обеду Рей была на месте.

Дом Маз Канаты завораживал: прямо перед воротами стола гигантская статуя обнаженной женщины. Рей сняла очки, чтобы получше разглядеть этот монумент.

— Добрый день, милая гостья! — Навстречу Рей шла сама Маз, и хотя Рей знала, что хозяйка дома невысокого роста и очень изящная, все равно удивилась — Маз в отливающем серебром комбинезоне и огромных очках была похожа на инопланетянку.

— Здравствуйте. Вам привет от Люка, он говорит, что если бы не вы, он бы никогда…

— О, да, он бы никогда, — перебила ее Маз, рассмеявшись. — Все это глупости. Да, в какой-то момент он думал перейти на темную сторону, но в нем самом всегда было так много света. Возможно, без меня он добился бы даже большего, как знать. Но его жизнь уже сложилась, а ваша, мисс… Я так плохо запоминаю фамилии!

— Рей, просто Рей.

— Хорошее имя. Рей, — Маз сняла очки и закрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то. — Отличное, — она кивнула и пошла к дому.

— А статуя… — не удержалась Рей. — Это же…

— Это я, — ответила Маз, не оборачиваясь. — Не сказать, чтобы шедевр, но у всех челюсти падают при виде этой скульптуры, и это вполне оправдывает факт ее существования.

Маз проводила Рей на веранду, опоясывающую дом по периметру, усадила в кресло. Из глубины дома появилась босоногая темнокожая женщина. Она выставила на стол напитки и стаканы и, ушла, чтобы через минут увернуться с изящным кальяном на подставке.

— Итак. Что же заставило тебя приехать в нашу глушь? Неужели портрет молодого Соло? — Маз протянула Рей кальян.

— Им слишком интересуется один не самый приятный господин… — Рей покачала головой, отказываясь: курить ей никогда не нравилось.

— И как выглядит этот господин? — спросила Маз, раскуривая кальян.

— Рыжий, немного похож на лиса, тощий и хитрый.

— Так… — Маз сняла очки. Рей вспомнила слова Люка о том, что Маз старше, чем выглядит. Рей могла с одного взгляда определить примерное время написания почти любой картины, но вот возраст живых людей определяла плохо. Сколько Маз было лет? С одинаковой вероятностью ей можно было дать и чуть меньше пятидесяти и семьдесят: мелкие морщины, которые появляются, когда не боятся солнца, когда много смеются и улыбаются, короткие, слишком короткие волосы, то ли выгоревшие на солнце, то ли седые. А глаза одновременно мудрые и озорные. Да еще точеная фигурка гимнастки, такой и молодые позавидуют.

— Здесь, в Луизиане, мы привыкли, что в жизни все не совсем так, как рассказывают в школе. На этой земле много что происходило, много того, что происходить не должно… О некоторых историях люди молчат просто потому, что им никто не поверит, рискни они рассказать. С другой стороны, где бы я могла жить столько лет, не вызывая вопросов у соседей? Люди тут привычны к необычному и умеют молчать о том, что их не касается… Только иногда это не очень-то хорошо.

Рей отпила из стакана. Маз курила, дым — пахнущий яблоком и вишней — окутывал стол, за которым они сидели, стелился, тек по саду.

— Сноук появился в усадьбе Соло не случайно. И хозяева ему не обрадовались, но пустили, потому что когда-то давно Сноук — правда, на самом деле его звали иначе — помог им. Хан был должен, только деньги Сноуку были не нужны. В старых сказках зло частенько приходит забрать самое ценное, что есть у героя. Так было и со Сноуком: ему был нужен Бен. Лея любила сына до сумасшествия и не хотела с ним расставаться. Не знаю, что такого сделал в свое время Сноук, никто не знает, но Хан, хоть сам постарел на сто лет, уговаривал жену отпустить Бена. Он говорил, что Сноук научит Бена особому мастерству. А пока шли споры, Сноук жил в доме Соло и много времени проводил с Беном. Тот поначалу не очень-то хотел общаться с нежданным гостем, но Сноук умел быть… убедительным, — Маз вздохнула. Рей слышала ее голос словно издалека, ей казалось, что она видит все, о чем рассказывает Маз, воочию, будто это были ее воспоминания.

И месяца не прошло, как Бен объявил матери, что он — чтобы ни решили родители — все равно уедет с мистером О`Конором. Единственное, чего смогла добиться Лея — отсрочки. Год. Один год Сноук обещал подождать, да и то, ждать он собирался в их доме, рядом с Беном. Чему он ему учил? — Маз открыла глаза. — Всему. Зарабатывать деньги, разбираться лошадях, французскому и немецкому языкам, хорошим манерам. А еще — рисовать, — теперь Маз налила себе лимонад. Она сделала пару глотков, повертела стакан в руках. — Как причудливо иногда выходит… То лето было таким беззаботным, всем казалось, что все уляжется, уладится само собой. Бен был хорошим мальчиком, очень наивным, немного неуклюжим, как медвежонок. Кто же знал, что творится в его голове. Кто бы мог подумать, что он мечтает о могуществе. Сноук думал вырастить слугу или последователя, а взрастил врага… — Маз замолчала, поднеся трубку кальяна к губам.

— И что было дальше? — не выдержала Рей.

— Сноук нарисовал портрет Бена. А Бен нарисовал портрет Сноука, — Маз встала. — И он находится у меня. Пойдем, Рей. Посмотришь.

Пока они шли, Маз продолжала рассказывать.

— Бен не закончил портрет, а вот Сноук — закончил. Закончил на следующий день после грандиозного скандала. Лея рассказывала — комната, в которой Сноук и Бен поспорили, напоминала поле боя. От мебели только щепки остались. Оба, и Сноук и Бен, были все в крови и так смотрели друг на друга, что, не приди Лея, вполне возможно, поубивали бы друг друга. Никто не знает, что они не поделили, но через два дня Бен пропал. Сноук горевал и искал Бена со всеми, убивался, винил себя. О, он умел притворяться! Прожил в доме Соло еще месяц, а потом уехал. На север. — Маз остановилась около дверей в одной из комнат. — У меня тут хранится всякое, что не очень нравится, но рука не поднимается выбросить. — Она распахнула створки дверей, включила свет (окна были наглухо закрыты ставнями). — Вот этот портрет.

Рей подошла к картине, на которую показывала Маз, хотя очень хотелось задержаться и рассмотреть все, что было в комнате: множество картин, статуэтки самых разных размеров, инсталляции, пара огромных старинных сундуков, свернутые афиши — чего только не хранила Маз.

— Сразу видно, что рисовал не профессионал, — сказала Рей, внимательно рассматривая картину, — да, и таланта особого нет…

Картина была написана небрежно, и только лицо было проработано очень тщательно, хотя и не без ошибок. Рей рассматривала мужчину и не могла избавиться от ощущения, что где-то видела его. Голубые глаза, одновременно пугающие и притягивающие. А так — совершенно непримечательное лицо среднего европейца, никакой огненной шевелюры и веснушек, как у многих ирландцев. С такой внешностью можно затеряться в любом городе хоть Европы, хоть Америки.

— Да, с точки зрения живописи — ничего особенного, но посмотри вот тут, — Маз встала рядом с Рей и указала на правый нижний угол картины. — Вот эти символы. Это печать Соломона, недорисованная печать. Осталось нарисовать стрелу, вот так, — и Маз нарисовала на пыльной столешнице ломберного столика стрелку с загнутым хвостом, — и вот такой вот знак, — и она изобразила что-то похожее на спираль. — Запомни, с ее помощью можно вызвать демона, а можно запереть его…

Рей внимательно рассмотрела знаки.

— Вы думаете, что Сноук и Бен практиковали черную магию и… Откуда вы вообще знаете об этом?

— Да, я думаю, так и было. А откуда знаю… — Маз смотрела Рей прямо в глаза. — Я была свидетелем этих событий. Лея была моей близкой подругой.

— Но это… Это невозможно, — проговорила Рей. — Невозможно!

— И, тем не менее, это так. Мне нет смысла врать тебе, Рей. Я бы и не сказала, но мой опыт мне говорит, что Сноук крутится где-то рядом с вами.

— Еще один вечный? — спросила Рей с насмешкой.

— Я не бессмертна, — ответила Маз. — Я живу дольше, чем принято, но я не бессмертна. Как и Сноук. Я однажды умру, меня можно убить. Я не стремлюсь продлить жизнь. Когда-то хотела, но эта была такая глупость! Впрочем, я ни о чем не жалею. А вот Сноук… Он как черная дыра, хочет втянуть в себя все, присвоить себе все, что возможно. Его алчность безгранична. Он подозревал, что мы одной породы, но не знал точно, и Бен его интересовал больше, чем я. Я никогда не распространялась о том, что умею и могу. Не всеми движет тщеславие, или мое было направлено не туда.

— Чушь… — пошептала Рей. Ее рациональный ум отказывался верить во все услышанное.

— Я рассказала то, что знала. Другой истории для тебя нет, — сказала Маз холодно.

— Простите, мне сложно поверить. Чудес не бывает, а люди не могут жить… столько. Мне не так просто допустить подобное. — Рей снова посмотрела на портрет. — Можно… можно я куплю его у вас?

— Бери даром. И будь осторожна. Пойдем. — Маз выключила свет, тщательно заперла дверь. — Я попрошу как следует упаковать портрет, и мой тебе совет — не спеши его раскрывать, убери подальше. И этот Хакс… думаю, он занял место Бена, Сноук действует через него. Будь осторожна, Рей.

— Можно, я задам вопрос. Сама не знаю… но, — они шли гулкими коридорами и все, рассказанное Маз, казалось бы совершенно невероятным. — Мне снятся сны… Мне кажется… Кайло, вам говорит что-то имя — Кайло?

— Кайло? — Маз остановилась как вкопанная. — Откуда, Рей… девочка… Кайло — так в шутку Сноук звал Бена. Врал, что в переводе с какого-то древнего языка это значит «принц». Я больше никогда не слышала этого прозвища. Где ты услышала его?

— Во сне, — Рей потерла лоб. Начинало ломить виски. Рей прикрыла глаза, произнеся про себя: «Кайло!», и тут же то, над чем она ломала голову все утро, отчетливо вспомнилось.

— Нож с обезьяной… У Кайло был такой нож?

— Похоже, моя очередь сомневаться и восклицать, что такого не может быть, — Маз остановилась. — Да, у Бена был такой нож. Его забрал Сноук, он у него.

— Кайло просил его найти.

— Кайло просил? Мне кажется, после моих рассказов я заслужила ответную откровенность, — заметила Маз.

— Мой рассказ будет значительно короче, — сказала Рей, не собираясь открывать Маз все. — После того, как я повесила портрет Бена в комнате, мне стали сниться сны. Странные сны, в этих снах я засыпала и просыпалась, и оказывалась в незнакомых местах, и видела Бена, а потом... Кайло, он сказал, что его зовут Кайло и что я должна найти нож с обезьяной. Все.

— А мальчишка оказался талантливым, — весело сказала Маз. — Если Сноук упрятал его в картину, то настала пора все поменять: вытащить Бена на свет божий, а этого ублюдка Сноука запихать в картину. Пусть на себе испытает, что это такое.

— Вы в это верите? Вы действительно в это верите?

— И ты тоже уже веришь, — Маз взяла Рей за руки. — Хотя и не хочешь. Ты в этой истории по уши, Рей. У тебя тоже есть способности. Есть сила. Бену повезло, что ты купила его портрет, повезло, что он смог достучаться до тебя. Теперь дело за малым. Найти нож, найти Сноука, запереть его душу в картине, выпустить Бена.

— Почему, почему вы сразу не сказали, что Бен может быть заперт в картине его родителям? Почему не выпустили его? — они сидели на веранде, ожидая, когда принесут и положат в машину упакованную картину.

— Потому что Сноук был не дурак. Он умел отводить глаза от очевидного. Не знаю, как он согласился на то, чтобы Бен написал его протрет… Надеюсь, узнаем от самого Бена… И я не ведьма и не колдунья. Я много знаю, потому что долго живу, но я не умею того, что умеют Сноук и Кайло. Бен… Игры с магией никогда не кончаются хорошо. Чудо всегда требует платы, и немалой. Надеюсь, Бен выучил этот урок и больше не будет стремиться завоевать мир…

— Мне пора. — Рей встала. — Я позвоню?

— Пиши. — Маз встала тоже и первая зашагала к выходу. — Ненавижу телефоны. Электронная почта — моя единственная уступка прогрессу. Пиши, Рей. И да пребудет с тобой Сила. — Маз подняла руку, глядя с тревогой, и Рей не отважилась спросить — о чем она беспокоится.

Дома было спокойно и пусто. Рей даже немного расстроилась. Она ожидала увидеть разгромленную квартиру, с чистой совестью вызвать копов и сдать им Хакса. Но не было ни следа чужого присутствия, и Рей вернулась к насущным вопросам.

Для начала надо было решить, что делать с портретом Сноука. Рей, немного посомневавшись, заперла картину — так и не распаковав ее — в ванной. Как бы она ни пыталась хвататься за остатки здравого смысла и скептицизма, она уже поверила. Маз была права: она увязла с головой. Что ж, оставалось действовать разумно в этих сумасшедших обстоятельствах.

Рей, зевая, проверила ежедневник: она совсем забыла, что на завтра был запланирован визит к психоаналитику. С другой стороны, после визитов к Дойлу Рей чувствовала себя спокойнее и увереннее: сомнения рассеивались, вопросы находили ответы, а готовность решать задачки и быстро действовать возрастала десятикратно.

Она почистила зубы, разделась и легла. Лежать, глядя на пустую стену было неуютно и… неправильно что ли. Рей нахмурилась и вздохнула, закрывая глаза. Она проворочалась с час. Потом села на кровати. Да что ж такое! Сперва было не уснуть из-за того, что портрет висел, теперь — потому что его не было.

— Кайло… — произнесла шепотом, чувствую себя полной идиоткой.

— Рей. — Он стоял под дождем, в расстёгнутой рубашке, струи воды стекали по его лицу.

— Почему Сноук так поступил с тобой?

— Он просто оказался проворнее, я думал, что запру его первым.

— Он был угрозой?

— Он был препятствием.

— Твоя мать до последнего вздоха ждала тебя, мне рассказали…

— Я знаю. Только у нее не хватило сил вытащить меня. Но у тебя, Рей, хватит. Только найди нож.

— Для этого надо найти Сноука, а я даже примерно не знаю, где искать.

— Он отдал мой портрет в галерею рыжего ублюдка, он где-то рядом.

— Как тогда портрет оказался в зале?

— Фазма внушаема, она редко заходила в комнату, где я находился, но я не упустил шанс. И когда увидел тебя…

— Тебе… тебе очень плохо быть… быть таким?

Его лицо перекосила гримаса, и тут же какая-то сила вышвырнула Рей из сна. Она села на кровати, тяжело дыша — ее ночная сорочка, лицо, волосы были мокрыми и пахли дождем.

* * *

Оставшуюся ночь Рей проспала без сновидений. Она так и не могла понять — где была, где так вымокла? Постель была сухой. Значит… Думать дальше не хотелось, слишком уж фантастические версии приходили в голову, правда, не более фантастические, чем предположение, что кто-то может быть заперт на сто лет в картине.

На работу Рей приехала вовремя и первым делом прошла в комнату, где хранились картины. Портрет Сноука она привезла с собой — на всякий случай. Поставив его в дальний темный угол, она распаковала портрет Бена и подошла ближе.

— Ну, снова привет. Ты говоришь, что надо найти Сноука. Попробую сегодня разговорить «этого рыжего ублюдка». Такими темпами даже у Люка кончится терпение, и он меня уволит — в последнее время я занимаюсь чем угодно, только не работой…

— Ты тут с кем? — в дверном проеме стояла секретарша Люка, Мей.

— Я тут сама с собой, — ответила Рей. — Ну и с картинами.

— Вау, какой… Люблю таких — вроде и страшный, а глаз не отвести, — Мей вплотную приблизилась к портрету, и Рей внезапно ощутила укол ревности.

— Пойдем, у меня к тебе будет куча поручений, — она потянула Мей от картины.

— Как всегда, — притворно вздохнула Мей. — Как только рядом оказывается симпатичный мужик, даже нарисованный, как у меня куча поручений!

Пока Мей разгребала «кучу поручений», Рей позвонила Хаксу. Он ответил сразу же, словно ждал ее звонка.

— Я готова обсудить сделку, — сказал Рей, — но только с настоящим владельцем картины.

— Почему? — предсказуемо спросил Хакс.

— Считайте это моей причудой. Вы, само собой, если боитесь лишиться комиссионных, может присутствовать. Вопрос цены я готова обсуждать только с вами.

— Очень любопытно, — процедил Хакс. — Ну что же… узнаю, насколько это возможно, и сообщу вам.

— Отлично, — ответила Рей как можно равнодушнее. На самом деле не волноваться не получалось. Если то, что рассказала Маз, правда, если вся эта история реальна, то Сноук крайне опасен. И Рей не могла ответить себе честно, чего бы ей хотелось больше: чтобы в конце концов выяснилось, что ей все это привиделось, а Маз впала в маразм, или чтобы все оказалось правдой. В первом случае — жизнь вернется в привычную, скучную до оскомины колею, во втором… во втором и предположить не выходило — чем все может закончиться. Однако чудеса чудесами, а деньги сами себя не заработают. Рей постаралась отвлечься и сосредоточиться на работе.

Работа захватила настолько, что Рей чуть не опоздала на сеанс к психоаналитику.

— Давно вас не было видно, Рей, — мягко сказал Дойл, нежно пожимая ее руку. — Как жизнь? Что нового?

— Много нового, и что-то я стала нервная и дерганая.

— Увы, я слышу подобное очень часто. Но, думаю, мы разберемся, и вы со всем справитесь. Чаю?

— Да, спасибо.

Дойл протянул ей изящную чашку.

— О, в вашей коллекции пополнение? — она с интересом осмотрела чашечку.

— Она прелестна, не правда ли?

Рей кивнула. В этом кабинете она всегда ощущала себя странно, словно в воздухе было разлито что-то успокаивающе. Слава Богу, что клиенты Дойла сидели в кресле, а не лежали на кушетке, иначе, Рей была уверена, она бы бессовестно засыпала.

— Итак?

Рей замялась. Она, пока ехала в такси, досконально продумала что и как рассказать Дойлу, чтобы не казаться уж совершенно ненормальной. Да, она видит сны, что такого? И вот она сидит в кресле, Дойл выжидательно смотрит, а она не может выдавить из себя ни слова.

— Мне приснилось… — начала она. Рука дрогнула, будто кто-то ударил под локоть, и чай пролился на ее платье и на светлый ковер на полу.

— О Господи, простите! Я не знаю, как… Простите!

— Все в порядке, Рей. Не волнуйся, — Дойл подал ей салфетки, и она, заливаясь краской стыда, стала оттирать юбку. — Я вижу, вы сильно волнуетесь. Что-то нехорошее случилось?

Обычно он сидел так, что она не видела его стол и рассматривала или свои руки, или лацканы его пиджака. Отчего-то смотреть Дойлу в глаза не хотелось. Рей объясняла это себе тем, что не очень-то хочется видеть реакцию любого человека, когда вываливаешь на него свои откровения. Сейчас же он подвинул свое и ее кресло так, чтобы Рей не беспокоило мокрое пятно. И Рей, блуждая взглядом по комнате, уставилась на стол Дойла. На столе царил порядок, а как же иначе. Ничего лишнего: закрытый нетбук, пачка бумаги, стакан с ручками и карандашами, стопка обыкновенных писем (неужели их кто-то еще пишет?) и нож для резки бумаги. Нож, рукоять которого была выполнена в виде фигурки обезьяны. Нож лежал далеко и, конечно, она могла ошибиться, но…

— Рей, что с вами? Вы меня пугаете, Рей! — Дойл встал и потряс ее за плечо.

— Выбросить… Можно выбросить салфетку? — Рей, не дожидаясь ответа, подошла к его столу, перегнулась и выбросила салфетку в корзину для бумаг, отчаянно косясь в сторону ножа. Да, сомнений не было, на столе лежал тот самый нож с обезьяной.

Рей вернулась в кресло и села, закрыв лицо руками. Она должна была уйти, но она должна была взять нож, украсть. Надо было… Но вдруг это не тот нож? А если тот, значит, Дойл… Она лихорадочно придумывала, что делать, но Дойл сам помог ей:

— Вам плохо, Рей, вызвать врачей? Вы бледны.

— Я не знаю, — вяло ответила она, — голова кружится…

— Прилягте, — он встал и вышел из кабинета.

Рей метнулась к столу, схватила нож и спрятала его в сумку. Сердце колотилось о ребра, немудрено и вправду получить удар.

— Я хочу на воздух, — она прошла мимо Дойла к выходу.

— Я вызвал врача, подождите, — он поймал ее за локоть, но Рей покачала головой. — Мне надо на воздух, — повторила она твердо. Ее сознание плыло, она боялась упасть в обморок, и только голос Кайло: «Рей! Рей!» — еще держал на плаву.

Она вышла из здания и рухнула на скамейку. С каждой минутой ей становилось лучше, словно до этого кто-то перекрыл кислород, а сейчас снова пустил его. Рей жадно вздохнула. Дойл вышел следом.

— Рей, я не могу отпустить тебя в таком состоянии. Позволь, я посижу с тобой.

Стоило ему появиться рядом, и туман снова стал укутывать сознание.

— Так что происходит, Рей? И не связано ли это с картиной, которую ты приобрела недавно?

То, что слухи дошли до Дойла, Рей не удивило: у него бывали многие из ее знакомых, его рекомендовали — консультироваться у него считалось хорошим тоном: он знал толк в искусстве и слыл разборчивым коллекционером.

— Мне просто снятся сны, — сказала она твердо. Попыталась встать и отчетливо почувствовала, как на шею ложится невидимая удавка и начинает душить. Рей потянулась руками к шее, но как сорвешь то, чего нет в реальности?

— Расскажи, Рей. Про свои сны, — он хищно улыбнулся, и его глаза, обычно такие грустные, заледенели. Он смотрел на нее со смесью брезгливости и ненависти. И она уже видела эти глаза раньше, вчера, на портрете…

— Сноук? — выдавила она. Хватка ослабла на мгновение, чтобы тут же усилиться.

— Откуда ты знаешь это имя? — прошипел Дойл, или правильнее — Сноук. — Говори, тварь, или пожалеешь, что родилась. Куда ты дела портрет мелкого ублюдка? Что тебе…

— Рей! Ты уже освободилась?! Вот это удача, а я уж думал, придется тебя правдами и неправдами вытаскивать с сеанса. Дико извиняюсь, — Люк шел к ним, широко улыбаясь, — но мне необходимо забрать Рей. У тебя все в порядке? У нас на работе начинается апокалипсис, и только Рей может его предотвратить.

— Да, конечно, — Сноук встал, пожал руку Люку. — Надеюсь, Рей, ты сделаешь правильные выводы из сегодняшней встречи. — Он кивнул Рей и ушел, просто ушел, как ни в чем не бывало!

— Ты только что спас мою жизнь. Ты как тут оказался? — Рей не верила своему счастью, сидела, потирая шею.

— Видимо, сумасшествие немного заразно, — ответил Люк, вертя в руках солнечные очки. — Я работал в хранилище, и… и вдруг мне очень захотелось тебя найти. Хорошо, что ты оставила ежедневник. Другому бы не признался, но тебе скажу — меня кто-то заставил приехать к тебе, и…

— И ты подозреваешь, что это портрет?

— У меня в голове это плохо укладывается. Ты говоришь, я спас тебе жизнь? Что все-таки происходит?

Они поймали такси, и по дороге Рей пересказала Люку то, что узнала от Маз, и о том, как сбежала от Дойла, который оказался Сноуком.

— Получается, что Маз лет сто пятьдесят, — с сомнением протянул Люк. — С другой стороны, ты говоришь, что она выглядит максимум лет на шестьдесят, а она так выглядела, когда я сам познакомился с ней двадцать лет назад. Черт знает что! Черная магия, непонятный Сноук.

— Он-то очень даже понятный. — Рей потянулась к шее.— Сноук — это Дойл. Он изменился, но глаза. Глаза все те же. Господи, все сходится! Наверняка, наверняка он знает Хакса, и тот действует по его наущению. И то, что Сноук стал психологом, тоже очень понятно, он владеет чем-то вроде гипноза или… Не знаю, но если бы ты не появился, он бы меня придушил, даже пальцем не тронув.

— Хорошо, хорошо, — Люк расплатился с таксистом и помог Рей выйти из машины. — Если на минуту предположить, что все правда, то… то что нам делать теперь? В полицию с такими заявлениями точно не пойдешь.

— У меня есть только один вариант, — ответила Рей. — Ты же позволишь мне посидеть в хранилище?

— Пообщаться с портретом? В Нью-Йорке все с приветом, но мы с тобой самые сумасшедшие, — заметил Люк. — Я почти готов поверить, что ты вытащишь этого парня из картины.

— Вот и славно.

— Я буду настороже, — Люк передвинул кресло так, чтобы видеть окна и двери, которые он тщательно запер, и вытащил из сейфа пистолет.

— Мне кажется, у тебя тоже полно тайн? — удивилась Рей.

— Поверь, до тебя мне ох как далеко, — Люк вольготно устроился в кресле, положив оружие на колени. В очках, с книгой и с пистолетом он выглядел забавно. Рей улыбнулась и, вытащив из сумки нож, пошла в комнату, где хранились картины. Нож был старый, с рукоятью из дерева. Вырезанная обезьянка прикрывала лапами ушки, зажмурив глаза и сжав крохотный ротик. Резчик не обладал кропотливостью, работа была сделана грубо, но при этом почему-то казалась, что в ноже, как и портрете, заперта живая душа. Рей поежилась.

— Я нашла нож, — она протянула его на вытянутых руках к портрету. Глупо было ожидать, что портрет оживет, но Рей только тряхнула головой, села напротив прямо на пол и закрыла глаза.

— Кайло, — позвала она. — Бен… Я пришла, я принесла нож, я тут, рядом, — шептала она. — Ты спас меня. Как ты сумел заставить Люка кинуться мне на помощь? Я нашла Сноука, Кайло. Ты прав, он все время был рядом, но разве можно было заподозрить такого милого и обходительного мистера Дойла? Что же мне теперь делать? Что мне делать теперь?

Его руки легли на плечи, и Рей вздрогнула, но глаз не открыла. Она чувствовала его дыхание на своих волосах.

— Сотри печати этим ножом. Сотри печати…

— Но где… — она распахнула глаза и подошла к портрету ближе. Включила специальную лампу так, чтобы рассмотреть картину подробнее. Печати… Наверное, что-то подобное тем, которые она видела на портрете Сноука, пентаграммы? Одну она нашла быстро — в складках атласного галстука на шее, если присмотреться, угадывались очертания пентаграммы со стрелкой и, по меткому замечанию Маз, с «финтифлюшкой». Еще две, совсем крохотные, но очень хорошо прорисованные пентаграммы Рей увидела на запонках, еще две — на пряжках туфель. Рей взяла нож и стала аккуратно снимать краску. Она снимала слой за слоем, надеясь, что все делает правильно. Когда работа была закончена, она отошла на пару шагов от картины.

— Ты там как? — прокричал из-за двери Люк.

— Все отлично! — ответила Рей, вглядываясь в портрет. Прошла минута, другая, и ничего не происходило. Что она сделала не так? Или она сошла с ума, у нее шизофрения и голос Кайло — просто плод ее фантазии?

— Бен Соло! — она сжала нож сильнее, готовая заплакать из-за своего бессилия и непонимания, что же происходит на самом деле. — Бен Соло, я требую, нет, я приказываю, чтобы ты пришел сюда, ко мне! Я…

Он не успела договорить, краска на портрете пошла пятнами, зашипела и из картины, словно из затянутой тканью двери, вывалился, прорывая холст, мужчина.

— Рей, — прошептал он, пытаясь подняться и тяжело опираясь на руки. — Рей… — с трудом проговорил он, но Рей не могла не узнать тот голос, который так будоражил ее во снах.

— Кайло! Нет, Бен! — она бросилась к нему. — У нас действительно получилось?

— У тебя… — Он поднял руку, коснулся ее щеки и вымученно улыбнулся.— У меня мало сил, но я справлюсь.

— Да, давай я помогу… — договорить она не успела. Офис сотряс удар такой силы, что Рей решила — началось землетрясение или произошел взрыв. И тут же, почти сразу, раздались выстрелы, и закричал Люк.

— Люк! — она рванулась к выходу, но дверь перед ее носом закрылась.

— Хочешь спастись сама и спасти своего Люка, да и меня, слушай, — Бен говорил отрывисто и быстро, — дай мне нож, быстро, а сама распакуй портрет Сноука. Или мы сейчас загоним его туда, или… — Его лицо перекосилось. — У нас только один шанс.

— Это он? — Рей кинула нож Бену, тот поймал его на лету, встал, пошатываясь, и всадил нож в остатки портрета, который так долго был его тюрьмой. Рей старалась как можно быстрее распаковать портрет Сноука. Время словно пустилось вскачь: казалось, она только что призвала Бена, а вот уже дверь в кладовую сорвана с петель, и Сноук с Беном стоят друг напротив друга.

Сноук выглядел иначе, словно за один вечер состарился лет на сто: лицо от виска до подбородка прорезал глубокий шрам, кожа была изрыта оспинами и морщинами. И только глаза — холодные и безжалостные — не узнать было невозможно.

— Ну что ж, ученик. Ты все-таки прошел испытание, — сказал Сноук, — смог освободиться. Правда, я думал, для этого тебе понадобится времени меньше раз этак в сто.

Бен только усмехнулся и провел ножом на полу перед собой черту, отсекая Сноука от себя и Рей.

— Ты еще скажи, учитель, что рад меня видеть, — ответил он.

— Рад. Рад видеть живым и здоровым. Это было испытание, Бен. Пусть жестокое, но испытание. Ты должен был его пройти, чтобы стать со мной рядом. Ты пошел более сложным путем, но ты сделал это. Молодец. А теперь — убей девчонку, она слишком глубоко копнула, убей и пойдем. Покажем миру, что такое настоящее величие.

Рей не могла поверить своим ушам. Она переводила взгляд с Бена, который, кажется, готов был послушаться, на довольного Сноука.

— Бен? — только и смогла произнести она.

Он посмотрел на нее пустым взглядом и снова повернулся к Сноуку.

— Неужели ты думала, что сможешь противостоять мне? Неужели ты думала, что я не направляю тебя? Неужели ты думала, что я просто так возьму и отпущу тебя? Я, я вел тебя сюда. Но твоя миссия окончена, и ты больше не нужна. — Сноук хрипло рассмеялся. — Убей ее! — закричал он вдруг, и Рей очень захотелось закрыть глаза, потому что где-то на периферии сознания билась мысль: его невозможно ослушаться, и Бен точно не сможет.

— Убить? — прошелестел его голос. Бен развернулся к Рей, поднимая руку с ножом для броска.

«Господи, как глупо!» — подумала Рей, и в тот же миг Бен развернулся и выпустил нож. Сноук успел удивиться за секунду до того, как лезвие вошло ему в правый глаз. Он попытался что-то сказать, но не смог, упав как подкошенный.

— Быстро! Мы должны запереть эту мерзость, давай!

Рей только кивнула. Ее била дрожь, но она сжала зубы, надеясь, что Бен не заметит, насколько ей страшно. А потом мысли и чувства обострились до предела, волнение ушло на задний план.

— Сможешь нарисовать пентаграммы? — спросил Бен, с силой выдергивая нож из глазницы Сноука. — Ну?

— Да, я помню. — У нее перед глазами горели пентаграммы, которые рисовала Маз на пыльной столешнице в комнатке с диковинами. — Я смогу.

— Хорошо, — он стал читать заклинания, а Рей нашарила на столе оставленный Люком маркер. — Шея! — крикнул Бен и полоснул ножом по шее Сноука. Рей резко отвернулась, подавив приступ тошноты, и, стараясь не напутать, изобразила на шее нарисованного Сноука пентаграмму и символы. Она не стала поворачиваться к Бену и только ждала указаний. Правая рука, левая рука, правая нога, левая нога. Она знала, что когда Бен говорит это, он острым лезвием перерезает вены на запястьях и щиколотках. Рей закончила рисовать и заставила себя оглянуться через плечо и посмотреть на Бена. Он стоял на коленях, а там, где только что лежало тело Сноука, пол был пуст и чист.

Бен поднялся, пошатываясь, подошел к портрету и ножом закончил рисовать ту самую пентаграмму, которую Рей рассматривала с Маз.

— Вот теперь все, — Бен посмотрел в глаза Сноуку. — И только попробуй, вернись. Только попробуй!

Рей выдохнула и бросилась вон из комнаты.

— Люк! Люк… — он был жив, но оглушен.

— Отойди, — Бен присел рядом, положил на лоб Люка руку и закрыл глаза. — Все будет хорошо. Не переживай.

Люк слабо застонал и открыл глаза.

— Рей. И… — он резко сел, держась за голову. — Это действительно…

— Бен Соло, — сказала Рей. — Боюсь, у меня больше нет картины кисти неизвестного. Зато есть другая, и в ней заперт Сноук.

— Черт знает что, но как… Ладно, это все потом. Сейчас тут будет полиция, совершенно точно, не думаю, что такое осталось без внимания. Идите, я разберусь сам. Иначе нам придется объясняться по поводу… его, — и он кивнул в сторону Бена. — Разве что он может наколдовать права и паспорт.

— Спасибо! — Рей поцеловала Люка в щеку.

Они с Беном вышли на улицу.

— Подожди минуту, — он остановился, закрыл глаза и сделал глубокий вдох, счастливо улыбнулся. — Ты не представляешь, как хорошо просто дышать, ощущать, видеть все…

Напряжение медленно уходило, и Рей почувствовала как невероятно устала. Она обхватила себя руками — стремительно холодало.

— И что теперь? — спросила она Бена, когда они снова пошли по улице к станции метро.

— Теперь… Нью-Йорк остался без присмотра. Сноука больше нет, возможно, стоит занять его место. Хочешь, Рей, я подарю тебе Нью-Йорк?

— Занять место Сноука? — теперь она остановилась.

— Я пошутил, — Бен склонил голову к плечу. — Теперь я хочу жить. Просто жить, Рей. И… и я хочу быть в твоей жизни.

— Мы совсем не знаем друг друга, я… Я скучная, на самом деле, мои друзья считают меня занудой, со мной ничего интересного… — она осеклась.

— Не знаем, — согласился Бен, — давай знакомиться? Привет, Рей, я Бен Соло, будущий император галактики, ну или, как минимум, будущий мэр Нью-Йорка.

Рей закатила глаза:

— Привет, Бен. Чувствую, с тобой не соскучишься…

Они рассмеялись.

«Завтра. Мы все решим завтра», — подумала Рей.

* * *

После того, как удалось выпроводить полицейских, убедив их, что сорванная с петель дверь — это хулиганство, а не происки террористов или, упаси Бог, конкурентов, Люк зашел в хранилище, посмотрел на новый портрет и тяжело вздохнул. Чутье никогда его не подводило, и сейчас кричало, что история на этом не закончится. Слишком много вопросов осталось: Хакс, если он связан с этой историей, не успокоится, у Бена нет документов и никакого опыта жизни в мегаполисе. Сможет ли он привыкнуть ко всему этому?

Сознание мутилось, почти так, как днем, когда он понесся искать Рей. Кто-то очень хотел ему что-то сказать.

— Нет, милейший, нет, никаких разговоров! — Люк набросил на портрет упаковочную бумагу и повернул лицом к стене. — Нет, завтра мы тебя перевезем и спрячем.

Он вышел и запер дверь в кладовую.