Гиацинт (джен)

Выходной вечер в гриффиндорской гостиной всегда казался Рите просто адом. Кажется, именно в эти несколько часов все массово начинали сходить с ума в попытках сделать забытые эссе и оттянуться перед грядущей неделей. Рита хоть и была общительной, но терпеть не могла подобные вечера, предпочитая переждать весь этот беспредел в спальне за интересной книгой или каким-нибудь другим занятием. Именно эти часы были для неё отдыхом. Когда не надо было улыбаться, иронизировать и ставить на место окружающих.

Просто. Отдых.

Вытянувшись на кровати, Рита хрустнула костяшками пальцев и достала из прикроватной тумбочки легкий романчик магловского автора. Вообще, она любила читать всякую ерунду, чтобы отвлечься, к тому же в её мечтах было стать писательницей или журналисткой. А может, и той, и другой. В обоих случаях необходимо быть грамотной и иметь хорошую фантазию, а также разбираться в людях, и все эти качества у Риты имелись.

И она писала. Стихи, небольшие повести, истории вымышленных людей, обычно не затрагивая романтику, в большинстве своём делая акцент на событиях. Всякой любовной дребедени хватало в повседневной школьной жизни: бесконечные сплетни кто, куда и зачем, просто не оставляли никакой возможности избежать подобного. Рита сплетни собирала, оборачивала себе в выгоду и пользовалась информацией так, как заблагорассудится. Года два назад она делала это не очень осторожно, но теперь опыта у неё хватало для того, чтобы начисто испортить чью-нибудь репутацию, вне зависимости от социального статуса и чистоты крови. Чем выше у человека статус, тем проще его оклеветать.

У Риты не получилось этого только с Рудольфусом Лестрейнджем, который решил все слухи просто подтвердить. Впрочем, ему шёл образ ловеласа и получалось у него просто отлично. Провал по всем фронтам, ведь после этого красавчик-Руди каким-то образом убедил всех, что Рита едва ли не куртизанка и за «символическую плату» готова обслужить каждого. Сколько ей тогда пришло всяких неприличных предложений — не счесть. Рита эту месть засчитала и пообещала себе, что когда-нибудь отплатит ему за это.

Жаль, что совсем уж подонком он не был. Тогда можно было уже сейчас этим заняться, пока в рамках школы это довольно-таки просто. Но Лестрейнджа уважали парни и любили девочки, за ним не числится никаких промахов. Да, бабник, но ведь это совершенно не оригинально и каждому известно, к тому же у него прекрасная успеваемость, значок старосты факультета и повязка капитана квиддичной команды.

— Привет, — поздоровалась вошедшая в комнату Молли Пруэтт, которая тут же сбросила принесённые книги на кровать и быстро стянула с плеч мантию.

— Добрый, — кивнула Рита, скосив взгляд на свою книгу, которую она ещё не успела открыть. — Что это?

— Защита. Зелья. В общем, экзамены, — пояснила Пруэтт.

— И как оно?

— Признаться, отвратно.

С Молли они от чего-то начали неожиданно ладить. При этом Пруэтт отдалилась от своей закадычной подружки Энид и всё свободное от уроков время пропадает в библиотеке. Сначала всем казалось, что она пытается выбиться в отличницы, но Молли как-то не рвалась отвечать на уроках, её результаты улучшились, но не чтобы прям сильно. На уроках она молчала, училась даже, но фанатизма не было. Но после стольких лет сложно считать Молли Пруэтт нормальной девчонкой. Вряд ли это вообще когда-нибудь получится.

Рита провела рукой по своим волосам: твёрдым, жёстким, прямым и сухим. Что бы она не делала, они всегда лежали прямо и напоминали солому не только цветом, но и структурой. У Пруэтт были плавные медные кудри, даже на вид мягкие, а пахли они всегда какими-то цветами. Рита как-то изучила всю косметику Молли — явно домашнюю, потому что все флаконы были с вензелями рода Пруэтт. Чисто из интереса она намазала руки кремом, и мозоль от пера на среднем пальце пропала через несколько часов. Больше Рита ничего не брала, но чертовски хотела опробовать шампунь, а такой нигде не продавался. Явно что-то из фамильных рецептов. Почти все ведьмы, особенно чистокровные, предпочитают делать себе косметику самостоятельно, хотя далеко не все слизеринки выглядели так опрятно, как Пруэтт или сёстры Блэк.

— Что это такое? — неожиданно спросила Молли, кивнув в сторону стопки виниловых пластинок.

Рита хранила их на своей тумбочке прямо на граммофоне. Электропроигрыватели в Хогвартсе не будут работать, даже фотокамера на батарейках начала барахлить через несколько месяцев, поэтому пришлось клянчить у деда такую древность. Он был глухим на одно ухо после контузии на Первой Мировой войне, поэтому музыка была ему не нужна. Иглы приходилось часто менять, но это стоило того, чтобы не сойти с ума. В Хогвартсе было почти невыносимо последние несколько лет, отсутствие хоть каких-нибудь развлечений толкало студентов на всякую ерунду, на Гриффиндоре постоянно что-то случалось, а баллы, тщательно собираемые отличниками, слетали с ужасающей скоростью. Чтобы не сходить с ума с остальными, Рите пришлось искать хоть какой-то способ скрасить досуг. Музыка подошла, хотя пришлось повозиться. МакКошка не хотела разрешать Рите держать граммофон, хоть тут Дамблдор повёл себя, как человек: дал своё величественное согласие, хоть и прочитав внеплановую лекцию о силе любви и магии музыки. Кошатница, поджав губы, согласилась.

— Это Битлз, — опомнившись, ответила Рита, стянув первую пластину. — Альбом Револьвер.

Судя по лицу Молли она не особо поняла, что это значит. Рита хмыкнула и поставила пластинку. Заиграл «Taxman», и Рита начала отбивать ритм об край тумбочки, чтобы не подпевать и не опозориться. Голос у неё был так себе на самом деле. Пруэтт сидела с задумчивым выражением и потом просто сказала:

— Ясно.

Рита пожала плечом и убрала пластинку с граммофона. Она и не ждала восхищений со стороны Пруэтт по поводу творчества битлов, вряд ли она вообще способна понять прелесть рок-н-ролла. Вот Уизли бы восхитился, хоть и не понял бы ничего, но уж с Артуром она и не собиралась обсуждать магловскую моду. Были и другие дела. Например, написать статью для того самого деда, у которого она выпросила граммофон, он же военный корреспондент — Шервуд Скитер, раньше работавший в Таймс. Сейчас пишет книгу о Первой Мировой Войне, но вряд ли будет публиковать. Его стихи тоже всегда уходят в стол, разве что Рите когда-то зачитывал. И обещал готовые главы ей дать почитать.

Дед у неё шикарный, конечно. Магл, закалённый войной, иногда с иронией говорит, что относится к «потерянному поколению», как называют вчерашних школьников-солдатов, которые так и не смогли нормально жить после окончания войны. О таком писал Хемингуэй и пишет Ремарк. Дед, кстати, именно поэтому поздно женился: после войны он ещё десяток лет приходил в себя, много пил и несколько раз оказывался в больнице после попыток суицида. Когда родилась мама, ему было тридцать шесть лет. Бабушка, увы, погибла ещё до рождения внучки — в 1948 году, но, кажется, дед особо по этому поводу не горевал: он вообще женился только ради самого факта. И чтобы жить было для кого. Но так получилось, что живёт он ради внучки, потому что жена чем-то дорогим не стала, а дочь принесла одни разочарования и ещё больше поводов для самокопания.

Наверное, именно поэтому Рита хочет стать журналисткой. Чтобы стать похожей на деда, ведь он суровый и добрый, уже совсем старый и уставший от жизни, но любимый и нужный.

— Слушай, — неожиданно позвала её Молли. Она сидела в пижаме на кровати и держала на коленях книгу. — А что ты знаешь о Магнусе Нотте?

Что Рита о нём знает? То, что он холодный, наглый и эгоистичный боевик. По крайней мере, так говорят некоторые слизеринки, которым дали от ворот поворот. Многие из них хотели бы стать его женой, но все предложения о помолвке Нотт игнорирует. Его отец в ярости, но отпрыска приструнить не в состоянии. Впрочем, интересен Магнус стал только в этом году: всё-таки его сделали Инспектором. Студентки едва из юбок не повыпрыгивали в Большом зале на праздничном ужине первого сентября. Конечно, когда бы в стенах замка появился такой красавчик? Это не по-мальчишески смазливый Лестрейндж, а высокий и симпатичный мужчина, весь из себя загадочный и недосягаемый. Герой девичьих грёз.

— Смотря, что тебя интересует, — хмыкнула Рита, устроившись на кровати поудобнее.

— Всё, что ты можешь сказать. Я не хотела, конечно, привлекать кого-то, но самостоятельно я не смогу достать информацию за несколько дней, — ответила Пруэтт, заинтересовав Риту ещё сильнее.

— Силён, красив и опасен. Если собираешься соблазнить, то советую приобрести огнеупорный костюм и научиться быстро бегать. Может, так ты сможешь его заинтересовать и не покалечиться в процессе.

Молли неожиданно улыбнулась и зачем-то стукнула своего кота по морде. Рита подумала, что она как минимум обидится и пошлёт её к Мордреду.

— Не за этим. Просто надо знать, чего от него хотя бы примерно можно ожидать.

— Я с ним не общалась, не бессмертная же, — хмыкнула Рита. — Но конченым подонком он не выглядит.

— Спасибо, — кивнула Молли, но ей явно было мало подобных фактов. Но Рита и правда знает не так много, всё-таки боевики о конфиденциальности заботятся. Опять же, не Лестрейндж, чтобы о нём каждая школьница трепалась по углам. Мордред, как она ненавидит этого Рудольфуса. — А Лестрейндж? — будто прочитав её мысли, спросила Пруэтт.

— Тварь, — ослепительно улыбнулась Рита.

— Точно подмечено, — согласилась Молли.

Кажется, с ней можно нормально общаться.

* * *

Малвин уныло переписывала с учебника на пергамент рецепт какого-то зелья, назначение и свойства которого ещё предстоит выяснить, и думала о том, что совершенно не знает, что делать. В школе было скучно, тоскливо и холодно, впервые за много лет она хотела попасть домой. Странно, что дом Пруэттов она считает своим.

— Дрянь какая, — заключила Малвин, когда записала все совместимости и реакции. Получался специфичный яд, который провоцировал процессы гниения плоти до летального исхода. Человек умирал в муках в течение двух-трёх дней. — Мерлин, что делать с Ноттом?

Наверное, по-настоящему её могла развеселить какая-нибудь пакость. Влезать в разборки с Ноттом невероятное безрассудство, проблем от этого только больше, но это точно разбавит скуку. Не убьёт же он её. Только вот как добраться до проклятого разрешения? И ведь даже помочь некому, не поймёт никто таких порывов. Разве что болтается бесполезный книззл, у которого энтузиазма больше, чем позволяет объём тела.

Можно же просто попросить. И как минимум ввести в ступор Магнуса Нотта.

Или просто успокоиться и готовиться к экзаменам, а разрешение попросить у какого-нибудь профессора.

Или вообще не страдать ерундой. Виктор и подождать может.

— Не-не, не могу я ждать! — ощетинился книззл. — Устал я так жить!

— Ты же понимаешь, что ситуация безвыходная. Если я не получу разрешение, то ничего не выйдет. Я не помню всех ритуалов и рецептов зелий наизусть, а спрашивать из дома…

— Ну наконец-то! — возликовал Виктор. — Если не у Пруэттов, то на кой-тебе в крёстных Блэк?

— Поняла я, поняла, — вздохнула Малвин и, отложив пергаменты с расчётами, принялась за письмо Ориону Блэку.

— Не забудь извиниться за отсутствие писем. Спроси про здоровье семьи и всё такое. Не будь прямолинейной, высокородные такого не любят.

— Нашёлся здесь знаток британской аристократии, — фыркнула ведьма.

— Не говори сейчас о том, что тебе нужно. В следующем письме поинтересуешься, — развалившись на подушках, надиктовывал книззл.

Письмо вышло длинным, Малвин долго извинялась и спрашивала о Вальбурге, Сириусе и своём крестнике Регулусе. И решила, что надо бы Рэгу написать что-то и вообще подумать о подарке — день рождения у него был пятого декабря, а до этого дня осталось чуть больше месяца. Всё-таки какая она безответственная: редко пишет домой, не общается с родственниками, почти игнорирует тётушку Лукрецию и дядю Игнатиуса, которые шлют ей красивые перья и прекрасные быстросохнущие чернила. Несколько раз она отблагодарила за подарки, а после забывала как-то. Вот и Ориону не пишет совсем, Регулуса игнорирует.

— А кто крёстный этого, как его, Регулуса? — поинтересовался Виктор, нагло подслушивая мысли в её голове.

— Августус Руквуд. Да, именно он. Я его плохо помню, в последний раз видела лет пять назад. Работает в Отделе Тайн, не особо общительный человек.

— И как Молли Уизли могла отказаться от этого всего? Здорово же быть крёстной наследника Блэков, иметь таких родственников и вообще…

— Я тоже всё больше и больше не могу этого понять, — призналась Малвин. — Но, может, любовь и правда выше всего этого?

— Любовь к рыжему чурбану выше, чем любовь к родителям? — фыркнул Виктор.

— А ты, видимо, человек высоких моральных ценностей!

— Я попал в детдом в двенадцать лет. И если бы не завещание отца и оставленные им деньги, я бы не учился в хорошей школе и не смог бы поступить в институт, — беззаботным тоном заявил книззл.

— Я сожалею. Прости.

Вечером, почти перед самым отбоем, в основном заняты главные коридоры, ведущие в гостиные факультетов, а вот остальная школа пустовала, поэтому удалось без проблем добраться до совятни. Письмо прибудет к завтраку, примерно в это время принято разбирать почту.

— Не часто тебя тут увидишь, — хмыкнул Рудольфус, который, кажется, пытался разобраться с посылкой.

— Каюсь, письма пишу редко.

— Почему? — цокнув, спросил Лестрейндж, с досадой стянув с лап недовольной совы сизалевый шнур.

— Тебе так интересно?

— Я пытаюсь быть вежливым, — скривился Рудольфус.

— У тебя плохо выходит. И да, можно просто сделать что-то вроде ручки.

— Какой ручки? — вскинул бровь Лестрейндж. Малвин закатила глаза и довольно ловко обмотала упакованную коробочку шнуром на манер корзинки и трансфигурацией расширила ручку, чтобы сове было удобнее за неё ухватиться.

— Не благодари.

Сова послушно вылетела с письмом в одно из окон, а Малвин поспешила уйти. Башня обдувалась всеми ветрами, окна не были застеклены, так что было довольно прохладно.

— До сих пор плохо понимаю, за что ты меня так ненавидишь, — признался догнавший её Рудольфус. — Я же ничего тебе не делал.

— Я не ненавижу тебя, — безмятежно ответила ведьма, стараясь на него не смотреть.

— Но смотришь ты на меня так, будто готова убить, — хмуро заметил Лестрейндж.

— Тебе показалось. Да, возможно, я испытываю некоторую неприязнь по отношению к тебе, всё-таки лучшими друзьями мы все эти годы не были. Но ненавидеть тебя глупо, ты и правда ничего плохого мне не сделал.

— Ладно, — удивлённо кивнул Рудольфус непонятно чему. — В смысле… Я согласен с тобой. Ты как-то изменилась, Пруэтт.

— Ничуть. Доброй ночи.

— А, да. Доброй, — всё так же немного заторможенно ответил Лестрейндж и довольно быстро исчез с поля зрения.

Малвин пожала плечами и мысленно отметила, что надо всё-таки сходить в Хогсмид и купить конфет тётушке Лукреции и матери, написать им письма и уже планировать расходы на подарки к Йолю. Да и Самайн скоро, надо уже определиться с планами на этот день.

— Ты общаешься с Лестрейнджем?! — накинулась на неё со спины, видимо, Энид. Ну как накинулась — всего лишь крикнула за спиной так громко, что чуть не попадали остатки витражных стекол с окон.

— Мы просто пересеклись и уладили некоторые недоразумения, — максимально ровно ответила ведьма, мысленно стараясь успокоиться. Самое главное не покалечить её.

— И когда ты всех их уладишь и у тебя появится время на друзей? — сложила руки на груди Диггори, встав лицом к лицу к Малвин. — Я долго молчала, но всякому терпению приходит конец! Что с тобой произошло? Почему ты избегаешь меня, Дэниела и даже Артура!

— «Даже»? С чего я вообще должна проводить с ним время? Он, видимо, и сам не горит желанием, так бы хоть раз заговорил.

— Да тебя нигде не найти! Вечно пропадаешь по своим делам, занимаешься неясно чем… Что они с тобой сделали?!

— Кто?

— Твои родственники! — совсем разошлась Энид. — Ты была нормальной! В начале лета ты была совершенно обычной Молли, моей подругой! А теперь что?! Один месяц дома у родителей, и тебя не узнать!

— Прекрати так говорить. Ты ничего не знаешь о моей семье, — холодно процедила Малвин.

— Я всё знала о тебе, о твоей семье, обо всём! Хотя сейчас я сомневаюсь!

— Самое отвратительное в этой ситуации, что нам придётся контактировать до конца этого года. И, я надеюсь, тебе хватит ума больше не лезть ко мне, иначе всё кончится довольно плачевно.

— Но… Но Молли! — воскликнула растерявшаяся Энид.

— Я Малвина, постарайся запомнить. В этом имени не так много букв.

Стало как-то легче. Всё-таки Малвин тяготило наличие этой дружбы, которую она никак не могла поддерживать. Даже хорошо, что Энид сама нарвалась, самое главное, чтобы не начала извиняться и пытаться что-то исправить. И всё-таки почему-то это было неприятно и тяжело. Нельзя на этом зацикливаться, чтобы не начать жалеть о содеянном.

От Виктора она заразилась манерой отвечать слишком грубо.

Но Малвин и правда разозлилась. Никто не смеет оскорблять эту семью из-за каких-то непонятных догадок или ещё не ясно чего. У неё было достаточно много времени, чтобы понять, что Пруэтты хорошие люди, хотя несколько специфичны. И остальные родственники приятные, если не считать Беллатрикс. В любом случае, беспочвенно кого-то обвинять…

Придётся немного прогуляться ночью, чтобы успокоиться. Возвращаться в спальню опасно в первую очередь для Энид. Малвин слишком на взводе, чтобы просто игнорировать окружающих. Побыть одной и подумать, как, например, перестать ненавидеть Лестрейнджа. Уже все заметили, наверное. Впрочем, это и не удивительно: иногда она мечтала свернуть ему шею, чтобы он замолчал и не говорил этим голосом. И не улыбался так, не смеялся, не ходил, не смотрел. Чудовищно похож на того человека, о котором не хотелось вспоминать вообще. Такое напоминание о том, что ты абсолютная неудачница, которую бросили фактически перед бракосочетанием. Предали и унизили. Отвратительно.

И подумать о том, что она нагло лжёт на протяжении нескольких месяцев. Себе и окружающим. И, наверное, Виктор единственный, кто многое о ней знает и понимает. Хотя бы за это ему надо помочь. Кто ещё может знать о Малвин столько же, сколько и этот чёртов книззл? И будет ли ещё кто-то, кроме него?