Free Will (джен)

Ангар производил мрачное впечатление снаружи: огромный, высотой с десятиэтажный дом, продолговатый, с глухими серыми бетонными стенами. Ни единого окошка, никакой раскраски или условных обозначений. Секретный военный объект не должен привлекать к себе внимание, должен теряться в рядах таких же бетонных коробок. Но если последние внутри были пусты и темны, то у этого сооружения интерьер представлял собой разительный контраст со внешностью. Лейтенант Джеффри Хендерсон понял это сразу же, как только в сопровождении начальства и местных специалистов переступил порог ангара.

Внутри тот больше напоминал научно-исследовательскую лабораторию — даже не такую, как были у них в Академии, а еще более крутую. Наподобие таких, какие показывают в фантастических киношках. Очень много света, почти стерильная чистота кругом — на входе специальные боты, похожие на гигантских богомолов, деловито и быстро очищают обувь посетителей. Много людей, но все молчаливы и заняты делом. Пол из металлических панелей, стены обшиты пластиком ярко-белого цвета. И на фоне его почти теряется такой же белоснежный корпус меха. Джефф заметил его лишь тогда, когда подошел едва ли не вплотную.

Специально сконструированная для этого платформа вознесла ввысь команду, состоявшую из Джеффа, его куратора из Академии, пожилого генерала в сером кителе и инженера в белом халате — то был один из конструкторов, кажется, его звали Гордон, и вид он имел совершенно затрапезный: даже удивительно, как такому человеку доверяют работу с гигантскими боевыми машинами. Такими бесполезными мыслями Джефф занимал себя, поглядывая на своих спутников и стараясь забить хоть чем-то взбудораженное сознание. Еще не хватало, чтобы все они догадались, как у него трясутся поджилки! У него, выпускника спецкурса военной Академии, потратившего на обучение более трети своей двадцатишестилетней жизни! У того, кто не спал ночей за подготовкой к экзаменам, кто прилагал все усилия, чтобы стать лучше своих однокурсников, стать избранным — и чтобы наступил в конце концов этот самый долгожданный день. День, когда он будет стоять на высоте десятка метров перед лицевой панелью своего собственного меха — пока еще непроницаемо-черной, без каких бы то ни было признаков не то что сознания и разума, а даже активности вообще. Боевой робот напоминал сейчас детскую игрушку, у которой в очередной раз сели батарейки — но впечатление это было, как знал в теории лейтенант, обманчиво.

— Айс, просыпайся! К тебе тут пришли, — бодро подал голос инженер. Джефф непроизвольно расправил плечи и шагнул вперед с сумасшедше колотящимся сердцем, следя за разгорающимися в темной глубине синими огнями.

«Снятся ли андроидам электроовцы?»

Вопрос, конечно, замечательный. Насчет андроидов Айси не знал, но те обрывки воспоминаний, что проносились в сознании во время дефрагментации систем, вполне можно было приравнять ко снам. Нормальным, без всяких электроовец — одушевленный процессор обрабатывал данные, почти как человеческий мозг.

В основном, конечно, бесконечные лед, вода, выстрелы и… тепло? Сообщение об ошибке перекрыло уже начавший рассыпаться на пиксели воображаемый пейзаж, и Айс неохотно перечитал предупреждение в очередной раз. Снова перегрев, непонятно откуда. Слабый, но неприятный.

Наскоро подгрузившаяся диагностика проинформировала, что плотные вент-заслонки, призванные беречь системы от замерзания в ледяной воде, герметично закрыты. Термометр фиксировал теплый непривычно воздух вокруг.

Айсбрейкер отдал команду на разблокировку вентиляции — плотные мембраны по всему корпусу отошли, с шипением и свистом выпуская потоки горячего воздуха и испаряющегося охладителя — и одновременно запустил оптику, с небольшим запозданием зафиксировав, что его окликнули.

Картинка мгновенно вошла в фокус, и Айс, не меняя выражения, пригляделся к стоящим на платформе. Двоих он знал, еще один, судя по нашивкам, был преподавателем, а вот четвертый…

Значит, все-таки решили дать ему нового пилота. Неудивительно. Айси рассчитывал на подобное решение с вероятностью в девяносто шесть и девять десятых процента.

— Превосходная модель, одна из лучших в сверхтяжелом классе! — с гордостью отрекомендовал Гордон. — Отлично показал себя в бою и конструкторских работах, выдерживает такие условия, что не снилось некоторым подлодкам. Если тебя учили, что тяжелый класс обычно туповат — забудь об этом, на нем стоит мощнейший тактический компьютер. Ну, а какова «душа»! Замечательный проект, замечательный. Сам бы пилотировал, если бы мог. Такое кому попало в руки не дают, так что, надеюсь, в своей Академии ты учился не зря, — пошутил инженер.

Если бы не опасение, что с ним могут заговорить с минуты на минуту, Айс отключил бы аудио. Ему никогда не нравилось слушать перечисление собственных достоинств: не потому, что этим обещаниям приходилось потом соответствовать — он бы и сам не удовлетворился ничем, кроме превосходного исполнения любой задачи. Но… несмотря на то, что это была совершенно не похвала, а обыкновенный, хоть и витиеватый, способ донести информацию о его возможностях, да еще и направленный не на него самого, а на пилота, звучало все-таки здорово похоже на похвалу. Айс недолюбливал, когда его хвалили: сама идея поощрять за соответствие стандартам, которым ты и без того обязан соответствовать, приводила его в замешательство. Зачем?

Гордон потрепал его по белоснежной, только что отполированной броне нагрудника, и Айси привычно подавил желание оттолкнуть человека и протереть пластину. В бою он не боялся ни грязи, ни повреждений, но раз уж встречу с новым пилотом нашли достаточно значимой, чтобы привести его в порядок, он и должен оставаться чистым! Впрочем, людям виднее.

Гордон проводил с Айси много времени и, очевидно, считал его своим любимцем, даже приписывал некую ответную приязнь. Айс не возражал и не стремился его разочаровывать. Он не возражал против присутствия инженера, тот делал полезную работу, хоть и не являлся его создателем. Главный конструктор свое творение проведывал редко и, кажется, интересовался его судьбой только в моменты промахов, чтобы исправить ошибки или по крайней мере за них выговорить. Айс считал это правильным. Некоторые конструкторы развивали с мехами излишне близкие отношения, что противоречило рабочей этике и создавало лишние проблемы и привязанности. То, что его не вынуждали подобным образом выбирать между уставом и необходимостью отвергнуть внимание создателя, Айси сдержанно радовало.

— Может, сам представишься? — оживленно предложил инженер.

Технически новые модели были способны на довольно богатую мимику, но темный фейсплейт с тщательно выверенными правильными чертами по большей части оставался неподвижным. Даже говорить Айс предпочитал через внешние динамики — стремление излишне себя очеловечить из желания ощущать принадлежность он не поощрял так же, как нежные чувства к создателю. Синтезированный голос у него, как у большинства тяжеловесов, был низкий, тяжело вибрирующий в динамиках.

— Айсбрейкер онлайн, — лаконично отрекомендовался Айси. — Моя функция — ведение боя и выполнение работ в экстремальных условиях. С этого дня я поступаю в распоряжение пятой дивизии и соответствующего пилота, назначенного Академией, — взгляд синей оптики коротко, неуловимо задержался на «назначенном».

Выглядит опрятно, стоит прямо. Могло быть и хуже.

Джеффри Хендерсон любил машины. Всякие: начиная от древних бензиновых автомобилей (такие до сих пор встречались еще в сельской местности, например на ферме у прадеда, где Джефф бывал мальчишкой: старик в свои сто тридцать лет категорически не желал отказываться от того, что было привычно ему с молодости) и заканчивая бытовыми робопомощниками, оснащенными вежливым и немногословным ИИ. Неудивительно, что с детства его больше всего привлекало то, что признавалось всеми за вершину технической эволюции: машины, у которых есть душа.

«Душа», если точнее: в серьезных источниках было принято писать это так, с оглядкой на неформализуемость термина; даже сейчас в речи Гордона эти кавычки пусть мимолетом, но прозвучали, повиснув незримо в воздухе.

Полвека назад, когда были построены первые мехи, ученые ломали меж собой копья, пытаясь подобрать другое, более академичное название этому феномену, но в обиходе все равно закрепилось именно это. Ведь суть оно отражало достаточно точно. Некая непознаваемая, неизмеримая, не подлежащая прямому воздействию информационная субстанция, совокупность результатов работы десятков миллиардов программных нейронов. Те же самые ученые еще в начале XXI века признавались, что любая нейронная сеть — по сути черный ящик, и процессы, происходящие внутри нее, абсолютно невозможно исследовать. Есть только данные на входе и их интерпретация на выходе. Примитивная, полная ошибок и заблуждений в случае малого количества нейронов, и все более и более усложненная, приближенная к работе реального человеческого мозга — по мере того, как изобретались способы расширить сеть и увеличить ее быстродействие. А затем, как это всегда случается рано или поздно в ходе исторического развития, количество перешло в качество. Да еще в какое.

Мир кипел и гудел, когда правительство первой в мире меха-державы объявило во всеуслышание, что создало не просто искусственный интеллект, но искусственную личность, равную человеческой. По улицам прокатилась волна пикетов, митингов, акций протеста: религиозные люди требовали запретить «богохульные» попытки стать наравне с Творцом, консерваторы утверждали, что осознавшие себя машины истребят человечество и доказывали необходимость опередить их и немедленно уничтожить прототипы. И так далее, и тому подобное. Обо всем этом Джефф узнал из книг по истории робототехники и псионики, и поначалу не мог понять, чего так боялись все эти странные люди. Ведь для него, как для любого человека, рожденного в меха-эру, существование одушевленных машин с детства воспринималось как естественное явление природы. Дети есть дети, и во все времена они стремились одушевить, очеловечить все окружающее: живые дома и техника, говорящие животные, деревья, реки и скалы в сознании детей XXII века логично продолжались гигантскими роботами — уже даже не столько человекоподобными, сколько человечными.

Конечно, это наивное восприятие не могло длиться долго. Уже в колледже, а в Академии и подавно, Джеффа научили воспринимать мехов в первую очередь как машины. Боевые машины: невероятно сложные, сверхмощные, смертельно опасные. Курсанты зубрили схемы электрики, электроники и механики, составлявшей начинку мехов, и за всем этим как-то смазывалось, терялось представление о «душе» как о главной составляющей этого вида техники. Как врач-патологоанатом, годами разбирая на составляющие человеческие тушки, приобретает некий особый цинизм в отношении «венца природы». А раз подобным свежеприобретенным цинизмом в особенности любят щеголять студенты-медики, то стало быть, времени на его формирование требуется не так уж и много.

Трех с половиной лет колледжа и пяти лет Академии хватило с лихвой. И, отправляясь на «смотрины» — так пилоты называли между собой, посмеиваясь, этот волнительный для каждого опыт, — Джефф убеждал себя, что просто сдает очередной экзамен по обращению со сложной, требующей большого знания и опыта техникой. Убеждал истово и яростно: когда система вдруг ожила, когда внутри гигантского корпуса глухо взвыли вентиляторы, и заслонки раскрылись, обдав стоящих на платформе людей порывом горячего ветра с запахом машинной смазки и нагретого металла — будто вздохнуло, пробуждаясь ото сна, огромное животное. Когда синие «глаза», кажущиеся внимательными и строгими, обвели взглядом собравшихся. Когда голос, звучавший, казалось, со всей поверхности механического тела, гулко зарокотал под сводами ангара.

Но едва смысл этих слов дошел до сознания Джеффа, парализованного торжественностью момента, как все стало на свои места. Машина. Всего лишь машина. Сложнее, чем кофеварка или даже электромобиль, разумнее, чем хозяйственный робот — но так же направленная на решение конкретных, измеримых, понятных задач. Только сейчас Джефф заметил, что под воротником парадной форменной рубашки у него на шее выступил пот, и позволил себе немного расслабиться с долгим, бесшумным облегченным выдохом. Даже усмехнулся про себя. Он что, действительно считал, что боевой робот скажет что-то вроде: «Здорово, парень, я Айси, будем знакомы», и подмигнет с кокетством первокурсницы медфакультета?..

Он покосился на генерала Чамберса и на куратора, все еще невольно удерживая стойку «смирно». Вероятно, люди из Академии должны сказать какое-то вступительное слово, представить его как нового пилота? Но те ответили ему лишь выжидающими взглядами; куратор приглашающе кивнул, а генерал спрятал в усах ухмылку. Стало быть, с этого момента он должен действовать сам. Сам находить общий язык с одушевленной машиной, демонстрировать свою компетентность — словом, делать все, чтобы показатели совместимости с моделью I-27-15-HW «Айсбрейкер», предварительно определенные посредством дистанционных тестов и достигшие оптимального значения, воплотились в жизнь.

— Я лейтенант Джеффри Хендерсон. Пятая дивизия Северного фронта, — его голос лишь на долю секунды, в самом начале, немного сорвался, выдавая волнение. Но парень справился с ним и, вздернув подбородок, заговорил громко и отчетливо, неосознанно стараясь если не перекрыть низкий раскатистый голос меха, то как минимум не звучать на его фоне ничтожным комариным писком. — Выпуск Академии за текущий год. По результатам тестов назначен в качестве пилота для… тебя. Приятно познакомиться.

Джефф планировал завершить свою речь вежливой и сдержанной полуулыбкой, но лицо снова исказилось волнением, и улыбка вышла почти заискивающей. Всему виной была нежданная заминка: на полуслове он вдруг понял, что не знает, как обращаться к Айсбрейкеру. Говорить «ты» многотонной махине, оснащенной кучей видов смертоносного оружия, было… не то что страшно, но как-то… неловко, что ли. Попахивало фамильярностью и все тем же пресловутым очеловечиванием. Но обращаться к роботу на «вы» — это уж вовсе за пределами разумного. Проще всего было бы сказать в третьем лице… но нельзя же избегать обращений вечно. «Спокойно, Джефф. Это просто машина. Чертовски клевая машина, работать с которой ты всегда мечтал. Соберись уже, возьми себя в руки и покажи этой железяке, кто тут босс».

Получив в свое распоряжение имя нового пилота, Айс прогнал новые данные через датабазу, но остался разочарован — в его личных архивах ничего подходящего не хранилось, а доступ к местному инфранету ему еще не успели организовать после перевода. Приходилось опираться исключительно на личные (то есть — субъективные и заведомо бессмысленные, но какие есть) впечатления.

Насколько Айси разбирался в человеческих эмоциях и выражениях, пилот нервничал, но не настолько, чтобы это можно было поставить ему в вину. Довольно вежлив, четко говорит… В сложившихся обстоятельствах — приемлемо. Хотя Айс не одобрял использование глагола «нервничать» и своего имени в одном предложении, для него происходящее тоже было в новинку, а все новое неизбежно тревожило. Он еще не успел как следует осмотреться на незнакомом месте и как следует осмыслить изменившийся список обязанностей, а теперь предстоит входить в синхронизацию с новым человеком… Многое могло пойти непредсказуемо, что в понимании Айси равнялось «плохо».

Его прошлый пилот выглядел и вел себя иначе, да и начинали они по-другому. Айси пилотировала женщина лет пятидесяти по имени Регина, старлей из экипажа полярников. Регина была немногословной, даже по нейросвязи делилась только тем, что имело отношение к делу, оценивала свою и чужую работу с неизменной строгостью и была выбрана лично создателем Айси едва ли не до его активации. Даже некоторые апгрейды она подбирала вместе с конструкторами. Молчаливая и обстоятельная старлей Айси приходилась по душе — достаточно, чтобы после расставания испытывать легкое беспокойство, будет ли новый пилот на нее похож. Разумеется, пары подбирали по принципу совместимости — но отнюдь не характеров и убеждений, а стиля боя и возможности нейроподключения…

— Рад знакомству, лейтенант Хендерсон, — Айси слегка наклонил голову в вежливом приветствии; сомнения следовало оставить при себе. — Меня не обеспечили детальными сведениями о ваших навыках и учебных достижениях, но я предполагаю, что, раз вы здесь, они заслуживают внимания.

О том, с какими конкретно умениями и уровнем выпускаются из Академии, Айси знал немного. Вернее, много, но по своим меркам все же недостаточно — работа во льдах как-то не предусматривает избыточно широкий кругозор, о чем он здорово сожалел — ничто так не удручает, как недостаток данных.

Очевидно, пилот страдал от той же проблемы. Краткая заминка в обращении не прошла незамеченной, и Айс, который аналогичных затруднений не испытывал благодаря детальному знанию инструкции, предписывающий обращаться к людям по званию и фамилии, любезно пояснил:

— Мой создатель при обращении ко мне использует полное обозначение, но в случае, если оно покажется непрактично длинным, допускается использование сокращения «Айс» и обращения на ты. Все сокращения и прозвища иного рода не прописаны в спецификациях, а следовательно — являются неуставными. У молодых пилотов иногда возникает искушение повести себя с напарниками фамильярно. Я предполагаю, что вы достаточно благоразумны, чтобы этого избежать, лейтенант.

Как любил иногда шутить Гордон, в искусстве говорить витиеватым канцеляритом Айси не было равных. Сам Айс искренне не понимал, в чем проблема. Официальные формулировки хороши тем, что их почти невозможно понять превратно, а значит — они отлично доносили информацию до собеседника. В бою же, когда в почете была краткость, он исправно обращался к соответствующей лексике.

— Почему вентиляция была закрыта? — на пустом месте вдруг всполошился, не дав пилоту ответить, Гордон, который зачем-то до сих пор держал руку на нагревшейся броне. — Ну-ка, покажи мне диагностическую панель…

— Я в порядке, — коротко отказался Айс; это было правдой — температура быстро падала до нормы, и после открытия заслонок исправно запустились кулеры и подача хладагента.

Инженер явно нарушал процедуру знакомства с пилотом своим беспокойством (без сомнения, искренним) за благополучие подопечного. Этот разлад со сценарием в такой ответственный момент причинял Айси значительный дискомфорт — но нечего было и надеяться, что короткий информативный ответ Гордон сочтет удовлетворительным.

— Руку, — потребовал инженер, комично сводя брови к переносице.

Смириться было проще, чем перечить: осторожно, чтобы не задеть остальных, Айс протянул ему левую руку ладонью вверх — на запястье под краем броневого щитка находились порты для диагностики, которые могли использовать люди. Инженер вытянул откуда-то из поясной сумки простенький считыватель, подключился, что-то пробормотал себе под нос… Айси едва слышно перещелкнул мелкие пластины брони — люди бы сказали, что поежился. Предположения, что он может сообщать техникам заведомо неверную информацию о своем состоянии, неверно оценивать риски или и вовсе — быть в чем-то нефункционален, особенно высказанные перед третьими лицами, он считал унизительными, но инженеру этого было не объяснить.

Чтобы отвлечься, Айс выбрал снова обратиться к пилоту:

— В течение следующих нескольких недель мы будем тренироваться в паре, тестируя и повышая совместимость. За это время я рассчитываю узнать все требования, которые предъявляются ко мне с вашей стороны. Мой долг — соответствовать всем запросам пилота, которые не противоречат уставу и моим техническим спецификациям. Проще говоря, сделаю что смогу, — позволил себе сдержанную улыбку Айси; для него подобные проявления можно было считать вершиной чувства юмора. — В свою очередь, аналогичные ожидания применимы к вам, лейтенант. Я серьезно отношусь к службе и высоким стандартам дивизии и ожидаю, что вы разделяете этот подход.

Генерал заметно усмехнулся, но Айси предпочел это проигнорировать. Люди иногда странные создания, даже уважаемые и несомненно компетентные старшие по званию.

— Подружелюбнее, приятель, — в очередной раз вмешался инженер, уже отключающий провода, все тем же вгоняющим Айси в тупик одним своим существованием шутливо-укоряющим тоном. — Парень только из учебки, а тебе уже не терпится повесить на него ответственность на судьбы человечества, хех?

Айси покосился на Гордона со смесью тщательно сдержанного недовольства и недоумения, но отвечать не стал и вместо этого довольно плавно для такой тяжелой конструкции прогнал по броне волну пристраивающей пластины поудобнее дрожи. Разговаривать, когда все на месте, миллиметр к миллиметру, всяко приятнее, а разговор предстоял обстоятельный. Особенно когда их с пилотом, наконец, оставят наедине.

Следя за манипуляциями инженера — слава богу, можно было хоть во что-то уткнуться взглядом, чтобы уйти из-под оценивающего прицела синих ламп, — Джеффри вспоминал все, что знал о меха из практики. Об их психологии, поведении, мотивах. А знал он, как ни странно, немного. Несмотря на серьезнейшую подготовку в области робототехники, несмотря на сотни часов практических тренировок навыков псионики и нейросвязи, несмотря на суровый отбор и отсев всех, кто на каком-либо этапе не проходил по критериям — настоящих мехов курсанты почти не видели. Несколько часов видеопособий — в которых внимание уделялось в основном вооружению и тактико-техническим характеристикам различных классов механоидов, — да регулярная практика в сборочных цехах, где можно было увидеть лишь отдельные узлы и детали, да пара-тройка экскурсий на учения, где боевых роботов показывали издали — вот и все. Сделано это было умышленно. Согласно программе обучения, важнейшей задачей которого было обеспечить максимальную совместимость с боевой единицей, курсантам не давали лишней информации о психологии меха во избежание формирования стереотипов и предвзятых суждений. Каждый мех уникален, его личность не менее сложна и многогранна, нежели человеческая, и, заранее настроившись увидеть что-то конкретное, можно здорово ограничить возможности синхронизации. Не случайно пилоты крайне редко переходят от одного меха к другому. Если уж взаимодействие заканчивается по каким-то причинам, то скорее всего эта причина — увольнение пилота из рядов Вооруженных сил… или его гибель. Джеффри знал, что у Айсбрейкера прежде был другой пилот, но что конкретно с ним случилось, пока было загадкой. Значит, мыслящей машине все время будет с кем сравнивать лейтенанта Хендерсона. Тогда как сам он, вероятнее всего, видит перед собой своего пожизненного напарника.

Который между тем, похоже, в грош его не ставит. Эта назойливая мысль вертелась в голове с того самого момента, как невозмутимый прежде мех позволил себе саркастическое замечание о фамильярности. Джеффри старался загнать навязчивую догадку поглубже, убеждая себя, что с таким же успехом мог бы переживать о том, какое впечатление о себе оставил у пылесоса или автомата с газировкой. Однако несмотря на все, к чему он старался себя готовить, подобное поведение со стороны машины ошарашило его. Да. Придется долго привыкать к тому, что по сути твой собственный экзоскелет — хоть и наделенный некой свободой действий — может отчитывать тебя за несоблюдение уставных требований.

Поэтому Джефф даже с некоторым злорадством наблюдал сейчас явно малоприятную для гиганта процедуру. Больно ему явно не было — насколько лейтенант знал, мехи могут ощущать как боль сигналы о внешних или внутренних повреждениях, в то время как подключение датчика для диагностики было естественным, предусмотренным конструкцией вторжением в «организм», — но это наверняка как с медосмотром. Одно дело когда это делается в уединенном кабинете за ширмочкой, и совсем другое — когда прилюдно.

— Благодарю за кредит доверия, — дождавшись, пока Гордон выскажется и уберет свои провода, Джефф независимо повёл плечом, на сей раз улыбнувшись уже с куда большим достоинством. — Надеюсь, что не разочарую тебя. Я был одним из лучших на курсе — других, как ты, вероятно, знаешь, на тяжеловесы не ставят.

Он услышал за спиной очередную усмешку, на сей раз от куратора. Но не смутился, только шире улыбнулся сам.

Он знал, что самоуверенности ему порой было не занимать — но, к своей чести, проявлял он ее только тогда, когда знал, что действительно хорош в чем бы то ни было. И если случалось промахнуться, то не искал оправданий, а с той же безапелляционностью предавался самокритике. Оттого его и покоробили так сильно замечания Айсбрейкера: он, Джеффри Хендерсон, всегда достаточно адекватно оценивал свои силы и способности, чтобы не нуждаться во внешних оценках. Тем более — со стороны машины.

— Что ж, лейтенант, — заговорил прежде молчаливый генерал Чамберс. — Я вижу, у вас с напарником уже появились темы для беседы. В свою очередь выражаю надежду, что вы сдержите свое собственное слово и действительно проявите себя с лучшей из возможных сторон.

— Сэр, да, сэр! — с широкой улыбкой отчеканил Джефф, обернувшись всем корпусом к генералу, едва тот заговорил, и теперь с трудом дождавшись паузы в его речи. Однако Чамберс еще не закончил свою речь, и, благосклонно кивнув — мол, вольно, — продолжил:

— Пожалуй, я и полковник Мортон оставим вас. Мобиль, на котором мы приехали, остается ждать вас у ворот — мы вызовем себе новый. Можете провести здесь столько времени, сколько будет угодно для первого знакомства. Мистер Гордон Смит останется, на случай, если вам потребуется техническая консультация, но вмешиваться в разговор не будет, — последовал выразительный взгляд из-под седой брови на болтливого инженера. Тот, кажется, нисколько не смутился и, сунув руки в карманы своего мятого халата, принялся разглядывать потолок. — В дальнейшем можете пользоваться транспортом Академии в любое время, когда вам потребуется навестить это место.

— Спасибо, сэр, — снова улыбнулся парень, на этот раз уже не отдавая честь. Пожилой генерал ответил ему такой же душевной улыбкой.

— Удачи тебе, сынок. Помни, такие как ты — наша гордость и надежда, — он потрепал зардевшегося Джеффа по плечу, и поднял голову, встречаясь взглядом с мехом. — Береги его, слышишь?

Стоило генералу и Мортону скрыться за шлюзовыми створами, оставшаяся троица тоже пришла в движение. Очевидно, в проходном ангаре было слишком много шума для продолжения беседы. Гордон указал направление, и Джефф без колебаний двинулся за ним. Точнее, отсутствие колебаний ему пришлось достаточно убедительно изобразить: ведь даже просто повернуться спиной к многотонной машине для убийства было непросто. А уж тем более слушать, как гудят и жужжат сервоприводы, как массивные металлические ступни — пусть и покрытые на подошвах слоем упругого полимера, смягчающего шум и предотвращающего скольжение — аккуратно, но тяжело ступают по содрогающемуся полу. Боевая машина. Разумная боевая машина, обладающая собственной волей, собственными суждениями о том, что правильно и неправильно. Без сомнения, Джеффри много раз представлял, как это может выглядеть вблизи — но это не отменяло того, что волоски на подбритом затылке становились дыбом всякий раз, как их касался порыв теплого воздуха из систем охлаждения меха.

На прошлом месте у Айси был свой собственный сегмент скованной льдами базы — отсек для ремонта и техобслуживания с закрепленной командой техников, служебные помещения, тир, который выдерживал темп тренировок, задаваемый пилотом, и личное помещение — на этом не слишком склонная к раздаче поблажек Регина ко всеобщему удивлению настояла сама, и Айс быстро оценил любезность. Он несомненно уважал пилота и создателя, нейтрально относился к техникам, но толпы народа, неизбежно обретающиеся на крупной, стратегически важной базе на этапе активных конструкторских работ, действовали ему на нейросеть. Наибольшее удовольствие в работе Айси доставляли дальнобойные экспедиции, когда он проводил наедине с пилотом и бесчисленными тоннами льда недели и месяцы. В остальное же время в часы, когда заканчивалась смена, Айс предпочитал оставаться один.

На базе кроме него было еще двое мехов, но прямой необходимости с ними взаимодействовать так и не возникло, а без приказа Айс старательно избегал обоих. Первый, разведчик, казался исполнительному и аккуратному Айси не в меру своенравным — с трудом признавал правила, позволял себе перечить пилоту и огрызаться на коллег. Впрочем, дело свое знал и исправно приносил результаты, так что Айс считал себя не в праве вмешиваться в дела чужой пары. Что до второго… Второй был тем, что в документации называли «аутлайером», а в просторечии — глюком. Иногда случалось, что неверно сформированная из-за ошибок конструкции «душа» порождала откровенно больной разум, который делал меха практически непригодным к исполнению функции. Что делали с аутлайерами обычно и почему этот конкретный не был уничтожен, переформатирован или хотя бы списан с ответственного проекта, Айси не имел ровным счетом никакого представления. Помнится, одно время этот вопрос не давал ему покоя — он даже спросил Регину как-то раз, но она только пожала плечами и отговорилась какой-то ерундой про фанатично влюбленного в свое создание конструктора, который пилотировал дефектного меха сам. Если спросите Айси — довольно бессмысленное объяснение. Каким образом личная привязанность может быть оправданием для нерационального и рискованного использования аутлайера? И уж тем более это не объясняло, как пилоту удалось все эти годы обходиться без инцидентов. Везло, не иначе… К полагающимся на везение людям и механоидам Айси относился презрительно. То есть относился бы, если бы презрение не было включено в список нежелательных эмоций его создателем. А так — просто недолюбливал.

Так или иначе, и глюк, и Регина, и даже собственный отсек остались в прошлом. Здесь ничего подобного пока не полагалось. Гордон, успевший выучить пристрастие подопечного к тишине, обещал устроить в самое ближайшее время, но Айс подозревал, что необязательный рассеянный инженер вскорости забудет про обещание. Напоминать, разумеется, не планировал — он мог потерпеть. Если подумать, мог и вообще обойтись. Специализирующийся на суровых условиях Айс в глубине души гордился собственной неприхотливостью и не планировал ударяться в капризы.

В качестве временного пристанища выбрали один из ремонтных модулей — Гордон открыл ворота, достаточно большие, чтобы пропустить тяжелую модель, магнитной картой и приглашающе махнул рукой, мол, располагайтесь. Приглашение предназначалось лейтенанту — Айси без подсказок остановился около консоли и опустился на одно колено. Большинству людей нравилось смотреть в лицо тому, с кем они разговаривали, как минимум не слишком сильно задирая голову, и Айс не видел причин не проявить вежливость.

Полукруглая консоль с огромным экраном для симуляций, увешанная всевозможными проводами, насадками разных размеров и датчиками, тоже предназначалась для диагностики, только более сложной — если пилот выразил бы желание, Гордон на месте мог бы продемонстрировать все технические показатели Айси в реальном времени, считать несколько файлов из его датабазы (в основном воспоминания о работе и боях, в обучающих целях) и даже запустить простенькую нейросинхронизацию. Но главным достоинством консоли прямо сейчас был, пожалуй, тот факт, что это было единственное место в помещении, где люди могли с комфортом присесть. Все остальное либо не подходило по размеру, либо могло оказаться подвижной частью какого-нибудь хитроумного и дорогого оборудования.

— Есть кое-что, что я хотел бы уточнить. Генерал упомянул общие темы для беседы, — выдержав паузу, на полном серьезе, без намека на сарказм начал Айс. — Что он имел в виду? Анализ тона показывает, что это могло быть… — еще одна пауза на осмысление уместности термина, — проявление чувства юмора. Я не слишком хорошо понимаю юмор.

Старательно пытающийся сохранять серьезное выражение инженер не выдержал и прыснул в заляпанный машинным маслом и растворителями рукав. И тут же под удивленным взглядом Айси потянулся в очередной раз похлопать по едва заметно подергивающейся подвижной пластине белоснежной брони, старательно подавляя смех.

— Он замечательный, поверь главному технику, лейтенант, — обратился, ожидаемо нарушив невербальное обещание не вмешиваться в беседу, к пилоту Гордон, отсмеявшись. — Со странностями, но у кого их нет? У тебя непростой старт, мало кто получает на руки меха с уже сформированным характером, да еще после другого пилота, но раз уж Чамберс сам одобрил назначение — значит, думает, что ты справишься. А я жду не дождусь на это посмотреть.

Айс коротко мигнул оптикой, признавая, что говорят о нем. «Со странностями»… Иногда количество неуместных формулировок в речи инженера превышало все мыслимые и немыслимые пределы.

Расположившись в просторном кресле, которое тут же услужливо приняло анатомическую форму тела, Джефф развернулся вместе с ним так, чтобы сидеть лицом к Гордону, а краем глаза держать в поле зрения Айсбрейкера. И, замявшись с ответом, с одной стороны был благодарен инженеру за подаренное время на размышления… с другой же — вдруг испытал к нему нечто вроде зависти. Ведь удается же ему вот так запросто, без всякого трепета и пиетета, обходиться с этой отмороженной железякой! Трепать по броне, будто собаку по холке, и все такое прочее. Что ж… если мех до сих пор не размазал его за это по красивой белой стенке ангара, то и у остальных представителей рода человеческого, видимо, есть шанс. Ничего, нужно только немного привыкнуть. Нужно совсем чуть-чуть времени на то чтобы вникнуть, подстроиться, побороть первый шок — и у Джеффа будет получаться не хуже, чем у этого долговязого балагура. Все еще увидят это.

— Полагаю, что генерал Чамберс… — аккуратно подбирая слова, заговорил он в ответ на реплику Айсбрейкера, игнорируя Гордона с его прибаутками, — скорее желал разрядить обстановку. Подбодрить… нас обоих.

Ему вдруг пришло в голову, что мех, чья электронная психика обделена чувством юмора, может испытывать проблемы и с другими человеческими чувствами. По крайней мере, стоит попробовать объяснить свою реплику, и посмотреть на реакцию.

Интересно: если эмоционально зажатых людей, игнорирующих чувства и живущих лишь доводами холодного рассудка, издавна принято пренебрежительно именовать «роботами» — то как назвать робота, который на самом деле не робот, но ведет себя как робот?..

— Это значит, — добавил Джефф без паузы, — обрисовать ситуацию несколько лучше, чем она есть, но близко к реальности — так, чтобы человек мог, поверив в свои силы, добиться такого и даже большего результата на эмоциональном подъеме. Возможно, не только человек, но и мех тоже. Иначе для чего вам человеческая «душа»?

Люди имели досадное свойство такие вопросы игнорировать или обращать в шутку — в общем, так или иначе оставлять без ответа. Лейтенант, однако, оказался достаточно любезен, чтобы объяснить — Айси внимательно выслушал пилота, сосредоточенно обдумывая каждое слово.

Не сказать, чтобы это многое объясняло. Но отлично вписывалось в картину уже имеющегося не вполне понятного, могло быть мысленно помечено определенным образом и принято к сведению. Пока Айс занимался каталогизированием новой информации (таким же дотошным, как и все остальное в его существовании), Хендерсон задал встречный вопрос.

Имелся немалый шанс, что вопрос этот риторический или понят неверно, но Айси все-таки уточнил:

— В практическом смысле «душа» позволяет местами выйти на рамки спецификаций за счет самостоятельного принятия решений и взаимодействия с пилотом. Поэтому меха превосходят дронов, и для проектов, требующих высокой специализации и тактических многоходовок, желательно наличие свободной воли у всех исполнителей, включая механоидов, — как по учебнику зачитал… а может, и зачитал — многие формулировки Айс заимствовал из пропускаемого через процессор почти без остановок колоссального потока данных.

По каким-то причинам ответ не казался самому Айси корректным, хотя он мог поручиться, что объяснение воспроизвел верно. Непонятно откуда возникло ощущение, что спросили его все-таки не о том. Семантика вопроса интерпретирована верно, но суть ускользает.

Еще одна причина, по которой Айсбрейкер был невеликим любителем разговаривать разговоры: это невозможно было выполнять идеально. Или, по крайней мере, лично для него даже приблизиться не то что к совершенству, а хотя бы к общепринятому стандарту понимания двусмысленной игры слов, подтекстов, невербальных знаков и контекстных значений было затеей трудновыполнимой. Большинству людей и мехов это, казалось, давалось легко… Айси ненавидел иметь дело с несовершенствами собственной конструкции или психики, которые, очевидно, не могли исправить ни ремонт, ни тренировки, а потому предпочитал молчать, пока ситуация не обязывала высказаться.

Вместо того, чтобы развивать приводящую в замешательство тему, Айси предпочел подвести ей черту.

— Объяснение удовлетворительно, — Айс слегка наклонил голову набок в знак благодарности, — и согласуется с данными о типичном поведении генерала и людей в целом. С моей стороны вопросов больше не будет до тех пор, пока меня не ознакомят с детальными даталогами о вас, лейтенант. Вы можете спросить о чем угодно, если вас интересует некая информация обо мне, которую по каким-то причинам нельзя найти в технических данных.

Вообще-то сам Айси затруднялся придумать вопрос, ответ на который не знал бы Гордон, а значит — который не был бы занесен в детальные спецификации. Все его функционирование, включая психопрофиль, историю и комментарии всех, кому когда-либо приходилось с ним работать, тщательно и детально описывалось в отчетах. Секреты и «личное» иметь не то чтобы запрещалось… Айси был вполне уверен, что в некоторых парах большая часть информации такого рода остается между пилотом и его мехом, но сам затруднялся идентифицировать, что такого он мог бы знать о себе, что не знали бы по крайней мере инженеры. Или что он хотел бы скрыть от других.

Другое дело, что часть этих до смешного подробных описаний (большая причем часть) могла быть открыта только людям с особыми кодами доступа. Айс предполагал, что у пилота их пока нет — и кто знает, будут ли в ближайшее время.

Вопрос Джеффа и в самом деле носил оттенок риторического. Впрочем, смысл в нем все же был, ровно такой же, как во всех остальных разговорах с мехом: прощупать почву. Увидеть реакцию, сделать выводы, подстроиться под восприятие. Потому что логи логами — часть информации о модели I-27-15-HW была предоставлена ему к ознакомлению еще перед поездкой сюда, но Джефф смог заставить себя лишь бегло прокачать через сознание поток данных: без сравнения с реальностью отвлеченные характеристики и цифры ему мало о чем говорили, — а простому человеческому (в специфике меха-войск это слово, пожалуй, требовалось тоже поставить в кавычки) общению не зря уделялось столь пристальное внимание при формировании сдвоенной боевой единицы. Вряд ли что-то способно заменить этот на первый взгляд устаревший способ.

Так считали преподаватели и кураторы в Академии, с этим был согласен сам Хендерсон. Не факт, что это мнение разделял его новый напарник. Но так или иначе, а первый результат взаимодействия — интересный и неожиданный — был уже получен. Лекция о том, что означает слово «подбодрить», которая у любого нормального разумного существа вызвало бы ощущение, что над ним издеваются, была воспринята с… благодарностью. Никак иначе Джефф не мог интерпретировать реакцию механического собеседника, хотя сам не понимал, по каким признакам определил это. Быть может, ему просто показалось? Однако на душе у парня него заметно потеплело, и даже раздражение от поучений, которыми встретил его Айс, почти забылось. Если зацепиться за это, если сделать подобные разъяснения — которые давались Джеффу неожиданно легко, ведь сам он, обладая природным любопытством и исследовательским складом характера, любил изучать со всех сторон разные термины и явления, их природу и смысл — ключевой темой для бесед… По крайней мере, это докажет небесполезность присутствия нового пилота в жизни одушевленной машины по имени Айсбрейкер.

Впрочем, сходу вскочить на этого конька не удалось: мех ясно дал понять, что сыпать вопросами покуда не собирается. Выдвигает условия… что ж, имеет право. Воодушевленный успехом, Джефф подался вперед, в сторону Гордона.

— Мистер… — как же его там назвал Чамберс?.. а, ну да, точно, — Смит. Я думаю, следует удовлетворить требования вашего подопечного и моего напарника. Даталоги из Академии должны были перекачать на ваш сервер еще несколько дней назад. Ключи доступа у меня в браслете: руководство посчитало правильным, если я сам решу по прибытии, какую часть информации о себе готов предоставить на данном этапе. Но я не хочу выбирать. Скрывать мне нечего — иначе, если бы за время обучения за мной водились какие-то грешки, я вряд ли сидел бы сейчас здесь с вами. Вы можете выдать Айсбрейкеру доступ к логам прямо сейчас?

Лейтенант говорил по-прежнему вежливо, но уже не с деланной, а с настоящей уверенностью и напором. Краем глаза он поглядывал на пульт управления консоли: часть приборов и датчиков была ему знакома по лабораторным практикумам, другие он видел впервые в жизни. Возможно, он мог бы и сам попробовать запустить соединение — он почти не сомневался, что Айс ему это позволит. Но не надо бежать впереди мобиля. Если что-то пойдет не так, то Гордон его засмеет — пусть и по-доброму, но от этого не менее обидно, — а мех возможно и промолчит, но сделает неутешительные выводы. Он еще научится как следует разбираться во всех этих причиндалах… а пока что лучше довериться помощи специалиста.

Пилот не пожелал зря терять время и перешел сразу к делу — то есть к предоставлению информации о себе. В воображаемом рейтинге позитивных качеств Айси способность оперативно отвечать на запросы занимала прочное место где-то в первой двадцатке, так что «кредит доверия» мгновенно расширился на несколько очков.

— Минутку, — закивал инженер и потянулся за очередным ворохом проводов, на этот раз — от считывателя. — Руку вот сюда, пожалуйста… Ты, скорее всего, уже в курсе, что в нейросоединении пилот и мех могут обмениваться информацией почти свободно, а когда вы разъединены — пока придется пользоваться моей помощью. До момента, когда вам выделят шифрованный канал инфранета. Обычно это занимает несколько дней, — пальцы Гордона невесомо пробежались по браслету, примериваясь, и закрепили несколько датчиков. — Так, что тут у нас… Ага, вот, уже вижу, — перед глазами инженера на линзах-аугментациях сейчас проступала, минуя экраны, разблокированная информация, и вид у и без того не слишком собранного конструктора стал совсем отстраненный. — Айси, тридцать четвертый инженерный канал передачи, будь добр.

Мог бы и не просить: особого выбора за отсутствием подключения к общей сети дивизии все равно не было — доступны оставались только уникальная частота конструкторской команды, как раз тридцать четвертый инженерный, частота связи с создателем, заблокированная с той стороны, и еще одна, теперь молчащая и мертвая — личная частота Регины. Обращаясь к этой информации, Айси испытывал неопределимое, но едва ли приятное чувство. Возможно, как-то так ощущалось то, что люди описывали как «скучать», о чем он предпочитал не задумываться.

Кодов доступа как таковых ему, очевидно, не полагалось, но даталоги пришли исправно разблокированными. Айс замер в неподвижности, шумно гоняя вент-циклы — объем данных был немалый, к тому же в какой-то хитрой шифровке, полностью не снимаемой даже кодами безопасности ради, а он все-таки был военной моделью. Далеко не глупой и более чем способной на обработку титанических массивов информации, да, но на это требовалось время и ресурсы.

К тому же Айс пытался ознакомиться с данными прямо по ходу расшифровки — а это тоже требовало концентрации. У мехов, в отличие от людей, всегда был выбор — полностью доверить сортировку и интеграцию новых сведений тактическому компьютеру или осмысливать ее сознательно, задействуя «душу». КПД первого варианта относительно затраченных усилий был значительно выше, но важные вещи Айси нравилось обдумывать самому. Только так можно быть уверенным, что ненароком не упустил какой-нибудь мелкой, но ценной детали, и что фокус и приоритеты расставлены верно. Встреча с новым пилотом, с которым отныне предстояло проводить большую часть функционирования, представлялась Айси вещью достаточно значимой, чтобы ничего не принимать как данность и потратить время на перепроверку. А то — и не одну.

Увиденное успокоило его, по меньшей мере частично. Недостаток опыта у только что покинувшего учебку пилота — дело неизбежное, но, по крайней мере, теперь Айси видел перед собой фактические подтверждения его компетентности. Он почти наверняка способен поладить с тем, кому удается поддерживать подобный уровень усердия и успехов.

— Личное дело лейтенанта Хендерсона полностью соответствует требованиям, предъявляемым к пилотам сверхтяжелого класса, а местами — их превосходит, — наконец резюмировал Айс, удовлетворенно мигнув подсветкой.

Довольно странно выбирать безличное обращение в третьем лице, когда собеседник находится прямо перед тобой, но таким образом Айси предпочитал избежать еще большей неловкости, связанной с необходимостью выразить одобрение и похвалу. Для выпускника Академии лейтенант и впрямь представлял из себя выдающегося кандидата, но Айси скорее позволил бы себя дезактивировать, чем имел бы дело с необходимостью кого-нибудь искренне похвалить вслух.

В конце концов, он никогда не знал, как реагировать, когда одобрения удостаивался он сам. Незачем лишний раз иметь дело с тонкими материями такого рода.

Тогда как Джефф в отличие от него вовсе не испытывал проблем с этой стороной общения. Похвала была для него естественным атрибутом успеха. Как и другие курсанты, он привык к дежурному «молодцы, парни», но не возражал и против других формулировок. И чем больше был в его глазах авторитет говорящего, тем ценнее были даже самые скупые слова одобрения.

Айсбрейкер не мог считаться в полном смысле авторитетной персоной — если вообще к нему применимо понятие «персона». Но как минимум внушал уважение, граничащее с постыдным для лейтенанта Академии, но никуда не девшимся суеверным страхом: всем своим многотонным обликом, своей педантичной строгостью и серьезностью, да что там — самим фактом наличия в металлическом теле и электронном мозге той самой загадочной «души». И когда после долгой томительной паузы из динамиков прозвучал вердикт — можно было поклясться, что в синтезированном голосе прозвучал оттенок удовлетворения, — Джефф почти против воли вновь расплылся в улыбке. Задрав голову и, не глядя, помогая Гордону отключать провода от браслета, он вновь прямо взглянул в «лицо» боевой машины.

— Спасибо, — отозвался он весело и совершенно искренне. Ну и что, что с точки зрения стороннего человеческого наблюдателя реплика меха совершенно не походила на комплимент? Джефф уже начал понимать некоторые из упомянутых инженером «странностей», и догадывался, что более яркое выражение довольства Айсбрейкер попросту не способен. Каждый изъясняется так, как он может, а у слушателя есть выбор: отгораживаться, если формулировки не соответствуют тому, к чему он привык, или учиться понимать чужой язык. Впрочем, учитывая стоящую перед ними обоими задачу, выбора-то особо и не было.

Улыбка у пилота была… приятная, какая-то ни к чему не обязывающая и на вид искренняя. Такие выражения можно было использовать как опору для определения чужого настроения — в таких маркерах Айси отчаянно нуждался.

Айс сверился с детально расписанным планом знакомства и обнаружил в нем неисполненный пункт. Исполнять его полагалось Гордону, но инженер, судя по отсутствующему взгляду и неразборчивым комментариям себе под нос, увлеченно рылся в даталогах, напрочь позабыв о своих обязанностях. Типично настолько, что уже даже не удручает.

Мигание подсветкой не помогло, как и пристальный выжидающий взгляд. С шумом прогнав вент-цикл, Айси осторожно занес над конструктором руку, деликатно — в меру возможностей многотоннажника, разумеется — прикоснувшись к плечу сгорбившегося в кресле Гордона кончиком пальца. Человек, скорее всего, это почувствовал как довольно ощутимый хлопок — но не более. Айс достаточно времени провел с людьми, чтобы научиться рассчитывать силу, когда приходилось к ним прикасаться. Конечно, до моторики какой-нибудь медицинской модели, способной поднять с пола раненого с раздробленным позвоночником, не сдвинув ни осколка, ему было далеко. Но для тяжелого класса не разносить все вокруг неосторожным движением уже считалось за превосходный результат.

— А? — вскинулся, чуть не соскользнув с кресла, окончательно потерявшийся в каком-то своем мире инженер.

— Технический инструктаж, — напомнил Айсбрейкер, так же осторожно убирая руку. — А через шестнадцать минут в пятом ангаре инженерная планерка, на которой, скорее всего, должен присутствовать весь конструкторский персонал. Если начать инструктаж сейчас, опоздание можно свести к минимуму.

— Ах, черт… Забыл и про то, и про другое! — Айси показалось, что Гордон даже слегка подпрыгнул в кресле, прежде чем повернулся к Хендерсону: — Вообще-то я не должен вмешиваться в то, как вы двое тут общаетесь, и вообще мне, как выяснилось, надо бежать… Но инструкция требует, чтобы я дал тебе на подпись бумажки по технике безопасности… это в армии-то, разве не абсурд… и целый ворох инструкций по обращению с оборудованием для нейроподключения и базовому пилотированию. Поставь магнитную сигнатуру, и я вас оставлю! — суетящийся инженер порылся по бесконечным карманам, полным невообразимого хлама, и вытащил крохотный планшет-магнитку.

— Сначала инструкции должны быть подробно разъяснены по каждому пункту, — вмешался Айси.

— Ты сам все прекрасно объяснишь, там ничего сложного, — отмахнулся Гордон, пытаясь всучить пилоту магнитку.

— Я несомненно знаю каждый пункт и могу его разъяснить, но мне недостает формального технического образования, а в инструкции эти обязанности прописаны за конструктором, — запротестовал Айс; он даже нахмурился слегка, затемняя оптику. — Лейтенант может предпочитать получить эти сведения от квалифицированного человека!

Он уже жалел, что упомянул планерку, но совесть не дала бы позволить рассеянному конструктору пропустить запланированное событие. С другой стороны, протокол есть протокол, его следует соблюдать!

Джеффри уже поднял было машинально руку за протянутым планшетом, но замер на полпути, когда Айсбрейкер вновь подал голос. Ну да, разумеется. Инструкции, правила, устав. Похоже, в сознании меха это были священные скрижали, осквернение которых недопустимо. Сам Джефф, разумеется, был согласен с Гордоном: подпись — это формальность, и ни к чему задерживать опаздывающего конструктора ради долгих и нудных разъяснений тех вещей, минимум половину из которых он знал и сам. Но спорить с боевой машиной… На подобное с непривычки не так просто решиться.

И потому парень опустил обратно руку, положив ладонь на колено, и, закусив губу, молча наблюдал препирательства. Может, Гордону удастся как-нибудь разрулить все это самому?

Однако когда в речи меха прозвучало упоминание о нем, лейтенанте Хендерсоне, Джефф понял, что отвертеться не выйдет. Именно за ним мех собрался оставить решение, и заявил об этом недвусмысленно. Значит, если промолчать сейчас, то заработаешь репутацию мягкотелого и инфантильного существа, неспособного сформулировать самостоятельно свои желания. Значит, надо ответить. Да и какого, собственно, черта? Опять же, почему только инженеру можно перечить этому железному упрямцу? Почему он, Джеффри, уже назначенный и действующий пилот боевой машины «Айсбрейкер», должен потакать этой самой машине во всем, и не имеет права на собственное мнение? Этак недолго и до геноцида людей механоидами, который предрекали паникеры до самой середины века.

— Я подпишу, — собравшись с духом, парень протянул руку, вынул магнитку из пальцев Гордона и быстро приложил ее к чипу на своем браслете. Отпечаток сигнатуры генерился нейроимпульсом, несильным, но довольно витиеватым: страховка против подписания важных документов в измененном состоянии сознания, например, по чьему-нибудь злому умыслу. Вернув планшет, Джеффри встал, заложив пальцы за ремень брюк и обернувшись к меху, по возможности поддерживая доброжелательное и успокаивающее выражение на лице.

— Лейтенант предпочтет получить необходимые сведения от своего нового напарника. Между прочим, — озарившись внезапной идеей, он со значением поднял указательный палец, — согласно утвержденной руководством Академии памятке для выпускников, приступающих к несению службы в составе сдвоенных боевых единиц, в первые недели общения с назначенным в пару мехом рекомендуется вербальный контакт в повышенном объеме. Максимум ограничен только субъективной оценкой утомления, минимум… для первого контакта рекомендуется не менее полутора-двух часов.

Джефф приврал только в отношении последней строчки. В рекомендациях не было никакого заранее оговоренного минимума, но интуитивно парень чувствовал, что такие зыбкие критерии как «побольше-поменьше» едва ли найдут отклик в насквозь алгоритмизированном сознании меха. Оставалось только надеяться, что оригинальный текст памятки в датабазах Айсбрейкера отсутствует.

Примирение с тем фактом, что лейтенант встал на сторону Гордона (а тем более — что обнаружились новые, ранее не виденные правила, о содержании которых Айси до сего момента не подозревал), заняло какое-то время. К моменту, когда он наконец серьезно кивнул, признавая рациональность чужой позиции, сигнатура была уже проставлена, а инженер переминался с ноги на ногу у самого выхода.

Айси показалось, что Гордон пилоту еще и подмигнул одобрительно перед тем, как выскользнуть в коридор — но точно он не мог быть уверен. Зачем бы ему такое делать, верно?

Дверь отсека закрылась со слышимым щелчком, погружая помещение в тишину. В обычных условиях Айси приветствовал бы ее — он даже не слишком возражал против присутствия посторонних рядом до тех пор, пока оные эту тишину не нарушали. Но пилот был совершенно другим делом: пока он рядом, с ним следовало взаимодействовать, это время считалось за рабочее и не подходило для попыток расслабиться.

Даже если после завершившейся только этим же утром длительной, многосуточной транспортировки, плавно перетекшей в шумную и суетную подготовку к прибытию нового напарника, Айс объективно нуждался в перезарядке генераторов, заправке и времени на дефрагментацию. Но это все могло подождать — предел выносливости Айси позволял еще и не такие периоды напряженной активности, а процитированная памятка ясно предписывала — как минимум два часа общения вслух.

Айси планировал подойти к этому предписанию со всей серьезностью. Рекомендацию, полученную от пилота, он воспринимал как прямой приказ. Хотя на поле боя напарники были равнозначны, вне его у человека имелся некоторый приоритет — в случае неразумных или откровенно неприемлемых указаний Айс имел право поступить по-своему, но подобный оверрайд позволял себе только в экстренных случаях. В остальном желания пилота ставились немногим ниже правил в списке приоритетов, и если пилот хотел разговаривать полтора-два часа — именно так они и поступят.

От того, чтобы приступить к выполнению немедленно, Айси удерживала только одна досадная мелочь: лейтенант забыл или не пожелал обозначить тему, а сам он понятия не имел, с чего начать разговор.

— Можно взглянуть на кабину, — после неловкой паузы предложил Айсбрейкер, в очередной раз ероша тонкую молочно-белую броню на стыках, и указал на едва заметный шов под грудным щитком.

Не слишком пагубную, не слишком бросающуюся в глаза привычку постоянно перещелкивать многослойные металлические пластинки, прикрывающие суставы и сварные швы под более крупными монолитными щитками, Айси имел, кажется, дольше, чем себя осознавал; людей это обычно не беспокоило — просто потому, что они не придавали этим бессмысленным на вид движениям значения — и позволяло неплохо вымещать неизбежно приходящую с необходимостью социального взаимодействия тревогу. Хотя и не так хорошо, как манера блокировать мелкие детали под болезненным углом, но к этому способу Айс прибегал редко и только при крайней необходимости отвлечься. Смутно чувствовал, что делает что-то не то, но проверить не мог.

Некоторое время Джефф провожал взглядом инженера, что незаметно выразил ему свое одобрение и исчез за раздвижными дверьми. А следом обернулся на голос меха. Проследил его движение. И непроизвольно сглотнул нервный ком в горле: несмотря на то, что именно кабина внутри торса механической фигуры предполагалась его основным рабочим местом, что рано или поздно туда залезть придется обязательно — несмотря на все это, в данный момент такая перспектива внушала очередную волну почти что паники. Не только и не столько потому, что лейтенант все еще побаивался могучей и своенравной машины, способной прихлопнуть его даже не ладонью, а двумя пальцами. А скорее оттого, что подобное взаимодействие на физическом, материальном плане, казалось пока что чем-то слишком… интимным, что ли? Тьфу ты, какой бред… Джефф еле заметно поморщился, досадуя на себя. Но как ни назови, это правда. Даже наблюдать, как Гордон Смит панибратски хлопает меха по бронепластинам было как-то неловко — не то что самому прикоснуться к металлическому корпусу, и уж тем более — забираться внутрь него, туда, где у людей находится средоточие жизни: легкие и сердце. Да, мех — это машина, в очередной раз напомнил себе Джефф, но при проектировании этих машин учитывается множество факторов схожести с человеческим организмом — раз уж образ их мышления позаимствован у людей. Интересно, насколько это проявлялось при выборе места расположения кабины? Что думают об этом сами мехи? И как вообще это делается? В учебных видеофайлах схематически показывали посадку пилота в кабину с левитационной платформы, наподобие той, которая сегодня поднимала их с Гордоном, Чамберсом и Мортоном. А в реальности? Мех должен будет подставить руку, подсадить человека в кабину? Отчего-то на ум пришли анимированные картинки из детской книги: старинная индийская деревня, играющие возле хижины маленькие индусы, и живой слон, кажущийся на их фоне огромной серой горой — детишки, смеясь, тянут к нему ручонки, а умный зверь сгибает свой хобот крючком, подхватывает карапузов одного за другим и аккуратно усаживает себе на спину. А ведь он, Джефф, пожалуй еще более мелкая букашка для меха, чем ребенок для слона. Он быстро прикинул в уме соотношение масс: да, уж по этому параметру точно.

— Спасибо, — повторил он, все еще вежливо улыбаясь, но уже несколько более натянуто. — Думаю, чуть попозже. Первым делом я хотел бы выслушать инструкции по технике безопасности, в получении которых только что расписался. Думаю, что раз уж нам пришлось вынужденно — чтобы отпустить мистера Смита — поменять местами эти пункты, то лучше не допускать между ними слишком уж большого разрыва.

Он мысленно оценил свои очередные попытки подстроиться к языку, которым изъяснялся мех. Ну так, сойдет на С+. Зря, наверное, тут эта неопределенность: «слишком большой разрыв», лучше было сказать: «разрыв должен быть сведен к минимуму». Ладно, ничего, еще будет время наверстать. Джефф сделал шаг назад и плюхнулся во вновь принявшее его в свои объятия кресло, скрестив руки на груди и вытянув ноги, всей своей позой демонстрируя, что расположился надолго и готов слушать внимательно.

— Тебе, кстати, так удобно? — участливо переспросил он вдруг. И прикусил язык: это же машина. У нее, в отличие от хрупкого человеческого тела, все статические положения устойчивы и могут поддерживаться сколько угодно. Не затекают от неподвижности мышцы, не ломит суставы. Есть, конечно, защита от нерациональных движений и поз, от положений, в которых детали идут на излом или разрыв, а сервоприводы изнашиваются слишком сильно — но едва ли это можно было охарактеризовать «человечными» понятиями комфорта и дискомфорта.

— Удобно?.. — непонимающе глянул на пилота Айси.

Он привык, что окружающие в курсе его зашкаливающего предела прочности или просто уделяют ему недостаточно внимания, чтобы беспокоиться о комфорте, но, несмотря на откровенную бессмысленность вопроса, Айс нашел его почти… приятным. Как может что-то настолько неуместное быть приятным?

— Достаточно, мой корпус рассчитан на долгую неподвижность, — в конце концов, не найдя ответа на этот животрепещущий вопрос, откликнулся Айс и с готовностью переключился на более доступную, досконально знакомую тему правил; вот это точно было приятно — по крайней мере, не придется беспокоиться, что лейтенант так и не прочтет технику безопасности, и пункт плана останется неисполненным. — Да, разумеется… Вы подписали подробные разъяснения с доскональным разбором каждого пункта, но, полагаю, достаточно будет, если я обрисую основные моменты. Конечно, только при условии, что потом вы ознакомитесь с полной версией со всем вниманием, — строго глянул на пилота сверху вниз Айси. — Почти все описанные в технике безопасности правила в той или иной степени связаны с особенностями моей конструкции…

Мысленно пробежавшись по содержимому магнитки, Айс с легкостью вычленил три основных темы, о которых собирался упомянуть. В отличие от личных разговоров, сейчас слова с готовностью вставали, как кусочки паззла, каждое на свое место, складываясь в четкие формулировки.

— Часть фокуса уделяется тому факту, что спецификации предусматривают переносить и запускать «грязные» боеголовки и высокоактивную взрывчатку и химические составы для грунтовых работ. Материалы повышенной опасности размещаются здесь и здесь, — начал Айси и поочередно коснулся двух цилиндрических контейнеров, по одному за каждым плечом. — Безопасность обеспечена силовым полем и тройным слоем брони со встроенными поглотителями. Спонтанная детонация крайне маловероятна, и пилот полностью защищен от утечек радиации, реагентов или биологической угрозы. Однако протокол четко предписывает, что любые работы с содержимым контейнеров, включая закладку боезапаса, выполняются строго командой обученных техников или мной лично. Пилот не должен прикасаться к содержимому контейнеров, пытаться инициировать их открытие через нейросвязь или любым другим образом вмешиваться в процесс переноски материалов угрозы класса 9 и выше. Решение о запуске «грязных» боеголовок принимается совместно со мной и требует инициации от командования.

Достаточно просто: у Регины не было с этим никаких проблем, и Айси не видел, какие могли бы возникнуть. Для того, чтобы не нарушать этот конкретный протокол, нужно было иметь всего лишь толику здравомыслия — кто в здравом уме полезет в контейнер, полный потенциально смертельной загрузки, просто из духа противоречия? В понимании Айси для подобного надо было быть совсем идиотом. Он, разумеется, не был о своем пилоте столь низкого мнения.

Следующий пункт был… немного деликатнее, а значит — и сложнее.

— Далее, — тянуть не имело смысла. — Находясь в кабине, пилот получает доступ к элементам управления. Каждая пара отдельно определяет, какая часть этого управления ложится на пилота, а какая — остается за мехом, но полная передача контроля в одни руки нерациональна и полностью лишает смысла работу в тандеме, — Айси на мгновение притушил оптику, вспоминая, и неожиданно для себя самого пояснил: — Моему прошлому пилоту нравилось стрелять за меня, но она никогда не вмешивалась в то, как я двигаюсь. Принятие тактических решений мы делили поровну. Так как мы совместимы, естественный баланс должен заново установиться в новой паре через несколько недель или месяцев. Вы получите коды оверрайда в самое ближайшее время от Гордона, но, задумываясь о их использовании, должны помнить — при этом я остаюсь в сознании и осознаю происходящее. Если командование позже признает, что вы использовали коды без реальной необходимости, вы понесете дисциплинарные последствия. Если необходимость будет подтверждена, например, по какой-то причине я ослушаюсь разумного приказа — накажут меня, — Айс помолчал. — Не вижу причин иметь дело с сопровождающими процедуру сложностями. Если ваши приказы будут в рамках устава и моих возможностей, я всегда их исполню, — от неприятной темы хотелось уйти поскорее, что Айс и сделал, наскоро переключившись на менее… спорную часть инструктажа: — Оверрайд также повышает ваши шансы выжить, если на поле боя я понесу критические повреждения и отключусь — открыть кабину, например. Известны случаи, когда пилотам удавалось полностью перехватить управление компаньоном с критическими повреждениями процессора, но сохранным моторным каркасом.

Если на этом этапе неловкость и скверное ощущение, что пилоту могло показаться, будто ему навязывают мнение или, что еще хуже, пытаются что-то запретить (как будто Айс стал бы проявлять подобное неуважение!), еще не достигли пиковой точки… что ж, всегда оставалась третья часть. Которая была ничем не лучше.

— И еще одно. Вы наверняка в курсе, что существует возможность значительно увеличить пропускную способность нейросвязи в обход длительных тренировок — за счет всевозможных стимуляторов. Техника безопасности предписывает обратить ваше внимание, что это опасно и официально запрещено, — Айси на секунду замялся, как будто сам не был уверен в том, что говорит — суровое выражение темного фейсплейта словно дрогнуло на миг. — Должен предупредить, что вы увидите немало пар, которые игнорируют это предписание. Полевые командиры иногда видят пользу от использования стимуляторов как превалирующую над вредом. Однако вы должны помнить, что любые изменения в нейросвязи оказывают эффект на обоих участников. Даже если вы можете предполагать, что полулегальные наркотики — хороший способ быстро и без усилий расширить возможности связи… я не готов. Не примите за необоснованные инсинуации, лейтенант Хендерсон. Я пока не знаком с вашей позицией, но должен был предупредить. Это конкретное правило нарушается среди военных с неоправданной частотой.

Услышав о неизбежности прочтения полного текста документа, Джефф мысленно возвел очи горе, но на деле изобразил понимание и с готовностью закивал. Если вдуматься, он был благодарен меху за то, что тот решил сократить инструктаж до основной сути. А то чего доброго, это вылилось бы в настоящую полуторачасовую лекцию, еще и с экзаменами на усвоение материала. Что ж, похоже, не все так плохо, как представлялось вначале. Хоть что-то человеческое в этом железном сердце присутствует — не исключено, что со временем удастся окончательно прийти к взаимопониманию. В конце концов, это и есть цель тренировочного периода, разве нет? И Гордон, пожалуй, был прав: Айс действительно славный парень, стоит только свыкнуться с некоторыми особенностями его мышления.

В таком радужном настроении, откинувшись на спинку, Джефф благодушно слушал инструкции, не забывая кивать в нужных местах. Ничего нового и тем более неожиданного он, как и предполагалось, не услышал. Разумеется, он не собирался лезть в контейнер с ураном, или накачиваться наркотой на поле боя — он вообще презирал зависимость от любых внешних стимуляторов во всем, что касалось профессиональных вопросов и выполнения заданий. Вот в развлечении и отдыхе — другое дело, тут сами боги велели расслабиться и получать удовольствие… но помешанному на уставе меху об этом знать точно необязательно.

Ну, а что касается оверрайда — этот вопрос был несколько тоньше. Ему уделялось значительное внимание в курсе меха-психологии и этики — благо суть явления была одинакова вне зависимости от класса, специализации и собственно личности конкретного меха. Неодинаково было отношение к этому различных обладателей электронной «души», и курсантов знакомили — разумеется, не называя имен, как в обыкновенной человеческой практике психологии и психотерапии — с различными примерами и мнениями. Собственно Айсбрейкер изложил часть из них. Джефф читал о парах, в которых мех приветствовал полную передачу управления в ряде моментов, и о таких, в которых это считалось недопустимым в принципе, и пилот имел лишь совещательный голос. Айс придерживался золотой середины — что лишний раз успокоило Джеффа и подтвердило, что его напарник вполне адекватная личность… во многом, скажем так.

— Перед лицом дивизии и своих товарищей торжественно обещаю и клянусь, — Джефф встал, изобразив деланно-серьезное лицо и тон, и вытянулся по стойке «смирно», — соблюдать все вышеозвученные предписания неукоснительно и безоговорочно, пока смерть не разлучит нас.

Он не выдержал и рассмеялся, поглядывая искоса на гиганта, которого наверняка до определенной степени поставил в тупик этим перформансом. И, тут же усовестившись, поспешил успокоить:

— Я имею в виду, что принял к сведению и исполнению все, что ты произнес, Айс. Проблем не будет, — он впервые обратился к меху по имени, аккуратно, словно пробуя его на вкус. Ничего, не слишком страшно. И тут же вопрос, созревший в его сознании во время инструктажа, но вежливо откладываемый до его окончания, вырвался как-то сам собой, негромко, задумчиво и в сторону, будто вовсе не обращенный к компаньону:

— Интересно… нам ничего не рассказывали о дисциплинарных взысканиях в отношении механоидов. Что они могут с тобой сделать, случись что-то из ряда вон? Это человека можно отправить на гауптвахту или в карцер, например. Или оштрафовать. А меха что? Только понизить в звании?

Очевидно, более молодой пилот имел более гибкое представление о границах допустимого. Айси был так благодарен лейтенанту за то, что тот не стал все значительно усложнять из-за нескольких оговорок (принято к сведению, больше не повторится, подобающий тон крайне важен), что даже проигнорировал… «шутку», не испытав привычного недоуменного желания призвать к порядку. Вопрос, впрочем, услышал.

— Технически у меня нет звания, — поправил Айс. — Я принимаю позицию в общей иерархии, равнозначную позиции своего пилота. В случае, если нам придется работать с другой парой, более опытная и лучше заточенная под задачу модель примет командование. Что до взысканий… В зависимости от серьезности проступка, вопрос будет передан обратно пилоту и конструкторам на личное урегулирование или поднят до уровня комиссии. Последнее обычно означает, что дело закончится полным или частичным реформатом или, в некоторых случаях, уничтожением. Я никогда не видел, чтобы таким образом разбирали чей-то случай, но предполагаю, что подобным методом урегулируются дела общественно опасных аутлайеров. За все недостаточно серьезные для комиссии нарушения команду конструкторов или вас обяжут принять меры. Все понимают это по-разному, распространенные меры включают в себя ограничение топливных рационов вне поля боя до абсолютного минимума, лишение привилегий, таких, как личный отсек, ограничение свободы передвижения… Некоторые пилоты предпочитают более изощренное воздействие через нейроподключение, но мне недостает данных об этой технике. Я не слишком часто сталкивался с дисциплинарными взысканиями, — чем, по правде говоря, слегка гордился — но только слегка, вести себя так, чтобы не вызывать нареканий, было частью его обязанностей, которые подразумевались и без того; подумав, Айси уточнил: — Мой создатель крайне требователен, и ко мне применимы несколько другие стандарты, чем к остальным.

Если совсем по-хорошему — «несколько» было безнадежным преуменьшением. Хотя создатель Айси навещал его редко, за тем, как он себя показывает, наблюдал непрерывно. Любой, самый незначительный просчет, недостойный даже в упоминании в отчетности для командования, не то что официального взыскания, служил надежным предсказанием, что Айс скоро увидит конструктора в очередной раз.

Сам Айсбрейкер считал это справедливым. Уникальный корпус давал уникальные возможности — Айси выделялся даже на фоне последней, самой высокотехнологичной волны своего класса. Его создатель вложил много сил, чтобы построить его, и имел полное право, вложив экстраординарные исходные, требовать их экстраординарной реализации.

К тому же к нему никогда не проявляли бессмысленной жестокости — хотя в код большинства мехов заложен пиетет к создателю, а значит — внутренний запрет ему или ей навредить, неважно, в ответ на какое обращение. Выговоры и указания на промахи порождали стыд и сожаление, но это были отличные причины быть лучше в следующий раз. В самом начале, прежде, чем он научился не разочаровывать создателя так явно, дело заходило дальше разговоров — но никогда, с точки зрения Айси, не пересекало черту.

Раз или два он видел пилотов с откровенно вызывающим вопросы подходом к вопросу наказаний. Иначе, как злоупотребление положением и партнерской привязанностью, это было не назвать — но это было другое. Это было ненормально. Айс прекрасно разделял нормальное и ненормальное.

Даже тот раз, когда ему установили контроллер, готовый в любой момент инициировать частичный реформат — до сих пор болезненно и непростительно обидный раз, — Айси искренне считал обоснованным. Тогда понимание, что создатель ему не доверяет, его оскорбляло. Сейчас он утвердился во мнении, что доверие вначале надо было заслужить.

Слушая напарника, Джефф все больше озадачивался и мрачнел. Сделав шаг к консоли и прислонившись к краю ее пульта, оперевшись на вытянутые руки, он поглядывал по сторонам, или упирался взглядом в гладко-белые бронепластины на колене Айсбрейкера — отвлеченно про себя отмечая, что весь этот арктический камуфляж смотрится очень эффектно, и однокурсники наверняка обзавидовались бы, если бы узнали, какая шикарная машина ему досталась, — но не смотрел ему в лицо. Спокойстивие, с которым Айс рассказывал о том, что творят люди прямо у него под носом с его собратьями, мыслящими, разумными существами — фактически в переложении на человеческое сообщество это означало бы телесные наказания, угнетение, рабство! — рождало в его душе противоречивые чувства. Быть может, это и правильно? Ведь машина есть машина, к ней неприменимы многие из человеческих взысканий, Джефф сам об этом сказал. Но то ли восторг и трепет перед многотонными стальными великанами давал о себе знать, то ли врожденное обостренное чувство справедливости, но парню казалось диким то, что хилые, хрупкие червячки из плоти и крови способны и могут не просто командовать мыслящими машинами — а морить их голодом или запирать в клетке, как зверей. А упоминание роли пилота придавало дополнительный оттенок безумия всему описываемому. Естественно, Джефф в жизни не смог бы даже представить себя отдающим подобный приказ.

Когда Айсбрейкер закончил, Джефф еще какое-то время молчал, хмурясь и силясь выкинуть из головы мрачные мысли. И зачем только спросил, особенно сейчас… Ладно, обо всем этом надо просто забыть, хотя бы на время. Тем более что Айс, по его собственным утверждениям, к счастью, далек от подобных ситуаций. Будем считать, что подобная дрессировка имеет место в каком-то другом мире, и относится исключительно к дефектным «глюкам». Коротко вдохнув и выдохнув, Джефф отделился от пульта и снова встал во весь рост, подняв голову.

— Расскажешь мне про своего создателя? — ухватился он за первую подвернувшуюся нейтральную тему. И добавил, вдруг несколько стушевавшись: — Если это, конечно, не секрет. Говорят, главный конструктор и мех всегда связаны… особого рода отношениями. В общем-то, это логично в отношении того, кто тебя… э-э, воспитывал. У людей это назвали бы семейными узами. И частной жизнью, в которую не имеют права лезть посторонние. Так что если не хочешь — не говори…

Что-то в поведении пилота намекало на то, что он был расстроен ответом, но ни что бы это могло быть, ни с чем связана подобная перемена настроения — Айсбрейкер не знал. В конце концов после нескольких бесплодных попыток проанализировать этот досадный факт он удовлетворился тем, что недовольство, очевидно, было направлено не на него лично — иначе он знал об этом немедленно. От дальнейшего замешательства лейтенант спас его сам — в очередной раз. Пока этот… «вербальный контакт» работал недурственно — человек спрашивал, Айси отвечал. Это было выполнимо.

— Как мой пилот, вы имеете право на любую информацию обо мне, лейтенант. Исключая только ту, которая помечена конструкторами или командованием как превышающая ваш уровень допуска, — тоном, подразумевающим, что это само собой разумеется, напомнил Айс. — Если это важно, я расскажу.

Какая в его субъективном мнении о собственном создателе может заключаться важность — он, как обычно, не имел представления. Чтобы восстановить способность уверенно ориентироваться в теме беседы, требовалось вновь перейти к техническим и рабочим моментам — но пилот продолжал возвращаться к личным, и Айс не мог ему отказать.

— Мой создатель… выдающийся конструктор, — Айси никогда не обращался к нему по имени, скорее всего, он бы это не одобрил, и Айс предполагал, что при необходимости лейтенант сам уточнит имя и инициалы без его участия. — То, что многие мехи формируют со своими главными конструкторами крайне прочную связь — правда, как и то, что влияние создателя на психику новой модели эквивалентно человеческому воспитанию. Однако излишне фанатичная привязанность к конструктору может повлиять на показатели в поле и нейросвязь с пилотом. Кроме того, я придерживаюсь точки зрения, что это противоречит рабочей этике и вносит бессмысленные сложности, — чтобы как-то охарактеризовать конструктора перед незнакомым с ним человеком, а тем более — их взаимоотношения, пришлось сделать паузу, усердно подбирая слова. — Он… строгий, но разумный человек с четкими моральными установками. Главный конструктор вложил в разработку моего корпуса и мое обучение колоссальные усилия, что дает ему право служить для меня беспрекословным авторитетом и получать дань безусловного уважения. Он единственный, кто имеет право принимать значимые решения относительно моего функционирования, не обсуждая их перед этим со мной. Критику и требования из его уст я беру во внимание первыми. Если сравнить с другими парами создателей и механоидов… Некоторые конструкторы допускают поблажки на основании любви к своим подопечным. Не думаю, что это верный подход. Как правило, конструктор создает от одной до трех моделей за жизнь, и желание привести проект своей жизни к идеалу я нахожу естественным. Любовь не помогает достижению идеала, так как заставляет инстинктивно принимать более мягкую модель взаимодействия, — по запросу перед внутренним взором послушно явились откуда-то из архивных данных несколько фотографий; критически изучив изображенных на них двоих людей и меха, Айси подытожил: — За все функционирование я видел всего одну команду из меха, пилота и инженера, которая добилась колоссальных успехов при крайне расслабленном стиле общения, построенном на взаимной привязанности. Они служили в спасательной дивизии, а модель была медицинской, сострадание и эмоциональный компонент имеют для них большое значение. Что до меня… я предпочитаю все так, как оно есть сейчас.

Почти правда. Почти — потому что Айс никогда не видел ничего другого, по крайней мере, вблизи. И «фанатичная любовь» конструктора-полярника к своему аутлайеру, и дружеская атмосфера в команде меха-медика были для него так же далеки и непонятны, как человеческое понимание юмора. Даже Регина, с которой они сформировали образцовый, практически книжный дуэт с замечательной совместимостью, никогда не стремилась перевести отношения в личную плоскость. И это, как искренне полагал Айс, было прекрасно и правильно. И тем не менее… Как любое разумное, мыслящее существо, Айси не всегда был согласен с решениями и местами резкими суждениями своего конструктора. Но никогда ему не перечил — не считал себя вправе проявлять подобное неуважение к тому, кто тратит свое драгоценное время на его, Айси, совершенствование. К тому же у создателя всегда оставалось право лишить его голоса в самом прямом смысле, отключив вокалайзеры — этого не случалось уже много лет, но память у него была прекрасная.

— Еще что-нибудь, что вы хотите знать, лейтенант? — пластинки на горле машинально защелкали, словно пытались перекрыть доступ к синтезатору речи, но Айс привычно это проигнорировал — так же, как делали все вокруг.

Получив согласие разговаривать на эту тему, Джефф снова вздохнул, на сей раз облегченно, и улыбнулся. Вышло, наверное, слегка виновато: было до сих пор не по себе от предыдущего рассказа, а сочетание в одной фразе конструкций «вы пилот» и «имеете право» тут же навело на мысли о том, что мех выполняет приказ без особенного на то желания. Заложив руки за спину, лейтенант опустил голову — отчасти пряча взгляд, отчасти просто устав стоять неподвижно — и принялся прохаживаться туда-обратно перед консолью.

Первые реплики Айсбрейкера, впрочем, утешили его. Если продолжать проводить параллели с человеческими отношениями, со связью между матерью и ребенком — то во взрослом возрасте чрезмерная завязка на личность этой самой матери может только повредить, это факт. Забавно, подумал Джефф и беззвучно усмехнулся: если конструктор меха — это все равно что его родитель, то пилот, которому потом передается в распоряжение повзрослевшее дитятко — выходит, супруг? Подобные веселые глупости отчего-то никогда не приходили ему в голову во время учебы в Академии, на тех же лекциях, где этапы становления личности меха рассматривались со всей серьезностью и тщательностью. А между тем именно на таких штуках на самом деле всегда лучше и эффективнее всего усваиваются знания. Да, правы были те преподаватели, что по секрету доверительно вещали: вот поступите на службу, забудете все, чему вас учили здесь — начнется совсем другая, настоящая жизнь.

Однако неожиданное для меха слово «любовь», прозвучавшее в монологе, заставило навострить уши. А все что последовало за этим — вновь взволнованно нахмуриться. Слова Айса звучали на первый взгляд складно и логично, да в общем-то он, являясь одушевленным существом, имел право на собственное мнение, не совпадающее с чьим бы то ни было. Но тема была слишком важной, чтобы просто проглотить свое несогласие и спустить все на тормозах, сделать вид, что разделяешь подобную позицию. Казалось бы, какое значение во взаимодействии с боевой машиной имеют взгляды на привязанность и любовь? Но Джеффри Хендерсона всегда учили, что лишних знаний не бывает, и никогда не угадаешь, где могут пригодиться те или иные факты — или повредить их недостаток. Любые значимые моменты лучше обсуждать и проговаривать, и делать это надо тогда, когда есть возможность.

— Ты так уверен, что любовь всегда идет во вред совершенствованию? — переспросил он, когда Айсбрейкер закончил, и вскинул взгляд. Медленная его ходьба под конец перешла во взволнованные резкие шаги, и парой таких шагов он добрался до ближайшего кресла — это оказалось кресло Гордона — и плюхнулся в него, откидывая спинку до максимума и почти лежа, чтобы прямо глядеть в лицо меха. Снова сложил руки на груди, нервно постукивая пальцами одной по локтю другой. И, решив поделиться неотступной аналогией, продолжил без паузы: — Ведь если взять, например, мать и ее детей… их тоже редко бывает больше троих, и каждый из них, если можно так выразиться, представляет собой главный проект в ее жизни. Так вот: разве если женщина любит своего ребенка, то она не стремится к тому, чтобы он вырос образованным человеком, преуспел в жизни? Нет, конечно, бывают разные извращения, нездоровые случаи, когда мать специально портит жизнь своему сыночку, чтобы он считал, что не нужен никому кроме нее, и сидел возле ее юбки до скончания века. Но такое не рассматриваем. Думаешь эта… как ты там сказал… «мягкая модель взаимодействия» ограничивает развитие? По твоей логике, добиваться всего нужно только из-под палки — а не потому, что хочешь порадовать человека, который верит в тебя и гордится тобой?

Джефф чувствовал себя довольно странно, поднимая такие темы в общении с машиной, да еще и спустя считанные минуты после первого знакомства. Но остановиться уже не мог. Он не слишком любил спорить — если подразумевать под этим спор как логический поединок, как своего рода спортивную игру, при помощи которой любили упражнять мозги многие из его однокашников. Но несправедливость чьих-либо суждений, услышанных им, всегда подстегивала его к тому, чтобы высказать встречные свои. Не то что переубедить непременно и немедленно, нет. Просто где-то в глубине души Джефф всегда верил в людей: верил в то, что если разумный человек допускает ошибки в каких-то ключевых, важных для понимания законов мироздания вещах, то это всего лишь от неосведомленности, оттого что не знает, что бывает по-другому. И услышать альтернативную точку зрения всегда полезно, чтобы хотя бы задуматься, чтобы расширить кругозор и направить когнитивный процесс в новое русло — которое само по себе вынесет к более правильным выводам. Его, Джеффа, долг в отношении таких людей — предоставить информацию, а уж что с ней делать — решать им самим. Ну, а теперь стало ясно, что это относится не только к людям, но и вообще к существам, наделенным разумом. Только и всего.

Айси тоже не был фанатом споров: ему нравились вещи, в которых можно было доказать абсолютную правоту, четкие вопросы с конкретными, желательно, измеримыми ответами. Как зовут Президента военного конгресса? Сколько грамм урана в стандартной боеголовке? Что сказано в уставе по тому или иному поводу? Никакого лишнего обсуждения, никакой возможности хитрыми логическими приемами и демагогией увести разговор в сторону. Но в таком случае сам спор, как образчик демагогии, терял свой смысл — правота выяснялась в один шаг путем проверки ответа.

Спорить о чувствах ему не нравилось тем более — слишком зыбкая почва, слишком легко потерять нить размышлений, учитывая, как тяжело давалось ему само понятие эмоций. Однако свое мнение у него все-таки имелось, и, если пилот желал узнать о нем побольше, никто не давал Айси права ему отказать.

— Я не говорил, что не хочу порадовать конструктора, — с шелестом вент-систем поправил Айсбрейкер. — Он значимый человек для меня, и я достаточно высоко в списке приоритетов ставлю необходимость заслужить его положительную оценку. Я даже допускаю, что он меня любит и иногда гордится мной… по крайней мере, надеюсь на это, — в формулировке было что-то лишнее, как будто выдал секрет — что не имело никакого смысла.

У Айси, в конце концов, не было секретов.

— Оценивать чувства мне не слишком удается, так что я сужу по внешним проявлениям, — так и не найдя, что было не так с последней фразой, продолжил Айс. — А внешние проявления любви в их традиционном понимании вредят дисциплине. Взять вашу семью, лейтенант… Когда ты совершали значимые ошибки, вам указывали на них, чтобы вы могли совершенствоваться? Или закрывали на них глаза, давая понять, что любят безусловно, одинаково при любых успехах? Для ребенка строгость может казаться эквивалентом отвержения, но ответственный взрослый понимает, что критика — первый стимул к исправлению. Безусловную любовь невозможно потерять, а значит — не имеет смысла стараться. Вы можете возразить, что всегда остается желание доставить радость, но если рады уже самому твоему существованию — нет смысла вкладываться в тяжелую, не всегда приятную работу. К тому же, — Айси едва заметно пожал плечами, отметив, как гудят сервоприводы, — гордость испытывают за выдающиеся достижения. Если вернуться к моим отношениям с создателям в качестве примера… Выполнение моего долга на высшем доступном уровне — то, что от меня ожидают в любом случае. Некоторые вещи мы делаем по умолчанию, их недостаточно для благодарности. Если бы я демонстрировал результаты хуже технически возможных, создатель был бы разочарован во мне так же, как я — в себе.

Кажется, в самом начале мнение конструктора значило для него больше, чем собственное. Айс смутно помнил, что не всегда видел как ошибки то, что безошибочно подмечал гораздо более внимательный, требовательный во всех отношениях создатель… Но со временем он научился предугадывать его реакцию и перенимать логику — спрашивать с себя даже больше, винить себя за отклонения от заранее расписанных нормативов даже сильнее… и гордиться этим умением. Внешняя оценка всегда должна быть чуть лояльнее внутренней. Взрослые — и люди, и мехи со сформировавшейся психикой — должны владеть навыком самокритики в совершенстве, а Айси отлично знаком был с понятием «совершенства» — возможно, даже чуть ближе необходимого.

За время, пока Айс говорил, Джефф успел забраться в кресло с ногами — а что, обувь-то теперь стерильная — и, сложив их по-турецки, устроиться там полусидя-полулежа. Совершенно неуставная поза, но вины за собой в этом лейтенант нисколько не чувствовал. В конце концов, сам генерал Чамберс скомандовал ему «вольно». А Джеффри Хендерсон не мог долго находиться без движения, сохранять спокойное и нейтральное положение тела — особенно если его что-то волновало. Вот, к примеру, как сейчас.

— В моей семье, — дослушав, после паузы начал он задумчиво, — безусловная любовь и одобрение за успехи разделялись. Если я совершал ошибку, мама никогда не говорила мне, что я плохой. Она говорила, что я поступил плохо. Я знал, что она будет любить меня, какой бы жизненный путь я ни избрал, сколько бы раз ни оступился на этом пути, и куда бы он меня ни привел. Но сделать все для того, чтобы этот путь был достойным — мой собственный долг. Это нужно мне самому, для себя — и это нужно, чтобы не расстраивать маму. Не заставлять ее разрываться между любовью ко мне и горем, которое эта любовь причиняет.

Джефф пожал плечами, неосознанно копируя жест, который в исполнении многометровой стальной фигуры выглядел неожиданно человечно, и снова пересел, на этот раз подавшись вперед, сложив ноги подошвами друг к другу и обхватив ладонями носки высоких форменных ботинок. Он понял, что дальнейшая беседа может завести их в слишком глухие философские дебри. Фактически, они только что пустились в рассуждения о смысле жизни… и не то чтобы само по себе это было плохо. Но командование пятой дивизии, которое будет читать отчет Джеффа о «смотринах», вероятно, ждет от них совсем не этого. И если командование можно временно послать лесом, отделавшись общими фразами в рапорте, то гораздо ближе имеется еще один ярый поклонник уставов и правил — и вот его мнение обо всем происходящем гораздо важнее. Не стоит производить на меха совсем уж дурное впечатление в первый же час знакомства, потом это может дорого стоить.

К тому же, возможно, Айсбрейкер и не был уж слишком неправ. Со своей, машинной позиции. Вероятно, ему просто не дано — как не дано понимание юмора и человеческих эмоций — понять и прочувствовать весь спектр сложных и многоплановых отношений, где порицание, сожаление, даже гнев могут сосуществовать наравне и одновременно с любовью. Вероятно, единственная доступная ему градация — это наличие или отсутствие добрых чувств кого-то к кому-то. И с его точки зрения является вполне допустимым этот по человеческим меркам чудовищный шантаж любовью: мол, я буду любить тебя, только если ты будешь хорошим и правильным, будешь делать все, что возможно и иногда больше, а если нет — то не заслужил. Возможно, для Айсбрейкера любовь со стороны его создателя вообще не важна. Хотя… промелькнувшее мимоходом «надеюсь», даже прозвучавшее с какой-то особенной интонацией, указывало на обратное. Тьфу, да черт ногу сломит во всех этих высоких отношениях! Джефф тряхнул головой, отгоняя бесполезные и ненужные, только тормозящие дело мысли. Машина. Это всего лишь боевая машина. Нельзя, нельзя приписывать ей все человеческие качества оптом, и ждать человечных суждений по вопросам, не относящимся к области ее функционирования.

— Ты мне лучше вот что скажи… — парень запрокинул голову, снова обращаясь к Айсу лицом к лицу. — Есть какая-то установленная программа тренировок на ближайшие дни? Как вообще будет происходить процесс формирования совместимости? Мы будем выполнять какие-то учебные задания, будем заниматься в тире или на полигоне? Мне ничего не рассказывали заранее, сказали, что все сообщат на месте. Но вот я на месте, а все, кроме тебя, разбежались…

Мнение своего пилота Айс честно выслушал и так же честно и, как всегда, с прилежным старанием попытался понять, но ничего особенно полезного для своей картины мира не извлек — больно далеко получалось от привычной логики. Так что, когда следующая вещь, о которой его спросили, оказалась не очередным углублением в философские вопросы бытия, а всего-навсего уточнением организационных моментов, был приятно изумлен.

Пилот снова поднял на него голову. Смотреть собеседнику в лицо Айси нравилось, в этом было нечто… взаимно уважительное, облегчающее коммуникацию. Создатель тоже всегда смотрел ему точно в оптику, но никогда не улыбался, и взгляд у него был непроницаемый, а вот у лейтенанта…

— Программа есть, и достаточно обширная, — встрепенулся Айси, благодарный, что ему наконец-то задали вопрос, ответ на который он знал. — Ее довольно изменили накануне вашего прибытия, но количественный и качественный состав тренинга не изменился, только порядок событий. Мы должны были начать с полигона, но сюда только что перевелась еще одна пара из меха и пилота, у них по каким-то причинам, о которых мне не сообщали, приоритет. Оставшиеся временные окна забирают здешние пары, которые имеют приоритет по праву местных. Таким образом, мы начинаем с отработки на нейросвязи на симуляторе, а возможность опробовать предложенные по результатам стратегии и взглянуть друг на друга хотя бы в тренировочном бою откладывается до второй недели, — означенный симулятор представлял из себя консоль вроде той, около которой сейчас устроился Хендерсон, только побольше и на вид повнушительнее. — Если спросите меня — это скорее преимущество. Чем более стабильным будет соединение, тем лучше мы покажем себя на полигоне. И мне, и вам предстоит сформировать репутацию на новом месте, и за нами будут внимательно наблюдать, так что в зависимости от результатов первых тестов нам может потребоваться несколько недель работать сверх графика, чтобы лучше проявить себя. В ходе тестов на симуляторе вам также покажут несколько обучающих программ по конструкторским работам, включая подледные и глубоководные — я осознаю, что вы солдат, а не техник, но конструкторы считают, что пилот должен разбираться в специализации своей модели как минимум на базовом уровне. Это также можно считать ценным упражнением на нейросвязь, учитывая, что данные для этих программ получены из моей памяти и представляют из себя воспоминания о реальных работах, проведенных мной с прошлым пилотом. Помимо этого, вас обучат основам техобслуживания, специфичным для моего корпуса — обычно эти обязанности будет выполнять команда техников, а в поле — я сам, но инструкция обязывает пилота иметь представление. Когда к концу месяца командование решит, что мы справляемся удовлетворительно, — «когда», а не «если» — не столько из самоуверенности, сколько потому, что воображение Айси просто-напросто отказывалось генерировать другие варианты, — мы будем официально включены в состав одного из юнитов пятой дивизии. На этом этапе вас представят другим пилотам, а я буду подробно ознакомлен с психопрофилями и показателями их мехов. Боевые задачи могут потребовать от нас командной работы, поэтому следующий месяц после этого мы будем чередовать одиночные тренировки с отработкой командных тактик на полигоне и в явлении, называемом «нейродрифт» — несколько пар в связке. Позволяет запускать групповые симуляции, а на поле боя — многократно повышать слаженность действий членов юнита. Не все способны на нейродрифт даже в специальном оборудовании, — сделав в четко, как с листа, пересказываемом тексте паузу, Айс задумался на мгновение, но решил, что не помешает пилота о подобных вещах просвещать по мере их упоминания: — Меня никогда не выставляли на задачи, где он мог бы понадобиться — как тяжелая модель с высокой боевой мощью, на дальних рубежах я почти всегда работал один, не считая пилота. Сейчас мы куда ближе к линии фронта, и, по словам Гордона, пятая дивизия активно практикует дрифт между своими парами. Что до тира… В официальном расписании не заложено время на чистую стрелковую практику — прицельная стрельба не моя специализация, большая часть оружия, которое я использую, неразумно использовать для практики. Однако в каждые сутки заложено два-три часа, которые пилот может потратить на отработки по своему усмотрению. Прямо сейчас у меня нет даже мода для стрельбы на дальние дистанции — не считая ракет, разумеется. Однако его можно установить снова, если возникнет необходимость… Не уверен, что вам об этом сообщили, но, как пилот, вы получаете право голоса в таких вопросах. Все идеи относительно агрейдов оцениваются конструктором. Я был бы благодарен, если бы они обсуждались со мной в первую очередь, — непроговоренное «иначе, если начать сразу с конструктора, права голоса я не получу вообще» повисло в воздухе.

Чуть склонив голову, Джефф недоверчиво взглянул на собеседника исподлобья. Это он что, насмехается? Не может же он всерьез считать своего нового пилота каким-то самодуром, который будет почем зря копаться в конструкции без учета желаний своего напарника, просто ставя его перед фактом. Но ведь насмешка — это тоже проявление пусть злого, но юмора… а с юмором у Айси проблемы. Джефф тяжело вздохнул и провел ладонями по лицу.

— Можешь не сомневаться, любой апгрейд будет производиться только с твоего согласия. Более того, на первых порах я и инициативу полностью оставляю за тобой. Пока что из нас двоих в боевых задачах ты ориентируешься гораздо лучше. Ну, а насчет всего остального… теперь мне все понятно, по крайней мере в общих чертах. Спасибо. В принципе, начать работу я мог бы хоть с сегодняшнего дня. Но для этого нужно сначала, чтобы вернулся Гордон…

Лейтенант и правда не видел ничего сложного в тренировках нейросвязи. Он даже был слегка разочарован: опять симулятор, будто мало их было в учебке. Хотя и не мог не осознавать, что в этот раз все будет по-другому. Прежде доводилось синхрониться только с ИИ разной степени продвинутости. Законодательство в сфере защиты прав механоидов запрещало использовать настоящую искусственную личность для каких бы то ни было тренировок: постоянная смена учебных партнеров означала бы колоссальный стресс для психики, и фактически свела бы с ума через несколько месяцев. Теперь же предстояло не просто управлять компьютерным партнером, но впервые ощутить полноценную двусторонную связь. И Хендерсон понимал, что от тренировок в Академии это будет отличаться примерно так же разительно, как разговор с настоящим мехом от просмотра учебных фильмов. Но ведь адаптировался же он как-то к новым впечатлениям, отошел от первого шока: еще часа не прошло, а уже болтает с одушевленной машиной почти что без стеснения. Значит, привыкнет и к нейросвязи. В конце концов, щадить себя и отговариваться — мол, сегодня такой сложный день, я так устал — последнее дело. Особенно когда партнер настроен серьезно и заранее готов к сверхурочным тренировкам. Подобная целеустремленность Айса вызвала у Джеффа даже некоторый спортивный азарт: наверняка мех в глубине души считает, что человек неспособен работать с такой же отдачей, как он сам, зацикленный на самосовершенствовании. Ну так посмотрим еще, кто окажется упорнее.

— А пока мы его ждем, будет, наверное, не лишним все-таки осмотреть кабину, — решился наконец лейтенант на волне этого азарта. И, спрыгнув с кресла, встал перед мехом, выжидающе глядя ему в лицо. Он старался не показать как своей взволнованности, так и неосведомленности, и заранее постарался морально подготовиться к любым действиям меха, чтобы воспринять их как должное: ну да, мол, знаю-знаю, так оно и делается. Даже если Айсу вздумается, чтобы посадить его в кабину, взять двумя пальцами за шкирку.

Готовиться пустить кого-то в кабину было… странно. Странно — не в последнюю очередь потому, что это происходило впервые после того, как за контроллерами хозяйничала Регина, как нейросвязь оживала ее осязаемым, спокойным присутствием. Лейтенант Хендерсон определенно будет ощущаться как-то иначе, даже не близко. Мужчина, моложе на пару дюжин лет, другой опыт, очевидно другой характер. Первая попытка открыть магнитные замки на груди — автоматическая, Айси даже не задумался, реагируя на приказ-просьбу пилота — наткнулась на сопротивление и прошла незамеченной. Айсбрейкер украдкой поморщился от движения в груди, которое ни к чему не привело, и стравил из вентиляции теплый воздух. Ерунда. Придется открыть кабину сознательным усилием, только и всего — и предупредить Гордона, что замки с опозданием отвечают на команды. Не может быть, чтобы он просто не хотел их открывать, верно?

— Я знаю, как запустить базовую симуляцию, так что начать можно и без Гордона, — предупредил Айси и сверился с хронометром. — Ждать его, если вы предпочли бы начать как можно скорее, было бы неразумно. Судя по его расписанию, планерка закончится через двадцать минут с небольшим, но конструктор Смит обладает крайне скромными способностями к планированию времени. Он может появиться когда угодно. Иногда он заходит к другим конструкторским командам, а это… надолго.

На базе было еще несколько мехов, причем вроде бы куда больше, чем на прошлом месте, но Айси никого из них не знал даже заочно — и не должен был, по задумке составителей расписания, он должен был увидеть их не раньше, чем лейтенант — коллег-пилотов. Айсбрейкер предполагал, что связано это с тем, что первый месяц — суть испытательный срок. Он был почти уверен, что местная команда будет наблюдать за их тренировками, и если у их командира возникнут сомнения насчет новой пары или сама пара окажется неустойчивой — их могут перевести на другое, более подходящее расположение, даже не представляя неудавшимся партнерам. Очевидно, коллектив из меха и пилотирующих их людей — штука сложная, и без необходимости такие структуры изменениями не тревожили.

Дома, на ледовой базе, все было иначе. Полярники не использовали нейродрифт и почти не работали вместе, а теперь избегать товарищей, сосредотачиваясь исключительно на работе, не выйдет — они здесь часть работы. На этом фоне даже Эрц и Фальк казались терпимой альтернативой — с ними, по крайней мере, все было давным-давно ясно, да и ладить им было необязательно, лишь бы не до драк доходило. А тут — кто знает, как все сложится. Новый пилот, команда, с которой так или иначе придется не просто иметь дело, а срабатываться… Раньше было спокойнее. Дома… Айси мигнул подсветкой, выкидывая раздражающе сентиментальную формулировку из головы.

Да что такое сегодня… Еще одна машинальная попытка — снова отказ. На быстрый скан замки ответили как положено.

— Некоторые пилоты испытывают приступ клаустрофобии, впервые попадая в кабину реального меха. Макеты часто делают недостаточно реалистичными в силу усреднения — все модели разные, к тому же я приспособлен для глубоководных работ, и места будет меньше, чем вы могли ожидать. Запомните несколько вещей, которые облегчат вам адаптацию, лейтенант. Находясь в нейросвязи, вы не будете ощущать тесноту, к тому же при движении пластины слегка расходятся. В промежутке между закрытием люка и запуском соединения вы будете слышать шум работы систем — основные катушки генератора находятся здесь, они издают треск, когда оружие перезаряжается, а вентиляция включается и выключается по мере необходимости, — Айс коснулся грудной пластины над люком. — Это нормально, этот шум не указывает на неполадки — вы просто находитесь очень близко к нескольким основным приводам и системам. В кабине достаточно воздуха, поступающего через отводы основной вентиляции, чтобы дышать без проблем до подачи кислородной маски. Таким образом, герметизация и погружение на вас не повлияют. Когда мы будем в связке… об этом обычно не предупреждают или упоминают только по факту, но некоторые пилоты чувствуют боль напарника через связь сильнее, чем другие. Это зависит от индивидуальных особенностей, вы так или иначе будете ощущать повреждения, чтобы представлять потерю боеспособности интуитивно, но насколько сильно — сказать никто не может. С другой стороны, — Айс позволил себе кривоватую полуулыбку, — я тяжелая модель, мне трудно навредить. У меня больше тактильной сенсорики, чем положено моему классу, это связано с конструкторскими работами, но едва ли это повлияет на вас. К слову, в кабине ее нет, так что ваше присутствие не будет доставлять мне физический дискомфорт. Тем не менее, как правило, я буду просить вас не оставаться в кабине вне тренировок и смен.

Перечисление инструкций замечательно помогало собраться с мыслями. Наконец-то сосредоточившись, Айси запустил последовательность преобразований, открывающих люк — и в этот раз все прошло как надо. Тяжелые щитки и затворы раздвинулись, открывая небольшое, тускло освещенное мерцающей голубой подсветкой и индикаторами на подвижных элементах пространство с креслом-капсулой — именно сюда и помещался пилот.

Айс опустил ладонь, чтобы поднять напарника.

— Осматривайтесь, лейтенант. Некоторые крепежи потом отрегулируют — меня раньше пилотировала женщина. Но в остальном… Добро пожаловать.

Пока длился инструктаж, Джефф слушал напарника внимательно, с серьезным лицом, вновь кивками обозначая молчаливое согласие с каждым пунктом. А пунктов было немало. К финалу серьезность было сохранять все труднее: лицо так и норовило расплыться в улыбке. А все оттого, что в длинном перечне того, на что следует обращать внимание пилоту, к чему готовиться и чего опасаться, Джеффу в этот раз — черт разберет, отчего! — послышались не педантизм и занудство, а настоящая забота. Как любая забота, она была более предусмотрительной, чем реально требовалось: Хендерсон знал про доступ воздуха, про шум, а замкнутых пространств не боялся — наоборот, чувствовал себя в них уютно, всегда, сколько себя помнил. Впрочем, одно дело ребенком устроить себе домик в коробке из-под холодильника, и совсем другое — оказаться в кабине настоящего меха, со всеми работающими под боком системами. Поэтому он, хоть и отнесся с недоверием к упоминанию клаустрофобии — кто же этим пилотам дипломы, интересно, выдает? — но все же, поразмыслив, решил поверить на слово. Да и какой смысл для меха врать? Скорее всего, он на это даже технически неспособен.

Вновь возникшие мысли о машинной природе его нынешнего собеседника несколько отрезвили лейтенанта. Нет уж, отставить очеловечивание. Выдумал тоже — забота! Обыкновенное проявление программно заложенных в психику меха установок: защищать своих, беречь пилота.

И надо сказать, что мысли эти пришли очень вовремя. Без них упоминание о тактильной сенсорике и просьба не торчать без дела в кабине вызвали бы слишком много смущения. Во время учебы Джефф не задумывался над этим, как и не предполагал, насколько явный трепет вызовет у него первая встреча с одушевленной машиной. Постарался не задумываться и теперь: усилием воли отогнал неуместную деликатность, и сделал решительный шаг вперед, ставя ботинок на металлическую ладонь.

Ладонь была площадью с большой письменный стол, только широкая, почти квадратной формы. На ней можно было бы свернуться калачиком и поместиться целиком. Но Джефф, конечно, делать этого не собирался — несмотря на то, что и стоять в полный рост было страшновато. Он присел, опираясь на одно колено, и уцепился за большой палец меха. Первое прикосновение к броне — машинально отметил разум. Что ж… на ощупь — металл как металл, прохладный. Хотя из вент-систем воздух шел достаточно теплый, чтобы предположить — броня на корпусе тоже теплее окружающего воздуха. Все как у человека, подумалось Джеффу вновь, и вновь совершенно неуместно. Конечности холоднее, чем торс. Но, по счастью, раздумывать об этом долго не пришлось: мгновение спустя у лейтенанта слегка захватило дух, когда рука Айсбрейкера пришла в движение. Нет, движение было плавным, даже осторожным и бережным — но само осознание того, что сейчас, в данный момент меху ничего не стоит просто одним неловким движением, случайным или намеренным — скажем, уронив с высоты своего трехэтажного роста, — искалечить человека… И эти мысли лейтенанту тоже пришлось отбросить усилием воли. Не хватало еще, чтобы страхи достигли напрямую сознания Айса, когда будет установлен синхрон! Такие подозрения, хоть и признанные беспочвенными, оскорбят кого угодно — не то что безукоризненно дисциплинированного поклонника уставного порядка.

В итоге в кабине Джефф оказался с гулко колотящимся сердцем, но уже вполне ясной головой. И смог сходу отметить несколько основных вещей: действительно, здесь потеснее, чем на тренажере, но пока что это совсем не пугает; воздух, прошедший сквозь вент-каналы меха, теплее наружного и пахнет очень специфически, но совсем не неприятно; кресло занимает почти всю площадь, и находиться в кабине вне его фактически невозможно, только если балансировать на краю. Последний фактор побудил его к тому, чтобы окончательно отбросить застенчивость и забраться в это самое кресло, пока что не опуская экран и не пристегиваясь — более того, вновь неуставным образом полулежа внутри капсулы.

— А мне нравится, — сообщил он, радостно улыбаясь. Он говорил вполголоса, зная, что микрофоны в кабине более чувствительны, чем наружные. Нейросвязь — принципиально необходимый для меха вид управления, но не единственный. Пропускная способность и разрешение канала ограничены — и для необученных пар это серьезное препятствие, а для уже притершихся и направленных в бой просто фактор, который надо учитывать, — и зачастую отдавать команды и совещаться бывает куда целесообразнее голосом.

— Значит, ты говоришь, что мы можем попробовать установить нейросвязь прямо сейчас? Без Гордона? — от мысли полностью вверить себя механическому напарнику было еще несколько боязно — но в конце концов, именно это и придется делать на поле боя. Именно в этом и цель создания их пары.

«Мне нравится». И что он хотел этим сказать? Айси понемногу начинал думать, что-либо, разделив с лейтенантом нейросвязь, хоть немного поймет, как тот думает, и перестанет вставать в тупик от каждой фразы… либо уйдет в глубокий и потенциально необратимый глюк от подобного экстремального опыта. Что, разумеется, было полнейшей глупостью — они все-таки совместимы. В конце концов реплику Айс решил принять за завуалированный сигнал о том, что клаустрофобии пилот не испытывает, и на том и успокоиться.

Что до его собственных впечатлений… Какие у него, впрочем, впечатления.

— Можем и установим. Начинать все равно придется, не вижу, чем это время хуже любого другого… Пристегните страховочную подвеску, лейтенант, — напомнил Айси. — Я не настолько плавно двигаюсь, чтобы вы были в полной безопасности без нее… И сядьте ровнее, я закрываю люк — может зацепить разложившейся консолью.

Многочисленные датчики в кабине тут же развернули фоновый контроль за состоянием пилота — сердцебиение, давление, уровни кислорода и еще сто и один показатель, абсолютно бесполезный в ангаре, но критически важный в поле. При желании Айс мог бы заглушить пассивный мониторинг — в конце концов, они не собирались ни сражаться, ни изнурительно работать сей момент, и он был вполне уверен, что молодой тренированный пилот не склонен ко внезапным обморокам и сердечным приступам. Но в том, чтобы постоянно быть в курсе, было нечто до одури успокаивающее. Контроль над очередным аспектом жизни, дешево и сердито. Айси сравнил показатели лейтенанта с усредненными для людей его возраста и сложения из датабазы и нашел совпадение удовлетворительным.

— Подача кислородной маски, — прокомментировал Айскбрейкер через внутренние динамики — теперь глухо вибрирующий голос меха звучал в кабине словно отовсюду, но был совершенно неслышен снаружи брони. — У меня уйдет несколько секунд на подбор кислородной смеси. Расслабьтесь и старайтесь дышать спокойно, пока сатурация не достигнет верхней границы нормы — попытка войти в синхронизацию до того, как маска заработает, может провалиться или навредить, в зависимости от условий.

Маска выщелкнулась из паза с шипением газа; убедившись, что пилот в порядке и более или менее знает, что делает, Айс вернулся к протоколу. Сейчас, после значимого перерыва, он делал все медленнее обычного — по шагам. Дать привыкнуть лейтенанту, напомнить последовательность себе.

— Внутренние швы сомкнуты, — прокомментировал Айси; он всегда подробно описывал то, что делал, пока пилот не был готов к ментальной стыковке и не мог отслеживать происходящее сам — так его учила Регина, и он по умолчанию повторял стандартный для себя протокол с новым напарником, не получив инструкций об обратном. — Поднимается силовое поле… Внешние швы сомкнуты, магнитные замки закрылись. С этого момента кабина герметична.

На этом месте Айси слегка запнулся — едва ли лейтенант это заметил, а знать об ошибке он не мог, но Айс не планировал герметизировать швы на суше. Зачем попусту расходовать энергию, которая и так стремится к нижнему пределу, учитывая недостаток топлива? Но все случилось как-то… само собой. Для педантично отслеживающем каждую деталь в происходящем Айси «само собой» считалось за личное оскорбление.

Единственным, что отделяло кабину от полной герметичности, была вентиляция. И заслонки снова скользнули в пазы — как тогда, утром. Бессмыслица. Гордон даже проверил показатели через сканер. И тем не менее — если не задумываться над каждым действием, вентиляция продолжает экономить тепло и работать по прошлой, ледовой программе…

Решив подумать об этом позже (за годы работы в нейросвязке Айси неплохо научился отправлять нежелательные размышления в столь дальний угол процессора, что даже пилот не могла дотянуться), Айс продолжил комментировать, словно ничего не случилось:

— Вентиляция закрыта и непроницаема, — кто знает: может, и правда ничего страшного не случилось; так или иначе, с этой досадной мелочью-не-мелочью он и правда разберется позже, незачем вмешивать нового пилота в случайную ошибку алгоритма. — Кислород подается нормально, показания с датчиков и элементов управления проходят нормально. Если вы чувствуете себя нормально, можете надеть шлем, лейтенант — он в нише справа. Я начинаю подготовку для подключения.

Консоль в ангаре была, разумеется, простенькая и для сложной симуляции бы не сгодилась, но для пробного захода подходила более чем. Айси протянул руку, ловко отсоединяя несколько кабелей, достаточно толстых, чтобы удержать в руках, и откинул защитную панель на локте. Трепещущие пластинки у сустава пришлось пригладить, чтобы успокоить их беспорядочное движение, но к моменту, когда первый фиксатор лег в гнездо под сервоприводом и руку от локтя вниз потянуло электрической судорогой, Айс успел собраться и по большей части успокоиться. Опыт учит, как оставлять нервозность и странности за бортом, уходя в связку — тем более что пилот этого еще не умеет, а один взбудораженный разум в таком деликатном деле — уже больше, чем надо. Два были бы совсем уж избытком.

Нужная тестовая программа нашлась почти сразу, а праймеры, запускающие соединение, не пришлось даже искать.

— Готовы, лейтенант? — ровным, почти медитативным тоном поинтересовался Айси. — Когда будете уверены, что знаете, что делаете, и вам удобно, начинайте. Помните — вас протащит через часть моих воспоминаний в самом начале, а все, что вы увидите потом, будет исключительно компьютерной симуляцией. Чтобы начать, используйте нейросигнал и зеленый сенсор слева на шлеме.

Последним, что зафиксировали датчики в реальности, был скачок пульса пилота. Айс запустил тщательный анализ этой информации — и мир нырнул в темноту, сияющую ледяными кристаллами откуда-то с недостижимо далекого дна.

В голосе Айсбрейкера, когда тот велел устраиваться как положено, Джеффу почудились ворчливые нотки — и он усмехнулся, на сей раз не став одергивать себя и пресекать излишнее очеловечивание. В конце концов, это бывает забавно. Пока не мешает делу, можно себе позволить. Поёрзав в кресле, он послушно сомкнул замки на ремнях, которые плотно, но вполне комфортно притягивали к креслу, одновременно содержа в себе датчики физиологической активности. Если бы лейтенант знал, как подробно и ревностно Айс изучает сейчас их показатели, то наверняка снова смутился бы: не на каждом медосмотре тебе уделяют такое пристальное внимание.

Но сейчас было не до того. Волнующий новый опыт захватывал с головой, заставлял каждый нерв дрожать натянутой струной, а сознание работать как никогда быстро и четко, подмечая малейшие детали, на автомате фильтруя их: вот это уже известно и понятно, а это отличается от тренировок. С каждым шагом он все больше сливался в одно целое с машиной, которая была меж тем отдельным живым существом со своей волей: незабываемое осознание, вот уж чего не получишь на тренажерах. И как ни парадоксально, это успокаивало. Вот взмывать вверх на ладони гигантского робота было страшно. А лежать герметично запечатанным в стальном гробу, имея в виде единственного источника дыхания маску, прижатую к лицу эластичным креплением, поблизости от гудящих механизмов и контуров, под размеренные комментарии наполнявшего кабину низкого голоса — ни капельки. Не нервозность или паника, но веселая, азартная взбудораженность сейчас прогоняла по коже мурашки, поднимая дыбом волоски.

На вопрос меха Джефф кивнул. Но опомнился, поняв, что не знает, есть ли в кабине камеры — у разных моделей этот показатель отличался. Поэтому дождался окочания предупреждения, выждал небольшую паузу — лишь пару секунд, убедиться, что все действительно в порядке, а не просто кажется таковым на волне душевного подъема — и ответил уже вслух:

— Готов. Сейчас.

Шлем казался тяжелым, что объективно не соответствовало реальности: сетка нейродатчиков, фактически несколько металлических проволочек на легком карбоновом каркасе не могли весить много, да и шея на подголовнике располагалась достаточно удобно, чтобы не держать голову на весу. Должно быть, давило предчувствие того, какой объем неизведанных прежде впечатлений должен свалиться сейчас на эту самую прикрытую шлемом голову. Джефф коротко вдохнул и выдохнул, напомнил себе о своем долге, звании и мечте. Улыбнулся широко и почти отчаянно. И, поднеся пальцы к правому виску, послал стандартный импульс-ключ, которым привык активировать нейроподключения на тренировках. Значит, часть воспомина…

…В кромешной темноте не видно ни зги. Это если смотреть человеческими глазами, в привычном воспринимаемом спектре. Но инфракрасное зрение совместно с эхолокацией дает четкую и понятную картину. Скалистый рельеф дна, совпадающий с картами: здесь предстоит проложить силовой высоковольтный кабель в жесткой, плотной изоляции. Соединить две базы: старую и строящуюся, находящиеся в сотне километров друг от друга. Задача предельно проста и ясна, график выполнения работ составлен на дни и недели вперед, все показатели нормированы, достичь их не составляет труда — и известны условия, в которых их можно превзойти. Что в мире может быть лучше? На километры вокруг — ни одного живого существа, кроме пилота. В ледяной океанской воде не водятся ни рыбы, ни даже простейшие морские организмы. Пустота. Тишина, ясная и звонкая, как прозрачный осколок льда. Счастье.

Прозрачный, искрящийся лед вокруг, насколько хватает взгляда. Из-за ледяных глыб восходит солнце, кажущееся ослепительным — лишь поначалу, первую секунду до автоматической регулировки оптики.

За спиной ворота базы, где остались готовиться к своим заданиям остальные. Наконец-то можно будет какое-то время отдохнуть от присутствия этих двоих. Первый еще терпим, если как можно реже с ним пересекаться, но вот аутлайер… Одним своим существованием, не говоря уже о том, что ему доверили особо ответственные и даже опасные работы наряду с адекватными по всем показателями мехами, он вносит пронзительный диссонанс в картину мира. Надо будет выяснить, откуда он взялся здесь: быть может, это чья-то глобальная ошибка, которую еще не поздно исправить?

Ошибки. Они случаются у всех — но оправдывать этим их наличие у себя недопустимо. Из-за ошибки в расчетах, неучтенной погрешности в четвертом знаке после запятой — когда показалось, что трех вполне достаточно, — огонь накрывает сектор с вражеской техникой не полностью. Части юнитов удается уйти из-под обстрела, они прорываются, вынуждая выходить им навстречу. Другая картина: мужчина в идеально отутюженном белоснежном халате — совсем близко, прямо перед фейсплейтом, смотрит прямо, молча — и от этого взгляда хочется дезактивироваться добровольно, сию же секунду, без промедления. Картина сменяется следующей: выстрелы и поле боя, какой-то мех с развороченной левой половиной туловища, оплывающий под ним лед. И снова солнце над ледяными равнинами. Дальше — совсем калейдоскопом, не разобрать уже ни мест, ни времен. Пока все не сливается в однородную серую муть — как бывает, если раскрасить волчок во все цвета радуги и запустить быстро вертеться. Джефф делал так в детстве, хотел проверить, правда ли цвета можно смешивать не только на мониторе во время рисования. Он вообще много всего делал руками, по сравнению со своими сверстниками. Позже это перешло в любовь к машинам и механизмам, которая привела к решению учиться на пилота меха, и…

…И вот он здесь. Теперь все окончательно встало на места. Джеффри Хендерсон вспомнил, кто он и где находится. Он попробовал понять свое положение в пространстве, пошевелить рукой или ногой. Это не удалось. Точнее, быть может и удалось — тому Джеффу, что полулежал сейчас в кресле в кабине боевой машины «Айсбрейкер», — но чистое сознание, которое словно витало сейчас отдельно от тела в электронных недрах симулятора, отказывалось это воспринимать. Все нормально, так и должно быть.

Зато оно воспринимало кое-что другое. Чье-то присутствие по соседству — то ли вокруг, то ли внутри. Неясное, неконтролируемое, но неотступное, словно навязчивая мысль, которую никак не удается поймать и додумать до конца. Вернее, гораздо больше, чем мысль. Нечто огромное, границы которого теряются будто в тумане, нечто живущее своей собственной жизнью — и в то же время чуткое и внимательное, готовое податливо реагировать на твои мысленные движения. Эта готовность не была высказана словами, не выражалась ни в каких знаках — она просто была, и Джефф знал об этом так же точно, как знал теперь вновь собственное имя.

— Айс?.. — позвал он почти шепотом, и услышал свой голос — чужим восприятием, через микрофоны и сложный электронный контур распознавания. — Все в порядке?

Зрение между тем прояснилось — если, конечно, можно назвать зрением то внечувственное восприятие, которое было сейчас у них с мехом одно на двоих, и источник которого лежал в консоли для симуляции, — и лейтенант понял, что перед глазами вовсе не бессмысленное серое марево, а пространство, состоящее из объектов прямоугольной формы, однородного серого цвета, с нанесенной на них тонкой координатной сеткой. В этом пространстве был «пол» — ровная поверхность, служившая основой для нагромождения блоков разного размера, — но не было «стен» и «потолка». Вместо них уходила в бесконечность такая же серая пустота.

— Я здесь, лейтенант. Все хорошо.

Айсбрейкер всегда осознавал себя после соединения быстро, почти мгновенно — сказывался опыт и категорическое нежелание нарушать чужие границы даже в связке. Для людей воспоминания имели значения, они были личным и неприкосновенным, он просто не имел права сосредотачиваться слишком сильно. И Айси каждый раз позволял сокрушительному потоку данных течь, ни на чем не задерживая внимания.

Где-то в этом потоке неизменно умудрялся затеряться момент интеграции, после которого он уже не был в своей голове один. Даже без воспоминаний чужая личность определялась однозначно и ясно — живое, чуть беспокойное сознание, которое Айс пока не желал анализировать. Это — и серый, обернутый в координатную сетку пейзаж впереди.

Айси сосредоточился — и серые кубоиды вздрогнули, подергиваясь рябью. Через доли секунды на их месте взмыли к несуществующему небу ледяные столпы и пики, а под ногами растянулась многометровая толща чистой, почти прозрачной, замерзшей до нерушимости воды. На таком маломощном симуляторе нельзя было воссоздать ни запахов, ни реалистичных движущихся моделей врагов для тренировок, ни даже холода — словно все вокруг было изваяно из стерильного безвкусного пластика. Но картинка менялась одним сосредоточением воли.

— Базовая симуляция совсем бесполезна, а тут по крайней мере работают простейшие законы физики, — не то объяснил, не то извинился за инициативу Айс и поднес руку к фейсплейту — не то чтобы ему срочно понадобилось осмотреть свою же броню, но лейтенанту предстояло привыкнуть к мысли, что в связке он по большей части будет смотреть чужой оптикой. — Это место существует только здесь, в симуляторе. Я иногда использовал его для самых простых тренировок и предварительных расчетов с прежним пилотом. Большая часть датчиков на него не отвечает, но брошенное тут упадет, а удар сравнительно реалистично разобьет лед. Программа недостаточно сложная, чтобы использовать локацию из моих воспоминаний — однажды я покажу вам, как выглядела полярная база и точки, где возводились с моей помощью опорные пункты… Если вы, конечно, захотите увидеть.

Незримое присутствие пилота ощущалось неотрывно, словно Айси разучился за время перерыва принимать его как должное, однако чужеродным не было — синхронизация для первого раза была превосходной, и Айс даже машинально положил свободную ладонь поперек кабины, где за многослойной броней находился хрупкий, из плоти и крови сделанный человек. В связке они хоть и были на равных, но ответственность за благополучие пилота полностью ложилась на Айси — очередная работа, которую следует выполнять идеально.

То есть — не допускать для пилота никакого вреда.

— С этого момента вам доступны управление, базовая диагностика и некоторые технические параметры. Попробуйте с ними ознакомиться, большая часть должна быть теперь интуитивно понятной.

Учитывая, что для Хендерсона это была первая в жизни связка, а у Айсбрейкера имелся опыт, и немалый, он также считал своим священным долгом подсказывать пилоту и помогать ему освоиться. В конце концов, это было в его собственных интересах тоже. Впрочем, Айси подозревал, что особенно много помощи не понадобится: интерфейс создавался людьми, ориентированными на солдат, а не технических гениев. Немного здравого смысла — и девяносто процентов информации начинало обретать внятность.

Диагностику так и вовсе выводили прямо на нервную систему пилота — значительно ослабляя ощущения, и при необходимости их можно было заблокировать, чтобы человек не заработал разрыв сердца от шока, если мех потеряет конечность или заработает прямое попадание из чего-нибудь крупнокалиберного, но тем не менее. Система реагировала не только на боль, но и на дискомфорт, даже на уровни охладителя и топлива…

Если волей случая выяснится, что лейтенант из тех, кто принятую таким образом информацию переживает острее обычного, очень скоро ему придется испытать связанные с последним неудобства. Айси сделал мысленную пометку заблокировать диагностику в ближайшее время — как они почти всегда делали с Региной. Она доверяла ему самому решать, когда повреждения становятся критичными, а резервы — подходят к концу. Айс обладал вполне логичной для тяжелой модели внушительной выносливостью, мог работать на резервных баках практически до точки ухода в стазис и терпеть боль, которую не приглушали даже блокировки, так что Регина справедливо не видела нужды пытаться с ним в этом тягаться. Айс всегда был с ней в этом солидарен: зачем заставлять пилота терпеть без нужды?

Тот факт, что особой нужды тянуть с ремонтом или заправкой для него самого обычно тоже не наблюдалось, его не беспокоил: в конце концов, все это, плюс возвращение на базу, нерационально тратило лишнее время.

— Как ощущения, лейтенант? — Айси опустил взгляд на искрящийся под ногами голубоватый лед. — Пока у нас нет конкретного плана, мы можем тут осмотреться. Это всего лишь симуляция, но тут довольно… красиво.

— Красиво… — эхом тихонько отозвался Джефф, и зачарованно покивал. Его впечатлил не только и не столько сам пейзаж — видал он места и позрелищней, по крайней мере в симуляторах точно, — сколько тот факт, что любовался им он сейчас не один. Хорошо, когда в реальном мире, среди людей, находится кто-то, кто может просто постоять рядом, когда ты смотришь на что-то прекрасное, и разделить с тобой восхищение. Можно молча, можно словами. Но — и Джефф понял это только сейчас, — ничто не сравнится с тем, чтобы прикасаться к чьим-то чувствам напрямую, как к оголенным проводам. А особенно — если эти чувства принадлежат кому-то, от кого их меньше всего ожидаешь.

Однако, как бывало уже не раз, сполна прожить очередное впечатление Хендерсону так и не удалось. Слишком много их было одновременно, разом. Например, вот сейчас, после этого кивка, он начал понемногу заново ощущать свое тело. Если напрячься, можно было, например, поднять руку и поднести ее к консоли. Впрочем, трогать ничего Джефф явно не собирался, как минимум потому, что едва ли видел, что именно тут можно трогать: зрительный канал все еще был перегружен данными нейросвязи. Конечно, в Академии их учили видеть одновременно глазами и мозгом, и не съезжать при этом с катушек — но там-то, в паре с обыкновенным ИИ, все было по-другому.

К слову, чертовски странно было осознавать, что не можешь напрямую направить взгляд куда захочешь. Поле зрения было ограничено оптикой меха, и ледовый пейзаж появлялся в нем теми частями, которые пожелал сейчас видеть Айсбрейкер. Джефф вздохнул и замер, сосредотачиваясь. Первый в жизни нейроимпульс, направленный не искину, а одушевленному существу. Если перестараться, оформить это как грубый толчок в уязвимо раскрытое сознание, то на этот раз не просто потеряешь экзаменационные баллы — как минимум сделаешь неприятно, а то и навредишь. К счастью, Хендерсон за время учебы успел наработать неплохую координацию, как минимум по силе воздействия. И начать решил с минимального.

Сработало, как ни удивительно, сразу. Одного прозрачно сформулированного, легко направленного пожелания взглянуть влево — туда, где из-за ледяных торосов выглядывало бутафорское солнце, — хватило, чтобы мех понял его и послушно обернулся в нужную сторону. Это, разумеется, не было оверрайдом, перехватом контроля над чужими движениями и действиями. Не было даже просьбой. Это было чем-то гораздо более тонким, чему еще не придумано адекватного названия в человеческом языке. Почему-то все ассоциации Джеффа в этот момент касались водной темы: круги на поверхности, что пересекаются и отражаются друг от друга, равная заполненность сообщающихся сосудов, сливающиеся вместе капли. Текучее, зыбкое, нежное.

— Потрясающе, — выдохнул он наконец с улыбкой, сам не зная, к чему относится эта реплика: был ли это ответ на вопрос об ощущениях, или реакция на восход солнца во льдах, или радость от того, что Айс предложил ему виртуально посетить место своей прошлой жизни. То ли просто выражение чистейшего ликования, какое только может испытать человек, осознав, что достигнутая им цель — не пик, не вершина, с которой дальше только спуск под гору, а огромное плато, где не счесть диковинок, чудес и новых неизведанных путей.

А на периферии сознания уже назревало новое желание: прогуляться здесь немного, привыкнуть не только к чужому зрению, но и чужому телу. Технические данные, статистика, мониторинг систем — все это располагалось на консоли, и, хотя Джеффу уже удавалось почти успешно переключать зрение с реального на виртуальное и обратно, было пока что слишком скучно. Мысленно он пообещал Айсу обязательно ознакомиться со всем этим, но только чуть-чуть попозже. И сам не заметил, как это обещание — вкупе с предыдущим желанием — обрело форму нейроимпульса и отправилось от пилота к меху.

Восторженная радость пилота просачивалась через устойчивый, на удивление стабильный для первого раза канал связи непрерывным потоком. Относилась она к новым впечатлениям, без сомнения, но у Айси начало складываться мнение, что подобные реакции были частью самой личности лейтенанта — и он пока не был уверен, плохо это или хорошо. Чужое счастье распознавалось, как теплая пульсирующая мелководная волна на самой грани сознания — даже категорически несклонного к бурному восхищению Айсбрейкера она слегка растормаживала. Улыбаться он в этот раз не стал, предпочел воздержаться, но, поколебавшись мгновение или два, сконфигурировал ответный импульс и осознанным усилием отправил к другому концу связи. Спокойное довольство, солидарность, согласие… На некоторых базах связанные пары на сленге называли нейросоединение «телепатией» — неудивительно. С таким-то единством двух разумов, с возможностью считывать добровольно переданные и случайно проскользнувшие эмоции и фразы… Стоит испытать один раз, и технические термины начинают казаться особенно суеверным индивидам недостаточно уважительными. Сам Айси, разумеется, придерживался строго официальной терминологии.

В связи сознание обоих по большей части лишено естественных защитных механизмов психики, неосторожно отправленное сообщение, даже что-нибудь донельзя положительное, может причинить дискомфорт — при условии, что связью управляет неумеха или новичок. Ни тем, ни другим Айс не являлся — он так привык работать в связке, к тому же в связке с другим человеком, что сейчас запросто мог вычленить в слитом сознании принадлежащее пилоту. И прикоснуться, не доставляя неудобств. В конце концов, это тоже его прямая обязанность — их партнеру не доставлять.

Корпус в симуляции, даже простенькой, по ощущениям, ничем не отличался от реального — правильное распределение веса, правильный баланс и степень контроля над приводами, даже тяжесть ракет за плечами — привычная. Датчики довольно легко обмануть, если их обладатель не сопротивляется. Впрочем… как показывали несколько плачевно окончившихся инцидентов с фронта, последняя оговорка тут лишняя. Имея познания в технике, изрядную долю желания и оборудование, искусственное сознание можно погрузить в симуляцию насильно. Разведчикам ставили специальную защиту, усложняли их процессор так, что даже через прямое подключение во вскрытый процессор не пробьешься, но Айсбрейкер не был разведчиком — с тяжелыми моделями в такие деликатные сложности не пускались.

Мысль о том, что в теории кто-то мог бы полезть в его голову на задании, вызвала каскадное перещелкивание мелких бронепластинок — и тут же была подавлена прежде, чем пилот успел бы разобрать по связи, в чем дело, и понять, что Айси отвлекается. В том, что ему не хватает опыта, был и плюс — сам Айс отчаянно нуждался во времени на адаптацию, но делиться этими сложностями и хотя бы признавать их наличие не желал. Пока лейтенант научится стремительно распознавать даже подавленные эмоции через нейросвязь — пока поймет, что, вопреки популярному заблуждению, то, что в этой связи показывается, тоже можно пытаться контролировать, — Айс разберется с этим вопросом сам.

Сенсоры там и тут слегка покалывало, отзываясь на осторожные попытки пилота исследовать нейросвязь и управление деталь за деталью. Несколько раз Айс поворачивал голову, менял направление или ширину шага по чужим желаниям-просьбам, деликатным, как самый тонкий намек. Только в отличие от намеков нейросвязь была кристально ясной.

— В этой симуляции поддерживается баллистика, но эффектам от разных видов вооружения недостает точности, так что от стрельбы пока придется воздержаться, — предупредил Айси, когда воображаемая щекотка дошла до грудных пушек, медленно перекидываясь на наплечные.

Погрешность была незначительная, если бы лейтенант стал настаивать, он бы уступил — и они бы даже имели счастье наблюдать помянутые эффекты в более или менее правдоподобном варианте. Но оснащенный мощным тактическим компьютером Айс эти погрешности неизбежно замечал, и невозможность их исправить безмерно его беспокоила. Идея приблизительных тестов и полумер была ему непонятна. Кто и зачем будет смотреть на неправдоподобную (даже если до полного совпадения не хватало процентов трех) демонстрацию?

Они завернули за очередной ледяной пик, выходя на особенно гладкий кусок льда. Внутри корпуса тут же закликали стоперы — менялась конфигурация, опуская центр тяжести и перенаправляя силовые поля для лучшего сцепления. Рассудив, что пилоту стоит привыкнуть к изменившемуся чувству равновесия, Айс закончил с переключениями — и тяжело побежал, ни разу не поскользнувшись. Лед выдерживал, прочность рассчитывалась прежде, чем завершался очередной шаг. Из-под следов в стороны разбегались белесые трещины.

Это было похоже на то, как подгружается изображение на карте при медленном соединении: сперва ты обращаешь внимание на что-то, и с этого момента выбранный участок начинает существовать, тогда как раньше его будто и не было вовсе. А затем, чем более пристально ты его разглядываешь, тем сильнее увеличивается разрешение, тем больше деталей проявляется, выдавая все более достоверную, яркую, впечатляющую картину. Конечно, представление о физическом состоянии и положении тела меха — коль скоро тот чувствовал это сам — присутствовало у Джеффа с самого начала. Но не осознавалось, пока тот был неподвижен. С первым же шагом, когда пришли в движение тщательно отлаженные приводы и передачи, системы гидравлики и электрики, акценты сместились, и ни с чем не сравнимые впечатления накрыли новой волной.

Тяжесть многотонных стальных конструкций — и вместе с тем сила, что позволяет играючи управляться с ними; разрушительная мощь и контролирующий ее точный расчет. Многим, особенно тем, кто посещает тренажерные залы и принимает участие в активных играх, знакомо сладостное ощущение силы и ловкости собственного тела, готового к любым испытаниям и состязаниям, к выполнению любых задач — но лишь избранные единицы, прошедшие сквозь долгие годы обучения и строгий отбор, имеют счастье испытать все это в ином масштабе. На порядки выше и мощнее, ярче, достойнее и чище. И тем радостнее, что в осознании этой силы ты не один. Нет нужды в соревновании и прочих косвенных подтверждениях своих возможностей: другой разум, неразрывно соединенный с твоим собственным, чувствует это напрямую и наравне, ловит каждую искру твоего ликования, отвечает встречным теплом и приятием. И забываются любые невзгоды, любые препятствия на пути. Джеффри Хендерсон жил ради этого момента. И этот момент настал, и оказался прекраснее, чем, все, что мог вообразить человеческий разум. Когда Айсбрейкер, выйдя на гладкий каток, помедлил и подобрался, просчитал траектории движения всех частей — это пронеслось в мозгу пилота прерывистой вспышкой, не раскрывая без нужды подробностей, но вселяя уверенность в том, что все сделано правильно, — и перешел на бег, сердце Джеффа зашлось в беспредельном восторге. Сила, уверенность, свобода, полет. Чувствуя каждый такт двигателей, каждый удар тяжелых металлических ступней о лед, он тем не менее не вдавался в подробности и не перепроверял расчеты: безраздельно вверял себя опыту, знаниям и заботе своего механического компаньона. Из груди рвался ликующий клич — но Джефф сдержал его, понимая, что машинная психика может отреагировать на это непредсказуемо. Лишь полногрудный, сильный и резкий выдох, похожий на продленный кашель или беззвучный крик, раздался в кабине, когда дуэт из меха и пилота ринулся покорять ледяную равнину.

Но любая вспышка рано или поздно исчерпывает себя. Джефф был готов и к этому тоже, более того, он надеялся с самого начала войти в состояние расчетливой оценки ресурсов. На второй или третьей минуте марш-броска через ледяное поле он смог, наконец, заставить себя обратить внимание на более приземленные вещи. Конечно, весь этот забег был лишь симуляцией, в действительности меху не требовалось тратить топливо на движения — но хорошо заученный урок побудил Джеффа, несмотря на что, обратиться к показаниям систем. Для этого пришлось отвлечься на консоль — чертовски обидно упускать такой момент, но что поделаешь. И, пробежав взглядом по строчкам, вдруг замереть в тревоге.

— Айс!.. — разговоры одновременно с нейросвязью все еще давались Хендерсону тяжело, но это был единственный способ получить внятный ответ. — Тут пишут, что уровень топлива… ну, что осталось всего ничего до резерва. Это как понимать вообще?

Пространство симуляции расширялось в сторону, в которую двигались подключенные к ней существа, и схлопывалось за их спинами, чтобы не тратить лишнюю энергию. Картинка достраивалась в деталях там, где на ней задерживали взгляд, и тут же разрушалась, стоило этот взгляд отвести. Здешний мирок был суррогатом, и близко недотягивающим до оригинала — шитая белыми нитками иллюзия годилась на ознакомительные прогулки, не более.

Айси приходилось иметь дело и с другими симуляциями — запущенными на дорогих, мощных машинах, практическими безупречными, работающими с каждым кластером сенсоров по отдельности. Суть не менялась: подделка есть подделка. Подделки, как и метафоры, и условности всякого другого рода, Айс не одобрял — только терпел их по необходимости, те же симуляции могли быть бесспорно полезны. Но это не значило, что он больше чем мирился с концепцией.

Бегать было… занимательно. Айси находил некое простое удовольствие в том, как ладно соединялись сложнейшие расчеты, проводимые тактическим компьютером тысячами в каждый момент времени, и безукоризненная созависимость деталей, проскальзывающих друг относительно друга с четко отмерянным сопротивлением. Для сверхтяжелой модели он обладал практически уникальной координацией — чтобы адаптироваться к менее совершенной конструкции, пилоту пришлось бы потратить недели просто на то, чтобы перестать замечать скованность движений и давящую на сознание тяжесть. Некоторые эквивалентные модели не могли не то что бегать — шаг ускорить без мучительного напряжения приводов, не рассчитанных на ускорения, и безумных расходов топлива.

«… это как понимать вообще?» — с некоторым запозданием зафиксировалась реплика пилота, почему-то вслух.

Вспомни про топливо… Айс сверился с помянутыми не ко времени показателями и перешел на шаг. Вент-заслонки откинулись за неимением воды и биологической угрозы, и клубы конденсата, перестающего быть горячим, как только покидали системы, с фырканьем вырывались наружу. Симулятор не поддерживал температурные ощущения для местной атмосферы и ледника, но корпус меха исправно нагревался и охлаждался по спецификациям.

— При текущем расходе резервов хватит на двенадцать-тринадцать часов, лейтенант, — максимально нейтральным тоном откликнулся Айси. — Мы спокойно завершим симуляцию и ознакомительную нейросвязь. Меня перевозили с полярной станции накануне вашего прибытия и, скорее всего, просто не успели заправить, — или не озаботились об этом подумать, но упрекать персонал в незначительных неудобствах, особенно если у них могло быть внятное оправдание, было бы нечестно. — Вы читаете с консоли или ощущаете физический дискомфорт? — связи пока не хватало, чтобы определить самому, слишком новая, не хватает нюансов и привычки их считывать по изменившимся энергоподписям. — Во втором случае снизьте чувствительность диагностики через ту же консоль, третий индикатор слева во втором ряду — вас ничего не будет беспокоить.

Самого Айси тянущее ощущение под броней там, где располагались баки, и настойчивые попытки автоматики перенаправить энергию с одних функций на другие, чтобы сэкономить, понемногу начинали беспокоить, но это был не первый раз, и не ему было жаловаться — он на практике проверял, что не понесет ровным счетом никакого долгосрочного ущерба, даже уйдя в стазис-лок… а сенсорику можно было если не отключить, то хотя бы приглушить.

— Я… меня не… — Джефф хотел сказать «не беспокоит», но замялся в растерянности. И, во время вынужденной паузы прислушавшись к своим ощущениям, понял, что все же различает специфический сигнал топливной системы не только по данным с консоли. Это не было похоже ни на одно из известных человеческих чувств, в отличие от, например, болевых ощущений — поэтому и не распознавалось столь долгое время. На голод в понимании человека это тоже походило мало, так что параллели в данном случае можно было проводить с натяжкой. Однако суть явления была примерно та же: недостаточное снабжение материальными ресурсами, вследствие чьей-то… торопливости? разгильдяйства? наплевательского отношения к потребностям и комфорту разумного, живого существа? Так или иначе, все варианты звучали паршиво.

Джефф вдруг устыдился собственной восторженности. Тоже мне, нашелся повелитель машин и покоритель виртуальных льдов. Как кататься, развлекаться и пищать от счастья — так пожалуйста, а как позаботиться о компаньоне, доверяющем ему безраздельно, да хотя бы просто озаботиться его самочувствием — так это скучно, это потом. Мальчишество, и то же самое разгильдяйство. Позор.

— Я не чувствую дискомфорта, — сообщил он наконец уже заметно тверже. — Почти. Но не хочу, чтобы неприятно было тебе. Предлагаю прервать симуляцию — тем более что вряд ли увидим тут что-то новое, — и немедленно поднять бригаду техников. Как они вообще допустили такое? Куда смотрел тот же Гордон?

Перераспределять топливо Айс в силу опыта умел мастерски — лучше даже, чем его собственная автоматика. Снизить мощность там, оптимизировать здесь… Выигрыш в одну-две десятых процента от скорости расхода кажется незначительным, когда у тебя полные баки, но подобная роскошь проводящей «в поле» без остановок и отдыха недели модели была доступна нечасто. К тому же экономить рационально, а значит — правильно.

Аутлайер, Фальк, обожал топливо с добавками — «сладости». Большинству мехов (Айси среди них) было дано конструктором чувство вкуса, и многие им пользовались. Сам Айс не видел прока в бесполезной трате ресурсов — добавки почти не давали выигрыша в энергии, только во вкусовых качествах, а значит — были лишены смысла. Как и сама заправка через горловой шлюз, если подумать. Горловина на боку была куда удобнее — в первую очередь для техников. Айси почти всегда заправляла техническая команда во время обслуживания — его конструктор считал, что это оптимизирует время и потребление энергосмеси по сравнению со свободным доступом к топливу и выдаче его меху на руки. Айс, разумеется, с ним соглашался — его конструктор был для него эталоном ума и дальновидности.

— Я могу потерпеть, — почти оскорбленным тоном заметил Айси, которому мысль, что ради его удобства придется внештатно вызывать целую команду техников, у которых могут быть дела поважнее, претила — как будто он подождать не может, в самом деле. — Это в высшей степени лишнее беспокойство. Я арктическая модель, рассчитанная на экстремальные условия, и уж конечно я могу работать на резервах. Это будет не первый раз.

Некоторым людям и мехам нравилось, когда о них переживали, но Айс предпочитал бы, чтобы ему уделяли поменьше подобного внимания. Нет положения более неловкого, чем вызывать неоправданное чужое беспокойство.

— Возможно, вы беспокоитесь о том, чтобы быть хорошим пилотом, лейтенант? Не нужно. Я ценю… заботу, — подбор слов дался Айси с трудом, — но это необязательно. Ваша профпригодность в первую очередь складывается из боевых навыков — судя по спецификациям, вы достаточно хороши и так. Мой предыдущий пилот уделяла подобным вопросам минимум внимания — на случай, если вас волнует соответствие ваших стилей вести в паре.

По нейросвязи приходил приводящий в замешательство (как, кажется, все с этим пилотом) откат — смутный стыд или смущение, растерянность… Тревога. Представить подобную реакцию на столь тривиальное происшествие у Регины было бы невозможно, и в конце концов Айсбрейкер просто-напросто бросил сравнивать.

— Гордон неспособен к самоорганизации, но он крайне талантливый инженер и ценный сотрудник, — чуть запоздало, но твердо возразил Айс. — А нагрузка на техников возросла в связи с переездом. Это не их вина.

Хотя он утверждал, что никак не привязан к обслуживающей команде и никакой взаимностью инженеру за дружелюбие не платит, Айси недолюбливал, когда другие люди делали выпады в его адрес — даже если некоторые основания имелись. Даже если говорящим был его собственный пилот.

Выговоры уполномочено делать непосредственное начальство инженера Смита, и точка. Соблюдение субординации, не более — Айси и в голову не пришло бы защищать Гордона просто потому, что тот был одним из его конструкторов.

Конечно же, нет. Это было бы просто… неразумно.

— Мы прервем симуляцию, если таково ваше решение. Но прямой необходимости в этом нет.

Нет, нельзя было сказать, что Джеффри Хендерсон ожидал благодарности за проявленное внимание. Конечно же нет. Ожидать благодарности — вообще крайне глупое занятие. Ну разве что только чуть-чуть, неосознанно, в глубине души… но это не имело значения. Он был готов к тому, что Айс откажется, аргументируя необходимостью сперва довести тренировку до конца: от такого педанта как раз стоило ожидать подобного. Был готов к тому, что согласится без эмоций. Но к такому потоку нравоучений, вновь обрушившихся на него в самый неподходящий момент, готов определенно не был.

Отвратительное и дурацкое чувство. Будто увидал человека, наносящего себе побои, и ринулся держать его за руки и отбирать плетку — а потом узнал, что это адепт религиозного культа, усмиряющий таким образом плоть, и в данной местности такое в норме вещей. Или от души поделился последним кусочком ароматного, поджаристого натурального стейка с товарищем по столовой, который оказался убежденным веганом. Любая аскеза — если это, конечно, не диета по состоянию здоровья или что-либо такое же вынужденное — всегда вызывала у Джеффа отторжение. Сам он умел и любил наслаждаться жизнью, в любой ситуации, когда это не вредило делу. Привык ощущать всю ее полноту, все пространство возможностей. Привык разделять это с теми, кто рядом. И неосознанно спроецировал это на искусственную личность меха. В этом был и практический смысл: логично, чтобы боевая машина, к которой он был прикреплен в качестве пилота, была обеспечена ресурсами сполна, пока это возможно. Но первая мысль Джеффа была не об этом, и теперь за эту мысль ему было стыдно и неловко, и неловкость эта ожидаемо начинала понемногу перетекать в раздражение.

В особенности когда Айс принялся сравнивать его со своей предыдущей напарницей. «Вы беспокоитесь о том, чтобы быть хорошим пилотом», ну да, как же, десять раз. Только и ждал, чтобы сравниться с твоей драгоценной Региной… так ведь ее, кажется, звали? Сама мысль о том, что Джефф мог перед кем-то заискивать, искать способы понравиться, рождала гнев. Впрочем, сдерживаемый: каким-то шестым чувством, не подкрепленным покуда опытом, лейтенант ощущал, что не все эмоции можно и стоит прокачивать через нейросвязь.

Другое дело, что фильтровать этот поток он пока что не умел. И сам не заметил, как между ним и мехом будто выстроилась непрозрачная стена, отрезающая их друг от друга во всем, что не касалось прямой передачи информационных данных. Насколько комфортно, тепло и приятно было ему разделять с «душой» Айсбрейкера их общую радость в самом начале, настолько теперь одиноко и неуютно стало в эмоциональном вакууме. Ну да ничего. Можно и, как это там он сказал, потерпеть. Ну и что там у нас еще? Ага, Гордон, значит, молодец, и техники не виноваты. Ну отлично. Все правы, один только лейтенант Хендерсон вылез невовремя со своей «заботой» — это слово в исполнении Айса послышалось Джеффу едва ли не презрительным.

— Нет значит нет, — медленно и тяжело обронил он вслух, дождавшись конца проповеди. И устало прикрыл глаза, отгораживаясь от злосчастных показаний консоли, оставляя лишь тот зрительный канал, что был связан с оптикой меха. — Давай продолжать.

В конце концов, это было — с его же, Джеффа, слов — всего лишь предложение. От любого предложения любое мыслящее существо вправе отказаться. Другой вопрос — кто заставил его изначально формулировать это так, а не в виде приказа. Да никто. Только собственная неуверенность и робость перед одушевленным боевым механизмом. Качества, недопустимые для пилота — если принимать во внимание весь спектр решений, в которых ему рано или поздно придется принимать участие. Да, хреновый из него получится офицер. Может, и не стоило тогда, восемь лет назад, тащиться на поводу у детской мечты. В конце концов, есть много других профессий, связанных с меха. Те же техники, например. Сейчас копался бы на станции обслуживания, расчехлял оборудование, поджидал мехов на заправку и горя бы не знал.

Неожиданно правый висок прокололо острой болью. Изображение перед виртуальным взглядом поплыло и пошло помехами. Черт! Этого еще только не хватало! Джефф знал, что поддержание нейросвязи требует определенной концентрации внимания, а главное — желания раскрыть свое сознание навстречу партнеру. Но не должно же быть так, чтобы обыкновенное расхождение во взглядах на дальнейший план действий — даже не ссора, не размолвка, они ведь по-настоящему не ругались — так пагубно влияло на стабильность и ширину канала. Запороть первую в жизни настоящую нейросвязь, вот уж будет радость!

Нахмурившись, Джефф постарался сосредоточиться, снова поймать это ощущение свободной и легкой передачи нейроимпульсов от биологической к кибернетической нервной системе и обратно. Это немного помогло: изображение виртуальных айсбергов перед глазами двоиться перестало. Но теперь каждый сигнал, приходящий от меха, казался чужеродным. Не вливался органично в собственный поток мыслей, чувств и эмоций, а словно втыкался в него, как титановая спица во время операции по сращиванию костей.

Даже ощущение боевой телесной мощи, что так восхищало Джеффа поначалу, сейчас давило и угнетало, сводило мышцы ощущением их мучительного несоответствия параметрам стальных конструкций. И все сильнее и неотступнее начинала гудеть голова. «Так. Спокойно. Соберись. Сейчас все пройдет, сейчас удастся наконец все восстановить. Ты должен, ты обязан. Иначе как собираешься управлять на поле боя, где будет и боль, и страх, и еще тысяча и один фактор, расшатывающий душевное равновесие?»

Айс знал, что вызвал недовольство пилота, еще до того, как по связи пришел откат — а потом через инфопоток словно рухнула из ниоткуда глухая преграда, и догадка превратилась в абсолютную уверенность. Из всех неприятных ощущений, которые когда-либо фиксировала сенсорика Айси, отгородившийся партнер был в первой тройке — и это при том, что опыт с болью и дискомфортом у него был обширнейший.

Мелкие пластинки брони встали дыбом, задрожали, тут же поджимаясь обратно. Теперь это можно было не прятать — пилот все равно бы не узнал, замкнувшись в своей части связи так, что не пробьешься. Нейросвязь была неподходящим местом для обид и желания остаться в одиночестве — поддерживать ее, не контактируя с партнером, было просто-напросто нельзя. Опытные пилоты и мехи умели этот контакт ограничивать, но лейтенант то ли случайно, то ли от переизбытка эмоций перебрал с желанием отгородиться.

Может, им бы удалось все исправить, вовремя подхватить ускользающее управление — но все сложилось разом: первое подключение в новом составе, разность личностей, простенькая консоль без оператора, готового прийти на помощь… Злосчастная нехватка топлива, в конце концов. Нервозность переезда. Досадные мелочи, которых недостаточно, чтобы нейросвязь у двух совместимых партнеров не состоялась — но их хватает, чтобы пустить все крахом, если один из них не готов кооперироваться. (Потому что второй умудрился вызвать его недовольство. Это была, разумеется, вина Айси — потому что это всегда вина Айси, если что-то идет не так.)

Картинка перед оптикой дрогнула и сыпанула статикой. Тщательно сниженный энергорасход подскочил вместе со скоростью работы кулеров — синхронизация упала на двадцать процентов и продолжала скачками понижаться, потерявший контроль пилот от недостатка нарабатываемой годами сноровки фактически бросил управление, и Айс пытался поддерживать симуляцию одновременно со связью сам.

От груди по нейросволу к вискам плеснуло горячей болью — обычно Айс не реагировал на скачки синхронизации так остро, но «обычно» у него в кабине не было пилота, с непривычки не знающего, что делать.

Плюс два и девять десятых юнита мощности на тактический процессор, синхронизация усилиями пилота подскакивает на несколько сотых — Айси успевает выровнять картинку — и обрушивается снова. Связь не открывается — но даже через блок доходят отголоски дискомфорта пилота, вынуждая выкладываться в попытках исправить.

Раньше никогда не было так остро. Может быть, дело в личности Регины. Может быть…

«Синхронизация шестьдесят девять и снижается, автоматическое отключение ниже пятидесяти во избежание процессорных и мозговых повреждений», — отправил Айс через комм, не озаботившись использовать речь — он даже не был уверен, что разваливающаяся симуляция все еще передает звук.

Что-то третье вклинилось в водоворот данных — совсем чужеродное, несвязанное. Только природная внимательность к мелочам помешала Айси просто откинуть сигнал, как незначимый — и повезло, что так: предупреждения об экстренном отключении установки игнорировать — себе дороже. Кто-то снаружи, из реальности, пытался их отключить.

«Запрос на прерывание извне, — почему-то Айси был твердо уверен, что лейтенант бы хотел довести все до конца, даже если минуту назад настаивал на обратном — и ослушаться даже невысказанного приказа было почти больно. — Учитывая обстоятельства — инициирую прерывание.»

Чем больше приходило извне подтверждений того, что связь рушится с каждым мгновением, тем сильнее Джефф нервничал. Чем больше он нервничал, тем быстрее сыпалась связь. Сердце колотилось как сумасшедшее, голова наливалась уже нестерпимой болью. Даже та жалкая иллюзия контроля, что удалась ему вначале, больше не работала: все заволокла собой пульсирующая красная пелена. Злые слезы брызнули из его глаз. Он отрывисто выругался вслух, и это как будто бы придало сил. По крайней мере на то, чтобы воспринять сообщения от меха. Прерывание извне… По слухам — в учебке Джефф ни разу не попадал в ситуации, где пришлось бы переживать это на собственной шкуре — вещь отвратительная. И тем гаже, что кто-то снаружи должен был стать свидетелем его позора. Но выхода уже нет. Под обратный отсчет Хендерсон бессильно откинулся в кресле — он даже не понял, когда успел приподнять голову, напрягшись, будто его ничтожная по сравнению с мехом физическая сила могла что-то изменить. И приготовился к худшему.

По крайней мере решил, что приготовился. Ведь на самом деле невозможно быть готовым к такой оглушающей боли, какая пронзила не только голову, но и, казалось, каждый нерв, каждую клетку тела. К счастью, лишь на короткое, не дольше вспышки молнии, мгновение. А затем наступила темнота. Самая черная и глухая из всех, что доводилось видеть человеческому существу.

Экстренный разрыв вам не то же самое, что соединение — ни тебе красивых картинок, ни красочных воспоминаний, ни даже ощущения единства. Только напряжение во всех приводах, головная боль и секунда темноты.

Видеопоток восстановился почти сразу — Айси обнаружил себя стоящим на коленях перед консолью, почему-то прекрывающим кабину рукой; поморщился, опустил ладонь. Поприветствовал:

— Инженер Смит?..

— Какого черта? — задрав голову, откликнулся Гордон, размахивая от избытка эмоций руками. — Я выхожу на коротенькую планерку, а вы… Кто вам обоим сказал, что мучиться с синхронизацией в первый же день без сна и отдыха, сразу после назначения — хорошая идея? То есть тебе-то ладно… — он махнул рукой особенно значительно, как будто поведение Айси само себя объясняло в его картине мира, и указал пальцем на кабину.

— Открытие люка, Айси. Обрыв соединения дрянная штука. Что случилось?

Вопросов было слишком много, чтобы хотя бы начинать отвечать, и вместо этого Айсбрейкер отдал команду на разблокировку замков и отзыв кислородной маски. Если прилагательное «дрянной» тут и подходило к чему-нибудь, так это к предстоящему разговору — в конце концов, связь действительно оборвалась.

И ясно, как арктический день, кто в этом виноват.

Джефф снова ощутил себя в реальности лишь тогда, когда пластины брони напротив него разъехались, впуская в кабину яркий искусственный свет. Этот свет был виден даже под закрытыми веками, и парень поморщился, глухо простонав-проворчав что-то, прежде чем разлепить мокрые ресницы. Медленно, неуклюже подняв дрожащие руки, сдернул с себя ставшую бесполезной маску, стянул проклятый шлем. С каждым ударом постепенно успокаивающегося сердца в висках отзывались отголоски прежней боли — по сравнению с ней ерунда, но даже от них трясло и мутило. Заставив себя отвлечься от пакостных ощущений, Джефф сфокусировал зрение — и увидел возле люка знакомую гигантскую ладонь, подставленную вместо ступеньки. Что ж. Значит Айс по крайней мере в сознании и относительно невредим. Собрав волю в кулак, Джефф попытался подняться навстречу из кресла, но вспомнил, что все еще пристегнут страховочными ремнями. Снова вполголоса выругавшись, нашарил и расстегнул замки, и тогда уже подался вперед, по-прежнему морщась и хмурясь.

Торс меха оказался наклоненным вперед — немного, но этого хватило, чтобы практически выкатиться из кабины, разом осознав, что голова не только болит, но еще и самым мерзким образом кружится. Не удержавшись на ногах, Джефф шлепнулся на стальную ладонь коленом и боком, и так и замер, не пытаясь подняться, пока его так же аккуратно, как и в прошлый раз, перенесли и сгрузили обратно в кресло. Будто горсть дерьма пересыпали. По крайней мере сам Джеффри Хендерсон себя ощущал именно так. И морально, и физически — и если второе постепенно, медленно налаживалось, то первое проступало только острее с каждой секундой.

Человеком, отключившим установку, оказался Гордон Смит. Джефф понял это, когда удалось снова собрать взгляд в точку и остановить его на знакомом лице — и не знал, хорошо это или плохо. Хотя какое уж там хорошо. Положа руку на сердце, выбирать надо между «плохо» и «чудовищно».

— Я… прошу прощения, — смог выговорить Хендерсон хрипло. И поднял взгляд, дальше и выше, туда, где возвышалась хоть и коленопреклоненная, но все же колоссальная фигура Айсбрейкера. От этого выходило, будто Джефф извиняется сразу перед обоими. Да так оно, в сущности, и было. Перед Гордоном он виноват в беспечности и своеволии: надо было не идти на поводу у своего нетерпения, а дождаться специалиста, который помог бы вовремя заметить и устранить проблему.

Хорошо еще, если не сжег консоль. А вот Айс… тот пострадал от его рук гораздо больше, если хотя бы частично пережил то же, что и сам Джеффри.

А ведь хотел уберечь его от мизерного дискомфорта, связанного с топливным голодом. Нашелся благодетель! Не оценили его инициативу, видите ли. Отличная идея — распускать сопли и выкатывать обидки во время нейроподключения. Браво, лейтенант! Джефф моргнул и шмыгнул носом, словно в самом деле собирался расплакаться. Машинально провез кулаком по верхней губе, оглядел его и тяжко вздохнул: вот оно что. Кровь.

Считывание показателей пилота у боевых моделей не работало вне кабины без специальной экипировки, и Айси с нарастающим беспокойством пронаблюдал, как лейтенант теряет равновесие и практически падает из кабины. Когда твой вес измеряется тоннами, а толщина брони равняется танковой, вверенные тебе люди кажутся пугающе хрупкими. Особенно учитывая, что сам Айс испытывал при обрыве подключения. Он-то оправится быстрее, чем остынет перегревшаяся консоль, а пережженные контакты заменят потом техники, а вот человек…

Айси с даже большей, чем обычно, осторожностью позволил телу пилота практически соскользнуть в кресло и убрал руку, чтобы дать дорогу взволнованному (возможно, даже слегка сверх меры) инженеру.

Впрочем, когда видеопоток вычленил из общей картинки следы крови на лице Хендерсона, Айси резко перестало казаться, что Гордон слишком суетится. Напротив — носовые кровотечения случались и просто от перенапряжения, но, в конце концов, синхронизация обрушилась со стремительностью гоночного болида… Достаточно ли этого для доселе не переживавшего ничего похожего пилота, чтобы заработать пусть даже минимальные мозговые повреждения?

— Боже, парень, — Гордон выудил из положительно бездонных карманов халата пачку бумажных платков и протянул лейтенанту. — Вот, утрись… Ты как? — он бесцеремонно приподнял пилоту голову, заглядывая в глаза и не переставая говорить: — Подними руку… сожми мне ладонь, я пытаюсь оценить рефлексы… и не переживай. Такое бывает. Айси обычно отлично держит синхронизацию, но сам понимаешь, это был опыт всего одного человека… Я знаю пары, где каждое десятое подключение провальное, и ничего. Успешно работают, совместимы. Всякое случается.

На взгляд Айси, базовых тестов было недостаточно, но Гордон в команде играл роль посредника между мехом и пилотом и имел официальную квалификацию, позволяющую ему судить. Очевидно, результаты его удовлетворяли, потому что за сканером инженер тянулся уже не так поспешно. Айс глубоко жалел, что не может сделать все сам — работа слишком тонкая, да и медицинские апгрейды не пережили бы арктических работ…

За проверками легко было бы упустить, что лейтенант извинялся. Гордон, кажется, именно так и сделал, утопив чужую реплику в потоке собственных — но Айси слушал внимательно. Вот только сказать ему было толком нечего.

Тот, кто извиняется, признает свою вину — но пилот только что из учебки не нес никакой ответственности за происшествие. С чего начать оспаривание очевидно неверного посыла?

Как обычно, решить ему не дали, перебив на середине мысли.

— А ты… — из все того же кармана появились очки, которые небрежно протерли замызганным рукавом (если бы у Айси не было других вещей, о которых стоило бы переживать, от подобного кощунства его бы передернуло) и зачем-то нацепили на нос, будто многометрового меха было не рассмотреть без стекол. — Гидеон получит отчет так или иначе, сам понимаешь. И счастлив вряд ли будет.

Айс понимал, пожалуй, лучше самого инженера и кивнул в знак подтверждения. Создатель узнавал абсолютно обо всем — и это было правильно: даже реши Гордон с какими-то невнятными мотивами не упоминать инцидент в отчете, даже не попади информация к главному конструктору через кого-то другого, Айсбрейкер исправил бы это недоразумение лично. Впрочем, вероятность подобного исхода была пренебрежимо мала: первая попытка синхронизации, не говоря уже об обрыве подключения в процессе — значимое событие. О таком не забывают доложить.

Гордон говорил об этом, будто это было что-то плохое.

— Будем надеяться, он будет в хорошем настроении хотя бы до того, как примется за докладную, — проворчал Гордон и снова переключился на пилота с какими-то расспросами по поводу его самочувствия, оставив Айси в очередной раз размышлять над своими загадочными реакциями.

Он говорил нечто подобное каждый раз, когда что-нибудь шло не так. Когда-то давно после длительного сопоставления Айс сделал вывод, что реплики относились к реакции создателя на промахи — но он мог поручиться, что настроение тут ни при чем. Только безответственные и эмоционально незрелые командиры позволяют себе делать наказание несправедливым, поддаваясь влиянию личных обстоятельств. Создатель Айси таким не был.

— Это моя вина, мне и отвечать, — просто заявил Айс, слегка мотнув головой в ответ на очередной нечитаемый (сочувственный?) взгляд из-под очков. — К обрыву связи привела моя ошибка. Я не учел, как пилот отреагирует на…

— Враньё!.. — не выдержал и возмутился Джефф.

К тому моменту он успел слегка оклематься: послушно выполняя все, что велел ему Гордон, понемногу осознавая заново свое тело, нервную систему, органы чувств. Руки тряслись уже гораздо меньше, кровь из носа унялась вместе с нормализацией подскочившего было давления; только голова ещё гудела, как растревоженный пчелиный улей, и униматься без лекарств, видимо, не собиралась. Голос его, все еще хриплый и приглушенный, конечно, не мог перекрыть гулкий баритон Айса. Но Гордон был близко, поэтому услышал — и удивленно обернулся к пилоту. А глядя на него, и мех тоже осекся и замолчал.

— Не вздумайте ему верить, мистер Смит, — принялся объяснять Джефф, от волнения даже чуть приподнявшись на подлокотника кресла. Речь на повышенных тонах давалась ему сейчас с трудом, и приходилось чуть ли не после каждой фразы останавливаться, чтобы тяжело перевести дух.

— Виноват только я. Я допустил… непростительное легкомыслие и самоуверенность. И позволил личным чувствам и эмоциям повлиять на служебную ситуацию, — Джефф поморщился от того, как безжизненно-канцелярски звучали эти общие фразы. Уже нахватался, что ли, от машины? Гордон живой человек, и объяснять ему надо по-человечески. А иначе, чего доброго, так и утвердится во мнении, что ругать за все следует одного Айси, а пилоту подтирать сопельки и прыгать вокруг него с утешениями. Вообще отличное получится первое взаимодействие: мало того что обидел и причинил боль, так еще и перед командованием подставил! — Сначала все шло прекрасно. Я постепенно осваивался, изучал показания приборов… и тогда заметил, что топливо в главных баках на исходе. Предложил не дотягивать до резерва, прервать симуляцию и заправиться. Но Айс доказал, что это сейчас ни к чему. И я…

Сейчас, в пересказе, было практически невозможно сложить слова так, чтобы даже просто объяснить, с какого именно перепугу Джефф решил обидеться и отгородиться. Лишнее подтверждение тому, что все это было не более чем ребячеством и капризами — с очень дурными последствиями.

— Мне стало обидно, что инициатива пропала зря. Я позволил себе обидеться на такую мелочь… и случайно поставил ментальный блок. Связь начала падать… а мне не хватило концентрации, чтобы ее удержать. Вот, собственно, и все что случилось, — он коротко вздохнул, и добавил устало: — Как видите, вины меха здесь нет. Дважды мой косяк… Если вдуматься, то и трижды: нужно было сразу понять, что связь мне не восстановить, и отключиться нормально, пока не поздно. Не доводить до экстренного. Теперь я всем подкинул проблем… Так что лучше проверьте, как себя чувствует Айс, — Джефф кивнул в сторону белой металлической громады, — Ему не меньше чем мне досталось. И заправьте его наконец… как-нибудь на досуге.

Чем дальше, тем больше Айси казалось, что в командовании неким нелепым образом что-то напутали. И даже почти образцовая поначалу синхронизация его не убеждала — не могли, не могли они быть совместимы с человеком, которого он настолько не понимал! Пилот умудрился пересказать факты без искажений, но сделать из них совершенно противоположный тому, что сделал Айс, вывод. Как, а главное — почему?

За неимением лучшего решения Айси предпочел молча наблюдать, а комментарии держать при себе.

Гордон же выслушал для своей рассеянной натуры весьма внимательно, покусывая губу, и помотал головой:

— Спасибо за честность, но это мало что меняет. Даже не думай об этом переживать, предсказать, как нейросвязь сработает, когда в связке впервые, никто толком не смог бы. Ты не знал заранее, что она обрушится, верно? Ну не сошлись во мнении, с кем не бывает. Еще успеете друг к другу приноровиться. И за него, — кивок в сторону неподвижного, но тревожно помигивающего подсветкой Айсбрейкера, — тоже не волнуйся: такой мелочью крупнотоннажника не возьмешь. Хотя мы, конечно, проверим.

Инженер обошел ерзающего в кресле пилота, с неправдоподобной скоростью переключая режимы в сканере; Айси был абсолютно уверен, что он успевает считать показатели с каждого — место свое конструктор все-таки получил отнюдь не за болтовню. Действительно, ценный специалист, хоть и с недостатками. В некоторых случаях это простительно.

— На всякий случай я заберу тебя в наши служебные помещения, там есть сканер помощнее, — вынес вердикт Гордон и сам бесцеремонно стер с лица пилота кровь платком. — Заодно познакомишься с остальной командой. Техники, даже младшие, важные ребята, не было бы их — всем пришлось бы тяжко, так что с ними лучше знаться и ладить. Посмотришь, какая у нас тут автоматика… Замечательное оснащение у этой дивизии, особенно после базы на куске льда! Представлю тебя другим конструкторам, если еще с ног не валишься. Только вот Гидеона нет… — он на секунду задумался, возведя глаза к потолку.

— Но это и хорошо. Гидеон — лидер разработки. Это его Айси создателем называет. Вы еще успеете увидеться в… официальной обстановке. Он только такую и признает.

— Создатель сейчас вне базы? — дождавшись паузы в потоке сознания, вклинился Айс.

— Завтра вернется. Он консультирует какую-то другую команду, кажется, по уничтожению аутлайера. Сам знаешь, он много чем занимается, — Гордон едва заметно поджал губы. — Хочешь ему позвонить? Он отключает общий комм, но я мог бы поднять для тебя нашу спецчастоту…

Это было бы против правил, к тому же Айс не беспокоил своего конструктора без крайней необходимости. За годы существования таковых не случалось — создатель всегда связывался с ним сам, если хотел поговорить по делу. Кроме как по делу, они говорить привычки не имели. Зачем Гордон именно сейчас снова стал предлагать — от этой идеи он отказался уже несколько месяцев как, — осталось очередной загадкой.

— Нет нужды, — вежливо отказался Айс. — Указания?

— Иди в техничку, пускай проведут диагностику и заправят тебя, в самом деле, — инженер неопределенно махнул рукой куда-то в сторону выхода; он уже явно успел увлечься мыслью провести пилоту экскурсию и, как обычно, перестал толком осознавать происходящее вокруг. — Вольно, свободен. Будь в порядке, ладно?

Что с ним могло случиться на базе вдали от передовой? Разумеется, он в порядке. Разумеется.

— Принято. Будьте в порядке, лейтенант, — эхом повторил удачную формулировку Айси и, едва заметно скривившись от лишнего напряжения приводов, поднялся с колена.

До двери ему было всего несколько шагов. Створы ворот раздвинулись автоматически, без запроса.

— И пусть вентиляцию проверят! — крикнул ему вслед через все помещение Гордон. — Утром не открывалась…

Родился Джефф очевидно в рубашке. Так ему объяснил дежурный медик — рослый мужчина с хмурым лицом, но доброй душой и золотыми руками — в далеком закутке ангара номер восемь, после того как обследовал его и сверился с логами нейрокрушения. Еще бы десяток-другой секунд таких перегрузок — и была бы смелая заявка на инсульт в расцвете лет. А так — обошлось. Голова прошла после пары таблеток обыкновенного анальгетика, тело вновь набрало силу после влитой на всякий случай через капельницу бутыли какого-то неведомого состава, Джеффа отпустили из медблока после обещания отеческих подзатыльников, если еще раз вздумает так геройствовать. То, как отнеслись к его промаху люди здесь, что Гордон, что этот суровый медбрат — без лишних сантиментов, честно и прямо, но не стыдя и не насмехаясь — помогло пережить позор, и спустя полтора-два часа Джефф почти окончательно воспрял духом.

Единственное, что омрачало его настроение, когда он сидел в углу какой-то очередной лаборатории вместе с инженером Смитом (велевшим обращаться к нему на «ты» и по имени) и за чашкой кофе травил байки вместе с техниками и конструкторами — отсутствие вестей об Айсбрейкере. Тот был совсем недалеко, за двумя-тремя переборками отсеков, на станции техобслуживания. И Джефф рвался к нему, но сомневался, что компаньон теперь будет рад его видеть. По крайней мере, прямо сейчас. Оставалось довольствоваться небрежной репликой Гордона — мол, не так просто ему навредить — и делать вид, будто не произошло ничего из ряда вон выходящего. Как это и пытались представить местные.

Домой в итоге Джефф отправился ближе к ночи. Если можно было назвать домом тот скворечник, что ему выделили в расположении местного гарнизона, за несколько миль от ангаров и полигона. Ячейка в многоквартирной бетонной коробке, где жили и военные, и технические служащие со своими семьями. Джефф не знал, сколько лет нужно было потратить, чтобы сделать эти типовые помещения хоть сколь-нибудь похожими на обжитые. По его мнению, это было решительно невозможно.

Неудивительно, что он собрался было на очередную вылазку на базу на следующий же день. «Дома» ему было делать решительно нечего, тогда как подсознательно он скорее готов был назвать домом то место, где теперь у него появились новые приятели и самый настоящий боевой товарищ. Однако Гордон, с которым Джефф связался по комму, отговорил его от этой идеи. В этот день приезжал тот, кого Айс с пиететом называл создателем — и Джефф слышал сам, как в этом слове будто бы проскальзывает начальная заглавная буква. Гордон не смог внятно объяснить, чем присутствие Джеффа помешает этому приезду, или же наоборот. Сослался туманно на то, что у конструктора и его творения есть совместные дела. Если дела заключались в разборе вчерашнего происшествия, то Джефф предпочел бы, чтобы выслушали не только меха, но и пилота — и инженер в целом согласился, но все равно невнятно ушел от темы. Настаивать и нарываться на прямой запрет Хендерсон не стал. Пришлось занять день плеванием в потолок, штудированием новой информации о модели «Айсбрейкер» и дивизии в целом, а также восторженными — пусть и с еле уловимой ноткой грусти — письмами родне и знакомым. Общаться по комму с кем-то за пределами дивизии здесь было запрещено: слишком легко было перехватить сигнал с секретного объекта.

Зато на следующий день после визита главного конструктора Джеффа не мог удержать уже никто. С самого утра, едва успев умыться, одеться и позавтракать в местной автоматической столовой, он прыгнул в легкий мобиль, что заранее был настроен и откалиброван для маршрута «гарнизон — база». Не прошло и четверти часа, как юркие маленькие роботы уже вновь шустро очищали его высокие ботинки.

— Как он? — наконец дал он волю своей тревоге, едва встретил в ангаре Гордона. Благо уже знал, где его чаще всего можно найти. — Сильно побило тогда? А как настроение? Может, мне не сразу к нему лезть, сначала… эмм… как-то предупредить?..

За эти двое суток успело произойти больше, чем иной раз случалось в размеренной, тщательно распланированной жизни арктической модели за месяц.

Техники встретили его в готовности — и уже не отпускали до конца дня. Выяснилось, что повреждения куда обширнее, чем считала первичная диагностика, и, хотя большинство из них не требовало немедленного внимания, Айс не возражал против ремонта. Мелкие ошибки, особенно в нейросети, накапливались и медленно, но верно влияли на показатели в бою и на тренировках — проще было разбираться с ними с момента появления.

Чинили Айси в неглубоком стазисе, по общим правилам обращения с крупнотоннажниками. Ну, почти по общим — для экономии ресурсов (еще один приказ создателя) стазис выходил чуть легче, чем советовал стандартный протокол. Достаточно, чтобы обездвижить и снизить мощности. Иногда недостаточно для блокировки сенсорики боли.

Обоснование, разумеется, присутствовало — протокол писался с расчетом на боевую прошивку, которая от боли могла и сработать, и случайный сброс боезапаса или удар силовых полей вполне мог убить техника. Айси в первую очередь был моделью конструкторской, рефлексы атаки у него были послабее — для безопасности хватало и упрощенных мер. Что до боли… Будь повреждения посерьезнее, ему бы поставили ингибитор, а мелочи можно было и потерпеть.

Неглубокий стазис был довольно своеобразным опытом: Айс то отключался совсем, то приходил в сравнительно ясное сознание. Большую часть ремонта он провел, мутной от ограниченного заряда оптикой наблюдая за тем, как орудуют под снятой грудной пластиной сварными инструментами, меняя выгоревшие контакты на кабине. Процессор почти не пострадал, спасибо запасу прочности — то, что в документах указывали как «ущерб умеренный».

Работы на основании нейроствола и под вскрытым шлемом все еще оставались сомнительным удовольствием. Зато заправка, пожалуй, это уравновешивала — снова иметь достаточно энергии для всех доступных систем было настоящим блаженством. Правда, Айс не позволил бы себе бездумный расход в любом случае, но пара процентов там, пара здесь… Даже тягучая боль — помехи от нейрокрушения — в сравнении с подобной роскошью казалась незначимой.

Наутро следующего дня вернулся создатель, чем-то озабоченный и поглощенный делами. На Айси он нашел совсем немного времени, ближе к вечеру, и весь день он провел в беспокойном ожидании.

Детали самой встречи ничем не отличались от того, что Айс ожидал услышать после подобного провала, но он рад был видеть конструктора — независимо от того, было ли это взаимным удовольствием.

А потом Айси выделили-таки собственный отсек.

Это событие настолько не согласовывалось с выговором и общей занятостью персонала, что Айс провел три с половиной часа, проверяя приказ на ошибки или хотя бы на логику действий. Пока к концу четвертого часа к нему не заглянул Гордон, сообщивший, что в кои-то веки не забыл свое обещание. И что-то еще, про «компенсацию плохого дня». Сам Айси к тому моменту успел запрятать тот факт, что ему вообще что-то обещали, глубоко в недра блоков памяти, да и вообще — с самого начала не особенно надеялся, что это было всерьез.

В качестве благодарности он поговорил с инженером — кажется, это доставляло ему удовольствие. Какого рода, оставалось только догадываться — особенно учитывая, что Айси прекрасно осознавал: он не слишком приятный собеседник по чьим угодно меркам. Слишком тихий и скучный, слишком легко теряет нить «светской беседы». Гордона по большей части интересовало, что сказал ему создатель (ничего особенного, но Айси честно пересказал в общих чертах, местами сглаживая формулировки — он неплохо изучил Гордона и знал, что некоторые вызывают у него недовольство) и что он собирается делать с отсеком.

Еще один вопрос с заранее известным ответом, разве нет?

А сейчас, утром следующего дня, Айс сидел на краю выступающей из стены платформы в том самом собственном ангаре, раскладывал по контейнерам вещи (по большей части детали от апгрейдов и для ежедневного обслуживания, которые он по разным причинам предпочитал держать у себя, а не отдавать техникам) и, подав полную мощность на аудио, слушал разговор за переборкой. И не имел не малейшего представления, правильно ли поступает.

Разговор, впрочем, не казался личным, но говорящие… Гордон, который редко покидал техничку — и его новый пилот.

«Не думаю, что он на тебя злится, — инженер побарабанил пальцами по столу, словно время на размышление взял. — На себя, может быть, и то… Не любит он лишнего показывать. Если хочешь его увидеть, не вижу причин задерживаться. Про самочувствие сам и спросишь. Ему будет приятно, поверь конструктору».

Будет ли? Айси не знал. Наверное, довольно глупо не знать про себя подобные вещи, но он никогда не мог толком сказать, что чувствует, если только речь не шла о чисто физических показателях. Пожалуй, чаще всего удавалось опознавать тревогу — может быть, это оттого, что она присутствовала почти неотрывно, где-то на фоне.

«Соседнее помещение, — инструктировал тем временем Гордон. — Вот магнитка, вас никто не будет трогать, я уж скажу остальным… Поболтайте, может, хоть теперь мы получим человека, который может его разговорить! Не думай, что я на прошлого пилота жалуюсь… Но Регина была такая же молчунья, как сам Айс. Можешь себе представить? Да с ними телепаты-переводчики требовались! Так что я официально возлагаю на тебя надежды, парень. Ты вроде любишь поговорить. Наш человек».

При упоминании Регины по подсветке прошелся туда-сюда волнообразный импульс затухания — своего рода непроизвольный жест сожаления у механоидов. Айс подозревал, что скучает по ней. Гордон, может быть, и не ободрял их стиль общения, но, по крайней мере, она почти не заставляла его ломать голову над людскими странностями. С Региной все было четко, как по инструкции — в этом была особая прелесть. Как идеально подходящие друг к другу стыковочные захваты. Как черное и белое без полутонов. Просто.

«Ну, иди, — звук хлопка по плечу. — Удачи.»

Айс поправил один из расставленных по высоте контейнеров на несколько градусов, чтобы пилот мог заглянуть в его «дом», когда там царил подобающий порядок, и повернулся к шлюзу в ожидании.

Как ни странно, на этот раз слова Гордона, призванные вроде бы успокаивать и подбадривать, возымели обратный эффект. Вероятно, в глубине души Джефф ожидал, что здесь его встретят так, будто ничего не случилось. «Побило? Когда? А, это… да ерунда, мы уже и забыли давно». Но описание повреждений и ремонта, хоть и не слишком подробное — конструктор, видимо, все же сколько-то щадил чувства начинающего пилота — заставило сдвинуть брови и незаметно закусить изнутри губу.

Все, что шло дальше, тоже не особенно придавало уверенности в собственных силах. И опять это упоминание о Регине… В документах и фрагментах логов, выданных Джеффри Хендерсону для ознакомления, почти ничего не говорилось о ней. Только то, что может напрямую понадобиться новому пилоту, перенимающему управление за ней: данные боевой и рабочей статистики. И даты. С такого-то месяца такого-то года по такой-то. Что стало с ней потом? Уволилась в запас, против обыкновения ушла работать с другим мехом? Или… Именно это последнее «или», вероятность которого сохранялась, не давала Джеффу прямо потребовать ответа на беспокоивший его вопрос. Уж по крайней мере, не у Айси. Гордона можно было бы спросить… если бы он сейчас не вытолкал его практически взашей с ключом в руке в сторону одного из ничем не примечательных отсеков с глухими закрытыми воротами. Не бежать же теперь за ним обратно. Тем более что он уже скрылся в глубинах технички, и только откуда-то издалека раздавался его как обычно оживленный, немного резковатый голос, похожий отсюда на галдеж птичьей стаи: инженер нашел себе нового собеседника.

С минуту Джефф мялся перед воротами, разглядывая прилепленный на стену на уровне человеческого плеча магнитный замок — второй, большой, был наверху, на высоте не менее трех человеческих ростов, и это было единственным, что выдавало наличие за этими дверьми личных «апартаментов» меха. Но так и не решился воспользоваться выданной Гордоном планшеткой. В конце концов, тем и отличается личное пространство, что в него ты пускаешь только тех, кого хочешь впустить. И когда хочешь. Если кто ни попадя может зайти в любой, даже самый неподходящий момент — то теряется весь смысл этого помещения. С тем же успехом Айс мог бы продолжать обитать на том проходном дворе, на котором Джефф впервые увидел его позавчера.

Подняв руку, парень осторожно постучал костяшкой указательного пальца по металлу. Вышло не слишком громко, но слышно для человеческого уха — а значит, и для механоида.

— Айс, ты здесь? Это я, Джефф, — приблизив лицо к рифленой металлической створке, так же негромко произнес он. Представляться так, учитывая стиль их недолгого общения, было весьма странно… но не скажешь же: «лейтенант Хендерсон прибыл». Это еще страннее.

— Ты не против немного поговорить? Я тогда, позавчера, так и не успел объясниться…

Вопреки ожиданиям, пилот не вошел — хотя имел при себе ключ-карту, а главное — полное на то право. Личный отсек Айси только считался личным… хотя, будь его воля, он и правда оставил бы код доступа только у себя и создателя. Но тишина, как и полные баки, была роскошью не для каждого дня.

Из-за двери негромко представились, хотя напарника (как, в общем-то, и всех, кого знал в лицо и по имени) Айс опознал бы по голосу и без этого, и спросили разрешения — не войти, а поговорить, но общаться через переборку было бы неудобно. Так или иначе, Айс оценил вежливость.

Команду на открытие шлюза «человеческого» размера в нижнем углу основного он подавал дистанционно — места было не так много, и вставать, нависая над гостем, показалось Айсбрейкеру проявлением недружелюбия. Тогда как на практике против присутствия пилота он не возражал, даже если не был уверен, о чем им говорить.

— Добро пожаловать, лейтенант.

Айси уже успел разобраться с вещами и навести такой порядок, какой ему нравился, но более обжитым небольшое по меркам тяжелого класса помещение выглядеть не стало — пожалуй, что даже наоборот. Из всех характеристик, применимых к жилым ангарам, Айс больше всего уважал почти стерильную чистоту, отсутствие лишнего и симметрию. Единственной необязательной деталью в отсеке был кейс с полировочными принадлежностями, не казенный, а собственный, с расширенными содержимым — Айси нравилось быть чистым и по возможности презентабельным.

— Можете присесть вон туда, на канистры, там безвредные растворы, — по своим меркам гостеприимно предложил Айс, кивнув в нужную сторону. — Поговорить… О чем, о нейрокрушении? Мы поговорим, если вы считаете, что мы должны, но со своей стороны я считаю инцидент исчерпанным. Гордон дал мне знать, что к вам не применят никаких санкций и вы не слишком пострадали. Предположу, что он говорил правду. Рад, что вы в порядке, — особой радости тон не содержал, по крайней мере, для стороннего наблюдателя, но говорил Айси вполне искренне.

Если бы пилот, в особенности — вчерашний курсант, серьезно пострадал во время соединения с ним… Невообразимо. Вернее сказать, Айс отдал бы что угодно за возможность не быть в состоянии это представить, не знать, каково это. Это нечто гораздо худшее, чем стыд за ошибку или самый серьезный выговор. Правда, в этот раз он был почти уверен, что все обойдется — что не мешало беспокоиться, но, учитывая прошлый опыт… Когда пилот калечится в кабине, узнаешь сразу. И Айси не хотел бы это переживать второй раз — больше никогда.

Особенно — не по своей вине.

Впрочем, кто и когда спрашивал, чего именно он хотел или не хотел бы?

Нерешительно переступив порог незнакомого помещения, Джефф первым делом огляделся. Украдкой, ведь его всегда учили, что в гостях глазеть по сторонам или тем более комментировать обстановку неприлично. «В гостях» у боевой машины, пусть и одушевленной… у собственного механического напарника. Если бы на счет лейтенанта Хендерсона переводили по кредиту за каждый раз, когда его состояние можно было бы охарактеризовать словом «странно» — за эти три дня на базе его финансы ощутимо пошли бы в гору.

— Спасибо, — между делом откликнулся он, послушно усаживаясь на плоский бок верхней из канистр, сложенных идеальным, будто по микрометру выровненным штабелем. В этой «келье» — относительно размеров Айси помещение действительно выглядело тесным, как убежище отшельника, — вообще все было расчерчено по невидимой линейке. Истинно машинный, кибернетический порядок. Джефф невольно повел плечами, будто от дуновения холодного ветра, хотя во всем ангаре поддерживалась комфортная комнатная температура.

И понял, что совершенно не знает, с чего начать разговор, и стоит ли оно того вообще.

А потому с готовностью предоставил меху право на монолог, опустив взгляд и сцепив руки в замок на коленях. Он не смотрел на Айси не от стыда: было понятно, что напарник — как и все остальные — не видит за ним никакой серьезной вины. Просто требовалось привести в порядок мысли и чувства, которые снова вдруг пошли вразнос, как и в начале первой встречи. Как же не сочеталось между собой все то, что он успел узнать об Айсбрейкере, все, что видел своими глазами — и не только ими. Даже вот эта удивительно человечная поза — сидя на бетонной «скамейке», как на диване перед головизором — насколько же она контрастировала с проявлениями машинной природы. Что уж говорить об ощущениях в нейросвязи… в той ее части, где все еще шло как положено. В тот момент Джеффу казалось, что их единение — акт глубоко личный, наполненный эмоциональной теплотой и взаимным приятием. Такое невозможно с любой, даже самой совершенной машиной. А теперь он здесь, в этом стерильном, как операционный блок, закутке ангара, снова наталкивается на отчуждение, холод и вежливую попытку свернуть общение. Так просто было бы сейчас спустить все на тормозах, извиниться и уйти. И снова остаться в неведении, непонимании, грозящем новой катастрофой при очередной попытке нейросвязи. Нет. Если Джефф и умел делать выводы из своих ошибок — по мнению многих знакомых, у него это получалось не всегда — то это был именно тот случай.

— Я тоже рад, что ты… что повреждения оказались не критическими. И я до сих пор очень жалею о том, что причинил тебе боль. Но суть не в этом. Мне хотелось бы разобраться в причинах конфликта, хотелось бы понять, с чего все началось. Считай, на ровном месте. Такого больше не должно повториться, ты ведь согласен? — вопрос был риторическим, Джефф не сомневался, что помешанный на эффективности и целесообразности мех готов приложить все усилия, чтобы такие досадные ошибки, расходующие ценные ресурсы, случались как можно реже. Подняв голову и чуть наклонив ее набок, Хендерсон вгляделся в непроницаемое лицо собеседника.

— Почему ты взял вину на себя? С какой стати решил, что обязан был предугадать мою реакцию на что бы то ни было? И, предположим, если бы ты взялся за это дело — какой реакции ты мог бы ожидать? Что, как ты считаешь, я почувствовал в тот момент, когда случился блок?

Разбор причин и следствий. Ну разумеется — нечто подобное Айси уже выслушал вчера от создателя, только пилот выдерживал совсем другой тон. Спрашивал, а не требовал — как будто правда хотел исправлять все вдвоем.

— Почему? — голубая оптика мигнула, перенастраиваясь; в последнее время все повадились задавать Айси вопросы с очевидными ответами, и это было… просто-напросто необъяснимо странно. — Потому что вина и правда была моя. Я не стал бы покрывать чужие ошибки… впрочем, и обвинять специально не в моих привычках. Я ведь упоминал, как определяется иерархия среди меха? Ответственность за команду принимает на себя тот, у кого больше всего релевантного относительно миссии опыта. Сходные идеи применяются и здесь. Для вас наше нейросоединение было первым в жизни, тогда как у меня был обширный опыт с другим пилотом. Симуляцию тоже контролировал я. Логично отнести любые проблемы на счет ведущего партнера.

Было и еще кое-что, другая, менее логичная (особенно в свете того, что Айс считал выгораживание чужих промахов унижением достоинства в первую очередь самого выгораживаемого) причина. Айси помолчал, невидящей оптикой рассматривая светящуюся сферу с хладагентом, которую в какой-то момент взял в руки и так и не выпустил. Забавно: топливо ему на руки почти не выдавали, а вот технические жидкости, входящие в ежедневное обслуживание, которое можно было и без техников провести — сколько угодно. С другой стороны, Айс еще ни разу не слышал о перерасходе нормы хладагента: куда его девать-то, лишний…

В конце концов решил все-таки сказать. На вопросы имеет смысл отвечать полностью, даже на странные. Зачем-то же пилот пришел во внетренировочное время ради этих ответов.

— Я предполагал, что для вас прямых дисциплинарных мер не последует, но вопрос репутации для вас, как для нового пилота, стоит очень остро, — Айси слегка повернул голову, чтобы видеть собеседника, и крутанул мягкую сферу в пальцах — некуда было девать руки. — Для меня… не настолько. Мой создатель так или иначе был бы мной недоволен, но для остальных я на объективно хорошем счету. Даже если принять за стартовую точку, что в нейрокрушении почти никогда нет определенного виновника — будет лучше, если им сочтут меня.

Уже это было достаточно трудно сформулировать. Если бы Айс мог, вторую часть вопроса, про то, чего он ожидал, он бы просто проигнорировал — сделал бы вид, что не расслышал. Но аудиопоток считывался прекрасно, а врать — дурная черта, присущая разве что трусам и аутлайерам. Ни к тем, ни другим Айси себя не причислял.

С другой стороны… озвучивать свои догадки тому, о ком их делаешь — последнее дело: сглаживать углы Айс практически не умел, а некоторые предположения могли показаться пилоту оскорбительными и вернуть их к началу. Хорошо хоть сейчас они не связаны, в случае чего физические последствия им не грозят… От свежих воспоминаний об обрыве подключения до сих пор искры по нейростволу проходились.

— Я должен был предугадать, потому что это не самая вычурная логическая цепочка, — после очередной длинной паузы заметил Айс. — Никто не любит, когда им перечат, а тем более — когда отвергают благие намерения. Предположу, что с вашей точки зрения я проявил неблагодарность — а на нее всегда следует интенсивный эмоциональный отклик. Наивно ожидать, что вы знаете, как его подавить, на данном этапе. Мне не стоило возражать.

Джефф слушал, не перебивая и не торопя. Даже когда Айси взял паузу, по тону он догадался, что это еще не конец монолога — и терпеливо молчал, разглядывая то пол под ногами, то колено меха, то резервуар в его руках. Задавая вопросы, он уже догадывался, что они для напарника будут непростыми. И самоотверженность усилий, честность в сочетании с тщательной тактичностью фраз снова заставили Джеффа внутренне дрогнуть. Грустная улыбка появилась на его губах. Если первая часть умозаключений Айси была предсказуема — за время общения как с самим мехом, так и с командой обслуживающих его людей стало ясно, что к себе он предъявляет требования куда строже, чем к остальным — то вторая стала неожиданностью. Заботился о репутации? Заботился о нем, своем новом пилоте. Думал о нем. Даже смог почти верно проанализировать его чувства. А учитывая, насколько это было непросто для его способностей и склада характера…

Когда Айсбрейкер завершил свой ответ, Джефф еще некоторое время посидел молча, нервно постукивая пальцами по собственным кистям и жалея, что не захватил с собой какую-нибудь мелкую вещицу, чтобы занять ею руки. Так же как Айси сейчас — такими невероятно человеческими в своей бессмысленности и спонтанности жестами.

— Получается, что я тоже проявил неблагодарность в отношении тебя, — заключил он наконец, подняв взгляд с той же задумчивой, печальной полуулыбкой. — Не промолчал тогда, не позволил, чтобы поверили в твою версию. Выходит, в этом смысле мы квиты.

Он улыбнулся шире, примирительно и виновато. Хотелось сделать что-то такое… Что-то, что не ограничивало бы выражение чувств словами. Будь его собеседник человеком, Джефф, вероятно, накрыл бы ладонью его руку, или потормошил за плечо. Но перед ним был гигантский робот, которому он мог бы дотянуться разве что до колена, да и прикосновение наверняка воспринималось бы им совершенно не так, как людьми. Как минимум из-за разницы в уровнях чувствительности — ведь Джефф вообще-то, например, становился на его ладонь всем своим весом, — как максимум из-за различий восприятия.

И оставалось только говорить. Негромко, мягко, без тени обвинения или недовольства, стараясь сгладить улыбкой серьезность темы.

— И если уж разбираться… на самом деле, меня больше всего подкосило твое предположение о том, что я нарочно стараюсь выслужиться. «Быть хорошим пилотом», ты, кажется, так это назвал. Вряд ли ты именно это имел в виду, но в тот момент я услышал так. И если я сделал из чьих-либо слов неверные выводы, то это только моя вина и проблема, логично? Кстати, об опыте… Если рассматривать в качестве предметной области мои собственные реакции — то извини, здесь мне все-таки должно быть виднее. Ты меня впервые увидел в тот день… а я себя знаю всю жизнь. Должен был научиться контролировать свою вспыльчивость, и тому подобные мешающие вещи. Так что… мы с тобой оба правы в отношении причин крушения, только с разных сторон.

Главным вопросом, вертящимся в процессоре Айси с момента, как пилот начал говорить — все настойчивее с каждой фразой, — было «в чем подвох».

Может быть, не в такой формулировке, но… Непохоже было, чтобы в сказанном был некий скрытый смысл — Айс искал его и не находил. Очевидно, лейтенант и правда просто зашел со своего рода извинением. Объясниться. Проявить, должно быть, хорошее отношение. Но чего он хотел этим добиться, Айсбрейкер так и не понял, особенно — таким подробным рассказом. Айси ценил, когда ему поясняли чужие мотивы: это значительно облегчало жизнь, не приходилось гадать и тратить ресурсы на анализ, который еще неизвестно, поможет ли.

Но зачем, зачем…

Чтобы не повторять ту же ошибку в следующее подключение, достаточно было пары слов. Приказа, если быть точным: не делать того и этого, воздержаться от тех или иных реплик и формулировок. Замечание про «хорошего пилота» Айси принял к сведению — хотя имел в виду он и правда совершенно другое.

— Мы все стремимся хорошо выполнять свою работу, разве нет? — он даже позволил себе комментарий. — Должны, по крайней мере. Иначе зачем вообще что-то делать, если не стремиться к идеальному исполнению?

Пилот, кажется, расслабился — снова начал улыбаться, хоть и как-то… не вполне радостно, и тон у него стал совсем доброжелательный. Айси, напротив, окончательно почувствовал себя неловко и перевел взгляд на поблескивающую сферу. Надо будет заправить этот хладагент, раз уж вытащил… И убраться. Еще раз. Надо же что-то делать.

По правде сказать, особой зависимости его душевного спокойствия от поведения пилота не наблюдалась. В присутствии других, людей или мехов, Айси не бывало полностью комфортно почти никогда — а эти редкие моменты обычно случались, когда ему позволяли не принимать в диалоге участия и просто стоять в углу. Но в дружелюбии было что-то обескураживающее. Отчужденное, безличное обращение Айси принимал за основополагающее, чужое недовольство можно было просто перетерпеть или возразить в зависимость от личности его выражающего.

А это… Будто собеседник открывался и подсознательно (но ощутимо) ожидал симметричный ответ, которого Айс не мог дать. Не соответствовать ожиданиям, даже невысказанным и потенциально воображаемым, несколько расстраивало.

Как и концепция правоты сразу двоих — особенно если они делали противоположные выводы. У Айси все-таки была какая-никакая военная прошивка, которая не слишком дружила с полутонами и стремилась к контрастному пониманию мира. Либо одно, либо другое. С другой стороны, то, о чем говорил лейтенант, было одним из признаков совместимости…

— Спасибо, — неожиданно поднял оптику от злосчастной сферы Айс, и уточнил, предчувствуя замешательство: — Что зашли поговорить. И за топливо тоже. То, что я не счел это тогда рациональным, не значит, что не оценил.

Гордону обычно нравилось, когда он говорил такие вещи вслух. Кое-что общее у них с лейтенантом было, хотя и немного — стоило попробовать. Это было единственное, что Айси мог предложить в качестве ответной любезности.

Это — и кривоватое подобие улыбки, исчезнувшее, впрочем, быстрее, чем сам Айс успел осознать, с чего бы его потянуло на подобные проявления.

А Джефф, в свою очередь, не успел понять и прочувствовать всю значимость момента — но непроизвольно, рефлекторно расцвел улыбкой в ответ. Это было в своем роде сродни ощущениям в нейросвязи. Что-то подсказывало смысл произнесенных фраз напрямую, вне зависимости от конкретного набора слов в них. Что-то глубокое, мудрое, вечное, таящееся в глубинах сознания. Пусть его намеки туманны, пусть им нет прямого соответствия ни в одном из человеческих языков — но все же теперь Джеффри Хендерсон знал точно: этот визит был совершен не зря. «Спасибо» меха — не пустая вежливость, не попытка соблюсти странные законы общества, в котором он волею судеб оказался. Это что-то большее. И что именно — было определить не так уж легко. Поэтому для простоты Джефф решил воспринимать сказанное в прямом смысле. О чем они там бишь, о топливе?..

— Не за что, — он встал, словно собрался уходить, завершать разговор на этой благожелательной ноте. Но задержался, с пяток секунд задумчиво поглядев перед собой, потом подняв взгляд в лицо Айсбрейкера — снова непроницаемое и таинственное, но словно оживленное тенью недавней улыбки. И снова улыбнулся сам: — Давай попробуем договориться. Пока мы здесь, а не на передовой, где ресурсы, понятное дело, ограничены… давай больше не будет этих геройств. С обеих сторон. Я не буду пытаться перепрыгнуть свой лимит в тренировках — к слову, местный док мне запретил попытки подключения на ближайшие два дня, так что сегодня-завтра у нас вынужденный выходной. И обещаю инициировать плановое отключение сразу, как почувствую неладное. А ты не будешь больше козырять тем, как замечательно умеешь долго обходиться без заправки, техобслуживания и тому подобного. Видишь ли… я совсем не уверен, что смогу мириться с такой твоей позицией. Тем более — понимать и принимать ее. Это будет так или иначе вызывать протест. Мне придется контролировать лично, насколько комфортно тебе в данный момент, и изъясняться уже не пожеланиями, а приказами. Согласись, это будет несколько нерационально: чтобы кто-то другой тратил время и силы на то, что ты сам знаешь и чувствуешь лучше кого бы то ни было. Получится как в анекдоте: во дворе играют дети, вдруг открывается окно и какая-то мадам кричит: «Мозес, немедленно домой!». Один из мальчиков поднимает голову: «Что, мам, я замерз?» — «Нет, ты таки хочешь кушать!»

Джефф сам усмехнулся своей шутке, покачав головой. Он был почти уверен, что Айс его не поймет. Как не понимал прежде, лишь глядя пустым синим взглядом сквозь пилота, когда тот пытался разрядить обстановку юмором. Если вдуматься, это довольно печально. Если уж брать за аксиому то, что для совместимости им нужно пристроиться друг к другу, понять базовые ценности и стиль мышления друг друга, и не допускать слишком уж откровенного давления друг другу на больные мозоли. Что до Джеффа — чувство юмора было его спасением в течение всей сознательной жизни, в любых ситуациях, где что-то шло вопреки ожиданиям и наперекосяк. Да и не только в них. Будет как минимум странно на весь свой остаток карьеры оказаться в тесной связи с личностью, не воспринимающей юмора как такового.

Странное дело, — вот опять этот эпитет! — но атмосфера претерпела ощутимые изменения после этого выражения благодарности. Напряжение спало, и Айс видел по улыбке и чувствовал, что пилот доволен и удовлетворен тем, как прошел разговор — и самому Айси стало от этого изменения настроя неуловимо спокойнее. Это стоило запомнить на будущее. Пожалуй, опыт общения с Гордоном может быть полезен больше, чем он предполагал изначально… Это было бы замечательно — использование прошлых наработок было не только рациональным решением, но и значительно упростило бы адаптацию Айси и пилота друг к другу.

Чем быстрее, тем лучше. В отличие от конструкторских работ, война не могла ждать. Их прямой обязанностью было выйти на полную боеспособность в расчетное время или с опережением и присоединиться к существующей команде пятой дивизии в исполнении боевых задач.

«Давай попробуем договориться…»

Вот опять — пилот не в курсе, что может просто отдать приказ? Айси слегка наклонил голову, обдумывая требование. Правда, в данном случае он был рад, что ему не выставили ультиматум: мало что было хуже ситуаций, когда прямые приказы противоречили друг другу. Порядок расстановки приоритетов у него был прописан едва ли не на уровне личностного кода, но Айс ненавидел отказывать в таких вещах.

— Я приложу все усилия, лейтенант. Однако должен предупредить, что смена стратегии поведения может входить в конфликт с указаниями моего создателя, решения которого всегда ставятся превыше остальных. Не сочтите за пренебрежение — даже высшее командование имеет приоритет на порядок ниже. А мой создатель придерживается позиции, что ресурсы должны расходоваться максимально экономно, даже вне передовой, — объяснил Айс. — Я сделаю все, что в моих силах, чтобы принимать ваше мнение во внимание так же, как имеющиеся требования.

Это будет сложно, но, пожалуй, не невозможно. Если подгадывать техобслуживание так, чтобы оно приходилось на время перед нейроподключениями, пилота не будет беспокоить его «геройство». К тому же некоторые вещи и правда можно делать чаще без противоречия с решениями конструктора…

Вообще-то Айси всегда было любопытно, как командование мирится с тем, что любой главный конструктор имеет над «своими» мехами больше власти, чем любой армейский чин. Не является ли это угрозой безопасности? Конструктор Айси, разумеется, невероятно лоялен и в высшей степени полезен для армии, но случаются ведь и безответственные создатели! С сожалением приходилось признать, что даже сам Айс встречал парочку. С ними-то что?

Увы, этот аспект человеческой логики оставался в границах непознаваемого. Как и еще один — который как раз дал о себе знать в очередной раз. Юмор. По крайней мере, Айс почти уверен был, что это была «шутка» — но только почти.

— Какое отношение гиперопекающий стиль родительства безымянной женщины имеет к нашему взаимодействию? — слегка нахмурился Айс, опуская взгляд на пилота. — Это должно быть… смешно? Поучительно? Я не… Я бы очень оценил, если бы вы избегали завуалированных формулировок, лейтенант: они затрудняют коммуникацию.

— Хорошо, — вздохнул Джефф, опуская взгляд. Ну вот. Что и требовалось доказать.

Он сделал медленный, неуверенный шаг к двери. И остановился, обхватив себя за локти, сдвинув брови:

— И все-таки…

Где-то на периферии сознания вертелась мысль, которая могла бы стать связкой между восприятием человека и меха в такой тонкой и зыбкой области, как юмор. Ведь не может же быть, чтобы весь этот огромный пласт человеческой культуры — зародившийся практически одновременно с человечеством, дошедший к нам в виде произведений античной культуры, но существовавший наверняка и значительно раньше, — был чем-то абстрактным, неформализуемым. Чем-то, что нельзя было бы объяснить. Просто в быту этим никто не занимается: нет нужды, ведь даже годовалый ребенок — Джефф знал это на примере своей племянницы, которую последний раз видел с полгода назад, — умеет смеяться и воспринимать шутки, пусть на примитивном уровне вроде «мама спряталась, где мама? а вот она!».

Так что же общего у Аристофана и годовалой Карен? Над чем они оба смеются? Если анализировать, очевидно, что обязательной частью шутки является элемент неожиданности. Колкое сравнение древнегреческого политика с упрямым ослом — или же внезапное появление маминого лица из-за ладошек. Но любая ли неожиданность пригодна для того, чтобы стать шуткой? Конечно, нет. То, чего человек не ожидает вот прямо так что совсем — может удивить, напугать, вызвать раздражение или недоумение, но никак не смех. И из этого следует, что…

— Так, погоди-ка минуточку, — деловито бросил Джефф собеседнику, озадаченно помаргивавшему подсветкой. И отвернулся, прошагав в дальний угол, сосредоточенно шевеля губами и не поднимая взгляда.

Электронный браслет, который в конце XXII века стал непременным аксессуаром каждого взрослого гражданина, нес в себе множество мелких и незаменимых бытовых функций: идентификатор личности, генератор магнитных сигнатур, комм, геолокатор — и тому подобное. Были и другие, использовавшиеся не столь часто. Например, портативный голопроектор — как правило, не особенно мощный, но чтобы показать что-нибудь прямо здесь и сейчас, этого хватало. Джеффри вызвал функцию, над левым запястьем развернулся небольшой, с тетрадную страницу, полупрозрачный экран. Водя по нему пальцем и по-прежнему бормоча себе под нос, время от времени то хмурясь, то радостно восклицая, лейтенант что-то чертил и стирал, потом снова чертил, перемещал картинки, сравнивал их. И наконец, спустя некоторое время — конечно, не обещанную минуточку, а минут этак пять, — повернулся к Айсбрейкеру с воодушевленным выражением лица.

— Я попробую объяснить тебе, зачем нужен юмор. Если не получится — так и быть, буду воздерживаться в твоем присутствии от шуток… по крайней мере, обещаю дублировать смысл нейтральными и ясными формулировками. Но сначала — о том, что, собственно, такое юмор.

Недолго думая, он взобрался ногами на тот же штабель канистр, где восседал до этого, и встал в полный рост. Потом пошевелил пальцами над запястьем приподнятой левой руки и развернул экран до размеров плаката. На голографической проекции Айсбрейкер мог наблюдать кривовато нарисованную от руки координатную плоскость с наспех подписанными осями, и проходящую через ноль обыкновенную параболу: y=x^2.

— Представим себе логику как некоторую функцию, выраженную кривой. В норме, когда мы просто разговариваем, объясняем что-то, сообщаем информацию — эта кривая плавная, без разрывов и изломов. Как здесь. То есть в каждой точке она имеет первую производную, — Джефф поводил пальцем по экрану, начертив несколько касательных прямых, — которая как бы указывает на дальнейшее направление разговора. Одно вытекает из другого. Если взять тот анекдот, который я рассказал, и развернуть его повествование, получится примерно такая история: «Во дворе играют дети, одного из мальчиков зовут Мозес — это имя, равно как и специфический диалект, на котором разговаривает его мама, указывают на то, что мальчик происходит из еврейской семьи. Считается известным клише, что в еврейских семьях матери часто бывают чрезмерно авторитарны, и из якобы лучших побуждений задавливают своих детей гиперопекой так, что те становятся безвольными и аморфными, вплоть до крайней стадии, когда уже сами не могут или не хотят осознать свои желания. Например, мальчик Мозес даже не дает себе труда оценить свое физическое состояние, понимая, что в этом нет смысла: маме не объяснишь. И вместо этого сразу спрашивает ее о том, как именно он, по мнению мамы, себя чувствует. А мама подтверждает его ожидания тем, что не видит в таком вопросе ничего странного, и продолжает раздавать указания». Это смешно? Не смешно, потому что все логично. Кривая плавная, и в каждый момент мы можем с той или иной достоверностью предугадать, как дальше пойдет логическая цепочка рассуждений. А теперь посмотрим на вот такую кривую…

Джефф провел ладонью по экрану справа налево, и из-за его границы показалась другая картинка: на ней было подобие параболы, имевшее форму наконечника копья. Слева от оси ординат она была плавной и чуть скругленной, справа тоже — а в нуле образовывала излом-острие. Джефф выбрал такую форму вместо обыкновенной ломаной вида y=|x|, чтобы показать наличие касательных с одной и с другой стороны от нуля. Что и проделал, изобразив несколько графиков производных в виде наклонных прямых.

— Видишь? Здесь и здесь производная существует на всей области определения функции. Здесь все логично. А вот здесь, — он обвел кружком острие копья, — производной нет. Разрыв первой производной по функции логики — это и есть юмор. «Мозес, немедленно домой! — Мам, я замерз?» — на первый взгляд нелогичный ответ мальчика на реплику матери. Да и вообще не очень логичная фраза: кому придет в голову спрашивать у другого человека о том, что чувствуешь только ты сам? Но зная о том, что перед нами типичная еврейская семья с авторитарной мамой, мы достраиваем логическую взаимосвязь самостоятельно, и тогда все становится на свои места. В анекдоте мы просто пропускаем ту часть, где объясняется про авторитарность и гиперопеку, предполагая, что слушатель догадается самостоятельно. И он догадывается, и это вызывает радость, выраженную в смехе. Как если бы успешно решил логическую задачку. Как радостно бывает вообще от любого успеха. Ну, или не догадывается: например, не знает, что Мозес — еврейское имя, или никогда не слышал об особенностях воспитания у еврейских мамаш. Тогда мы говорим, что человек не понял юмора. Не понял соль шутки. А если объяснить — то становится уже не смешно, ведь теряется этот самый момент излома кривой логики. Она становится гладкой, последовательной.

Джефф сделал секундную паузу, чтобы перевести дух. На Айси он пока не глядел. Что если на его лице отражается недоумение, или даже отторжение? Это выбьет из колеи, заставит сбиться с мысли, оборвать рассказ. А ведь очень важно договорить до конца, только тогда можно будет считать для себя, что сделал все, что мог.

— Очень важный момент: юмор появляется только в точке излома, но не разрыва функции логики. Если будет вот так… — он изобразил на свободном месте кривую из двух половинок, левая заканчивалась на нуле по оси ординат, а правая начиналась где-то в ее же середине, — то получится не юмор, а абсурд. «Мозес, немедленно домой! — Мама, в радуге семь цветов!». То, что никак не связано с предыдущими репликами, нельзя предугадать и отследить даже постфактум. Невозможно самостоятельно достроить кривую. А значит, теряется весь смысл.

Никогда еще Джефф в присутствии Айсбрейкера не произносил таких длинных монологов. Он старался изо всех сил, подбирал максимально однозначные формулировки, максимально яркие примеры. И между делом наконец начал понимать, каково было преподавателям в Академии, когда те на лекциях прилагали все усилия, чтобы донести знания до каждого из курсантов — в то время как половина потока на задних рядах дремала, играла в разные игрушки, а потом после экзаменов возмущалась: мол, какой же зверь этот мистер Имярек, я на все лекции ходил, а он меня просто завалил. К счастью, более внимательного слушателя, чем Айс, было, пожалуй, невозможно найти во всем северном полушарии. Вот что он себе при этом думал и какие выводы делал — другой вопрос.

Хендерсон свернул экран и спрыгнул со своей импровизированной кафедры, принимаясь прохаживаться по отсеку взад-вперед, по своей давней привычке. Оставалась еще одна, самая важная часть внеплановой лекции.

— Таким образом, юмор — это не хаос, не отсутствие логики. Наоборот. Когда ты рассказываешь чело… кому-то другому другому анекдот или шутку — ты делишься своей логикой. Своим стилем мышления, если угодно. И предлагаешь сверить, совместно откалибровать ваши логические построения. Если они совпадают — это приносит не просто радость, а радость взаимодействия. Если нет — то ощущаешь неловкость, неуместность. Так что это в своем роде довольно смелый акт. И поэтому же юмор так часто выручает в общении. Это как сигнал «свой — чужой». Когда кончаются темы для беседы с кем-то, можно пошутить — и вместе посмеяться, получив подтверждение того, что ты с собеседником на одной волне. Когда на тебя сердятся, можно разрядить обстановку шуткой: ведь мы же помним, что понять чужую шутку — это как решить задачку, и собеседнику сразу становится радостно от успеха, и эта радость смягчает гнев. Конечно, это работает, если сердятся не слишком сильно. Если некто настроен против тебя до такой степени, что не желает вникать в твои логические цепочки и достраивать их — то станет только хуже. Поэтому я хотел бы, чтобы ты… хотя бы попробовал понять то, что я сейчас рассказал. Это могло бы помочь нам лучше узнать друг друга, притереться. Конечно, я не буду заставлять тебя пользоваться этими знаниями. Юмор — важный коммуникативный механизм, но не единственный. Мы можем обойтись без него, если ты не захочешь его осваивать.

Пожалуй, одним из немногих достоинств Айси, связанных с социальным взаимодействием, был тот факт, что он был замечательным слушателем. Вежливым, внимательным, не позволяющим себе перебить или отвлечься. Даже наклонился слегка вперед, выражая заинтересованность, хотя мощные видео— и аудиозахват прекрасно доносили звук чужого голоса и изображаемые схемы до прежнего положения.

Когда пилот закончил, повисла пауза — на удивление комфортная, своего рода тайм-аут, чтобы осмыслить сказанное. Айс все делал с толком и расстановкой, глупо было бы ожидать мгновенной реакции на такой объем информации.

— Объяснение… признано удовлетворительным, — в конце концов заключил он.

В том, чтобы получать такие подробные разъяснения, которые одновременно не звучали бы снисходительно, как для нерадивого ученика, была особая прелесть. Когда-то, в самом начале, создатель много беседовал с Айси — в том числе многое объяснял, хотя это были совсем другие рассуждения, по большей части резко оценочные и служащие для формирования у едва активированного меха моральных ориентиров. Однако Айс наслаждался ими вне зависимости от содержания и был несколько огорчен, почти разочарован — разумеется, тайно — когда беседы прекратились. С тех пор, как Айси приступил к полярным работам в паре с Региной, создатель почти не находил на них времени; дружеских связей, на основе которых можно было бы вести нечто подобное, у него не было — да и кто будет тратить время на пространные рассуждения о том, что для большинства очевидно с самого начала? А военные брифинги всегда проводились коротко и по делу — впрочем, этого было достаточно, учитывая их предназначение.

— Изложенная вами теория весьма стройна и может быть принята за истину, — Айси говорил медленно, очевидно обдумывая собственные выводы прямо по ходу дела. — Ваша позиция принята к сведению и признана логичной. Однако из сказанного можно сделать вывод, что юмор предпочтителен между индивидами, связанными близкими отношениями или рассчитывающими на сближение. Мы же не… — тут явно напрашивалось «не близки», но это прозвучало бы оскорбительно, и Айс поправился: — В условиях военной дисциплины предпочтительны формулировки, не оставляющие места для домыслов. Даже если их ценность для формирований связей в коллективе сомнительна, они обеспечивают максимальную скорость передачи информации. Юмор кажется хорошим механизмом для гражданской жизни, лейтенант. Вы вольны поступать как хотите… Но в текущих условиях мне представляется рациональным пожертвовать социальным взаимодействием в пользу экономии времени и унитарности. Это касается и стиля общения в том числе. Необходимого уровня взаимопонимания мы так или иначе достигнем в процессе синхронизаций при условии, что будем достаточно упорно работать.

Стороннему человеку могло бы показаться, что Айс просто упрямствует, но это было бы ошибкой: тактический процессор успел тщательно обработать новые данные, сравнить затраты на распознавание чужой логики с разрывом и без, эмоциональные выгоды, предполагающиеся от этого разрыва, с их отсутствием… И остаться при своем. Социальная составляющая всегда стояла для Айси на втором, если не на двадцать втором месте. По его собственному глубокому убеждению, в силу ее сомнительной важности для выполнения функции, учитывая, что его предназначение не было связано с командной работой. Гордон, как достоверно знал Айси, думал как-то иначе, но особенно не распространялся.

— Ваши таланты к риторике значительно превосходят предполагаемые показатели, лейтенант, — заметил Айси.

Объяснить происхождение этой внезапной потребности похвалить чужие навыки он не смог бы при всем желании. Разумеется, Айс не был совсем уж слепым к чужим эмоциям и отдавал себе отчет, что подавляющему большинству разумных существ одобрение приятно, и они вовсе не испытывают от него особой неловкости. Однако потребность в поощрении была присуща в первую очередь детям и инфантильным индивидам — взрослые прекрасно обходились без нее, а Айси не пришло бы в процессор подозревать пилота в инфантилизме.

Тогда — почему? Похоже, само присутствие нового, к тому же нейросовместимого человека порождало бесконечные вопросы, которые приходилось задвигать в категорию на данный момент непознаваемого (само ее существование Айси с его стремлением к идеалу здорово тревожило). Если подумать, это нормальная ситуация обучения — здоровый разум адаптируется к новым условиям через смену социальной стратегии.

Если бы в природе существовали объяснения, подобные тому, что только что воспроизвел Хендерсон, для всех из них до единой… Жизнь стала бы если бы не легче, то уж точно — куда менее непредсказуемой, а значит — менее беспокойной.

Лишь по окончании своей речи осмелившись поднять взгляд на собеседника, Джефф ждал его ответа с замиранием сердца. Однако взволнованности своей старался не показывать. Раз уж оставил конечный выбор за мехом, нужно быть готовым принять любой ответ — в противном случае это просто профанация и обесценивание той взаимной открытости, что только-только зародилась между ними.

Казалось, что зародилась.

Вежливая и корректная просьба не набиваться в друзья оглушила, как оплеуха. Или как разряд электрического тока. Не опасный для жизни, но более чем достаточный, чтобы привести в чувство. Нет, ну, а какого отклика ты ждал, парень? Чего можно ожидать от боевой машины, кроме этого «объяснение удовлетворительно» — наверняка с точки зрения меха наивысшей похвалы? Стиснув зубы и не перебивая, Джефф дослушал до конца, и даже нашел в себе силы благожелательно улыбнуться в ответ на последний комплимент.

— Спасибо. Что ж… если этого требует военная дисциплина… — последняя фраза прозвучала, почти против воли лейтенанта, довольно едко, и оставалось только радоваться, что на данный момент они не находятся в нейросвязи: контролировать свои эмоции все же получалось пока еще довольно паршиво.

Впрочем, мех вряд ли заметил сарказм: это ведь тоже та еще тонкая материя, похлеще юмора. А вот сам Джефф вдруг осознал, что не хочет, чтобы этот момент прошел незамеченным. Чтобы как будто так и надо, как будто это нормально — экономить каждую лишнюю миллисекунду, которую запредельная тактовая частота процессоров Айсбрейкера потратит на обработку дополнительно усложненных данных. Как будто он, Джефф, согласен и сам соответствовать всем этим требованиям, превратиться в бездушную машину, не знающую другого смысла в жизни, кроме разгона всех показателей до предела эффективности. Что-то в Академии им обещали совсем другое! Читали многочасовые лекции об истории мехастроения, о том, как модели постепенно, со сменой поколений, все больше приближались к человечности, и о том как важно наличие их свободной воли во всех проявлениях. Где здесь свобода, скажите на милость? Страшно представить, каково людям приходилось в общении с самыми первыми, устаревшими образцами.

Или…

Сознание Джеффа вдруг затронула догадка. Маленькая, юркая и гаденькая, как помоечная крыса, она вывернулась из мысленного захвата прежде, чем удалось ее как следует осознать, и лейтенант не стал ее преследовать. Ну ее, ерунда какая-то. Ну была молчаливой прежняя пилотесса, ну и что с того. Совпадение, не более. Как и странноватые упоминания, которые Джефф пока старался не брать в голову. Лишь осведомился максимально нейтральным тоном:

— Про экономию времени — это тоже пожелание твоего создателя?

И снова что-то неуловимо изменилось, будто выключатель повернули. Атмосфера вернулась к отчужденному напряжению так же быстро, как до этого утратила его после взаимных извинений, а Айс даже не успел толком понять, что произошло. Сказанное все-таки задело пилота? Но формулировки выбирались максимально нейтральные, с учетом прошлого опыта… Исправлять это изменение Айси не умел, да и не слишком хотел. Так было привычнее.

Все привычное было по определению положительно окрашенным.

— Да, — просто подтвердил Айси. — Мой создатель придерживается крайне последовательной позиции в этом вопросе. Время такой же ресурс, как и топливо, и должно расходоваться разумно. К тому же недостаточно ясные формулировки могут привести к ошибкам и недопониманию, а ошибки в условиях военного положения эквивалентны потенциальной катастрофе. Безответственно рисковать безопасностью ради неравноценной выгоды, — это была прямая цитата, Айс их помнил тысячи, тщательно хранил, сортировал по темам и использовал, когда это казалось ему уместным — его создатель был куда лучшим оратором, чем он сам. — Это мое мнение так же, как и мнение создателя, — посчитал нужным внести уточнение Айси. — Хотя вместе с душой мехи получают свободу воли, основы нашего мировоззрения крайне расходятся с мировоззрением наших старших конструкторов. Мой создатель заслужил право на этот авторитет, он один из самых одаренных инженеров среди ныне живущих — это, разумеется, не мои слова, моя оценка была бы предвзятой… Я его единственный проект в области постройки механоидов, проведенный единолично — команда Гордона присоединилась только в момент активации. Неудивительно, что он посвящает… посвящал мне много времени, — настаивающий на точности во всем, включая довольно деликатные для него самого темы, Айс поправился так быстро, что не слишком внимательный слушатель мог бы и вовсе пропустить оговорку. — Достаточно, чтобы я был уверен в его требованиях и причинах их выставления.

Говорить о своем главном конструкторе, которым он пусть сдержанно, но гордился и, пожалуй, по которому скучал чуть больше, чем хотел признавать, учитывая позицию «никаких близких отношений, никакого нарушения субординации», Айси мог бы долго — примерно до момента, когда неловкость ощутил бы даже он сам. Но на этот раз спохватился почти вовремя, сообразив, что сам нарушает выставленные условия эффективности коммуникации и уходит в сторону от вопроса. И что, спрашивается, нашло…

В очередной раз ощутив волну дискомфорта, Айс привычно защелкал подвижной броней. Про сферу хладагента в руках он умудрился — не забыть, нет, боевые протоколы фиксировали ее существование, как и остальных тридцати семи предметов в комнате, с трех сигнатур и двух ракурсов каждого. Но из фокуса она как-то выпала, даже когда он умудрился надавить слишком сильно и эластичная оболочка прогнулась внутрь.

— Прошу прощения, лейтенант, — слегка пристыженно извинился Айси. — Скорее всего, вас не интересует столь развернутая информация о моем создателе. Мне ограничиться кратким ответом в следующий раз?

А еще, скорее всего, не стоило пытаться угадывать — но об этом надо было думать раньше. Да и если не угадывать — как знать, в каком ключе действовать, если логическому анализу происходящее не поддается?

Знакомая песня. «Мой конструктор гений, его мнение закон», — и все тому подобное. Хорош гений, если не смог объяснить своему творению разницу между боевой обстановкой, где действительно на счету каждый миг, и обыкновенным разговором, общением — с позволения сказать — боевых товарищей. Теперь Айси, похоже, всерьез считает, что его пилот способен шутки ради спрятать цель с локаторов, или, например, открыть огонь по своим. Впрочем… не факт, что в принципе кто-то способен объяснить эту разницу говорящей железяке, чье назначение — не вести светские беседы, а принимать меры в отношении других железяк и прочих технических конструкций. Что-то построить, что-то сравнять с землей. Эффективно и без излишеств.

Джефф неслышно вздохнул. Машина, всего лишь машина, в стотысячный раз напомнил он себе.

— Решай сам, — устало и спокойно обронил он. Краем глаза покосился на бронещитки на суставах Айсбрейкера. В замкнутом пространстве отсека их лязг был особенно слышен и привлекал больше внимания, и лейтенант пока не знал, что означает это движение, кажущееся нерациональным. По крайней мере ни в одном известном ему техническом описании меха не встречалось ничего подобного. Но если столько людей вокруг, включая Гордона, видят это и никак не реагируют — должно быть, и реагировать тут не на что. Спросит потом, если не забудет. Если это вообще имеет хоть какое-то значение.

— Думаю, мне пора, — он снова взглянул в лицо меха («на фейсплейт», тут же поправил он себя) и улыбнулся коротко, вежливо и сдержанно. — Если мы все обсудили — то не буду, пожалуй, больше тебя отвлекать. Будь в порядке.

Только покинув отсек, Джефф вспомнил, откуда взялась прощальная фраза, машинально слетевшая с языка. И грустно усмехнулся, качнув головой. Еще пять минут назад он сказал бы о таком, что у них с напарником начали формироваться собственные традиции. Невольно лейтенант употребил эту фразу именно оттого, что в прошлый раз она понравилась Айсу, и только сейчас осознал это, как и весь масштаб бесперспективности подобных заигрываний. Мда, быть может, мех был не настолько уж неправ, когда предположил в своем компаньоне стремление выслужиться?..

Гордона ожидаемо уже не обреталось в той точке ангара, где Джефф виделся с ним в последний раз. Однако все по тому же резкому голосу не составило труда найти его, немного пошатавшись между отсеками. Инженер обнаружился в техничке, среди стеллажей со всевозможными деталями для апгрейда. Хендерсон тактично дождался, когда тот закончит объяснять что-то одному из ассистентов, и следом возник из-за его плеча.

— Забери это, — попросил он, протягивая ключ-карту. Близкие отношения или не близкие — это дело десятое, но нарушать чье бы то ни было личное пространство он не собирался. Возможно, тем более, чем отстраненнее было общение. — Она мне не понадобится, я не хочу заходить в его отсек без спроса. Впрочем, с трудом представляю ситуацию, когда он не впустил бы собственного пилота.

Он пожал плечами с полуулыбкой, словно пытаясь продемонстрировать, что в порядке и в норме находится абсолютно все: от физического состояния обоих напарников до их межличностной коммуникации. Да так оно, собственно, и было. Ну, а то, что норма может кого-то не устраивать — решается применением былинного девайса под названием «губозакаточная машинка». Вот сейчас вернется в гарнизон, и сразу ее расчехлит. Вот только…

— Слушай, давно хотел спросить, — вдруг заговорил он невпопад, торопливо, будто боясь упустить собственную решимость, — а куда делась Регина? Почему Айси вообще стали подыскивать нового пилота? И в каком порядке шли эти события? Мне так просто, чтобы знать… а то в датабазах ничего про это не написано, но вряд ли это информация засекреченная, так ведь?

Гордон карту принял, но для разговора утащил пилота в закуток с длинным столом, засыпанным горой каких-то деталей, за которым тот же устроился и подхватил паяльник, помахав рукой куда-то на относительно чистый конец стола — мол, располагайся прямо там в меру понятий об удобстве. Тот факт, что к нему вроде как пришли поговорить, а не наблюдать, как он зарывается в работу, ничуть его не смущал. Откровенно вымученную улыбку он и вовсе не заметил.

— Вообще-то я сейчас немного занят… — слегка невнятно откликнулся инженер, покусывая кончик обрезка провода; точно такой же он принялся пристраивать к малопонятной конструкции на столе. — Но ладно, отвечу, пока не забыл. Это никакой не секрет. Мы запросили нового пилота, когда Регина дала нам знать, что после травмы не вернется в армию. Вернее, это не мы начали, а командование — в прошлый раз Гидеон выбирал из совместимых сам, у него были какие-то свои строгие критерии, а теперь вмешались со стороны. До сих пор злится, — инженер коротко, как-то извиняющеся улыбнулся. — Он сложный человек… Ах да, Регина! Если коротко: был инцидент. Они с Айси работали на отдаленном участке в зоне риска, и там что-то пошло серьезно не так… Она сильно искалечилась, пока была в кабине. Айси тоже, конечно, просто так до пилота крупнотоннажника не доберешься. Но починить меха проще, сам понимаешь. Меня рядом не было, я узнал позже — ее эвакуировали в ближайший госпиталь, и быстро выяснилось, что на службу она не вернется. По собственному желанию. Мы не виделись, я даже не знаю, в каком она в итоге состоянии и что с ней, но судя по описанию — повреждения, — Гордон так и сказал о человеке, «повреждения», по инженерной привычке, — были страшные. Я подозреваю, что они были в синхронизации момент их получения и потом, но мы толком не знаем, как конкретно все случилось. Там были только Регина и Айси, к станции он вышел сам, помощь к месту происшествия не запрашивал. Отчеты довольно общие — мне удалось настоять, чтобы их обоих не слишком донимали, — с Региной мы не говорили с момента перевода, а Айси… Ты сам видишь, какой он, сам никогда не расскажет. А настаивать как-то жестоко, не находишь? В общем-то и перевод мы запросили поэтому. Это была моя идея, и я кучу сил убил, чтобы убедить Гидеона, чуть ли не в обход через командование пошел...

Гордон снял очки и принялся их протирать.

— Хотя сейчас я уже не уверен, что тут ему будет лучше. Ты мне нравишься, не подумай чего, вы вполне можете сработаться. Просто не все легко переносят перемены.

Прибор на столе запищал и сыпанул искрами; из раструба на боку вырвался сноп пламени, и Гордон, мгновенно забыв про затянувшийся рассказ, с руганью принялся за устранение ущерба. По нему видно было, что ему уже не до того и никакой реакции он не ждет, но конструктор все же выкроил момент, чтобы оглянуться через плечо:

— Спасибо, что не спросил у Айси, — отмахиваясь от клубов химического дыма, поблагодарил Гордон. — Вообще-то это очевидно, но некоторые, похоже, рождены без чувства такта. Рад, что ты не из них… Да что ж это такое! — из подскочившего на столе с отчетливым звуком взрыва злосчастного прибора снова посыпались искры, и минуту чертыханий спустя суетящийся инженер окончательно потерял связь с окружающим миром.

Джефф лишь на мгновение успел задуматься о том, кто эти «некоторые», и неожиданно, неосознанно сжать пальцы в кулаки. Кто-то здесь обижал Айси? Донимал расспросами, или еще что похуже?

Но в следующую секунду уже самостоятельно одернул себя: едва ли можно было совмещать в одном предложении понятия «Айси» и «обида». Это ведь тоже эмоция, притом довольно сложная. Чтобы чувствовать себя обиженным, нужно жалеть себя — а этого машинная психика, похоже, не умела. А еще через миг раздался хлопок, заставивший вздрогнуть и переключить внимание на Гордона с его экспериментами. С полминуты Джефф стоял все так же, прислонившись бедром к столу и скрестив руки на груди, наблюдая за порывистыми движениями худой сутулой фигуры, гадая, не может ли здесь понадобиться его помощь. Хотя бы за огнетушителем сбегать на всякий случай. Но вскоре пришел к выводу, что в данной ситуации лучшей помощью будет не мешать — и, бочком обойдя инженера, не став отвлекать его прощаниями, медленно направился к выходу.

Ему еще будет над чем поразмыслить, вернувшись в унылую, опостылевшую за сутки бетонную коробку общежития. И в чем попрактиковаться. Чтобы через день, вернувшись к намеченному прежде графику тренировок, больше не позволить своим наивным восторженным ожиданиям вклиниваться в картину реальности — картину логичную и ясную, придуманную и нарисованную задолго до него — и выбивать его из колеи с самыми паршивыми последствиями. Единственное, чего Джефф пока не понимал — это почему в Академии ни словом не обмолвились о том, чего следует и не следует ожидать от меха в личном общении. Какие черты собственной личности пилоту следует спрятать подальше, чтобы не вредить совместной работе. Ведь это же должно быть одним из основополагающих знаний.

Хотя… ведь вбивали же им в голову, что меха — это в первую очередь машины, обладающие определенными задачами. Боевыми и оборонными. Возможно, неосуществимость действительно равного, дружеского общения между человеком и механоидом здесь подразумевалась.

Возможно, Джеффри Хендерсон вообще один такой. Мечтающий о дружбе с кибернетической личностью, всегда находивший именно «душу», а не пушки, главным достоинством меха.

Глупый мальчишка, не наигравшийся в детстве в роботов.

На полигоне, несмотря на то, что тренироваться они пока должны были строго в одиночку, было шумно и многолюдно: техники с погрузчиками готовили грунт и декорации, оператор командовал происходящим через громкоговоритель, в диспетчерской башне собирались наблюдатели… Излишний интерес Айси было не по душе, но приходилось терпеть. Логично предположить, что к новым парам всегда много внимания, даже если остальной команде пока запрещено даже наблюдать — на арктической базе несколько лет назад было то же самое. Вот только народа было поменьше: полярники все-таки люди занятые, да и комплектация персоналом там поскромнее.

Погода была… если подумать, в самый раз для тренировки — открытый полигон заливало косым дождем, землю быстро развозило до состояния жидкой грязи, и Айс подумывал активировать ледовые апгрейды. Скользить должно примерно так же, придется изменить баланс… Отличный повод проверить, как работает перераспределение веса — на симуляторе все работало как подобает, но на полигон они должны были выйти впервые.

Айс стоял под навесом, прислонившись заплечным контейнером к стене, и рассматривал происходящее, запоминая порядок подготовки. Внешняя суета и бардак были обманчивы — у технического персонала, как и у военных, имелись четкие протоколы, упорядочивающие их работу. Они пришли чуть раньше назначенного — отчасти именно затем, чтобы успеть осмотреться. По прикидкам Айси, до запуска полигона оставалось девять минут, если погрузчики продолжат работать в том же темпе. До этого тут явно тренировалась легкая, гораздо более подвижная модель…

Пилот знакомился с окрестностями поблизости — Айс иногда поглядывал в его сторону, убеждаясь, что он в порядке и успеет вернуться вовремя, но не окликал. Время перед запуском условно считалось свободным.

За расчетом траектории движения очередного техтранспорта Айси слегка расфокусировал оптику и почти отвлекся от наблюдений, как вдруг откуда-то снаружи навеса послышалось… Он был абсолютно уверен, что в это время рядом не должно находиться других механоидов, но сенсоры чем ближе — тем однозначнее доносили тяжелые шаги и гул приводов. А потом — голос, однозначно принадлежащий не человеку:

— Эй, кто тут новый пилот Снежной Королевы? Покажись, я хочу посмотреть повнимательнее на человека, которому так ужасно не повезло!

Этот голос, и это прозвище… Если бы Айс держал что-нибудь в руках, обязательно выронил бы, и никакие усиленные рефлексы бы не помогли — а так всего лишь едва заметно вздрогнул. Быть не может!

Но когда из-за угла показался знакомый до отвращения корпус — немилосердная Вселенная не оставила Айси никаких сомнений. Острые крылья, нелепая ярко-красная броня, темно-серый подвижный фейсплейт… Нет. Это просто невозможно! Каким образом аутлайер с арктической станции мог бы попасть в здешнее расположение?

…Так же, как и сам Айс, очевидно.

Прежде, чем мысль о том, что это ходячее олицетворение нарушения всех известных норм и правил не пожелало оставаться в прошлом, как следует заняла место в сознании Айси, случилось нечто куда более ужасное, чем его появление само по себе — Фальк его заметил.

Разумеется. Он всегда замечал быстрее, чем Айс успевал уйти.

— Какая встреча! — преувеличенно громко и так наигранно, что поморщился бы даже самый бездарный театрал-любитель, изумился джет и зачем-то раскрыл руки, будто собирался обняться — Айс машинально отступил, усилием воли блокируя провернувшиеся в гнездах пушки. — Давно не виделись! Ты рад, мистер сама серьезность? Я вот — очень! Без тебя на базе не хватало экстрима. Некому жаловаться на меня за все, что я делаю.

На обычно непроницаемом фейсплейте Айси в этот момент, скорее всего, ясно читалось «век бы еще тебя не видел», но он почти сразу взял себя в руки — даже приветственно кивнул бывшему (и, похоже, стремительно возвращающемуся в категорию нынешних) сослуживцу. Тираду проигнорировал. С Фальком это была лучшая тактика — просто игнорировать все, что он болтает, без разбора. Как показывала практика, случись в с точки зрения Айси абсолютно бессвязной речи аутлайера что-то ценное, его обязательно продублирует пилот.

Кстати, о пилоте… Наверняка и он где-то рядом. Как и собственный пилот Айсбрейкера — да и случайные люди уже стали оборачиваться на происходящее под навесом, заставляя Айси отчаянно желать, чтобы у него был мод, дающий телепортацию или хотя бы невидимость.

— Что тебе нужно? — тихо, тщательно контролируя интонацию, поинтересовался Айс.

— Ох? — Фальк вскинул голову. — Да ничего. Не переживай ты так. Что я, не могу поздороваться со старым знакомым? Я и сюда-то пришел за этим, у нас тренировка совсем в другом месте.

— Другие пары не допускаются на полигон в первый месяц… — машинально принялся поправлять Айсбрейкер.

— Это официально, — оборвал его джет. — А я попросил Перси, и он все устроил. Не такое уж большое дело, когда у тебя есть создатель, который тебя любит. В отличие от некоторых.

Все случилось быстрее, чем Айси успел остановиться — успей он, подумал бы, что делает, и обязательно отказался бы от этой затеи, но… Электромагнитный импульс сгенерировался и ударил будто сам собой — неприцельно, в небольшом радиусе. Люди едва ли вообще поняли, что произошло, но Фалька задело — джет крупно вздрогнул, вскидывая руку к фейсплейту, и желтая подсветка хаотично замигала.

— Уймись, аутлайер, — все тем же ровным тоном посоветовал Айс, позволяя заряду растечься назад по накопителям.

Он бы никогда не попытался ударить сокомандника осознанно, ни физически, ни так — но теперь, когда все случилось, приходилось сохранять лицо. Фальк это заслужил. Он вечно лезет не в свое дело, несносный аутлайер…

Фальк дернулся, встряхиваясь всем корпусом, как попавшая в воду птица, а потом вдруг шагнул вперед — слишком быстро для скорости реакции даже самого продвинутого крупнотоннажника — и уложил ладонь на белоснежный нагрудник. Айсбрейкера ощутимо передернуло.

— Знаешь, в чем твоя проблема, Айси? — медленно, выделив голосом прозвище, произнес джет. — Ты проецируешь. Я ведь даже никого конкретно не назвал, а ты сразу все принял на свой счет.

Неизвестно, что бы последовало дальше, но обоих отвлек голос снизу. Тоже знакомый. А вот и пилот, устало подумал Айси. Эти двое поодиночке почти не появляются…

— Что тут происходит? Я на секунду отлучился!..

Холодный, монотонный дождь вкупе с таким же непрекращающимся ветром не только навевал мрачное настроение, но и сообщал состояние какой-то неправильности, сюрреалистичности всего происходящего. Уж если дождь, то либо проливной, либо затяжной — Джефф так привык. Однако непохоже было, чтобы для окружающих его местных происходящее было чем-то из ряда вон. За все утро никто не завел до приторности банального разговора о погоде. Даже дежурный медик на полигоне — на сей раз явно дружелюбный, улыбчивый, немного стеснительный молодой мужчина, что в данный момент суетился вокруг него со сканером, время от времени негромко озвучивая вслух показатели, все в пределах нормы. Стандартный, рутинный медосмотр перед выходом на тренировку. Необходимо контролировать если не все, то по крайней мере жизненно важные параметры: случись что, в поле не получится выйти из связи и сдаться на руки медикам так же легко и быстро, как во время тренировок на симуляторе. По крайней мере в первый полигонный выход уж точно.

Удобно расположившись в кресле и пережидая диагостические процедуры, Джефф рассеянно глядел в большое панорамное окно. Павильон медосмотра прилегал вплотную к трассам полигона, и был отделен от них просторным пространством под навесом. Сквозь стекло Джефф мог видеть под этим навесом Айса, прислонившегося к стене в обманчиво (лейтенант уже знал это) человеческой позе. И это зрелище добавляло ситуации дополнительной нереальности. Белоснежный корпус меха, за чистотой и блеском которого тот тщательно следил — и мутные струи дождя за его плечом, жидкая глина на трассе. Как должно сочетаться одно с другим, Джеффри представлял слабо. Должно быть, Айсбрейкеру крайне неприятно лезть в одну сплошную грязную лужу, которую представлял из себя полигон, в первую же секунду уделываясь брызгами по колено, а в десятую — по пояс. И то и дело в сердце лейтенанта начинало шевелиться сочувствие — но он обрывал это бессмысленное занятие. Нужно быть собранным, спокойным, эффективным. Как незнакомая ему Регина, как все те, кого хотел бы наблюдать на месте пилота Айси его велемудрый создатель. Видеть прежде всего цель. А цель у них сегодня одна на двоих: показать всем местным наблюдателям, что их пара отнюдь не пальцем делана, и не зря расходует отведенные ей на базе ресурсы. И все поэтические размышления и невнятные опасения следует до поры до времени засунуть куда подальше.

Джефф очень старался. До такой степени, что, когда в поле зрения за окном появился второй, незнакомый раньше механоид заметно мельче Айсбрейкера, в первую секунду даже не удивился. Мало ли откуда он мог взяться. Может, это из местного техперсонала. Других бы на чужую тренировку не допустили. Недаром внешность какая-то странная, что-то такое за спиной, похожее на… крылья, что ли. Крылья?..

Напряженно сощурившись, Джефф принялся быстро скользить взглядом по фигуре неизвестного меха. Зачем крылья техноботу? А яркая раскраска, пятном выделяющаяся на фоне мутно-серой хмари? Но больше всего вопросов, разумеется, вызвал тот момент, когда незнакомец прямой наводкой направился к Айсу, приблизился к нему вплотную и о чем-то заговорил. Приподнявшись в кресле и бросая быстрые нетерпеливые взгляды на датчик на своей руке — черт, не встать и не выбежать наружу! — Джефф прислушался. Но тщетно. Толстое бронированное стекло, призванное экранировать наблюдателей от оружейного грохота, не пропускало ни звука. Оставалось довольствоваться мимикой и жестами ярко-алого незнакомца — поразительно, просто невообразимо и теперь уж абсолютно точно сюрреалистически живыми для механоида.

— Осмотр завершен, лейтенант. Все показатели в границах нормы, поздравляю, можете приступить к тренировке. Вот ваш допуск.

Как вовремя, черт. За стеклом определенно творилось что-то неладное. Когда алый вздрогнул, будто от удара, и потер фейсплейт, а следом приблизился и положил руку на грудь Айсбрейкера — Джеффри Хендерсон уже мчался, подхватив на ходу не глядя куртку и планшетку с допуском, к дверям павильона. В момент, когда открывался внешний шлюз, незнакомец как раз заговорил, и Джефф понял, что эти двое определенно встречались раньше.

А оттого озадачился и замедлил шаг, останавливаясь в десятке метров от алой и белой фигур. Предположим, он подбежит сейчас — и что сделает? Будет разнимать? Голыми руками двоих бронированных, тяжеловооруженных — теперь Джефф разглядел и на теле вновь прибывшего стволы пушек — стальных гигантов? К тому же, если там все так плохо — почему больше никто не вмешивается? Может, это вообще не ссора, может ему показалось? И почему, черт возьми, посторонний боевой механоид присутствует здесь? Что вообще происходит?

Словно эхом своих мыслей он вдруг услышал возмущенный голос, на сей раз человеческий. И опустил взгляд под ноги мехов. Там, в опасной близости от ярко-красной тяжелой ступни — несмотря на то, что странно подвижный крылатый то и дело переступал с ноги на ногу, и того и гляди мог невзначай прихлопнуть хрупкое органическое существо, — стоял, задрав голову, человек в форме пилота меха-войск. Он вклинился между мехами и Джеффом, так что последний мог видеть его только со спины. Но и при таком раскладе впечатлений хватало.

Начиналось все с того, что человеческий незнакомец был сед как лунь. Его волосы, собранные в небрежный хвост, вились мелким бесом и местами торчали в разные стороны — абсолютно непрактично для военного, тем более пилота. Ростом он был на полголовы ниже самого Джеффа — издалека сравнить было сложно, но Хендерсон наловчился сравнивать свои габариты с ростом Айси, и теперь мог воспользоваться им, как своеобразным калибровочным образцом, — однако держался подчеркнуто прямо, расправив плечи энергичным и даже вызывающим движением, выпятив грудь навстречу двум колоссальным фигурам. Подойдя ближе, Джефф заметил на форме знаки различия. Незнакомец был в чине капитана, что неудивительно, учитывая его возраст и наверняка солидную выслугу лет. Странно было как раз все остальное. И, взвесив все за и против, учитывая свою по крайней мере формальную правоту во всем этом абсурде, Джефф решил не руководствоваться принципом старшинства звания. По крайней мере для начала.

— Лейтенант Джеффри Хендерсон, пилот модели «Айсбрейкер», — он коротко козырнул, приблизившись к причудливой группе почти строевым шагом, и остановившись, по примеру незнакомого пилота, возле ноги своего меха — так, чтобы видеть лица обоих вновь прибывших. Собственное лицо он постарался держать максимально непроницаемым, а голос — холодно-вежливым. — Интересуюсь тем же вопросом. Насколько мне известен протокол тренировочной программы, присутствие на полигоне в первый месяц других представителей боевого расчета дивизии не допускается в первый месяц тренировок. Указаний по поводу изменений лично я не получал. Вероятно, произошла некая накладка?

Тот факт, что незнакомый мех был незнаком из присутствующих очевидно только ему, Джефф пока решил не брать во внимание. С этим можно разобраться и в дальнейшем. Айси, безусловно, во многом прав относительно того, что правила и уставы существенно облегчают жизнь — по крайней мере способны подсказать, с чего начинать решение той или иной проблемы.

Фальк сразу же начал что-то отвечать, какую-то нелепицу вроде «ничего не случилось» и «мы только поздоровались», но Айс его уже не слушал — все его внимание было приковано к приближающемуся Хендерсону. Секундой позже, когда тот заговорил, его примеру последовали и аутлайер с его партнером.

— Ах да! Я о вас слышал. Новый пилот Айса, замечательно, мы вас искали, — пилот Фалька обернулся к лейтенанту, широко улыбаясь. — Поздравляю со свежим назначением. Капитан Персиваль Экхарт, пилот и инженер-конструктор, приятно познакомиться. Можно просто Перси, мы все-таки не на смотрах…

Он протянул правую, облаченную в массивную перчатку с жесткими поддерживающими ребрами руку — пальцы безжизненно сохраняли неподвижность — и тут же, спохватившись, поменял руку на левую, нормальную на вид.

— Мои извинения, кисть не работает… Издержки нейросоединения, — пилот рассмеялся, как над удачной шуткой, и махнул безвольно мотнувшейся парализованной кистью на Фалька. — А вот это мой мех, Фалкон.

— А меня зачем так официально? — джет опустился на одно колено, рассматривая лейтенанта с таким вящим интересом, что Айси захотелось потребовать, чтобы он отошел. — Я Фальк. Первая в мире воздушная модель с альтмодом, сверхскоростной истребитель и разведчик. А еще я глюк. В смысле — аутлайер.

Айсбрейкер с неудовольствием наблюдал за тем, как они представляются, со стороны. Реакция лейтенанта его приятно удивила — возможно, он наконец-то проникся важностью соблюдения протокола? А вот Фальк и Персиваль вносили беспорядок во все, за что ни брались, и были не лучшей компанией для его, Айси, пилота. Вот взять хотя бы только что произошедший эпизод! Нарушают правила, срывают график тренировок… Заряд до сих пор тяжело звенел в грудных катушках — Айси понятия не имел, как сейчас пройдет синхронизация.

Разумеется, подобная несдержанность — его персональная вина и проблема, но если бы не этот джет…

— Мы, наверное, слегка ошиблись моментом, — тем временем вещал Персиваль. — Видите ли, лейтенант, мы тоже только что перевелись с арктической базы. Мой подопечный и ваш раньше были знакомы, Фальк хотел встретиться, не дожидаясь конца месяца. Я подумал: почему нет? Старые знакомые полезны для адаптации! — У Айси было что сказать по поводу «полезности» этой встречи, но он, разумеется, промолчал. — Собирались вас застать после тренировки, но, похоже, попали на ее начало? — пилот поднял голову на Фалька.

— Я посмотрел время, честно! — открестился джет. — Ну, может, таблицы перепутал. Со всеми бывает.

«Честно». Этого недостаточно для оправданий! Но пилота джета это, казалось, удовлетворило. Айси нахмурился, не вмешиваясь в разговор. Что он, собственно, мог сказать? Что знать их обоих не желает, а лейтенанту не стоит общаться с потенциальным дурным влиянием? Но он не может указывать пилоту, с кем говорить… Оставалось надеяться, что тот сам быстро разберется, что к чему. Только бы он не слышал их с Фальком разговор… Если бы лейтенант спросил его, Айс не стал бы врать, это шло вразрез с его убеждениями. Но если нет — ему и знать, что всегда уравновешенный Айси так реагирует на первую попавшуюся фразу, не стоит.

С Фальком это, пожалуй, и было самым сложным. Непредсказуемость. Айс реагировал на то, что аутлайер творил, быстрее, чем успевал осознать, что тот в очередной раз его подловил — хорошо еще, не выстрелил ни разу. Контроль над боевыми протоколами не могли нарушить даже вспышки темперамента.

Неприятная личность. Следует избегать по возможности… И надеяться, что уж с ним-то никогда не придется входить в нейродрифт. Что творится в столь хаотичном разуме, Айс не желал даже представлять.

Уже коснувшись пальцами перчатки, Джефф незаметно вздрогнул, когда капитан Экхарт убрал руку. И с огромным трудом сдержался, чтобы не передернуть плечами от какого-то непроизвольного, первобытного ужаса, услышав объяснение. В особенности вкупе со смехом. С другой стороны, нормальный человеческий смех, ничего общего с киношным хохотом сумасшедшего… может, это у него и вправду юмор такой странный. Лейтенант мельком ощутил неожиданную солидарность со своим мехом — должно быть, примерно так Айси себя чувствовал, когда слышал шутки, которых не понимал, — и неловко, скованно пожал руку Экхарта левой рукой.

Впрочем, надежды на шутку практически растворились, когда Джефф выслушал до конца приветствие Фалька.

Глюк. Аутлайер. Должно быть, тот самый, воспоминания о котором он, Джеффри, мельком зацепил в первом нейросоединении. Теперь все становилось на свои места: и открытая неприязнь Айси, и непредсказуемое, озадачивающее поведение его оппонента. И знакомство. Лейтенант успел соединить все эти слагаемые в своей голове до того, как слово вновь взял тот, кто просил называть себя Перси. И оттого только кивал, старательно изображая невозмутимость.

Тогда как внутри метались, перекрывая друг друга, самые разные эмоции и мысли. Раздражение: какого черта эти двое притащились сюда и не уходят, даже зная, что могут сорвать тренировку? Любопытство: все, что связано с личностью Айси и его прошлым, кажется притягательным. Опасение: взгляд яркой золотистой оптики, направленный сейчас на него, был пристальным, если не сказать пронзительным — а еще пугающе живым, в отличие от бесстрастно считывающих обстановку вокруг визоров Айсбрейкера, и по выражению лица было не понять, то ли Фальк желает завязать с ним душевный разговор, то ли с интересом препарировать, как букашку на доске и булавках. И совершенно неожиданно — почти восхищение: можно предполагать многое об этих двоих, но очевидно одно — они совершенно необыкновенные, и нисколько этой необыкновенности не стесняются. Больше всего на свете Джеффу хотелось сейчас разобраться в обстановке, узнать побольше о странной парочке, расспросить их о многом.

Но проклятый график не оставлял выбора. Словно подтверждая последнюю мысль, на коммлинк пришло сообщение: «Трехминутная готовность к началу. Участникам тренировки подойти на старт трассы».

— Послушайте, эмм… Перси, — в смятении окончательно потеряв все предположения насчет того, как стоит общаться с чужим и к тому же глючным мехом, Джефф решил выбрать в качестве собеседника того, кто был ближе и понятнее. Хотя бы биологическим происхождением. — Вы правы, тренировка вот-вот начнется. Я, разумеется, ценю ваш интерес и уважаю желание общения… но сейчас действительно неподходящее время.

«Со всеми бывает», ну конечно же. Чтобы Айси что-то перепутал, тем более время… Эх, что же с него взять. Глюк он и есть глюк. И честно это признает.

— Должен заметить, что это будет наша первая совместная полигонная тренировка. Поэтому я очень не хотел бы, чтобы сосредоточение моего партнера нарушали любые непредвиденные обстоятельства. Вы, должно быть, знаете, что от сюрпризов он не в восторге. Поэтому не сочтите за грубость… я бы попросил вас в данный момент покинуть полигон. Вас обоих, — Джефф поднял лицо, сохраняющее нейтрально-вежливое выражение, ко второму адресату его речи. — Первая тренировка не займет больше часа, потом еще максимум полчаса на переодевание и отдых, возможный медосмотр — и сразу вслед за этим я буду полностью к вашим услугам. Айс — как сам захочет. Договорились?

Когда пилот снова заговорил, Айси почувствовал к нему благодарность сродни той, что ощутил в ту самую первую синхронизацию, когда речь зашла о топливе. Если бы лейтенант решил отложить тренировку в пользу знакомства… Неважно. Он не решил, и Айс был ему благодарен за четкую позицию: сам он не мог бы попросить постороннюю пару уйти, пока сохранялась возможность, что его пилот сочтет их присутствие благом.

— Да, конечно, — снова улыбнулся Персиваль. — Наша техничка в шестом ангаре, заглядывайте, как освободитесь, хоть вдвоем, хоть как. Места там достаточно.

— А я-то рассчитывал посмотреть, как в такой грязище вообще можно двигаться по земле, — картинно вздохнул вентиляцией Фальк. — Ну ладненько. Свидимся, ледовая парочка, — он подхватил пилота, но кабину открывать не стал — просто поставил на наплечник (вопиющее нарушение техники безопасности, особенно при дожде, когда броня мокрая!) и поднялся на ноги.

Очередное прозвище… Айси едва заметно нахмурился, отстраняясь от попытки похлопать его по плечу — Фальк только фыркнул и шустро, как все легкие молды, повернулся, чтобы уйти. Его пилот дружелюбно помахал рукой.

Первым, что сообщил собственному пилоту после того, как они скрылись за поворотом, Айс, было: «Я не хочу их видеть».

— Если вы передумаете давать мне выбор, это не будет проблемой, — объяснил он, тоже опускаясь на одно колено, чтобы разблокировать кабину и впустить пилота. — Но если вы не настаиваете… Я бы предпочел найти другое занятие, нежели проводить время с аутлайером. И должен предупредить вас о необходимости соблюдать с ними осторожность. Они оба беспорядочные, откровенно странные личности, — в устах Айси это было практически оскорблением, пускай и вежливым, а то и сразу неутешительным вердиктом-приговором. — Аутлайеры могут быть опасны. Не лучшая компания.

Тренировка, которой Айс ждал, скучая по возможности использовать рабочие апгрейды и размяться, после утреннего инцидента с появлением Фалька и его пилота пролетела практически незамеченной. Дождь так и лил, грязь скользила даже сильнее льда, но ледовые апгрейды помогали против нее меньше, чем ожидалось. Айс честно старался сосредоточиться — разумеется, как же иначе, — но нейросвязь норовила уйти из-под полного контроля и то и дело пропускала лишние эмоции и образы. Не так плохо, как в прошлый раз, обрывом и близко не грозило, но и вернуться к той стабильности, которую они начали получать на симуляторе, никак не выходило.

Работать с лейтенантом в поле было… довольно комфортно, несмотря на тот факт, что они находились еще в стадии притирки — никаких проблем с тем, чтобы передать ему часть управления, не приключалось, все шло бы отлично… если бы не заявившиеся, куда их не просили, сокомандники. Айс нервничал и не мог толком понять, почему. Ну вернулся беспокойный джет, ну сказал лишнего, как обычно… Ну собирается его пилот пойти провести время с этим глюком и его не менее странным конструктором. Ну и что?

Злосчастная рубрика непознаваемого, похоже, просто обречена была пополняться!

Трассу они завершили на полминуты позже расчета — учитывая погодные условия и тот факт, что Айси только что перевели с совершенно других ландшафтов и поставили в пару с новым пилотом, техники зачли это за успех. Даже мельком поздравили пилота, выпущенного из кабины. Сам Айси снова стоял чуть в стороне, неприязненно оглядывая запятнавшую его белоснежную броню с ног до головы грязь — он, разумеется, был недоволен собой и результатами. Да к тому же тем, что его пилот собирался… Вот же далась ему эта встреча! Пилот небось сам разберется, что делать.

Когда Фальк и его не менее странный пилот (и конструктор в одном лице, Джефф успел это запомнить) скрылись из виду, лейтенант выдохнул с ощутимым облегчением, вновь оставшись наедине со своим спокойным, привычным, предсказуемым напарником. И даже мысленно не стал фыркать в ответ на его нравоучения. Спокойно покивал, поддакнул, забираясь в кабину. Впрочем, едва ли это означало согласие с потенциальной опасностью Фалька. Скорее признание заботы, готовность быть начеку, а заодно солидарность с Айсом в отношении того, что общение с этими двоими требовало отдельных и дополнительных душевных усилий. Деваться-то все равно было некуда, обещание было дано — без него отшить будущих сокомандников было бы слишком грубо. Да и ничего по-настоящему страшного Джеффри в общении с ними не видел. В конце концов, они оба входили в боевой расчет пятой дивизии, а значит тоже были военными, и откровенно идти против своих не могли. Да и командование дивизии не стало бы терпеть их, если бы от них возникали какие-то серьезные проблемы. Мелочи, вроде такого вот незапланированного проникновения на чужую тренировку — не в счет.

Джефф справедливо предполагал, что им по каким-то причинам дозволялось больше остальных: возможно, в силу особых заслуг Экхарта, возможно из-за уникальных возможностей Фалька, а вероятнее всего — и то и другое одновременно. По крайней мере тот факт, что алый «сокол» являлся одним из редчайших представителей функционирующих трансформеров (еще и первым летающим), игнорировать не вышло бы при всем желании.

Про таких как он на занятиях упоминали мало. Сообщали, что эксперименты в этой области ведутся последние двадцать лет, и очень малое количество из них завершилось хотя бы относительным успехом. Конкретных моделей и конструкторов не называли, как, впрочем, и везде: это была секретная информация, которой не должны были владеть курсанты, в любой момент могущие вылететь из Академии недоучками.

Причина трудностей в создании трансформеров — не сложность технологий в производстве корпуса как такового, но сложность соединения его с «душой».

Как известно, «душа» сама по себе — черный ящик, набор немыслимо сложных нейронных цепей, функционирующий по своим законам. Ее можно сравнить с человеческим мозгом: тот тоже имеет определенные характеристики, форму и вес, тканевый, клеточный и молекулярный состав. Но какие в этом мозге будут рождаться мысли, чувства, желания, стремления и ценности — зависит не от них. На это влияет множество факторов — в начале XXII века по состоянию науки на тот момент перешедших из категории «до сих пор не изученных» во вновь открытую и утвержденную категорию «принципиально непознаваемых», — значительная часть из которых напрямую связана с телом, в котором данный мозг располагается. Прежде всего, разумеется, с эндокринной системой и геномом. Мужчина и жещина будут видеть мир по-разному (что, впрочем, верно только в общем случае, ведь транссексуализма при условиях нормального стандартного обмена веществ тоже никто не отменял), также будет различаться характер и восприятие у астеника и гиперстеника, у человека здорового и с наследственным заболеванием, у эскимоса и эфиопа. И так далее, и тому подобное.

В конструкции меха гормональный фон заменяли электромагнитные поля, излучаемые каждым контуром и приводом каждой детали, их интерференционная картина, частоты пульсации, диапазоны интенсивности. Для правильного встраивания «души» в корпус необходимо было особо тщательным образом просчитать все это, замкнуть поля нужным способом на вводы-выводы программного комплекса, избегать перегрузок и узких мест. И вот эта работа была как раз самой сложной, ответственной и незаменимой во всем технологическом цикле построения меха. Беря фактически сырой материал в виде нейросетевой программы — как глину для лепки — конструктор придавал ей форму и функционал посредством объединения с разработанной им моделью, по возможности внося желаемые характеристики, ориентируясь в качестве образца на снимки соответствующих биополей человека. Разъединение «тела» и «души» приводило к необратимому прекращению функционирования и одного, и другого — все как у людей.

Так что что же говорить о тех, чей корпус изначально рассчитан на то, чтобы выворачиваться наизнанку? Очевидно, что для них адаптация к собственной «душе» тяжелее не просто в разы, но на порядки. Правительства некоторых стран, из тех, что работают с меха дольше всего, даже запретили подобные эксперименты как неэтичные. Вероятно для того, чтобы загребать жар чужими руками и после выкупить какой-то из стабильных прототипов… но речь сейчас не об этом. Так или иначе, и Фальк, и Перси — своего рода герои. Они сумели преодолеть множество барьеров, выйти за рамки всего, о чем другие только мечтали, и при этом не потерять ни боеспособности, ни присутствия духа. Было бы как минимум несправедливо обвинять их в том, что где-то они произвели это небезупречно.

К такому выводу пришел в итоге Джефф, когда сидел в кабине и ожидал команды на старт. Он очень быстро, буквально за пару тренировок смог научиться размышлять, будучи в нейросвязи, и при этом так, чтобы каждая мысль не долбилась в голову партнеру назойливым молотком. Конечно, какие-то отголоски наверняка долетали, и Айси, если захотел бы, наверняка смог бы прочесть все эти мысли до единой… но было сомнительно, чтобы он отвлекался на такое в момент, когда перед ними была поставлена серьезная задача. По хорошему, Джеффу и самому не стоило бы отвлекаться. Но поделать с собой он ничего не мог, и то и дело возвращался мыслями к странной парочке, когда это позволял уровень концентрации на задачах. Пару раз из-за этого (вероятно из-за этого, знать достоверно лейтенант не мог) даже немного сбоил синхрон: процентов до девяноста, не сильнее, однако от идеала, которому хотелось бы соответствовать им обоим, это было далеко.

Отсюда и отставание от расчетного времени. Да, в норматив уложились, но со скрипом, а не с превышением в пять или даже семь минут, как удавалось вытянуть на тренажере. Однако Джефф расстраиваться из-за несоответствия не стал. Первый полигон в жизни, могло быть и хуже. Душу грела мысль, что он наконец испытал возможности своего механического компаньона — в том числе стрелковые — в самой настоящей взаправдашней реальности, а не в фантазиях, пусть и очень правдоподобных, что существовали только внутри консоли и его собственной головы. И добился в этом деле, можно сказать, успеха. По крайней мере техники, видавшие на этой трассе многое и явно не склонные к пустым сантиментам, были в этой области для Джеффа авторитетами. И все это — несмотря на отвлекающие мысли, которые крутились в голове тем сильнее, чем ближе был час обещанной встречи.

— Я, наверное, отсюда — сразу к этим, — сообщил Джеффри Айсу, когда они вдвоем оказались под навесом возле уже знакомого им павильона. Мех любезно донес его прямо досюда, не заставляя месить грязь и мокнуть под дождем, да и ладони его были почти чистыми, так что форма лейтенанта совсем не пострадала. Сильно перенапрягаться и истекать потом ему тоже не пришлось, так что вид он сохранял вполне презентабельный. Можно было не тратить силы на переодевание. — Сейчас вот только кофе, передохну немного, и возьму мобиль. Не волнуйся, я ненадолго. И в обиду себя не дам. А потом загляну к тебе, если ты не против. Надо обсудить результаты тренировки, да и об этом визите тебе будет не лишним знать подробности.

Рассудив таким образом, Джефф отпустил меха восвояси, отмывать бурые разводы с обычно безукоризненно-белой брони, а сам честно последовал собственному же плану. Пятнадцать минут на кофе, отдых, короткие беседы с мимо проходящими местными. Следом еще примерно столько же — на усиленном мобиле по бездорожью, с черепашьей скоростью. И наконец на самой базе — три минуты, чтобы найти вход в ангар номер шесть. Совсем недалеко от их собственного, восьмого. Надо же.

— К сожалению, господа, Айс в этот раз не смог составить мне компанию, — вместо приветствия разведя руками, пространно отчитался Джефф, входя в техблок. — Ему надо обработать логи после сегодняшней тренировки, подготовить отчет… Мне и самому, честно говоря, стоило засесть за это, но я решил, что от получаса ничего не изменится. Вот ему это втолковать…

Шестая техничка гостя встретила абсолютным, каким-то возведенным в абсолют хаосом. Гордон бы наверняка тут же опознал бы в хозяевах помещения родственные души: расставленные вдоль стен длинные столы покрывали ворохи чертежей и деталей, частично сломанных, частично подозрительно обугленных; в углу, начисто игнорируемая, растекалась от сваленных в кучу пробитых и перекореженных канистр огромная лужа технической смазки; торцевая стена оказалась залеплена огромными, явно не для людей сделанными постерами.

На центральном красовалась поверх фото синего неба с закладывающим вираж звеном истребителей кривоватая надпись: «Мы скучаем, заглядывайте почаще». И подпись, еще кривее — Фонд. Без уточнений, какой.

Фальк и все еще сидящий у него на плече Перси расположились посреди помещения и увлеченно смотрели передачу по головизору. На звук они оглянулись синхронно, схожим движением.

— Так или иначе, добро пожаловать, — заключил Перси после краткого изучения новоприбывшего и с поразительной для человека с не работающей рукой ловкостью соскользнул по броне джета на пол. — Как ваша тренировка? Кстати, может, на «ты» перейдем, все-таки нам вместе работать… Садитесь куда-нибудь. Ну куда найдете, у нас тут немного бардак, — «немного» явно было художественным преуменьшением. — Чаю, кофе?

Древняя электроплитка нашлась под одной из стопок чертежей. Даже если упустить из внимания тот факт, что подобные агрегаты перестали использовать лет эдак пятьдесят назад, эта конкретная, судя по всему, видала еще динозавров. Или хотя бы Ленина. Лично.

— А мне что-нибудь? — Фальк одним плавным движением поднялся с пола и прошелся вдоль полок, прижимая крылья, чтобы не задевать стеллажи. — Вот это можно? — джет продемонстрировал создателю мягкую сферу с переливающимся внутри топливом и ярко-красной маркировкой.

— Я вполне уверен, что Линда обещала, что если ты еще раз посадишь топливную систему присадками, она откажется тебя чинить… — слегка нахмурился Перси, отвлекаясь от попыток реанимировать плитку.

— Тебе показалось, — обезоруживающе улыбнулся пилоту Фальк и прокусил оболочку, делая глоток. — Предложи гостю чего-нибудь покрепче, Перси. У него не задался день. Или карьера. Это ж надо, сразу из Академии, и получить в напарники Капитана Правильность! Это просто жестоко.

Вместе со своей топливной сферой он вернулся обратно на то же место и сел, потягивая переливающуюся на свету смесь. Мелкие антенны на украшенном шлеме слегка подергивались от взбудораженного любопытства — Фальк даже вперед наклонился, чтобы получше рассмотреть чужого пилота. Новых людей он обожал и никогда не упускал возможности побольше о них разузнать.

— Нужно быть вежливей, — неприкрыто дежурно, без особого упрека пожурил Перси и снова обернулся к гостю, о котором они двое, кажется, умудрились слегка забыть: — Сахар поискать? Тут где-то должен быть… — с учетом, что он был правшой с отказавшей правой рукой, с задачами вроде постановки чайника конструктор справлялся довольно бодро. — Не обращайте внимания, Фальк хорошая птичка, просто…

— Я говорю, что думаю, — перебил его джет. — А думаю я… Ладно, неважно. Про нашу Снежную Королеву я уже и так все знаю, имел счастье обретаться с ним на крошечной станции несколько лет. А вот ты… Ты Джефф, да? Я могу звать тебя Джефф? Молодой пилот, только из учебки, военный, наверняка хорошие показатели, раз назначили на такую современную модель… Это интересно. Прямо-таки многообещающе, — он лучезарно улыбнулся, показывая клыки — такой мод служил исключительно для красоты, но военные испытывали к подобным вывертам необъяснимую привязанность. — Как тебе тут? Еще не пожалел, что решил следовать детской мечте или почему ты там еще угрохал порядочную долю своей жизни, заучивая тактику и устав?

— Чаю, пожалуй. Черного. Если не трудно, — Джефф попытался на ходу сообразить, что сложнее испортить: ведь получившуюся в результате бурду придется из вежливости пить. Однако тут же понял, что возможности здешних обитателей в сфере внесения хаоса во что бы то ни было фактически безграничны, и оставил прогнозы, просто сделав выбор в пользу того, что любил больше.

Пробравшись между завалами, аккуратно перешагнув масляный приток лужи, он распознал в одной из куч хлама подобие кресла. Остановился перед ним в нерешительности, огляделся — куда бы переложить сваленные на нем вещи — и за неимением лучшего аккуратно сгрузил их на пол, под бок к другой такой же куче. Освободившееся в итоге сидячее место оказалось даже вполне чистым. Правда пальцы Джеффа в процессе перемещения чужих пожитков влезли во что-то темное и резко пахнущее химией, и он, усевшись и помявшись немного, в итоге просто вытер их о верх собственного ботинка, а невидимый остаток — о штанину. Что ж. Оставалось надеяться, что это не токсичные отходы — например от того самого, предпочитаемого Фальком особо ядреного топлива.

Последнего же определенно не смущало привнесение в собственные топливные системы какой-то неведомой гадости. Напротив, он наслаждался процессом — столь же мало напоминающим стандартную заправку через основной топливный ввод, сколь и все его поведение в целом отличалось от всего, что Джефф успел узнать о меха. Эта невероятная, неожиданная, почти непристойная человечность завораживала и даже пугала. Как будто настоящего живого человека каким-то загадочным черным колдовством превратили в гигантского робота. Джефф мысленно хмыкнул, иронизируя над собой: да уж, стоило убить восемь лет на изучение меха, чтобы теперь мыслить категориями детских сказок. Но поделать с собой ничего не мог, и разглядывал Фалька с не меньшим любопытством, чем тот его: жадно, взволнованно, настороженно и восхищенно. Хоть и старался, в отличие от джета, делать это исподтишка.

Второй вещью, поразившей его воображение, было, конечно, убранство комнаты в целом. Нет, не то что ему было неприятно находиться посреди беспорядка, в этом была даже какая-то своеобразная прелесть. Но это же все-таки военный объект! И не просто военный, а связанный с высокоточными техническими и электронными системами! Вот Гордон в своей лаборатории тоже культивирует творческий беспорядок, но по крайней мере там стерильно чисто, как и во всем восьмом ангаре. А здесь что? И куда только смотрит…

Джефф мысленно осекся. Смотрит — кто? Гидеона здесь нет. Это ведь он установил порядки в восьмом ангаре. Командование не вмешивалось в вопросы содержания и обслуживания мехов — разве что, возможно, в исключительных случаях, о которых Хендерсон никогда не слышал. Так что главным в каждой команде был, по сути, конструктор… а значит, Перси мог творить в своем ангаре что душе угодно — под свою же полную ответственность. Эта мысль взбудоражила Джеффа, разом переведя все, что он видел перед собой, в другую категорию. Не временного и локального беспорядка — по недосмотру или разгильдяйству отдельных лиц, — но утвержденного и санкционированного порядка. Такого вот своеобразного устройства вещей. Они здесь так живут, им так удобно. Так, оказывается, тоже можно. Как можно обходить правила в отношении внутреннего распорядка встреч, как дозволено аутлайеру носить оружие.

Все это с трудом укладывалось у Хендерсона в голове, и, погруженный в свои размышления, он не спешил вступать в разговор. По крайней мере до тех пор, пока Фальк не обратился к нему напрямую с расспросами. Джефф сдержанно усмехнулся над «Снежной Королевой» — прозвище было метким и не особенно обидным, так что можно было позволить себе улыбку. И едва не вздрогнул, когда услышал от меха о детской мечте. Откуда он знает? Тема этой самой мечты и того, насколько она стыковалась с реальностью, то и дело всплывала в сознании в последние дни, всякий раз причиняя невнятную боль, и на волне этого Джеффу даже на секунду подумалось, грешным делом, что сумасшедший конструктор встроил в своего меха какое-то секретное и экспериментальное приспособление для чтения мыслей. Но он быстро взял себя в руки. В конце концов, формулировка была более чем стандартная. В официальной обстановке каждый второй с их курса распинался о чем-то подобном. С детства мечтал, бла-бла… служить безопасности, защищать границы нашей славной Родины… Вот только сам Джефф мечтал не совсем об этом. Но черт бы с ним. Есть вещи и поважнее. И в данный момент, и вообще.

— Нет, не пожалел, — он сдержанно улыбнулся в ответ. И мимолетом некстати подумал о том, что, являясь по сравнению с Айси беспокойным и неорганизованным типом, здесь наверняка выглядел просто образцом самоконтроля и дисциплины. Что характерно, ничего особенного для этого не предпринимая. Вполне тянул на звание второй половины «ледовой парочки». Это польстило, но только в первую секунду. Потом пришло, как всегда случалось, горькое понимание: Айси все равно не оценит, если ему рассказать. Ему не нужно никакое единение, никакие общие интересы, склонности, мысли. И уж тем более — глупые и нерациональные прозвища.

— Если честно, я в восхищении. Уже одной возможностью нести службу в таких… необыкновенных войсках. Я считаю, что к любому напарнику можно притереться. В конце концов, меня не отрядили бы сюда, если бы Айс и я были несовместимы. И практика показывает, что пока у нас неплохо выходит это доказывать. Трасса с превышением норматива, — он обернулся в сторону Перси, пользуясь случаем, чтобы ответить на его вопрос, и в голосе его звучало пусть и скрываемое, но довольство собой и компаньоном. — и это только первая проба. В общем, я полагаю, что все неплохо, а будет еще лучше. А позволь узнать, — эта реплика была обращена уже снова к Фальку, и сопровождалась заинтересованной и вежливой полуулыбкой, — что именно ты имеешь против Айсбрейкера? С какой стати это для тебя крах карьеры? Уж если вы пригласили меня сюда, чтобы пожалеть, ну или посмеяться… я должен знать, в честь чего именно.

Одобрительно пронаблюдав за тем, как гость устраивается, и с энтузиазмом покивав ему в ответ на обмолвку об исходе тренировки, мол, так держать, Перси продолжил раскопки — иного слова для поисков желаемого предмета в царящем бардаке класса «еще не последствия урагана, но только чуть-чуть не дотягивает» было не подобрать. Сахар обнаружился в жестяной шайбе из-под леденцов, которую инженер с победным возгласом выудил из коробки, доверху заполненной изъеденными ржавчиной болтами и гайками.

Приготовление чая после этой находки пошло значительно быстрее, и через каких-то две минуты лейтенант получил свой. На удивление пристойного вида, между прочим. Даже в чистой кружке! Слегка ободранной, конечно, но все же чистой.

Исполнив долг гостеприимного хозяина, Перси без особых церемоний столкнул груду хлама с ближайшего возвышения на пол. Возвышением оказался крутящийся стул, на котором пилот тут же с комфортом пристроился. Тот факт, что хаос в техничке, которой в теории предполагалось быть чистой и упорядоченной, нарастает поминутно, явно ни его, ни Фалька не беспокоил. В помещении господствовала бессердечная термодинамика: тот самый закон, про нарастающую энтропию. Конструктор сложил руки на спинке стула, уложил на них подбородок и, не вмешиваясь в разговор, принялся слушать, слегка прокручивая поскрипывающий стул влево-вправо.

— Если бы я всерьез имел что-то против, я бы просто попытался его убить, — тем временем пугающе спокойно, без намека на шуточный тон глянул на гостя Фальк. — А так… да он меня просто раздражает. И не говори, что не понимаешь, почему, лейтенант, иначе я решу, что с тобой тоже не все ладно. Зануд никто не любит, а уж идеально правильных зануд, любящих не в свое дело влезть и отчитать тебя, размахивая уставом — и подавно. Правила говорят то, правила говорят это… Здесь он, кажется, потише, а там только и делал, что за нами приглядывал. Если, конечно, вообще к нам выходил из своего драгоценного выдраенного угла. А его конструктор вообще считает, что меня надо отправить в переплавку! Каково? — джет фыркнул, вздергивая крылья. — Вот я говорю: не повезло тебе с ними дело иметь. Айси, может, еще ничего при условии, что тебе удастся не умереть с ним от скуки и не утопиться в моющем средстве… А этот его создатель точно на всю голову странный. И поверь доброму совету, если тебе такое аутлайер говорит, стоит задуматься. К тому же твой Айси раз здорово обидел моего партнера, Эрца. А я не люблю, когда к меху, которого я люблю, цепляются посторонние, которых вообще непонятно почему раскомандовались. Хотя он-то небось вычитал об этом в какой-нибудь сноске к уставу и точно считает себя кругом правым… — Фальк фыркнул и залпом прикончил остатки топлива.

Перси слегка покачал головой.

— Скажем так: мы никого не обвиняем, история была… неоднозначная. У Эрца сложный характер, он тяжело работает в команде и почти не воспринимает субординацию. Попытку сделать ему выговор за самодеятельность во время совместной операции он определенно не оценил, — пошутил конструктор, явно преследующий цель разрядить начавшую было накаляться обстановку. — Я этого не видел, но уверен, что Айси действовал по инструкции, но вышло…

— Да никто его мнения не спрашивал! — ощутимо вспылил Фальк; даже подвижные части брони приподнялись. — Пусть будет хоть десять раз прав! Вечно везде мешается! Своего партнера нет, так надо остальным жизнь испортить? Нашел бы кого на новом месте, может, характер бы стал получше.

— Это вряд ли, — дипломатично заметил конструктор. — Очень вряд ли.

Эти двое переключались в диалоге друг на друга мгновенно, начисто забывая, с чего начали и кто, собственно, все это затеял. И о самом существовании третьего собеседника, судя по всему, тоже — во всем сказанном не было и секунды паузы, в которой гостю дали бы вставить хотя бы слово. Не то чтобы джет и инженер специально пытались проявить невежливость — просто она, эта пауза, вообще как-то по умолчанию не предусматривалась.

— В общем, мы друг друга взаимно выводим из себя, но официально я не в претензии. Если будем вместе работать — не переживай, я вас прикрою как полагается, — в конце концов вспомнил, на чей вопрос отвечает, Фальк.

Он уже успел остыть — мгновенно, без перехода. Желтая оптика снова светилась доброжелательно-ровно — абсолютно искренне, и это при том, что несколько секунд назад он так же искренне вспыхнул гневом, вспомнив старую обиду. Как многие легкие модели, Фальк менял иногда настроение быстрее, чем успевал обдумать, что эти перемены вызывает.

— И, кстати, тебя пригласил Перси, а я просто решил взглянуть, какой ты, интересно ведь, — прежним вкрадчиво-дружелюбным тоном поправил джет. — И делать мне больше нечего, жалеть тебя или смеяться… Что уже, и пошутить нельзя?

Улыбка Джеффа, и без того не слишком открытая, закаменела на словах с угрозой убийства. Мысль о том, что Айси кто-нибудь мог бы причинить вред, привычно заставила его подобраться и напрячься натянутой струной. Тем более что Фальк говорил очень искренне — как, впрочем, и все, что он делал. Прошло некоторое время, прежде чем за этой пеленой зарождающейся злости он начал разбирать и адекватно воспринимать излагаемое мнение.

Примерно на реплике про конструктора. Тут уже нельзя было не согласиться: угроза жизни самого джета — это никуда не годится. Что-то подсказывало, что Гидеон Росс вряд ли отличается любовью к иносказаниям, преувеличениям и прочему трепу. Если сказал когда-то про переплавку, значит именно это и имел в виду. Джефф еле заметно качнул головой со скорбным лицом в знак солидарности: показать, что сожалеет о неприятностях, что доставила Фальку команда, частью которой он теперь являлся. И слегка расслабился — чему поспособствовала среди прочего кружка горячего чая, полученная в руки. Осторожно пригубив, готовясь к худшему, Джефф изумленно воззрился на Перси: чай оказался вкусным! Не просто терпимым, а едва ли не лучшим из всех вариантов, что пробовал Джефф в своей жизни, хоть и явственно отдающим какой-то неведомой пряностью, но заваренным практически идеально. В заваленной мусором техничке, на доисторической электроплитке, полусумасшедшим безруким конструктором полностью сумасшедшего меха.

Хендерсон только растерянно моргнул пару раз, и вновь вернулся вниманием к тому, что излагал Фальк, от неожиданности даже не сразу заметив в его словах одну из самых больших странностей, с которыми сталкивался за всю свою недолгую жизнь. Такую, в сравнении с которой фокус с чаем показался логичнейшим из ожиданий.

«Люблю»? Это слово прозвучало из уст меха… да еще и применительно к другому меху? «Партнеру»? Потеряв всяческий контроль над лицом, Джефф напряженно нахмурился, прислушиваясь. Не показалось ли ему? Или, вероятно, он что-то не так понял, и для Фалька просто привычно так изъясняться. Выражать, скажем, симпатию и степень возможного взаимодействия: люблю — не люблю. Тем более что и Перси, худо-бедно выполнявший роль дипломата и переводчика, старавшийся сгладить углы, не уделил никакого внимания этой оговорке. Для них, должно быть, это было привычно. Успокаивая себя таким образом, Джефф было почти преуспел — но очередная реплика Фалька свела все усилия на нет. «Нашел бы кого на новом месте». Здесь уже нельзя было понять превратно, что именно аутлайер понимает под словом «партнер». Не сокомандник, нет. Не компаньон в каких-то задачах. Черт, черт, черт…

Уставившись в пол возле ног меха, Джефф едва не грыз край своей кружки от отчаяния. Что тут вообще происходит? Как понять? Как расспросить о том, что и по человеческим-то меркам является вопросом интимным, не предназначенным для громогласного обсуждения? Не скажешь же напрямую: мол, вау, не знал, что роботы умеют любить. А может, это и есть проявление «глюка» в процессорах одного отдельно взятого трансформера? Такой себе побочный эффект… Но ведь тот второй, Эрц — не аутлайер! А у них там все взаимно… или нет? Окончательно запутавшись, Джефф почувствовал себя разбитым и подавленным, и оттого даже не обращал внимания на нападки в адрес Айси. Уж тем более не находил в себе сил соблюдать деланную невозмутимость. Так что когда джет обернулся к нему, вместо оппонента в споре и обмене колкостями мог обнаружить лишь донельзя растерянного, невольно сгорбившегося в кресле человека с нервной улыбкой, заискивающе глядящего снизу вверх.

— Просто немного непривычно, что меха умеют… шутить, — смог он выдавить в ответ. Не слукавил: это тоже было тем еще сюрпризом, правда ерундовым на фоне остального, но ладно уж. — Или это ты один такой остроумный? Я догадываюсь, что ты многим отличаешься от моделей своего класса. Ты уникальный. Перси, это ваша… твоя заслуга. И кстати, я собирался сказать, что восхищаюсь твоим инженерным талантом. Жаль, что информация по таким разработкам засекречена… иначе я узнал бы о тебе еще в Академии, из учебников.

Слова Джеффа звучали уже спокойнее, искренне и тепло. В данном случае он говорил чистую правду. И, к слову, высоко ценил то, что Персиваль Экхарт, несмотря на все свои заслуги, вот так запросто общается с ним, обыкновенным вчерашним курсантом, и даже собственноручно угощает его чаем. В отношении того же Гидеона — фигуры далекой, таинственной и… загадочной, почти что небожителя местного разлива — подобное было невозможно даже приблизительно представить.

В ответ на комплимент инженер только кивнул, но этот простой жест вышел у него безошибочно благодарным — сразу понятно, что не отмахнулся от похвалы, а принял с удовольствием. Фальк тоже казался довольным.

— Мои шуточки на любителя, — он снова рассмеялся, показывая клыки. — Если хочешь кого поостроумнее, можешь поболтать с… Погоди-ка! — от внезапной догадки крылья джета задрались, как перья взъерошенной птицы. — Ты ведь никого раньше из нас, кроме Айси, не видел, потому что правила велят месяц ждать! Забыл об этой нелепой придумке… Тогда понятно. Снежная Королева — не самый показательный пример, ты в курсе? Большинство современных моделей не такие… отмороженные. Я его еще поэтому не люблю, — он демонстративно поежился. — Строит из себя пародию на прошлые серии, ни эмоций, ни мимики. Чего, спрашивается? Можно подумать, они добровольно такие! Это ведь им тоже обидно. То есть они не видят, но мне — за них.

Конструктор на это едва заметно поморщился, как будто собирался с какой-то частью утверждения не согласиться, но промолчал и вместо этого отхлебнул еще чаю. В любом случае Фальк явно начисто потерял интерес к любым спорам: теперь его волновала исключительно разворачивающаяся светская беседа с новичком. Чужая неосведомленность так и напрашивалась на то, чтобы срочно провести просветительскую работу!

— А вообще, лейтенант… У меня есть отличная идея! Хочешь, я тебе покажу кого-нибудь из наших? Вот, — джет встряхнул запястьем, откидывая панель, и включил голопроектор. — Люди часто носят фотографии своей семьи с собой, и я подумал, мне тоже такое нужно… Так что теперь у меня есть фото с базы и из Фонда, можешь их посмотреть. Это не секрет.

— Фальк... — предостерегающе начал наконец-то вмешавшийся Перси со своего места.

— Ладно, немного секрет, — легко согласился джет, но с настройками возиться не бросил. — Пей свой чай спокойно, босс, я помню, какие ты показывать запрещал. У меня там другие есть, их можно.

По лицу Перси было неясно, в курсе ли он существования «других» и точно ли их «можно» (а если да — то давал ли он сам на это разрешение), но так или иначе перечить было поздно — голограмматор наконец-то запустился в нужном режиме. Фальк поднялся и в два шага оказался прямо перед креслом гостя — двигался он для такой махины столь молниеносно, что движение могло показаться угрожающим, но джету всего лишь вздумалось пересесть поближе: все ради того, чтобы потенциально благодарный зритель ничего не упустил. Конструктор только вздохнул и снова машинально сделал глоток из кружки.

Голопроектор пискнул, и в воздухе над запястьем Фалька выстроилось изображение: легкий, даже легче Фалька, мех в темно-фиолетовой обтекаемой броне, бескрылый, с недовольным выражением на подсвеченном красной оптикой фейсплейте. На фоне ледяных обрывов, разумеется — других живописных задних планов в Арктике не водилось. Смотрел фиолетовый куда-то в сторону и вообще, похоже, не подозревал, что его снимают.

— Эрц, — полным самодовольной гордости тоном сообщил Фальк. — Он тут хорошо вышел. Красивый, правда? Имей в виду, этот вопрос не предполагает ответа «нет», а у меня с собой пушек больше, чем помещается в оружейку базы…

Иногда по нему совершенно нельзя было определить, шутит он или нет. Скорее всего, первое, но с аутлайером поди угадай… Фальк слегка повертел картинку — по нему было похоже, что он дает время полюбоваться любовником со всех ракурсов себе самому, а не зрителю — и перелистнул на следующую.

А потом — еще на следующую, почти мгновенно, только фиолетовая броня и сияние разрядов мелькнули.

— Это личное, — невозмутимо покосился на сдерживающего смех Перси и лейтенанта Фальк. — Мне-то ничего, но Эрц узнает — и будет дуться. Так что проехали. Вот еще пристойное фото…

Следующее и правда оказалось «пристойным», и даже куда живее первого. Сняты были сразу несколько людей и мехов — судя по всему, боевые пары — все с улыбками, глядящие прямо в камеру. Сам Фальк со стоящим у него на плече Персивалем, на вид несколько моложе и с еще работающей рукой, в центре. Миниатюрная модель в белой с желтыми вставками броне с медицинским крестом на месте дивизионной инсигнии и рыжеволосая женщина в форме медика-спасателя. Еще один сверхлегкий мех с нелепо выступающим из-за спины дулом, без напарника, держащий бело-желтого за руку. И, чуть позади, колоссальный черный крупнотоннажник с танковыми траками на плечах и такого же богатырского сложения пилот.

— Моя семья, — объявил Фальк. — Тут не все, но мне нравится картинка, так ярко вышло… Хочешь спросить, кто тут кто? — отказ явно не подразумевался, вопрос относился к категории заданных из вежливости. — Вообще, если хочешь, можешь спросить у меня что угодно. Вид у тебя жутко несчастный, лейтенант. Может, это тебя развлечет.

Все-таки Перси гений. Продолжая этой мыслью, рефреном крутившейся в голове, свои собственные слова, Джефф уже не имел в виду научно-технические заслуги. Он думал о кружке с чаем, которую гостеприимный хозяин ему вручил — и которая теперь стала настоящим спасением. Ее можно было вертеть в ладонях, чтобы занять нервно двигающиеся руки, а главное — можно было утыкаться в нее и делать очередную серию мелких глотков, вместо того чтобы отвечать что-то на адресованные ему реплики. Потому что отвечать раз от раза было абсолютно нечем.

Все это решительно не укладывалось в голове. Какие-то старые модели, с которыми сравнивали Айсбрейкера… черт, Хендерсон все же был прав, когда ожидал от своего меха большего. Ведь если верить Фальку — а причин ему не верить не находилось, — то, что Джефф принимал за особенности машинной психики, на самом деле присуще далеко не всем одушевленным машинам. Более того, это не только не правило, а скорее исключение из правил. Откуда, почему?.. Все эти вопросы вспыхивали тонкими, колкими, болезненными разрядами среди перенапряженных извилин — и тут же затухали, забывались под натиском новых впечатлений. Этот Эрц… Красивый?.. «Угу», — в очередной раз спасла кружка. Дальше что-то непонятное, Джефф решил бы, что это просто битый файл… но странное замечание про «пристойность»?.. Ладно, мало ли что считается непристойным у меха, может что-то связанное с ТО или ремонтом… Проехали так проехали, еще будет время аккуратно разузнать. А вот «семья»…

Завороженно уставившись на фото, Джефф подался вперед, вытягивая шею. Даже приподнял с колена руку — как будто чтоб прикоснуться к потокам разноцветного света, составлявшим изображение. Фотография и правда была очень душевной, от нее словно исходило тепло, а существа на ней смотрели как живые. И люди, и механоиды. Такие разные, непохожие друг на друга, но все равно — это было видно даже на фото — близкие друг другу. Готовые понимать, слушать, принимать. Джефф почти услышал шорох, с которым в его сознании обвалились кавычки с произнесенного Фальком слова. Семья. Настоящая. Такая…

…какой у него самого никогда не будет.

Сморгнув, Джефф отклонился назад, к спинке кресла. И медленным, задумчивым движением привычно взобрался в него с ногами, устраиваясь по-турецки. Определенно, лучше было даже не представлять, как смотрелся бы Айс на фоне всех этих счастливых лиц, окажись он случайно рядом на фотографии.

— Здорово, — выдохнул он честно, и нашел в себе силы на улыбку. Поднял лицо, встречаясь с золотым взглядом меха, и добавил: — Это где было снято? И они все… сейчас где?

Только задав вопрос, он вдруг спохватился. Война есть война. Что если кого-то из семьи Фалька уже нет в живых? Джеффу очень не хотелось обижать чем-то, хоть непреднамеренно, хоть нарочно, этого общительного, искреннего и открытого меха. Любого меха, если уж на то пошло. Но только сейчас, с Фальком, стало понятно, насколько это легко. Насколько хрупко и уязвимо, подвержено эмоциональным бурям может быть сознание искусственной личности. Может и не быть… но это уж кому как повезет.

Чужой пилот Фальку казался неимоверно занимательным созданием. Смешно нервничал, цеплялся за кружку, как за сферу с топливом на исходе резервов, смотрел так… будто Фальк ему тайны мироздания приоткрывает. А кому, скажите на милость, такое внимание не будет приятно? Джету вот точно нравилось. Все летные модели малость самовлюбленные мерзавцы.

— Они в порядке, — живо откликнулся Фальк, польщенный, что показанное им фото вызвало отклик. — Снимали… в Фонде, Перси тебе сам расскажет, если захочет. Несколько лет назад, у нас с Перси тогда была увольнительная, и мы прилетели на какой-то местный конгресс или вроде того. Народу было полно, вот все и собрались, — золотая оптика слегка потеряла в яркости: Фальк словно зажмурился, воспроизводя перед внутренним взором счастливое воспоминание.

— Сейчас… по-разному. Шайни и его пилот Петра, — он дотронулся до изображения желто-белого меха, — медики, они пацифисты и не бывают на фронте. В последний раз, как мы говорили, они собирались какие-то завалы после землятресения на юге разгребать, благотворительная миссия Красного Креста или вроде того… Я мало разбираюсь, ко мне — это если кого-то убить, а не спасти. Но сеанс связи был две недели назад, так что, скорее всего, они все еще там. Добрая парочка, в жизни никого не обидели… Шайни смышленый, прямо как Перси, умеет собирать всякие штуки от глюка. Я ими не пользуюсь, у меня убеждения, — джет строго глянул на слушателей, будто ждал, что они попробуют оспорить наличие у него оных убеждений.

— Но вообще он молодец. Вот этот горе-стрелок, — от прикосновения изображение снайперской модели пошло волнами, — Строук, он местный, живет при Фонде. Забавный мелкий, хоть и боится всего подряд. Мне все равно нравится… Три месяца прошло, прежде чем он перестал опускать оптику в пол в моем присутствии. Хотя он со всеми такой поначалу… Пилот его был тот еще кусок ржавчины, я его никогда не видел, но если б видел — не кончилось бы ни чем хорошим.

Ну вот, пожалуйста, очередная дежурная угроза смерти; это уже начинает казаться привычным.

— А вот тут сзади… пилота звать Уэйдом, а танк — это Тандер. Он вроде как бывает за старшего, когда мы собираемся. Звезд с неба в какой-нибудь тактике высшей школы он, может, и не хватает, но для командной работы процессор и руки у него что надо! Из военной модели переучился на конструкторскую без смены прошивки, всякие конфликты решает на ура, Строук вон его обожает… — Фальк примолк на миг, о чем-то напряженно раздумывая. — Где он сейчас… А ты его, может, и увидишь! Может, конечно, мне блоки памяти изменяют, но он что-то говорил о временной помощи пятой дивизии, пока они будут строить новые трассы на полигоне. Помнишь такое, босс?

— Помню, только не уверен, что там речь шла про трассы. Но это уже детали, — согласился Перси и крутанулся на стуле, оказываясь к Джеффу лицом. — Тандербрейкер и Уэйд и впрямь приятная пара, они наши давние друзья. Небоевой юнит, поэтому не слишком затронуты войной… сейчас это незаслуженная редкость. Если они тут появятся, в команду официально не войдут, будут заниматься строительством, но я, считай, настаиваю, чтобы ты с ними познакомился. Очень познавательно для понимания, что в пределах одного весового класса и модели душа мехов-представителей различается иногда, как небо и земля. Тандер похож на типичный танк не больше, чем я — на Королеву Британии.

— Кэп меня на руках носит, — мечтательно протянул Фальк. — В прямом смысле. Крупнотоннажники же сильные, а мне, бывает, страшно лень ходить по земле… Не знаю, как вы, нелетающие модели, живете! — «моделями» он по привычке окрестил и людей, и наземные молды разом, не побеспокоившись найти лучшее определение.

— И он читал мелкому книжки, а то сам он не умеет. Тоже глюк, вроде как у меня, только он делает Строука неграмотным… И разбирал с Шайни завалы! Если бы у меня не было Перси, думаю, я бы доверил Тандеру обо мне заботиться. У него это хорошо выходит, — он поиграл остатками сферы в свободной руке, вновь задумавшись, прежде чем поинтересоваться: — У тебя есть семья или партнер, лейтенант? Ставлю на второе: ты симпатичный, и форма тебе идет.

— Сп-пасибо… — ошарашенно пробормотал Джефф, медленно расплываясь в несмелой, кривоватой улыбке, глядя на Фалька во все глаза. Тот словно поставил себе целью окончательно выбить его из колеи, шокировать по всем возможным фронтам. Если один мех для другого еще может показаться красивым — это по крайней мере логично, модели ведь могут сравнить технические характеристики друг друга, какие-то показатели, что определяют их силу, ловкость и «здоровье», — то кто и как научил крылатого оценивать привлекательность людей?.. Айси мог бы сказать что-то вроде «сравнение отличительных черт вашей внешности с данными для вашей половозрастной группы позволяет судить о том, что значительный процент опрошенных могли бы найти ваш облик располагающим к симпатии, лейтенант». И Джеффу было бы смешно — до сегодняшнего дня, а после него скорее грустно.

— Моя последняя девушка… бывшая девушка… — он слегка пожал плечами, постаравшись расслабиться, и решил отвечать по существу вопроса и честно: шут знает зачем меху понадобилась эта информация, но не поддержать разговор было бы невежливо, — она меня бросила месяца за три до присяги. До нее внезапно дошло, что меха-пилоты служат не в уютных кабинетиках при министерстве. Нужно будет или выходить замуж и болтаться со мной вместе по гарнизонам, строить собственную карьеру исходя из того, какие специалисты нужны на дальних заставах… или вляпаться в долгие отношения на расстоянии, писать письма и хранить верность. Ни на то, ни на другое она оказалась не готова. Я ее не виню, по крайней мере она поступила честно.

Джефф и в самом деле не держал зла на Меган. Их встречи, наполненные незамысловатыми развлечениями и обоюдно приятным общением полов, определенно не тянули на что-то, из чего можно было построить семейную жизнь. Тем более требующую преданности и самопожертвования. Порой Джеффу казалось, что все его отношения с девушками завязывались и проходили по какому-то стандартному, задолго до него составленному сценарию, предписывавшему курсантам выбирать себе пары и крутить романы с популярными девочками соседних факультетов — и неважно, будут ли вас связывать какие-то уникальные чувства или нет, вам нужно продолжать это шоу, поддерживать имидж, чтобы не прослыть белой вороной и неудачником. В определенном роде Хендерсон даже почувствовал облегчение, вырвавшись из этого закрытого клуба молодых и успешных. Уж здесь-то никто не станет насмехаться над ним, вздумай он провести вечер в одиночестве с книгой… а если новые чувства и возникнут вдруг, то они будут уже совсем другими. Настоящими.

— А семья… У меня есть мама и сестра, обе живут на юге. Не там, где землетрясение, нет, гораздо восточнее. У сестры уже своя семья: муж и дочка. Отец умер, когда мне было пятнадцать. Еще был дед, мамин отец, но его тоже не стало несколько лет назад. Так что я, считай, единственный мужчина в семье, — Джефф улыбнулся немного смущенно, и снова приложился к кружке с чаем. Его поза стала более расслабленной, он словно оттаял, погружаясь мысленным взглядом в воспоминания о днях, проведенных с близкими. — Мама из-за этого немного нервничает с тех самых пор, как я выбрал карьеру военного. Хотя я думаю, это лишь повод. Она боялась бы меня потерять, даже если у нее было пятнадцать сыновей. Но она умница у меня. Понимает, что это только мой выбор, и никто не вправе на меня давить и что-то запрещать. Я на самом деле хочу служить именно здесь. Я…

Он замялся немного, прихлебнул чаю, глядя в пространство, и все же решил продолжить как на духу. Эти двое, с их неподдельный доброжелательностью — пусть и принимавшей порой, в случае Фалька, несколько странные формы, — словно раскрывали, развязывали в нем что-то, провоцируя на встречную открытость. И они ее заслуживали.

— Я всегда хотел иметь собственного… товарища среди меха. Боевого напарника. Друга, если угодно.

Аутлайер и его пилот слушали с любопытством: Перси — с уважительным, Фальк — с воодушевленным. Ему явно было откровенно приятно знать ответ на свой вопрос — хотя под конец джет с комичным недоумением подергивал антеннами.

— Волноваться о семье — это правильно. Чего я не понимаю, так это зачем все усложнять, храня верность одному партнеру, — когда Джефф замолчал, Фальк очень по-человечески пожал плечами. — Не советую. Это ведь тяжело и неудобно… Почему бы не заниматься сексом с кем-нибудь еще, пока вы в разлуке? Я вот, например, так и планирую. С разрешения Эрца, конечно. Это ведь не значит, что я перестану его любить. Вы, люди, иногда странные…

Вообще-то странным, наверное, стоило считать самого Фалька, но он, как все джеты, был жутким эгоцентриком и свое понимание любой ситуации использовал в качестве мерной линейки на любой случай. Конструктор на ремарку о полигамии только добродушно покачал головой, но снова промолчал — то ли согласился, то ли просто не считал нужным встревать.

— И будешь, — вместо этого горячо ободрил Джеффа Перси. — А то и не одного. На моей — долгой, позволю себе заметить — практике я не встречал ни одного меха, с которым нельзя было бы поладить. Ни одного! Бывают, разумеется, сложные характеры, необычные случаи… все как у людей. Я работаю с аутлайерами, большинство из них и близко не так дружелюбны, как Фальк, есть психотики, есть жертвы системы и разного рода бед, но рано или поздно оттаивают хоть немного все. Главное — достаточно долго искать подход… — он тепло улыбнулся, мимоходом зацепив взглядом плакат. — И это перед чужими людьми, техниками, инженерами, добровольцами! Не говорю уже о связи напарников. Современные тесты на совместимость — произведение искусства, они практически безошибочны. Развалы пар случаются, по разным причинам, но если хочешь знать мнение конструктора, который в этой кухне уже несколько декад — большую часть из них можно было бы предотвратить. Я видел ровно два случая, когда показатели совместимости упали необратимо. Оба — травматический опыт в боевых парах, невозвратно сдала психика… Другое дело. Ты молодой пилот, заинтересованный, напарник у тебя не самый простой в обращении, но никто и не обещал, что все выйдет сразу. Потом — обязательно, будь уверен.

— У Регины как-то не очень вышло, — насмешливо мигнул линзами Фальк, сиюминутно недовольный, что все опять говорят о раздражающем соотряднике, да еще и в столь положительном ключе. — Никакого прогресса я не заметил.

— Не уверен, что она пыталась, но обсуждать не стану, — конструктор поднялся со своего места и отправился на поиски ложки, которой принялся со звоном размешивать чай.

Не то до этого он так и пил неразмешанный, не то таким образом ненавязчиво оставлял за собой последнее слово. Вполне вероятно, что оба варианта сразу.

Фальк помолчал, играясь остатками сферы, даже попытался вылизать оболочку изнутри, но долгой тишины не выдержал:

— Ну ладно, если подумать, упорство — полезное качество. Вот взять меня. Когда после активации стало ясно, что у меня тоже глюк, — под «тоже», очевидно, понимались все предыдущие попытки создать воздушного трансформера, — меня не то что пилотировать — близко никто подойти не хотел. Я не в обиде, пушек у меня много, а с головой я поначалу совсем не дружил. Так вот, собралась куча людей, комиссия, и стали, конечно, решать, куда меня девать теперь. Не очень-то они это вежливо делали, скажу я тебе, лейтенант! Никогда не решай чью-нибудь судьбу в соседнем отсеке, когда все слышно, это жуть как раздражает. Гидеон этот заявился со своей песней про переплавку… — Фальк шумно провентилировал, и даже это вышло у него как-то презрительно. — Сижу я, помнится, и думаю: если сейчас он войдет, я точно его пристрелю, а сам через крышу — и добро пожаловать в птицы, которые летают сами по себе, ровно до первой ракеты в двигатели или до первой порции топлива, которую я не смог бы украсть. Уже в красках успел распланировать себе героическую гибель и как они все ужасно пожалеют и будут раскаиваться… А вошел в итоге Перси. И говорит: да пошли они все, сам и буду твоим пилотом!

Фальк приглушенно рассмеялся. Историю собственной жизни, довольно, если подумать, интимную информацию, для него было пересказать все равно что обсудить погоду — развлекает слушателей, да и рассказчика. С понятием «личного» у склонного к эксгибиционизму — и моральному тоже — джета вообще были сложности.

— Это было совсем другими словами, — проворчал Персиваль. — Грубее. Я бы никому не дал принимать решения по поводу моего создания. Но у нас как обычно: когда конструкторы обычных моделей творят со своими мехами черт знает что, за что в отношении людей общественность чуть ли не каменьями побивает, а то и срок положен — так никому и дела нет. А когда речь зашла о помощи аутлайеру, еще и с трансформацией, так все сразу обеспокоились моим здоровьем, только что психиатра не привезли. Опасно, мол. И безрассудно. В ваши-то годы, говорят… Это какие, интересно, учитывая современные достижения медицины? Я похож на старую обезумевшую развалину, лейтенант?

Когда Перси заговорил о трудностях сближения с аутлайерами, Джефф слушал его даже не в пол-, а максимум в одну шестнадцатую уха. Причину тому угадать было нетрудно, и оригинальностью она не отличалась. Фальк. А точнее, его очередная реплика, выбившая, казалось, последний блок фундамента из-под всего, что Хендерсон знал о механоидах. Всего, до чего дошел своим умом и пусть небогатым, но опытом за пределами Академии — ведь в ее стенах о подобном не рассказывали в том числе из принципа. Что именно входит в понятие личности меха, в чем выражается его свободная воля. И едва Джефф сумел убедить себя — худо-бедно, стиснув зубы и наступив на горло собственной песне — что ничего человеческого от боевых машин ждать не приходится… как появляется эта ненормальная птица. Которая умеет наслаждаться жизнью и шутить, умеет злиться и провоцировать, способна испытывать привязанность к другим мехам и людям… Способна даже любить. Черт бы с ним, все это еще можно было принять как данность. Но секс!.. В голове теперь вертелись разные глупейшие вопросы из разряда «зачем», «с кем» и, главное, «как» — и Джефф просто не подозревал ранее, что может существовать такая степень смущения и неловкости, какую испытывал он, задаваясь этими вопросами даже мысленно. Ситуация только усугублялась тем, что оба его собеседника не видели абсолютно ничего странного в этом упоминании. В результате Джефф чувствовал себя монашкой, по чьей-то чудовищной ошибке угодившей на научно-практическую конференцию сексологов, и не имеющей никакой возможности покинуть бурное обсуждение за круглым столом. Вроде понятно, что это с тобой самим что-то не так, но менее безумной от этого обстановка выглядеть не начинает.

Однако рано или поздно первая волна шока должна была схлынуть. И вскоре Джефф, давший себе обещание непременно над всем этим подумать позже, уже вполне внимательно слушал историю Фалька. Историю, если вдуматься, драматическую — хоть и звучала она в устах крылатого так же легко, как его всегдашние прибаутки. И постепенно волнение от предыдущей темы сменялось в нем другим. Той тупой, ноющей душевной болью, которая приходит, когда видишь несправедливость и ничего, совершенно ничего не можешь сделать для ее исправления. И в данном случае абсолютно неважно, что описанные события произошли уже несколько лет назад, и в сущности все закончилось хорошо. Ведь аутлайеры были, есть и, несомненно, будут. Неформат, глюки, выбраковка. В учебниках об этом пишут сухо: «…опыт оказался неудачным». Но теперь Джефф понимал, что за каждой такой строчкой — личности и судьбы. Жизни тех, кто не выбирал быть опасным или бесполезным. Чьи-то улыбки, любящие взгляды, преданные слова. Мечты и страхи, надежды и сомнения. Все то, что составляет суть живой, настоящей личности. Если бы не самоотверженность Перси, мир стал бы беднее всем этим ровно на одну жизнь. А сколько их кануло в бездну, ушло безвестными, чтобы никогда больше не вернуться из небытия — просто оттого, что для кого-то это так же просто, как сдать в утиль забарахлившую кофеварку?.. И что самое дерьмовое — похоже, одно имя из числа этих «кого-то» Джефф уже знал. Это имя произносилось в восьмом ангаре только Гордоном, но зато, будучи невысказанным, занимало громадное место в жизни и мыслях напарника. Который, в свою очередь, вот что-то как раз не особенно тянул на роль полноценной личности.

— Нет, конечно, что ты, — Джефф мотнул головой, повел плечом с пренебрежительной полуулыбкой: мол, выдумают же люди такую чушь. — И да, пожалуйста, называйте оба меня по имени. Этого «лейтенанта» я в своем ангаре наслушался. Ну, а насчет безрассудства и упорства… Я уже говорил, что восхищаюсь тобой. Меня всегда учили, что за дело, в которое ты веришь, нужно стоять до конца. Правда, в некоторых случаях очень сложно верить в положительный исход. Не мне, конечно, спорить с тобой и твоим опытом… но все же то, что ты описал, это немножко другое. Травмы, расстройства личности, агрессия и всякие другие сложные проявления… это случается и у людей, это признак живого. Но ведь может, наверное, быть так, что этого самого живого… просто нет? Скажем, конструктор так распорядился, просто не хотел, чтобы всякие «лишние» человечные проявления «души» ему мешали. И теперь ищи или не ищи подход — все равно ничего не добьешься. Как нельзя требовать от автомобиля, чтобы он летал в космос, а от принтера — чтобы пылесосил квартиру. Просто нет нужных функций. Может быть такое?

Джефф отвлекся на мгновение от Перси и взглянул на Фалька: коротко, с очередным пожатием плеч, будто извиняясь за то, что вновь поднимает тему неприятного ему сокомандника. Но ведь едва ли было возможно в ближайшее время застать Перси в одиночестве, чтобы задать ему все эти крайне волнующие сейчас вопросы. Было похоже на то, что эта пара расстается крайне редко. Еще бы. Будь у самого Джеффа такой живой и интересный напарник — он бы тоже дневал и ночевал в ангаре.

Жизнь у Персиваля Экхарта была довольно долгая, а главное — весьма насыщенная: как-никак не каждому удается побывать одновременно и в роли творца, и второй половины одушевленной боевой машины, и даже социального активиста самой странной в мире волонтерской организации. Хотя сам он сказал бы скорее «самой важной», а термин «машина» предпочитал не употреблять. Какие уж тут машины… Работая с Фондом, он повидал больше личных и общественных драм, чем иные медики видят на фронте или в ОРИТе. И, конечно, все это время он продолжал встречать людей. Самых разных, с кардинально непохожими убеждениями. От пацифистки Петры, настаивавшей на том, чтобы отпраздновать день активации своего меха, как день рождения человека — до бывшего безымянного пилота Строука, полностью полагавшегося в управлении на оверрайд, которого не остановили даже откровенно деструктивные изменения в психике запуганного снайпера. Да что там, даже вмешательство командования остановило не сразу! От Гидеона Росса, которого впору было считать кровным соперником, эдаким ожившим антиподом всему, во что верил сам Перси, до инженеров Фонда, посвящающих крупицы и без того невеликого свободного времени поддержке их общего дела.

Лейтенант Джеффри Хендерсон в этом спектре «насколько нам по пути» пока был где-то посредине — с поправкой на положительное впечатление. Учитывая, что Академия проделывала откровенно скверную работу в просвещении касательно некоторых (самых важных!) аспектах работы с меха, он задавал хорошие вопросы — логичные и при этом уважительные. К тому же Перси автоматически ставил мысленную галочку рядом с именами тех, кто не ставил крест на них обоих, едва услышав, что Фальк — аутлайер. Люди, способные на минимальное количество непредвзятости, уже неплохие ребята.

И уж конечно, пробелы в образовании следовало по возможности восполнять. Считай, миссия всей жизни и Фонда в целом!

— Конструктор не может «распорядиться» о таких вещах. Конечно, на «душу» имеют огромное влияние и конструкция, и, если хочешь так это называть, воспитание, но у нас нет волшебного переключателя, который делал бы создание именно таким, каким мы хотим его видеть… Своенравные меха все равно остаются своенравными, конфликтные — конфликтными, и так далее. Если бы этот переключатель был у меня, Фальк бы не увлекался безумно вредными присадками, — слегка поднял голос инженер, усиленно сверля спинные бронещитки джета укоряющим взором. — Линда нас обоих скоро на улицу выгонит!

Было за что: пока суть да дело, джет успел довольно бесшумно для меха подняться на ноги и отправиться назад к полкам, где теперь увлеченно рылся; судя по всему, у него был там своего рода очевидный тайник, потому что на свет попеременно появлялись какие-то блестящие безделушки, свернутые плакаты и топливные сферы самых кислотных цветов.

— Линда за день пьет больше кофе, чем у меня в баки топлива помещается, у нее нет морального права ругать меня за вредные привычки! — с готовностью отбил подачу ничуть не впечатленный Фальк. — Ты рассказывай, не отвлекайся…

Перси махнул рукой — воспитательную функцию он явно выполнять не рвался — и последовал совету.

— Сама суть «души» — это наличие полностью автономной личности у каждой модели. В старых сериях эту личность было крайне сложно разглядеть, иногда она дисфункциональна, но она существует. В Академии этому не учат… Со своим стремлением к секретности забывают толком подготовить к самой работе, — Перси так душераздирающе вздохнул, словно считал недостатки учебной программы для будущих пилотов своей личной недоработкой, да и вообще — судьбы мира на плечи давили, и поправил растрепавшиеся волосы.

— Сложные проявления — это не только истерики и вспышки агрессии, как у некоторых «опасных» аутлайеров, или патологическая робость, как у Строука. Никогда не встречал людей, наглухо закрывшихся в себе из застенчивости, страхов или просто от неуживчивости характера, с которой никто не готов мириться? Это случается не только с людьми. По некоторым сложно догадаться, что с ними происходит. Я почти не знаю Айси… мы же все понимаем, что ты о нем спрашиваешь. Но сам видишь — Фальк его не любит, а мы практически неразлучны, да и дел у меня много. Но все же: это не «другое дело». По крайней мере, не совсем.

— Если вы закончили предполагать у Снежной Королевы тонкую ранимую натуру под слоем льда в айсберг толщиной, может, обменяемся частотами комма? — снова вмешался честно вытерпевший до конца лекции Фальк. — На новом месте я почти никого не знаю, даже неуютно… Подозреваю, и ты тоже, лейте… Джефф. Не помешает иметь пару номеров, по которым можно звонить не только когда командование решится устроить сеанс связи через шифроканалы. Мало ли. Станет одиноко или что. Можешь писать мне в любое время, если захочешь поболтать или задать какой-нибудь вопрос, — радушно предложил он. — Я люблю поболтать, а ты вроде ничего. Совсем не такой отмороженный, как Регина. Тебе и помочь будет приятно.

— Да, да, конечно, — рассеянно закивал Хендерсон. И активировал на браслете передатчик, транслировавший в малом радиусе идентификационный сигнал: если засечь его, в дальнейшем можно связываться напрямую с владельцем комма. Приподняв руку с моргавшей на запястье синей лампочкой, он продемонстрировал, что все готово и можно считывать. И добавил, обращаясь сразу к обоим:

— Спасибо. За чай, за… за все. Не против, если я загляну еще как-нибудь разок? Конечно, по предварительной договоренности, и все такое, отвлекать от работы не буду…

Получив заверения в том, что в шестом ангаре он отныне желанный гость, следом перекинувшись еще несколькими дежурными репликами, допив чай и тепло распрощавшись с сослуживцами, Джефф наконец вскоре покинул странный приют странной команды. Мобиль брать не стал: отсюда до своего ангара было максимум десять-пятнадцать минут ходьбы. Дождь кончился, время не поджимало, а прогуляться и проветрить будто раздувшуюся от новой информации голову было попросту необходимо. Конечно, речь шла прежде всего о том, что касалось Айси.

А его касалось практически все. Нельзя сказать, что Персиваль окончательно убедил Джеффа в том, что пытаться раскрутить его на человечность — не такой уж дохлый номер. Но определенную надежду его слова все же заронили. «Люди, замкнувшиеся в себе»… Пожалуй, именно таких Джефф как раз никогда и не встречал. По крайней мере, настолько.

Ему, всегда бывшему активным участником любых компаний — будь то школьные друзья, или однокашники в Академии, — не особенно часто доводилось уделять внимание тем, кто выпадал из коллектива. Учителя и преподаватели, все со своими заморочками, тоже никогда не числились среди его приятелей. Тем не менее он представлял хотя бы в общих чертах, что странноватый и молчаливый ботаник в толстых очках может стать воодушевленным собеседником, если речь зайдет о том, что ему по-настоящему интересно — будь то разведение тритонов или исследование реликтовых космических излучений. Также было примерно понятно, что если какой-то преподаватель нелюдим и строг, то это вряд ли от глобальной ненависти к человечеству: скорее всего, у него просто есть причины, по которым он не хочет делиться душевным теплом в этот конкретно взятый день, или в этом месте, или с людьми, с которыми его ничего не связывает. Какие же причины могут быть у Айсбрейкера? И что может быть ему интересно настолько, чтобы стать темой оживленного разговора?

Ну кроме, пожалуй, личности Гидеона Росса. Этот интерес Джефф знал, но разделить, увы, не мог. Как вообще можно обсуждать человека, которого совершенно не знаешь — за неделю с лишним тот так и не выкроил время, чтобы познакомиться с новым пилотом своего творения, — о котором тебе неизвестно ничего, кроме нескольких его специфических убеждений? Притом частью откровенно неприемлемых для Джеффа — в том, что касалось судьбы аутлайеров, — а частью известных только со слов Айса, то есть с большой вероятностью эффекта «испорченного телефона».

Раз за разом прокручивая все эти мысли в голове, прикидывая и сопоставляя их так и этак, к моменту подхода к восьмому ангару Джефф в итоге пришел к определенным выводам. Нужно проявить инициативу и наконец познакомиться с конструктором — это самый верный способ понять, что творится в «душе» у Айсбрейкера. Ну и конечно с ним самим поговорить тоже необходимо. Как минимум для начала.

Последнее предполагалось осуществить незамедлительно, и с порога Джефф сразу же отправился к отсеку, являвшемуся прибежищем напарника. Он был почти уверен, что застанет Айси там, ведь они договорились встретиться после визита в шестой ангар. Правда, как выяснил лейтенант, взглянув на часы, вместо оговоренного получаса пролетел почти час — но это было не так уж критично. Во всяком случае на сегодня после тренировки никаких мероприятий у них не было назначено. Точнее, командное обсуждение результатов первого выхода на полигон и было мероприятием, время на которое было выделено в графике. Но результаты — вещь вполне простая и однозначная, а обсудить сейчас предстояло гораздо больше.

Привычно постучавшись и представившись, Джефф подождал пару секунд — так же привычно, Айси никогда не затягивал с отпиранием дверей — и шагнул в раскрывшиеся створки шлюза.

— Ну вот и я, — он с самого начала постарался взять легкий, беззаботный тон, не выдавая тяжести, копившейся на душе и лишь усилившейся при виде безжизненной стерильности отсека. — Как видишь, никто меня там не съел. Все же, мне кажется, ты несколько преувеличил насчет опасности Фалька. Он очень милый и добродушный, мы с ним и Перси отлично поговорили. Быть может, стоит тебе в следующий раз все-таки побыть с нами…

Первым делом, впустив пилота в отсек, Айс сверился со встроенным хронометром. И еще с одним, укрепленным на стене, просто чтобы быть уверенным, хотя последние… тридцать пять минут он провел в неподвижности и при полном отсутствии занятия, поглядывая на время с четко отмеренными пятиминутными интервалами.

— На тридцать шесть минут позже, чем запланировано. Еще через четыре я собирался посылать вам уточняющий запрос на интерком, но, очевидно, это не понадобилось, — Айси отшагнул к своему излюбленному месту на платформе, но садиться на этот раз не стал, опустился на одно колено рядом с ней, как делал обычно, когда надо было поговорить с людьми вне своего отсека. — По сравнению с предшествующими свидетельствами ваша пунктуальность претерпела изменения не в лучшую сторону. Я предполагаю, это… разовое упущение, — простая констатация факта, ни упрека, ни раздражения.

Хотя, разумеется, Айс ждал прихода своего пилота, и это ожидание не было приятным ни в коей мере: неизвестность не давала ему планировать. Знание, что в отсек может в любой момент заявиться кто-то чужой, висело Дамокловым мечом; начинать любые другие дела казалось бессмысленным, даже обстоятельных размышлений приходилось избегать — рефлексия норовила затягиваться и отвлекать от требующей внимания реальности.

За те первые полчаса, которые столь пристального внимания не требовали, Айс успел выполнить всего одно дело, но сделать это как следует. Норма растворителя для пятой дивизии была выше в полтора раза по сравнению с его прошлой дислокацией и носила рекомендательный характер, что, предполагал Айс, было вполне справедливо: грязи в таком климате тоже было куда как больше. На прошлом месте он позволял себе семьдесят процентов лимита, и тут от привычек отступать не планировал.

Расширенной нормы хватило, чтобы вымыть броню, включая швы между броневыми щитками и труднодоступные механизмы, до безукоризненного блеска. Для некоторых это делали техники, но Айси предпочитал заниматься мойкой и полировкой сам, не считая редкой помощи от Гордона с местами, дотянуться до которых не давала конструкция плечевой гидравлики: то ли не доверял никому соответствовать своим сверхвысоким стандартам к результату, то ли не желал этим обременять. Вернее всего было бы сказать, что и то, и другое сразу, почти поровну.

От упоминания Фалька в подобном… поощрительном тоне тяжелая, нервная пульсация заряда в катушках, только-только начавшая угасать вместе с настоятельной потребностью быть чистым, вспыхнула вновь.

— Фальк — аутлайер, что по определению делает его риском для безопасности. В его личном деле, которое доступно для ознакомления личному составу, сказано, что в силу личностного расстройства он склонен к аморальным поступкам, вспышкам гнева и психотическим атакам, что всецело подтверждается отчетами и записями его боев, — отчеканил Айси. — Не советую обманываться первым впечатлением, лейтенант: ознакомьтесь с архивами прежде, чем делать выводы — Фальк охотно предоставляет их сам, считая достижением. Его дружелюбие — не более чем сиюминутный каприз.

Архивные записи сам Айс, разумеется, присматривал — служба обязывала. Учитывая, что из троих мехов на полярной базе арктической специализацией обладал только он один, во всех совместных операциях командование тоже отходило к Айсбрейкеру, и знать, чего ожидать от вверенных ему сокомандников, он считал необходимым вне всякого обсуждения.

Но куда более сильное впечатление Фальк производил лично. Разумеется, только на тех, кто видел его в бою… Для психически неустойчивого аутлайера социальные навыки джета и впрямь были весьма хороши; неудивительно, что не знающий всей специфики пилот оказался им — харизматичным, открытым до развязности — мгновенно очарован.

Если бы Айс верил в плохие предчувствия, обязательно подумал бы сейчас, что у него не зря было именно такое по поводу всей этой истории со знакомством. Но он, разумеется, даже не думал в них верить.

Нотации по поводу опоздания Джефф пропустил мимо ушей: во всяком случае, неожиданностью они не были, от безукоризенно аккуратного и пунктуального меха стоило ожидать чего-то подобного, и лейтенант ожидал. Но сейчас мнение Айси по поводу распорядков и графиков волновало его куда меньше, чем в первые дни. Ведь существуют мехи, которые прекрасно обходятся без такого буквоедства. Значит, это не вшито жестким образом в психику боевой машины — да и невозможно вложить туда что-то напрямую, Перси достаточно однозначно это объяснил, — значит, нет такой уж критичной нужды в том, чтобы этому соответствовать. Странным образом визит к необычной парочке оставил Джеффа взвинченно-напряженным и одновременно в чем-то успокоенным. Освобожденным от обязанности совместно с Айси поклоняться безжизненно-машинным ценностям. Упорядоченности, эффективности, бесстрастности.

Гораздо больший отклик нашли слова про Фалька. Не то чтобы Джеффу стало обидно за нового друга — строго говоря, истребитель таковым пока не являлся, — но несправедливость в отношении аутлайеров, которую сегодня довелось прочувствовать особенно остро, вдруг подстегнула его. Ладно еще когда люди, даже сами конструкторы берутся так легко рассуждать, жить или умереть очередному одушевленному существу (нихрена не ладно, на самом-то деле) — но когда такое отношение процветает среди своих же, среди мехов… Ничем, кроме предательства это, если вдуматься, назвать было нельзя.

— Спасибо, что напомнил, — язвительно заметил Джефф. Пройдя отсек по диагонали, он устроился на тех самых канистрах, которые как-то традиционно стали его сидячим местом здесь, и с независимым видом скрестил руки на груди. — Про то, что он аутлайер, я слышал примерно пятнадцать раз, и это только за сегодня. Но он в строю! В составе боевого расчета дивизии! Уж наверное, командование знает, что делает, тебе так не кажется? Или вы со своим создателем считаете себя умнее всех? В таком случае вам бы для начала прояснить для себя разницу между передовой и тылом! Бой — это бой, в бою нормально быть жестоким. Это, в конце концов, война. Но с какой стати агрессия на фронте, по отношению к врагам, должна означать агрессию в мирной обстановке и ко всем подряд — например, к своим же сокомандникам? И если дружелюбие — каприз, то откуда, по-твоему, у него целая настоящая семья? Люди и мехи, причем не аутлайеры… я их своими глазами сегодня видел. Ну на фото, конечно. По твоей логике, от него должны бежать со всех ног: все те, кого он сам еще не успел грохнуть в припадке ярости. Почему это не так?

Последнее, что стоило бы делать пилоту — выражать неуважение к конструктору, за которое вполне считался подобный тон. Айси… несколько растерялся, пожалуй: Регина никогда не давала ему повода выяснять, как себя вести, если двое самых важных в команде людей внезапно расходятся во мнениях, или, что еще хуже, открыто друг другом недовольны.

— Не умнее, — ровно возразил Айс. — Рациональнее и осторожнее, возможно. Что до командования… При всем уважении, лейтенант: вы только начали официальную службу и ничего не знаете о том, как здесь все работает. Конструкторы имеют огромную власть. Значительная часть старших офицеров одобряет содержание Фалька в основном расположении не больше, чем мой создатель, но из уважения к его конструктору и полезности трансформации идет на компромисс.

Сама отповедь неприятно ошарашила, почти расстроила — Айси не ожидал, что пилот среагирует так остро. Усилием воли успокоив снова запустившийся трепет мелкой брони, — слишком быстро, со слышимым звоном! — Айс сложил руки на грудном щитке, будто прикрывал кабину. Горькая ирония состояла в том, что спорил он именно с тем, кому место в ней принадлежало.

— Вся его, выражаясь вашими терминами, «семья» так или иначе связана с Фондом Свободной Воли, что априори ставит под сомнение принимаемые ими решения. Это вопрос репутации. По каким причинам люди и мехи, которые сами не держатся в рамках своей функции и долга, выбирают проводить с аутлайером время — их дело. Я лишь даю совет, — сухо заявил Айси. — Если вам претит принимать его от того, кто по определению располагает большим количеством информации о предмете разговора, чем вы, просто потому что мы с Фальком провели на одной базе много лет… Что ж, это ваше решение.

Обычно Айси не позволял себе ни столь резких суждений (по крайней мере, вслух — внутри вся его философия строилась на категоричных утверждениях, что было неудивительно, если вспомнить, от кого она была почерпнута), ни настолько явного неодобрения. Возможно, в этот раз стоило изменить привычкам. Для разнообразия, хотя Айс ненавидел разнообразие.

Восхищаться аутлайером и его не менее сомнительной компанией… С тем же успехом пилот мог войти и с порога начать признаваться в страстной ненависти к уставу. Наставить его на путь истинный относительно этого вопроса Айси считал практически долгом напарника, главное — делать все в границах ледяной вежливости, что прекрасно ему удавалось. Укол раздражения от бесконечно упоминания джета он предпочел проигнорировать, словно и не было его.

Лейтенант крайне молод по человеческим меркам, естественно, что избыток впечатлений вводит в замешательство. К тому же, как показывала статистика, адепты идей Фонда имели тенденцию знать, как это впечатление произвести. Пилот, однако, был совершенно не их круга — и не было нужды в него входить.

О самом Фонде Айс знал… ровно достаточно, чтобы делать выводы. Активисты, ненароком забывшие за правовыми играми и спасением увечных, что идет война, где их усилия могли бы найти куда лучшее применение. Про их расположение было известно не так много, афишировали в первую очередь социально-политическую деятельность, но учитывая, что одним из их постулатов был отказ от уничтожения аутлайеров…

Если они в самом деле держали у себя хотя бы десяток тем или иным способом полученных у командования в их распоряжение вместо рекомендованной ликвидации — Айс не желал даже представлять, что там за хаос. Не говоря уже о дезертирах, которых всей душой преданный своей функции Айси… не презирал, конечно же — презрение плохое чувство. Но относился с болезненным недоумением. Им был дан смысл жизни, предназначение! Кто от этого отказывается? Почему?..

Подобным образом сбивающие с толку индивиды вполне могли стать Фальку товарищами и даже «любовниками». Это слово, столь любимое самим джетом, Айсбрейкер принципиально брал в мысленные кавычки.

Фонд Свободной Воли… Вот значит как называется полностью организация, с которой Фалька и Персиваля Экхарта связывает, судя по всему, очень многое. И если Айсбрейкер хотел добиться от своего пилота понимания всех негативных атрибутов этого объединения и всех, кто имеет с ними дело — то достиг прямо противоположных результатов. Джефф произнес название мысленно, потом еще раз, уже почти вслух, шевеля губами, будто пробуя на вкус. И с каждой секундой оно нравилось ему все больше и больше. Находило все больше точек соприкосновения с его собственными недавними мыслями, исчерпывающе описывало суть взаимоотношений между людьми и теми мехами, которым повезло… а главное — давало понять, что Джефф на самом деле не одинок. Существуют еще люди, для которых душа меха — это нечто большее, чем автопилот, позволяющий принимать самостоятельные решения в бою. Если они там и вправду работают с теми, с кем не смогли сладить нигде больше, если дают новую надежду тем, кому отказали в праве жить — то Джеффри Хендерсон мог хоть сейчас заочно записаться в их союзники.

— Раз так… Тогда расскажи мне, что ты знаешь об этом самом «предмете разговора», — принял он неожиданное решение. Выпрямился, все еще держа руки скрещенными на груди, расправил плечи. И в первый раз за все время общения с Айсбрейкером в его голосе зазвучал приказной тон. То, что эти воспоминания будут для меха не из приятных — было ясно как день, и в другой ситуации Джефф проявил бы деликатность, свернул бы тему, и вернулся к ней как-нибудь потом, исподволь и ненавязчиво. Но Айс сам напросился со своими поучениями. Пусть теперь и расхлебывает. В конце концов, разве не он выступал за субординацию, за сугубо служебные взаимоотношения, которые должны быть выдержаны вне зависимости от позиции относительно линии фронта?..

— Я знаю, что могу прочесть это в личном деле, но хочу узнать здесь и сейчас. От тебя. Какие такие аморальные поступки Фальк успел совершить на твоей памяти? Может, к ним относятся отношения между ним и тем вторым мехом, Эрцем? Может, его вина в том, что он умеет любить? Или что делает это слишком по-человечески? Он вообще много что делает по-человечески. В Академии нас учили, что это хороший показатель, что в современных моделях его стремятся максимально увеличивать — заради лучшей психологической адаптации в паре. Правда, как видно, так делают не везде.

На мгновение Айси вдруг захотелось вежливо, но решительно попрощаться. Сказать, что им лучше не продолжать сейчас обсуждение, попросить пилота покинуть его отсек — учитывая ревностное отношение Айси к своему пространству и понятиям о порядке, желание для него не столь редкое. Редкой была его сокрушительная сила.

Было бы недальновидно предполагать, что он бы ему последовал. Айс коротко провентилировал, стравливая перегретый воздух через грудные заслонки, и продолжил разговор. Если пилот хочет говорить об аутлайере… Прекрасно! Возможно, ему нужно немного больше деталей и увидеть все своими глазами, чтобы убедиться.

Айси понимал силу демонстраций и верил в их пользу. Это казалось… рациональным, даже на руку, чем-то вроде того, что мог бы предложить сам Айс, сочтя это логичным. Но почему-то не предложил — и сейчас не испытывал никакого удовлетворения, выполняя просьбу-приказ. Ему необъяснимо казалось, что тему стоило бы просто оставить неразобранной…

— Его личные отношения нарушают субординацию внутри юнита и сомнительны с точки зрения служебной этики, но сами по себе не являются аморальными, учитывая обоюдное согласие участников. То, о чем говорил я, относится к иной сфере… Предполагаю, демонстрация с архивными видео будет более наглядной?

Панель на запястье отошла в паз, и Айс прикоснулся к голограмматору, вызывая в памяти нужный файл. Он, разумеется, не хранил материалы на сокомандников — только знал, как их найти. Ему полагалось знать такие вещи, разве нет?

— Материалы закрыты грифом доступа, чтобы не вызывать вопросы у общественности, но в пределах одной дивизии этот доступ разрешен всему личному составу. Включая вас, лейтенант: мы ничего этим не нарушим. Очевидно, вас интересуют лично мои воспоминания, поэтому я выбрал несколько видео, снятых во время командных миссий. На них присутствовали я и мой прошлый пилот в том числе. Это снято три года назад, в квадрате…

Пилот хотел, чтобы он рассказывал, и Айси комментировал каждое видео — по памяти. О числе жертв, о нарушениях, за большую часть не последовало санкций, ведь «победителей не судят», и, разумеется, о морали. Какая уж там мораль.

То, как Фальк дрался, было… неприглядным. Айс знал, что это так даже по меркам людей-военных: большинство из них, подготовленные, даже многоопытные бойцы, сражались ради долга, по различным идеологическим и личным причинам, или на волне срабатывания рефлекса самозащиты. Фальку это просто-напросто нравилось. Джет позволял себе откровенно рисоваться в небе между заходами, шутя обманывая вражеские огневые установки, всегда предпочитал ближний, грязный бой дальнему и сам легко пояснял в открытую, что впадает от чрезмерно контактных, рискованных схваток в эйфорию, что раз начав — не может остановиться, даже получив приказ оставить обезоруженного или раненного врага для взятия в плен… На одном из видео покрытый грязью и чужим топливом джет сам со смехом рассказывал в камеру, какое экстатическое удовольствие можно получить, решая, жить другому разумному существу или умереть, и с гордостью демонстрировал обломок чужой грудной брони, который забрал «трофеем». Не таясь, словно не видел в своем восторге ничего предосудительного.

— Для Фалька нет разницы между игрой на симуляторе и реальным боем с реальными убийствами, — устало подытожил Айс в конце концов. — Он аутлайер потому, что неспособен осознать, что его действия неэтичны даже для войны, хоть и законны — аналогичные случаи бывают среди людей. Пока он не совершил того, что официально классифицируют как военное преступление, с ним работают, потому что он эффективен. Что не значит, что я должен одобрять его нездоровые увлечения.

К чести Джеффа, вопрос он задал все же не из одного лишь желания помучить напарника. Ответ был важен для него, и выслушивал он его молча, не перебивая, даже опустив руки и сложив их на коленях, демонстрируя внимание. А внимать было чему.

Нельзя сказать, что Фальк производил впечатление мирного существа даже в мирной обстановке. Даже когда показывал фотографии счастливой семьи и любимого, даже когда рассуждал о человеческих отношениях и шутливо препирался с пилотом — в сознании Джеффа он всегда оставался моделью, предназначенной для ведения боя в довольно жестких условиях. Об этом напоминала и внешность — торчащие под агрессивно-острым углом крылья, резкие движения, декоративные клыки, — и манера разговора с вылетающими так легко угрозами и тому подобным. Однако непосредственно в бою лейтенант его видеть прежде не мог — и увиденное сейчас поразило его воображение, сколь бы далеко оно ранее не простиралось.

Зашкаливающая человекоподобность джета зашкаливала во всем. В том числе в стремлении к удовольствию и способности получать его извращенными, деструктивными способами. Но Айси был прав: ничего переходящего границу законного в его действиях не было. Если, конечно, оставить в стороне вопрос насколько вообще законна война, и где находится граница этичного в ситуации, где две или больше группы людей решили уничтожать друг друга для достижения своих целей. Впрочем, этот вопрос поднимать в любом случае было поздно, ведь тогда из него происходило логическое следствие в виде другого вопроса: а что здесь делает сам Джефф, какого черта ввязался в эту затяжную возню с сепаратистами?..

— Он опасен, это факт, — вынужденно согласился наконец Хендерсон со вздохом, когда видеопоказ был завершен. — И… не совсем стандартно воспринимает реальность. Но остается открытым вопрос: почему тот, кто опасен для врагов, должен быть опасен и для своих, для друзей? Там, где нет никакого боя, ему не на чем входить в раж. Подозреваю, что и в бою своих он не тронет. Хотя разозлить его легко, я это видел. Быстро заводится, быстро и остывает.

Джефф не стал комментировать, по какому именно поводу он наблюдал сегодня недовольство Фалька. В конце концов, ссорить окончательно этих двоих между собой в его планы совсем не входило. Он лишь хотел отстоять свое право общаться с теми, кого считает интересным. А если повезет, то и, напротив, примирить двоих мехов с существованием друг друга. К тому же, Айси приятно удивил его рассуждениями о морали и этике. Не бог весть какое яркое проявление человечности, но на фоне всего остального выделяется. И дает хотя бы проблеск надежды.

— Во всяком случае, никакой опасности для себя лично я не вижу. Убийства ради развлечения — это я, конечно, тоже одобрить не могу, — примирительно заметил Хендерсон, подняв взгляд от запястья меха к фейсплейту, — но от моего одобрения или неодобрения ничего не изменится. Фальк такой, какой он есть, и я могу только радоваться, что мы с ним по одну сторону линии фронта, а не по разные. Так что если ты за меня волнуешься… то не стоит, все будет в порядке. Во всяком случае, с ним всегда рядом Перси, а у него с головой проблем нет. Он сможет принять все меры для безопасности, когда я буду заходить к ним в ангар. Поэтому давай-ка сейчас лучше займемся делом. Надо посмотреть логи с тренировки и составить отчет: кроме как сегодня, времени на это не будет.

Погода второй день держалась нехарактерно холодная, и растворитель в мойку подавали подогретым.

Возможно, даже чересчур, если у тебя арктические апгрейды… Айси провернул регулятор, устроенный по росту меха, и открыл вентиляционные заслонки. Поток воздуха разогнал клубы поднимающегося от шипящей дезки пара, заворачивая их в причудливые узоры; проводив их взглядом, Айс приглушил яркость линз и подставил под душ фейсплейт.

Обычно он управлялся куда расторопнее, но в мойке сегодня было пусто, норму растворителя еще подняли в связи с дурной погодой и состоянием окончательно превратившегося в жидкую грязь полигона, а Айси позарез требовалось подумать. Думалось в мойке за чисткой… по крайней мере лучше, чем в техничке с шумной командой или пустом отсеке без занятия.

В последнее время дела шли мало того что неважно, так еще и непонятно куда.

Дело было в пилоте. То есть не в нем самом, пожалуй, результаты колебались в пределах ожидаемых, и с совместимостью не проявилось особых пробоем… а с их, если эта формулировка вообще была тут уместна, личными взаимоотношениями.

Несмотря на то, что ссора в отсеке — хотя технически они оба оставались в пределах норм вежливости, Айси преследовала абсолютная уверенность, что это все-таки была ссора — завершилась на вполне нейтральной ноте, согласием, дальше, вопреки ожиданиям (надеждам?), стало не лучше, а хуже. По не поддающимся пониманию причинам пилот упорствовал в желании общаться с аутлайером и его конструктором, и чем дальше — чем больше. И, что куда более скверно, стал проникаться их… идеями.

Анализируя всю относящуюся к делу информацию, Айс с сожалением вынужден был признать, что присутствие Фалька на базе нелепым образом оказывало негативное влияние на все разом — характер пилота, их взаимодействие… даже синхронизацию! Словно вездесущая ржавчина, тот умудрялся портить все, к чему ни прикасался.

Даже стабильно впечатляющие результаты не могли скомпенсировать ситуацию. Айс прикладывал к этому все усилия, но, очевидно, выбирал не тот вектор приложения. Возможно, им стоило бы… Возможно…

Растворитель протек в приоткрытые горловые заслонки, и пришлось отстраниться.

Когда он развернулся, перед ним стоял Фальк. Бесшумный, невидимый для датчиков в вычурном стелс-режиме… Если бы не обязательная инструкция приглушать вне сражений боевые протоколы всем, кроме дежурных — его привычка подкрадываться давно стоила бы ему как минимум обширного ремонта.

— Место найдется?

Айс молча кивнул на соседнюю стойку душа. Фальк тут же шагнул вперед, словно только и ждал его разрешения; в руках он держал кейс с полировочными принадлежностями. Надо же ему было собраться именно сейчас!

Лучшей тактикой оставалась проверенная. Просто игнорировать аутлайера… Пришел полироваться — вот пусть этим и занимается, а Айс закончит с мойкой и уйдет. Продолжить можно и в отсеке.

Какое-то время это даже работало.

— Так и будем делать вид, что друг друга не замечаем? Может, хоть поговорим?

Как раз заканчивающий чистить предпоследний сегмент грудной брони под шум сдвоенного потока растворителя Айси тщательно сполоснул стыки и только после этого позволил себе отвлечься — медленно поднял голову.

— О чем нам говорить?

— Не знаю, — Фальк потянулся, разминая клинящие от неподвижности сочленения. — Мы ведь сокомандники. Должно быть что-то. Мы уже сколько делаем вид, что друг для друга не существуем, лет пять?

Пять с половиной. Прямиком со знакомства.

— Раньше тебя это устраивало.

— Ну, а теперь передумал. Я же джет, у меня семь пятниц на неделе, — пожал плечами Фальк с таким видом, будто это замечательно все объясняло, и невозмутимо принялся вслепую прочищать раскрывающиеся сегменты крыльев, заведя назад ладонь. — Может, поможешь с закрылками? А я тебе — со спиной.

Было в этом разговоре что-то непередаваемо неуместное, примерно как в… запуске системы охлаждения, чтобы сбросить температуру, взлетающую от контакта с теплым растворителем. Который любезно подогревают, чтобы никто не мерз.

— Нет так нет, — расценил молчание как отказ джет. — Как знаешь. Как идут дела?

Плохо, и в основном из-за его, Фалька, существования.

— Прекрасно, — отозвался Айси, надеясь, что односложные ответы быстро джета утомят.

Зря надеялся. Блаженная тишина продлилась от силы минуту — как раз хватило, чтобы закончить с грудной броней, — прежде чем Фальк заметил негромко, будто в пустоту:

— С тобой невозможно общаться, ты в курсе? — как будто Айси звал его пообщаться! и чего ему, спрашивается… — Даже удивительно, что твой новый пилот — отличный парень. Не знаю, почему вы совместимы.

Глухое раздражение плеснуло зарядом на катушки прежде, чем Айс успел его подавить.

— Что тебе до лейтенанта?

— Ты его даже по имени не называешь, — поморщился Фальк. — Серьезно, ты хоть знаешь, что у него есть имя? И вообще какая-то жизнь кроме тренировок? Я совершенно не удивлен, что он проводит свободное время с нами, а не с тобой. Нормальные люди не могут круглые сутки обсуждать работу в формулировках, будто пишут уголовный кодекс! Мы хотя бы…

Заряд на накопителях щелкнул — и что-то будто схлопнулось внутри.

В последний раз Айси приходилось ударить другого меха в рукопашном бою почти год назад, но рефлексы остались прежними. Ничего не ожидавший Фальк даже не успел ничего понять: легкий корпус с грохотом и звоном впечатался в стену быстрее, чем хоть один из них успел сообразить, что происходит. От силы удара брызнула осколками осыпающаяся плитка вместе с содранной боковиной шлема Фалька, и в промятом металле фейсплейта сверкнули мимические приводы.

— Вы — ничего, — вокалайзер Айси скрежетнул, перезагружаясь. — Это наше дело!

Взвыла вентиляция — и Айс не сразу понял, что его собственная: слишком пристально наблюдал за Фальком. Золотистая оптика медленно мигнула, словно джет не мог поверить, что произошло; так же медленно подняв пальцы к фейсплейту, Фальк стер брызнувшую смазку, ощупывая повреждения.

Айси смотрел, как он утирается, и до него постепенно, вспышками доходило, что он только что ударил сокомандника.

А в следующее мгновение Фальк вдруг метнулся с присущей только легким молдам нереальной стремительностью, прижимаясь выступающим честплейтом к грудной броне Айси — будто хотел обнять. Искореженный фейсплейт исказила гримаса неконтролируемого гнева — как в бою.

Поправка: он ударил сумасшедшего на весь процессор сокомандника, лишенного тормозов.

— Я тебе сейчас покажу, какой я аутлайер, — прошипел Фальк, вцепляясь ему в наплечники, мешая отстраниться достаточно быстро. — Хочешь, чтобы я показал? Смотри!

Что-то в месте соприкосновения задвигалось, и Айси, машинально бросив взгляд вниз, наткнулся на белесое сияние разогнанных для огня пушек. Как большинство летунов боевого расчета, Фальк переносил количество плазмы, способное выжрать им обоим по сквозной дыре в корпусе, и хватило бы на пробоины в стенах и еще пару срабатываний. Даже если броня выдержит первый удар вплотную — он тут все разнесет, включая себя! Собственное оружие не запускалось так быстро, он даже оттолкнуть безумного джета не успевал. Все уложилось в доли секунды, системы крупнотоннажника просто не поспевали за юрким истребителем. Только фиксировали изменения.

Фальк вжался в него совсем плотно — и ударил с главного калибра.

Потребовалось не так уж много времени, чтобы тренировки на полигоне стали вполне обычным делом — около полутора недель, в течение которых через день требовалось выходить на трассу. Нет, конечно, впечатления не приелись, а процесс работы в паре не наскучил. Но каждый раз, выходя из нейросвязи, лейтенант Хендерсон испытывал нечто вроде иррационального, необъяснимого разочарования. Насколько приятными были ощущения, подтверждающие совместимость — первый крах соединения давным-давно забылся, и связь вновь ассоциировалась не с опасностью, а с непередаваемым единением тел и душ, с надежной поддержкой, спокойствием и уверенностью опытного напарника, что так удачно дополнялись его, Джеффа, быстрой реакцией и умением интуитивно предугадывать обстановку, — настолько же печальными были любые попытки взаимодействия за ее пределами. Джефф пробовал по-всякому: пытался расшевелить Айси очередными шутками, вызвать на философские беседы, расслабить своим молчаливым и спокойным присутствием, или же, напротив, раскачать подобием провокаций. Все бесполезно. Раз за разом натыкаясь на стену отчуждения, он сдавался, и каждая новая попытка требовала все больше сил. В последние дни он даже не пытался. После тренировки, чтобы заглушить тоску, отправлялся прямиком в шестой ангар, где проводил время с местными. Главным образом, конечно, с Перси и Фальком. Главный техник, Линда Майлз показалась пару раз, но долгие посиделки в техничке явно не приходились по нраву ее серьезной, немногословной, деятельной натуре. Перекинувшись парой фраз, она обычно уходила, оставляя сокомандников втроем — смотреть какую-нибудь очередную дурацкую передачу, или слушать рассказы Персиваля Экхарта о его конструкторском прошлом. Рассказам этим, казалось, нет числа. Как и упоминаниям о Фонде Свободной Воли, о котором Джефф с каждым днем узнавал все больше нового и интересного. Порой, с горящими глазами вслушиваясь в каждое слово, он даже переставал замечать, что творится вокруг. Например, как сейчас.

Сознание отметило лишь мимолетом, что изменилось что-то важное, но поскольку Перси был невозмутим — то и Джефф решил, что ничего особенного не происходит. В то время как сам Перси — это выяснилось позже — как раз-таки прекрасно обратил внимание, не прекращая разговора, что заскучавшему меху вздумалось покинуть ангар и прогуляться. Такое случалось часто, никак не регламентировалось, и инженер не придал этому никакого значения.

До тех пор, пока очередную фразу не прервал на полуслове глухой отдаленный раскат, от которого содрогнулся крепкий фундамент ангара.

Выбегая вместе с техниками и самим Персивалем наружу, Джефф не хуже них всех догадывался, что гром пушек — это не внезапный прорыв сквозь все рубежи обороны вооруженных сил противника. Но и разномастный народ из окружающих ангаров, и в первую очередь его самого на месте происшествия ждало целых два шокирующих сюрприза. Первое — что у нежданной и неуставной активации боевых уставок существовал еще один участник. И второе — что участником был тот, от кого с очевидностью меньше всего стоило этого ожидать.

— Айс?.. — Джефф замер на пороге, лицо его вытянулось, а имя слетело с губ глухим шелестом. Открывшаяся взгляду картина была настолько неправдоподобна, что в первое мгновение даже не поразила, лишь привела в недоумение. Две гигантские фигуры, алая и белая, обе в бессильных позах: первый осел у стены, второй опрокинут на спину. Обе с развороченными честплейтами, металл покрыт сажей и окалиной, зияет оплавленными дырами.

У Джеффа перехватило горло.

Растолкав всех, кто толпился впереди, не обращая внимания на погоны, он молча, стиснув кулаки, рванулся к двоим пострадавшим, один из которых был его первым знакомым среди меха и по совместительству боевым напарником, а второй — тем, кого он привык считать другом.

Но выбор между этими двоими был сделан на автомате. С разбегу Джефф шлепнулся на колени возле покореженного белого — когда-то белого — корпуса. Ухватился обеими руками за механическое запястье. И долго не мог выдавить из себя ни звука, лишь затравленно то озираясь по сторонам — где же помощь, где же Гордон, какие-то другие местные техники, в конце концов?! — то вглядываясь в фейсплейт покалеченного меха.

— Айси… господи, что тут… — слова прозвучали отчаянно, сдавленно, так тихо, что Джефф и сам не расслышал себя за гулом взбудораженной толпы.

Боль была ослепительной, как взрыв сверхновой.

У моделей, переносящих грязные боеголовки, отсутствовала возможность значительно приглушать сенсорику — чтобы в пылу сражения за блокировкой не просмотреть критические повреждения опасно близко к контейнерам. Айс успел только прижать бронещитки, но не приготовиться — да и как вообще готовиться к ощущению, что чужеродная горячая волна пробивается в грудной отсек до самой кабины?

Они остались стоять в момент удара, цепляясь друг за друга — Айси беззвучно, только вентиляция захрипела, когда в корпус ударил перегретый сгусток, а Фальк, сполна получивший отката, едва слышно застонал — одним богам известно, от боли ли — и уткнулся лбом в верхнюю кромку белого честплейта.

Айс неловко оттолкнул его в сторону стены, разбивая их уродливую, судорожную пародию на объятья, и тут же потерял равновесие сам, заваливаясь на спину. Оптика судорожно мигала, стремительно теряя энергию; картинка шла рябью. Все еще текущий растворитель по-прежнему клубился в потяжелевшем воздухе.

Все замедлилось…

Айси запрокинул шлем, касаясь затылком пола, и запустил короткий ребут.

Когда из черноты снова сложилась картинка, ангар был полон народу. Почти всю энергию утягивал на себя первичный саморемонт, даже слышать, что происходит, толком не удавалось. Внутренний экран пестрел ошибками и отчетами о повреждениях. Больно было по-прежнему.

Оптика, словно сама собой, сфокусировалась на заднем плане. Персиваль командует шестой командой — серьезный и собранный, ему не впервой. Прижимающийся к стене Фальк стряхивает на пол ошметки тягучего расплавленного металла и плазменной отработки — бой он продолжать не готов… Повезло, ведь боли он не боится. Должно быть, конструктор подоспел вовремя — или повреждения слишком обширные. Сам себя унял.

Айси ведь сам все это начал…

Не обращая внимания на суматоху, Айс сосредоточился на диагностике. Он принял полный заряд плазмы в честплейт — Фальку досталось то, что плеснуло обратно, но большая часть заряда выжрала дыру в броне и протекла глубже, уродуя кабину, почти добила до изоляции нейроствола…

Нужно сесть. И стряхнуть отработку — не то она еще что-нибудь пережжет. Это не должно быть сложно: моторный каркас в порядке, сверхпрочная конструкция выдержит и не на такой ущерб, раз не сдала сразу…

Опираясь на локоть, Айси с жутким скрежетом со второй попытки сел рывком, надсадно фыркая перегруженной вентиляцией, и из грудного отсека на ноги и пол тут же плеснуло смесью остатков плазмы и технических жидкостей. Искореженные гермозатворы несколько раз щелкнули и сомкнулись, останавливая утечки, но только уцелевшие — те, что вокруг кабины, сейчас сплавились в единый ком с прочими системами.

Главный калибр сикера в упор вполне может отправить тяжелую модель в вечный дезактив, даже арктброня на такое не рассчитана, иначе оружие было бы бессмысленным. Повезло, что он еще в сознании и может двигаться…

— Не лезьте так близко, пока никто не получил плазмой в голову! — голос Персиваля. — Восьмерки, как вы? Все живы?

Не то беспокоится за растекающиеся лужи едкой смеси, не то — не хочет, чтобы толпа спровоцировала его аутлайера на продолжение… Справедливо беспокоится; еще один выстрел в переполненном помещении — и…

— Сейчас будут… Все в сторону! В сторону! — заторможенный от быстро падающих уровней энергии и боли Айси повернул голову и кое-как опознал фигуру Гордона, расталкивающего толпу.

А рядом с ним — должно быть, его чудом не задело, когда Айс поднимался — его пилот, на коленях. Почему на коленях? Айси перезапустил оптику, пытаясь рассмотреть поподробнее.

— Лейт… — из расплавленного затвора хлестнул еще хладагент; почему-то всплыли в памяти слова джета, про имя. — Джефф. Я в порядке. Ущерб… — еще хладагент, скрежет пытающейся закрыть пробоину в резервуаре пластины. —… устранимый.

Что будет, когда выяснится, что именно произошло — Айси не желал даже представлять.

Кто-то наконец догадался перекрыть подачу растворителя, и шипение струй перестало вносить свой вклад в общую какофонию. Не отрывая взгляда от лица Айси, даже не заметив от волнения, как изменилось привычное обращение, Джефф просиял в улыбке — живой, в сознании! — и машинально поднялся с колен. Обе брючины, как он заметил мимоходом, стали мокрые насквозь. Хорошо хоть растворитель сам по себе был нетоксичен для людей: просто вода с добавками поверхностно-активных веществ и противокоррозионных реагентов. А вот то, что растеклось из дыры в честплейте…

— Джефф, да отойди уже отсюда! Не видишь — тут это! — дёрнул его за руку Гордон, вторя его мыслям. Лейтенант отступил на пару шагов назад и вбок, неохотно и будто бы даже недоуменно. Казалось невероятным, что что-то, исходящее от Айси, может нанести вред. Взглянув под ноги, он вновь поднял лицо, и улыбка растаяла, сменившись страдальческой гримасой. Снизу дыра в корпусе смотрелась еще страшнее. И наверняка это просто чудовищно больно. «В порядке» он, конечно…

— А ты молчи! — мгновенно оценил обстановку инженер. — И не шевелись, у тебя уже половина хладагента снаружи, если пойдет перегрев — то все! Я вызвал погрузчик, сейчас срочно в техничку… должно обойтись. Но что тут, черт возьми, было?

Вопрос Гордона явно противоречил рекомендации поберечь силы. Ведь кроме двоих мехов, вряд ли кто-то еще присутствовал здесь в момент, когда был нанесен удар. Удар?.. До Джеффа, постепенно выходящего из шокового оцепенения, наконец постепенно начало доходить, что именно произошло. И, снова шагнув вперед, перепрыгнув через лужу опасных отходов, он устремился ко второму участнику действия, над которым хлопотала его команда. Выглядел тот — или же так только показалось Джеффу — гораздо живее, несмотря на так же исходящие техническими жидкостями провалы на месте грудных пушек.

— Фальк! Какого… дьявола?! — очень хотелось употребить выражения покрепче, но каким-то шестым чувством Хендерсон все же осознавал, что в ангаре они не одни, и окончательно терять лицо перед толпой еще незнакомых сослуживцев не хотел. — Ты что сделал? Ты что, совсем рехнулся?

Он осекся, наткнувшись на тяжелый взгляд Перси. Тема сумасшествия применительно к Фальку была не пустым присловием, и по негласному договору не поднималась в дружеском общении. Но то дружеское! А сейчас он чуть не угробил Айси! Его Айси, его меха, за которого Джефф отвечал — был обязан отвечать! — в непростом для того деле социальных взаимодействий, так же, как тот отвечал за его безопасность при встрече с противником. Но беспечно отмахнулся: мол, для своих аутлайер не опасен. Черта с два! Почувствовав резкий укол совести и сострадания, Джефф коротко оглянулся. К Айси уже подбежала бригада техников, облепив его корпус, как муравьи, и пытаясь экстренно остановить хотя бы самую критичную утечку хладагента. Резкой и сваркой по живому… А в дверях появились два крепких меха из службы техобеспечения базы. Народ расступился, и за их спинами стала видна передвижная колесная платформа — обычная машина, которой управляли люди, — предназначенная для транспортировки крупнотоннажников.

Не отрывающийся от стены Фальк, зажимающий одну из пробоин ладонью, опустил голову на голос. Подвижная красная броня поднималась и смыкалась снова, ходила волнами, словно перья часто дышащей огромной птицы — явный признак нервного возбуждения. Оплавленные пушки слабо подергивались в такт уцелевшим вторичным, все еще готовым к бою.

— Не кричи на него! — спокойным, но не допускающим возражений тоном потребовал Персиваль. — Я понимаю, что у нас… чрезвычайная ситцация и ты злишься, но сейчас плохое время.

— Да ладно, пускай, я-то правда рехнулся, и давно уже, — без угрозы, но и без обычного шутливого дружелюбия обнажил клыки в улыбке джет, слегка нагибаясь к собеседникам. — Только Снежная Королева первый начал. Ударил меня! Как еще я должен был среагировать, понять и простить? — Фальк повернулся ободранной стороной фейсплейта, демонстрируя. — Ты спроси его, почему, лейтенант. Из-за тебя подрались, между прочим.

— Парень, тебе что, жить надоело? — появившаяся Линда без лишних экивоков потянула Джеффа за плечо назад. — Не видишь, что оружие еще активно? А ну назад! Никогда не суйся близко к аутлайеру сразу после стрельбы!

В отличие от Перси, предпочитающего видеть глюк Фалька как особенность, а не дефект, Линда утверждала, что у нее «нет запасных жизней со всеми вами церемониться» — не относилась к подопечному как к ошибке производства, но и о его опасности не забывала сама и не давала окружающим. Кто-то же должен тут не кидаться из крайности в крайность…

— Потом разберешься, кто виноват. Иди лучше посиди со своим мехом, ему сейчас больно, — уже мягче посоветовала техник, заглянула пилоту в лицо, видимо, убеждаясь, что он еще не влез в кислоту, и мгновенно переключилась на Фалька.

Шестая команда работала слаженно и точно; им явно было не впервой — Перси уже что-то говорил Фальку, убеждая отключить боевые протоколы совсем, никто не лез ни под химически активные брызги, ни под руку друг другу.

Восьмерки, впрочем, справлялись не хуже — может быть, с поправкой на то, что им не нужно было остерегаться самого Айси, и дисциплина была чуть слабее. Гордон командовал погрузчиком, умудряясь одновременно передавать приказы в техничку.

— Терпимо? — он оглянулся на Айси. — Ремонт будет обширный. Натворил ты дел, приятель… Мы тебя вырубим, не вижу смысла это терпеть так долго. Восстановить это кучу времени займет… Так, где мой второй инженер, наконец? — гаркнул он в толпу.

— Мне жаль, — негромко извинился Айс; он и правда прибавил команде лишней обременительной работы — о чем думал вообще, атакуя меха, неспособного драться не насмерть или хотя бы не до критического ущерба, неясно.

— Ничего, — махнул рукой инженер, будто правда не видел в этом ничего ужасного. — Починим. Зачем-то же мы нужны…

Он снова вернулся к распоряжениям, а потом — принялся советовать одному из работающих над утечкой хладагента младших техников. Айс поискал взглядом своего пилота, но тот затерялся в окружившую шестую команду толпе.

— Создатель… он на базе? — вдруг спросил Айси.

— Понятия не имею, где, — мрачно откликнулся Гордон, сам подхватил резак и принялся натягивать толстые изоляционные перчатки до локтей. — Но для нас будет лучше, если он узнает об этом бардаке последним. Когда мы придумаем внятное объяснение… Чего ты с этим джетом не поделил, а, Айси? Оставил бы его в покое с его съехавшим процессором…

Обычно добродушный техник был к Айсбрейкеру сильно привязан и терпеть не мог, когда его подопечного задевали. С (вполне, впрочем, справедливой) точки зрения Гордона ответ Фалька, даже если Айси начал драку первым, был абсолютно несимметричным по разрушительности.

Айс едва заметно, чтобы не побеспокоить техников, пожал плечами, угрюмо рассматривая пол. Не говорить же, что не поделил собственного пилота… Хватит с него того, что он потом услышит от создателя.

— Из-за меня?.. — ошарашенно переспросил Джефф вполголоса. Снова так тихо, что не услышал, вероятно, никто из окружающих. Да впрочем и вопрос предназначался не им, а скорее в пространство. Хендерсон и сам тут же позабыл его под напором впечатлений. Одно то, что Айс первым начал драку — какой бы там ни был повод, — не укладывалось в голове, а тут еще и Линда, буквально пинками выставившая его из-под еще разогретых пушек…

Проводив взглядом стройную фигуру, которую не скрывал, а только подчеркивал мешковатый рабочий комбинезон — в отличие от техников восьмого ангара, в шестом почти никто не носил лабораторных халатов, предпочитая более практичную форму одежды, — Джефф опустил голову. Очевидно, что здесь он не нужен. И никак не может ни повлиять на ситуацию — разве что только в худшую сторону, — ни получить внятную информацию, которая помогла бы в разборе инцидента. Самому Айсу сейчас явно не до объяснений.

Понурившись, он медленно выбрался из толпы, окружавшей аутлайера. Дежурные офицеры соизволили наконец прибыть и сейчас расхаживали вокруг, покрикиваниями разгоняя праздных зевак. Один, с планшетом для протоколов, сунулся было к Гордону, получил короткий и явно не устраивающий его ответ — издалека было не расслышать, что именно сказал конструктор, — потом взглянул в сторону Перси, почесал в затылке и сам решил отправиться восвояси. В опустевшей мойке остались только две группы людей, каждая из которых хлопотала возле своего меха.

Оглядев спины техников восьмерки, Джефф на секунду почувствовал себя лишним и в этой суете. А еще виноватым. И две этих вещи были, пожалуй, изрядно связаны. Когда он жил в родительском доме, он ребенком и подростком, случалось, доставлял своей семье немало хлопот. Разбираясь с последствиями его промахов — будь то затопленный пол в ванной комнате, где мальчишке вздумалось поиграть в кораблики и забыть про затычку, или же поцарапанный соседский мобиль на парковке, — родители обычно пресекали его попытки чем-то помочь, исправить ситуацию по мере сил. «Ты уже сделал все, что мог, — говорили они устало и раздраженно, — теперь иди и не путайся под ногами». На мгновение показалось, что что-то подобное он услышит и от Гордона, а еще хуже — от самого Айсбрейкера. Но черт возьми… как бы то ни было, а он уже не мальчишка. Он взрослый человек, фронтовой офицер самых малочисленных и почетных в стране войск, обязанный нести ответственность за свои недосмотры сам. Он тот, кто должен быть рядом с компаньоном, которому сейчас тяжело. Он его напарник и друг. И неважно, что думает по поводу последнего термина скупой на эмоции мех. В конце концов, кто сказал, что испытывать дружеские чувства возможно только тогда, когда с тобой симметрично дружат в ответ?..

— Айси, — негромко, но слышно среди шума инструментов и многоголосых переговоров, произнес Джефф. Он подобрался вплотную, просочившись сквозь группу рабочих — благо едкие отходы уже убрали чем-то вроде гигантского бронированного пылесоса, промыли пол и броню в нужных местах, — и прислонился к опущенной руке сидящего меха. Приобнял одной рукой, прижался, всем телом ощущая вибрацию от натужной, неровной работы систем. — Держись. Нужно дотерпеть только до технички. Там оборудование для глубокого стазиса с блокировкой сенсоров. Мы его сразу применим.

Он вопросительно взглянул на Гордона, но тот в защитных очках и с резаком как раз в этот момент почти целиком забрался в то, что когда-то было кабиной. Ну и пускай, подумал Джефф, и решительно мотнул головой. Если возникнут какие-то сложности, он сам отдаст приказ. База — военный объект, и по определению распоряжения любого офицера имеют приоритет над решениями гражданского персонала. Другое дело, как на практике тонко решается вопрос дипломатии между незаменимыми специалистами и командирами из министерства… но в исключительной ситуации Джеффу было плевать на все негласные договоренности. В конце концов, он здесь новенький и имеет право не знать всей подноготной.

Как раз к моменту, когда это решение окончательно созрело, Гордон появился из разрушенных недр корпуса и махнул рукой:

— Забирайте. Поднимайте, грузите на платформу, только аккуратнее. А ты, — обратился он к Айсу мягко, но настойчиво, — не вздумай напрягаться, там сейчас все на соплях. Джефф, ты с нами?

Хендерсон, уже напрягшийся в ожидании того, что его отгонят от меха на неопределенный срок, радостно закивал. Это было больше чем разрешение исправлять свои ошибки. Легкий тон конструктора, вопрос, едва ли предполагавший отрицательный вариант ответа, однозначно говорили: это твое полное право, и сверх того — обязанность. Это именно то, чего от тебя ждут в команде, чем ты можешь быть полезен.

— Тогда отлично, поехали!.. Эй, эй, подождите, мне-то надо слезть! — Гордон засуетился, спускаясь с брони меха, которого уже подхватили под плечевые суставы двое рослых, но видимо, не обремененных излишней сообразительностью техноботов.

Отступив на несколько шагов от покалеченного напарника, Джефф наблюдал, закусив губу, как его массивный корпус — всегда восхищавший своей мощью и этой особенной грацией плавных, уверенных движений, а ныне представлявший собой безвольный недвижимый объект, — перемещают к погрузчику. Как платформа, к которой его прикрепили мощными фиксаторами во избежание смещения поврежденных деталей, плавно опускается из почти вертикального положения в транспортировочное горизонтальное. В последний раз бросив взгляд через плечо на Фалька, о чем-то тихо беседовавшего с Персивалем, Джефф двинулся вслед за выплывшим из ворот ангара погрузчиком.

Скорость была минимальной, сопровождать машину в составе процессии техников можно было просто пешком. Но лейтенант, недолго думая, догнал платформу, на ходу вскочил на нее, уцепившись за перила, и пробрался к головной части. Уселся, поджав ноги, на холодный металл рядом со шлемом меха. И, поколебавшись немного, следом положил руку поверх него, ладонью на лоб темного фейсплейта. Материал, из которого была сделана подвижная лицевая пластина, представлял собой металлополимерный композит: прочный и электропроводный, но гибкий, и на ощупь — скорее как гладкий, чуть бархатистый матовый каучук. Теплый, как и броня, сейчас скорее даже горячий: сказывались дефекты системы охлаждения. Вздохнув, Джефф затих, не предпринимая попыток ни разговоров, ни объяснений. И до конца пути к восьмому ангару думал только о том, как организовать для Айси полноценный стазис, а для себя — возможность присутствовать при ремонте. В прошлый раз все происходило без него, но сейчас повторять это он был не намерен.

Хотя слаженными усилиями техников утечку охладителя удалось приостановить, по-настоящему эффект потери той части, что он лишился, Айси ощутил только несколько минут спустя — когда взлет температуры в перегруженных системах достиг той точки, где его уже не смогли скомпенсировать оставшиеся пятьдесят три процента.

Нарастающий жар смешался с неутихающей болью, мгновенно усиливая ее втрое. Грудной отсек и кабина — уязвимые места даже у сверхтяжелой модели с колоссально высоким болевым порогом, да к тому же Айси легко переносил экстремальные холода, а вот перегрев — неважно. Не заложено, специализация не та. Окончательно потеряв всякое желание доказывать свою полную невредимость и вставать самому или хотя бы наблюдать за происходящим, Айс позволил Гордону и его команде над собой колдовать, больше не вмешиваясь даже вопросами. Кроме пилота, высматривать все равно было некого, а пилот его, скорее всего, проверял, как там шестая — чужая — команда. И стоило ли ради этого устраивать первую за функционирование драку с сокомандником?.. Не зря ведь создатель считает, что от некоторых чувств и неумения их сдержать одни беды.

Исправить таким образом отношения все равно не удастся, а вот сделать хуже — почти наверняка. Фальку все простят, он ведь «особенный», его конструктор придумает что-нибудь, встанет на его защиту…

Конструктор Айси никогда не защищал его перед чужими. И не должен был, конечно — это было бы несправедливо. Каждый должен нести заслуженное наказание, в этом состоит сама идея ответственности за свои поступки.

Что именно скажет и сделает создатель, когда узнает? Ему с самого начала не нравилась идея пилота, выбранного командованием без его участия — надо дать ему знать, что лейтенант не сделал ничего (технически, по крайней мере) предосудительного. Он послужил поводом для конфликта с аутлайером, но это не его вина.

Они не могут позволить себе еще и конфликт внутри команды.

Отстраненно следя за колебаниями показателей на диагностической панели, Айс путано, тоскливо размышлял, на что вообще рассчитывал, ударив меха, к которому его пилот успел привязаться. Хоть это даже звучало бессмысленно и странно. Разве так можно? Разве пилот не должен предпочитать всем партнера по синхронизации? Разве не должен был этим мехом быть сам Айс? Но, как выяснилось, долг у них тут у всех исключительно перед родиной, и так можно еще как.

Интересно, злится ли теперь лейтенант. Фальк ведь тоже пострадал — он легкая модель, ему и отката хватит… Конечно, выстрел совершил он сам, но не спровоцируй его Айс — все были бы целы. Никто ведь добровольно не суется с огнеметом в топливный резервуар…

Неожиданно его окликнули — Айси не сразу понял, кто и откуда, а когда сфокусировал оптику, невесть откуда появившийся лейтенант уже сидел, прижавшись к его запястью. И снова говорил.

Появление пилота было столь неожиданным, так не вписывалось во все, что он успел подумать, что Айс только мигнул подсветкой в ответ, срочно пытаясь уложить в мутном от повреждений сознании новые данные. Не злится?..

Это было бы… замечательно. Достаточно того, в какую ярость придет создатель, когда узнает. Если пилот позволит ему хотя бы объясниться, будет несравнимо легче — хотя Айс еще понятия не имел, как именно будет это объяснять. Он себе-то этого объяснения предложить не мог: все случилось так быстро… Но главное — Айси отвратительно разбирался в эмоциях, включая свои, а здесь они явно играли ключевую роль.

На то, чтобы это обдумать, ушла вся погрузка и время дороги до технички, но в конце концов Айс сдался — прямо сейчас он слишком устал, чтобы что-то анализировать. Даже поведение пилота… Сходящие с ума от перегрева датчики едва-едва различали температуру воздуха, но теплая ладонь на фейсплейте ощущалась отчего-то безупречно ясно и остро.

Платформа дрогнула, встав в крепления в центре технички, и снова изменила угол наклона — изголовье чуть приподнялось, давая техникам более удобный доступ к развороченной кабине и остаткам грудной брони. По краю прошлась вибрация от шагов — это присоединился к пилоту Гордон с контактным оборудованием для стазиса.

Технические панели на запястьях и под горлом он открыл сам, прежде, чем Айси успел сосредоточиться.

— Оборудование для глубокого стазиса мы почти не используем. Гидеон считает это излишеством, а мы тут все… — объяснял пилоту инженер, поочередно подключая зажимы, — делаем то, что нам говорит начальство. Но сейчас его нет, я за старшего. Возьму ответственность. Ремонт больно глубокий, в грудной сегмент полно всего подходит, не вижу смысла его мучить. Боль они чувствуют почти как мы, только терпеть умеют лучше. Некоторые точно, — он излюбленным жестом потрепал белую броню рядом с панелью и подсоединил последний контакт. — Так, мы готовы! — техник помахал руками в сторону операторской будки, привлекая внимание. — Запускайте! Медленно!

Сдать контроль чужеродному присутствию и позволить подавить всякую активность было обескураживающе легко: Айси успел только увидеть, как Гордон хлопает все еще сидящего на платформе (почему? почему он здесь, ведь это не обязательно для ремонта?) пилота по плечу и говорит им обоим что-то неразборчивое, но, кажется, ободряющее.

А потом боль ушла, и вместе с ней ушло все остальное.

В техничке шестого ангара тоже вовсю шел ремонт, правда, обошлись и без стазиса. Мерно мигающий золотистой подсветкой джет полулежал на руках у другого меха, сидящего прямо на полу — огромного, раза в полтора выше стандартного молда, танка в черной с песочным броне. Танк ерошил разведенные крылья, под руками доверчиво раскладывающиеся на подвижные сегменты и закрылки, и без запала, лениво ругался:

— Вот же бестолковая птица… Подкинул Линде работы, чини тебя теперь. Мы же совсем немного не виделись, а ты уже устроил очередную чрезвычайную ситуацию!

Сидящий на плече у танка рядом с траком Персиваль фыркнул, опознав собственную формулировку.

— Вот именно! — стоящая на специальном помосте Линда привстала на носки и с ожесточением впечатала паяльник между двух деталей; попала, впрочем, ровно куда надо — опытный техник есть опытный техник. — Мне, конечно, платят за это сверхурочные. И я себе, конечно, потом куплю на них новое пальто. Но у меня были и другие идеи, где взять пальто, Фальк!

— Да я не специально! Клянусь, не нарочно. Не подумал, что так разрушительно выйдет… — Фальк сделал паузу, но не выдержал и расплылся в клыкастой улыбке: — Ничего себе у меня главный калибр, да? Для легкой модели прямо терминатор!

— Когда ты в последний раз думал перед тем, как стрелял? — фыркнул вентиляцией танк, приглаживая алые закрылки. — Запретить бы тебе собой гордиться, проблем теперь не оберешься… Но шлак с тобой, ладно.

— Извинится, — постановила Линда. — Перед восьмерками. Надо извиниться, соседи же — не воевать же теперь!

— Можем позвать их на чай, — вздохнул взъерошенный и порядком замученный объяснениями перед дежурными Перси.

Внимательно слушающий Фальк счел это за окончательное подтверждение, что его собственная команда на него не злится, и просиял. Он ведь и правда… не нарочно. Пушки Фалька были иногда куда быстрее, чем глючный процессор. Не то чтобы ему было сильно стыдно за этот инцидент… Но и всерьез гордиться собой за драку с товарищем по оружию и доставленные «своим» людям неудобства он, конечно же, не собирался.

Джет слегка повернул голову, ласково потираясь лишенной защитного щитка щекой о чужой нагрудник.

— Я так рад, что ты все-таки приехал, Тандер, — пригасив оптику, негромко заявил Фальк. — Так счастлив!

— Ну вот, — негромко произнес Гордон после паузы, убедившись в том, что оптика меха погасла, а фейсплейт разгладился окончательно: только теперь стало ясно, что якобы непроницаемое его выражение все же содержало в себе муку. — Теперь он ничего не чувствует.

— Спасибо, — выдохнул Джефф в ответ, облегченно улыбнувшись. Ощущая себя так, будто это его только что избавили от невыносимой боли, он чуть повел плечами, разминая скованные каменным напряжением мышцы. Что будет дальше — уже не так важно. В мастерстве Гордона и его подчиненных Джефф не сомневался, и если и переживал за исход ремонта — то лишь самую малость, по инерции. Со снабжением в дивизии тоже все было в порядке, так что вероятность отсутствия каких-либо запчастей минимальна. Обычно в ангаре каждого меха одновременно хранилось столько деталей, что хватило бы собрать целиком пару моделей-клонов — если, конечно, это было бы возможно без «души». А если порядок отчего-то нарушен — ну в крайнем случае выпишут все что нужно в ближайшую пару дней, и доделают, заново погрузив Айси в стазис. Так или иначе, теперь он в безопасности. Все будет хорошо.

— А также не видит и не слышит, — заключил Гордон. — Ты молодец, хорошо справился. Было видно, что ему спокойнее, когда ты рядом. А теперь можешь идти… раз уж все равно он не осознает ничьего присутствия.

Инженер говорил, уже не глядя на Джеффа, примериваясь к честплейту и прикидывая, с чего начать. Хендерсон знал это состояние активной сосредоточенности, в котором для Гордона переставал существовать весь окружающий мир, если только он не путался под ногами. И потому воспринял как должное, когда на его негромко заявленное желание остаться Гордон лишь пожал плечами и наконец углубился — в прямом и переносном смысле — в работу.

Джефф сам не знал, чего ради остался сидеть в изголовье приподнятой платформы, рядом со шлемом бесчувственного меха. Сейчас он словно стал невидимкой, не только для Айси, но и для команды техников, что суетились ниже, не обращая никакого внимания на его присутствие. И, возможно, дело было в том, что такой печальный повод был единственной возможностью увидеть своего меха настоящим. Без ледяной стены, которой тот вечно отгораживался от людей, без высказанных и невысказанных замечаний о неуместности сближения. Черт, Джефф раньше даже рассмотреть его пристально не мог! Смущался, будто взглядом всякий раз нарушал его личное пространство, неприкосновенное для посторонних. Зато теперь…

В профиль Айс напоминал гигантскую античную статую. Та же холодная в своем совершенстве красота безупречно-правильных черт: прямой нос, тонкие губы, плавные обводы скул. Фальк совсем не такой: его черты резки и угловаты, хоть и тоже не лишены собственной особой драматической привлекательности, а изменчивое выражение фейсплейта никогда не держится ровным дольше пары секунд. И как, спрашивается, понимать тот факт, что именно этот оплот вселенского спокойствия, умеренности и аскетизма первым нанес удар? Что для этого должно было случиться? Фальк сказал, что подрались из-за него, Джеффри Хендерсона… Едва ли он врал. Вот как-то по-особенному интерпретировал для себя обстоятельства — вполне возможно. Как бы то ни было, свою вину, если она присутствовала, Джефф отрицать не собирался. Но сначала нужно будет услышать все из первых уст.

Поняв, что в очередной раз зашел в тупик неизвестности, Джефф вздохнул и склонил голову. Вслед за взглядом несмелым, медленным жестом скользнула по щеке фейсплейта — от виска под шлемом к углу плотно сжатого рта — ладонь пилота. А в грудном отсеке, там, куда Джефф с самого начала старался не смотреть, раздавался скрежет режущих дисков, гулкие металлические удары, мерцала сварка. Время от времени краном подцепляли и вытаскивали целые кучи бесформенного оплавленного железа. Гидеон считает глубокий стазис излишеством… Спрашивается, если бы он был здесь вместо Гордона, он что, всерьез взялся бы даже за такие обширные манипуляции без «наркоза»? В это, конечно, было трудно поверить. Джефф и не пытался. Ему вообще было трудно сейчас о чем-то думать и что-то анализировать. В полумедитативном состоянии он просто смотрел в безжизненное лицо меха — не мог сейчас по-другому назвать для себя фейсплейт — и гладил, гладил теплый, приятный на ощупь материал.

Пока не сомлел окончательно, отходя от недавних переживаний и тревог, и не притулился, свернувшись в комок, прямо под щекой Айси, впав в неровную, тяжелую дрему.

— Приятель, — выдернуло его из этого состояния прикосновение чьей-то крепкой руки. — Ты бы шел хоть вон на диванчик. Сейчас будем бронепластины снимать — а ну как уроним что-нибудь на тебя?

Малознакомый техник, стоявший над ним с каким-то тяжелым инструментом в руках, смотрел сочувственно и понимающе. Его появление все равно вызвало у Джеффа глухую досаду. Но даже спросонья пилот понимал, что его собеседник прав: если он начал мешать ремонту, то лучше ему отойти в сторонку. Неуклюже спустившись с платформы, увернувшись от двух маленьких погрузчиков, везших со склада какие-то запчасти, Джефф доковылял до одного из диванов, занимавших угол технички. Тут же рядом был автомат с кофе. Налив себе горячего и заняв позицию для наблюдения, откуда лучше всего была видна платформа, пилот погрузился в оценку времени, которое могло понадобиться на завершение ремонта. Впрочем, ни к каким внятным выводам не пришел: он же не заглядывал в полуразобранный грудной отсек, и не знал, что там уже успели заменить, а что нет. И, несмотря на кофе, спустя тридцать-сорок минут снова задремал, подперев голову рукой на подлокотнике.

Когда его снова разбудили, и рука, и шея успели основательно затечь, а голова — сделаться тяжелой и тупой. Несколько секунд он просто бессмысленно моргал, глядя на Гордона — полуживого от усталости, как было видно невооруженным глазом. Сколько же прошло времени? Три, пять, десять часов?..

— Я говорю, сейчас будем выводить из стазиса, — терпеливо повторил инженер, видя, что с первого раза его слова не достигли сознания лейтенанта. — Раз уж ты здесь… лучше побыть рядом. Ему будет не очень комфортно поначалу. Хотя ремонт и закончен, система охлаждения все равно работает вполсилы. А заправлять хладагент в стазисе нельзя: системы должны сами перераспределять его при поступлении. Так что…

— Да-да, конечно, — наконец очухался Джефф. И вскочил на ноги. Точнее, собирался вскочить, вместо этого поднялся неловко, с усилием — словно сам был покореженной машиной. Чуть пошатываясь, направился вслед за Гордоном к платформе. И опустился на колени перед шлемом Айси, вновь машинально коснувшись ладонями обеих щек — за секунду до того, как в операторской повернули нужный регулятор, и потухшая оптика вновь начала разгораться.

Он не учел спросонья, что на сей раз его действия будут замечены в полной мере.

Жар возвращался, накатывая постепенно и стремительно одновременно, как приливная волна.

Арктические протоколы подключились первыми — и тут же, пока не успел очнуться и отдать сознательную команду владелец, вступили в конфликт с и без того перегруженной вентиляцией. Корпус Айси был рассчитан на холод, который отправил бы в вынужденный стазис любую модель без аналогичных апгрейдов и прошивки — крупнотоннажники движутся сравнительно медленно, а вне баз остаются надолго. В отличие от моделей вроде Фалька и Эрца, которые в ходе активной работы разогревали сами себя бешеной производительностью движков, а вне движения прятались по ангарам, не то рисковали выморозить все вплоть до процессора за считаные часы, конструкция Айси предусматривала способы оставаться снаружи как можно дольше и после часов простоя начинать движение так же плавно. О весе в его классе беспокоиться не приходилось, и обвешивали полярную серию по максимуму.

Существовали, правда, и минусы. Вот как сейчас: корпус перегревался, а восстановленные гермозатворы не желали открываться: следы свежего ремонта и стазис считывались как угроза, и протоколы готовились защищать носителя от потери функциональности в ледяной воде или льдах.

Вент-заслонки дернулись раз, другой, с шипением вышли из пазов…

Светло-синяя оптика зажглась сразу на всю доступную яркость, и в тот же самый момент вентиляция все-таки заработала, обдавая пространство вокруг корпуса обжигающим воздухом.

— Горячо! — кто-то выругался и, судя по звуку, спрыгнул с его корпуса на пол. — Готовьте хладагент, это просто невозможно!

Хладагент?.. Айси машинально проверил уровни — немногим выше пятидесяти процентов. Неудивительно, что ему так ужасно жарко, что даже запуск вент-систем не помог.

Следом открылись все прочие предупреждения. Айс сосредоточенно, не отвлекаясь на окружение — он уже успел понять, что в своем ангаре, а значит — в сравнительной безопасности, — просматривал данные. Почти вся кабина и грудная броня заменены, интеграция в нейросеть идет полным ходом; это он чувствовал и без диагностики, новые сенсоры ощущались инородными, их жгло и тревожило каждым случайным импульсом. Понадобится не меньше суток, чтобы система заново приняла новые компоненты… Гироскопы и дополнительные мощности процессора после стазиса требуют длительной перезагрузки, и в голове пока по-прежнему слегка мутно, но это постепенно уходит. Топлива почти под завязку — в отличие от заправки хладагента, залить баки можно и в стазисе. В ближайшее время расход на охлаждение, интеграцию и остаточный саморемонт будет значительно повышен, логично, что его заправили… Что еще?

Что-то теплое на тонко настроенных сенсорах фейсплейта.

Запоздало сосредоточившись на видеопотоке и слегка приподнимая голову, Айс уставился на сидящего вплотную пилота так, будто только что увидел как минимум неучтенное чудо света. И без того шумно гоняющая воздух вентиляция разогналась еще сильнее — в сравнительно небольшом ангаре быстро становилось жарко.

Айси честно попытался решить, зачем ему быть здесь, да еще — так близко, но, как это уже начинало входить в дурную привычку с лейтенантом, ничего не складывалось: если он просто хотел объяснений, пусть даже срочно, то почему выглядел таким… даже эпитет не подбирался. Взъерошенно-встревоженным? Вот уж неподобающее описание для боевого офицера.

И это все равно не объясняло, с чего ему пришло бы в голову трогать лицевую пластину.

— Джефф?.. — звание в нужный момент словно на секунду забылось, что при мощности блоков памяти Айси было положительно невозможно, и все же имя вспомнилось первым.

А Фальк говорит — не знает…

Странное дело: Айс ненавидел, когда его трогали без спроса и не по делу, но сейчас не испытал ни негодования, ни желания скинуть чужие ладони и, желательно, сполоснуть металл растворителем. Только недоумение, и то — как сквозь вату.

Оставалось только списать это загадочное изменение в собственных реакциях и привычках на перенесенный ремонт.

— Осторожнее, лейтенант. Вент-выход на горле к вам слишком близко, температура воздуха потенциально вредоносна, — вместо этого заметил Айси чуть неловко, мигнув подсветкой.

Какого угодно приветствия ожидал лейтенант Джеффри Хендерсон — но только не такого. Однако протокольная выспренность слога не уязвила его. Совсем напротив. Это было как позывной, как опознавательный знак, сигнал того, что именно Айсбрейкер, а не кто-нибудь другой, вернулся из небытия и смотрел сейчас на своего пилота — в этом можно было поклясться, несмотря на ровный тон — удивленно.

Только сейчас Джефф понял, что втайне боялся именно этого — все то время, пока шел ремонт — того, что с заменой такого количества деталей в корпусе изменится неведомым образом и что-то в личности меха. В частности, оттого и не отходил от Айси во время всего ремонта, не хотел терять его из виду. Словно опасался, что подменят. Глупо? Глупо, конечно. Огромный боевой робот — это не хомячок, которого можно тайком подложить в клетку взамен околевшего, чтобы ребенок не плакал. Но как бы то ни было, а Джефф вдруг ужасно остро почувствовал, как дорог ему именно этот Айси, со всеми его странностями — но с доброй, самоотверженной и преданной душой.

Просияв в улыбке, он на мгновение захотел обнять меха за пышущую жаром шею — но вместо этого отдернул руки, смущенно посторонился и встал, отходя на пару шагов, давая наконец Айсу возможность раскрыть все упомянутые заслонки и «задышать» свободно.

Был и еще один повод для умиления. Коротко и негромко прозвучавшее имя, что вырвалось вперед всего остального. И тогда, в мойке, сразу после ребута… Лейтенант теперь вспомнил это неожиданно ярко для своего замутненного утомительным ожиданием рассудка.

— Джефф, — произнес он веско, хоть и с прежней улыбкой, и покивал. Выдержал паузу, наполненную молчаливым недоумением Айса, и подтвердил: — Так мне нравится больше.

И тут же, спасая себя и компаньона от неловкости, перевел тему:

— Сейчас тебе полегчает. Утечку хладагента восполнят, будешь как новенький. Отдохнешь, восстановишься окончательно…

Все эти подробности восстановительных работ применительно к собственной конструкции Айси знал, разумеется, лучше Джеффа. А если кто и имел право рассказывать с гордостью о результатах ремонта, так это инженер. И все же… Джефф должен быть рядом, его об этом даже попросили… а значит, нужно что-то говорить. Не так важно что, хотя лучше, конечно, правду — вот как сейчас. А главное — правильным тоном. Ласковым, успокаивающим, хоть и без лишнего сюсюканья. Как, например, с большой собакой. Очень большой, сильной, способной постоять за себя и за тех, кого ей поручили охранять, но конкретно в этот момент нуждающейся в чужой помощи и защите.

Как только стало ясно, что опасности для пилота не предвидится, Айс тут же открыл дополнительные заслонки — даже незначительное падение температуры сейчас казалось массивным улучшением. Сказать в ответ было нечего; предпочтения пилота в обращении предстояло еще примирить с привычкой (и настойчивой рекомендацией прошлого пилота) использовать исключительно безличное звание за редчайшим исключением.

Считается ли обширный ремонт исключением? Или следует поменять само правило после смены пилота? Но если вмешиваться в каждое правило по поводу и без, быстро наступит хаос… Мысль показалась Айси тревожной, и он затих, откинувшись затылком на платформу.

А вот пилот в очередной раз продолжил говорить.

Приязненный тон успокаивал. Таким не говорят, когда злятся — по крайней мере, Айси ни разу подобного не слышал, его создатель всегда использовал для разбирательств совсем другие интонации. На миг ему вдруг захотелось спросить, как идут дела у шестой команды — просто чтобы проверить, узнавал ли пилот о состоянии Фалька или нет, — но Айси тут же подавил это бессмысленное желание. Ход ремонта аутлайера не имел сейчас к делу особого отношения. Не стоит.

О том, что прекрасно знает порядок собственного восстановления и не нуждается в заверениях о том, что так или иначе произойдет со значительной вероятностью, он тоже решил не говорить. Возможно, это обидело бы пилота, а Айси, кажется, начинал… предпочитать, чтобы он оставался в хорошем настроении, как сейчас. Фальку и его команде, кажется, прекрасно удавалось такое поддерживать. Айс тоже сумеет, если запомнит побольше его привычек и социальных алгоритмов.

Возможно, выйдет медленнее, но в конце концов…

— Ах, черт! Почему сейчас, а не часом позже?

Спрашивать, к чему относится восклицание техника, не пришлось: мгновением позже Айси получил сообщение сам. Не сообщение даже в полном смысле, всего лишь автоматический запрос по личной частоте с указанием координат и времени.

Создатель хотел его видеть. Сейчас же.

Айс убедился, что никого и ничего не заденет, и сел на платформе. Ему нужно было уходить — заставлять старшего конструктора ждать, особенно после того, что он сделал, было бы глубоким неуважением. Гироскопы выдали сбой, но тут же восстановились — Айси успел подставить руку, чтобы не завалиться обратно на бок.

Создатель, конечно же, все уже знает. Должно быть, он разочарован… Нехороший холодок заглушил перегрев на самое краткое мгновение, прежде чем Айси взял себя в руки и выпрямился.

— Погоди, куда? — всполошился Гордон. — Мы еще ничего не заправили, от первого же усилия перегреешься! А проверка функциональности? А мойка? Мы не закончили!

Мойка… Айси только сейчас осознал, что техники разбудили его, только-только завершив ремонт. Они убрали остатки вытекших из пробоин жидкостей и все, что могло помешать установке, но новые детали вовсе не оказывались после нее стерильно чистыми — кабину и грудной отсек изнутри покрывал тонкий слой резочной пыли, свежая проводящая смазка кое-где оказывалась в избытке и подтекала, а новый честплейт не успели отполировать на стыках. Но главное — не успели нанести метки. Система «свой-чужой» и сами мехи использовали электронные опознавательные знаки, но по уставу на грудной или наплечной пластине полагалось иметь инсигнию дивизии и несколько отметок о специализации и классе. Нанесенные по прибытию в расположение пропали вместе со старой броней; новая была пустой, без единой гравировки.

Не по форме. Не как полагается. Создатель будет недоволен — еще сильнее, чем он, разумеется, уже есть. Нечего и думать, что он не заметит: конструктор любил повторять, что в достижении идеала не бывает незначимых мелочей.

Желание вымыться, добравшись до каждой затронутой ремонтом детали, от мысли о предстоящем разговоре отчего-то усилилось в разы. Усилием воли запретив себе сосредотачиваться на нем, Айси повернулся к Гордону:

— Приказ создателя имеет приоритет над ремонтом.

Он успел вернуться к прежним машинным интонациям: бесцветный тон не нес ровным счетом никаких эмоций, но инженер все равно едва заметно поморщился, глядя ниже фейсплейта — на едва заметно подергивающуюся броню.

Странно. Айс всегда был убежден, что он не замечает или не уделяет этому внимания…

Калибровка гироскопов худо-бедно подошла к концу; Айс примерился, опираясь руками о край платформы, и поднялся на ноги одним движением, чудом сумев не пошатнуться. Вентиляция тут же взвыла, словно он попытался сдвинуть айсберг.

— Послушай, да подождет твой создатель! — снова возмутился Гордон, комкая в руках защитные перчатки. — Айсбрейкер, я тебе говорю! Джефф, скажи ты ему, в конце концов!

— У создателя не так много времени, — коротко мотнул головой Айс. — Я и так нарушил его планы, став причиной инцидента, который потребовал его участия в разбирательстве. Спасибо за помощь, но я должен идти.

Было слышно, как за его спиной техник вздыхает:

— Ненавижу такие моменты… Я даже детей-то не могу видеть, как ругают! А это… Терпеть не могу.

Нехорошее чувство овладело Джеффом. Улыбка сползла с лица, а по спине пробежали холодные, липкие мурашки. Уже одно то, что Айс отказался от мойки… Техобслуживание ладно, по этой части он и раньше чудил, хотя обещал не доводить до крайностей. Но встать и отправиться куда-то прямо так, в таком затрапезном виде?.. И Гордон, с которым Айси всегда бывал безукоризненно вежлив, а теперь открыто, просто-таки по-хамски — по его собственным, разумеется, меркам — проигнорировал его приказы… На время Джеффу показалось, что мех просто тронулся умом.

Все еще стоя на приподнятой платформе и беспомощно наблюдая, как Айси тяжелой походкой направляется к воротам, лейтенант поймал взгляд Гордона. И тот тоже определенно не выражал никакого оптимизма. Но и испуга с безысходностью — как могло бы быть, если бы ситуация и правда была нештатной — в нем не было. Джефф понял: вот они, те самые взаимоотношения с создателем, о которых то тут, то там звучали не предвещающие ничего хорошего намеки. Что ж… Не далее как несколькими часами назад Джефф желал наконец расставить все точки над i в этом отношении — сейчас или никогда!

Сбежав с платформы, чудом не поскользнувшись на пятне смазки, он бросил ободряющий взгляд Гордону и направился следом за Айси к выходу из технического отсека. Шлюзовые ворота уже успели сомкнуться за его спиной, и перед Джеффом раскрылись заново. Конечно, вздумай Айс ускориться, догнать его было бы непросто. Но, даже если забыть о перегреве и скованности движений, бегать в ангаре было опасно — для меха, разумеется. Для человека — нормально, и Джефф легко нагнал напарника, пристроившись вровень с ним трусцой.

Отговаривать его сейчас, несмотря на просьбу Гордона, было бессмысленно. Проситься в сопровождающие — тоже: определенно не сам Айси решал, как будет выглядеть его встреча с конструктором. Проще поставить перед фактом. А до того — прояснить еще один важный вопрос.

— Айс… это правда, что ты первый ударил его?

Наивно было бы полагать, что ему дадут просто уйти: обычно роль не в меру упрямой компании выполнял сам Гордон, правда, почти всегда отставал на середине пути, а теперь вот — лейтенант, хотя технически к ремонту отношения не имел, случись что — переделывать работу пришлось бы техникам. (Но ничего, разумеется, не случится — что вообще может произойти? Это всего лишь перегрев, незначительное, пусть и настойчивое неудобство.) Очередной нелогичный, но неким странным образом вписывающийся в общий паттерн поведения поступок…

Услышав вопрос, Айси даже слегка замедлил шаг, давая собеседнику подстроиться.

Отрицать было бы глупо, в мойке наверняка тоже есть камеры, картину событий можно будет как-то восстановить по их с аутлайером взаимным показаниям… Да и не в его это правилах. Айс ненавидел врать. Недоговаривать — возможно, иногда это было необходимо, но противоречить очевидному может только недальновидный трус.

— Правда, — не стал отпираться Айси и, немного подумав, пояснил: — Он позволяет себе вмешиваться в вещи, которые его не касаются. Я сожалею, что все окончилось подобным образом, не стоило его провоцировать, учитывая, что реакции аутлайеров непредсказуемы, но Фальку следует иметь дело с собственной командой и поменьше лезть в чужие.

Никаких дальнейших пояснений к этому вескому заявлению он делать не собирался. Какое-то смутное понимание собственных действий начинало складываться в затуманенном от жара сознании, и чем дальше — тем меньше Айси оно нравилось. Пилоту нет нужды знать о его сомнительных мотивах, это только испортит их и без того хрупкие отношения окончательно.

Ревность — дурное чувство, а уж ревновать совместимого партнера к глюку с поврежденным процессором просто жалко.

Создатель, вне всяких сомнений, знает или узнает в самое ближайшее время, но Айс предпочел бы, чтобы с пилотом это знание не разделили. В конце концов, им вместе сражаться. В синхронизации и в бою главное — полагаться на партнера безраздельно, не то недостаток доверия прикончит вас обоих, когда в решающий момент вы не сумеете взаимно передать контроль не задумываясь. Полного доверия же заслуживают только те, кто не дает повода думать о себе скверно и не совершает промахов. Как в таких условиях у Персиваля и Фалька получается хотя бы соединиться — останется очередной загадкой из бесконечного списка неразрешимого, но сам Айс ни при каких условиях не хотел становиться действующим лицом в сюжете аналогичной загадки.

Айси остановился у ворот личной мастерской главного конструктора, и створа послушно поползла вверх, считав магнитную сигнатуру. Лейтенант все это время шел за ним, и было бы разумно предположить, что он пожелает остаться и дальше; Айс глянул вниз, лихорадочно решая, как себя повести.

— Создатель может попросить вас уйти, Джефф. Возможно, вам стоит встретиться с ним в более подходящей обстановке.

Возможно, предпочитаемое обращение как-то его убедит… Строго говоря, это была одна из тех самых недоговорок: шансы, что конструктор не захочет видеть пилота, сейчас или вообще в обозримом будущем, были весьма высоки, но в первую очередь остаться с ним наедине было нужно самому Айси. Если создатель посчитает это обоснованным, он вполне может устроить разбирательства при третьем — так уже бывало раньше, и ничего более постыдного и унизительного за все свое функционирование Айси не помнил.

Еще и при пилоте… Может быть, он сам захочет уйти? Он ведь получил ответ на свой вопрос. Некоторые, как инженер Смит, не любят слушать, как выговаривают кому-то другому. Может быть, это тот случай.

Тяжело зашелестев вент-системой, Айс плотно прижал подвижные части брони, поднырнул под все еще не до конца поднявшуюся створу ворот и шагнул в мастерскую.

— Что же, тогда, по крайней мере, договоримся о следующей встрече, — беззаботно отозвался Джефф. То, что Айс не выразился более категорично — например, «вам здесь не место, лейтенант», — обнадеживало; в остальном же эта легкость была, конечно, наигранной. Шестым чувством, видимо, тем самым, что позволяло предвидеть направление появления очередной цели в тренировочном бою, Джефф понимал, что прямо сейчас столкнется с чем-то… странным. Неведомым, необъяснимым. Случается, конечно, что у страха глаза велики: все что знал он о Гидеоне, было либо обрывочными упоминаниями от других людей и Фалька, либо словами самого Айси — персоны… кхм, со странностями. И вполне могло оказаться, что Гидеон Росс на самом деле — неплохой человек, просто излишне погруженный в свое дело и оттого оставляющий впечатление излишней сухости, даже суровости. Джеффу доводилось видеть таких среди преподавателей, и завоевывать их доверие — тоже. Хорошо бы так было и сейчас.

Не давая никому времени на размышления, он первым шагнул под створку ворот. И, как бы ни старался быть готовым к чему угодно — через несколько шагов все же застыл на месте, пораженно оглядываясь вокруг.

Это место находилось в пределах восьмого ангара, но было непохоже на все остальное в нем так же, как непохож изнутри кафедральный собор на спортзал. Вдоль стен, скрывая их и создавая впечатление бесконечности пространства, царила темнота. Кое-где из нее виднелись щупы и манипуляторы каких-то крупных приборов, о назначении которых думать отчего-то не хотелось. В остальном же мастерская представляла из себя пустую залу со слегка размытым кругом света посередине. Вдоль дальней стены проходил на высоте помост с металлической балюстрадой. Такие часто встречались везде, где работали с мехами. Но только здесь Джефф впервые увидел такую конфигурацию: в центральной части помоста выдавался вперед выступ вроде пирса — длинный, заходящий своим концом в световой круг.

И на этом пирсе появилась фигура человека в белом халате.

Тот самый лейтенант Хендерсон. Глаза бы на него не глядели никогда — а уж сейчас так точно. Нашел же время! И какого черта он тут, ему же положено видеть десятый сон в казарме! Волновался, следил за ходом ремонта?.. Того не легче. Как показывали отчеты и логи — особенно о сегодняшнем инциденте и его мотивах, будь они неладны! — мальчишка во что бы то ни стало решил добиться от меха куда больше внимания, чем полагалось фигуре пилота.

И, черт его дери, добивался! Вот и теперь… Выставить его — и будет выглядеть так, будто Гидеон отнимает у него ненаглядную говорящую игрушку. Что, конечно, повлечет последствия. В первую очередь в виде еще более активного соперничества. Черт знает, до чего он может дойти, без царя в голове и с покровительством дивизионного командования… А дать остаться — и Айсбрейкер получит присутствие союзника. Это его, несомненно, расслабит. Заставит хотя бы частично потерять страх — а этого допускать нельзя. Что же. Придется действовать тоньше. Импровизировать. Благо Регина никогда не позволяла себе нахальства такого уровня, как встревать во взаимоотношения создателя с его творением.

— Мистер Росс! — донеслось тем временем от дверей. Решил, значит, брать быка за рога, действовать первым? Наглый щенок… — Позвольте представиться. Лейтенант Джеффри Хендерсон, новый пилот Айсбрейкера. Очень, очень рад познакомиться. Для меня это большая честь, я о вас наслышан.

— Лейтенант Хендерсон, — губы Росса тронула любезная улыбка. — Рад взаимно. Признаться, не ожидал, что вы найдете время для встречи. Хотя ваш интерес к происшествию более чем понятен и справедлив. Думаю, что чем быстрее мы с вами сможем разобраться в этой из ряда вон выходящей ситуации, тем лучше. Прошу, поднимайтесь. Так будет значительно удобнее.

С правой и левой сторон помоста располагались подъемники: бесшумные гравиплатформы. Никаких пошлых лестниц, на которых так отвратительно гремят шаги. Помост тоже был выстлан шумоизолирующим полимером. Гидеон Росс всегда добивался только самого лучшего оснащения своих лабораторий и мастерских, и заслуженно его получал. Но теперь все может измениться. Теперь его заслуги могут быть поставлены под сомнение — если инцидент с его машиной приобритет широкую огласку.

А значит, все труды — псу под хвост! Все эти годы, в течение которых он добивался права возглавить конструкторскую команду — фактически, представлять ее единолично, — с тем, чтобы создать впоследствии собственное проектное бюро с уникальной специализацией. Единственный в мире завод по постройке идеальных меха. Безотказных, безукоризненно преданных, застрахованных от неожиданных реакций и непредсказуемых чувств. Идеальных исполнителей, у которых свобода воли будет направлена исключительно в рамки следования своему долгу.

Это то, чего так давно не хватало миру, уставшему от хаоса и неопределенности. Все до сих пор старательно делают вид, что им нравится возиться с изменчивыми эмоциями гигантских роботов. И либо не понимают, что одушевленные машины могут в любой момент стереть в порошок их самих, их дома и города, если им что-то не понравится — либо безответственно плюют на такую возможность. Да если даже не доводить до крайностей… сколько проектов может быть сорвано, сколько важнейших операций в тылу и на фронте провалено из-за того, что какая-нибудь очередная хлеборезка просто не захочет выполнять приказ.

Человечество инфантильно. И даже, увы, та его прослойка, что призвана обеспечивать его безопасность: солдаты и их командиры. И тем и другим пока важнее играть в машинки, чем добиваться четкой структуры во вверенных им организациях. Этим, в частности, и был обусловлен выбор специализации для первого изделия бюро Росса. Деловые люди, в среде которых есть спрос на конструкторские модели, мыслят более здраво. И на сегодняшний день у Гидеона был небольшой, но лояльный круг стратегических партнеров. Все они готовы были щедро платить за одушевленную машину, когда ее удастся довести до идеала.

И теперь какой-то недоносок срывает ему все планы!

— Проходите, лейтенант, располагайтесь, — Гидеон жестом, не допускающим возражений, указал в дальний край помоста: там, возле невысокого столика, стояло два белоснежных кресла. Конструктор приблизился к ним таким небрежным движением, словно собирался и сам присесть напротив Джеффа. Но на деле только дождался, пока лейтенант усядется — не вскакивать же ему теперь, — и вернулся на выступ, появляясь в круге света. Где к тому моменту уже успел преклонить колено Айсбрейкер, натужно гудящий вентсистемами. Что за мерзкий звук? Чем вообще занимаются эти бездельники в техотсеке, даже отремонтировать как положено не могут!..

— А ты, — показное дружелюбие тут же слетело с него, стоило обратиться к своему ущербному творению. Тон стал ледяным. Взгляд, которого и без того не касалась улыбка, вонзился в синюю оптику сквозь поблескивающие линзы очков. — Что ты можешь сказать в свое оправдание, Айсбрейкер?

Неплохо вышло. Теперь эти двое разведены по разные стороны баррикад. Меху важно почувствовать, что он один во всей вселенной перед заслуженным гневом создателя. Что миндальничать и благодушничать здесь будут с кем угодно, кроме него. Что он — не человек. И не какой-то случайный выкидыш мехастроительства, один из многих бессмысленных существ, что цепляются за жизнь ради самой жизни и ее сиюминутных удовольствий. Он — совершенно другая категория, и спрос с него особый.

Устройство мастерской, в которой ему регулярно приходилось бывать, Айси знал замечательно. Хотя в здешнем помещении он был впервые, могло показаться, что они каким-то образом снова попали на полярную станцию — его создатель обладал нерушимым постоянством в привычках и оборудовал новое место в фотографической точности походящим на старое. Даже освещение, даже материал перил повторяли хорошо изученный паттерн в точности.

Правила поведения тут тоже никогда не менялись: все в месте, где старший конструктор был безраздельным и единоличным хозяином, происходило по его усмотрению. Если подумать, таким же хозяином он был для всего ангара, но вне стен мастерской в отлаженный ход вещей вмешивались иногда чужаки или обстоятельства. Мастерская была священной и неприкасаемой: казалось, если она будет разрушена до основания, наутро уже вновь предстанет в безупречном порядке.

Здесь создатель когда-то работал над чертежами Айсбрейкера, создавая идеальный корпус арктической модели, предназначенный быть вместилищем для такой же идеальной души.

Многие мехи любили бывать в мастерской своих конструкторов, но Айси никогда не было здесь уютно. Что было абсолютно справедливо, учитывая, что у него не было на это место никаких прав. Да и надежд он, судя по всему, не оправдывал…

Выйдя ровно в центр освещенного пространства, Айс привычно опустился на одно колено — так его фейсплейт оказывался чуть ниже помоста. Даже от этого незначительного усилия вент-системы издали захлебывающийся гул, в тишине мастерской прозвучавший необычайно отчетливо.

Представать перед старшим конструктором, всегда опрятным даже в разгаре работы, в таком виде… Едва заметно поджав губы, Айси отдал команду на полное закрытие вентиляции. Предупреждение о неизбежном усилении перегрева он упрямо проигнорировал: не в стазис же это его отправит, в конце концов… Айси не деликатный летчик или винтовка, которую тронь — она и развалится, его способностями переносить повреждения и дискомфорт можно гордиться.

Вот и следует применить их по назначению.

Второй команды хватило, чтобы гиперактивные от недавних повреждений арктические защитные протоколы взяли свое: кулеры дрогнули и остановились, а заслонки скользнули на место, чтобы предотвратить их автоматический разгон. Теперь ему будет еще жарче, но, по крайней мере, мастерская погрузится в подобающую тишину.

Пилот, разумеется, остался — он сидел теперь на помосте за спиной создателя, где, без сомнения, ему будет видно все происходящее и слышно каждое слово. Возможно, это тоже было заслуженно и справедливо — Айс не только стал причиной конфликта с другой командой, но и подвел своего конструктора: драка — значимое событие, теперь об этом будет говорить вся дивизия, а учитывая, что они не успели зарекомендовать себя тут достаточно, чтобы полноценно войти в местный отряд… Подобные происшествия бросают тень на репутацию создателя и всей команды, особенно в случае новичков.

Если бы в стазис можно было бы уходить просто от стыда, Айси давным-давно поприветствовало бы блаженное небытие.

Этот тон… Создатель никогда не общался с ним так дружески, как те же шестерки — с Фальком, но в сухом обращении даже не наделенный талантами к эмпатии Айс различал многочисленные градации.

И прямо сейчас конструктор был им смертельно недоволен.

— Я не буду оправдываться, — Айси слегка наклонил голову, но зрительного контакта не прервал: это было бы неуважением, а он уже и так сделал достаточно лишнего. — Вина за инцидент полностью лежит на мне, и я это признаю.

Функция блокировки мелких приводов была замечательной, прямо-таки благословенной вещью: без нее нервно складывающиеся бронепластины издавали бы уже издавали бы непростительно много притягивающего внимание шума.

— Лейтенант, справа от вас есть кофе-машина, — неожиданно и на первый взгляд неуместно заметил Росс, оборачиваясь всем корпусом в сторону Хендерсона, снова изобразив вежливую полуулыбку. Как будто ничего особенного не происходило. Как будто подобные диалоги случались каждый день, и удивляться им так же глупо, как восходу и заходу солнца. Теперь и этот… Джеффри будет достаточно дезориентирован, и не посмеет сунуться в защиту меха от несправедливых — почти наверняка с его инфантильной точки зрения — претензий. — Настоящий свежемолотый кофе, не то что эта дрянь из автоматов в техотсеке. Угощайтесь.

Вновь повернувшись к Айсбрейкеру, конструктор заложил руки за спину. Тонкие сухие пальцы, на одном из которых блестело простое кольцо, обхватили друг друга и нервно сжались. Как минимум, меху следует быть благодарным ему за искренность. Гидеон Росс никогда не скрывал того, что думает о нем и его поступках. Если с людьми в силу их несовершенства приходилось мириться, щадить их так называемые чувства, то безупречная машина могла воспринять все как есть, без экивоков и фальшивого сочувствия. Разве это не есть высшая степень доверия и близости, возможная лишь с идеальным партнером?..

Впрочем, Айсбрейкер был, как выяснилось, еще катастрофически далек от этого звания. Значит, доверие выдавалось авансом. Вдвойне заслуживает благодарности.

— Не желаешь оправданий? Что ж, тогда как насчет объяснений? — Гидеон иронично приподнял бровь. Он не торопился с репликами: знал, что Айсбрейкер никогда не позволит себе его перебить, выдержит перед ответом почтительную паузу, и пользовался этим, чтобы придать своей речи выразительности. Вот и сейчас он помедлил секунду-другую, прежде чем продолжить — уже чуть громче, но так же холодно, под конец позволяя себе едва заметную примесь раздражения в голосе.

— Камеры зафиксировали все что нужно, включая вашу с аутлайером… хм, светскую беседу. Я не хочу пересказа фактов. Объясни мне мотивы. Как вышло, что лейтенант Хендерсон — который едва прибыл в расположение дивизии, приложил значительные усилия, чтобы попытаться с тобой сработаться, добился определенных успехов — оказался замешан в этом деле? Уж если тебе непременно понадобилось завести разговор с этим… деструктивным элементом — вы что, не могли найти другой темы?

От реплики Гидеона о кофе-машине Джефф машинально обернулся вправо, будто и в самом деле вознамерился сделать себе чашечку бодрящего эспрессо. И лишь спустя мгновение сообразил, каким абсурдом все это выглядит. Он, Джеффри Хендерсон, который пришел сюда защищать и поддерживать своего друга, непонятным образом оказался ему противопоставлен. Как загипнотизированный, пошел туда, куда велит инженер, уселся в это проклятое кресло, только что ногу на ногу не закинул, наблюдая.

Наблюдая за чем?

С одной стороны, это не было похоже на выговор. По крайней мере формально. Росс не высказал ни одного прямого обвинения, не допустил ни одной оценочной характеристики. Но что-то в его негромком голосе отдавалось льдом вплоть до самых кончиков пальцев. И Джефф подозревал — нет, знал, что Айси чувствует то же самое стократ. Нейтральные на первый взгляд слова звучали презрительным отчуждением, выглядели как самое изощренное наказание для того, чью требовательность к себе впору было возвести в эталон.

И что-то еще настораживало, заставляло очнуться от оцепенения, наводимого здешней обстановкой и ее хозяином. Джефф вынужден был дослушать Гидеона, одновременно роясь в собственных впечатлениях и ощущениях, пытаясь понять, что же не так. И понял, к счастью, довольно быстро.

Вентиляция!

Кому как не ему было помнить, каким огнедышащим жаром обдало бригаду техников из-под заслонок, закрытых лишь на время стазиса. Что же теперь творится у Айса внутри — во всех, подумалось горьким каламбуром, смыслах? Зачем он это делает? Почему Гидеон его не остановит?

А может — Джефф похолодел от жуткой догадки — это и есть наказание? Может, подобные вещи приняты здесь за проступки, под страхом чего-то еще более невыносимого?..

Значит, все-таки были камеры… Было бы наивно ожидать обратного. Да и что это меняет? Даже не будь записи, Айс все равно сказал бы конструктору правду. С чужими он мог бы просто отказаться говорить или, окажись этим чужим дежурный офицер или еще кто-нибудь имеющий на настойчивость право, пересказать им факты, обмолвившись о мотивах в общих чертах, но конструктор никогда не удовлетворился бы подобной пародией на объяснение.

Ему задали ясный вопрос, который никак нельзя было понять двояко. С создателем всегда бывало именно так: никакой двусмысленности и недоговорок, затрудняющих понимание. Платить за эту любезность приходилось абсолютной, безоговорочной честностью. Обычно у Айси не возникало с этим никаких проблем — что лишний раз доказывало серьезность происшествия. Нет, не происшествия даже — проступка: стоило называть вещи своими именами.

Напасть на сокомандника, с которым через несколько недель предстоит снова выйти на поле боя вместе… Будь он хоть десять раз аутлайер со сколь угодно неадекватной реакцией, Айс не имел права его ударить. Инструкция предписывает даже в случае самозащиты действовать кардинально иным образом, причинить минимум ущерба — а Айси нанес удар с пусть неосознанным, но неоспоримым желанием причинить боль.

В ответ, джет сам полез не в свое дело, испортил то, что ему не принадлежало, но все же…

Валить все на ущербного процессором — хуже не придумаешь. Чем он вообще лучше того же Фалька, если позволяет себе ставить эмоции выше правил, да еще таких значимых?

Единственное, что обнадеживало хоть немного — Айси четко помнил, что не испытал никакого удовлетворения, когда Фальк отлетел к стене. Никакой радости, которую, должно быть, испытывал сам джет, замахиваясь на очередного врага. По крайней мере, в этом они непохожи.

От него ждали объяснения, и объяснения внятного, а все, что приходило Айси в голову, начиналось сейчас с «Фальк то, Фальк это». Даже если он не собирался перекладывать ответственность на аутлайера, прозвучит это именно так! А если начать с пилота и его приятельских отношений с шестерками, то создатель, возможно, обвинит и его тоже, и работа команды окончательно превратится в сущий ад и бедлам. Нельзя способствовать открытому конфликту между конструктором и пилотом, когда к тому есть предпосылки — они и без того тревожили Айси безмерно.

Пока, казалось, создатель отнесся к лейтенанту на удивление благосклонно. Если по вине Айси изменится и это… С него определенно хватит людей, перед которыми он сейчас виноват.

Иногда Айс не мог не задаваться предательским вопросом, почему даже у глюка Фалька члены команды ладят друг с другом с легкостью, а у куда более организованной восьмой с четким разумным руководством все совсем иначе.

— В последнее время… — по крайней мере, начал не с имени джета; подавить волну дрожи было на сей раз значительно труднее, чем в прошлый — казалось, что создатель видит его сквозь ярко блестящую на свету броню насквозь, может считывать память и содержимое процессора, а позади наблюдает с той же невозможной проницательностью пилот. — Показатели синхронизации стали падать, и я списал это на дружеские отношения, которые лейтенант сформировал с шестой командой. Возможно, ошибочно. Фальк активно настаивал на развитии этих отношений, хотя его вмешательство в чужую команду не приветствовалось, и между нами возник… вялотекущий конфликт. Когда он упомянул лейтенанта в мойке, я… — Айси сделал паузу, собираясь с мыслями, ища наименее унизительный термин, — разозлился и ударил его.

Единственным способом продолжать говорить было сейчас сосредоточиться на чем-нибудь максимально конкретном — разъедающее изнутри избыточное до боли тепло подходило идеально, — отступить в себя, отвлечься от смысла собственных слов. Обычно Айс не позволил бы себе подобного малодушия, но мысль, что пилот здесь, все слушает, делает непредсказуемые в своей манере, но едва ли утешительные выводы, была невыносимой.

Как это повлияет на их совместимость? Как это повлияет на их… отношения?

Лучшее, что Айси сможет сделать после — свести и без того невеликое количество общения вне дела на нет окончательно. Пускай у не в меру обаятельного Фалька получается очаровывать кого угодно — это работает не для всех. Айси хорош только для войны и работы, и ему лучше тем и ограничиться. Все, что не входит в его компетенцию, он только портит.

— Взгляните-ка, как интересно! — провозгласил Гидеон, чуть поведя подбородком в сторону, призывая в свидетели не то лейтенанта, не то все земные и небесные силы, хранившие мировую справедливость и порядок. — Он разозлился! Айсбрейкер, напомни мне… — голос его снова стал ровным и тяжелым, явственно отдающим металлом, — в чем смысл и цель твоего существования? Быть может, у меня что-то с памятью? Потому что не припомню, когда именно успел заложить в тебя подобные ценности. Ставить во главу угла свои эмоции, свои сиюминутные желания, свой неприкрытый эгоизм! Жертвовать ради них всем: колоссальным количеством ресурсов на ремонт, моим рабочим временем и силами, временем и силами пилота… а главное — репутацией в дивизии, в армии в целом! Ты осознаешь, что еще одна такая выходка — и я лично могу собирать свои вещи и навсегда уходить из профессии? «Гидеон Росс… Ах да, это тот, у кого мехи вечно устраивают кулачные бои с сокомандниками!» Ты позоришь меня, позоришь лейтенанта Хендерсона, позоришь командование дивизии, которое дало согласие на твой перевод!.. Как я могу быть уверен, что такого больше не повторится? Возможно, хм… стоит повторить опыт с контроллером? Как ты считаешь?

А Джефф все это время сидел на краешке кресла, замерев и напрягшись сжатой пружиной. Дрожали пальцы, горело лицо — будто это не меха, а его сейчас сжигал изнутри нестерпимый жар. Он виноват! Не для красного словца предупрежден Фальком, не случайно упомянут в мойке во время драки… По-настоящему виноват, по-настоящему ошибся. Чудовищно ошибся, когда полагал, что его посиделки в шестой техничке не влияют ни на что, что Айси их даже не замечает, если они не нарушают тренировочного графика. Но Гидеон будто не понимает того, что ответственность должна быть разделена как минимум поровну! Как минимум — потому что Айси уже получил свое, пострадал — избыточно, разумеется, по сравнению с его ударом ответ был несимметричным, — от собственного поступка… а Джефф — нет.

Но ошибку пилота никто не упоминает, а над Айси разразился настоящий шторм. С каждым словом, вонзавшимся острой занозой прямо в и без того воспаленное чувство вины, Джефф ощущал его душевную боль, как свою. И не только душевную. От волнения у мехов всегда повышалась температура всех систем, вент-циклы становились глубже и чаще. А сейчас вентиляция была отключена, и одному дьяволу известно, к чему это может привести еще через несколько сокрушительных реплик того, кого Айсбрейкер звал создателем. Через несколько секунд. Пару секунд. Секунду.

— Что вы делаете? Прекратите немедленно! Ему плохо, разве не видите? — вскочив, сорвавшись с места — точно вырвавшись из заколдованного круга — Джефф подлетел вплотную к ограждению помоста, перегнулся через него, стараясь быть как можно ближе к своему меху. — Айси, открой заслонки! В техничке не успели заправить хладагент, и…

— Молодой человек!.. — Гидеон обернулся к нему подчеркнуто медленно, обратился подчеркнуто ровно. Лишь на мгновение неприкрытой яростью сверкнули ледянистые серо-голубые глаза под очками, но инженер быстро заглушил собственную эмоцию. — Лейтенант Хендерсон. Я — конструктор этой модели. Я лучше, чем кто бы то ни было — и уж точно лучше вас, при всем моем уважении — знаю пределы ее прочности. Я знаю, в какой момент перегрев может стать опасным для функционирования. Вам нет нужды ни о чем беспокоиться.

От такой реакции Джеффри просто захлебнулся возмущением, первые секунды не находя, что сказать. Значит, это действительно намеренное истязание! И все правда… все, о чем говорили техники и сам Айси. Он действительно способен «экономить» топливо за счет поддержания своего же детища в черном теле. Способен отправить его в ремонт без стазиса. Ему просто наплевать! Наплевать, что чувствует живое, одушевленное существо, до тех пор, пока не подыхает от голода и боли!

— Человеческий организм, мистер Росс, — наконец выдавил он, глухо и угрожающе, пристально сверля взглядом собеседника, — тоже обладает изрядным запасом прочности. Средний человек способен выжить без еды в течение тридцати-сорока суток. Вот вы — часто такое для себя практикуете? Из соображений, гхм, экономии ресурсов?

Впервые на холеном, гладком лице — у Гидеона почти не было морщин, но в чертах была какая-то озадачивающая непропорциональность; ему можно было дать на вид и сорок пять, и семьдесят лет — промелькнуло подобие растерянности. Не дольше чем на секунду. Следом конструктор слегка прикрыл глаза и усмехнулся — на первый взгляд максимально доброжелательно.

— А вы оригинально мыслите, лейтенант. Знаете что… Пожалуй, нам нет смысла пытаться совместить два процесса. С Айсбрейкером я еще успею поговорить после, в крайнем случае по комму. А вот вы, как я понял, давно искали встречи. Давайте побеседуем сейчас… в более комфортной для человеческих существ обстановке. Прямо по курсу — дверь в мой кабинет. Проходите, пожалуйста, не стесняйтесь.

Повинуясь дистанционной команде, в темной стене открылся светлый проем. Джефф с сомнением глянул туда, потом на Айси, потом снова туда. Бросать напарника здесь хотелось меньше всего. Но по крайней мере, все то время, пока Джефф будет занимать Гидеона разговором, тот не сможет продолжать причинять вред.

Перехватив взгляд пилота, конструктор слегка прищурился и снова обернулся к массивной фигуре внизу.

— Свободен. Зайди в техотсек, пусть наладят, наконец, охлаждение. Лейтенант прав, в таких условиях совершенно невозможно работать.

Стоило пилоту и конструктору скрыться в кабинете, как Айси тут же воспользовался данным разрешением уйти. Вентиляция запустилась в ту же секунду, как он пересек порог мастерской — в системы хлынул воздух, в контрасте с раскаленным металлом кажущийся ледяным и мучительно резанувший по датчикам, и одновременно разблокировались все приводы.

В коридорах было пусто и тихо — сказывалось позднее время. Отправившийся кружным путем, через улицу, где было прохладнее, Айс дошел до середины маршрута и остановился у подсобного здания, прислоняясь к стене. Его слегка трясло — совсем по-человечески. Что ни говори, наличие души привносило свои коррективы в реакции и поведение.

Осмысливать, что только что произошло и почему пилот за него вступился (и что он сам при этом почувствовал), он будет позже. Начать и правда стоило с устранения перегрева. Команду могли распустить, но Гордон, возможно, еще не спит… Техник почти всегда его дожидался, если знал, что его помощь может пригодиться еще, даже после изнурительно долгого ремонта.

Из-за угла ударил свет чужих прожекторов, отвлекая, а еще через секунду появился их владелец — даже на фоне военных моделей выдающеся рослый, закованный в толстую темную броню, с массивным танковыми траками на плечах и торчащими за спиной дулами от почему-то смотрящего в небо главного калибра. Незнакомый мех без опознавательных ЭМ-сигнатур: скан только лаконично сообщал, что он свой. Айс напрягся и сделал шаг от стены, и в этот момент его заметили.

Траки на плечах… Зачем размещать такую тяжелую деталь в месте, где она не несет никакой практической пользы? Бывало, конечно, применялись декоративные элементы для устрашения или в меру художественного вкуса создателя, но такие массивные, могущие принести лишние проблемы в не стоящем того количестве — никогда.

Должна быть причина… Другое такое нелогичное на первый взгляд «украшение» в виде огромных крыловых плоскостей Айс видел только у Фалька, но тот использовал их по прямому назначению — для полета в альтмоде.

Альтмод. Неужто еще один трансформер? Но такое значимое пополнение боевого состава не прошло бы незамеченным даже в условиях, где о новичках объявляют только месяц спустя! И как столь ценная модель попала сюда без сопровождения?

Пока цепочка рваных размышлений складывалась у Айси в процессе, танкформер с ним поравнялся.

— Хей, — танк шумно прогнал вент-цикл и остановился рядом. — Если ты не занят, может, подскажешь, где тут выход к полигонам? Мне не успели загрузить карту комплекса, а в инфранете ничего толком нет, секретность все-таки.

Ответить не вышло: Айс впал в какой-то странный ступор, рассматривая чужую конструкцию вблизи. Сверхтяжелый класс, даже тяжелее его самого, и чуть выше — он еще никогда не встречал мехов крупнее себя размером ни среди фронтовиков, ни на строительных работах, и, хотя на базе по определению могли находиться только союзники, оказалось, что рядом с таковым поневоле чувствуешь себя неуловимо неуютно. Интересно, ощущают ли что-то подобное легкие модели вроде Эрца рядом с самим Айси… Взгляд непроизвольно остановился на грудных пушках незнакомца. Почти как у Фалька… Вот только дул больше, а калибр внушительней. Один удар из такого даже с расстояния — и можно собирать цель в совок для пепла, уже нечего будет ремонтировать. Собственные заслонки на пушках непроизвольно взъерошились.

— Нет? Ну ладно, — не огорчился трансформер, вскидывая голову, когда усиленно пытающаяся остудить корпус вентиляция издала незаглушаемый хрип. — У тебя тут… все нормально?

Айси одарили странным, не поддающимся расшифровке взглядом, и он заставил себя кивнуть и перестать так пялиться, но танк уже успел проследить его взгляд и, коротко рассмеявшись, накрыл пушки ладонью.

— Не заряжены, — проинформировал он. — Я не военная модель, и боевой протокол обычно не соблюдаю. Теперь уже.

Теперь уже? Что это вообще должно значить?

Фейсплейт у него был дружелюбный, даже улыбчивый. Подвижный, что мгновенно выделяло его из большинства виденных раньше собратьев по классу — обычно танкам делали грубоватые, нарочито невыразительные черты.

Поразительное несовпадение конструкции корпуса, несущей угрозу каждым штрихом, и жестов с мимикой…

— Так у тебя тут точно все нормально? — повторил вопрос танк; кивок его, видимо, не убедил. — Ты же… Айс, да? Айсбрейкер. Мне Фальк про тебя рассказывал. Ты же знаешь Фалька, так?

— Все превосходно, — чуть хрипло отозвался Айси, которому было совершенно не до болтовни, но и давать странному меху повод продолжать его не вполне уместное беспокойство (или, если уж пошло, счесть его невежливым) не желал. — Знаю. Да, я Айс. С кем имею честь?

— Тандербрейкер. Можно Тандер. Я из временной строительной бригады, так что «правило месяца» меня не касается, — руку танк не протянул, то ли сам не захотел, то ли как-то догадался, что Айс не оценит попытку прикоснуться, но приветственный импульс ЭМ-поля сгенерировал, попутно изучая корпус самого Айси, которому от такого пристального внимания захотелось поежиться. — Слушай. Не хочу вмешиваться не в свое дело, Айс… но тебя, может, в техничку проводить или что? Ты же в курсе, что у тебя вентиляцию с конца блока слышно?

Светло-синяя подсветка вспыхнула от смущенного негодования, которое сейчас не было сил сдержать. Мало того, что этот танк — знакомый аутлайера, странным образом вошедший в конструкторский отряд, несмотря на очевидно военный молд, так еще и умудрился найти его в самый неподходящий момент и вместо того, чтобы уйти и дать, по крайней мере, сохранить остатки достоинства, предлагает помощь! Разве не очевидно, что Айс ее захотел бы в последнюю очередь?

— Нет. Все в порядке, — отрывисто отказался Айси, не глядя на собеседника. — Полигон в той стороне и налево, но там в это время закрыто. Хорошего вечера, Тандер.

Уходить таким образом было, пожалуй, не лучшей идеей и не лучшим завершением знакомства, но Айси вдруг обнаружил, что прямо сейчас ему все равно. Ничто, за исключением разве что падение метеорита на базу (и то сомнительно — мертвые и дезактивированные ни о чем не беспокоятся), сейчас не сделало бы его ситуацию и моральное состояние заодно хуже. Какая разница, если он так или иначе умудрился, на этот раз — по-настоящему, всерьез, разочаровать создателя?

И, скорее всего, пилота заодно.

В техничке сонный Гордон пытался завязать с ним диалог и разузнать, что произошло в мастерской, пока возился с хладагентом и бесконечными тестами, которые заставил Айси проходить, но тот отделывался общими фразами. От затянувшегося перегрева нестерпимо болела голова — тоже очень, избыточно по-человечески.

Даже тщательно отлаженный корпус Айси, казалось, самовольно, без участия владельца делал все, чтобы оказаться от заданного создателем идеала как можно дальше.

— Итак, лейтенант Хендерсон, — раздался за спиной Джеффа голос одновременно с шипением закрывающихся пневматических дверей, — располагайтесь.

Кресло для посетителей было в этом кабинете только одно: напротив огромного рабочего стола, спинкой к двери, перепутать было сложно. Но Джефф все равно замялся на пару секунд, по своему обыкновению осматриваясь в незнакомом месте. Приглушенный рассеянный свет — не такая наползающая со всех сторон тьма, как в мастерской, но все же, — а с каждой стороны стола по дополнительной лампе. Вдоль стен — приборы и стеллажи, первые закрыты колпаками и чехлами, вторые — аккуратными одинаковыми дверцами. Идеальная упорядоченность и симметрия. Никаких излишеств, вроде фотографий в рамках или изящных безделиц, которыми обычно украшают рабочие столы. Значит вот от кого у Айси эта мания чистоты и порядка. Что же, этого следовало ожидать.

Ничем не выдавая своего трепета — в котором соединялись все еще кипящее внутри негодование, опасения за благополучие Айси, страх неизвестности и бог знает что еще, — Джефф уселся в предложенное кресло. И на этот раз уже заложил ногу на ногу, складывая руки на колене. Гидеон бесшумно опустился напротив — прямой и строгий, какой-то весь бесцветный и сухой, как сброшенный хитиновый панцирь насекомого. Идеально ровно зачесанные волосы — тоже седые, но не такой пегой разномастной сединой, как у Перси; напротив, гладко-серые с серебром. Идеально отутюженный халат. Воротник белой рубашки заколот под галстуком блестящей булавкой. Руки сложены на столе, пальцы переплетены, и лишь в их еле заметных бесцельных движениях можно — да и то при хорошем навыке — распознать беспокойство.

— Я пригласил вас поговорить наедине, потому что предметом нашего разговора является личность Айсбрейкера. А как вы понимаете, некоторые вещи просто неэтично обсуждать в присутствии того, к кому они относятся.

«А мучить его этично? — хотелось запальчиво воскликнуть Джеффу. — Этично заставлять работать на пределе возможностей, заставлять внутренне корчиться от стыда и вины?» Но он сдержался, решив вначале выслушать аргументы конструктора. За необдуманные действия и слова, за прямые нападки на создателя Айси точно не похвалит своего пилота. То подобие доверия между ними, которое только-только начало выкристаллизовываться, рискует рухнуть в одно мгновение, если Хендерсон даст волю гневу. Ведь нетрудно догадаться, на чью сторону станет преданный до раболепия мех.

— Я прекрасно понимаю, что стиль нашего с ним общения может показаться вам избыточно строгим, жестким, бессердечным… Ничего общего с тем, к чему вы привыкли, посещая шестой ангар, — Гидеон сделал короткую паузу и, заметив, как сверкнули глаза Джеффа, примирительно улыбнулся. — Не подумайте ничего дурного, я ни в коем случае не собираюсь запрещать вам проводить свободное время так, как вы считаете нужным. В конце концов, если бы это было необходимо, командование наделило бы меня такими полномочиями — а их нет. Но дело не в этом. Ведь вы наверняка замечали, как сильно отличается ваш напарник от того же Фалкона. «Правило месяца» оказалось несоблюденным, но в этом, возможно, существуют и определенные плюсы. В данном случае. Ведь этот случай исключительный… как и все, что касается Айсбрейкера.

Сильнее сжав пальцы на собственном колене, Джефф продолжал упрямо молчать. Гидеон выдержал еще паузу, и, расценив эту реакцию как знак согласия, едва заметно удовлетворенно кивнул, продолжая.

— Я не буду утомлять вас, расписывая конструктивные и технические особенности вашего меха, — Джеффу показалось, что слово «вашего» он неуловимо выделил голосом. — Хотя, признаться, мне как конструктору есть чем гордиться в данной сфере. Однако истинная его уникальность заключается не в том. Уникальна прежде всего его душа.

Гидеон откинулся на спинку кресла, сменив позу на более расслабленную, точно готовился к долгому повествованию. Но даже этот жест вышел у него безупречно-отточенным, словно был отрепетирован перед зеркалом тысячу раз.

— У Айсбрейкера в жизни есть цель. И, полагаю, что раз вы успели так хорошо с ним сработаться, то о ее содержании как минимум догадываетесь. Самосовершенствование, бесконечное приближение к идеалу, подчинение всего функционирования тому долгу, что он обязан выполнять. Уверяю, это не связано с армейской дисциплиной. В прежнем расположении, на ледовой базе, он был точно таким же — спросите хотя бы у инженера Экхарта, если не верите мне. В эти понятия входит очень многое. В частности, избавление от лишнего, от всего, что может снизить коэффициенты производительности. Такой уж у него характер. Полагаю, вам объясняли, в чем заключается свободная воля меха… при всем желании я не смог бы это изменить, ни программно, ни аппаратно. Долг, цель, функция — вот в чем главный смысл существования для него. И ему повезло. Да, повезло! В отличие от многих наделенных свободной волей личностей — мехов ли, людей ли, — что всю жизнь находятся в поиске чего-то недостижимого, непознаваемого, неописуемого — цели Айсбрейкера ощутимы и измеримы. Вы — персона совсем другого склада. Вам трудно представить, как можно радоваться каждой лишней миллисекунде, выигранной против норматива тренировок. Какое наслаждение доставляет ему осознание того, сколько литров топлива, растворителя, хладагента он сэкономил за минувшие дни и месяцы. Какое счастье — сохранять трезвый и ясный рассудок, что бы ни случилось, и всегда действовать сообразно правилам и указаниям. Неудивительно, что именно из этого мне пришлось исходить в формировании условий работы. Предыдущего пилота подобрал я лично, с тем, чтобы она доставляла Айсбрейкеру как можно меньше неудобств разностью их картин мира. Увы, прошло то время, когда мне позволялось заботиться о нем безраздельно. Повстанцы активизировались на севере, приграничные дивизии усиливают чем придется… и не мне отрицать необходимость священного долга перед Родиной. Командование дивизии постановило, что ваша кандидатура будет идеальной для вакансии пилота. Поймите, я не имею абсолютно ничего против ни вашей личности, ни ваших интересов. Как создатель Айсбрейкера я могу лишь просить вас. Рассчитывать на вашу добрую волю и просить… не мучить его. Не заставлять разрываться между тем, к чему он привык, и новыми схемами взаимодействия, предполагающими повышенную эмоциональность. Он терпеть не может эмоции, считая их досадной помехой на пути достижения совершенства. Увы, чужая душа — потемки, даже если речь идет об искусственной «душе». Каждый из нас в той или иной мере обладает качествами, от которых мечтает избавиться, которые осложняют жизнь. Для Айсбрейкера это — нерациональные, неэффективные реакции, которые забирают ресурсы, ничего не принося взамен. Пожалуйста, лейтенант Хендерсон. Не заставляйте его переживать из-за собственного несовершенства. Я верю, что в ваших действиях нет злого умысла, просто… постарайтесь быть немного аккуратнее — исходя из того, что я вам открыл.

— Но разве… — Джефф выдержал небольшую паузу, судорожно осмысляя услышанное. Как бы ни хотелось отрицать любое слово этого сухаря в белом халате, отгораживаться от всего, что с ним связано, как можно скорее побороть его в споре и отправиться разыскивать Айса… нельзя было не признать, что стройность и логичность в его рассуждениях присутствовала. Перси ведь сам говорил, что вложить какие бы то ни было качества в душу меха напрямую невозможно… И все могло бы сойтись, но только…

— Разве не вы сами заставляете его переживать об этом? Кажется, я ясно слышал, как пять минут назад вы отчитывали его. Как провинившегося ребенка… да что там, детей в нормальных семьях и не думают воспитывать такими фразами! Вы сказали, что он позорит вас! Что поступил эгоистично! И ему было больно при этом, больно не только морально, но и физически — ведь это ваша идея насчет перекрытия вентиляции!

Говоря, он скрестил на груди руки, а ноги, напротив, поставил устойчиво. Так, будто в любую секунду готов был вскочить из кресла, перегнуться через стол, сделать что-то… Что-то, что повлекло бы за собой крах не только его карьеры, но и нормального существования Айси. Гидеон ведь наверняка внушит ему, что и в поведении пилота он виноват!..

— Лейтенант Хендерсон… — протянул Росс устало, и покачал головой. Взгляд его был теперь опущен, устремлен на сцепленные руки. Лицо выражало печаль.

— Я знаю, что говорят обо мне ввиду особенностей поведения Айсбрейкера. Но хотя бы вы должны быть чуть более дальновидны, чтобы не представлять меня таким же монстром, как и все остальные! Конечно, мне никогда в жизни не пришло бы в голову заставлять меха мучиться от перегрева. Это было только решение Айсбрейкера. Он посчитал лишним нарушать тишину, требуемую для полноценного разговора, гудением вентсистем. Он часто так делал и раньше, правда, в тот момент у него не было таких серьезных утечек хладагента… Но что я могу сделать против свободной воли одушевленного существа? Разве что следить, чтобы он не навредил себе этим слишком серьезно. А что касается остального… слов, и всего прочего…

Он встал, медленно и задумчиво, обняв себя за локти. И принялся так же медленно прохаживаться по кабинету, позади своего кресла, позади ярко освещенного пространства за столом.

— Думаете, мне нравится разговаривать с ним так? Вызывать к себе, обсуждать каждое отклонение от нормы, каждый проступок? Но думаете, у меня есть выбор? — он резко обернулся к Джеффу, не опуская рук. В идущем снизу свете ламп теперь он выглядел не меньше, чем на шестьдесят тяжелых лет.

— Если я пропущу его промах, тем более такой серьезный и тяжелый, как драка с сослуживцами — что и для обычных людей и мехов является грубым нарушением уставного порядка — он же просто меня не поймет! Любая эмоция, повторяю, любая — особенно разрушительная, такая как гнев, — для него является тяжкой виной. Он страдает от этой вины, чувствует необходимость ее искупить… А чем же еще, кроме откровенного разговора с человеком, которого — так уж сложилось — он считает главным авторитетом в своем мире? Поймите, если я перестану разделять его тягу к идеалу, перестану отмечать его несовершенства — он просто почувствует себя покинутым, брошенным на произвол судьбы! Потеряет ориентиры, критерии оценки себя и мира. В чем-то любые мехи всегда напоминают детей… а детям важно знать границы допустимого. Это дает чувство безопасности, стабильности, предсказуемости. Поверьте, лейтенант, если я откажусь от подобного стиля руководства — его мир попросту рухнет! Я не могу допустить подобного, я несу ответственность за благополучие существа, которое привел в этот мир.

Он замолчал и, обойдя кресло, вновь опустился в него, на этот раз тяжело и неизящно. А Джефф молчал, глядя вниз, только желваки подрагивали на его щеках. Ведь это может быть правдой. Зная Айси, зная его упрямство, приверженность правилам и законам… вполне возможно, что даже создатель не смог убедить его относиться к себе мягче.

— В последние дни, — снова зазвучал голос Гидеона, усталый и глухой, — Айсбрейкер столкнулся с новой для него — а значит, гораздо более пугающей, чем все остальные — эмоцией. Это ревность. Он приревновал вас к Фалкону и шестой команде. Настолько, что потерял над собой контроль… и видите, к каким плачевным последствиям это привело. Я не стану делать выводов, что сделано, то сделано… просто еще раз прошу вас: будьте аккуратнее. Обдумайте как следует то, что я сказал… и будьте аккуратнее. Пожалуйста.

— Хорошо, — выдохнул Джефф после долгой, горькой паузы. И посидел еще какое-то время, не поднимая глаз, чуть раскачиваясь назад и вперед, прежде чем встать и поднять взгляд на Гидеона.

— Тогда я в свою очередь прошу вас проследить, чтобы он был в порядке. Чтобы техники справились со своей задачей, завершили наконец ремонт и обслуживание… и чтобы Айси поменьше подвергал себя неудобствам и риску, отказываясь, например, от заправки. Вы ведь его создатель, вас он уважает больше, чем кого бы то ни было… возможно, только вас на всем свете и уважает. Попробуйте на него повлиять. Могу я вас просить об этом?

— Разумеется, — Гидеон тоже встал, вежливо улыбнувшись. — Мы ведь одна команда. Мы должны делать все, что в наших силах, для общего дела. Пусть даже дело нам досталось не совсем простое. И да, вас, возможно, не успели предупредить… не называйте его Айси. Он ненавидит непротокольные сокращения и прозвища. Айсбрейкер, Айс — так он всегда представляется сам. Сколько раз уже твердил об этом тому же Смиту, но ему хоть кол на голове теши…

— Хорошо, — снова рассеянно кивнул Джефф. И обернулся к двери, сквозь которую зашел. Но Гидеон жестом указал ему на противоположную стену, в которой тоже открылся дверной проем.

— Прошу, отсюда будет удобнее — прямой выход. Спасибо вам, лейтенант Хендерсон, что уделили время. Рад, что мы наконец познакомились… а больше всего — что поняли друг друга. Поверьте, не каждый может принять и понять нечто, что настолько сильно отличается от его привычных представлений. Теперь я вижу, что командование в вас не ошиблось.

Капитан-конструктор Персиваль Экхарт просто обожал ночные прогулки.

Желательно, в максимально неподходящее время и в наименее предназначенном для этого месте. Ну то есть… не то чтобы он выбирал неразумные с точки зрения окружающих часы и маршруты нарочно, вовсе нет! Просто прогулки замечательно приводили в порядок голову, а желание проветриться на работающего день и ночь по хаотичному графику инженера могло напасть в любой случайно выбранный момент. Ну и не распугивать же какие-нибудь припозднившиеся парочки и ночных дозорных (как сочетались романтические прогулки с военными патрулями, Перси было не понять — он всегда был больше инженером, чем военным) на оборудованных аллеях!

Как-то так и вышло, что прямо сейчас облаченный в гражданскую одежду и перчатку-фиксатор для кисти пилот задумчиво прогуливался туда-сюда по техническим мосткам, наведенным над одним из водных препятствий на полигоне, и не менее задумчиво прикидывал, как вылавливать только что ушедший в мутную воду коробок с таблетками и стоит ли вообще.

Повод всячески нарушать распорядок полуночным променадом был вполне весомый: все-таки не каждый день его птичка умудряется ввязаться в драку с союзником! То есть, конечно, случается всякое, Фальк есть Фальк, но и совсем рядовым событие не назовешь. Перси понятия не имел, как там дела у восьмерок, но они потратили на ремонт целый день. Джеты были крайне деликатным молдом, любая мелочь могла сковать движения альтмода в воздухе, а так как летал Фальк часто и с упоением — чинили сразу «набело», со всеми проверками и возвращением тончайших настроек к исходным.

Боги, благословите Линду и ее золотые руки! Надо будет купить ей конфет. Она, кажется, любит шоколадные… Или нет, лучше вина. Или сразу новый набор инструментов? Сегодня ведь даже не ее смена, могла бы оставить их разбираться самих с чистой совестью! После того, как отказала правая рука, сам Персиваль за инструменты почти не брался — не то чтобы не мог, при должном уровне желания возможно почти что угодно, но у Линды получалось все же быстрее. Хороший техник — это всегда талант, что ни говори, а главы техничек не зря вторые-в-команде.

Надо будет все-таки поговорить с восьмой командой. Перед Гидеоном Перси извиняться бы не стал — к людям, которые не ладили с его (между прочим, абсолютно объективно обаятельным и прекрасно, беря во внимание его особенности, социализированным!) джетом, он относился со здоровой долей подозрительности, а конструктора Айси так и вовсе терпеть не мог. А вот сам мех и его пилот, пожалуй, стоили примирительного жеста.

Может, все-таки на чай? Или нет, сначала убедить Фалька перестать дуться и пойти на мировую. А потом — на чай. Может, когда здесь Тандер, с мировой выйдет быстрее — Фальк, бывало, слушался друзей чуть ли не вперед команды. Это было ничего: Перси знал и танкформера, и его напарника давно и всецело одобрял их присутствие.

Перси опустился на колени и поболтал парализованной кистью в воде, не чувствуя температуры. Пальцы дрогнули и слегка согнулись — тут неглубоко, может, задели коробок, а может, и судорога свела… Черт с ними, с таблетками. Небось совсем утонули. Или все-таки поискать — просто развлечения ради… Это ж надо было утопить их прямо с мостков!

— Тебе помочь?

На губах Джеффа была мягкая, печальная полуулыбка, когда он приблизился, бесшумно ступая по мягкой земле, к мосткам над каналом. Канал, конечно, одно только слово: просто широкая мелкая канава, или даже длинная лужа. Но Персиваль Экхарт умудрился воспользоваться ей, чтобы выронить в воду что-то — издалека Джефф не заметил, что именно, увидел только судорожное движение неловкой, неподвижной руки. Ловил бы левой — наверное, успел бы подхватить. Но старые привычки — коварная штука: если за всю жизнь привык делать что-то на рефлекторном уровне, не задумываясь — переучиться уже нереально.

Вероятно, это справедливо не только для людей…

Как умудрился Джефф забрести так далеко, до самой трассы полигона — пусть и ближней, незнакомой раньше, предназначенной для легких и сверхлегких моделей, — было не очень понятно. Хотя и объяснимо. После того, как за ним закрылась неприметная дверь в торцевой части восьмого ангара — невысокая, предназначенная лишь для людей, — он в первое время не видел даже белого света перед глазами. И не соображал, куда шел, просто машинально переставлял ноги, скользил пустым взглядом по сторонам.

Было бы, пожалуй, проще, если бы эмоция внутри него была какая-нибудь одна. Гнев там, или беспокойство, или шок. Но все это не подходило. Была какая-то муторная, серая взвесь. Ближе всего к тому, что называется разочарованием. И это тоже не то… ведь доля позитива во всем том, что он узнал, все же была. Никто не третировал Айси, никто не заставлял делать что-то, что ему несвойственно. Напротив, поддерживали его странные предпочтения, подстраивались под них, мирились с ними. Совсем как у Фалька в шестом ангаре. Такой же признак заботы и любви, быть может даже более самоотверженной. Такой, на которую сам Джефф едва ли способен. Шагая по темным проулкам блоков, а после по полосе между ангарами и полигоном, он раз за разом пытался представить, как будет культивировать в себе те качества, что делали бы его в глазах Айсбрейкера приемлемым напарником. Сухость и строгость, точность в формулировках, нацеленность на результат и отрешенность от всего, что Джефф привык считать жизнью. Получалось так себе. По всему выходило, что рано или поздно такое подобие жизни его доконает — значительно раньше, чем Айс успеет убедиться, что с ним можно иметь дело. Тогда Джефф фыркал, мотал головой и ускорял шаг, пытаясь проветрить голову и заставить себя взглянуть на вещи с другой стороны. А потом начинал все сначала.

Так что неудивительно, что забрался он в итоге в изрядную глушь. А вот встретить в этой глуши, и в этот поздний час не просто человека, но еще и знакомого человека, еще и такого знакомого, с которым, по хорошему-то, сам бог велел переговорить чем быстрее, тем лучше… это было уже совершенно точно из области фантастики. Знаков судьбы, или чего-то в этом роде.

Ступив на мостки, Джефф скинул куртку. Рукава рубашки так и остались закатанными после дневной тренировки, когда он, скучая по новым приятелям, со всех ног торопился в шестой ангар. В кабине это было удобно. И сейчас довольно-таки кстати. Встав на колени рядом с Перси — все равно брюк в белесых потеках от растворителя было уже не жаль, — он наклонился и запустил руку в воду, в том самом месте, где только что пытался что-то нашарить инженер. Сперва под пальцами было только глинистое, скользкое дно… но вскоре обнаружилось что-то твердое, небольшое, прямоугольной формы. Джефф удовлетворенно хмыкнул и извлек на свет божий пластиковый коробок, в котором что-то сухо погромыхивало.

— Это ищешь? — он передал находку в руку Перси — в левую, и тщательно проследил за тем, чтобы тот держал на этот раз крепко — и поднялся с колен.

— Ты, я смотрю, тут в неурочный час… Надеюсь, все в порядке? Как там Фальк? — поинтересовался он негромко, виновато взглянув в лицо конструктора. — Честно говоря, мне поначалу не верилось, что Айс первый на него напал. Но оказалось, это правда. Прости нас, если можешь.

Появление Джеффа стало для конструктора полнейшим сюрпризом — как всегда, когда он увлекался внутренним диалогом, что в общем-то поглощало девяносто процентов времени. От неожиданности Перси бы навернулся с мостков следом за таблетками, но как-то вовремя успел опознать знакомого и передумал дергаться. Повезло!

— Оно самое, спасибо, — сердечно поблагодарил инженер и одним движением здоровой кисти открыл коробок, вытряхивая на ладонь две капсулы. — Я уже собрался расставаться с ними навсегда, а новые пока еще придут… Успеешь лишиться и второй руки, — вообще-то Перси подозревал, что шутки на эту тему большинство собеседников не радуют, но ничего не мог поделать: сам он находил тот факт, что без таблеток он как без рук… руки… необычайно забавным.

А что с ним еще делать, оплакивать необратимо парализованную правую? Так никакого времени не хватит, если по всему горевать, да и Фальк сразу поймет через нейросвязь, а на него такие вещи плохо влияют. Аутлайеры или нет, а любые мехи привязывались к своим создателям и стремились, по крайней мере в норме, во всем им помогать и никогда не причинять вреда. Перси мог с гордостью сказать, что отношения с его младшей птичкой у него самые доверительные — Фальк и так достаточно переживал по поводу руки, когда она только отказала. Незачем продолжать его расстраивать: не его вина, что поначалу его пилот так торопился наладить связь, что не предпринял достаточных мер предосторожности.

Если уж на то пошло, то, что нейросвязь с джетом может навредить, скорее уж вина его конструктора, но и по этому поводу Перси не слишком печалился: сделанного не воротишь, а, оглядываясь назад, глюка было не избежать.

Без глюка Фальк был бы… другим, уже не Фальком. Перси души в своем творении со всеми его странностями не чаял, если бы что и изменил — так только ради того, чтобы облегчить самому Фальку жизнь. Но это у него сотоварищи с остальными членами их безумной очаровательной семьи и так получалось неплохо, безо всяких карманных машин времени и колдовства.

Осознав, что снова отвлекся, конструктор тряхнул головой — незаплетенные волосы тут же легли в еще большем беспорядке:

— Все бывает! Это, конечно, неприятный случай, но не конец света. Нам тоже нужно извиниться — и, вот увидишь, Линда и Тандер вдвоем убедят Фалька сделать это лично. Он частенько сожалеет, когда делает что-нибудь прежде, чем думает, просто это не всегда заметно, — коробок отправился в карман, а Перси рассеянно принялся перебирать ребра жесткости на перчатке-фиксаторе.

— Фальк в порядке, спасибо, что спросил. Надеюсь, Айси — тоже… Я люблю Фалька, но это не значит, что не осознаю рисков от его глюка и то, как легко его спровоцировать, — конструктор серьезно глянул на собеседника и тут же примирительно улыбнулся. — Оба хороши. У вас ведь не было каких-нибудь жутких проблем с его конструктором из-за этой истории, правда? Иначе я буду чувствовать себя совсем уж виноватым.

В дела чужих команд Перси… не то чтобы не лез — его работа в Фонде по большей части состояла именно из вмешательства в дела, вмешиваться в которые никто не просил. Но старался без нужды не приглядываться слишком пристально. Что именно мог сделать что с мехом, что с пилотом за ставшую всеобщим достоянием драку откровенно странноватый (и это по сравнению-то с самим Персивалем, который от образца нормальности был далек, как от Луны) коллега, отчего-то не хотелось даже представлять. Их дело, конечно, да и ни на чем серьезном Гидеона не ловили. И все же…

Щурясь в полумраке, конструктор осмотрел стоящего перед ним пилота, оценил плачевный вид и разом проникся сочувствием. Даже не зная всей истории… Совместимые пары обычно близки, даже новосформированные, эмпатичные пилоты имеют обыкновение чувствовать боль напарника даже вне связи. Метафорически, конечно, но этого хватало.

Сам Перси разбирался в этом как никто: он сутками не спал, когда кому-то из его птичек требовалась помощь, срывался в Фонд с любых дел и обязанностей по первой просьбе и пагубные эффекты глюка Фалька испытывал как на себе.

Было в этом что-то ироничное: боевой пилот трансформера-истребителя ненавидел смотреть на чужие страдания. И уж конечно, он мог понять, как мучительно их должен переживать молодой пилот.

— Фальк мне рассказал, что они не поделили, — мягко заметил Перси, делая несколько шагов по мосткам, и кивком предложил Джеффу следовать — им обоим не повредило бы пройтись. — То есть кого.

Слишком много вопросов, слишком много тем, пересекающихся с гудящим содержимым собственной головы и образующих совсем уж неудобоваримую смесь. Джефф слегка нахмурился, но тут же заставил себя принять мало-мальски безмятежное выражение лица, даже вновь улыбнулся краем губ, согласно кивнув. И, подхватив и накинув куртку, медленно двинулся за Персивалем через мостки.

Айси на его месте ограничился бы сухими заверениями в том, что, дескать, все в порядке. Неважно, насколько правдоподобно это выглядело бы. Тогда, в мойке, например — не выдерживало никакой критики. Но Айси… Айсбрейкер делал это не для кого-то. Для себя. Очевидно, признаться в том, что существуют ситуации, способные выбить его из равновесия, было бы для него очередным болезненным указанием на собственную неидеальность. Но Джефф не такой. По крайней мере, пока что не такой. Еще слишком слаб, слишком привержен тому, во что верил все свои сознательные годы. Что жизнь дается для того, чтобы ее жить, а не тратить на гонку за недостижимой целью. И что она складывается из мелочей. Каждое впечатление, мысль, слово имеют ценность сами по себе. Никто не указывал ему напрямую, что он должен переменить это мнение… так что по крайней мере на данный момент он мог позволить себе немного облегчить душу.

Он вздохнул — отчего-то вдруг вспомнив при этом, как шумно открылись вент-выводы на корпусе после ремонта — и начал наугад.

— Айс в порядке. В относительном; я надеюсь, что скоро будет в полном. Ему нужно только компенсировать утечку хладагента… надеюсь, что это сделали. Это было уже без меня. Я досидел только до конца ремонта, а потом… Потом сразу пришел вызов от Гидеона.

Джефф сунул руки в карманы, ссутулившись, будто заново проживая эту болезненную сцену. Впрочем, теперь он знал: если бы ее не было, было бы еще хуже. Гидеон Росс, как и Джеффри Хендерсон, пойман в ловушку необходимости соответствовать чужому мировоззрению. Чужой воле, которую необходимо уважать.

— Я же в первый раз сегодня встретился с ним, Перси. И ты знаешь… я готовился к чему угодно. Все эти намеки, оговорки, которые вечно звучат везде… то, как сам Айс говорит о нем… Я был готов бороться, спорить, писать жалобы, идти по инстанциям и по головам. А оказалось… что мы все всё неправильно понимаем. Нет… пожалуйста, подожди, не перебивай. Мне и так сложно уложить все это в голове. Понимаешь… он просто человек. Не слишком обаятельный, да, это правда: с таким я едва ли стал бы ходить в бар по субботам. Но он в этом не виноват. Он слишком погружен в свое дело, и оно его выматывает, но ничего не поделаешь — заменить его здесь некому. Сегодня мы с ним… хорошо поговорили. Он объяснил мне все. Рассказал, кого не поделили наши мехи, — Джефф грустно усмехнулся, — в том числе. Но главное — он объяснил мне, почему Айси такой. И Фальк был прав… все поиски тонкой ранимой души — глупая затея. Просто потакание своим иллюзиям. Помнишь, ты говорил, что своенравный мех останется своенравным, агрессивный агрессивным, как ни колдуй над «душой». А вот Айси… Айс — он вот такой. Влюбленный в правила, распорядки, показатели эффективности, экономию ресурсов. Старающийся изжить любые эмоции как лишний, снижающий КПД фактор. И с этим тоже ничего нельзя поделать. Только следить, чтобы он не загнал себя до дезактивации. Ты бы видел, как он подорвался прямо с ремонтной платформы, когда на комм пришел сигнал от Гидеона! Как же, как же, заставлять ждать — это неуважение, нарушение субординации и вообще… Черт, Перси, я боюсь что все, что мне остается — это до конца жизни оберегать его от всех этих эмоциональных штук, которые он ненавидит. Понимаешь… он же чувствует, например, ту же ревность. Но она ему мешает. Не дает приближаться к идеалу, а это для него высшая ценность. Значит, мне нужно не подавать поводов. Соизмерять свою жизнь с его представлениями. Гидеон сказал даже сильнее: «не мучить». Веришь или нет, а вот мучить — это последнее, что я хотел бы с ним делать. Наверное… Наверное надо быть готовым, что походы в ваш ангар придется свести к минимуму. В том числе.

Поначалу Перси довольно быстро для прогулочного темпа шагал впереди, только изредка оглядываясь — и с каждым разом подвижное лицо конструктора принимало все более обеспокоенное выражение. Когда Джефф договорил, он вдруг резко развернулся лицом, чудом не снеся собеседника.

Можно было бы подумать, что ему есть что сказать, но реплик не последовало: Перси просто замер, изучая чужое выражение так внимательно, будто искал там ответы на вопросы жизни и смерти (сорок два, чего тут думать), и беспокойство понемногу превращалось в сочувственное понимание. Эмоции Перси скрывать умел, но не особенно об этом заботился: можно подумать, оно того стоило. Немного искренности еще никому не повредило, а вот необъяснимых размеров гордость, присущая многим военным и не дающая им толком принять ни помощь, ни даже простое сочувствие, которое, между прочим, необычайно далеко от унизительной жалости, — очень даже вредила.

— Довольно много потрясений для одного дня, правда? — Перси потер подбородок здоровой рукой. — Я не знаю ни Гидеона, ни его создание достаточно, чтобы судить, но что-то у меня с этой историей не сходится. Тебе не кажется, что это… немного слишком? Стремление к идеалу дело замечательное, но только не когда оно принимает болезненные формы. А когда пилоту приходится идти на значительные жертвы, значительно менять собственный характер, да и все остальные подстраиваются — это уже как-то нехорошо, не находишь? Есть большая разница между нежеланием переламывать личность меха и тем, чтобы потакать дурным привычкам и закрывать глаза на странности, — поймав себя на том, что снова завел лекцию только для них и подходящим тоном, да и утверждение в его устах звучит неубедительно, конструктор осекся и махнул рукой.

— Я знаю, что ты думаешь. Что у меня профдеформация, потому что меня, как большинство конструкторов передовых линеек, постигла неизбежная участь каждый раз создавать аутлайеров и повсюду их видеть. Или что я сам на многое закрываю глаза. И будешь прав, между прочим — я жутко его балую, самому иногда не по себе, — губы Перси тронула едва заметная улыбка, совершенно не вяжущаяся с его якобы раскаянием, но он тут же снова посерьезнел. — Но это своего рода беда всех создателей: большинство из нас любят свои творения и не замечают, когда начинают с этой любовью перебарщивать. У меня ушло порядочно времени, чтобы перестать отрицать само существование проблем. Если ты прав и Гидеон и впрямь лучше, чем мы о нем думаем — тебе, как пилоту, все равно будет, с опытом точно, виднее со стороны. Хотя вообще-то я не стал бы считать хорошим человека с такими убеждениями. Считай отношение к аутлайерам моим личным индикатором.

Они снова двинулись медленным шагом — на этот раз конструктор не забегал вперед, а шел рядом; прошли чуть дальше по мосткам, спустились на тропинку, уходящую к гоночным трассам, и остановились у громады трибун, предназначенных для полного обзора полигона. На миг Перси показалось, что за поворотом мелькнул свет прожектора, и он отвлекся, пытаясь высмотреть, что произошло, но так ничего и не увидел — слишком далеко.

Поздновато для прогулок, но, может, среди местных мехов тоже есть полуночники... Большинство ангаров на ночь не закрывалось — все-таки они не игрушки, которые можно просто убрать в коробку, пока хозяин спит.

Ничего не рассмотрев, Перси снова повернулся к Джеффу:

— Я не хочу сказать, что с твоим мехом что-то не так, пойми меня правильно. Сам знаешь, я ненавижу, когда так говорят мне, и сам бы не стал. Но перфекционизм и у людей, бывает, переходит всякие разумные пределы, и помощь им обычно нужна больше, чем чтобы все вокруг подыграли. Просто… присмотрись повнимательнее, не спеши. Составь свое мнение. Мои советы, в конце концов, тоже только мои. Но мы будем скучать, если ты перестанешь приходить, — неожиданно завершил Перси и снова оглянулся через плечо, прислушиваясь: — Тебе не кажется, что кто-то открыл дальний ангар?..

«Какое там присмотреться, — хотелось Джеффу горестно возразить. — Разве и так не очевидно? Если сам создатель Айси, человек, которого он уважает больше всех на свете, которого знает с первой секунды своей жизни, не смог переубедить его… не смог ничего сделать с этим перфекционизмом — пусть и болезненным, нездоровым, но это тоже, в конце концов, только с человеческой точки зрения, — так что еще остается?»

Но он промолчал. Слова Персиваля — слишком серьезные, слишком здравые и взвешенные для того, кого на пару с его птичкой все считали образцом неадеквата — заронили в его душу сомнение. Робкий росток надежды, почти не имеющий шансов пробиться сквозь тяжесть давнишней, разделенной на многих беды… Пусть казалось глупым лелеять его — но и растоптать его просто так, походя отмахнувшись от слов видавшего виды конструктора и пилота, Джефф не мог решиться. «Посмотрим. Утро вечера мудренее», — едва успел он прийти к такому компромиссу между разумом и чувствами, как вдруг Перси резко переменил тему, и Джефф встряхнулся, насторожившись.

Звуки и образы, которые до того скользили мимо, не задевая сознания — с того самого момента, как он отправился на свою бездумную прогулку, — оказывается, тем не менее фиксировались где-то на подкорке. И сейчас Джефф осознал, что действительно только что слышал странный звук. Едва ли ожидаемый в глубокой ночи посреди пустого полигона.

— Кажется, — кивнул он, зачем-то понизив голос до шепота, и тоже огляделся. Как выяснилось, не зря: вдалеке показался свет, судя по всему приглушенный, тем не менее ослепительно резавший глаза, привыкшие к темноте. Прежде, чем разум успел принять какое-то взвешенное решение, Джефф шагнул от этого света назад и вбок: под прикрытие трибун. И продолжил осторожно вглядываться, слегка выглянув из своего убежища. Свет приближался, и довольно быстро: уже через десяток секунд стало ясно, что прожекторы движутся над землей на высоте в пару человеческих ростов, не меньше. А значит, версия про ночного охранника с фонарем или что-то в этом роде отпадала.

Сперва подумалось, что это Фальк соскучился в ночи и пошел искать пилота, но нет: у Персивалева детища не было на корпусе никакой иллюминации на такой высоте. Да и в целом, как выяснилось еще через несколько секунд, фигура была совсем непохожа на изящный силуэт джета. Ни пропорциями, ни габаритами, ни движениями.

— Перси, это кто? — все тем же шепотом поинтересовался Джефф, втянув голову обратно и напряженно моргая ослепшими глазами. — И что ему тут надо?

И тут же понял, что не ему. Им. Потому что с другой стороны полигона приближалась такая же массивная фигура. Гудение приводов и осторожные, но тяжелые шаги были уже слышны довольно-таки отчетливо. Если прямо сейчас выбраться из-под трибун, уйти по той дорожке — возможно, два незнакомых меха их просто не заметят. Но тогда останется неясным, что они задумали здесь, в самом безлюдном месте воинской части. По иронии судьбы превратившемся вдруг в проходной двор.

— Давай посмотрим… просто убедимся, что это не… что-нибудь вроде того, что мы сегодня видели, — Джефф нахмурился, привалившись плечом к опоре трибун. Верить в худшее не хотелось, но сегодняшняя практика наглядно показала: то, что одушевленная машина формально подчиняется уставу, вовсе не страхует от причинения ею вреда. Даже такой уравновешенный и выдержанный персонаж, как Айсбрейкер, может всех удивить.

Свобода воли, куда от нее деваться… И если эти два гиганта — оба даже крупнее, чем Айси, — вздумают выяснять отношения, всем поблизости несдобровать. По спине Джеффа прошел холодок. Не факт, что двое пилотов смогут повлиять на них, уговорить разойтись миром… не факт, что даже успеют. Но бросать ситуацию на самотек было бы безответственно и попросту преступно. Недостойно офицера.

В конечном итоге Перси все-таки оказался прав: неудивительно, он работал с мехами многие годы, уж звук открытия ангара или оттенок прожекторов подсветки опознавал даже издалека. Правда, в отличие от своего спутника, он больше недоумевал, чем беспокоился. Особенно — когда наконец-то разглядел знакомый силуэт.

— Это… — точно так же ослепленный конструктор сощурился, осторожно выглядывая из-за угла. — Это Тандер! А вот кто это с ним, не узнаю. Но не думаю, что он пришел бы ради драки.

Добродушного и откровенно ленивого танкформера он ожидал бы увидеть снаружи в такое время в самую последнюю очередь. В чужом ангаре — еще куда ни шло, Тандер любил иногда поболтать с соседями на ночь глядя, но тащиться на так и не просохший от бесконечных ливней полигон, на котором разве что броню грязью до оптики заляпать, да еще так далеко от основного размещения… Любопытно, ничего не скажешь. В отличие от своей птички, Тандеру Перси доверял не натворить глупостей. Мог бы убедить Джеффа оставить этих двоих с их загадочными делами, тем более — подслушивать нехорошо… Но танк вряд ли будет в обиде (особенно если ничего не узнает!), а личный интерес штука неистребимая.

Нет, ну правда: вполне себе загадочное происшествие! Кто и зачем встречается под покровом ночи, да еще и неслучайно?

— Военная модель, — шепнул Джеффу конструктор, рассматривая вторую фигуру. — Наверное, из местной боевой команды…

Военная — это мягко сказано: Перси даже сквозь темноту наметанным взглядом выхватывал оружейные контуры, агрессивные обводы и поблескивающие в свете прожекторов края толстой листовой брони, вполне заслуживающей звания доспехов. Чем ближе мех подходил, тем четче было видно, что он даже тяжелее и выше Тандера. Впечатляет, при его-то нестандартных выдающихся габаритах… За спиной у незнакомца торчали крылья — странно короткие, со скругленными краями, явно не для полетов. Вряд ли трансформер, Перси бы уже знал, будь тут еще один летчик, да еще такой уникально тяжелый. Скорее всего, это балансиры, а может — и просто грубоватое, но внушительное украшение. Или место для дополнительных резервов, скажем, топлива с возможностью сброса? Но взрывоопасные элементы так близко к нейростволу размещать просто опасно…

Привычка пускаться в рассуждения об исполнении корпуса любого встреченного меха была, считай, у конструкторов профессиональной. Но стоило мехам заговорить, как Перси тут же позабыл про детали, оживленно прислушиваясь.

С их места почти не было видно, но по шуму — крупнотоннажники генерировали его постоянно, по их меркам оба двигались сейчас бесшумно, словно древние ассасины — не составило труда догадаться, что оба устроились на трибунах. В очередной раз слегка высунувшись за угол, конструктор с каким-то странным удовлетворением обнаружил, что сидят они совсем рядом.

И тут же убрал голову: вряд ли им придет в голову сюда смотреть, но случайно все бывает.

— Рад снова тебя видеть, Файррайфер, — это определенно был Тандер. — Спасибо, что пришла.

— Просто Файр. Ну пришла и пришла, раз позвали, — лениво открестились в ответ. — А зачем позвал-то, пацифист?

Странный голос. Низкий, вибрирующе-бархатный, как и положено таким крупным моделям, но было в нем что-то необычное… Перси слегка нахмурился, пытаясь ухватить ускользающее очевидное объяснение.

«Пришла и пришла»… Ну конечно! Окончания женские, и голос тоже не странный, а просто — очень низкий женский. Похоже, что эта Файр — один из немногих случаев, когда-либо создатель, либо сформировавшаяся душа заложили женский гендер… Как увлекательно! Ничем особенным такие мехи, по правде сказать, не выделялись, технические характеристики оставались стандартными, но вот с точки зрения психологии это был потрясающий феномен. Перси бы его с удовольствием исследовал в деталях, подвернись ему такая возможность — благо психология-то его, как куратора аутлайеров, занимала в первую очередь, — и сейчас эта возможность вдруг замаячила в перспективе. После знакомства с командой надо всего лишь завести приятельские отношения с ним… ней самой или ее пилотом — и потрясающий источник ответов на все вопросы при нем!

В Фонде женских моделей не было, а те, что Перси встречал по службе, не горели желанием общаться. Может быть, в этот раз получится… Тандер, кажется, и сам не прочь пообщаться — можно будет потом спросить его, точно не откажет.

— Технически не пацифист, — с коротким смешком откликнулся тем временем танк. — Просто нашел себе занятие получше, чем воевать. Пока, по крайней мере. А позвал… — последовала небольшая пауза, и Перси готов был поклясться, что танкформер слегка смущен и мучительно пытается сейчас сформулировать внятный ответ. — Не знаю. Тут красиво, не думаешь?

— Я эту базу вижу каждый день уже много лет, насмотрелась, — меланхолично заявила в ответ Файр и, судя по гулу приводов, повернулась. — Но вообще-то тут и правда ничего.

Складывающийся диалог выходил настолько до нелепости светским, что Перси пришлось подавить желание рассмеяться. Чего-чего, а драки тут определенно не намечалось, но и уйти незамеченными было бы нелегко: прожекторы обоих продолжали работать, и для ненавязчивого исчезновения вокруг стало слишком много света.

При упоминании знакомого имени у Джеффа немного отлегло от сердца. Он успел заочно проникнуться симпатией ко всем членам странной семьи Фалька, и посчитать их практически за своих. К тому же о незлобивом характере бывшего танка он был хоть немного, но наслышан. Даже просто по банальной теории вероятностей шанс того, что двое спокойных и уравновешенных крупнотоннажника в течение одних суток решат съехать с катушек, приближался к нулю.

А вот второй мех вызвал у него не меньше интереса, чем у Перси. Незнакомый даже общительному конструктору… Отчего-то Джеффу казалось, что Перси и Фальк должны к настоящему моменту уже изыскать достаточно лазеек в «правиле месяца», чтобы познакомиться со всем личным составом дивизии… но нет, оказывается, исключение было сделано только для них с Айсбрейкером. Это льстило. Но тревоги не отменяло, а лишь подстегивало желание обратиться в слух и понять наконец, что два тяжелых меха делают на чужой трассе в неурочный час.

А уж когда начался разговор… Джефф не выдержал, и вслед за Перси высунулся из укрытия, силясь за короткие секунды разглядеть во всех подробностях незнакомца… то есть незнакомку.

Как и инженер, он знал, что меха, идентифицирующие себя как существа женского рода, крайне редки — правда знал, разумеется, исключительно в теории. И полагал — опять же без объективных причин, просто в силу инерции мышления — что это должны быть легкие, грациозные создания с низким классом брони и вооружением скорее скорострельным, чем убойным. Никогда еще хваленая интуиция так не подводила его. Та, которую назвали Файррайфер, была громадной боевой машиной, увешанной тяжелыми пушками, что одним своим видом наводили суеверный ужас. Даже Тандер, чьи размеры Джефф вполне представлял еще по фото, казался рядом с ней скромной, ничем не примечательной моделью.

Снова нырнув под трибуны, Джефф потрясенно оглянулся на Персиваля. Переговариваться сейчас, в непосредственной близости от двоих мехов, не подозревающих об их существовании, было бы неразумно. Лейтенант знал, какими чуткими могут быть аудиосенсоры, если их владелец того захочет. И шум собственных систем здесь ничуть не мешает: он прекрасно фильтруется мощными процессорами.

Развернув над браслетом экран, заранее пригасив его яркость до минимума, Джефф сосредоточился, последовательностью нейроимпульсов собирая буквы в слова. Навык, которым мало кто пользовался в обычной жизни, предпочитая стандартную запись текста с голоса, но который считался своего рода шиком среди будущих пилотов в Академии. Все старались овладеть им как можно быстрее, чтобы продемонстрировать свои таланты в синхронизации с различного рода внешними системами… а вот теперь пригодилось.

«Это женщина?» Поморщившись, Хендерсон тут же стер последнее слово, начал заново: «Это модель с женским гендером?.. У нас, здесь?» Вопросы были, конечно, риторическими, Джефф и не предполагал на них ответа — тем более что Перси откликнуться все равно не сможет: как можно было заметить, свой браслет он оставил вместе с формой в ангаре. Но промолчать сил не было, да и что тут еще скажешь?..

«Она потрясная!»

Хотелось еще знать, конечно, откуда Тандер с ней знаком. Ну да ему-то что, он здесь не в составе боевого расчета, ему можно общаться с кем угодно. Верней было бы спросить другое, но тогда вопрос звучал бы совсем уж по-дурацки. Свидание у меха?.. Не где-нибудь в Фонде, где царят вольные нравы, а действующие лица все как на подбор нестандартные… а прямо тут, в расположении дивизии. Ночная романтическая прогулка, на которую огромный боевой человекоподобный робот пригласил еще более огромного боевого человекоподобного робота, к тому же женского пола… Бред высшей пробы, да и только. Но тем не менее истолковать все происходящее каким-то другим способом при всем желании не получалось.

Разобрав сообщение, широко улыбающийся Перси оживленно затряс головой, благоразумно не отвечая вслух. Конечно, потрясная! Если бы не уважительное нежелание портить другу свидание (а в том, что это именно свидание, вернее, то, чем его представляют два едва знакомых крупнотоннажника, у него лично не оставалось ни малейших сомнений), он бы уже вышел из-за угла и засыпал бы необычную модель вопросами прежде, чем успел бы представиться.

Но ничего не попишешь. Терпение и только терпение!

Правда, никакое уважение не мешало конструктору нахально подслушивать, разрываясь при этом между ощущением бесстыдной очаровательности происходящего и желанием все-таки рассмеяться. Это точно выдало бы обоих с головой…

Он ничего толком не видел — выглядывать снова, особенно после того, как Файр, похоже, повернулась к краю трибун, было бы рискованно, — но без труда мог представить себе комично сосредоточенное выражение на фейсплейте Тандера.

Не нужно было быть ни гением, ни хотя бы пилотом Тандера, чтобы знать, что тот с легкостью оказывал жесты привязанности и воодушевленно заботился о других, но ответное внимание в его собственный адрес, а уж тем более — необходимость его привлечь, ставили его в тупик. А озадаченный танк — умилительное все-таки зрелище…

Лишнее доказательство того, что форма не должна определять предназначение. Персиваль видел его в сражении раз или два: из Тандера хороший боец, бесстрашный и эффективный — но защищать и строить такой нехарактерно деликатной для закованного в многотонную броню танка личности подходило куда больше, чем разрушать. В Фонде Тандер был на своем месте и приносил там — даже без пилота, который присоединялся далеко не всегда, — куда больше пользы, чем мог бы, останься он в армии. Терпение и бесконечная непоколебимая приветливость — то, что нужно в их сумасшедшем доме, рук у них там не хватает в любое время, так что помощник, которому любая работа по плечу, прямо-таки благословение богов!

Да что уж там, Перси своих… В это понятие он широким жестом включал не только собственные создания, но и дружественные модели, а иногда, под настроение, даже весь Фонд разом — и пусть никто не уйдет обиженный от любвеобильных конструктора и его счастливо умеющей делиться младшей птички… Так вот, своих мехов он любил совершенно не за функцию. Работников много, дроны тоже работают. То, какой вышла душа — вот что главное.

Главное — душа… Перси покосился на Джеффа, даже от интригующего диалога на трибунах отвлекся. Неожиданно пришедшая идея заставила конструктора замереть, словно небеса расщедрились на молнию озарения. Ну конечно! Глупо требовать от молодого пилота, чтобы он делал какие-то свои выводы, когда он видел-то всего двоих мехов, один из которых страдает биполярным расстройством, а второй — его собственный напарник, к которому прилагается целый набор смутно тревожащих странностей и указаний от конструктора. Это Персивалю легко рассуждать про норму и отклонения, когда он и на то, и на другое насмотрелся в достатке. Отличный шанс сделать что-то хорошее, а заодно, возможно, заполучить потенциального единомышленника в перспективе — это помочь новому славному знакомому с набором опыта.

А где и смотреть, какая вообще бывает душа, как не в Фонде Свободной Воли…

Вообще-то в Фонд кого попало не таскали, но Перси отчего-то готов был поручиться, что вреда от этого не будет ни Джеффу, ни фондовским обитателям. Будет ли польза — вопрос принципиально другой, но с ним можно разбираться по мере поступления. Да и Фальк в последние дни только и говорит о том, как хотел бы показать новому приятелю звено…

Загорался идеями Перси быстро, что в общем-то объясняло большинство его поступков, и сейчас не отступился от привычек. Что тут, спрашивается, думать? Предчувствия его, как правило, не обманывали, да и Фальк неплохо разбирается в людях…

Значит, решено! Оставалось только уговорить на поездку самого лейтенанта.

Ждать с такой замечательной идеей, только и ждущей, пока ее выскажут, было совершенно невозможно, и конструктор, быстро оглядевшись, поспешил к тропинке, поманив Джеффа за собой.

— Пора и честь знать, — прошептал он, убедившись, что ни Файр, ни Тандер не смотрят в их сторону. — Оставим их. У меня есть отличная мысль, тебе понравится…

Прокрадываясь назад в сторону мостков, Перси не удержался от того, чтобы обернуться и посмотреть на оживленно к этому моменту беседующих мехов с более удобного ракурса. Момент выбрал, как всегда бывает с везунчиками, удачный — как раз успел в деталях рассмотреть, как Файр с размаху хлопает Тандера по наплечнику, смеясь, очевидно, над какой-то шуткой, и как синяя оптика почти всполошенно мигает, но танк тут же спохватывается и начинает смеяться в ответ.

Нет, и все же это очаровательно до неправдоподобия. Напомните, как вообще вышло, что эти двое — огромные боевые машины самого разрушительного класса в истории механоидов?..

То и дело косясь на Персиваля, на чьем лице все шире расплывалась восхищенно-умиленная улыбка, Джефф мало-помалу заулыбался и сам. Беды и усталость прошедшего дня если не забылись хотя бы временно, то отошли на второй план, остались в стороне. Сейчас его занимала только беседа двоих тяжелых мехов, которые явились сюда сидеть на лавочке под луной — ни дать ни взять, подростки на первом неловком свидании. И как раз в тот момент, как он наконец задумался: а насколько позволительно вообще подслушивать такие вещи? ведь если бы это были люди, то шпионить за ними вот так уж точно было бы некрасиво! — Перси тронул его за рукав. Оказывается, здесь есть еще одна обходная тропинка, по которой можно уйти вне обзора с трибун. Очень кстати, вот просто очень.

— Я ведь правильно понимаю, Тандер приехал сюда совсем недавно? Иначе бы Фальк не замедлил поделиться новостью… И уже успел найти себе… эээ, даму сердца? — Джефф не выдержал и таки хохотнул приглушенно, едва им удалось отступить на достаточное расстояние. Последнюю фразу Перси он пропустил мимо ушей — настолько ему не терпелось расспросить инженера обо всем, чему они стали свидетелями. — Боже, я и не подозревал, что такое у них тоже бывает! Нет, ну то есть, можно было предполагать… но мне до сих пор сложно уместить все это в голове. Что меха — такие же как мы, что они могут чувствовать все то же, что чувствует человек. Что их поступки не становятся менее человечными оттого, что тела у них стальные, а мозги электронные. Ну… по крайней мере, у большинства меха это так.

Последнюю фразу он, осекшись, проговорил негромко и глухо, а сдерживаемая горечь все же пробралась в голос. Ну да что тут уже скрывать. Перси и так прекрасно понимает, что молодому коллеге хотелось бы, чтобы отношения с его собственным мехом выглядели бы по-другому. Чтобы сам Айси был… не то что другим, нет. Без своих заумных формулировок, без мании чистоты, без пунктуальности, возведенной в абсолют — это был бы уже не он, не тот, к кому Джеффри Хендерсон успел привязаться. Не надо у него ничего отбирать… но так хочется добавить некоторые вещи. Способность радоваться чему-то более простому и естественному для одушевленного существа, чем экономия ради экономии и совершенствование ради совершенствования. Способность видеть ценность в эмоциях, чувствах, душевной теплоте и дружеском участии. Отчего-то Джефф именно в эту секунду вспомнил, как «вступился» за меха при Гидеоне. Ему-то казалось тогда, что он делает благое дело, позволяет почувствовать это самое участие и поддержку… а Айсбрейкер теперь, очевидно, сердится на него за вмешательство и глупый, с его точки зрения, приказ.

Хотя нет. Злость — это ведь тоже эмоция. Если она и была, к нынешнему моменту Айс ее наверняка успел изжить.

— А, да. Так что за мысль?.. — чтобы отвлечься от печали, уцепился он за плавающую в памяти заметку, и вновь обратился к Персивалю с, возможно, несколько преувеличенным интересом.

Чем дальше они отходили от трибун, тем более гениальным казалось пришедшее в голову… ну, может, еще не решение, но шаг в его направлении точно. Загорался такими вещами Перси мгновенно, и к моменту, когда они отошли достаточно далеко, уже успел придумать целую маленькую, но очень вдохновленную речь: Джеффа надо было еще убедить с ними отправиться, чтобы такая прекрасная идея ни в коем случае не пропадала зря.

— Симпатия с первого взгляда! — торжественно провозгласил Перси, поднимая вверх палец; то ли пошутил, то ли всерьез ответил на вопрос — по нему, как и по его джету, этого иногда было не понять. — Если подумать… Все мехи создаются с психикой и интеллектом взрослых, но опыт не построишь, а опыт личностных отношений и уж точно влюбленности — тем более. В каком-то смысле большинство из них еще совсем молоды.

Он бы с удовольствием еще порассуждал про особенности характера и проявления эмоций — да хоть у того же Тандера, но, позволив Джеффу закончить, передумал. Какое-никакое чувство такта у Перси имелось, и оно сейчас подсказывало, что распинаться про чужие чувства сейчас перед пилотом меха, эмоции наглухо отрицающего, было бы все равно что размахивать бутылкой воды перед идущими по пустыне. Жестоко, да и незачем… Впрочем, утешать не стоило тем более: ничего по-настоящему толкового тут не сделаешь, все, что мог, он уже сказал, а дальше от таких вещей лучше просто отвлечься.

Вон и сам Джефф перевел тему, только поддержи.

— Хорошая идея, вот увидишь, — нетерпеливо закивал конструктор. — Только сразу не отказывайся, дослушай. Мы с Фальком в ближайшие несколько дней берем увольнительную и летим в Фонд, мне нужно заняться кое-какими оргвопросами, а Фальк просто хочет повидаться. Так вот. В альтмоде предусмотрено пассажирское место без нейроподключения… Я подумал, может быть, ты захочешь с нами? Это безопасно, если тебя вдруг это волнует. С командованием можно договориться. Айси… — на секунду Перси призадумался, но тут же стряхнул оцепенение: — Просто не говори ему пока ничего, зачем зря нервировать, ничем предосудительным мы там заниматься не собираемся. А когда еще подвернется случай!

Строго говоря, «случай» мог подвернуться когда угодно: в Фонд они с Фальком мотались как заводные, жили на две базы, считай, по особому договору с командованием. Все-таки положение конструктора передовой линейки, якобы много сделавшего для страны (формулировка всегда вызывала у Перси недоумение, а местами — желание убрать чужих с их планами на оборонку подальше от его птичек), иногда дает пару бонусов… Короче говоря, сама по себе возможность навестить товарищей редкостью не была. Но если Перси и слукавил немного, то только слегка: Фонд-то никуда не денется, а вот ситуация в восьмой команде вполне могут пойти наперекосяк еще сильнее.

Чем раньше Джефф что-нибудь для себя решит, тем лучше. Никакого конкретного результата Перси не ждал: он и впрямь недостаточно знал что Айси, что его создателя, чтобы по-настоящему судить. Никто не понимает меха лучше его пилота, даже недавно назначенного.

Совместимость штука такая. Труднооспоримая. Бывает, конечно, но по Джеффу же видно, что это не тот случай!

— Вообще-то мы обычно не привозим в основное расположение Фонда совсем новичков, для взаимной безопасности резидентов и посетителей, — воодушевленный идеей помощи восьмеркам конструктор прошелся туда-сюда и потянулся накрутить прядь выбеленных химикатами волос на пальцы. — Но это нестрашно. С Фальком ты поладил, в конце концов… Объясним тебе правила поведения, проследим, чтобы мы никого не побеспокоили — и проблем не будет. Почти все постоянные обитатели базы — аутлайеры, созданные такими или ставшие в течение жизни… Да, кстати, ты знал, что аутлайером можно стать, если обычная, «нормальная» душа повреждается серьезным происшествием, жестоким обращением или сбоем в процессоре? — Перси взбудораженно подергал за прядку. — Мы занимаемся не только ими, но почти все наши мехи, способные работать вне базы, тем и заняты. В расположении только те, кто предпочитает помогать там или не может по разным причинам его покидать… Это твой лучший шанс увидеть столько мехов сразу. Поговоришь с ними, посравниваешь, послушаешь истории. Новые люди там иногда целое событие, желающие найдутся. Фальк будет в восторге, если ты полетишь, он меня уже неделю донимает… Посмотришь на звено.

Он в очередной раз улыбнулся, выпуская злосчастную прядь:

— Что скажешь?

Несмотря на то, что всем своим видом Джефф изображал внимание, предложение Перси его поначалу не слишком вдохновило. Сказалась, видимо, дневная усталость, не говоря уж о безнадежной тоске, что вновь вернулась, исподволь грызя изнутри. Ничего не выйдет, нашептывала она. Нечего и пытаться. Фонд — это Фонд, у них там свои дела, ты будешь при них лишним, и каждая секунда будет тебе напоминанием о том, что в том единственном месте, где ты должен быть сейчас, тебя никто и ничто не ждет. И Джефф молча слушал, ожидая, когда Персиваль Экхарт изложит свой план до конца, чтобы подобрать слова для вежливого отказа.

Но уже на моменте, когда речь зашла об аутлайерах с приобретенными отклонениями, невольно насторожил уши. О таком он и правда не слышал. Скользкую тему «глючных» мехов в Академии предпочитали обходить стороной, раскрывая лишь в общих чертах. И правда, зачем будущим пилотам знать подробности об ошибках системы, с которыми в норме они не должны были пересекаться никогда в жизни. Этим занимаются другие люди, еще до того, как та или иная модель официально признается годной к службе и ей начинают подбирать пару. Однако, как выяснилось, можно получить на руки нормального напарника, а спустя время остаться один на один с новоявленным аутлайером. Какие же потрясения должны выпасть на долю искусственной психики, чтобы необратимо повредить ее?.. Джефф задумался над этой темой, сам не замечая, как что-то в ней внушает ему смутное, невнятное беспокойство. Отчего-то он чувствовал, что это явление куда ближе к его собственной ситуации, нежели сегодняшние крупнотоннажники с их идиллическими спокойными отношениями.

Ну, а на словах про «столько мехов сразу» он сдался практически окончательно. Джеффри Хендерсон был любопытен, это качество — скорее проблемное, чем похвальное для военного — было глупо отрицать. И к тому же если Фальк хочет… Разве сложно сделать приятное товарищу, с которым, к слову, чуть было не случился непредвиденный раздор? Укрепить отношения, разделить интересы, увидеть, в конце концов, своими глазами все то, о чем упоминалось вскользь или целенаправленно во время долгих вечерних бесед в шестом ангаре — и иметь возможность поддерживать эти беседы уже со знанием дела.

Насчет того, кто там в самом Фонде горит желанием с ним познакомиться, Джефф судить не мог, и предполагал это возможным художественным преувеличением со стороны конструктора… но и без этого аргументов хватало. Были, конечно, и доводы против… но если Перси сам возьмется организовать ему увольнительную — против всех правил, на первом месяце службы — то количество их резко снизится.

Ну, а Айси… то есть Айсбрейкер… От него, видимо, действительно придется скрыть свой визит в Фонд. Одного аутлайера поблизости от собственного пилота он и то терпел с трудом, а уж целую кучу… Сколько их там, интересно — десяток, два? Больше? Перси никогда не делился всей информацией, честно предупреждая, что некоторые вещи у него нет права разглашать. И возможность заглянуть за завесу тайны, вот так вот ненавязчиво нарушить внутренние правила и распорядки не только дивизии, но и легендарного Фонда Свободной Воли, что греха таить, будоражила и манила. В конечном счете настолько, что не оставалось сил ломаться даже для виду.

— А это точно удобно? — только и смог он уточнить, нервно крутя пуговицу на нагрудном кармане рубашки — не подозревая, как комично они смотрятся сейчас вдвоем с Перси с этими навязчивыми взволнованными жестами. — В смысле, я надеюсь, вам с Фальком не попадет за то, что притащили какого-то первого встречного. Ты говорил, там хватает секретов… Но в общем, если можно как-то это устроить… то я с удовольствием. Только предупреди, когда именно летим, чтобы я успел все подготовить, сдать отчеты, и так далее. Айси мне не простит, если я не просто улечу, а еще и брошу недоделанные дела.

С делами в итоге обошлось.

С предусмотрительностью, неожиданной для взбалмошного конструктора, Перси предупредил Джеффа обо всех обстоятельствах, начиная от дня и времени вылета, и заканчивая погодой на месте и необходимой формой одежды. Сборы, впрочем, все равно были недолгими: джет — не лайнер, и багажного отделения под чемоданы в нем, увы, не предусмотрено. Так что пришлось обойтись тем, что удалось надеть на себя: джинсы и простая черная футболка — ну, а что, в увольнительной имел право на любую гражданскую одежду, хоть балетную пачку носи... однако ж лишнее провокационное внимание приковывать к себе не хотелось, — да кеды, да любимая черная же кожаная куртка.

Говорят, в похожих когда-то ходили летчики. А Джеффу, с восхищенным трепетом впервые в жизни садящемуся в кабину истребителя, втайне хотелось почувствовать себя бывалым покорителем небес.

Желание прошло примерно на пятой минуте полета, когда Фальк, красуясь, по комму подчеркнуто серьезно предупредил пассажиров о необходимости морально подготовиться — и, разумеется, не давая на это времени, заложил первый вираж. Кажется, это была бочка. Потом разворот, еще одна бочка, косая петля… Чувствуя, как от перегрузок внутренние органы вот-вот вылезут наружу через все доступные отверстия организма, Джефф проклинал собственное крепкое здоровье, которое заставляло ощущения расходиться с действительностью. На нем, по настоянию Перси, были закреплены несложные датчики, и в случае, если бы началась настоящая опасность для организма, Фальк прекратил бы баловство. А так — нет повода для беспокойств.

Поэтому полет, длившийся по факту не дольше часа, показался лейтенанту наполненной страданиями вечностью. Кое-как вывалившись из кабины по трапу на бетон незнакомого аэродрома и прямо там усевшись, поджав под себя ватные ноги, он успел только с тоскливой завистью проследить, как выбрался Перси — похоже, без видимых признаков дискомфорта. И это в его-то возрасте…

Состояние было настолько паршивым, что окончательно отвлечься от него не удалось даже при помощи захватывающего зрелища — впервые в жизни Джефф увидел, как Фальк трансформируется. Перед полетом он уже стоял на полосе в альтмоде алой стальной птицы, а тут… Обязательно надо будет потом попросить его проделать это еще разок-другой, чтобы разглядеть внимательнее. Места здесь хватает, а любопытных глаз, внимание которых лучше было не привлекать к альтмоду, не наблюдается.

Вместо них — скромные и деловитые техники, тут же потащившие на место легкий трап. И какой-то незнакомый мужчина лет сорока пяти, в светлых брюках и рубашке без галстука, с густыми темными волосами, смуглой кожей и сдержанной приветливой улыбкой. К которому тут же шагнул, раскрыв объятия, Персиваль Экхарт.

— Тадж! — смуглый улыбнулся в ответ, по-братски обнял инженера, а следом оба повернулись к Джеффу. Тот успел к тому моменту, устыдившись, все-таки подняться на ноги, и изобразить вежливую улыбку на измученном лице.

— Знакомься — Тадж Бхаттар, один из руководителей местной волонтерской службы, — сияя от радости и гордости, представил знакомого Перси. — Мы с ним столько всего здесь поднимали вместе… он мне теперь практически как брат.

— Если я брат, значит твоим птичкам буду дядей? — белозубо улыбнулся индиец. Говорил он совершенно чисто, без всякого акцента, и Джефф сделал вывод, что живет он в Штатах, вероятно, с рождения. — Лейтенант Джеффри Хендерсон, рад познакомиться, наслышан о вас.

Они обменялись рукопожатиями, Джефф решил пока что не соваться с фамильярностями и не просить звать себя по имени. Всему свое время, а сейчас было время в первую очередь понять, что им делать и куда двигаться дальше.

Впрочем, эту заботу Тадж тоже взял на себя. Позади него стоял просторный четырехместный мобиль, куда он жестом пригласил спутников. Фальку, несмотря на его нелюбовь к передвижению пешком, предлагалось все-таки дотопать до края аэродрома. За которым располагалось нечто вроде контрольно-пропускного пункта — впрочем, досматривать их никто не стал, ограничились приветственными кивками с дежурными.

— Это, можно сказать, наш главный вход, — размеренно взялся пояснять Бхаттар, жестом обведя округу. — Вы, наверное, видели с воздуха, в какой местности мы располагаемся. С одной стороны океан, с другой горы. Удобнее всего попадать сюда именно на самолете, и все, кто регулярно покидает территорию, так и делают. Есть еще автомобильная дорога, по ней в основном доставляют грузы: топливо, продукты и так далее. Но она идет через перевал, и во время непогоды иногда бывает закрыта… Впрочем, у нас здесь солидные запасы, и продержаться без снабжения можно вплоть до полугода.

Ближе к полудню небо ненадолго очистилось совсем, и проглянувшее солнце било прямо в крошечное обзорное окошко стоящего на запасной взлетной полосе за дальними ангарами транспортника. Валяющееся прямо на полу обычное, человеческого размера радио издало невнятное шипение, щелкнуло несколько раз и включилось:

«… завершилась операция по ликвидации последствий землятресения. Благодаря помощи отделения Красного Креста, использующего в работе механоидов, выживаемость под завалами повысилась на…»

Лежащий на расстеленном прямо за затащенной внутрь грузовой аппарели огромном покрывале миниатюрный ганформер вздрогнул и поднял голову, понемногу загружая видеопоток. Видеокамера в углу отсека с тихим гулом повернулась, встречая взгляд светло-красной оптики.

— Доброе утро, Лада, — поздоровался Строук и сел, машинально следя, чтобы выступающее над плечами дуло ничего не задело.

Мехи не нуждались во сне, но им иногда требовалось время на перезагрузку всех систем и дефрагментацию, и чем сложнее были тактические протоколы — тем дольше это время тянулось. Делать это лучше всего было в неподвижности, с отключенной оптикой… Строуку нравилось воображать, что он, как и люди, в такие моменты спит: ему даже снились «сны» из смешанных для обработки хаотичных обрывков информации и воспоминаний.

— Привет, винтовочка, — отозвался из динамиков веселый голос транспортника. — Я все ждал, когда ты закончишь. Операцию на юге закончили, слышал? Шайни теперь вернется в Фонд!

— Шайни?.. Ох, — Строук провел пальцами по фейсплейту, рассеянно размышляя, опустить ли боевые линзы и маску, но решил в пользу того, чтобы оставить пока лицо открытым. — Когда?

Он был бесконечно привязан ко всем членам семьи, даже если некоторых до сих пор опасался беспокоить без весомого повода, но к медику — особенно. Хотя сам Строук редко набирался смелости с ним заговорить, Шайни никогда не считал зазорным начать разговор первым, всегда во всем помогал — всем, не только снайперу, — никогда не злился, знал столько всего интересного… Словом, Строук обожал медика от всей своей аутлайерской души и ждал каждого его возвращения.

Что, впрочем, совершенно не мешало ждать остальных с таким же трепетным нетерпением каждый раз.

— Не знаю, наш внутренний эфир пока молчит, — Калинка извиняющеся вздохнул, но тут же оживился: — Но знаешь что? Я слышал, что сегодня есть какие-то другие гости. Не знаю, кто, мне, как обычно, забыли рассказать. Стою тут, как в пещере под камнем…

— Я тебе обязательно расскажу! — искренне пообещал Строук. — Хочешь, чтобы я посмотрел?

— Спрашиваешь, — хотя улыбаться Ладе было нечем, винтовочка давным-давно научился угадывать несуществующие выражения по тону синтезированного голоса. — Просто взгляни, а если они вдруг тебе не понравятся — сразу давай назад ко мне! Я нашел электронные шашки, хочешь сыграть? Я видел, как техники с Тандером играют, и все запомнил.

Тандер… Строук здорово расстроился, когда узнал, что ему придется теперь уехать совсем далеко, хоть это и было всего на несколько месяцев. Танк не истребитель, так просто навестить в увольнительную не сможет. Хотя Тандер пообещал, что будет передавать им сообщения по зашифрованной линии так часто, как только сможет, и снайпер ему верил. Если подумать, есть ведь еще и видеосвязь, и Фальк сможет приносить новости за них, когда прилетает… Хорошо, что они там вдвоем.

Эта новость определенно расстраивала куда больше вчера. Еще один плюс регулярного перезапуска процессора!

— Они должны быть на основной части аэродрома, с другой стороны от ангаров! — инструктировал Лада, пока грузовой люк медленно полз вверх, освобождая выход. — Дай мне знать, как там, ладно? А то я совсем заскучаю…

— Конечно, я приду, не волнуйся! И в шашки мы сыграем, обещаю, — Строук мягко улыбнулся и погладил ближайшую панель обшивки. — Можешь позвонить мне через комм, если что, ладно?

Дорожка подсветки на стене мигнула в знак согласия, и ганформер с осторожностью слез на землю — без трапа для его по меркам стандартных моделей до смешного компактного корпуса было высоковато. Карманный снайпер, игрушечная винтовочка… Как его только не называли здешние, но Строук не обижался — знал, что они не хотят никакого вреда.

Залитые солнцем ангары были закрыты и погружены в тишину: большинство их обитателей либо уже разошлись по делам, либо еще не сподобились выглянуть наружу, так что Строук прокрался между ними незамеченным. Цепочка блоков доходила до самого главного входа на территорию, около которой мощная снайперская оптика тут же приметила мобиль с тремя пассажирами и знакомую фигуру. Это же… Фальк! Обрадованно взъерошив броню, Строук ускорил шаг. Скромные габариты и апгрейды для стелс-миссий позволяли ему двигаться почти бесшумно по сравнению с другими мехами, и винтовка предпочитал передвигаться по большей части никем не примеченным. Если выяснится, что джет занят, он лучше зайдет позже и не будет ставить никого в неловкое положение, напросившись на внимание невовремя…

Совсем скоро послышались голоса. Настроив датчики, Строук начал узнавать говорящих.

— Ну хватит уже географии! — жаловался Фальк. — Можно я покажу Джеффа звену и остальным, можно, можно?

— Погоди, дай человеку освоиться, — добродушно укорял в ответ Перси. — У меня есть для тебя занятие, чтобы ты дал нам спокойно дообсудить скучные оргвопросы. Сюрприз, если быть точным.

Сюрпри-из? Строук смешно насторожил закрепленные на шлеме антенны. Хотя он побаивался всего нового и неожиданного, узнать, что пилот Фалька придумал на этот раз, ему было интересно не меньше радостно вздернувшего крылья джета. Держась стены одного из ангаров, снайпер крадучись подобрался поближе…

И чуть не отскочил с воплем, когда от соседнего отделилась, вдруг проступая из тени, фигура легкой модели и вышагнула к КПП. Темно-фиолетовая броня шла бликами на солнце, тонкие губы, как всегда, недовольно поджаты, руки сложены на груди…

— Эрц! — в выражении бурной радости Фальк мог посоперничать с самыми мощными усилителями звука.

Джет тут же метнулся вперед, заключая разведчика в объятья, а потом… Строук вежливо опустил оптику в пол, но по мгновенно последовавшему шипению и негодующему «Фальк! все же пялятся!» нетрудно было догадаться, что Фальк попытался поцеловать любовника прямо здесь, при всех.

Винтовка снова едва заметно улыбнулся сам себе, на всякий случай выжидая несколько секунд перед тем, как снова поднять голову. Значит, и Эрц тоже здесь… Замечательный день! Интересно, как Перси организовал этот сюрприз?

Судя по всему, со смехом обнимающий насупившегося Эрца Фальк сейчас задавался тем же вопросом.

— Но как? Я думал… Знаешь что, неважно. Просто… хорошо, что ты здесь, — Фальк широко улыбнулся, заглядывая в оптику разведчика, и — Строук-то заметил! — получил едва заметную приязненную полуулыбку в ответ. — Знакомься, это…

— Терпеть не могу знакомиться с людьми, которые не имеют ко мне отношения! — Эрц фыркнул, вскидывая подбородок, но в сторону мобиля все-таки посмотрел. — Хотя… Ладно, должен же я знать, кого ты теперь сводишь с ума своими птичьими выходками каждый день.

Наверное, это был не лучший момент, чтобы появиться, как и большинство моментов в жизни Строука, но именно этот мироздание выбрало, чтобы доказать, что если засмотреться на чужой разговор — можно ненароком выдать себя. Ну, например, чудом не снести какой-то выступ на стене ангара ровнехонько по высоте его скромного роста дулом. Раздавшийся жестяной грохот заставил всех обернуться, и винтовочка тут же метнулся обратно за угол, прижимаясь к стене и закрывая фейсплейт ладонью. Боевая маска сама собой захлопнулась, как всегда бывало от испуга или смущения.

Теперь они знают, что он… подслушивал! То есть не подслушивал, а просто выжидал удобного момента, но все-таки… Как ужасно неловко! И этот новый человек — он-то не знает, что Строук на самом деле просто не хотел беспокоить их попусту!

— Строук, это ты? — позвал Фальк. — Выходи к нам!

— Давай, мелкий, — согласился Эрц; звука шагов не было — оба остались на месте. — Сколько можно там прятаться.

Если подумать… Они ведь все равно знают, что он здесь, и теперь его позвали… Так же осторожно выглянув из-за угла назад (и на этот раз счастливо избежав близкого знакомства дула и выступа), Строук одним рывком оказался рядом с Фальком и Эрцем и замер, держась за край красного крыла и выглядывая из-за товарищей.

Фальк опустил ладонь ему на шлем, потрепав по гребню, и позволил прятаться за собой.

— Знакомься, Джефф, — сказал он тому, новому человеку. — Эрц, мой партнер… И не обращай внимания на тон, он всегда такой, — Эрц состроил мину, но воздержался от комментариев. — А это — наша винтовочка, Шокстроук. Скажи лейтенанту «привет», Строук!

— Приятно познакомиться, — на секунду выглянул из-за крыла снайпер, тут же убираясь назад. — Очень!

— Если вы не против, пройдемся дальше пешком — из мобиля не успеешь все разглядеть, а посмотреть есть на что… особенно для тех, кто тут впервые. Здесь у нас один из жилых кварталов, — пояснил Тадж, стоило пройти проходную и очутиться среди множества ангаров. — Для меха, которые предпочитают селиться среди себе подобных.

Джефф заинтересованно повертел головой по сторонам: любопытство и новые впечатления стремительно перевешивали успокаивающуся дурноту, и сейчас он успел почти забыть все те слова, которыми собирался наградить Фалька сразу по приземлении. По крайней мере, перебивать проводника ради этого точно не стоило.

Здесь было как на базе — и в то же время совсем не так. Никаких унылых, однообразных бетонных стен. Каждый ангар был покрыт аккуратной облицовкой, везде разного цвета, в верхней части стен — на высоте роста среднего меха — имелись окна. Бетонные дорожки и дороги перемежались с газонами, кое-где были высажены цветы, кустарники и деревья. На площадях стояли парковые скамейки великанского размера. А в одном месте издалека Джефф разглядел даже фонтан. И восхищенно вздохнул: сразу видно, что это место обустраивали с любовью и заботой. Это не исследовательская лаборатория, и не лагерь беженцев — а настоящий дом. Дом для тех, кто мог желать не только вещей, поддерживающих функционирование, но и красоты, радости, уюта. Сама эта удивительная территория, каждый ее квадратный метр непрерывно напоминал о прирожденной человечности тех, кто никогда не был человеком.

И, похоже, недостатка в таких напоминаниях здесь не будет. Джефф понял это, когда Фальк с радостным воплем кинулся на шею фиолетовому меху, которого он помнил по фотографиям. Залившись краской, Джефф торопливо отвел взгляд: к тому, чтобы воочию наблюдать проявления плотской любви между мехами, он был еще не готов. Хватало и одного только представления о том, что они возможны… да и то пришлось долго укладывать в голове. К счастью, Эрц оказался благоразумнее, чем его… кхм, любовник, и бурное выражение чувств пресек. Но едва Джефф решил, что опасность передозировки впечатлений миновала и решился осторожно, искоса разглядеть нового знакомого, как чуть не подпрыгнул на месте от грохота — оглушительного в безлюдной тишине.

У других, впрочем, никакого волнения звук не вызвал, и Джефф заставил себя расслабиться. А уж когда из-за угла появился сам возмутитель спокойствия — настороженность и вовсе сменилась неподдельной заинтересованностью, граничащей с одной стороны с недоумением, со второй с умилением.

И следовало заметить, что второго с каждой секундой становилось все больше.

— И мне, — заявил в ответ Джефф с широкой улыбкой. Осторожно шагнул вбок, пытаясь заглянуть за Фалька, но не приближаясь. Понимание того, что маленький — всего в пару человеческих ростов — хрупкий мех его боится и стесняется, пришло раньше, чем осознание всего абсурда этой ситуации. Боевая машина, которая боится людей?.. Однако Джефф понимал, что это словосочетание, вдолбленное годами обучения в Академии, здесь едва ли в чести, и на всякий случай запретил себе даже думать так о ком-то из здешних обитателей. Основная идея Фонда Свободной Воли заключалась — это он усвоил из увлекательных лекций Перси — в том, что любая личность вправе выбирать себе жизнь и занятие по вкусу. И не обязана носить пушки только оттого, что кто-то еще до ее рождения решил так. Как минимум не обязана ими пользоваться.

Проблема заключалась в том, что постройка каждого меха финансировалась из вполне определенных источников. И как минимум в девяноста девяти случаях из ста это было Министерство обороны. Насколько имеют право те, кто дал жизнь одушевленному существу, распоряжаться этой самой жизнью? И кто такие меха: предметы, обладающие определенной стоимостью, предназначенные для определенной деятельности, которые можно купить и продать — или же в первую очередь личности?

По этому поводу нескончаемые дебаты велись вот уже много лет. Но нетрудно догадаться, что государство всеми силами поддерживает первый вариант общественной позиции. Такие люди как Перси им словно бельмо на глазу. А Фонд… В самом начале работы, когда его Президент и основатель только начал выкуп первых мехов, ему недвусмысленно дали понять: если каждый мех в армии узнает о том, что у него есть альтернатива тому, чтобы ходить под ружьем, если это спровоцирует массовое дезертирство, военные бунты — то проблем Фонду не избежать. И серьезных. Поэтому первое обещание, которое взял Перси с Джеффа еще в дивизии — не афишировать то, что видел, нигде.

Джефф тогда согласился легко, а вот теперь начинал уже нестерпимо жалеть. Ну как же это так — не иметь возможности никому рассказать, например, вот об этой трогательной стеснительной винтовочке?..

— Меня зовут Джефф, тебе уже сказали. Я друг Фалька и Перси, — он заговорил, не делая попыток подобраться к Строуку поближе, и в его голосе явственно чувствовались интонации, которыми говорят с детьми. И отчего-то хотелось присесть на корточки, опять же как перед маленьким ребенком — хотя становиться ниже, чтобы сравняться ростом с этим «ребенком», отнюдь не требовалось. Вместо этого Джефф машинальным жестом приподнял обе руки ладонями вперед, чуть разводя их в стороны, демонстрируя — вот, у меня нет ничего, что могло бы причинить вред, не бойся меня.

— Мы служим вместе. Хоть и в разных командах: я тоже пилот, у меня есть свой мех. Но он остался там, далеко. Сюда пригласили меня одного.

Тон, жесты, даже внешность — все в новом знакомом казалось неопасным, и заинтригованный Строук сделал было движение ему навстречу, но, услышав слово «пилот», тут же юркнул обратно за джета.

Прошло уже достаточно много времени, чтобы снайпер мог понимать — не только формально осознавать, а по-настоящему принимать этот факт, — что бывают нормальные, вполне счастливые быть друг с другом боевые пары — ну вот как Фальк и Перси. Да что уж там, у него было даже несколько друзей среди пилотов Фонда вне их стихийно собравшейся команды… Но воображение все равно упорно подсовывало самые кошмарные сценарии из вообразимых, стоило только завести об этом разговор.

Хорошо ли незнакомые напарники друг с другом обращаются? Ссорятся ли, уважают ли друг друга? Использует ли пилот для доказательства своей правоты оверра…

А уж что-что, а придумывать всякие ужасы Строук умел прекрасно.

По крайней мере, теперь они были всего лишь воображаемыми, и он это осознавал. Ему просто нужна была минутка собраться с мыслями, не больше. Теперь не то что раньше, когда снайпер предпочел бы наскоро попрощаться и спрятаться обратно в грузовой отсек Калинки до конца дня.

— Я забыл предупредить, виноват. Мы обычно стараемся не поднимать тему пилотирования рядом со Строуком, — обеспокоенно поглядывающий на разворачивающееся знакомство Перси тронул ненавязчиво Джеффа за плечо.

— Имей в виду, новенький, — с нарочито скучающим видом фыркнул Эрц. — Мелкий тут всеобщий любимчик, обидишь его даже случайно — выстроится очередь из желающих прокрутить тебя в блендере.

Не меняя выражения фейсплейта и глядя в совершенно другую сторону, разведчик положил ладонь Строуку на наплечник и слегка сжал пальцы. Мгновенно воспрянувший духом ганформер с готовностью подался на прикосновение, наконец-то выходя из-за Фалька. Обычно ему даже без не в меру щедрого на кошмары воображения требовалось значительное время, чтобы привыкнуть к новым знакомым, но в присутствии команды все становилось легче. Если подумать, недружелюбных гостей сюда не звали, и все-таки… Всегда успокаивает знать, что в случае чего на твоей стороне семья, которой любая опасность по плечу и море по колено. В том, что товарищи были практически неуязвимы и во всех отношениях одарены, Строук был убежден от всей души: Эрц был для винтовочки лучшим разведчиком, Фальк — самым талантливым во всем мире летчиком, и так далее. Наверное, существовали модели и посовершенней, но они-то не были его командой!

— Тш-ш. Никто никого не обижает, все окей, правда? — Фальк зеркальным жестом опустил руку на светло-синюю броню снайпера с другой стороны. — Разве что ты меня малость. Думаешь, я бы притащил сюда кого-то, кому нельзя доверять?

— С тобой никогда не знаешь, летучка, — покосился на любовника Эрц. — У вас у всех керосин в голове.

Строук чувствовал, как за дежурной перебранкой оба внимательно поглядывают на него, и поспешил их успокоить. Он, может быть, и не слишком храбрый, но и портить знакомство, испугавшись одного упоминания спустя-кучу-времени-уже-не-совсем-запретной-темы, не стал бы. Теперь уже точно нет.

— Все хорошо, — заверил сразу всех Строук и, поколебавшись с секунду, подался вперед, опускаясь на колени — он и так был не сказать чтобы намного выше людей, а сидя говорить было совсем удобно. — Мы можем поговорить о чем угодно, правда.

Строук был легкой моделью — слегка неуклюжей, но все же одаренной конструктором стремительными реакциями. Даже из сравнительно расслабленной позы он мог бы без труда вскочить, возникни такая необходимость; под необходимостью обычно понималась очередная воображаемая угроза, но с этим снайпер ничего не мог поделать.

Впрочем, как раз расслабленной поза выглядела в последнюю очередь — винтовочка сел, чуть склонившись, подвижные детали брони взъерошились, дуло напряженно вздернулось, глядя прямо в небо; по подсветке пробегались отблески. Общаться что с людьми, что с мехами — сложное дело, требующее сосредоточения, почти как стрельба, не то обязательно скажешь что-нибудь не то и кого-нибудь расстроишь или… разозлишь.

Не лучшая мысль для такого замечательного дня. Проще было просто ее не додумывать.

— Надеюсь, вы с напарником хорошо ладите, — Строук неуверенно улыбнулся, забыв, что маска закрыта. — Быть друзьями — это главное. А почему… — «почему тебя пригласили» прозвучало бы странно, как грубость, даже если на самом деле он всего лишь имел в виду, что в Фонд обычно никого не привозят просто так; передумавший спрашивать Строук смущенно замолчал, рассматривая чужую куртку, но наметившуюся неловкую паузу счастливо заполнил пришедший на помощь джет.

— Куда бы нам теперь пойти… — вслух задумался Фальк. — Как насчет мы возьмем Джеффа в Птичник?

— Немного позже, пожалуйста. Обещаю, мы туда сходим, — вздохнул Перси и повернулся к Джеффу: — Птичник — это объединенный ангар, где собираются легкие летчики, включая мои создания. Они довольно социальный молд, так что там довольно… пестро. Незабываемые впечатления. Возможно, слишком незабываемые для неподготовленного человека.

Насчет этого Строук был полностью согласен. Его в Птичник звали регулярно — джеты всех моделей и расцветок его обожали и, кажется, видели в нем что-то вроде мягкой игрушки, которую можно погладить и подержать на руках. Это было ужасно приятно, но так же ужасно утомительно — особенно когда они начинали ссориться. Ганформер успел уже выучить, что они это делают не всерьез и считают то ли за развлечение, то ли за естественную часть диалога, которую следовало закончить бурным примирением, поставив в процессе и без того беспорядочный ангар вверх дном, но все равно каждый раз пугался шума.

— Мы могли бы навестить Ладу, — тихонько предложил он, оглядываясь на товарищей. — Он на дальней полосе. Уверен, он хотел бы, чтобы вы к нему зашли. Все-все, он любит гостей. Ему ведь там скучно одному.

— А это мысль! — согласился Фальк. — Ты когда-нибудь видел говорящий транспортник, Джефф?

От слов Эрца Джефф напряженно вскинулся и отступил назад, хмурясь и непроизвольно опуская руки, сжимая раскрытые ладони в кулаки. С первого взгляда было ясно, что дружелюбие — не главный талант меха, которого Фальк по какой-то причине выбрал себе в, э-эм, близкие друзья. И можно было бы не придавать значения его тону и словам… но все же для Хендерсона было в новинку это ощущение — когда тебе угрожает вооруженный до зубов, закованный в броню и практически неуязвимый с точки зрения человека робот выше тебя ростом раза этак в четыре. От такой несправедливости хотелось закрыться, прервав всяческое общение и направившись обратно к выходу. Но Джефф лишь насупился, исподлобья разглядывая фиолетового меха. «И как они тут с такими справляются?» — вертелось в голове. К счастью, впрочем, лишь до того момента, как в разговор включился Фальк.

Вид этой парочки, оберегающей каждый со своей стороны маленького снайпера, до того напомнил счастливую семью с ребенком, что Джефф невольно усмехнулся, складывая руки на груди. Шут с ними, нельзя при мелком говорить о пилотах — пускай. Но могли бы, и правда, хотя бы предупредить.

А потом внимание снова переключил на себя Строук. И на его неуверенную реплику — видно было, что винтовка прилагает все силы, преодолевая робость и пытаясь изыскать тему для разговора, — Джеффу оставалось только улыбнуться, хоть и вымученно.

— Стараемся, — пожал он плечами. — Мы совсем недавно вместе, так что еще привыкаем друг к другу. Хорошие отношения — это главное, ты прав.

Что еще сказать — он не представлял, врать не хотел, а пугать нервного снайпера правдой — и того меньше. Поэтому недоговоренную фразу продолжать не спешил, и пауза повисла в воздухе над разнокалиберными головами собеседников.

Проблему решил, как обычно, самый коммуникабельный из них. Представив себе целый ангар таких как Фальк, Джефф сопоставил это с местным топонимом, и почему-то живо представил себе настоящий птичник с кормушками, насестами и потеками помета на стенах. Только огромный и наполненный роботами-трансформерами. И не смог сдержать смешливого фырканья.

— В Птичник — с удовольствием, — откликнулся он, и замолк, прислушиваясь к беседе. Говорящий транспортник? Значит, у них тут не только истребители?.. Но грузовой самолёт — это ведь огромная машина. Какого же роста должен быть мех?.. — Думаю, ты знаешь ответ на свой вопрос, — мягко подначил Джефф, и снова пожал плечами, обернувшись на спутников-людей. — Посмотрел бы, если можно.

— Не проблема, — Тадж улыбнулся, как показалось, с облегчением: вероятно, ему тоже не понравился зарождающийся конфликт. — Спасибо, Строук, ты отлично придумал. Прошу, сюда.

Польщенный снайпер вскочил с колен и пристроился к группе, двинувшейся вдоль одной из улиц жилого квартала. А Тадж между тем вновь заговорил, словно прочитав мысли гостя:

— Лада Калина — уникальный мех. Ему не очень повезло: у него есть только одна форма, и она — не человекоподобная. Нет, конечно, формально у него существует рутмод… но его никто никогда не видел. Даже его создатели. Он слишком нестабильный, фактически нежизнеспособный — из-за фатальной ошибки в расчетах.

— Но почему тогда… — Джефф начал заинтересованно, и тут же примолк: а что «почему»? Почему ошибку не выявили и не исправили до того, как наделять корпус душой? Что если этот вопрос прозвучит бестактно? Ведь будь у транспортника другое «тело» — это был бы уже не он, а здесь всех принимают, уважают и любят такими, какие они есть, верно?..

— Потому что времени на переделку уже не было, — Тадж понял его правильно, и слегка нахмурился, глядя в пространство. — Нужно было отчитаться о создании гигантского трансформера. Выполнить гособоронзаказ, поставить на вооружение. Видите ли, Ладу собрали довольно давно — как раз в разгар гонки вооружений… и он — детище конструкторов из Советского Союза.

Джефф беззвучно охнул. Так вот оно что! Вот откуда взялось смутно знакомое словосочетание! А Тадж проследил за его реакцией и слегка улыбнулся краем губ.

— Имя он выбрал себе сам. В честь старинной модели автомобиля с его родины. Там, где он служил раньше, имени ему не полагалось: только серийный номер. И служил-то всего ничего… год или два, а потом все начало приходить в упадок. Еще до распада Союза он несколько лет провел в стазисе, в режиме консервации: урезали бюджеты на топливо. Фактически он стал бесполезной игрушкой, выполнившей свою единственную функцию, и о нем забыли. А уж после распада тем более… Мы забрали его сюда, когда ему оставалась пара лет до состояния металлолома. Починили, перелицевали… вот только трансформацию наладить так и не смогли. Но и без нее он замечательный. Наш незаменимый помощник — в перевозке особых грузов.

Тадж снова улыбнулся, на этот раз довольно и гордо, и Джефф последовал его примеру. И, снова оглядевшись по сторонам — они все шли и шли, но все еще не миновали череду ангаров, казалось, их здесь нескончаемое количество, — и чуть помедлив, задал вопрос:

— Скажите… если это, конечно, не секретная информация: а вообще много здесь у вас мехов? Они почти все трансформеры, судя по тому, что я услышал? Просто я раньше думал, что модели с альтмодом — большая редкость…

— Так и есть, — подтвердил Тадж, и отчего-то немного помрачнел. — Во внешнем мире. А у нас… У нас в Фонде зарегистрировано сто восемьдесят семь мехов, из них трансформеров — чуть больше трети, но это все равно немало. И около тысячи человек. Техники, ученые, пилоты…

— Ого!.. — на сей раз не удержался Джефф от приглушенного восклицания вслух. Масштабы Фонда превосходили его ожидания едва ли не на порядок. Он с уважением оглянулся на Перси: оказывается, тот стоял у истоков не просто клуба единомышленников, но действительно серьезной и могущественной организации.

— Правда, не все проживают здесь постоянно, — заметил Бхаттар, снова удовлетворенно улыбнувшись. — Примерно треть мехов сейчас во внешнем мире, работают по контрактам… и их пилоты и техники с ними. Это только кажется, что кроме как на войне, меха нигде не нужны. Нужны, и еще как. Взять хотя бы те же спасательные операции на юге… Но впрочем ладно, об этом попозже. Мы уже пришли.

Лада, разумеется, обнаружился там же, где Строук его оставил. Грузовой люк был открыт, трап опущен, а сам транспортник, похоже, дремал в режиме экономии энергии — до Тандера, бывавшего иногда жутким лентяем, ему было все еще далеко, но Калинка тоже не особенно стремился перенапрягаться. При их приближении ближайшие к выходу камеры неспешно заерзали в гнездах, и голос транспортника — даже интонации по-человечески сонные! — восхитился:

— Ого, мелкий притащил мне целую кучу партнеров для шашек! Эй, привет новеньким! Я Лада, самый незаменимый транспортник в этом сумасшедшем доме, — зажегшаяся подсветка подсказывала, что от них ожидают пройти в отсек. — Эрц, Фальк… Вижу, вы все-таки встретились? Не зря я помогать подвязывался!

— Ты знал?! — до глубины души изумленный Строук смешно подергал дулом.

Он уже успел подняться и сесть в своем излюбленном месте на одеяло поближе к остальным, в частности — к пилотам; Джеффа он хоть и опасался по инерции, а все же с удовольствием бы заговорил еще раз, если бы придумал, как лучше начать, а с Перси благодаря его легкому нраву просто славно ладил. Даже когда внутри оказались все, в отсеке все еще оставалось достаточно места, чтобы развернуться — Калинка и вправду был массивной моделью…

— Конечно, знал! — транспортник гулко рассмеялся через динамики. — А ты думал, кто привез нашу вечно негодующую Джульетту в Фонд? Я и привез. Повезло, что у базы теперь подходящая полоса, но вот холод там все такой же мерзкий.

— Но вчера мы виделись! — запротестовал снайпер. — Ты бы ни за что не успел!

— А я быстрый, — похвастался Лада. — Не как джеты, конечно, но для своего класса… А ты в это время ходил на несколько часов в восточный квартал навестить кое-кого, помнишь? Все были уверены, что мы не успеем, но я-то в курсе, что обернусь ровно за столько, за сколько надо! — окончательно увлекшийся было похвалами в собственный адрес Калинка заметил странное выражение на фейсплейте винтовочки и без промедления сдал назад: — Эй, ну ты чего, обиделся, что ли, что я не сказал? Строук. Стро-оук. Ну я же просто сюрприз тебе сделать хотел, чего ты!

Строук встрепенулся всем корпусом, сбрасывая недоуменное оцепенение, и замахал в сторону камеры руками:

— Нет-нет, это хороший сюрприз! Я рад, честное слово!

По правде сказать, он не слишком любил сюрпризы, как и вообще все неожиданное, бывавшее иногда довольно пугающим, но Лада их просто обожал, и снайпер предпочитал порадовать друга. В конце концов, это гораздо важнее, чем какой-то сиюминутный испуг! А этот конкретный сюрприз так и вовсе оказался совершенно безобидным, даже… приятным. С предупреждением или нет, а Строук всегда рад был увидеть команду.

Даже если некоторые иногда слишком уж увлекались.

— Эр-р-рц… — Фальк приобнял партнера за плечи, запуская мурлычущий движок на холостых оборотах, и проследил пальцами край нагрудного осветителя, всецело игнорируя толпу народа вокруг и прочие досадные мелочи жизни. — Как насчет мы оправдаем затраченные нашим коммунистом усилия на твою транспортировку и с пользой потратим совместное время? У меня есть пара замечательных идей, чем нам развлечься. Тут рядом есть подсобка…

— У тебя же гости, вот их и развлекай, — фыркнул конденсатом из вент-систем разведчик, поспешно прикрывая смесь довольства и удивления излюбленной хмурой гримасой, и попытался вывернуться из-под руки.

— Они сами прекрасно себя развлекут, — ладонь джета скользнула ниже, безошибочно прослеживая подсветку. — А я, может быть, хочу тебя. Развлечь. В пятой дивизии весело… но мне тебя не хватало.

— Вы оба мне отвратительны! Конструкторы обделили вас совестью, стыдом и талантом к красивому флирту, — радостно грохнул динамиками над головами любовников Калинка и, не выдержав наигранной серьезности тона, расхохотался. — Валите в свою подсобку, не портите психику мелкому и этому новому человеку, Джеффу… вдруг он несовершеннолетний или святоша.

— Все пилоты взрослые! — тут же заспорил Эрц, намеренно пропустивший основной посыл мимо аудиодатчиков.

— А вот и ничего подобного! — перепалки с разведчиком Лада официально мог считать своей любимой спортивной дисциплиной. — Это нигде не написано! Пилоту того медика из пятьдесят четвертого ангара было всего семнадцать с половиной, когда они начинали, в некоторых странах и не такое бывает, особенно с сериями, с которыми мало кто совместим!

— Вы все просто невыносимы! — шумно стравив из вентиляции воздух с шипящим звуком, Эрц закрыл оптику ладонью. — Не знаю, что я вообще среди вас делаю… Пошли, летучка, — разведчик без предупреждения схватил Фалька за руку и дернул в сторону выхода из отсека, куда тут же направился размашистым шагом, не дожидаясь, пока Фальк хотя бы повернется.

Попрощаться он, разумеется, даже не подумал. Зато Фальк, которого все еще спиной волокли к трапу, помахал рукой с широченной улыбкой, даже, кажется, воздушный поцелуй послать успел:

— Наслаждайтесь экскурсией, не обижайте мелкого, мы зайдем позже!

И минуты не прошло, как они скрылись за поворотом — очевидно, нашли свою подсобку. Строук потер нагревшийся от смущения фейсплейт, не уверенный, что теперь говорить и делать, чтобы не превратить ситуацию в еще более неловкую. Если это, конечно, вообще возможно, когда все и так, кажется, смотрят этим двоим вслед!

— Пф-ф-ф, — выразил свою позицию Калинка. — Зайдут они, как же… Жди их теперь дню эдак к завтрашнему! Любовнички! — до сих пор психологически сравнимого с подростком Ладу этот термин отчего-то жутко веселил. — Так, ладно, а теперь, когда основной источник разврата и отвлечения нас покинул… Может, все же сыграем в шашки?

Пока Джефф поднимался на борт, смущенно оглядываясь по сторонам и осторожно ступая по трапу, его не покидало то же ощущение, что перед первой посадкой в кабину собственного меха. Было что-то ужасно неловкое и странное в том, чтобы помещаться внутри другого разумного и одушевленного существа. Только сейчас это чувство было сильнее. Ведь в кабине пилот оставался наедине с мехом, сливался с ним в единое целое, становясь временно недвижим, а также в основном безмолвен и незряч. Система пилотирования была предназначена для этого. А сейчас он вместе со своими новыми и старыми знакомыми заходил в основной грузовой отсек самолета, так просто, как в какой-нибудь ангар — и их всех, кажется, совершенно не смущало, что самолет был живым.

Самого Ладу, впрочем, это тоже отнюдь не смущало, скорее напротив. По всему выходило, что смущаться Джеффу выпадало одному за всех. И он предавался этому занятию со всей самоотдачей… но продержался, неожиданно для себя, совсем недолго. Ровно до того момента, как уселся на предложенное Перси место, в одно из кресел, стоявших вдоль правого борта. Видимо, сказался постепенно формирующийся иммунитет к различного рода душевным потрясениям — без него в этом, кхм, своеобразном месте было бы просто не выжить.

И так хватало вещей, способных выбить из колеи. Начиная от истории Лады — Джефф почему-то воспринял рассказ Таджа близко к сердцу, особенно после того, как впервые услышал задорный голос транспортника с характерным нездешним акцентом, — и заканчивая продолжением любовной сцены, разворачивающимся прямо напротив, на неприлично близком расстоянии. Так, что при всем желании взгляда полностью не спрятать. Разве что зажмуриться — но тогда по гроб жизни не оберешься от Фалька идиотских шуточек про святую невинность, да и остальных насмешишь. Вон Лада уже задался вопросом о его возрасте, приравняв так ненароком к их общему мелкому любимцу. Вспыхнув, Джефф гордо вскинул подбородок, постаравшись принять в кресле максимально расслабленную и непринужденную позу. И действительно наконец расслабился, разулыбавшись с долей злорадства, когда понял, что отмщен: вредного фиолетового меха все же забороли в словесном поединке.

Впрочем, время теряться и смущаться вновь настало незамедлительно.

— В шашки?.. — он неуверенно оглянулся, убеждаясь, что все спутники синхронно, тайно или открыто, смотрят на него. Включая подвижные камеры под потолком отсека, заменявшие Ладе привычную для меха лицевую оптику. Оказывается, это чертовски сложно с непривычки — разговаривать с кем-то, у кого нет лица. Джефф усмехнулся, поняв, что только что открыл Америку через форточку: конечно сложно, именно поэтому конструкторы и наделяют механоидов нового поколения выразительной человеческой мимикой, жестами, привычками. Что-то, конечно, выходит само, как непременный атрибут одушевления, а что-то предназначено специально для облегчения контакта с пилотом. Впрочем, ладно. Ему-то не привыкать. Его, наоборот, смущала — хоть, конечно, и не отталкивала — неожиданная человекоподобность… так что и с транспортником общий язык найдет.

— Я вообще-то не умею. Почти. Ну в смысле никогда не играл, только с отцом в детстве, когда он меня учил, но я забыл уже все с тех пор. Как-то у меня никогда терпения не хватало просчитывать все эти ходы, — он улыбнулся чуть виновато, с самоиронией пожав плечами. — В Академии все как-то больше…э-э…

Он осекся, перебив сам себя на полуслове, и мысленно закрыл лицо ладонью. Господи, как же это все тяжело по первости. Даже название популярной игры, за которой проходили самые скучные лекции — обыкновенный и совершенно невинный «Морской бой» — могло прозвучать в местной компании провокационно. Перси предупреждал, чтобы как можно меньше упоминаний о войне, стрельбе и смерти — здесь как минимум каждый второй имеет за плечами несладкий опыт, от которого хочется отрешиться навсегда. А тут — хоть и условные, но все же корабли, тоже в какой-то степени механические собратья: «ранен», «убит»…

— В покер, — нашелся он, припомнив другую любимую игру. Конечно, на лекциях ей было не место, но зато в казармах устраивались целые турниры на полулегальной основе. Ставки и выигрыши были в основном символическими, все удовольствие содержалось в самом процессе. — У вас тут, я надеюсь, карточные игры не запрещены? Я много чего еще не знаю здесь, так что если что — уж не сердитесь.

Он снова улыбнулся примирительно. И поймал себя на том, что обращается сейчас скорее к Ладе, чем к остальным, более привычным собеседникам. Каким-то странным образом личность транспортника оказалась столь ярко проявлена малыми выразительными средствами, что Джефф проникся к ней симпатией в считанные минуты. Можно даже сказать, почувствовал что-то вроде родственной души. Как и Лада, он любил веселье, игры, шутливые состязания и сюрпризы. И готов был даже вспомнить шашечные навыки, если новый знакомый станет настаивать.

В карты Строук играть не умел, как-то не приходилось. Многие мехи предпочитали изучать новые вещи вроде правил игр или карт местности простой загрузкой через инфранет, но, став аутлайером, снайпер по странным причинам потерял эту возможность, а научить его «вручную», как человека, никому не приходило в голову. Он даже читал теперь медленно и с трудом, что для меха было довольно странно даже на фоне пестрого населения Фонда, так что Строук обычно не заострял на этом чужого внимания. Собственные файлы вроде диагностики понимались прекрасно, а вот внешние данные… Возможно, дело было в самой способности учиться, и ему только казалось, что буквы и коды путаются, но, на взгляд Строука, вот это уж точно было бы странно.

— О-о, покер! Я умею! — тут же забыл про шашки Калинка. — Мы играли на желание. Правда, я не могу двигаться вне аэродрома, так что обычно это скорее правда, чем действие… Но тоже интересно. И я могу загадывать всякое, когда выигрываю!

— Не стоит, — добродушно предупредил Перси. — Играет он неплохо, а фантазия на желания у него безграничная… О, вы завели новый приемник, — вдруг сменил он тему, наткнувшись взглядом на вполне человеческого, хоть и внушительного, размера радио.

— И я научился переключать его электромагнитными импульсами! — если бы у Калинки был шлем, сейчас он бы радостно затряс головой. — Так гораздо интереснее, чем просто с контрольной панели. Мы все равно все время слушаем нашу частоту…

— У Фонда есть своя частота радио, — с нескрываемой гордостью объяснил Строук. — Ее поддерживают двое связистов, из очень старой и очень новой серий, они же обычно ее ведут. Выбирают нам музыку, новости, следят, что у нас творится… Иногда рассказывают про новеньких, если никто не против, и собирают других ведущих для разных передач. Моя любимая — про технологии, там про всякие интересные штуки, которые помогают медикам и спасателям делать их работу. Из-за глюка я не могу учиться простой загрузкой файлов, но когда освоюсь с инструментами, буду почти настоящим инженером. Я уже кое-что умею, а моторика у всех снайперов по конструктиву точная… Сейчас я делаю вот такой приемник, только побольше и чуть сложнее.

Столь длинные тирады были для обычно предпочитающего оставаться слушателем Строука практически рекордом: осознав, что уже с минуту говорит на несвязанную тему, снайпер осекся, подобрал радио и прижал его к честплейту с сосредоточенным видом. Все так и было задумано, точно!

— Мы стремимся найти всем резидентам занятие вне зависимости от тяжести травмы, — повернулся к Джеффу Перси. — Если надо, переучиваем, показываем, чем у нас тут можно помочь и как вписаться… Большинство наших мехов провели большую часть жизни в среде военных, которые верят в «предназначение», которое обязательно надо исполнять. Когда такая модель попадает в Фонд и больше не может исполнять привычную функцию, это, бывает, плачевно действует на психику. Так что мы всегда стараемся предложить альтернативы: в конце концов, к нам мало кто попадает случайно. Многим тут нужно утешение, да и просто спасение от скуки. К тому же мы продвигаем идеи коммуны, где каждый делает посильную и, в идеале, желанную работу.

— Мне не очень нравилась моя прошлая функция, — едва слышно дополнил Строук, обнимая колени. — Я люблю стрелять, у меня хорошо получается. Но только не по кому-нибудь другому, я ненавижу, когда кому-то больно, и боюсь смерти, особенно чужой. Я никогда не мог… сам, это всегда был… — «мой пилот» на мгновение повисло в воздухе тяжелой паузой, и Строук встряхнулся, заставляя себя улыбнуться: — Быть инженером куда приятнее. Ужасно увлекательно!

С ним иногда — чаще, чем хотелось бы — бывало: вроде начинал совершенно о другом, совершенно не грустном и никак с его прошлым не связанным, а заканчивалось все… Потянув за край одеяла, снайпер накинул его на плечи и прижался к внутренней обшивке, чуть теплой от работы систем.

— Ну вот. Как разговор о том, во что мы собираемся поиграть, перешел в эту жуть? — жалостливым тоном запротестовал Калинка и выщелкнул из захватов рядом с сидящим Строуком несколько подвижных манипуляторов, которые свернулись вокруг винтовочки в странной версии успокаивающих объятий. — Ну хватит, так только расстраиваться! Если вам так хочется поговорить о Фонде, давайте лучше про что-нибудь повеселее. У нас ведь тут правда хорошо.

— У нас тут полно всего, и работа, и увлечения находятся под любую личность, — кивнул Перси; он явно обращался к гостю, но и на остальных посматривал. — Для тех, кто может покидать Фонд, выбор побольше, мы сейчас активно сотрудничаем со спасателями и Красным Крестом, так что иногда возможность делать то же, что и прежде, остается. Но для постоянных жильцов тоже хватает развлечений. Есть свой полигон для фронтовиков, скучающих по возможности проявить свои ловкость и силу… Любителей спаррингов хватает, я лично не против, лишь бы под присмотром. Как пилот боевого джета, знаю — некоторым это нужно. Фонд постоянно расширяется и достраивается, можно заниматься самими конструкторскими работами, участвовать в разработке, помогать с более тяжелыми случаями, работать на обслуживании существующей инфраструктуры, радиостанция вот есть, разные сборища по интересам, свой внутренней инфранет, трассы для трансформеров и воздушные коридоры для летчиков, общие ангары для встреч социальных молдов… — конструктор любимым жестом задумчиво накрутил на палец белесую прядь. — Мы много сил вложили в это место. Мы все. Тут отличная команда, от специально обученных психиатров — люди специально переезжали к нам, учились всему сами, с политикой уничтожения аутлайеров знающих специфику специалистов вообще не существовало! — до волонтеров, — конструктор адресовал короткую теплую улыбку товарищу.

Быстро успокоившийся от тепла и материального, ощутимого присутствия Калинки — иногда нужно было прикоснуться, чтобы почувствовать лишний раз, что Лада живой и рядом — Строук согласно кивнул.

— Тут хорошие люди. И мехи тоже. Происшествия бывают, но вообще-то тут хорошо. Я часто бываю в психиатрическом блоке, я ведь теперь аутлайер, — снайпер смущенно улыбнулся и потер переносицу. — Там интересно, иногда можно посмотреть, как работают с другими пациентами, если они не против, и стены в коридорах разрисованы одной парой, они иногда меняют картинки… Женщина, которая со мной занимается, помогает мне с чертежами и читает мне иногда вслух.

Привыкнуть к женщинам было, как правило, проще: у них было меньше общего с бывшим пилотом Строука, и внешне, и по голосу, и… вообще. Психиатр чем-то напоминала Шайни и уже этим сразу выигрывала разом сто очков в воображаемом рейтинге.

При мысли, что медик должен скоро вернуться, возможно, прямо вот-вот, ганформер окончательно успокоился. Он сможет показать Шайни приемник и рассказать ему про нового человека, если тот его не застанет. И про дурные воспоминания, и про отъезд Тандера далеко-далеко, и про пугающие иногда сюрпризы… Шайни будет знать, что делать. Он же все-таки Шайни.

Чем дольше Джефф слушал о том, как устроена жизнь в Фонде, тем ярче загорались его глаза. Столько всего устроено, столько сил вложено в то, чтобы организовать для существ, наделенных душой, возможность жить по велениям этой самой души — по истинным проявлениям свободной воли. И столько здесь людей, разделяющих эти ценности! Теперь Джефф точно знал: он не одинок. Не один такой, кто полагает личность меха главной ценностью и основополагающей константой всего, что с ним связано. Функция — это важно, если ее выполнение приносит радость, как у человека — любимая работа, в которой он профи. А если как у Строука… Из всего, что Джефф знал о нем, и что услышал сейчас, не составляло труда сделать вывод: именно несоответствие дела, для которого он был построен, и внутренних требований личности довели его до психической травмы. Руками безвестного бывшего пилота, про которого было известно только то, что Фальк, судя по всему, небезосновательно желал ему гибели.

А что он, Джефф, знает, например, про Айси? Что знают они все? Нравится ли ему то, что он делает сейчас? Если представить — просто гипотетически, потому что не представлять было сейчас невозможно — его оказавшимся в Фонде, какое занятие было бы ему по душе? На арктической базе он занимался обороной рубежей во вторую очередь, а в первую — строительством. Любил ли он свое дело? Даже Гидеон Росс, изучивший, казалось бы, его личность вдоль и поперек, ничего не упоминал об этом в разговоре. Надо будет обязательно расспросить. Не Гидеона, конечно, а самого Айсбрейкера. Это ведь не считается за неуместные попытки эмоционального сближения, верно? Просто разговор о деле, конкретный, определенный и фактологичный. При очередной, бог знает какой по счету мысли о том, как далеки их отношения от тех, что поддерживали между собой люди и мехи этого фантастического места — настоящего суверенного государства, города-из-будущего, как называл его Перси, с жаром повествуя о проектах законов, призванных распространить подобное жизнеустройство на всю страну, а затем и мир, — Джеффри Хендерсон снова медленно, тяжело вздохнул. По возможности беззвучно, чтобы не нарушать общую атмосферу в компании.

— А по каким признакам вы отбираете новых… жителей? — вдруг задал он вопрос, непонятно отчего возникший в голове и сразу вырвавшийся наружу. Тут же немного стушевался, пытаясь понять, не проявил ли бестактность или еще что-нибудь нехорошее. Но обернувшиеся к нему лица Таджа и Персиваля были спокойны и доброжелательны, да и Строук — что к этому моменту наконец успел раскрыть свою маску, показав нежное, юное с виду лицо — не нервничал. Видимо, успел привыкнуть к незнакомцу, да и «объятия» друга его успокаивали. Поколебавшись, Джефф неуверенно добавил:

— Бывает ли, что к вам просятся — а вы отказываете? Если да, то почему? И я… я сейчас говорю и про людей, и про мехов. Не то чтобы это было прямо важно… но интересно.

Перси и Тадж переглянулись; Джеффу показалось, что они обменялись едва заметными кивками, но возможно, они прекрасно понимали друг друга и без всяких знаков, тем более слов. И снова пришла очередь Таджа: он заговорил, так же размеренно и обстоятельно, как во время предыдущего рассказа.

— В данном случае это два разных вопроса. Что касается людей — все кандидаты так или иначе приходят к нам по знакомству, объявлений мы не развешиваем. То есть о каждом мы уже знаем что-то: его характер и склонности в общих чертах, его опыт общения с меха, а также какую пользу он может принести, что умеет и чему готов научиться. Но отбор ведется тщательный. Мы проводим собеседования, специальные тесты на психологическую совместимость, в некоторых случаях даем испытательный срок за пределами территории — нам в этом помогают наши же ребята, которые живут и работают вовне. Главное для нас — чтобы человек был всецело предан делу, ради которого мы здесь собрались. По-настоящему хотел помогать механоидам жить полноценной жизнью, иметь права и свободы. И чтобы умел с ними обращаться, конечно. Умел находить подход к самым разным: спокойным и вспыльчивым, общительным и замкнутым, дружелюбным и конфликтным. Все это — вопросы безопасности. И наших подопечных, и самого человека… за которого мы тоже несем ответственность с того момента, как он оказывается здесь. Еще кандидат должен быть готов работать в буквальном смысле за идею. Мы здесь не выплачиваем зарплат как таковых. У нас нет внутренней денежной системы — возможно, когда-то появится, когда мы разрастемся до того масштаба, когда это станет необходимо, но пока что нет — а, выбираясь во внешний мир, сотрудники получают что-то вроде суточных в командировку. Зато мы обеспечиваем людей всем необходимым: удобное жилье, разнообразная пища, все возможные здесь развлечения одинаково доступны для всех. А те, кто делают больше и лучше, чем другие, получают преимущественные права при голосовании, когда речь заходит об их области деятельности. В этом главное поощрение. Тот, кто работает с большей отдачей, может не только устраивать свою жизнь по собственному вкусу, но и влиять на жизнь Фонда в целом. Кстати, это же верно и для механоидов. Те, кто вносят посильный вклад в общее дело, могут решать, в каком направлении его развивать.

Тадж сделал небольшую паузу, собираясь с мыслями, снова коротко взглянул на Перси. Его никто не перебивал: все понимали, что изложение основ устройства Фонда новичку — дело серьезное и непростое. А Джефф попутно задался мыслью: если ко вновь прибывшим, даже к тем, кто готов работать на благо Фонда, такие строгие критерии — даже на саму базу не допускают, пока не докажет благонадежность — то отчего его самого приняли вот так сразу, посвящают во всю подноготную, и даже ни о чем не расспрашивают? Неужели дело только в том, что он знакомый Персиваля Экхарта? Его голос обладает таким большим весом? Впрочем, долго размышлять ему не дали: Бхаттар заговорил снова, переходя ко второй части вопроса.

— А что касается новых мехов в Фонде… Тут все несколько сложнее. И главная загвоздка в том, что, как уже, вероятно, говорил Перси — мы не афишируем свою деятельность. Нет очереди из мехов, желающих к нам попасть. Потому что там, где они работают и особенно служат — им просто не дают такой возможности. Не позволяют выбирать, где жить и чем заниматься. У нас, увы, до сих пор считается, — лицо его омрачилось, между бровями пролегла напряженная складка, — что всеми правами на меха обладает тот, кто выделил деньги на его постройку. Это как с вещами, как с рабами. И мы ничего не можем с этим сделать: и де-юро, и де-факто государство не на нашей стороне. Нам остается только использовать собственные средства Фонда, чтобы выкупать мехов одного за другим. Осторожно, не привлекая внимания — чтобы не вызвать того общественного резонанса, к которому мы не готовы. И порой даже… не совсем официально. Что же касается критериев… Видите ли, это один из немногих вопросов, который мы не решаем путем самоуправления. Как вы догадываетесь, почти у каждого из здешних мехов во внешнем мире остались знакомые, друзья… иногда очень близкие. Если обязанность решать, кого выкупить следующим, привезти сюда в первую очередь, ляжет на местных жителей — начнется хаос. Все перессорятся со всеми, все будут считать, что другие ущемляют их интересы. Поэтому здесь все строго. Существует правление Фонда, под началом Президента — это тот человек, который первым вложил собственные средства, всю прибыль своего бизнеса, в создание Фонда. И продолжает вкладывать по сей день. Он — главная фигура здесь, его мало кто видел, но все безоговорочно уважают. Именно правление решает, когда и откуда у нас появляются новые подопечные. Это связано со многими факторами во внешнем мире, и у людей в правлении очень сложная задача — сделать все, что возможно, и при этом не поставить Фонд под удар. Их решения не подлежат оспариванию — это главное правило, которое мы доносим до всех. Раз в месяц все желающие меха могут отправить анонимную заявку с именем кого-то из своих знакомых, кого они хотели бы видеть здесь. Правление собирает и анализирует их все, проводит расследования по каждому случаю… но конечные решения, как я уже говорил, принимаются только в ходе их заседаний. Нет никакого большинства голосов, или чего-то в этом роде. Мы спасаем тех, кого можем.

Тадж смолк и опустил взгляд, устало потирая переносицу. Джефф понял, что эта тема для него очень непроста. Наверняка он провел немало часов, объясняя вновь прибывшим мехам, таким, как Строук, например, — растерянным, дрожащим от страха и одиночества — почему они не могут немедленно забрать сюда всех тех, кто им близок. Их знакомых, друзей, любимых. Вздохнув, Джефф тоже понурился, чувствуя себя виноватым за то, что заставил поднимать тяжелые темы и заново переживать неприятные моменты. Но Тадж, похоже, справился с собственной грустью. И спустя пару секунд добавил, уже с привычной доброжелательной полуулыбкой:

— И да, насчет того, что я говорил о людях… есть одно исключение. Это меха-пилоты, которые оказываются здесь вместе со своими напарниками. Их совсем немного. Мало кто согласится пожертвовать карьерой и выслугой, иметь проблемы с командованием и быть потенциально обвиненным в дезертирстве только лишь для того, чтобы остаться с тем мехом, к которому привязан. Эта привязанность бывает взаимна и очень сильна. Разбивать такую пару просто преступно. Поэтому для подобных случаев у нас особые условия… и человеку приходится учиться всему уже будучи здесь, прямо на ходу.

Стоило Таджу закончить, слово тут же взял Персиваль, последние несколько фраз нервно постукивающий пальцами здоровой руки по крепежам на перчатке больной — ему явно хотелось что-то добавить от себя, но он вежливо дожидался своей очереди. И теперь, наконец, дождался — никто, похоже, больше на ораторскую позицию не претендовал, так что конструктор с чистой совестью узурпировал ее для себя.

— Мы всегда отдаем приоритет экстренным случаям, когда на следующий месяц может быть поздно. Поэтому у нас так много аутлайеров — второго шанса у них не будет, — Перси поморщился, как от боли. — Система на удивление оперативна в том, чтобы от них избавляться. Проблем, дескать, много, а помогать им невыгодно. Как же меня это бесконечно злит… — он шумно выдохнул и глянул на сжимающие подлокотник до белоты с таким удивлением, словно раньше не замечал, что делает.

— Большинство даже толком выкупить легальными путями не позволяют, стоит навесить на меха ярлык общественно опасного — и к нему закрываются любые подступы. А чего они хотят?! Аутлайеры, уже созданные психически больными, как и больные люди, страдают, возможно, с первой минуты существования. Они попадают в мир, в который не вписываются, который немедленно выдвигает требования, которым они при всем желании неспособны соответствовать. У нас считается нормальным подписать приказ на дезактивацию в присутствии только что активированной модели. Им плохо, страшно, больно — некоторые проявляют агрессию, и я лично их понимаю. А уж если глюк приобретенный, то ему предшествовало невыносимое потрясение, можно представить, в каком состоянии только что давшая трещину психика. Но нам это дело сильно осложняет… Иногда, даже если мы успеваем вовремя, уже ничего толком не поделаешь. Никаких разработок по их адаптации, насколько я знаю, за пределами Фонда не ведется — все энтузиасты, которые были, в конечном итоге бросили это дело или присоединились к нам. Хорошая получилась команда… — повторив свою же недавнюю реплику, конструктор сделал глубокий вдох и все-таки отпустил несчастный подлокотник. — Нас много, и мы наблюдаем за большинством крупных производств, чтобы успевать реагировать на большую часть случаев. Как уж оно дальше пойдет — зависит от многих факторов. От удачи, нашего финансового положения, места, где мех создан… Некоторые командующие офицеры более категоричны, чем другие. По опыту — чаще всего чашу весов склоняет чужая поддержка. Если есть хотя бы кто-то, пилот, техник, инженер, которому судьба аутлайера небезразлична и он готов с нами работать — мы почти всегда справляемся. Это важно по тысяче причин. Иногда нам нужен человек глубоко внутри системы для исполнения плана. Иногда нам просто нужно вовремя подать сигнал. Но главное — нам почти всегда требуется доля участия самого аутлайера. Человек на его или ее стороне, пусть даже малознакомый, может помочь нам довериться. К тому же потом следует адаптация, для многих — тяжелейший период. Если есть тот, кто будет проявлять минимальное участие и одновременно знаком по прошлой жизни, больше шансов на успех, от которого зависит качество дальнейшей жизни. Смелость города берет, а доброта и участие, очевидно, лечат психические недуги… Пилот в этом смысле, пожалуй, самый выигрышный вариант. У нас тут среди пар значительная часть таких историй, они обычно похожи: пилота подобрали заранее, еще до активации, по предсказанным характеристикам совместимости, — была раньше такая ненадежная практика, и сейчас кое-где есть, — или что-то случилось прямо в процессе службы. Бам, и на руках у них оказывается аутлайер. И пилот просто отказывается отступать, ищет способы, чуть ли не грудью на амбразуру ложится ради партнера. Вот тогда у нас обычно получается. Хотя таких случаев все равно недостаточно. Не то чтобы я осуждал тех, кто этого не делает… — Перси резко остановился, словно вдруг задумался над собственными словами. — Или… Я не знаю. Очевидно, что бросить карьеру и привычную жизнь ради кого угодно непросто, особенно если вы едва знакомы. Но мне никогда не понять людей, которые отказываются от напарников, с которыми прослужили долго. Это оправданное, но все же предательство. Мне с ними определенно не по пути, слишком уж принципы разные.

Внимательно слушающего Строука отвлек ненавязчивый запрос на активацию комма, и винтовочка, стараясь не меняться в лице, осторожно запустил внутренний протокол связи.

«Эй, мелочь, как он тебе? — прошипел сдавленный голос Калинки; почему-то даже через закрытую линию ему вздумалось говорить шепотом. — Новенький, я имею в виду».

«Пока точно не знаю, — честно ответил Строук, старательно не глядя в сторону пилота: так он бы выдал себя обязательно, очень уж у него было подвижное лицо с яркими, неконтролируемыми с непривычки (конечно, ведь раньше он почти всегда носил маску!) выражениями. — Кажется неплохим. А ты что думаешь?»

«Ну, был бы плохим — его бы сюда не притащили, — справедливо заметил Лада и тут же горячо оборвал сам себя: — Но меня больше волнует другое! Они с Перси не особенно-то и знакомы, так? И вряд ли такой молодой пилот будет уметь что-то настолько особенное, чтобы его срочно тащили в Фонд без обычных проверок. А его просто берут и привозят, как на прогулку, да еще и все объясняют, да еще и Тадж с Перси лично! Не думаешь, что это очень загадочно и необычно?»

Судя по тону, другой ответ не принимался; впрочем, Строук был согласен — просто всяческие загадки тоже были вне сферы его… интересов, как сюрпризы. Он доверял Перси не подвергать их опасности своими решениями, остальное — его дело.

«Поделишься теорией?» — предложил снайпер, сворачиваясь в объятиях манипуляторов поплотнее для уюта.

— Ясное дело! Единственная причина, по которой его стали бы сюда привозить на экскурсию так рано — так это если с его мехом что-то не так, — вдруг громко и отчетливо сказал голосом транспортника приемник на руках винтовочки. — Готов поспорить, он аутлайер или грозит вот-вот им стать!

Вслух?.. То, что они сплетничают о чужой паре, да еще и в таком болезненном для многих ключе… вслух?

Вдруг понявший, что случилось, Строук с возгласом уронил приемник, и тот разлетелся осколками. Запоздало осознавший ровно аналогичное Лада скрежетнул динамиками и тут же взволнованно затараторил:

— Прости, прости, я не… Я частоту перепутал, не хотел тебя обидеть, просто… Случайно вышло…

Если монолог Таджа освещал главным образом общую картину, давая представление обо всех аспектах формирования состава Фонда, позволяя посмотреть на это как бы отстраненно, с позиции наблюдателя — то Персиваль Экхарт говорил как самый непосредственный участник действия. И его рассказ, хоть и более путаный — подобно лучу фонаря, выхватывавший из темноты то одну, то другую сцену, — отзывался куда ярче. Словно своими глазами видишь все это: испуганных аутлайеров перед зловещей установкой для дезактивации, каменные рожи военных, глаза изможденных пилотов, что жертвуют всем ради хотя бы мизерного шанса на помощь напарнику. Забыв дышать, Джефф слушал, подавшись вперед в кресле, сцепив пальцы в замок и нервно заламывая их. Раньше Перси никогда не рассказывал об этом так подробно. Видимо, раньше было еще не время. Не позволяли правила Фонда, или что-то в этом роде. Но почему тогда теперь…

Стоило вернуться этой мысли, как вдруг громкий голос рядом заставил вздрогнуть и обернуться. Голос Лады, но не из динамиков под потолком, а из радиоприемника, в обнимку с которым все еще сидел притихший Строук. А сразу же за этим раздался другой голос — короткий испуганный вскрик — и приемник полетел на пол с двухметровой высоты, от удара расколовшись, рассыпавшись деталями и осколками пластмассы.

Джефф сам не понял, когда успел вскочить и броситься к ганформеру. И обнаружил себя стоящим на коленях, торопливо собирающим разлетевшиеся детали — непонятно зачем, будто поспешность в этом деле могла помочь вернуть радио к жизни. Осознав это, Джефф замер, неловко прижимая к себе ворох повисших на проводках плат и микросхем. И поднял взгляд: лицо Строука исказилось гримасой отчаяния, такого незамутненного и искреннего, какое бывает только у детей, столкнувшихся — каждый раз как в первый, совершенно неожиданно и вероломно — с несправедливостью этого мира.

— Ну малыш, не расстраивайся, ну… Мы это все обязательно починим… можем вместе, хочешь? — предложил он почти машинально, чувствуя острую потребность сделать с этим хоть что-то немедленно, под сбивчивое бормотание Лады протянув руку и коснувшись прикрытого одеялом колена. Но по тому, как напрягся и сжался маленький снайпер, как отвернулся, захлопывая маску и закрывая лицо тыльной стороной кисти, сумел как-то понять, что дело не в приемнике. По крайней мере не только в нем.

А в чем еще? Растерянно опустив руку, Джефф прокрутил в памяти события последних секунд. «Перепутал частоту»… Лада вывел на динамики радио свой собственный голос, значит, собирался говорить по-другому… вероятно, по закрытой частоте комма со Строуком. И какая-то странная реплика без начала… Что же там было? Что-то про меха, который не в порядке. И…

Потрясенно замерев на пару секунд, Джефф следом выпрямился и сел на пятки, глядя в пространство. Это было о нем. О нем и об Айси. Которого Лада даже не знал, но сделал вывод, исходя из объективных фактов. Тех самых, которые сам Джефф безуспешно пытался сложить, точно эти рассыпавшиеся детали.

И что теперь? Задать прямой вопрос? Но Строук, кажется, и так вот-вот расплачется… если, конечно, меха умеют плакать. Было бы просто жестоко акцентировать внимание на промахе, за который он, вероятно, винит себя. Ведь это с ним сплетничал о новичке его друг. А попросить кого-то из людей выйти с ним на минутку для разговора — будет выглядеть так, как будто у них от винтовочки есть секреты. Делать вид, что ничего не произошло?..

В который раз за все время общения с мехами Джефф ощутил себя слоном в посудной лавке, из-за которого куча проблем, а попытки их решения принесут только новые. Растерявшись, он опустил голову… но вновь помощь пришла извне. Джефф услышал позади себя шаги, а в следующую секунду увидел, как смуглые руки бережно забирают из его рук останки приемника. Вскинув взгляд, он наткнулся на спокойную и выдержанную, ободряющую полуулыбку Таджа. Начальник волонтерской службы был, очевидно, привычен и не к таким неловким ситуациям: он водрузил детали на собственное кресло и как ни в чем не бывало улыбнулся уже Строуку, шагнув к нему и погладив по локтю:

— Джефф прав. Не грусти, маленький, все в порядке. Мы попросим, чтобы тебе принесли другой приемник… прямо сегодня, сейчас. А потом ты доделаешь свой, он будет, конечно, еще лучше.

Ладе достался только мимолетный взгляд в камеру: безмолвный, предупреждающий, с мягким осторожным упреком. Все это Джефф наблюдал, уже встав с пола и отойдя в сторонку, не спеша садиться — было как-то непонятно, что делать дальше, и на всякий случай хотелось быть настороже. И правильно: закончив с утешениями, Тадж обернулся к нему, попутно взглядом подав знак еще и Персивалю. И продолжил, обращаясь все еще к мехам, но глядя на людей:

— Пойдем-ка мы поищем, у кого есть ненужное радио. А заодно зайдем в кафе: время уже к обеду, надо с дороги подкрепиться. Мы еще обязательно вернемся, думаю, к вечеру. Не скучайте тут, — он снова обернулся к камерам и с улыбкой помахал рукой. — Лучше придумайте, как научить Джеффа играть в шашки. Вечером устроим мастер-класс!

Только когда они втроем сошли с трапа и отдалились на расстояние метров двадцати от транспортника, Джефф позволил себе глубокий вздох. И покосился на своих спутников, с лиц которых к этому моменту тоже сошли улыбки.

— Перси… — начал он отрешенно и бесцветно. Какой смысл в выразительности речи, если все и так понимают, какой вопрос он сейчас хочет задать. — Это правда? То, что сказал Лада Калина? Ты привез меня сюда, потому что думаешь, что Айси… тоже?..

Внешние микрофоны Лады так далеко не добивали, а посторонних, могущих помешать предстоящему серьезному разговору, вокруг по-прежнему не наблюдалось — запасная полоса была отличным местом, чтобы беседовать наедине.

— Почему бы нам не присесть, — решительно предложил Перси таким тоном, что сразу было ясно, что никакой это не вопрос. — Вон там у стены ангара есть скамейка…

Скамейка и правда имелась: солнце уже скрылось за рваными облачными клочьями, но дерево оставалось теплым. Конструктор сел первым, складывая руки на коленях, и тут же принялся тревожить фиксаторы перчатки.

— Я совсем иначе собирался начать этот разговор, — тяжело вздохнул Перси. — То есть, конечно, о таких подозрениях не молчат, но я бы присмотрелся сам, повнимательнее, дал бы тебе время самому освоиться… Жизнь в лице наших болтливых и не в меру догадливых проницательных подопечных вносит коррективы. Ты ведь теперь не дашь мне уйти от ответа, правда?

По-хорошему, даже если бы Джефф решил вдруг уступить — конструктор бы этой лазейкой не воспользовался. Придется сказать раньше, чего уж там, и в совершенно неподходящей обстановке… Но это лучше, чем оставить место для додумок. По опыту Перси, из смеси опасений, неведения и неверия никогда не рождалось ничего хорошего.

— Короткий ответ: да, это правда. Только погоди спорить, это… сложно. Выслушай, потом скажешь, что думаешь, если еще будет, что сказать, — смотрел конструктор сочувственно, даже понимающе. — Я работаю с аутлайерами всю жизнь, и с большинством, неважно, с заводским или приобретенным сбоем, сказать, что не так, можно с первого взгляда, если взгляд наметан. Они обычно неспособны выполнять функцию на общих условиях, глюк показывается на сканах, в общем, при желании не ошибешься — и не спрячешь, конечно. Точно так же есть мехи с откровенно скверным нравом и привычками, но они однозначно не аутлайеры, просто такие сами по себе. Но есть небольшая прослойка, всего несколько процентов… Их иногда называют пограничными случаями. Когда есть основания насторожиться, но никаких толковых фактов ни за, ни против. У нас нет повода утверждать, что Айси аутлайер — на самом деле вероятность, что это так, стремится к отрицательной, учитывая позицию его конструктора по вопросу. Да и синхронизация с таким мехом даром бы не прошла, — машинально опустив голову, Перси уставился на парализованную кисть, и видно было, как подрагивают, напрягаясь, мышцы предплечья, словно пытаясь сдвинуть застывшие, как воск, пальцы. — Но одновременно меня многое настораживает. Забудь на секунду, что он мех и что вы напарники. Что бы ты сказал и почувствовал, глядя со стороны на человека с такой личностью? Некоторые вещи нельзя списать не стремление к идеалу, Джефф. Если это вижу даже я, то Гидеон видит тем более. Даже консервативный типаж обычно не переносит перемены так тяжело. Любовь к чистоте и фанатичное стремление к порядку — кардинально разные вещи. И потом, та драка в мойке… Чтобы заставить человека или меха совершить что-то настолько несвойственное, нужно значительное потрясение. Легкая ревность внутри пар нормальна, не все умеют делиться, но она не должна производить такой разрушительный эффект на изначально не склонную к бурным эмоциональным всплескам личность. Должно было быть что-то еще. Как… Как когда у тебя бывает очень плохой день, кофе проливается на любимую рубашку, ссоришься со всеми, с кем вообще можешь, опаздываешь на важную встречу — и все это время держишь себя в руках. А потом тебя случайно толкают по пути домой, и ты ломаешь обидчику нос.

Уголки губ конструктора невольно дернулись: озвученное, сравнение вдруг показалось забавным, несмотря на то, что пришлось к серьезной теме.

— Я почти уверен, что «плохой день», глубинная причина, существует. Мы просто ее не знаем. Жаль, что мы не можем поговорить с Гидеоном — а мы не можем, не на эту тему, поверь мне, я пытался — опыт считаю неудачным, он и слушать не станет. А второй в команде ничего не делает без позволения старшего, даже про новости толком не расспросишь в нужном ключе… Все спецификации прикрыты грифом секретности, я давным-давно порываюсь выяснить, что это за постоянные смещения брони, но негде. Кстати, не замечал? Быть может, они часть гермомода, но если спросите меня — больше похоже на навязчивые движения.

Перси бросил короткий взгляд на Таджа — не то искал одобрения товарища, не то просто давал ему возможность что-то добавить, но все же продолжил сам. У него всегда куда лучше выходило разговаривать такие разговоры с мехами, а не с людьми. Сообщать преданным техникам и пилотам дурные вести всегда находились другие, более подходящие люди.

— Если окажется, что я начинаю терять чутье и Айси в самом деле в порядке — я порадуюсь первым и принесу всем заинтересованным официальные извинения. Можно даже в письменном виде. Но если я прав… Чем скорее мы поймем, в чем дело, тем больше шансов будет понять, как предотвратить возможный глюк и что способно его запустить. И под «мы» я в первую очередь имею в виду «ты». Гидеон — крайне закрытый человек, и команда его такая же, у меня нет ни возможности, ни полномочий к ним соваться. Если мои подозрения себя оправдаются, ты будешь для своего меха лучшим шансом. Послушай… Я знаю, что это не лучшая тема для размышлений, что конструктор говорит тебе совсем другое и что самое простое, что можно сделать — объявить меня выжившим из ума дураком и забыть поскорее. Но, раз уж нам пришлось об этом начать, просто имей в виду. Вот тебе еще кое-что: будь Гидеон так хорош, как ты о нем думаешь — он бы меня выслушал. Как-никак мы с ним одного уровня коллеги, я специализируюсь на аутлайерах, мое мнение не совсем безосновательно. Иметь с такими предупреждениями — долг ответственного создателя, желающего своим творениям блага, в том числе, — на секунду Перси прикрыл глаза, но тут же встряхнул головой: — А тебя мы возьмем в психиатрический блок, если ты сейчас не пошлешь меня к черту. Тебе стоит это увидеть, это… потенциально может пригодиться, — подразумевающееся, с чем именно, повисло в воздухе тяжелой ощутимой хмарью.

Пока Перси говорил, Джефф слушал его не перебивая. Но не только и не столько по его просьбе. Даже пожелай лейтенант что-нибудь сказать, возразить или уточнить — вряд ли он смог бы сейчас подобрать подходящие слова, чтобы сформулировать те обрывки мыслей, что метались сейчас внутри его головы, будто подхваченный ветром мусор из опрокинувшегося бака. Да и состояние было под стать: тяжко, липко на душе, словно выпачканной изнутри помоями. Одним словом, не до разговоров.

Но определенно он не винил в этом ни Ладу, ни Перси, ни, упаси боже, Строука — никого. Не злился, и не стремился закрыть тему. Уж если все это всплыло… запихивать обратно и делать вид, будто ничего не произошло, было бы наибольшей глупостью. Оставалось слушать. Склонившись вперед, облокотившись на колени, разглядывая бетонные плиты взлетно-посадочной полосы — в неплотно пригнанных стыках пробивалась трава, местами колосясь мелкими дикими цветочками, и ветер качал их белые звездочки, — то хмурясь, то едва заметно кивая и кусая губы.

Что он подумал бы, встретившись с человеком, который ведет себя так же, как Айси сейчас? С таким, который держит себя в черном теле, расписывает график своего дня по секундам и не делает различий между дисциплиной на поле боя и в быту? Который отрицает все, что не приносит пользы, и ненавидит себя за слабости вроде нормальных человеческих эмоций? Да что-что. Что у него не все дома, только и всего. А что мог бы сказать про человека, который поддерживает эти бзики, вместо того чтобы помочь? Ведь наверняка можно чем-то помочь, не может быть, чтобы нельзя — с его-то авторитетом…

Но бог с ним, с Гидеоном Россом, пока что — не о нем сейчас речь. Перекладывать вину и разыскивать в чужих глазах соринки — последнее дело. Он, Джеффри Хендерсон, виноват сейчас больше, чем кто бы то ни было в сложившейся ситуации. Как можно было не заметить, не понять тех вещей, что в устах Персиваля Экхарта звучали сейчас так убедительно и стройно? Как можно было поддаться иллюзии, что для одного вида одушевленных существ законы другие, нежели для иного — на том лишь основании, что первые состоят из металла, а вторые из органических тканей?.. Джефф вспомнил, сколько раз в его мыслях, особенно в первые дни, прозвучало применительно к Айси слово «машина», и едва не застонал от мучительного стыда. Ну и что, что в Академии такая терминология была общепринятой? Академию финансирует Министерство обороны, а государству, как уже говорили и Тадж, и Перси, выгодно замечать душу меха только тогда, когда она позволяет увеличить эффективность по сравнению с ботами и дроидами.

Разве такими категориями он думал в детстве? Скажем, в первом классе, когда на листах школьных тетрадей рисовал две корявые фигурки, большую и маленькую, с одинаковыми счастливыми улыбками на лицах — за такое нецелевое использование писчих принадлежностей ему, как сейчас помнилось, когда-то влетело от миссис Бауэр, высмеявшей перед всем классом его наивные картинки про дружбу. Годы шли, Джефф трудился, стремился к своей цели, прикладывал усилия для воплощения мечты… да вот только, как выяснилось, саму мечту невзначай посеял по дороге.

Теперь придется искать ее заново. Собирать по частям, по крупицам, учиться у людей, которые оказались более мудрыми и стойкими к давлению внешнего мира. Учиться у самих мехов, которых просто невозможно заподозрить в недостатке человечности. Перси был прав. Это место — лучшее из возможных, чтобы наблюдать и делать выводы.

— Я замечал, — наконец, спустя долгих полминуты тишины, тяжело кивнул Джефф, все так же глядя перед собой. — Движения. И… И просто выкинул это из головы. Даже не стал спрашивать у Гордона. Решил, что если никто не беспокоится — то все нормально, все так и должно быть. Перси, я…

Он вдруг вскинулся, обернувшись к двоим представителям Фонда — Экхарт все так же теребил перчатку, Бхаттар с независимым видом, закинув ногу на ногу, любовался облаками, — и пристально вгляделся в лицо инженера едва ли не с мольбой.

— Ведь не может же быть, чтобы так!.. Конструктор и его создание, к тому же единственное… Разве упустил бы Гидеон шанс исправить что-то, если бы этот шанс был? И он пообещал мне… Сказал, что попробует убедить Айси не загонять себя так. Правда это касалось только технической части: заправки, ремонта…

Джефф осекся, шумно выдохнул, проведя рукой по лицу. Все не то, все опять не об этом… Нет, сама мысль о возможных отклонениях в психике его меха не отталкивала и не ужасала его. В конце концов, он видел уже двоих аутлайеров, и с одним из них успел подружиться — ничего неприятного или жуткого в них не было. Но то, как это могло стать хотя бы теоретически вероятным, и как могли двое ключевых членов команды — конструктор и пилот — проглядеть такое… Осознание этого просто выбивало из колеи, заставляло мысли раз за разом вертеться по замкнутому кругу, не находя ни выхода, ни успокоения. И неизвестно сколько еще это продлилось бы, если бы не спокойный голос Таджа, зазвучавший спустя десяток секунд вновь затянувшейся паузы.

— Все это, конечно, важно, — начальник волонтерской службы встал, сделал шаг вперед: перед взглядом Джеффа оказались его светло-коричневые туфли. — И в пи-блок мы тебя обязательно сводим. Там совсем не страшно, даже Строуку нравится… но это все попозже. А сейчас — обед! Вы оба с утра ничего не ели… а если проявили благоразумие и заранее вспомнили, что такое полеты с Фальком — то и с вечера.

Неожиданно Тадж оказался прав. Джеффри вспомнил, что действительно не завтракал — впрочем, не оттого, что Перси его о чем-то таком особенном предупреждал. Просто с утра он и так обычно ел мало, а сегодня от волнения кусок не лез в горло: пришлось ограничиться чашкой кофе. И сейчас желудок, реагируя на упоминание о пище, ощутимо и звучно напомнил о своей пустоте. Словно насмехался над своим владельцем и его возвышенной скорбью.

— Пойдем-пойдем, — Бхаттар тронул Джеффа за плечо, и ничего не оставалось, кроме как подняться и последовать за гостеприимным хозяином этого места к одному из выходов с полосы. — Перси — он такой… Ему только дай волю — затаскает по всем окрестностям, пока ноги не протянешь. Сам забывает есть и спать вовремя, и других готов замучить…

Беззлобное, скорее шутливое ворчание в адрес друга, которым Тадж сопроводил старт их процессии, определенно разрядило обстановку. Как минимум тягостное молчание, в ходе которого приходилось мучительно соображать, что еще сказать по такому непростому вопросу, было прервано. И уже не возвращалось. Когда Тадж закончил выяснять, не слишком ли Перси с Фальком затерроризировали свое новое командование, и не забывает ли инженер принимать свои важные лекарства, он сразу же следом отловил кого-то из редких встречных людей и попросил раздобыть приемник для Лады и Строука — а дальше ангары сменились более разнообразным пейзажем, и Джефф уже сам непроизвольно нашел, на что отвлечься. Тадж только подсказывал, кивая то в одну, то в другую сторону, предупреждая еще невысказанные вопросы.

— В том краю, за ангарами — станция техобслуживания, одна из трех на территории. И ремонтный блок рядом. А здесь начинается главная улица, в конце будет центральная площадь. Нам как раз туда. Слева — клуб, здесь располагается большинство кружков по интересам. За ним начинается квартал с жильем для людей… кто-то предпочитает селиться под одной крышей в общежитии, чуть подальше есть отдельные дома на одну-две семьи. Там живу и я, с женой и дочкой, — он поймал удивленный взгляд Джеффа и вновь улыбнулся своей белоснежной улыбкой. Джефф немного смутился — в самом деле, с чего он решил, что работа в Фонде означает полное затворничество, оторванность от всего мирского, в том числе от семьи и детей? — и невольно улыбнулся в ответ.

— Вон там вдали, на скале — радиовышка, а у подножия горы — сама радиостанция, про которую говорил Шокстроук. И центр связи, откуда администрируют инфранет. Там же рядом — другие технические службы: пожарная часть, мобиль-парк, местная типография… Ближе сюда и правее, белое здание — это и есть пи-блок. А вот тот большой комплекс, самый высокий здесь — административные корпуса. Там работают все те, кто планирует и организует здешнюю жизнь. И Правление Фонда заседает там же. Ну, а здесь, на площади, — он обвел жестом большое открытое пространство, на которое они только что вышли, — средоточие светской жизни. Кинотеатр, музыкальный клуб, выставочный зал, и так далее. И, конечно, самое большое из местных кафе. Вот, собственно, к нему мы и пришли. Прошу, господа.

Еще проходя улицами этого необычного городка, Джефф обратил внимание, что абсолютно все здания — даже те, которые, казалось бы, предназначены только для людей — имеют высокие потолки, как в ангарах. Видимо, здесь считалось дискриминацией создавать такие помещения, в которые вход для мехов физически невозможен. И кафе, в которое Тадж привел их троицу, было не исключением. Вертикальное пространство умело и стильно использовалось путем размещения вдоль стен широких балконов, на которых так же, как на полу, были расставлены столики; но и центральная часть зала, и кухня, видная за низкой перегородкой, были созданы по росту меха-крупнотоннажника.

— Зачем тут такие потолки? Разве сюда заходят мехи? — все-таки не выдержал Джефф, и поинтересовался с набитым ртом, когда они втроем уже сидели за столиком полупустого зала, предварительно набрав на подносы чего душа пожелает со шведского стола. Отправляя в рот очередную ложку густого кремового супа, заедая его потрясающе ароматной и явно свежевыпеченной булкой, он вопросительно уставился на своих провожатых.

— Еще как заходят, — улыбнулся Тадж, орудуя ложкой в своей тарелке. — Мы, конечно, не можем совместить место, где едят люди, с заправкой… но кафе — это не только место утоления голода. Сюда приходят встретиться, пообщаться, отметить праздник… Было бы несправедливо лишать мехов возможности делать это вместе с их знакомыми людьми. Но это, впрочем, уже во-вторых, а во-первых — вот это.

Он указал черенком ложки куда-то за плечо Джеффа, сидевшего спиной к кухне.

Тот обернулся — и застыл с недожеванным куском хлеба во рту. «Вау», — только и смог он пробормотать, растерянно улыбнувшись.

Среди кухонных приборов и стеллажей, в окружении нескольких человек в обыкновенных поварских костюмах, неторопливо и уверенно двигался коренастый мех в броне светло-желтого цвета. Он смотрелся настолько органичной частью процесса, что при входе и первом беглом обзоре Джефф его попросту не заметил. Вот он приблизился к плите с кипевшей на ней большой кастрюлей, снял крышку, двумя пальцами ловко подцепил половник и помешал варево, после чего взял с полки какую-то пластинку, провел половником над ней. На массивном, широком предплечье открылась крышка: мех поместил пластинку туда, отложил половник и замер, будто прислушиваясь к своим ощущениям.

— Что он делает? — шепотом спросил Джефф, снова обернувшись к столику.

— Проводит спектральный анализ, — невозмутимо объяснил Тадж. Выдержал паузу в секунду, и снова улыбнулся недоумевающему лейтенанту.

— Рэй служил в разведбатальоне, его использовали как передвижную полевую лабораторию. Он буквально напичкан всякими датчиками и приборами для исследования самых разных веществ. А теперь он — наш самый знаменитый шеф-повар. Мехи, как нетрудно догадаться, не могут попробовать человеческую пищу… но Рэй, когда попал к нам, научился сопоставлять данные о составе продукта с его вкусовыми качествами и пищевой ценностью. Это позволяет ему не просто повторять уже существующие рецепты, но и изобретать новые. Он настоящий талант… практически все блюда здесь — это его авторские творения. Перси любит говорить, — Тадж взглянул на друга с улыбкой, — что, когда мы будем готовы заявить о себе, когда выйдем во внешний мир — у Рэя будет собственный ресторан на Манхэттене, и бронировать столики там будут за три месяца. Он, конечно, большой оптимист… но что верно, то верно, такого нет еще нигде в мире.

Не успел люк закрыться за гостями до конца, как на иллюминаторы опустились заслонки, и частота комма снова ожила. Ворох манипуляторов бережно, но настойчиво подтолкнул все еще отходящего от расстройства Строука в сторону элементов управления, в нос — маленькая винтовочка вполне могла уместиться в кабине, даже при большом желании пилотировать с размахом сделанный транспортник. Снайпер зацепил взглядом развалины приемника и огорченно вздохнул вентиляцией: хоть Тадж и обещал ему новый, но это ведь будет уже совершенно другой приемник! Строуку всегда нравилось одушевлять свои любимые вещи — они, конечно, не мехи, разума и души у них нет, но, может, хоть чуточку…

— Я придумал, что мы сейчас будем делать! — нарушая ход его размышлений, внезапно провозгласил Калинка. — Нам с тобой надо разгадать эту тайну! По крайней мере, разузнать об этом мехе побольше — нам-то точно ничего не расскажут.

— Не надо! — испуганно попросил снайпер. — Мы и так его пилота обидели, он теперь, наверное, будет грустить и бог весть что о нас подумает… А если мы еще будем в это дело лезть, совсем что-нибудь испортим!

Ладе все-таки удалось довести его до инфопанели; манипуляторы на минутку вернулись в грузовое отделение, а когда снова явились — тащили за собой одеяло, которое накинули Строуку на плечи и дуло и слегка надавили сверху. Ганформер послушно сел, рассматривая панель с таким видом, будто она планировала на него броситься и забрать его душу.

— Да не трусь, мелкий, будет весело! — когда Лада начинал вещать с таким воодушевлением, остановить его могло разве что прямое попадание из ракетной установки. — У меня замечательная мысль, как мы это сделаем. У Фонда ведь есть базы данных для отслеживания потенциальных новичков и происшествий, так? Так! И нам даже раз или два давали доступ поиграться. Сейчас мы им воспользуемся и посмотрим, найдется что-то или нет! Военные модели, конечно, секретные, но мы же не чертежи его ищем, правильно? Соглашайся, будет здорово! Как в том классном сериале про детективов!

— Я его не смотрю, он страшный, там все время кого-то убивают, а мертвые люди выглядят ужасно, — резонно возразили из одеяльного кулька. — А доступ нам давали только под присмотром, самим нам нельзя! Про это узнают, и нас накажут, — Строук натянул одеяло еще сильнее, и наружу теперь торчали только дуло и мерцающая красная оптика.

— Пожалуйста, давай не станем! Это… плохо, это их личное дело. Что скажет Тандер, когда узнает, чем ты занимаешься?

На секунду показалось, что этот аргумент подействовал: Калинка замолчал, что-то обдумывая. Но почти сразу просиял — судя по голосу, транспортник только что постигло величайшее озарение:

— Точно! Тандер! Если Джефф с базы Фалька… то Тандер и предмет нашего расследования, — в каком месте эта история тянула на «наше» и когда успела получить гордый статус расследования, было явно известно одному только Ладе, — служат в одном месте! Мы можем просто ему позвонить, если запустим мой старый апгрейд для шифровки переговоров, и хорошенько расспросить. Частоту я знаю. Вуаля — Тандер будет нашим агентом под прикрытием!

Снайпер хотел было сказать, что Тандер ни за что не стал бы ни в чем подобном участвовать, но, во-первых, Калинку в команде баловали, а его затеям иногда подыгрывали, понимая, что он тоскует в неподвижности, когда на его долю не хватает занятий… А во-вторых, его ведь все равно не послушают. Строук любил Ладу и знал, что к нему самому хорошо относятся в ответ, но надо было смотреть правде в глаза: когда увлекаешься, вообще ни к кому прислушиваться не будешь, не то что к Строуку. Быть компактным и неприметным было в его случае бесполезно — не привлекать лишнего внимания все равно не помогало в силу природной неудачливости, а нужного иногда лишало. К тому же он был здорово расстроен, а кто хочет спорить, когда ему грустно? Ну, кроме Эрца. Эрц хотел спорить всегда, особенно — когда у него не задавался день.

— Слушай, винтовочка, ты извини… за приемник и вообще, — вдруг ни с того ни с сего все-таки притормозил Калинка, ласково приглаживая край одеяла манипулятором. — Но мне правда так ужасно интересно! Разве тебе совсем-совсем не хочется знать, что там за история такая? Да и потом, мы ведь можем просто поговорить с Тандером, даже если он откажет. Я скучаю.

Вздрогнувший от изумления Строук посидел с отключенной оптикой, решаясь — хотя, если совсем по-честному, скорее просто выжидая, пока нестабильная нейросеть успокоится: для него все было решено еще в тот момент, как Калинка решил позвонить танку вне очереди. Все-таки эта очередь еще когда настанет, а грустно уже сейчас.

— Я тоже, — медленно кивнул снайпер. — Ладно. Хорошо. Но если Тандер скажет ничего не делать, то мы не будем?

— Если Тандер скажет, мы не будем, — легко пообещал Калинка; получив-таки поддержку товарища, он испытал осязаемое облегчение — проворачивать шалости одному было, как он любил иногда пояснять, совершенно неинтересно. — Давай скорее звонить, пока Перси не вернулся, не то не видать нам детективной карьеры, как Птичнику покоя…

Фонд понемногу оживал, и кафе начинало заполняться — время от времени Перси и Тадж приветствовали жестом или улыбкой кого-то из многочисленных знакомых. Облюбовавшему местную кухню меху Перси помахал рукой, когда тот повернулся в нужную сторону, и получил короткий дружелюбный ответ в виде перемигивающейся подсветки.

— Талант у него что надо, это точно! У нас тут есть еще и второй поклонник готовки. Ни за что не догадаешься, кто, — Перси заговорщицки подмигнул пилоту, с достойным лучшего применения упорством пытаясь впихнуть в пальцы парализованной руки ложку и удержать за счет жесткой перчатки; он вообще последние пять минут больше забавлялся и травил байки, чем ел. — Тандер! Правда, он, как истинный танк, у нас натура практичная и интересуется исключительно тем, что могут попробовать сами мехи. Всякая перегонка топлива, «сладости», которые обожает Фальк, например…

Неожиданно откуда-то с улицы раздался приглушенный хлопок, похожий на слабый или отдаленный взрыв, а потом взвыла дважды и затихла сирена. Сидящие за столиками люди невозмутимо продолжали есть, разве что женщина по соседству случайно опрокинула стакан, а наконец-то принявшая равновесие ложка крутанулась и полетела из безвольной хватки на пол.

— Спокойно, это не тревога, а простой оповещатель, — тут же сориентировался конструктор. — У нас тут целая система сигналов, динамики развешены по всей территории, а система связана с коммлинками каждого члена персонала и резидента, до одного. Это нужно на случай серьезного чрезвычайного происшествия, буде такое случится: у нас есть планы и протоколы эвакуации и безопасности на почти любой разумный случай, хоть тут это и непросто… Но этот конкретный сигнал — просто небольшой инцидент в психиатрии, случается по пять раз на дню. Нечего беспокоиться. Чуть дальше мы бы этого даже не услышали. Уверен, они скоро дадут всем, кого это касается, знать через комм, как там дела, и мы все равно можем прийти… — он выглянул в окно и, слегка поменявшись в лице, изучил густой столб дыма, поднимающийся над белоснежным блоком. — В общем, надо проверить.

По мере рассказа Таджа Джефф чувствовал, как все больше расслабляется. Все же это казалось удивительно трогательным: история о мехе, который отказался изучать взрывчатку, при помощи которой убивают людей, и вместо этого стал специалистом по пище, которая поддерживает жизнь и приносит удовольствие. Джефф даже поймал себя на том, что вновь начал улыбаться. Собственные беды словно отходили на второй план, и начинали казаться не такими уж серьезными. Если есть настолько яркий пример того, как меха способны бескорыстно любить и понимать людей, то почему бы не разрешить себе хотя бы надеяться на то, что с собственным напарником когда-нибудь удастся достигнуть такого же уровня взаимопонимания?..

Между делом задумался он и о том, что будет, когда Фонд на самом деле выйдет во внешний мир. Как скоро это случится? Застанет ли этот момент нынешнее поколение людей? Доживет ли Перси? А он сам, Джефф? Не нужно быть высоколобым ученым-социологом, чтобы понять: адаптация общества к новым моральным и нравственным нормам — процесс небыстрый. Чтобы признать право на самоопределение тех, кто до сих пор воспринимается как инструмент для удовлетворения тех или иных нужд, кто создается и используется именно как такой инструмент, чтобы признать их равными себе — нужно время и силы. Чтобы искоренить страх перед ними, понять, что те, кто сильнее, необязательно мечтают первым делом воспользоваться своей силой для захвата власти — потребуется, возможно, еще больше времени, и уж точно больше сил.

Но все это стоит того! Джефф тихонько вздохнул, представив, каким прекрасным мог бы быть мир, где люди и мехи живут бок-о-бок в согласии, помогают друг другу и уважают друг друга, как братьев по разуму и душе. Да, нынешнее поколение меха создано людьми, в их создание вложено немало сил и средств. Но ведь когда люди, например, заводят ребенка — они тоже вкладывают в него прорву того и другого, на протяжении долгих лет. И никому не приходит в голову сказать, что на этом основании сын или дочь должны являться собственностью родителей и выполнять все их приказы. Точнее как… приходит, конечно, есть отдельные индивидуумы. Но в последние пару сотен лет их успешно выявляют, клеймят общественным позором, лишают возможности дальше калечить психику своих детей. Когда же это утвердится в сознании и применительно к существам с рукотворной душой?..

От размышлений отвлек заставивший вздрогнуть рев сирены. Джефф вскинулся, бросил быстрый взгляд на лица спутников. И немного успокоился, когда Перси объяснил, в чем дело, но все равно, проследив его взгляд в окно, внутренне сжался от вида дымового столба. Картинка идиллического мира, полного доброты и взаимопонимания, едва успев сложиться, пошла в его сознании заметными трещинами.

— Да, что-то разошлись сегодня… — пробормотал Тадж, листая сообщение на экране над браслетом. Легкая тень озабоченности легла на его лицо, и Джеффу стало совсем не по себе: насколько он успел изучить характер начальника волонтерской службы, это означало, что любой другой на его месте уже рвал бы на себе волосы в панике и отчаянии. Но когда спустя секунды Тадж поднял лицо, оно вновь было спокойно, хоть и решительно.

— Я поеду туда. В психиатрии сегодня бригада моих новичков, работают второй месяц, еще растеряются с непривычки. Лейтенант Хендерсон, прошу прощения — вынужден вас покинуть. Ничего страшного, Перси знает здесь все не хуже меня, и сможет вести осмотр дальше сам. Я сообщу, когда все устаканится, — встав из-за стола, Тадж положил ладонь на плечо Экхарта и слегка сжал пальцы, будто безмолвно убеждая его сидеть на месте, спокойно продолжать обед и не соваться туда, где опасно. А затем исчез стремительно и бесшумно, как тень. Перси был не только инженером, но и боевым офицером меха-войск, пилотом аутлайера с воздушным альт-модом, и с опасностью был знаком не понаслышке — но Тадж, это было очевидно, все равно волновался за друга и берег его.

— Перси… — осторожно начал Джефф, едва Бхаттар исчез из поля зрения. В отличие от конструктора, почти не приступившего к еде, он уже доел суп, и теперь задумчиво цедил через соломинку тоже густой, полный мякоти яблочно-морковный сок из высокого стакана. — А бывает здесь такое, что меха… калечат людей? Случайно, наверное, бывает, а намеренно?..

Комм Перси звякнул почти одновременно с браслетом волонтера, и всеобщее внимание тут же переключилось на пояснительное сообщение. Конструктор только коротко глянул на друга снизу вверх, но позволил оставить себя за бортом разбирательств: не было такого происшествия, которое не привлекло бы его внимания, но что уж тут поделаешь, если тебя молчаливо просят.

Он бы, может, еще передумал и кинулся бы следом, если бы не вопрос Джеффа.

— Отвечая на первую часть вопроса: чего тут только не бывает, включая серьезные происшествия. Это естественно в подобном месте и на такой работе. Что до второй… А это смотря как ты определяешь случайность, — Перси рассеянно побарабанил пальцами по столу; есть он явно даже не собирался, особенно теперь, когда беспокойный разум конструктора напрочь заняло ЧП.

— У нас ведь тут нечто среднее между лагерем беженцев и стационаром. Я не слишком люблю, когда люди в первую очередь судят чужие поступки по диагнозу, но иногда это необходимо. Подавляющееся большинство резидентов нуждаются в долгой и сложной терапии, бывает всякое. Мехи, как и люди, реагируют на травму по-разному. Есть такие, как Строук, есть вычурные случаи дисфории и диссоциации… Всех их объединяет то, что они сравнительно безобидны. Но нельзя забывать, что здесь собраны военные модели. Оружие у подавляющего большинства мы снимаем или отключаем, но боевую прошивку не открутишь. Так же, как и солдаты из плоти и крови, наши резиденты частенько отвечают на угрозу насилием. А что уж покажется угрозой… — он коротко усмехнулся и постучал по парализованной руке повыше перчатки. — Воздушные модели темпераментны и импульсивны. За последние десять лет члены звена отправляли меня в госпиталь ровно пятнадцать раз, и это только то, с чем не могли справиться местные медики и дроны. Предшествующая Фальку модель, Найтхоук, в приступе ярости столкнул меня с трехметрового верстака и сломал мне руку в трех местах, потому что Линда запретила ему красить закрылки товарища в конфетно-розовый. С тем же успехом мог бы сломать шею. Это не было случайностью как таковой — иногда мои сикеры вполне осознанно хотят причинить мне или Линде боль. Но не их вина, что я собственными руками создал их склонными к подобным истерикам.

Он снова приподнялся из-за стола, рассматривая неутихающий столб дыма. Деталей было не видать, а стрельбы и новых взрывов не было слышно, но в нужную сторону уже направлялся кое-кто из резидентов с красочными метками здешних инфорсеров. Такую поддержку составляли наиболее стабильные психически, способные на самоконтроль обитатели Фонда с интересом к справедливости и поддержанию порядка. И, желательно, молдом потяжелее. В общем, кто-то вроде Тандера.

Тадж прав, новенькие волонтеры запросто могут растеряться, особенно если кто-то уже пострадал. Все-таки зря он не взял с собой самого Перси! С другой стороны, удачно, что Фальк сейчас занят Эрцем, а звено на очередном социальном мероприятии в Птичнике — его птички любили быть в центре событий, что иногда бывало опасно что для них, что для остальных участников.

Да и Джеффа, все еще ждущего продолжения, было бы не с кем бросить, не внутрь же его тащить…

— Есть и более спорные случаи, когда инциденты случаются не на эмоциях, а оказываются спланированными. Это… с гордостью должен заявить, что это огромная редкость, но все же бывает. Такие вещи восходят к чему-то вроде представления о справедливости. Для некоторых аутлайеров врагами становятся не причинившие ему или ей вред люди, а вообще весь род человеческий, а если случайно попадается член команды, напоминающий давнего обидчика или сам кажущийся обидчиком, например, лезущий в душу психолог, вполне может оформиться удачная мишень для приложения боли и гнева. Все волонтеры и сотрудники Фонда без исключения подписывают специальные бумаги и проходят инструктажи, где их знакомят с тем, что работа у нас опасная и бывает всякое. Пострадавшему окажут всю возможную помощь, своих мы не бросаем… Что до напавшего — будет разбирательство, но с трибуналом оно не стояло и близко. Это скорее способ выяснить, кто проглядел зарождающийся конфликт и как до повторять печальный опыт. Дисциплинарные меры у нас применяют, но они тоже бесконечно далеки от того, что иногда творят офицеры и даже некоторые конструкторы со своими подопечными.

Перси поджал губы, хмурясь, и коротко помотал головой.

— Не понять мне этого… Представить не могу, как приказал бы намеренно сделать Фальку больно. Но я вообще, как показывает практика, у нас натура от реальности оторванная и много чего представить не могу, а люди вон делают и совестью не мучаются… Так или иначе, в Фонде все сводится к тем же мерам, что и в психиатрических больницах. Изоляция — в первую очередь на благо других резидентов, а не в качестве наказания. Активные попытки разобраться, как так вышло, и сделать повторное проявление агрессии непривлекательным шаблоном поведения. Всякие психологические штучки. Бывает, хоть и не всегда, что жертва инцидента и виновник потом заново налаживают отношения. Все зависит от того, как на это все смотреть и что считать за злонамеренность.

«Найтхоук», — повторил Джефф беззвучно, одними губами, незнакомое имя. И почувствовал, как по коже вполне явственно продрал мороз. Пятнадцать раз, не считая, кхм, мелких царапин… Да, конечно, сикеры есть сикеры, и Фальк из них самый нормальный, к тому же их много на одного Перси… Но все же. Даже не инцидент, а одна лишь его вероятность для Джеффа могла бы, возможно, стать непреодолимым препятствием к общению с опасными мехами. Отчего-то неожиданно ярко он вспомнил, как тогда, в мойке налетел на Фалька, еще не успокоившегося толком после драки — и только сейчас понял, как рисковал. А ведь когда Айси показывал ему видео — не поверил, не проникся. Война и есть война. Там есть ты, и есть тот, кто против тебя, кого необходимо нейтрализовать — что бы это ни значило. Остановить, повредить, уничтожить.

Но когда это здесь, со своими…

И Перси еще так легко говорит об этом, как будто все в порядке вещей. Как будто с каждым может случиться.

А если вспомнить, что и сам Айси, возможно — тоже аутлайер…

Джефф натужно сглотнул комок в горле и покивал, отгоняя лишние мысли. Перси прав, все на самом деле очень непросто. Как определить меру осознанности в причинении вреда другому существу? Могут ли вообще быть здесь какие-то универсальные подходы? Сам он, когда говорил о случайностях, имел в виду скорее причинение увечий по неосторожности: не заметил человека при очередном шаге или взмахе руки, или что-то в этом роде. Но если вдуматься, то описанные Экхартом ситуации отличались ненамного. Мех и в самом деле не может быть виноват в том, что создан эмоционально неуравновешенным — это все равно что обвинять слепого в том, что он не смотрит куда шагает. Но где та грань, за которой оправдание поступков индивидуальными особенностями психики может перейти во вседозволенность? Ведь это актуально и для людей. И судя по тому, что за все тысячелетия существования человечества никому так и не удалось построить идеально справедливое общество и государство — ответ на этот вопрос до сих пор неизвестен.

Глядя на столб дыма, что уже начал постепенно редеть — возгорание, судя по всему, удалось ликвидировать оперативно, — Джефф невольно вздохнул. До чего же, должно быть, сложно управлять таким местом, как этот Фонд.

А еще появилась неловкость. Джефф вдруг почувствовал себя обузой, каким-то неуместным и лишним элементом в здешней картине. Там, в пи-блоке, кто-то только что пострадал, возможно и погиб — а Перси вынужден, несмотря ни на что, продолжать развлекать гостя рассказами и экскурсиями. Ведь нельзя же просто отпустить его бродить по Фонду одного. Быть может, стоило сразу показать ему его комнату, или дом, или где там его собрались временно селить — ведь посещение изначально не предполагалось ограничивать одним днем — и оставить его там, а потом вернуться, когда важных дел будет поменьше… но напрашиваться на проявления гостеприимства лейтенант тоже не мог. Что ж, в конечном итоге решать все равно придется самому Экхарту. Снова неслышно вздохнув, Джефф отставил опустевший стакан — ненавязчиво демонстрируя, что закончил с трапезой, и готов перемещаться куда скажут, — и подпер подбородок кулаком.

— Дисциплинарные меры… — пробормотал он, глядя в пространство. Эта тема с самого начала и пугала его, и притягивала своей неизученностью, неизвестностью, выходом за рамки того, о чем говорили в Академии. Тогда, в самом первом разговоре с Айсбрейкером, Джефф малодушно свернул беседу и собственные размышления по поводу нее. Мол, его это никогда не коснется, это все происходит где-то в далеком параллельном мире, населенном бесполезными и опасными глюками-аутлайерами. Даже вспоминать теперь стыдно.

— В армии с этим действительно все так плохо? Я пытался когда-то расспрашивать Айси, он рассказал совсем немного. Мол, могут запереть в ангаре, могут урезать топливный паек. Но про «сделать больно»… нет, про это не было.

С момента, как ему в голову пришла идея притащить Джеффа в Фонд, Перси о ней так и не пожалел. Лейтенант оправдывал все его ожидания — был любопытен, но вполне корректен для новичка, не лез куда не просят, честно пытался осмыслить увиденное… задавал правильные вопросы. У последнего был разве что незначительный минус — на них приходилось, в конце концов, отвечать.

— Вопрос наказаний в первую очередь решает конструктор. Если происшествие не настолько серьезное, чтобы вмешивать комиссию, нам говорят что-то вроде «разберитесь сами, только не мешайте командованию перекладывать бумажки», — хмыкнул Перси и тут же едва заметно поморщился: — А конструкторы, сам понимаешь, бывают самые разные. Ограничение пайка и перемещений тоже можно выполнить по-разному. Одно дело — снять добавки сверху, вроде сладостей, которые обожают мои птички… Сам понимаешь, не вредит, а действует прямо как на детей. И совсем другое — опуститься ниже лимита, необходимого для комфортного функционирования. С болью та же история. Я почти не слышал про откровенные нарушения, но это можно сделать не напрямую, например, запретить стазис для ремонта…

Конструктор сделал паузу, давая собеседнику обдумать сказанное — он вообще частенько брал таймауты в случайных местах, чтобы компенсировать природную разговорчивость.

— В сущности дисциплинарные ухищрения никем не проверяются. Понятия не имею, где та грань, за которой вмешается командование: они ибо не дают себе труда поинтересоваться, либо им плевать, и второе, как это ни печально, случается куда чаще. Военные необычайно предвзяты в адрес наших подопечных, даже сильнее остального мира… В Фонде есть мех, конструктор которого считал, что подкрутить настройки нейросети так, что любой стимул усиливается десятикратно — отличная идея для наказания. Фактически он изобрел способ вызывать мигрени. В курсе было человек двадцать самое меньшее, и ничего, всем казалось, что конструктор лучше знает, как поступать.

Не нужно было быть телепатом, чтобы догадаться, что эта тема в первую очередь огорчает самого Перси: при всем своем богатом опыте и сотнях виденных и лично разрешенных случаев конструктор всецело сохранил способность сочувствовать своим и чужим подопечным, и лишние напоминания о несправедливости мира он находил угнетающими. Правда, как все у Перси, ненадолго.

— Знаешь что, Джефф? Чем обсуждать такие скверные вещи в такой замечательный день, почему бы нам не навестить кого-нибудь еще, — предложил Перси. — Зайдем в Птичник, тамошние обитатели всегда умеют развеселить.