Чемодан (джен)

Ох, как же спина болит! Ни лежать, ни встать…

Но вставать надо: еда сама себя не сделает. Она сама поголодала бы, но Эдвард и Филипп должны получить свой завтрак вовремя.

Как же всё-таки болит спина!

Эдвард был крупным и пушистым книззлом редкого шоколадно-белого окраса, а Филипп — серо-крапчатым и не таким пушистым. Ласковые, умные и, что скрывать, невероятно избалованные, они были последним, что сейчас осталось от прошлой жизни Айолы Хитченс. Вообще от её жизни. Жалела ли она?

Нет.

Повторила бы?

Она не знала.

Её брак был, наверное, нормальным — таким же, как у всех. Обычным. Был бы, если б не одна деталь: её муж был магглом. Нет, не магглорождённым, а именно что магглом — и этот факт закрыл перед Айолой двери и её родного дома, и, в итоге, всего волшебного мира. Стало ли это для неё сюрпризом?

Нет, конечно.

Было ли ей это тогда важно?

Нет. Определённо, нет.

Она всё-таки была настоящей Блэк — а когда Блэков интересовало чьё-то мнение? Если уж они решили что-то — они это делали, кто бы что ни говорил.

Они с Бобом встретились случайно. Этого вообще не должно было случиться, но Айоле всегда нравилось наблюдать за магглами в окно, и однажды она решила, что смотреть — это одно, а вот побродить меж них — совсем другое. Эта-та прогулка и определила после всю её жизнь.

Поначалу они жили замечательно: Бобу нравилось смотреть, как Айола быстро и легко управляется со всем по дому, а ей нравился его восторг. Но потом у них родились дети, сыновья — один, второй — и его восторги поубавились. Привык, наверное, а может, слишком погрузился в свою работу… А Айоле не хватало этого, хотя она, конечно же, молчала, не признаваясь в этом и самой себе и не разрешая думать, что, возможно, вправду поспешила с выбором такого мужа. Нет, он не был с ней жесток, и, в целом, оставался вполне внимателен, но чем дальше, тем больше выяснялось, что им просто не о чем поговорить друг с другом. Сыновья сближали их, конечно, но чем они становились старше, тем яснее становилось, что они пошли в отца.

Сквибы. К их одиннадцати годам стало очевидно, что они оба были сквибами, и вот так Айола оказалась одинока даже в собственной семье. Нет, она любила сыновей, и воспитала их достойно, и позволила… нет — они с Бобом вместе им позволили выбрать такой путь, к которому лежала их душа, и один из них стал следом за отцом врачом, а второй — военным моряком.

Жалела ли она об этом?

Нет.

Повторила бы?

Нет. Ни за что.

Потому что разразившаяся крупная война, затронувшая не только магглов, но даже и волшебников, отняла их всех. Сперва погиб их младший сын — но он был военным, и Айола если и не ожидала этого, то, по крайней мере, могла предполагать. И никакие чары тут не помогли, хотя она и оберег ему дала, и заколдовала… но что могут старые охранные чары против бомбы?

Ничего.

Затем погиб Боб, ушедший на войну добровольцем-врачом, несмотря на возраст, который он себе каким-то образом значительно подправил.

Старшего же сына Айола потеряла, когда война уже почти закончилась. Рассказывали, что он, отправившийся добровольцем следом за отцом, заразился чем-то и сгорел буквально за неделю в какой-то маггловской больнице. Если бы Айола знала! Говорят, что в Мунго лечат всё — она бы, презрев и гордость, и законы, отвела его туда. Но она узнала слишком поздно, когда было уже некого спасать.

Хуже всего было то, что их сыновья так и не женились и не завели детей — младший собирался сделать это лишь после отставки, утверждая, что негоже оставлять жену одну на много месяцев, а старший был женат когда-то, но жена его вместе с новорождённой дочерью погибла в родах, и он до сих пор хранил ей верность. Блэковская кровь… Айола это понимала.

И теперь, незадолго до семидесятилетия, она осталась в пустом доме, без семьи, без денег и работы, растерявшая все связи и знакомых в своём мире и не приобрётшая их толком в маггловском.

Поначалу горе её было настолько сильным, что затмевало и нужду, и одиночество. Однако время шло, и оставшиеся после мужа деньги кончились — и произошло это очень быстро, куда быстрее, чем она предполагала. Айола продала их дом, переехав в крохотный уютный домик с садом и большим камином в окрестностях Лондона, но и этих денег ей хватило ненадолго — потому что у неё было целых три могилы, которые требовали ухода и красивых памятников.

И когда те были сделаны, Айола вновь осталась почти совсем без денег. Впрочем, это было даже хорошо, потому что вынуждало что-то делать, а не сидеть и сутками и не смотреть в окно. Или в стену. Или…

Чем зарабатывать у магглов, она не представляла — и тогда-то она и вспомнила уроки гербологии, которые когда-то обожала, и потихоньку засадила почти весь свой сад волшебными лечебными растениями. Вряд ли бы она сама смогла всё это сделать, но здесь Айоле помог брат, ставший к тому времени, к её огромному изумлению, директором Хогварса. Вот ему-то она всё это и продавала — по цене, весьма пристойной.

И всё же денег ей едва хватало. Да и жить одной ей было тяжело — и Айола решила завести книззлов. Получать лицензию она отправилась в Отдел регулирования магических популяций и контроля над ними — но она не представляла, до чего эта процедура будет непростой. «Заполните вот это… и вот это… и ещё вот это… Теперь подождите, пожалуйста…»

Она заполняла. И ждала. И снова заполняла, и опять ждала. Документы то терялись, то оказывались в совсем другом отделе — и когда по прошествии полутора месяцев дело никуда не сдвинулось, Айола от отчаяния пожаловалась брату.

— А ты как хотела, — без малейшего сочувствия спросил он. — Это министерство. Они могут так гонять тебя годами.

— Почему? — непонимающе спросила Айола.

— Потому что ты живёшь у магглов. Потому что твой муж — маггл. Потому что у кого-нибудь из них дурное настроение. Потому что кто-нибудь из них узнал в тебе Айолу Блэк. Какая разница? — раздражённо спросил Найджелус. — Искать надо не причину, а решение.

— Хорошо, — ответила Айола терпеливо. — Пусть решение. Но что мне делать?

— Найди в этом отделе мистера Ньюта Скамандера, — велел Найджелус. — Молодой человек не без странностей, но животных любит и склонен входить в тяжёлое положение, — он чему-то неприятно усмехнулся. — Попроси его помочь, расскажи ему, кто ты такая и что у тебя случилось — он проникнется твоей бедой и из шкуры вывернется, но лицензию тебе добудет.

— Почему ты так уверен? — спросила у него Айола. И услышала в ответ:

— Потому что люди не меняются. И некоторых жизнь ничему не учит.

Так Айола познакомилась с мистером Скамандером — симпатичным и слегка застенчивым молодым волшебником с копной вечно взлохмаченных волос. Познакомилась — и совершенно неожиданно сдружилась. Нет, она пока что не сошла с ума, чтоб влюбляться в мальчика, вполне годившегося ей во внуки — хотя если бы было двадцать… Но ей было семьдесят, и даже больше, и она просто наслаждалась почти забытым ею ощущением тёплой привязанности и дружбы. И, быть может, восхищения — сперва совсем немного. Но чем больше она узнавала Ньюта — тем сильней в ней крепло это чувство. Она всегда любила людей, поглощённых одной страстью, тем, кто был готов ради собственного дела позабыть про сон, еду, приличия — и сейчас, найдя такого человека, ловила себя на мысли о том, что будь она моложе, то без размышлений бы пошла в его помощницы, а будь бы богаче, сделала бы так, чтобы избавить его от вечного надзора министерства.

Потому что Ньют служить не должен — в этом Айола после полугода их общения была вполне уверена. Нет, он должен ездить по миру, изучать своих животных, писать книги — что угодно, но не сидеть там и не тратить половину времени на заполнение бумажек. Но она богата не была, и помочь Ньюту не могла.

Но она могла хотя бы предоставить ему дом для содержания животных, которых по какой-нибудь причине Ньют не мог держать в своём. Так у неё и появился первый нюхлер: искать здесь ему было абсолютно нечего, у Айолы даже украшений не осталось, кроме обручального кольца, которое она всегда носила. Так что её дом стал идеальным убежищем для этого не в меру любопытного зверька, которого Ньют как-то подобрал раненым на дороге. Они выходили нюхлера, и с тех пор тот развлекал Айолу всяческими трюками, которым они с Ньютом его обучали. А ещё он то дружил, то дразнил Эдварда с Филиппом, впрочем, совершенно против такого поведения не возражавших.

С тех пор, как они появились у неё, Айола наконец-то вспомнила, что такое — заботиться о ком-то и кого-то обнимать. И как это — засыпать и просыпаться не одной. Ньют и эти звери заменили ей погибших сыновей и мужа, и Айола теперь была счастлива — почти.

Потому что чем дальше — тем сильнее её мучил один нерешаемый вопрос: что будет, когда она умрёт? Да, она, конечно же, оставит домик Ньюту — но ведь он не сможет разрываться на два дома. Кто тут будет ухаживать за ними? И потом, второй дом насовсем уже привяжет Ньюта к месту… нет, это не выход. Да и тяжело жить на два дома …

А в конце двадцать четвёртого года к ней вдруг пришёл Найджелус и молча поставил на стол шкатулку с гербом дома Блэков.

— Что это? — встревожилась Айола.

— Отец умер, — ответил он. — Я не звал тебя на похороны: как ты понимаешь, он был бы этому не рад.

— Да, конечно, — ответила Айола равнодушно.

Отец.

Она уже почти что и не помнила его. Полвека всё же минуло.

— Это — твоя часть наследства, — продолжил Найджелус.

Айола очень удивилась.

— Он оставил мне наследство?

— Ты оглохла? — раздражённо переспросил Найджелус. — Делай с ним, что хочешь. Я принёс и умываю руки.

Айола только грустно улыбнулась. Разумеется, отец ей ничего не оставлял — но Найджелус всегда имел собственное представление о справедливости и, похоже, решил разделить с сестрой свою часть. Что ж… Она бы не взяла, но, с другой стороны, её брат вовсе не был беден, а она… о, она знала, что делать с этими деньгами.

— Не спускай всё сразу, — ворчливо сказал Найджелус. — Я летом ухожу с поста директора, и я не уверен, что мой преемник по-прежнему будет столь же щедр к тебе.

— Не спущу, — пообещала Айола.

О, она сдержала слово. И потратила не так уж много — всего каких-то пару сотен. А потом ещё примерно сотню, чтобы сделать то, о чём давно мечтала.

…Это Рождество Айола ждала так, как никакое прежде. Хотя нет — нет, когда-то, когда её дети были маленькими, и когда она ещё не знала, что они сквибы, не волшебники, и не стеснялась колдовать при них, Айола устраивала совершенно удивительные праздники. Вот тогда она тоже ожидала Рождества с трепетом и нетерпением — но после, когда стало ясно, что её дети никогда не смогут колдовать, она перестала пользоваться волшебством при них. Потому что полагала, что им будет слишком трудно жить, зная о существовании в этом мире магии и не имея никакой возможности творить её.

И вот теперь это ощущение предвкушения грядущего чуда к ней вернулась.

Ньют зашёл к ней за полночь. Айола не спала — ждала его, в кои-то веки поставив в доме небольшую ель и украсив её звёздами и птицами, которых с увлечением ловили книззлы, нюхлер (умудрившийся попутно нахватать с ветвей несколько блестящих звёзд и немедленно упрятать их в свою сумку) и пара клаббертов.

— С Рождеством! — Ньют крепко её обнял и протянул красиво перевязанный пакет из сверкающей бумаги, немедленно привлёкший внимание нюхлера, тут же оставившего в покое птиц и звёзды и опрометью кинувшегося разглядывать блестящее сокровище. — Тебя тоже, — сказал Ньют, потрепав его по спинке. Нюхлер радостно курлыкнул и медленно сжал пальцы правой лапки на переливающейся обёртке.

— Спасибо, — улыбнулась Айола и поставила подарок на диван. — Отрывай, — разрешила она нюхлеру, и тот, счастливо пища, быстро-быстро принялся за дело. — А это тебе, — она указала на стоящую у ели большую, размером со средний чемодан, коробку, упакованную (чтоб не пострадать от лапок нюхлера прежде времени) в простую плотную тёмно-синюю бумагу без рисунка.

— Ого, — присвистнул Ньют. — Вам я тоже кое-что принёс, — сказал он книззлам, с интересом на него глядящим, но, конечно, не роняющим своего достоинства плебейским попрошайничеством. — И вам, — он улыбнулся клаббертам. — Но сперва я, если можно, посмотрю, что там, — добавил он, подходя к коробке.

Айола затаила дыхание. Вот оно. Сейчас, сейчас будет чудо!

Ньют указал палочкой на свой подарок, и бумага спала, открыв несколько потёртый, но вполне ещё прилично выглядящий чемодан с обитыми металлом уголками и двумя замками.

— О, — в голосе Ньюта прозвучало искреннее изумление. — Спасибо, — он поглядел на замершую в ожидании Айолу и улыбнулся очень широко. — Отличный чемодан! Ты знаешь, я приму это за знамение: может, в следующем году я смогу попутешествовать. Хотя бы месяц-два.

— Конечно, сможешь, — ответила Айола и предложила: — Ты открой.

— Открыть? — переспросил Ньют. — Так что-то есть? Не стоило, — смутился он. — Чемодан отличный, и…

— Открой, — повторила Айола, и он послушался — и ахнул.

Сердце Айолы бешено забилось, кровь хлынула сперва к нему, затем к лицу, и она вынуждена была присесть на край дивана, чтобы ослабевшие колени не подогнулись в какой-нибудь совсем уж неподходящий момент.

— Это то, что я подумал? — спросил Ньют, разворачиваясь к ней и глядя на Айолу такими сияющими глазами, что она почувствовала, что сейчас заплачет. — Там внизу — второй этаж? И чары расширения. И…

— И там можно сделать что угодно, — подтвердила Айола. — Это лучший чемодан магозоолога, который я смогла найти. Ты спустись, — предложила она.

Уговаривать Ньюта не пришлось — он лишь кивнул и, не говоря ни слова, уложил чемодан на пол и исчез в нём, оставив на мордах книззлов выражение глубочайшего недоумения. Нюхлеру же было не до этого: он, пыхтя от напряжения, засовывал блестящую бумагу себе в сумку.

— Он уедет, — сказала всем Айола, придвигая к себе подаренный пакет и вытаскивая оттуда дивной вязки голубой аранский кардиган и большую коробку своего любимого шотбреда. — А мы с вами останемся, — она протянула руку и погладила подошедших книззлов. — Будем ждать его? — спросила она, и они мяукнули согласно.

— Это потрясающе, — сообщил ей выбирающийся из чемодана Ньют. — Там, конечно, надо всё доделать, но там можно поселить кого угодно! Я не знаю, что сказать… ты продала кому-то душу? — спросил он, сияя.

— Я наследство получила, — не стала ничего скрывать Айола. — И хочу, чтобы ты куда-нибудь поехал. Куда хочешь. В длинное и удивительное путешествие. На год, на два, на три — на сколько захочешь. А потом написал книгу — ты же ведь мечтал. Денег хватит.

— Я не знаю, что сказать, — повтори Ньют, подходя к ней и крепко-крепко обнимая. — Ты потрясающая. Самая прекрасная и лучшая. Будь бы я постарше, я бы тебе сделал предложение.

— Я бы согласилась, будь я младше, — шутливо ответила Айола, тоже обнимая его и целуя в щёку. — Поезжай, — сказала она, беря его лицо в ладони. Несколько секунд она смотрела на него тепло и нежно, а потом сказала, чтобы сбавить пафосность момента: — Может, ты хоть там найдёшь себе жену. Моложе меня примерно на полвека.

— Я поеду изучать животных, — возразил ей Ньют, всё так же широко и счастливо — и от этого немного глупо — улыбаясь. — Так что разве среди них… как думаешь, мне подойдёт вампир или русалка? Или, может быть, банши? — они рассмеялись, и он, вновь обняв её, сказал: — Спасибо. Это самый изумительный подарок в моей жизни. Я вернусь. А ты пообещай, что непременно меня дождёшься, хорошо? — он требовательно заглянул ей в глаза, и она кивнула.

Он уехал в самом начале следующего, двадцать пятого года, и с тех пор Айола с Ньютом только переписывались. У неё уже скопилась целая полка его писем, которые Айола вечером читала книззлам — потому что нюхлера и клаббертов Ньют забрал с собой. Она знала эти письма наизусть и любила представлять, читая, всё описанное в них — тем более что Ньют прекрасно рисовал. И чем дальше — тем больше Айола думала, что, когда Ньют вернётся, нужно будет их скопировать ему. Потому что это уже почти готовая книга — чуть подредактировать, добавить, изменить, и всё готово.

Ноябрь следующего, одна тысяча девятьсот двадцать шестого года принёс ей разом боль и радость.

В середине месяца умер её брат. Смерть эта, о которой Айола узнала только из его посмертного письма, что в соответствии с последней волей умерщего ей отправил его старший сын, её буквально подкосила. Да, конечно, Найджелус был старше, но так ненамного! И ведь он же не болел, совсем — или, может быть, не говорил ей?

Вот теперь Айола окончательно осталась совсем одна. Спасибо, хоть к письму было приложено суховатое послание от Сириуса Блэка второго, сообщавшего, что отец хотел бы видеть её на своих похоронах, и поэтому они, уважая его волю, ждут её тогда-то там-то…

Нет, не там-то.

В их семейном склепе.

Так что брата она всё-таки сумела проводить и смогла с ним попрощаться. Странное наследство он оставил ей: немного книг, довольно много денег и свой собственный портрет, с пометкой «после своей смерти завещаешь вернуть его на Гриммо». Что ж, она не возражала: Ньюту портрет Найджелуса был не нужен, а других наследников у Айолы не было.

А когда Айола, опустошённая и, кажется, едва живая, вернулась с похорон, её ждало письмо от Ньюта, сообщавшего, что он уже сейчас садится на идущий в Англию корабль. И везёт с собой множество совершенно невероятных новостей, которые не хочет доверять бумаге. «Я уверен, что тебе понравится, — обещал он. — Ты не представляешь, ЧТО я расскажу тебе! И кого я привезу. Жди нас с чемоданом и гостями!»

Этим вечером Айола засыпала если не счастливой, то почти, и думала о том, что ей осталось ждать совсем недолго.

И о том, что она просто обязана дождаться.

И что раз обязана — дождётся. В конце концов, она же Блэк — а Блэки всегда исполняют, что задумали.