Цвет настроения (джен)

Гермионе не спалось. Как обычно бывает в такие дни, она привычно вышла в гостиную, завернувшись в красный клетчатый плед и, прихватив со стола чей-то забытый учебник по травничеству, устроилась в кресле у камина.

За её спиной высилась разноцветная ёлка, ещё не убранная после праздников. Яркая, нарядная, она пестрела десятками крупных шаров и серебристых шишек, а поверх этого всего была украшена огоньками и мишурой. На верхушке, само собой, поблёскивала красная звезда с выбитой на ней первой буквой названия факультета. И запах стоял характерный, хвойный. Втянув его носом, Гермиона на миг прикрыла глаза, отдаваясь воспоминаниям, как совсем недавно наряжала ёлку поскромнее в гостиной родительского дома, и мысли об этом принесли радость и грусть одновременно.

Гермиона любила школу, она любила знания во всех их возможных проявлениях, любила своих друзей, и всё же по родителям скучала, особенно такими вот ночами, когда сон не приходил, и всё, что оставалось — думать и вспоминать.

Развернув книгу на произвольной странице, Гермиона тотчас принялась за чтение. Света от камина и маленького торшера хватало, чтобы хорошо различать буквы.

Писалось о мандрагоре, а иллюстрирующая текст картинка явно жила своей жизнью. Растение, похожее на уродливого младенца, сучило ножками и верещало, к счастью, без звука. Невольно вспомнился урок у профессора Спраут, когда ещё Рон выпачкался землёй и смешно морщил нос в ответ на визг молодого мандрагорчика. При мысли о друге на душе стало тепло. Читать ничего не хотелось, хотелось просто подумать, повспоминать. Захлопнув учебник, Гермиона прикрыла глаза и представила в деталях веснушчатое лицо Рона, его рассеянный вид, невинный взгляд и смешно взъерошенные волосы.

Это было так давно — почти пять лет назад, а помнилось, будто вчера.

— Почему не спишь?

Неожиданно голос, такой родной голос, прозвучал со стороны лестницы, и Гермиона распахнула глаза, глядя на Рона во плоти. Растрепанного со сна, в старой растянутой пижаме с почти до дыр протёршимися коленями, но такого чудесного несмотря ни на что.

— Захотелось какао, но одной его пить скучно, — ответила Гермиона, растягивая губы в улыбке.

— Я бы не отказался от какао, — задумчиво протянул Рон, запустив пальцы в волосы, и поскрёб кожу головы ногтями. — Не против компании?

Гермиона оглянулась на новогоднюю ёлку, на снег за окном: ведь в этом году Рождество они справляли порознь, это ли не шанс всё наверстать?

— Только за, — не скрывая радости, ответила она. Оставалось лишь придумать, как раздобыть какао в два часа ночи, но это уже были сущие пустяки.

Тоска зелёная — Драко помнил, что так говорили, но надеялся никогда не испытать подобного на себе. Тоска зелёная — это всё, что ему осталось, когда Волдеморт был побеждён, а его враги стали героями нации. Всю свою жизнь только и умеющий кого-то задирать, теперь он остался без цели, без настоящих друзей и без желания делать хоть что-либо.

Единственное какое-никакое развлечение, Пэнси Паркинсон, опостылела уже давным-давно, и всё, что Драко оставалось: лежать на диване в гостиной факультета и грызть яблоки. От них уже зубы сводило, как и от всего происходящего. Очередной укус вызвал сильную резь в верхних резцах, ставших, по ощущениям, неприятно шершавыми. Небось, кислотой уже всю эмаль прожёг.

Раздосадованный не так на яблоко, как на своё мерзкое существование, Драко что есть силы швырнул зелёный плод в стену рядом с дверью. Яблоко разлетелось на сотню кусочков, и девчонка, в этот момент как раз входящая в гостиную, испуганно вздрогнула.

Драко заинтересованно приподнялся на локтях. Кажется прежде, вовлечённый в игры Волдеморта, он мало что замечал, и теперь с интересом рассматривал ту, чьего имени то ли не знал, то ли не помнил.

— Не хотел напугать, — сказал он, садясь на диване ровно. — Ты с младшего курса, да?

Девушка кивнула и прошла вглубь гостиной. Её тёмные волнистые волосы качнулись в такт движению, окружив смуглое личико пушистым ореолом.

— Меня зовут Астория Гринграсс, ты учишься с моей сестрой, Дафной.

Драко кивнул, уж Дафну он помнил. Низкорослая пухловатая блондинка не была даже отдалённо похожа на свою младшую сестру. Да и ходила всегда смурная, зубами скрипела и на пуффендуйцев шипела. Не то что Астория — хоть и напугана, но взгляд мягкий, а в уголках губ обозначена робкая улыбка.

— Рад знакомству. — Драко поднялся с дивана и протянул руку для приветствия.

Кисть Астории оказалась тонкой, а пальчики длинными. Хрупкая, нежная.

— Не хочешь перекусить? — спросил Драко, не найдя другой темы для разговора. Такую фигуру, он был уверен, никакая еда не испортит, а отпускать девушку совершенно не хотелось.

— Я… Не знаю… А что, например? — голос её был тихим, приятным, а сама она словно притягивала к себе. Странное ощущение.

— Что угодно, — пожал плечами Драко, и, окинув взглядом учиненный беспорядок, добавил: — Но только не яблоки.

Фестрал хлопнул крыльями, поднимая вокруг себя облако пыли. Луна зажмурилась, защищая глаза, и только когда всё вокруг затихло, вновь посмотрела на мрачное величественное создание.

Она любила приходить сюда, в открытый загон, наблюдать, как гарцуют тонкие ноги, как трепещут мощные крылья, и как смотрят на неё полностью белые осторожные глаза. Это место притягивало к себе бесконечным покоем и умиротворённостью. Теперь, когда большая часть её товарищей покинула Хогвартс, сбежав от неприятных воспоминаний, этот загон стал её привычной обителью. Она могла часами сидеть тут, между грациозными созданиями, наслаждаясь тишиной, потому как, хоть после битвы за Хогвартс каждый второй теперь мог видеть фестралов собственными глазами, желающих поглазеть почти не было.

Этим днём Луна пришла не просто посидеть на поваленном дереве, как делала обычно. В этот раз в руке её было зажато письмо, которое не терпелось уже прочесть. Письмо от Невилла.

Покинув Хогвартс в числе прочих, он всё же не забывал писать ей минимум письмо в неделю. Рассказывал, как доучивается вне школьных стен, чтобы потом заочно сдать ЖАБА. Он мечтал стать зельеваром, потому что, как он сказал, только это у него получается хорошо.

Луна не могла с этим согласиться — Невилл был способным парнем, и явно Зельеварение было не вершиной его возможной карьеры. Но куда важнее был внутренний покой, и потому она не наседала. Позволяла Невиллу быть там, где ему комфортнее, хоть и хотела бы его увидеть снова в стенах школы.

В прошлом своём письме она рассказала ему, что собирается заняться магозоологией. Её связь с животными была очевидна с первого года обучения, и потому подобное решение было лишь вопросом времени. Теперь час настал, призвание позвало Луну, и она не нашла причин отказываться от подобной затеи. Потому она и написала, что, скорее всего, задержится в Хогвартсе и после окончания обучения, составит компанию Хагриду, а то и заменит на его посту, если тот правда решится уехать во Францию к мадам Максим.

И сейчас она собиралась прочесть ответ. Она очень боялась вскрывать конверт, потому что знала: их пути с Невиллом, вероятно, на этом разойдутся. Может быть однажды, лет через десять, если она сменит место работы либо если Невилл поборет свой страх, они смогут увидеться вновь, а пока…

Письмо было написано коряво, в спешке, и, вопреки всем ожиданиям, в нём даже не упоминалось о сложившейся непростой ситуации. Невилл словно не хотел принимать факт предстоящей разлуки, либо же ему было всё равно. Он написал лишь, что нашёл прекрасное место работы, где сможет приступить к должности зельевара ещё до прохождения финального экзамена.

И всё, даже ни слова о ней, словно стена между ними оказалась слишком высока, чтобы её преодолеть.

Луна сжала письмо в кулаках и откинулась на деревянную подпору загона. Мимо медленно прошествовал крупный фестрал, окинув её лишь мимолётным взглядом. Она, казалось, совершенно не привлекла его внимание — видимо, за месяцы постоянных встреч животные к ней привыкли.

Закрыв глаза, Луна сделала глубокий вдох, стараясь забыть о словах письма, отогнать грустные мысли.

— Прекрасное место с прекрасными условиями труда, — неожиданно раздался знакомый голос за её спиной.

Луна вскочила, всё ещё не веря своим ушам, обернулась.

Это был Невилл, в такой привычной чёрной мантии на плечах и с не менее привычной робкой улыбкой.

Он снова был здесь. Там, куда не хотел возвращаться. Но вернулся. Ради неё.

Луна боялась поверить своему счастью. Боялась, что заснула и видит сон, вот только Невилл, настоящий, из плоти и крови, шагнул к ней навстречу и сказал: «Привет».

Хруст осенней листвы под ногами был тихим и осторожным, словно сама природа боялась нарушить покой этого места. Чжоу шла, сжимая в руках жёлтые нарциссы — те, что нравились Седрику больше прочих цветов, и уже издалека всматривалась в отполированную до блеска мраморную колдографию, с которой на неё, улыбаясь, смотрел до некоторых пор главный мужчина в её жизни.

Он был таким радостным, он ждал её, и Чжоу, положив цветы на небольшой холмик, опустилась на колени и смахнула с изображения невидимую пыль. Эльфы отменно ухаживали за этим местом, не было ни лишней соринки, ни увядших цветов — только покой, тишина и чистота. И смерть.

Чжоу улыбнулась, глядя на смеющиеся глаза Седрика. В отличии от картины, которая могла и увидеть её, и вступить в диалог, колдография лишь сохраняла короткий момент, в который был сделан снимок. Момент, в котором Седрик улыбался, не ей — всего лишь фотографу, но до чего же хотелось думать, что он видит её, узнаёт.

Она ходила сюда уже больше трёх лет, поначалу отказываясь верить, что всё действительно кончилось. Затем, уже будучи в отношениях с Гарри, приходила извиняться, и тогда Седрик со снимка, как ей казалось, улыбался печально и подавленно, и она даже могла бы предположить, что он ревнует, если бы не помнила, что настоящий Седрик уже никогда не сможет испытать эмоций. Никаких.

Мысль об этом странным образом утешала — знать, что разбивает ему сердце, было бы тяжелее всего. Но потом они с Гарри расстались, и снова захотелось окружить себя ложью. Почувствовать, пусть и заведомо фальшивую, радость от того, что Седрик всё так же улыбается своей обаятельной улыбкой.

Только правда была в том, что не улыбаться он уже не мог. Фотограф просто не оставил выбора, а смерть… Смерть лишила всего остального.

— Я закончила школу, — тихо поделилась Чжоу, шмыгнув носом. — И даже ничего не завалила.

Этой новостью она не делилась ещё ни с кем из родных, но не сказать Седрику не могла.

— Помнишь, мы с тобой мечтали работать вместе. Прости… Прости меня, что этого никогда не произойдёт. Но я обещаю, Седрик, обещаю, что проживу эту жизнь так, как мы хотели. За нас двоих. Я не подведу тебя, знай это.

Она смахнула слёзы и в очередной раз улыбнулась в ответ на улыбку всё ещё любимого человека. Может ли смерть забрать её чувства? Чжоу мотнула головой. Она знала, что нет. Смерть может разлучить, может забрать человека, но не любовь к нему. Любовь всегда сильней.

Лепестки нарциссов качнулись на ветру, а Седрик всё так же улыбался, словно говоря: он с ней, рядом. И Чжоу верила, что так оно и есть, что могила на пустынном кладбище — не приговор, и существуют такие чувства, у которых есть лишь начало. А конец… Он есть не у всего.