Драббл-проект: избранное (джен)

(Что если бы Доктор поймал Мастера в конце эпизода «Хранитель Тракена»?)

— Я должен вернуть тебя на Галлифрей, позволить им решать твою судьбу.

— Так почему не делаешь этого? — глаза без век сверлили его.

— Казнь была бы милосерднее, чем это... существование, за которое ты так упорно цепляешься.

— И все же мы здесь, дрейфуем во временной воронке.

— И все же мы здесь, — согласился Доктор, потому что не мог сказать "позволь помочь тебе". Не существовало такой помощи, которую Мастер согласился бы принять.

Позволь мне остаться с тобой, когда конец будет близок. Позволь помочь встретить его. Тебе не обязательно умирать в одиночестве.

Доктор все еще помнит Галлифрейские пейзажи: и широкие горизонты, и незначительные подробности. Но годы проходят, и все остальное начинает ускользать из его памяти — запах красной свежескошенной травы и ее ощущение под щекой, вкус карминового пудинга и жареных гроклрутов, вес церемониального воротника у него на плечах.

И хотя он все еще думает на галлифрейском языке, иной раз не получается вспомнить, как звучит родная речь, или каково это — прикасаться к разуму своих сородичей и чувствовать, что слова излишни.

Иногда ему кажется, что он теряет Галлифрей заново.

(Третий, Дельгадо!Мастер)

Застряв на Земле, Доктор ожидал появления Мастера со смесью предвкушения и страха.

За предвкушение его терзало чувство вины; Мастер не раз хладнокровно убивал тех, кто вставал у него на пути. Некоторые друзья Доктора также подвергались опасности, и это было гораздо хуже того направленного урона, который Мастер наносил ему.

Но еще хуже был страх. Страх того, что Мастер поймает его в минуту слабости и попросит пойти с ним, а Доктор не сможет отказаться.

(Эйнли!Мастер)

Одно из наиболее неприятных отличий физиологии тракенита в том, как много сна нужно его телу, — почти десять Галлифрейских часов, если он хочет быть на пике физических и умственных способностей. С помощью дисциплины можно сократить потребность в отдыхе на короткое время, однако способность к концентрации резко упадет через один-два дня.

Что хуже — это сны; вместо того, чтобы показывать случившиеся события, его спящий разум сочиняет альтернативные сценарии.

Плохие — достаточно ужасны, но, по крайней мере, от них он просыпается с облегчением. Чувствовать, как приятные ускользают сразу после пробуждения — вот настоящее мучение.

(Шалка!Доктор, Шалка!Мастер)

— И что ты делаешь. — Синтетический голос Мастера ровен, но несмотря на это, Доктору чудится в нем неодобрение.

Отвлекшись от работы по моделированию лица для андроидного тела Мастера, он поднимает взгляд:

— По-моему, это очевидно.

— Оно выглядит как, мое первое тело. — Он почти запинается из-за ошибки в обработке данных. Почти.

— Ты против?

— Я больше, не он.

Не Кощей, понимает Доктор.

— Ты же не хочешь до конца времен выглядеть как андроид, верно?

— Ты дал мне понять, что я не покину ТАРДИС, Доктор. Моя внешность имеет значение для тебя, а не для меня.

Позже Анакин затруднялся сказать, сколько бокалов вина он выпил в кабинете у Палпатина; так же не мог вспомнить, каким образом разговор зашёл о недавней свадьбе. О Падме.

О сексе.

— Это не то что бы плохо, — услышал он свой голос. — Вообще, очень даже приятно. Падме такая стр… страте… ей правда нравится.

Палпатин задумчиво глотнул вина, затем подался вперёд в своём кресле.

— Старательность похвальна, — сказал он, скользнув пальцем по рукаву джедайской туники (и разве не должен был Анакин ощутить протест?) — Но ничто не заменит мастерства.

Голубой клинок опалил запястье, и Мейс Винду закричал; но не от боли, а оттого, что в этот самый миг он увидел, как его миру приходит конец.

Увидел Скайвокера, преклонившего колени перед Палпатином.

Увидел Храм джедаев: комнаты, усеянные телами с ожогами от бластеров. Юнлингов.

Увидел Йоду в зале Сената — летящего вниз, побеждённого.

Увидел Республику, впервые за тысячу лет покорившуюся жестокой тирании.

Будущее явилось ему в то краткое мгновение, что проходит между двумя биениями сердца. Когда Палпатин ударил молнией, это принесло почти облегчение.