Кто скрывается под маской? (джен)

Попасть в Общество Рационального Изучения Магии можно было двумя путями. Через корпус физики или через факультет схоластики. Жунг выбрала второй вариант.

Она летящей походкой взбежала по отполированной тысячами ног парадной лестнице, кокетливо стрельнула глазами в направлении благочестиво нахмуренной статуи Основателя Факультета. И вступила в обитель молитвенно надломленных сводов, цветных витражей и долгополых ряс под шепотки провожающих ее взглядами студентов.

Алеман славился своими прогрессивными взглядами. Здесь сложно было удивить кого-то излишне вычурной иноземной одеждой… Но уж больно мало скрывала тонкая шелковая ткань на гостье, повторяя каждую складочку и выпуклость ее тела.

Не обращая внимания на преследующие ее мужские взгляды, Жунг с гордо поднятой головой прошествовала через анфиладу сменяющих друг друга залов. Она не сразу догадалась, где скрывается вход в Общество Рационального Изучения Магии — очень уж неприметным он казался.

Жунг вежливо постучалась. Не дождавшись ответа, распахнула дверь и оказалась в очередном помещении с высоким остроконечным сводом, заполненном светом. Все пространство здесь занимали высоченные стеллажи из досок. Людей — в рясах, обычных алеманских костюмах или любой другой одежде — видно не было. Зато Жунг сразу же услышала громкие голоса:

— Вы не можете просто забрать Ефима из больницы! — заявил один из них, звучный, глубокий.

— Почему? — удивился другой голос. — Вежливая просьба, подкрепленная небольшим денежным пожертвованием, и возможно становится почти все!

— Я не о том! — раздраженно взвился первый голос. Ему вторило громкое карканье. — Ефим может быть опасен! В прошлом он уже терял над собой контроль, совершал действия, которые позднее повергали его в ужас. У него были провалы в памяти! Где гарантия, что он вновь не?..

— Дорогой профессор Гельб! Да, я не могу быть уверен, что Ефима не поразит еще один приступ безумия, если я заберу его из больницы. Но я уверен, что его разум совершенно, окончательно, непоправимо повредится, если я его там оставлю. И не только разум, но и тело. Говорю вам, в больнице его в прямом смысле калечат, я был там, я видел своими глазами, как…

— Здравствуйте! — перебила Жунг, выходя к спорящим из-за стеллажей и низко кланяясь.

— Вы, должно быть, пришли наниматься на должность секретарши? — заинтересованно посмотрел на нее один из мужчин, с комфортом развалившийся в кресле. Ни по его благодушному усатому лицу, ни по тону, ни по позе совершенно невозможно было предположить, что он только что горячо спорил со своим собеседником.

— Нет, меня привело сюда совершенно иное дело. Мне сказали, что здесь помогают разобраться с чудесами.

— Вам стоило бы начать разговор с представления, — вступил в беседу третий из присутствующих в помещении. Он выглядел предельно раздраженным. Губы его были крепко сжаты, брови сурово нахмурены, а взгляд строг и неодобрителен. — Я готов подать вам пример: меня зовут Вендель Гельб, я профессор Университета, работаю на кафедре Рационального Изучения Магии.

— В самом деле, где мои манеры? — с легкой полуулыбкой, способной придать любой фразе налет издевки, произнесла гостья. — Меня зовут Жунг Шан Сэг. Я из Сенмуна. Мой муж прогнал меня из-за поразившего меня проклятия. Желание избавиться от недуга и привело меня сюда, в Алеман.

— Должно быть, это было утомительное путешествие длиною в полмира, — сочувственно проговорил не успевший пока представиться мужчина, жестом предлагая Жунг сесть рядом с ним и придвигая к ней поближе блюдо с засахаренными фруктами. — Меня зовут Баграт Нанджагуен, но для вас — просто Баграт. Признаться, даже если бы я не был главой Общества Рационального Изучения Магии, я все равно не смог бы остаться равнодушным к вашей беде. Такой красивой женщине просто хочется помочь…

Вендель возмущенно фыркнул, но, подумав, тоже присел за стол и потянулся к засахаренной груше.

— В чем состоит суть вашего дела? — спросил он строго.

И Жунг начала свой рассказ:

— Я была в Сенмуне уважаемой женщиной. Мой муж занимался торговлей и ве-есьма-а-а преуспевал, — она так протянула это «весьма», что нетрудно было догадаться, как Жунг гордилась своим положением. — Даже заносчивые аристократки вынуждены были считаться с ним… И со мной, разумеется. Но однажды все изменилось.

Жунг вдруг опустила глаза, на ее лбу проступила вертикальная морщинка. Она заговорила внезапно каким-то иным тоном, лишенным и намека на легкомысленность и высокомерие. Как, впрочем, и на любые другие эмоции.

— Я пришла на рынок. Там, среди торговок с пряностями, сидела одна необычная женщина. В отличие от соседок, она ничего никому не пыталась продать. Не кричала, не суетилась. Она просто улыбалась и смотрела перед собой. На прилавке перед ней стояла всего двадцать одна коробочка, в каждой из которых лежал какой-нибудь порошок. Я узнала только толченую траву ккум — ее используют против бессонницы. На мои вопросы торговка ответила, что продает не приправы, а чувства. Я подумала, что она издевается, рассердилась. Велела ей прекратить насмехаться надо мной. В ответ на мое возмущение она взяла щепотку какого-то порошка из коробочки и вдруг дунула им на меня. Я вдохнула, и мир вокруг меня изменился. Он стал ярче, цвета, звуки, запахи — все усилилось. Пока я пыталась проморгаться и понять, что произошло, торговка исчезла вместе со своим товаром. Как по волшебству.

Повисла пауза. Оба мужчины в комнате невольно подались вперед, ожидая продолжения истории. Жунг вдруг подняла на них глаза и усмехнулась вызывающие. И вновь ее тон приобрел легкомысленную насмешливость:

— Еще по дороге домой, я заметила, что воспринимаю теперь окружающих людей иначе. Каждый мужчина и каждая женщина, которых я встречаю, кажутся мне невероятно соблазнительными. Об этом невозможно не думать. Даже сейчас я едва могу сосредоточиться на чем-либо, кроме мысли, как было бы здорово ощутить вас — обоих сразу — в себе…

У Венделя перехватило дух, лицо его пошло красными пятнами.

— Я женат! — произнес он резко.

— Какой… любопытный недуг, — отметил Баграт, с интересом разглядывая Жунг.

— Этот недуг разрушил мою жизнь, — совершенно спокойно, даже как будто весело, отозвалась она. — Муж не стал терпеть мои измены, он выгнал меня из дому, запретил видеться с детьми. Бывшие друзья презрительно отворачиваются при встрече. Вы поможете мне?

— Мы сделаем все, что в наших силах! — торжественно пообещал Вендель, извлекая откуда-то из внутреннего кармана пиджака блокнот и маленький карандашик, нелепо смотрящийся в его огромных волосатых руках. — Боюсь, нам понадобятся детали. Какими именно физическими ощущениями сопровождаются приступы вашего… проклятья? Что вы при этом думаете? Испытываете ли чувство вины после?

Жунг отвечала подробно, кажется, искренне наслаждаясь реакцией Венделя. А он краснел, бледнел, брюзгливо поджимал губы, но продолжал опрос, тщательно фиксируя каждое слово. Когда вопросы, наконец, закончились, он подытожил:

— Полагаю, тут не обойтись без помощи женского врача, специалиста по вопросам вашего пола. У меня есть один знакомый, возможно… Да, я, пожалуй, пойду и попрошу его о консультации прямо сейчас!

Венделю пришлось изрядно побегать в поисках этого самого женского врача. Он, казалось, был неуловим. Порхал между различными корпусами, лабораториями и кабинетами, словно бабочка. Когда Вендель, наконец, сумел его поймать и изложить суть вопроса, врач, впрочем, внимательно его выслушал. И даже, кажется, всерьез заинтересовался делом. Высказал готовность осмотреть такую интересную пациентку.

Окрыленный этой радостной вестью, Вендель устремился обратно в Общество Рационального Изучения Магии. Он всегда пробирался туда через кафедру физики — схоластику этот убежденный атеист презирал от всего сердца. А вот деловитая суета физиков, их постоянные споры, гудящие и постукивающие механизмы, заполонившие здесь все, Венделю нравились.

Впрочем, сейчас было не до научных споров или разглядывания последних экспериментальных установок. Сейчас стоило поторопиться, ведь на кафедре его ждали…

Так Вендель думал, пока не подошел к двери в Общество Рационального Изучения Магии и не услышал доносящиеся из-за нее женские стоны. Хотя очаровательная жена мистера Гельба, Габи, никогда не издавала подобных бесстыдных звуков, он, конечно, сразу понял, что они означают. Вендель замешкался, отступил в сторону, заозирался. Аудитория, в которой он находился, была сейчас почти пуста. Лишь на задней парте о чем-то шептались трое. Близоруко сощурившись, Вендель разобрал, как в руках одного из них блеснула фляжка.

Стоило бы провести воспитательную работу, разъяснить распоясавшимся юнцам, как должно себя вести в Университете… Но прямо сейчас Вендель был как-то не в настроении для подобных нотаций. Так что он просто сел за пустующую парту по соседству и принялся сверлить осуждающим взглядом вход на кафедру Рационально Изучения Магии.

Спустя четверть часа дверь распахнулась и, вооруженная уже знакомой профессору полуулыбкой, Жунг вышла. Заметив Венделя, остановилась и спросила:

— Профессор Вендель? Вы уже поговорили с доктором?

— Да, — сухо ответил профессор, поднимаясь и окидывая неприязненным взглядом сверху вниз свою собеседницу. — Он заинтересовался вашим случаем и готов вас принять завтра. Думаю, будет удобно, если…

— Послушайте! — вдруг решительно перебила Венделя Жунг, глядя на него прямо и открыто. Профессор еще ни разу не видел за время их краткого знакомства, чтобы ее лицо выглядело так серьезно. — Вы осуждаете меня, я вижу. Возможно, вы думаете, что происходящее доставляет мне удовольствие. Но это не так! Я ничего не могу с собой поделать! Ничего!

Со смущением Вендель заметил, что глаза Жунг блестят от слез:

— Я вовсе не осуждаю вас! — произнес он, оправдываясь. — Я возмущен действиями Баграта. Ведь вы пришли к нам за помощью, а он воспользовался ситуацией. Это так… непрофессионально! И неэтично!

— Это ничтожная цена за избавление… — прошептала Жунг, глядя Венделю прямо в глаза. Он не выдержал и отвел взгляд в сторону.

* * *

Комнатка, где остановилась Жунг, была крохотная. Кровать у стены, покачивающийся скрипучий стол напротив, рядок поблескивающих металлических шляпок гвоздей на стене, исполняющих роль вешалок для одежды.

Почти все пространство занимали сундуки, которые Жунг привезла с собой. Они громоздились у стен, под столом, под и даже на кровати — чужестранка все равно предпочитала ее сомнительному комфорту подстилку и пол. Еще агрессивнее и наглее сундуков вело себя их содержимое — бесконечные тряпки, коробочки, мешочки с травами, кисточки, мутные стеклянные бутыльки и прочее, и прочее. Даже на подоконнике возвышались какие-то коробочки.

Жунг сидела посреди всего этого прямо на полу, облаченная в какой-то грубый невразумительно-серый халат. Никто не назвал бы это ее одеяние соблазнительным. Да и сама она без яркой косметики и сложной прически выглядела не красивой уверенной в себе женщиной, а невзрачным подростком.

Жунг выводила что-то короткой кисточкой в только что купленном блокноте — точно таком же, какой повсюду таскал за собой Вендель Гельб. Человек, знакомый с письменностью Сенмуна, смог бы прочесть:

«Меня ведет воля Великого Дракона. Следуя его указаниям, я начала сегодня свою миссию среди варваров.

Это оказалось несложно — даже проще, чем многие учебные задания. Сегодня мне потребовалось примерить всего три маски. Я взяла походку, жесты и мимику у проститутки, которая часто приходила в Храм, когда мне было семь лет. Манеру речи позаимствовала у жены торговца, что обязательно приходила в Молитвенный зал по праздникам, сколько я себя помню, всегда нарядно одетая и гордая. Этих двух образов оказалось достаточно, чтобы завоевать доверие человека по имени Баграт Нанджагуен, многочисленные связи которого выглядят весьма перспективно.

Иронично, но для исполнения моей миссии они, кажется, не пригодятся. Впрочем, я могу лишь предполагать — истина ведома лишь Великому Дракону. Однако я думаю, что второй мой новый знакомец окажется полезнее. Это для него мне понадобилось примерить третью маску. Я позаимствовала честность, прямоту и пронзительный взгляд у подметальщика из Храма. И это расположило ко мне Венделя Гельба.

Но было и еще кое-что.

Я — дитя Дракона, я — лишь пустой сосуд, инструмент для выполнения его воли. У меня нет своих желаний, нет личности. Потому для выполнения миссии мне и надлежит брать кусочки чужих характеров и судеб. Нас учили этому в Храме. Мы наблюдали за людьми, что приходили туда, каждый день. Мы запоминали их жесты, мимику, слова. Мы должны были научиться с одного взгляда определять чужие эмоции и мысли.

Из этих наблюдений дитя Дракона и должно складывать легенды для своих миссий. Однако сегодня я добавила в мозаику лишний кусочек. Я рассказала о том, что произошло лично со мной.

Я думала, что давно забыла ту торговку с рынка. Оказалось, я помню этот случай до мельчайших подробностей. Не знаю, зачем я рассказала о нем сегодня. Я могла и должна была придумать что-то. Что-то более убедительное и яркое. Но почему-то…

Если мои учителя узнают об этом, они будут очень разочарованы. Возможно, они даже не сочтут меня достойной и дальше служить Великому Дракону».

Этой ночью Жунг приснился сон. Событие выдающееся, даже уникальное — она и не помнила, когда ей снилось что-либо в последний раз.

В ночных грезах Жунг снова была ребенком из Храма, совсем еще ничего не умеющим, с красным поясом, который приходилось несколько раз обматывать вокруг талии, чтобы концы не слишком болтались и не цеплялись за все подряд.

Она была на рынке, шла между прилавков через шумную разношерстную толпу. От нее отшатывались, к ней старались не прикасаться, отводили взгляды. Она была совсем ребенком, но все знали, что и маленький дракончик бывает опасен.

Жунг заметила вдалеке ту самую торговку, о которой столько вспоминала сегодня. Ноги сами вели к ней, уверенно шлепая по шероховатым грязным плитам пола.

Увидев перед собой ребенка из Храма, торговка повела плечами и произнесла:

— У меня нет ничего для тебя. Мой товар бесполезен для таких, как ты.

Жунг ничего не ответила. Она просто стояла и разглядывала торговку снизу вверх.

— Я продаю не приправы, я продаю эмоции, — нервно попыталась объяснить торговка. Жунг молча хмурилась, пытаясь понять, как это: продавать эмоции?

— Я не… Впрочем, если тебя так заинтересовал мой товар — разве я могу отказать?.. Да, да, ничего плохого ведь не произойдет…

Жунг с любопытством наблюдала, как торговка трясущимися пальцами зачерпывает немного медного порошка. А затем та вдруг дунула, рыжеватое облачко взметнулось над узкой ладонью. И вот уже Жунг чихала и отфыркивалась от медной пыли.

— Что это?! — спросила она сквозь невольно проступившие слезы. Голоса людей вокруг вдруг точно приблизились, оглушая, отдаваясь болью в висках.

— Разве ты не этого хотела? — вопросом на вопрос ответила торговка. — Это эмоции. Обострение всех чувств. Страстность.

Но Жунг уже не слушала. Ей было страшно, во рту появился кислый привкус, сердце стучало громко-громко. Она резко развернулась и побежала прочь, мимо прилавка и колоннады, через Храм, мимо молитвенного зала и учебного класса, в сад. Там, под кустом, стучащую зубами от ужаса Жунг и нашел один из старших детей Дракона, высокий парень с голубым поясом.

Он объяснил Жунг, что дети Дракона должны уметь избавляться от своих чувств. Иногда это просто, а иногда не очень. Чтобы победить эмоции, требуется избавиться от их источника.

— Какой источник у твоих эмоций? — спросил наставник Жунг. Та ответила неуверенно, размазывая по щекам слезы и сопли:

— Медный порошок.

— Нет, — спокойно возразил парень. — Порошок — это только орудие. Никто не наказывает за убийство нож. Наказывают того, в чьих руках он превратился в источник смерти. И ты должна избавиться не от порошка. А от того, кто заставил тебя его вдохнуть.

Жунг неуверенно кивнула и встала. Она поняла. Откуда-то в ее руках появился нож — разумеется, так было только во сне. В реальности она использовала тогда не нож, а…

Впрочем, это было не важно. Во сне Жунг вернулась на рынок, в один миг промелькнули мимо торговые ряды. Приблизилась к торговке, лепечущей что-то высоким голосом. И вонзила нож прямо ей в глаз, глубоко. И вот уже «продавщица эмоций» завалилась лицом на свой скудный прилавок.

И Жунг проснулась, тяжело дыша.

Жунг шла мимо льнущих друг к другу фасадов, вывесок, решетчатых окон и разномастных дверей. Люди оборачивались ей вслед. Вот перед ней появился корпус Университета с его готическими стрельчатыми арками и рыжими кирпичными стенами.

Чем ближе Жунг подходила к Университету, тем больше вокруг было студентов — молодых людей в белых рубашках, темных костюмах и, иногда, галстуках. Из всей этой монохромной толпы очень выделялась дама с детской коляской. Жунг невольно обратила на нее внимание. Желтый платок на голове, длинная юбка и пестрая блузка в мелкий цветочек.

К удивлению Жунг, эта дама шагнула ей навстречу и, немного волнуясь, заговорила высоким звонким голосом:

— Это ведь вы Жунг Шан Сег из Сенмуна? Я жду вас! Меня зовут Габи Гельб, я жена Венделя!

Жунг молча смотрела на Габи, ожидая продолжения.

— Вендель просил передать свои извинения: он не сможет прийти. Дело в том, что они с Багратом сегодня забирают из больницы друга, и…

Голос Габи затих. Она, чуть хмурясь, пыталась по выражению лица Жунг угадать ее реакцию на новость.

— Словом, Вендель не сможет проводить вас к доктору Коккино. Но это могу сделать я! — закончила она свою мысль.

— Хорошо, — просто ответила Жунг.

Габи Гельб аккуратно катила коляску, украшенную большими желтыми бантами, стараясь, чтобы та поменьше тряслась на ухабах. И изредка посматривала на спутницу. Ее, казалось, не интересовало ничего. Ни Габи, ни ее малышка-дочь, ни прохожие, ни сам город. И это было странно — совсем не чувствовать никакого отклика, никаких эмоций в человеке рядом. Обычно Габи ощущала хотя бы что-то. Скуку, пренебрежение, робость… А тут — абсолютная пустота.

* * *

Медицинский кабинет доктора Коккино с порога оглушал обилием белого. Стены, ширмы, занавески на окнах, обивка стульев, кушетка — вся комната казалась припорошенной снегом. Да и сам доктор, энергично хрустящий большим красным яблоком, был облачен в тщательно отглаженный белоснежный халат.

При появлении посетительниц доктор немедленно вскочил на ноги — оказалось, что он совсем низенький, даже меньше Габи, не говоря уже о довольно статной Жунг. Впрочем, недостаток роста доктор Коккино искупал огромными размерами круглого живота.

— Какая приятная неожиданность! Миссис Гельб! — провозгласил он, всплескивая руками, роняя надкушенное яблоко и немедленно нагибаясь за ним. — Ах, какой я неловкий! Как ваша дочурка, миссис Гельб? А вы? Жалоб на самочувствие нет? Прекрасно, просто прекрасно! А вы, должно быть, та гостья из Сенмуна?

— Да, я… — пролепетала Жунг, ее ресницы затрепетали, и она стыдливо отвела глаза. — Должно быть, вам уже рассказали о моей проблеме… Мне так неловко…

Габи во все глаза уставилась на нее, даже на мгновение забыв о воркующей у нее на руках дочери. Доктор Коккино успокаивающе зачастил:

— Ох, ох, не стоит меня стесняться! Я ведь врач, мне можно рассказывать все! Не верите, спросите у Габи — я совершенно травояден! Не буду осуждать, никому и слова не расскажу лишнего о ваших тайнах, верно ведь, миссис Гельб?

Покраснев, Габи кивнула.

— Я знаю, знаю! Вы хороший доктор, вы мне поможете! — все так же глядя в пол, проговорила Жунг.

— Ну конечно! Я сделаю все возможное, дорогая моя!

Габи покидала кабинет со странным чувством. У нее все не проходило ощущение некоторой неестественности происходящего. Но что именно было не так, она сформулировать не могла.

* * *

У доктора Иэроса Коккино было одно постыдное свойство. Он всегда увлекался сложными пациентками, особенно если те были хороши собой. Он не мог думать ни о чем, кроме очередной дамы, часто замужней и совершенно недоступной, чье здоровье оказалось в опасности. Буквально терял голову! Правда, чувства доктора отличались недолговечностью. Стоило ему определить причину неприятных симптомов — или увериться, что повстречавшийся ему недуг медицине пока неподвластен — и он терял интерес.

Внешне, как Иэрос надеялся, его душевные метания никак не проявлялись. Он всегда со всеми своими пациентами был одинаково мил и внимателен.

Стоило ли удивляться, что с первых же секунд знакомства с Жунг Шан Сег он совершенно потерял голову? Иэрос просто не мог думать ни о чем, кроме ее дела.

Поздно вечером он расставил вокруг себя тарелки с едой — не на стол, конечно, ведь там уже громоздились книги и журналы. На табуретке оказалось блюдо с чудесными маленькими бутербродиками из закусочной неподалеку от Университета. С подоконника глянцевыми боками подмигивали столь любимые доктором яблоки. На комоде громоздились целых три тарелки с печеньем с грецким орехом и сахарной пудрой.

Вечер обещал получиться плодотворным.

Для начала Иэрос бегло, по диагонали, пробежался по талмудам, считавшимся бессмертной классикой гинекологии. Но, как доктор и ожидал, метры стыдливо обошли вниманием вопросы половой невоздержанности.

— Ханжи! — пробурчал Иэрос, заедая первую ожидаемую маленькую неудачу бутербродиком.

Теперь на очереди были журналы по современной медицине. Там порой попадались очень смелые работы. Доктору Коккино казалось, что он когда-то читал в них что-то близкое к интересующей его сейчас теме.

Он перебрал три толстенные стопки журналов, съел все бутерброды и ополовинил вазу с яблоками. Но светила гинекологии будто сговорились изучать какие угодно вопросы, кроме того самого, что волновал сейчас Иероса.

Уже занимался рассвет, от яблок в вазе остались одни только огрызки, когда доктор Коккино, похрустывая печеньем, наконец невнятно воскликнул:

— Наконец-то!

Перед ним лежал заляпанный желтыми пятнами номер медицинского журнала без обложки, посвященный теории психоанализа.

* * *

Иэрос ждал Жунг, сидя в глубоком плетеном кресле за столиком посреди пропитанного запахом свежей выпечки небольшого зала. Перед ним стояла маленькая фарфоровая чашечка с горячим молоком. Изредка прихлебывая из нее, доктор наскоро просматривал собственные заметки о деле Жунг.

— Доктор Коккино! — услышал он вдруг.

Иерос обернулся, увидел решительно приближающегося к нему доктора Венделя и приветливо заулыбался.

— Как я рад, что нашел вас здесь! — продолжал между тем профессор Гельб, присаживаясь перед Иэросом за стол и протирая платком очки. — Вы, как всегда, неуловимы! За этот день вы успели побывать везде, но нигде не задержались надолго!

— Дела, — неопределенно пожал плечами доктор. — Зачем же вы меня искали?

— Ну разумеется, искал! Тут вернее будет спросить, почему я не делал этого раньше? Совершеннейшая бестактность с моей стороны: попросить вас провести медицинское обследование своей подопечной и даже не поинтересоваться ходом дела! Знаю, что вы встретились с ней по меньшей мере однажды — дала ли какой-то результат это встреча? — деловито поинтересовался Вендель. Улыбка Иероса увяла.

— Разумеется, — ответил он. — Я провел полное обследование своей пациентки. Это оказалось весьма занимательно. И вы, конечно, узнаете о моих выводах… Позднее, когда я доведу дело до конца и представлю отчет о своей работе на научной конференции.

— Прошу прощения? — чрезвычайно удивился Вендель. — Вы намекаете, что проблема Жунг — это не мое дело?

— Ах, боюсь, что именно так, дорогой мой! Ведь она теперь моя пациентка. И я не вправе обсуждать ее недуг с кем-либо — такова врачебная этика, — развел руками Иэрос.

— Что же, — помолчав, отозвался Вендель. — В сущности, мне достаточно знать, что вы работаете над проблемой. Признаться, я чувствовал себя очень скверно от того, что совершенно забросил эту тему — ведь я обещал, что помогу Жунг, а сам?! Но я действительно был очень занят, очень… Дело в том, что Баграт решил забрать из больницы…

— Дорогой мой! — перебил Венделя Иэрос. — Не сочтите меня грубым — я с удовольствием побеседовал бы с вами. Однако прямо сейчас — не лучший момент. Уже совсем скоро сюда должна прийти Жунг, у нас намечается очень важный разговор. Я планировал обсудить с ней детали дальнейшего обследования и, возможно, лечения. По правде говоря, назначенное мной время встречи уже четверть часа, как минуло. Но Жунг вечно такая рассеянная, она постоянно опаздывает, я уже даже успел привыкнуть и смириться…

— То есть, вы назначили своей пациентке встречу в кофейне?! — изумился Вендель. — А это врачебной этике разве не противоречит?

Иэрос смутился, опустил глаза, смущенно пробормотал:

— Это, действительно, обычно не принято… Но Жунг не видит в этом ничего плохого, и я…

— Доктор, скажите мне, что я ошибаюсь — вы же не завязали с ней романа?! — простонал Вендель, обхватывая голову руками. — Ведь вы же прекрасно знаете, что она не в состоянии себя контролировать! Вы же не стали пользоваться этим, правда?!

— Конечно, нет! — возмутился Иэрос, багровея. — Ваши обвинения оскорбительны и просто смешны! Я никогда не сплю со своими пациентками!

— Простите! — неловко махнул рукой Вендель. — И в самом деле, глупое подозрение! Я ведь знаю, что вы — настоящий профессионал! В конце концов, я даже доверял вам самое дорогое для меня, мою жену, Габи. Просто… Ну, вы же знаете. Эта Жунг действительно горяча и, кажется, способна соблазнить любого…

Иэрос нахмурился, тщетно пытаясь совместить тот образ Жунг, который был знаком ему, с характеристикой Венделя. Нет, он знал, что она ведет активную половую жизнь, она сама признавалась ему в этом. Но он по-прежнему совершенно не мог представить, как эта стеснительная и милая особа умудряется завязывать отношения. Жунг, в его представлении, была очень мало похожа на горячую соблазнительницу.

Когда Жунг, наконец, несмело вошла в кофейню, Иэрос, глядя на нее, подумал: «Ну какая же из нее соблазнительница, в самом деле?» Да, ее наряд был весьма откровенен, но то, как она боязливо переминалась с ноги на ногу, как прятала взгляд, как смущенно улыбалась — сущее дитя!

— Вы еще не устали меня ждать? — вместо приветствия спросила она, неловко присаживаясь напротив. — Мне так жаль — я опять заблудилась! Эти узенькие кривые улочки в Алемане вечно заводят куда-то не туда. А мучить вопросами незнакомых людей я, признаться, стесняюсь…

— Ох, ну что вы, моя дорогая! — поспешил успокоить Жунг доктор. — Это мне стоит извиняться, что я вынудил вас искать совершенно незнакомое место — простите, я не подумал о том, что это с непривычки может оказаться непросто.

— Вы говорили, что обследование завершено? Теперь вы знаете, что со мной? — сменила тему Жунг.

— Может, я сначала закажу вам что-нибудь? Здесь совершенно невероятный пирог с мясом…

— Я ем только растительную пищу, — помотала головой Жунг. — Таковы ограничения, накладываемые моей религией… Но я бы съела что-нибудь сладкое, можно?

Наслаждаясь зрелищем того, как Жунг расправляется с крошечными черничными пирожными, Иэрос начал разговор:

— Думаю, мне стоит немного рассказать вам, моя дорогая, почему женщину вообще может настичь чрезмерна сексуальная тяга к мужчинам… Или, гм, как в вашем случае, не только к мужчинам.

— И часто такое случается? — встрепенулась Жунг. — Много ли на свете женщин, страдающих тем же недугом, что и я?

— Ах, к сожалению, очень мало! — всплеснул руками Иэрос. — Будь подобное распространено больше, мы сейчас все знали бы о возможных причинах недуга… Но увы, увы.

— Значит, вы не знаете, что со мной? — спросила Жунг подрагивающим голосом. В глазах ее заблестели слезы.

— Ах, ну что вы, моя дорогая! — всполошился Иэрос. — Пусть я и не знаю пока в точности, но предположения у меня есть. Мы разберемся, я уверен!

— Предположения? — повторила Жунг.

— Ну да, разумеется! — повторил Иэрос. — Но давайте вернемся к тому, почему женщины вообще могут…

— Нет, нет, я прошу вас! — перебила его собеседница, сжимая руки в кулачки. — Расскажите о своих предположениях обо мне! Не о каких-то «женщинах вообще»!

— Хорошо! — сдаваясь, вскинул руки кверху доктор. — Я думаю, что порошок, который вы вдохнули тогда на рынке, просто временно снял психологический блок и высвободил какие-то скрытые импульсы, являющиеся результатом детских травм. Единожды высвободившись, они, однако, оказались слишком сильны, чтобы вы смогли их снова подавить.

— Я ничего не поняла, — жалобно призналась Жунг.

— Ох, как бы это объяснить… Вы не похожи на тех женщин, сама природа которых толкает их в объятия большого количества партнеров. У вас нет характерных физических черт, травм головного мозга, каких-то особенностей организма, которые заставляли бы вас делать это…

— Хотите сказать, — дрожащим от обиды голосом проговорила Жунг, — я сама выбрала путь разврата. Но я же объясняла! Я думала, вы поняли! Неужели и вы тоже?..

— Ах, нет-нет, Жунг! Я не это имел в виду! Я хотел лишь сказать, что причина, по всей видимости, кроется в вашей психике, а не теле.

— И что теперь с этим делать?

— Вот! Об этом я и хотел с вами поговорить! Дело в том, что не так давно в медицинских кругах была анонсирована теория психоанализа…

Иэрос еще долго что-то путано объяснял, щедро сдабривая свою речь незнакомыми Жунг словами. В конце-концов, она поняла, что доктор собирается с ней беседовать. Расспрашивать ее о детстве, родителях, каких-то важных событиях далекого прошлого. И это, по мнению доктора Коккино, каким-то образом могло ей помочь.

— Ну, если вы считаете, что так нужно… — неуверенно согласилась она.

И завертелось.

В крошечной закусочной неподалеку от Университета Жунг над большим блюдом со столь любимыми Иэросом бутербродиками призналась, что всегда очень любила своего отца, но и боялась его. Он был строг, и требовалось невероятно постараться, чтобы заслужить его похвалу.

В дорогом ресторане, оформленном в урартском стиле, пациентка за бокалом изумительного красного вина припомнила, как стала когда-то, в совсем еще юном возрасте, свидетельницей ссоры матери с отцом. Тот обвинил свою жену в чрезмерной холодности и отстраненности в постели и пригрозил бросить ее.

Еще через неделю, в уютном полумраке гостиной доктора Коккино, Жунг поведала, что всегда немного побаивалась мужа. Что не могла и помыслить о том, чтобы быть по-настоящему откровенной с ним. Что никогда не решалась довериться ни одному мужчине в своей жизни — кроме Иэроса.

Еще через несколько дней, сидя в сверкающем белизной медицинском кабинете доктора, Жунг робко заметила, что, кажется, лечение ей помогает. Что она уже неделю не вступала в связь ни с какими мужчинами или женщинами — ей просто не хотелось этого.

— Я чувствую, что на самом деле мне нужно не это, — произнесла она, открыто глядя на Иэроса снизу вверх. Он даже заерзал под ее взглядом. — Все это я время я искала лишь искренней близости. Но ни один любовник не был способен дать мне это. Только вы…

— Ох, дорогая, я очень рад, однако…

Но Жунг не слушала. Иэрос даже не успел понять, как она оказалась у него на коленях, прижимаясь к нему всем телом так, что он не мог не испытать сильнейшего прилива желания. Доктору потребовалось титаническое волевое усилие, чтобы отстраниться от ее торопливых поцелуев и пробормотать:

— Нет, дорогая моя, это совершенно лишнее!

По щекам Жунг потекли слезы.

— Должно быть, я отвратительна вам из-за всех тех любовников, что у меня были… — произнесла она после паузы.

— Вовсе нет!.. — слабо заспорил Иэрос. — Просто… Неужели вы сами не видите? Эта ваша вспышка страсти — очередное проявление вашего недуга. Мне не стоит поощрять вашу болезнь, я…

— Но это же совсем другое! — горячо возразила Жунг. — Я предлагаю вам не просто свое тело, но свою душу, свою любовь! Я никогда еще не испытывала ни к кому ничего подобного!

Ловкие женские пальчики, как-то незаметно оказавшиеся в районе ширинки Иэроса, парадоксальным образом придали словам Жунг убедительности. Иэрос уже не мог и не хотел спорить.

Тем вечером, вернувшись домой, Жунг записала в своем дневнике:

«Меня ведет воля Дракона. Повинуясь ей, я примерила маску девочки, которая потеряла на рынке отца и теперь очень хочет его найти. Ей страшно, и она готова на любые сделки и жертвы ради отеческой заботы.

Когда-то в Храме мне было совершенно неясно, почему жрец так подробно расспрашивал ту размазывающую по щекам слезы и сопли девчонку. Зачем он требовал потом от каждого из нас, чтобы мы воспроизводили ее мимику и жесты, ее искреннюю радость при виде отца, когда тот пришел за ней. Но теперь этот урок чрезвычайно мне пригодился.

С первого взгляда на доктора Коккино мне стало ясно, что это именно та маска, которая позволит ему чувствовать себя в безопасности. Ему нужно ощущать себя большим и всезнающим взрослым — и я дала ему это.

И это сработало! Хотя и заняло чрезмерно много времени — я боялась спугнуть доктора, он боязлив как кролик. Это было утомительно. Однако сегодня я добилась результата. Иэрос планирует теперь представить меня своим друзьям и коллегам — в качестве невесты. Надеюсь, среди его знакомых найдется хотя бы один врач из числа тех, что интересуют меня. И я смогу сделать следующий шаг к исполнению своей миссии.

Всего одна маска, но как же она меня утомила! Особенно мучителен оказался этот его психоанализ. Столько вопросов, на которые нужно придумывать ответы! Это как самая тяжелая из тренировок в Храме — только сейчас все по-настоящему, и ошибиться немыслимо.

Хуже всего, что все эти вопросы порождают во мне недопустимые чувства и мысли. Кто были мои родители? Любили ли они друг друга? Почему отнесли меня в храм?

Мне не воспрещается думать об этом. Но у меня не должно — не может быть! — чувств и сожалений. Я — пустой сосуд. Лучше мне вовсе не вспоминать о моих родителях. Впрочем, я надеюсь, мне больше и не придется делать это. Я уже почти прошла испытание. Думаю, мои наставники были бы мной довольны».

Рядом со своей стройной избранницей Иэрос Коккино казался еще более низеньким и толстым, чем обычно. Однако подобные мелочи мало смущали доктора. Он лучился счастьем, осторожно поддерживая Жунг под локоток и заглядывая ей в глаза снизу вверх.

Подстраиваясь под неспешный шаг своей спутницы, Иэрос смешно семенил. И почти беспрестанно говорил.

— Слева — видишь вывеску? — спросил он. — Здесь хорошо готовят блюда моей родины, Эллинии. Владелец — мой земляк. Я обязательно свожу тебя туда, наша национальная похлебка со специями стоит того, чтобы ее попробовать!

Жунг только улыбнулась и кивнула в ответ.

— А справа корпуса Университета, — махнул Иэрос пухлой рукой в направлении облупившегося ветхого здания с маленькими узкими окошечками, как у средневековой крепости. — Это корпус Искусствоведения, один из самых старых.

— Ты так здорово рассказываешь! — отозвалась Жунг. — Еще пара таких прогулок, и я, наконец, выучу город и перестану в нем теряться.

— Ах, дорогая моя, я покажу тебе здесь все! — охотно пообещал Иэрос. — Ну, а сейчас мы уже пришли… Видишь эту большую граненую крышу из стекла и стали?

— Ого! — замерла на месте Жунг. — Никогда не видела ничего подобного!

Здание, к которому вышла парочка, и впрямь производило сильное впечатление. Казалось, что оно увенчано огромным кристаллом. Внутри оказалось еще более чудно — прямо над прогуливающимися и беседующими людьми плыли облака. Свет, яркий дневной свет, проникал в каждый уголок, добавлял жизнерадостной рыжины кокетливым прядкам разодетых дам, мерцая в хрупком стекле бокалов на банкетных столах.

— Нравится? — спросил Иэрос у восхищенно притихшей Жунг. Та кивнула. — Это здание было построено совсем недавно, самым популярным архитектором страны, Фридрихом Шиллером. Он использовал собственное изобретение: сборные металлические конструкции! И все это специально для кафедры Медицины, на которой мне посчастливилось работать…

— Значит, твоя кафедра преуспевает? — робко спросила Жунг.

— Безусловно, — закивал Иэрос. — Хоть она и была основана всего десять лет назад — мы как раз сегодня и отмечаем ее юбилей, я говорил, — она уже успела выйти в лидеры и по количеству статей, и по числу желающих обучаться на ней студентов. По правде говоря, основная заслуга здесь принадлежит Казимиру Небески.

— Казимиру Небески? — повторила Жунг сложное для себя имя, смешно коверкая звуки.

— Да, моя дорогая, видишь, вот он стоит, окруженный людьми? С таким аккуратным пробором?

Жунг кивнула. Этого мужчину было трудно не заметить. Казалось, вся окружающая реальность вращается вокруг него. Вот угодливый официант подлил ему шампанского в бокал. Дама в розовом рассыпалась звонким смехом в ответ на какое-то его тихое замечание. Просительно заглядывая в глаза, что-то спросил седой сутулый профессор.

— Он, конечно, человек неприятный, злой, но как-то всегда умеет повернуть ситуацию в свою пользу. Очень удобно иметь такого начальника.

— Должно быть, из тех, у кого без счета связей даже в самых высоких кругах? — со странной интонацией спросила Жунг.

— Да, дорогая моя, можно сказать и так, — легко согласился Иэрос.

...Доктор Коккино отвлекся всего на пару минут… Ну хорошо, примерно на четверть часа! Ввязался в увлекательный спор с одним из своих коллег, а когда спохватился, Жунг уже не было рядом.

Иэрос в растерянности оглядел зал. Высокой сложной прически его невесты и ее черно-голубого платья нигде не было видно. В растерянности доктор выглянул в вестибюль, спросил у своей бывшей пациентки, так удачно именно в этот момент выпорхнувшей из дамской комнаты:

— О, дорогая моя, какая встреча! Рад вас видеть! Вы случайно не видели там, внутри, женщину в сенмунском одеянии?

Пациентка заверила доктора Коккино, что не встречала такой особы.

Иэрос вернулся в банкетный зал, весь до краев заполненный солнечным светом. Вышел в город, обеспокоенно огляделся, вздохнул, скорбно сложив руки на животе. Снова вернулся в зал, спросил о Жунг одного, другого — безрезультатно.

Она пропала — как будто растаяла в воздухе. И так и не появилась до самого конца банкета. Домой Иэрос почти бежал — он вообразил, что невеста ждет его там. Но нет, дома оказалось пусто, тихо… Под светом звезд и тусклых городских фонарей доктор Коккино, смешно переваливаясь с боку на бок, припустил к своему медицинскому кабинету, находящемуся в паре кварталов от дома.

Разумеется, Жунг не оказалось и там.

Медленно, едва переставляя ноги, Иэрос вернулся к совершенно пустому и наглухо закрытому в этот час корпусу Медицины. Он и сам не знал, зачем. Постояв рядом, доктор присел прямо на тротуар и зябко обхватил себя руками за плечи. Ночь была теплая, но его ощутимо знобило.

До сих пор Жунг всегда сама появлялась, сама находила его. И он умудрился так ни разу и не спросить у нее точного адреса, не уточнить, где она живет. Знал лишь, что рядом с корпусом Схоластики — так она говорила…

На следующий день с самого утра помятый после бессонной ночи Иэрос был в отделении полиции. Однако там его намерение заявить о пропаже человека высмеяли.

— Это красотка тебя просто бросила! — сказали ему.

Доктор Коккино не заметил одного важного обстоятельства. Одновременно с Жунг с глаз пропал еще один человек. Казимир Небески.

* * *

Первым делом, приблизившись к Казимиру Небески, Жунг услышала, как он отчитывает какого-то очередного профессора:

— Это абсолютно бездарно! Ваша статья годится только на растопку!

— Но я же… — блеял собеседник, непроизвольно сжимая кулаки. — Но я же работал над ней полгода! Скажите хотя бы, в чем проблема?

— Мне тоже интересно — в чем? — холодно, свысока отозвался Казимир, поправляя белоснежные манжеты. — Как можно было потратить полгода на столь далекую от реальности тему? Вы вообще задумывались, что и зачем вы делаете?

Глядя на удаляющуюся спину обиженного профессора, Жунг громко фыркнула. Бедняга ускорил шаг и ссутулился.

— Слушала, как вы ставите на место эту посредственность, и наслаждалась, — доверительно сказала она Казимиру. Тот окинул ее заинтересованным взглядом, не спеша как-либо отвечать на реплику. После долгой неуютной паузы проговорил:

— Такова участь гения — вокруг всегда одни посредственности. Хорошо, если человек и сам понимает, что из себя представляет. Но большинство идиотов мнят себя умниками.

— Должно быть, это утомительно, — сочувственно кивнула Жунг и получила неожиданный ответ:

— Мы можем уединиться прямо сейчас, позади банкетного зала есть укромное местечко.

— Что?.. В смысле? Вы хотите… со мной? Прямо сейчас? — растерялась Жунг.

— К чему зря терять время? — фыркнул Казимир. — Женщина всегда с первого взгляда на мужчину знает, хочет она с ним быть или нет. А все остальное — просто игра, чтобы набить себе цену. У меня нет желания в это играть. Просто скажи, да или нет?

Жунг молча кивнула.

* * *

Вечером, вернувшись домой, Жунг записала в своем дневнике:

«Мои наставники были бы мной недовольны. Я ошиблась. Выбрала не ту маску.

Мне нужно подобраться к человеку, который более всего влюблен в себя самого, который требует внимания и восхищения ото всех, настойчиво, жадно, не оглядываясь на условности. Я рассудила, что ближе всего он подпустит того, кто дает ему желаемое. Безусловное поклонение. Поддержку во всем.

Я примерила маску подхалима. Я видела нескольких таких во время моего взросления в Храме. Они часто отираются рядом с самыми именитыми и влиятельными. Это оказалось ошибкой. Нет, моя роль пришлась Казимиру Небески по душе. Но он никогда и ни за что не даст мне что-либо взамен. Он не испытывает благодарности, он просто принимает все как должное. Он как пламя, а восхищение и любовь других людей для него — дрова. Сколько ни подкладывай, взамен он ничего не вернет, сожрет все.

Нужно что-то иное. Не любовь, не сочувствие, не симпатия... Возможно, страх? Меня учили, что страх — плохой стимул, слишком рискованный, слишком ненадежный. Дети Великого Дракона должны действовать тоньше, мы должны влиять на мир скрыто, мягко, так, чтобы о нас и не догадывались. Усыплять бдительность и лишь в самом конце, когда никто не ждет, поражать цель точно и безжалостно.

Но я не вижу иного пути! Придется мне действовать грубо».

* * *

В корпус Медицины Казимир Небески вошел уже ближе к полудню. Не глядя кивая в ответ на приветствия, он прошествовал к лифту — таких во всем Алемане существовало не более десятка. Не обращая внимание на предупредительного лифтера, он поправил прическу перед висевшим там внутри огромным зеркалом, одернул пиджак.

Вслед за лифтом он проследовал в приемную. Там его встретили душераздирающие всхлипы. Игнорируя слезы своей секретарши, Казимир спросил ее:

— Патологоанатомы принесли отчет?

Она закивала, принялась лихорадочно перебирать папки на столе, протянула начальнику ту самую, нужную. Произнесла тихо:

— Казимир, я беременна…

Он даже не посмотрел на нее, углубившись в бумаги.

— Да? Поздравляю, — проговорил он рассеяно.

— Но это же… Это же и твой ребенок тоже! Почему ты такой… Как ты можешь?! — выпалила секретарша в отчаянии. На этот раз Казимир снизошел до того, чтобы посмотреть на собеседницу — с презрением. Ответил:

— Даже если — если! — ребенок действительно от меня, я не вижу ни единственной причины публично признавать этот факт. Одни сплошные хлопоты и вред для репутации. Передай патологоанатомам, что я увеличиваю их финансирование на последний проект в два раза.

Секретарша разревелась в голос. Казимир закатил глаза:

— Ты хочешь беременной оказаться без работы и без денег? Нет? Тогда хватит лить слезы! Выполняй свои служебные обязанности!

Не успел Казимир, удобно устроившись в большом кожаном кресле в тишине своего кабинета, всерьез погрузиться в бумаги, как его покой прервали. В кабинет без стука и без приглашения зашла женщина. Не секретарша, другая. Та, с которой они накануне хорошо провели время.

— Вы что-то хотели? — спросил Казимир прохладно, никак не давая понять, что узнал посетительницу.

— Да, — совершенно спокойно ответила та. Как же ее звали? Казимир вообще не помнил, чтобы она представлялась. — Я пришла к тебе с взаимовыгодным делом.

И, не дожидаясь предложения присесть, эта сенмунская девка грациозно опустилась на скрипучий деревянный стул для посетителей и потянулась к графину с водой, чтобы налить себе в стакан холодной прозрачной жидкости.

— У вас тут в Алемане так жарко, — пожаловалась она, делая глоток.

— Если тебе есть, что сказать, говори. Нет — выметайся, — теряя терпение, заявил Казимир.

— Хорошо, — покладисто кивнула посетительница. — Я предлагаю сделку. Ты представляешь меня одному человеку. А я взамен не стану предавать огласке твою не слишком достойную личную жизнь.

— Значит так, да? — с трудом сдерживая ярость, спросил Казимир. Он изо всех сил сжимал столешницу, чтобы не вскочить на ноги и не ударить эту гадину лицом о стену. Он так ясно представил, как делает это. Как бьет ее о шероховатую деревянную поверхность. Она вырывается, пищит, брызги крови летят во все стороны, оставляют следы на светлом ковре на полу…

Справившись с собой, Казимир почти спокойно поинтересовался:

— Это какую это личную жизнь ты собралась предавать огласке? Станешь рассказывать, как переспала со мной? Так всем плевать! И даже если не было бы плевать — как ты докажешь, что это не просто твои грязные фантазии? Это будет мое слово против твоего, и только.

К раздражению Казимира, ему не удалось стереть с лица шантажистки ее дурацкой понимающей улыбочки.

— Нет, дорогой мой любовник! В этом вся прелесть — не плевать! Как думаешь, будут тебе политики и дальше публично жать руку, а чиновники щедро давать деньги на твои проекты, если ты как следует влипнешь в какой-нибудь грязный скандал?

— Ты на скандал не тянешь! — зло выплюнул Казимир.

— Я — нет, — покладисто согласилась Жунг. — А вот если твоя жена даст журналистам интервью о том, как ты отвратительно пренебрегаешь ей, не пропуская ни одной юбки? Или если твоя секретарша расскажет, как ты сделал ей ребенка, а потом выбросил ее, как мусор… Это уже совсем иначе выглядит, правда?

Казимир резко встал и прошелся через кабинет взад-вперед несколько раз. Пушистый ковер приглушал шаги. Затем хозяин кабинета резко остановился, развернулся к Жунг и почти весело предложил, поправляя манжеты:

— А знаешь что, попробуй! Я с удовольствием посмотрю, как ты уговариваешь мою клушу-жену выйти из дома на свет божий да еще и поговорить с незнакомым человеком на такие стыдные темы! Да и с секретаршей, я думаю, уж как-нибудь договорюсь. В конце концов, она полностью зависит от меня финансово.

Жунг моргнула, лицо ее застыло.

— Что, не ожидала, шантажистка? Так я и думал — ты блефуешь. Тебе силенок не хватит запустить масштабный скандал. В противном случае, тебе не была бы нужна помощь со знакомством. Ты просто наглая пустышка. А теперь убирайся!

Жунг послушно встала, улыбнулась:

— Ну что ж, мы еще посмотрим...

В течение четверти часа после ухода шантажистки Казимир пытался работать, самозабвенно делая вид, что ничего не произошло. Но потом не выдержал, встал, распахнул дверь в приемную и сухо объявил секретарше, которая, конечно, уже не плакала, хоть и выглядела очень бледно:

— С ребенком помогу. Без поддержки вы с ним не останетесь, обещаю.

Не глядя на прояснившееся лицо секретарши, не слушая ее благодарного лепета, Казимир захлопнул дверь кабинета. И смог наконец погрузиться в дела.

* * *

От соседей дом Казимира Небески отличался стеклянной вставкой в покатой крыше. Это окошечко смотрелось нелепой заплаткой рядом с полуколоннами и классическими карнизами, украшавшими фасад. Жунг это сооружение напомнило банкетный зал Медицинского факультета. Только тот выглядел пусть и странно, но по-своему красиво, поражал воображение…

Дом Казимира Небески был просто странным.

Прежде, чем постучаться, Жунг поправила платок на голове, проверила, все ли пуговки ее невыразительного серого платья застегнуты до самого верха? Дверь ей открыла немолодая женщина в чепце и очень похожем сером платье.

— Я слышать, вы искать служанка? — спросила Жунг с сильным сенмунским акцентом. — Я могу быть служанка.

— У вас есть рекомендации? Опыт работы? — сухо поинтересовалась собеседница в ответ.

— Да, мой прошлый хозяин, князь Нанджагуен, написать мне рекомендацию! — бойко отозвалась Жунг. — Я могу убирать и стирать, и готовить, и вести счет расходам.

Лицо женщины немного потеплело.

— Это звучит неплохо, но решать все равно хозяину. Сейчас его нет дома… — с сомнением произнесла она.

— Я могу подождать! — заявила Жунг. — Когда он вернуться?

— Точно не знаю, — вынуждена была признаться женщина. — Но, если вы готовы ждать… Я могу пока показать вам дом, рассказать об обязанностях…

Жунг с охотой согласилась на это предложение. И уже через минуты с любопытством осматривала жилище Казимира Небески изнутри. К ее удивлению, оно сильно проигрывало по богатству оформления его же кабинету. Здесь не было на полу пушистых ковров, да и стены покрывали какие-то нелепые обои с цветочным узором.

Служанка сначала с неохотой поддерживала беседу. Но постепенно, подкупленная искренним вниманием Жунг, разошлась. И многое рассказала о владельцах дома и их привычках. Что любит есть хозяин, когда встает хозяйка, куда она ходит, какие вещи раздражают ее сильнее всего.

Новенькая с охотой слушала наставления старшей товарки, демонстрируя похвальное усердие. Та даже как-то расслабилась, даже прониклась к сенмунской девице симпатией. Особенно, когда та вызвалась помочь нарезать овощи для похлебки.

А потом она вдруг куда-то пропала. Вот просто взяла и испарилась! Только что стояла на кухне, внимала взвешенным советам, как молодой девушке ее положения следует одеваться и держать… Служанка лишь ненадолго отвернулась, чтобы взять с полки соль. А когда повернулась обратно, девицы уже не было. Как по волшебству!

Вначале служанка пришла в ужас, принялась, причитая, проверять, не пропали ли какие-нибудь ценности. Даже хозяйка выглянула на шум из своей спальни и слабым голосом поинтересовалась, что происходит.

Но все оказалось на месте. Тогда женщина рассудила, что девица, видать, поняла, что не справится с обязанностями по дому — их и впрямь было даже слишком много. И, постеснявшись сказать об этом прямо, просто сбежала.

Повсюду горели свечи. Сильно пахло лавандой, перешептывались дамы, укутанные в паутину тонких прозрачных шалей. Они сидели и стояли вокруг низенького кофейного столика, на котором чем-то черным была нарисована пятиконечная звезда. Оккультный символ окружали уже успевшие оплавиться свечи. Можно было заметить, как то одна, то другая из присутствующих бросает взгляд на массивные часы с маятником. Сейчас они показывали без четверти полночь.

Дверь открылась, и внутрь робко заглянула Ясмина Небески. Она, как и все здесь, куталась в прозрачную невесомую шаль. Даже в неверном свете свечей было заметно, что ее собранные в небрежный узел волосы отливали медью.

Оглядев комнату, гостья выбрала себе местечко у стены, между двух глубоких кресел, обтянутых вельветом. На одном из них дремала, плотно прижавшись друг к другу, пара кошек. Во втором сидела остроносая худая женщина с лихорадочно блестящими черными глазами. Вокруг нее сгрудились другие, темные и светлые, старые и молодые.

Горячим шепотом остроносая рассказывала:

— ...настоящая сенмунская колдунья! Она каждый четверг устраивает что-то вроде обряда. Говорит, у каждой есть особые внутренние силы, и их можно раскрыть, если знать, как. И, девочки, вот честное слово! Я прямо почувствовала… Ну, свою внутреннюю силу… Сложно, конечно, объяснить тому, кто это не испытывал… Но это нечто, я вам скажу! Нечто особенное!

— По четвергам?

— А как туда попасть? — посыпались со всех сторон вопросы. Ясмина в разговор не вступала, но прислушивалась очень внимательно.

— Только по приглашению! — ответила остроносая. — Колдунья сама решает, кто достоин.

— И ты, стало быть, достойнее нас? — спросил кто-то ехидно.

Рассказчица не сочла нужным на это отвечать. Только фыркнула и отвернулась.

— О! Уже полночь! — воскликнула она вдруг довольно громко. Словно бы в подтверждение ее слов часы забили, отмеряя ровно двенадцать ударов.

— Пора! — провозгласила какая-то тщедушная старушка, с ног до головы укутанная в оборки. Присутствующие начали подходить к столу, браться за руки, перешептываться:

— Сегодня должно получиться, у меня очень хорошее предчувствие!

— Думаете, дух Великого Августина откликнется?

— А мне такой сон снился…

Впрочем, далеко не все дамы принимали участие в действе. Многие предпочли роль зрительниц. В том числе и Ясмина. Она так и осталась стоять у стены, между вельветовыми креслами, хотя тянула шею изо всех сил, стараясь не упустить ни одной детали.

Женщины вокруг стола затянули речитатив. Они говорили на древнеалеманском — Ясмина понимала с пятого на десятое. «Августин», «приди», «Великий», «полночь»… Наконец, слова призыва закончились, кто-то тихо взвизгнул, мигнула свеча в центре черной звезды, нарисованной на столе. Чихнула кошка, Ясмина вздрогнула.

— Слышите? — прошептал кто-то.

Ясмина изо всех сил прислушалась, но ничего — ну совершенно ничего! — особенного не услышала.

— Да-да! Я тоже ощущаю! Это Августин! Он что-то говорит, но слишком тихо! — не унимался шепот.

— Да, вроде бы… — согласился кто-то неуверенно.

— Тихо! — зашикали дамы со всех сторон.

Хотя Ясмина так ничего и не уловила, когда она в темноте возвращалась домой, на лице ее светилась широкая улыбка. Ей было немного страшновато одной идти по городу в столь поздний час, но, к счастью, до дома было совсем недалеко, всего пара кварталов. Пусть Ясмина и не почувствовала сама ничего потустороннего — но оно было рядом, совсем близко, девочкам ведь незачем было врать? Волшебный вечер!

Ясмина поднималась на второй этаж по лестнице в кромешной темноте, стараясь не шуметь. Раз она запнулась, с трудом успела схватиться за перила, чудом удержавшись от падения. Кровь гулко стучала в ушах, и Ясмине никак не удавалось сообразить, много ли шума она наделала. Однако ни служанка, ни муж не спешили выпрыгивать из темноты, чтобы обрушить на нее шквал вопросов. Где она была? Почему так поздно?

И Ясмина немного расслабилась, выдохнула, продолжила осторожно подниматься вверх. Дверь тихо скрипнула, когда она проскользнула в свою спальню. Она на ощупь нашла спички, чиркнула, зажигая лампу у трюмо.

Ясмина не смогла удержать вскрика, когда заметила в свете лампы неподвижную мужскую фигуру, застывшую в кресле у окна. На секунду она поверила, что это дух Великого Августина, оскорбленный их наглым вызовом. Но практически сразу узнала — конечно, это же был Казимир Небески, ее муж.

Он молчал и даже почти не шевелился, и потому Ясмина заговорила первой:

— Привет… — промямлила она. — А я вот решила… прогуляться. Хорошая ночь. Полнолуние…

Казимир все так же молчал. На лице его застыла маска презрения.

— А ты чего здесь?.. Ты меня ждал? — ощущая сверлящее чувство вины, робко спросила Ясмина.

— Ты моя жена, — в качестве ответа холодно проговорил Казимир. — Хотя я бы, разумеется, предпочел тратить время на что-то менее… бессмысленное, чем твои очередные глупости.

Голос мужа звучал довольно спокойно, но Ясмина видела, как он с силой сжимает подлокотники. И понимала, что он злится и довольно сильно.

— Я не хотела тебя беспокоить, — предприняла она вялую попытку оправдаться, понимая, впрочем, что это совершенно бесполезно.

— Разумеется! — фыркнул Казимир. — Ты просто столь глупа, что не в состоянии подумать о последствиях своих поступков и на один шаг вперед! Ты даже не потрудилась придумать хотя бы отдаленно похожую на правду ложь!

— Я не лгу, — без особой надежды возразила Ясмина.

— По-твоему, я совсем идиот?! — повысил голос Казимир. — Если бы ты не была так безнадежна уродлива, не напоминала бы заплывшую жиром хрюшку, я бы решил, что ты завела любовника… Но нет, все еще более мерзко! Ты ведь опять ходила к каким-нибудь шарлатанам, «занималась магией», верно?

Казимир с такой издевательской интонацией произнес это «занималась магией», что Ясмина не смогла сдержать слез. Стараясь не глядеть на мужа, она обреченно кивнула.

— Как можно быть такой тупой доверчивой дурой? — спросил Казимир с расстановкой. — Впрочем, чему я удивляюсь? Давно пора привыкнуть, что ты ущербна во всем. Не смогла стать матерью, не умеешь себя вести, одеваться. Поговорить с тобой не о чем. Только и способна, что реветь и жалеть себя.

Хотелось бы Ясмине в тот момент сдержать рвущиеся из груди всхлипы. Но она позорно разревелась в голос.

— Разумеется! О чем я и говорю, — безжалостно подвел итог Казимир. — Знаешь, у меня нет на это ни времени, ни сил. Я планировал сегодня еще поспать, хотя бы немного. Я, представь себе, не могу себе позволить бездельничать целыми днями, у меня есть работа, дела…

И муж, наконец, оставил Ясмину одну.

Спустя некоторое время ей все же удалось успокоиться. Она даже нашла в себе силы на то, чтобы начать раздеваться, грубо срывая с себя предметы гардероба и отбрасывая их прямо на пол.

Перед тем, как нырнуть под одеяло, Ясмина еще некоторое время стояла перед зеркалом, вглядываясь в свое лицо. Ну да, трудно спорить, Казимир был прав. Крошечные щелки покрасневших от слез глаз, скорбная складка второго подбородка, глубокие морщины вокруг рта, грязные пятна веснушек, обильная проседь во взлохмаченных рыжих волосах. Она действительно была просто безнадежной уродиной, никто не счел бы ее привлекательной, никто.

Ясмина уже совсем собиралась отвернуться, как вдруг заметила кое-что странное. Прямо по центру стола рядом с зеркалом лежал конверт из плотной черной бумаги. Белыми чернилами на нем было аккуратно выведено ее имя. Трясущимися пальцами Ясмина вскрыла послание. Изнутри пахнуло пряностями. На тонком белом листке четким аккуратным почерком значилось:

«Ясмина Небески!

Я чувствую в вас силу, но она дремлет. Я могу пробудить ее ото сна. Раскрыть в вас энергию, о которой вы и сами никогда не подозревали. В Алемане часто не замечают подобные вещи, но в Сенмуне к ним относятся с должным вниманием. Там я усвоила, как пробуждать скрытые в человеке силы. Я могу вам помочь. Приходите в четверг в полдень по адресу, указанному на конверте.

Жунг Шан Сег, потомственная колдунья».

«Неужели это оно? То самое приглашение только для избранных?» — в замешательстве подумала Ясмина. Она сочла бы это злой шуткой мужа — но откуда ему было знать о сенмунской колдунье и ее обрядах?

* * *

Ясмина вставала поздно. И не только потому, что подолгу вечерами не могла заснуть — ей вечно мешали едкие, мучительные мысли. Но и потому, что просыпаться обычно совершенно не хотелось. Во сне было хорошо, там Ясмина не ощущала своей никчемности. И потому она спала по десять или даже двенадцать часов в сутки. Но и пробудившись после полудня, частенько ощущала липкую сонную усталость.

Но не в этот четверг! Сегодня Ясмина проснулась, когда часы показывали восемь. И чувствовала она себя при этом бодрой и полной сил.

На место она пришла в половину двенадцатого — просто уже не могла усидеть дома. Однако зайти в подъезд оказалось невероятно сложно. Ясмина пять раз уже было решалась, бралась за дверную ручку… Но каждый раз снова в смущении отходила в сторону.

В конце концов она собралась с силами, на одном дыхании распахнула дверь, взбежала по лестнице, стремительным шагом прошествовала мимо первых квартир. Замерла перед тусклой табличкой с номером семь.

На стук ей открыла самая настоящая сенмунская ведьма, это было ясно с первого взгляда. По широкому вороту одеяния непривычного кроя, по связке амулетов на ее шее — и среди них не было ни одной пятиконечной звезды, ни одного солнечного символа. Лишь оскаленные драконьи морды, миниатюрные разноцветные пирамидки и клыки каких-то зверей.

Ясмину, правда, немного смутило, что колдунья как-то уж очень молодо выглядит. С другой стороны, плотный грим на ее лице скрыл бы любые морщинки, а стройная девичья фигура… Что же, стоило быть честной с собой, далеко не все женщины с возрастом расплываются, как Ясмина. Ей следовало винить в жировых складках не прожитые годы, а собственную слабую волю.

— Ясмина Небески, — хозяйка не спрашивала, она лишь озвучивала факт. — Я ждала тебя. Проходи.

Повинуясь взмаху широкого рукава, Ясмина вошла. Внутри было почти совершенно пусто. Из предметов мебели здесь находился только низенький круглый стол и какие-то коврики вокруг него. И ни одного оккультного символа, ни самой завалящей оплывшей свечи, ни единого человека.

— Остальные еще не пришли? — обернулась к хозяйке Ясмина. Та ответила коротко:

— Я ждала только тебя.

— Но… Как же?.. — растерялась Ясмина. — Я слышала, вы проводите обряды каждый четверг, сюда можно попасть только по приглашению, и…

Она замолчала, чувствуя себя глупо. Жунг Шан Сэг просто стояла и смотрела на нее выжидающе.

— Я просто немного не так все это себе представляла, — промямлила Ясмина.

— Неудивительно, — кивнула хозяйка и села прямо на коврик на полу, как-то ловко подогнув ноги. — В Алемане сенмуские обряды не практикуют. Ты не могла знать, чего ждать. Присаживайся. Сначала мы будем пить дал-ин и разговаривать.

Ясмина неловко уселась на коврик. Она долго возилась, пытаясь устроиться поудобнее. Под внимательным взглядом Жунг она вся покраснела от смущения. В памяти всплыло, как муж брезгливо называет ее «хрюшкой».

Жунг налила гостье пахучей зеленоватой жидкости из чайничка, опоясанного тонкой сетью голубых узоров. На вкус напиток слегка горчил, но Ясмина послушно сделала несколько глотков.

— Ты чувствуешь себя потерянной, — заговорила Жунг негромко. — Как бы ты не старалась, ты никогда не получаешь того, что хочешь. Твои слова не слышат, твои действия не приносят результата. Ты будто барахтаешься в толще воды, а люди идут где-то там, наверху, по земле. И совершенно тебя не замечают. Ты бы хотела вынырнуть, встать на ноги, быть как все. Но у тебя все никак не выходит. И ты уже просто не веришь, что это возможно. Думаешь, что с тобой что-то не так… Я ведь не ошиблась? Это все о тебе, верно?

Ясмина изо всех сил старалась не разреветься. Она с трудом выдавила из себя:

— Верно…

— Значит, мне повезло, — серьезно заявила Жунг. — Я нашла настоящую драгоценность — женщину с огромным нераскрытым потенциалом. Ты не можешь "стать как все" по очень простой причине — ты не такая, как все. Ты особенная. Ты не можешь существовать в повседневной реальности, потому что рождена не для нее, а для иных, более сложных и тонких материй. И я могу научить тебя жить по-настоящему, дышать полной грудью. Если ты, конечно, захочешь…

— Я не понимаю, что вы имеете в виду… — робко призналась Ясмина. Жунг спокойно отозвалась:

— Я не могу объяснить лучше, некоторые вещи трудно облачить в слова, их требуется прочувствовать. Но я смогу провести тебя шаг за шагом по этому пути. И в конце ты все поймешь. Обернешься на пройденную тобой дорогу и улыбнешься своему страху и непониманию — ведь все вдруг окажется таким простым и естественным… Ты станешь другим человеком. Сильным, независимым и счастливым. К тебе станут прислушиваться. Более того, к тебе будут тянуться изо всех сил, даже заискивать перед тобой — поначалу это будет раздражать, но ты привыкнешь. Страх и боль исчезнут из твоей жизни навсегда.

Ясмина неловко заерзала, уткнулась в кружку, стараясь не смотреть на Жунг.

— Тебе, конечно, не нужно принимать решение прямо сейчас, — успокаивающе проговорила та. — Хочешь ли ты пройти по тому пути, что я предлагаю? Это нелегко. Поначалу ты совсем не будешь улавливать смысл тех действий, что я буду тебе поручать. Некоторые из них покажутся тебе странными. Другие — дикими и противоестественными. Но уже после первых шагов ты ощутишь успокоение и даже удовольствие от жизни. Почувствуешь, что наконец-то делаешь все верно… Подумай над тем, что я тебе сказала. И, если решишь принять мое предложение, приходи сюда завтра в это же время.

Покидая Жунг, Ясмина думала, что никогда сюда не вернется. Жуткой ересью казалась идея о том, что она какая-то особенная. Сильная, независимая — это все было не про нее. Наверное, сенмунская колдунья ошиблась…

Однако на следующий день Ясмина вновь боязливо взбиралась по лестнице вверх, к той самой крошечной квартирке под номером семь. Жунг, кажется, была искренне рада ее появлению. Она широко улыбнулась, заключила Ясмину в объятия и прошептала ей на ухо:

— Я горжусь твоей смелостью!

Ясмина порозовела от смущения и удовольствия.

— Мы начнем с упражнений, — с вновь вернувшимся спокойствием произнесла Жунг. — Для этого тебе нужно будет переодеться. Я принесла подходящий наряд.

Целую вечность Ясмина выпутывалась из своих тряпок. Расшнуровывала лиф, расстегивала крючки, развязывала узлы. Оставшись в одном белье, она потянулась к серому балахону, принесенному Жунг, но та покачала головой:

— Нет, раздеться нужно полностью.

Ясмина колебалась целых десять секунд, прежде чем последовать приказу, а затем натянуть на себя грубую колючую ткань. Впрочем, уже через несколько минут она и думать забыла о том, что ее одеяние колется. Те нехитрые плавные движения, что так просто давались Жунг, требовали от Ясмины неимоверных усилий. Она пыхтела, фыркала, обливалась потом, ей было больно. А самое ужасное — было и близко не похоже на то, как выходило у наставницы.

Ясмина все ждала окрика, разочарованного возгласа: «Как можно быть такой неуклюжей?!» Но Жунг спокойно и терпеливо показывала упражнения, поправляла свою ученицу, как-то ловко меняла — казалось бы, совсем чуть-чуть — положение ее грузного тела… И сразу становилось гораздо проще.

— Ты справилась существенно лучше, чем я ожидала, — заявила Жунг в конце, когда Ясмина уже вновь влезла во все свои тряпки. — Завтра продолжим в это же время.

Тем вечером Ясмина заснула еще до полуночи. Ее не беспокоили никакие неприятные мысли, а тело наполняла приятная усталость.

Так продолжалось неделю. Ясмина под руководством Жунг делала упражнения. Иногда после этого наставница предлагала своей ученице чашечку дал-ина. И рассказывала ей, что и когда нужно есть, а от каких кушаний стоит вовсе отказаться. Ясмина все это слушала очень внимательно. Она и впрямь чувствовал себя с каждым днем все лучше. А на очередном спиритическом сеансе одна из знакомых дам даже сказала Ясмине, что та хорошо выглядит.

Через неделю Жунг подвела итог:

— Теперь ты будешь делать упражнения сама, каждое утро. Я вижу, что ты уже вполне освоила этот навык.

Ясмина ощутила укол грусти. Ей нравился установившийся у них двоих распорядок. Она робко спросила:

— Что же будет теперь?

— Теперь пришла пора сделать следующий шаг, — тепло улыбнулась Жунг. — Я вижу, ты уже готова…

Следующим шагом оказались нехитрые задания. Нужно было передавать разным людям то, что просила Жунг. Это обычно бывала разная бессмыслица. «Дракончик в двух шагах от цели», «Ветер дует на запад». Иногда сообщения были наоборот какие-то очень обыденные: «Сегодня отличная погода», «Мне кажется, я вас где-то уже видела».

Наставница подробно объясняла, где и когда Ясмине встретится тот, кому нужно передать сообщение. Иногда люди реагировали на высказывания Жунг совершенно спокойно, кажется, отлично понимая, о чем речь. Иногда терялись или принимались засыпать ее вопросами, сердиться. В таких случаях Ясмина просто уходила, многозначительно улыбаясь.

Поначалу она каждый раз волновалась перед очередным коротким разговором, ломала голову над тем, что может значить сообщение. Потом перестала.

Все это сопровождалось долгими беседами с Жунг за чашкой дал-ина. Ясмина как-то незаметно для себя рассказала наставнице всю свою жизнь. Безуспешные попытки завести ребенка. Семь выкидышей, каждый следующий из которых причинял Ясмине все больше страданий. Вердикт врача, что она никогда не сможет иметь детей. Холодное презрение мужа, становящиеся все более жестокими придирки. Постепенно прилипшие к бокам и заду лишние килограммы, одиночество, тоска, увлечение мистикой…

— Ты думала, что твое предназначение — роль жены и матери, — объясняла ей Жунг. — Но это была ложная цель, ненастоящая. Следование этому пути разрушало твое тело и душу. Когда же ты отказалась от ложной цели, интуиция повела тебя в нужном направлении… Но сама бы ты не справилась, в Алемане очень трудно найти тех, кто хоть что-то понимает в духовных практиках. Хорошо, что ты встретила меня.

И Ясмина соглашалась — хорошо.

Один раз она допустила ошибку. Просто проспала — ходила накануне на очередной спиритический сеанс. И проснулась после него уже ближе к полудню. Нужно было торопиться на встречу с Жунг, на упражнения времени уже не оставалось.

Каким-то образом наставница с первого взгляда поняла, что Ясмина сегодня отошла от уже ставшего привычным режима. Нахмурилась, не заключила свою ученицу в объятия, как это бывало обычно. Сказала резко:

— Уходи! Твои тело и душа сегодня не настроены, как надо! Любая работа будет бессмысленна! Возвращайся завтра, но лишь в том случае, если готова выполнять все, что я говорю.

Ясмине было невероятно стыдно и горько. Заперевшись в своей спальне, она несколько часов выполняла злосчастные упражнения. Аппетит совершенно пропал. Она кляла все на свете спиритические сеансы, удивляясь себе — зачем она вообще туда пошла? Ведь теперь-то она понимает, насколько далеки они от настоящих духовных практик!

На фоне всех этих мучений колкие замечания мужа совершенно не достигали цели. Ясмине было все равно.

На следующий день Жунг встретила свою ученицу как обычно, с искренним радушием. Ясмина облегченно выдохнула. Она пообещала, что больше никогда не подведет свою наставницу! И та в награду поцеловала ее в щеку.

С той поры она все чаще стала целовать Ясмину, держать ее за руки, касаться. И все это было очень приятно. Ясмина с замиранием сердца ждала каждого знака внимания, млела от них. Но все равно испугалась, когда Жунг однажды поцеловала ее в губы, слегка прикусив язык.

— Вижу, ты еще не готова, — со вздохом сказала наставница, глядя на ошарашенное лицо Ясмины.

— Нет-нет, я готова! — опомнилась та. И все последующие ласки принимала уже без всяких сомнений, с благодарностью.

Однажды Жунг сказала:

— Сегодня я дам тебе более сложное задание. Но я знаю, ты справишься с ним. Сегодня вечером ты скажешь своему мужу, что больше не позволишь ему помыкать тобой. Что заставишь его заплатить за каждую пролитую тобой слезинку. Что ты всем расскажешь о его многочисленных любовницах, его извращениях и жестокости. А твоя духовная наставница Жунг тебе в этом поможет.

Было ли Ясмине страшно выполнять это поручение? Ее должно было трясти от одной мысли — она прекрасно помнила, как сильно боялась Казимира еще совсем недавно. Но теперь он почему-то утратил свою угрожающую силу. Это было просто еще одно сообщение. А на гнев и оскорбления мужа Ясмине теперь было плевать.

* * *

В дневнике Жунг всем этим событиям было посвящено всего пять предложений:

«С Ясминой Небески было очень просто работать. Ее муж настолько выпил из нее все соки, что потребовалось совсем немного усилий, чтобы полностью завладеть ее разумом. Я использовала образ мудрого наставника — такого, какие были у меня. Только добавила в него немного материнской любви и принятия. Теперь Ясмина сделает все, что я ей скажу».

В крошечном пабе у Университета в этот час почти никого не было. Только бармен со зверским выражением лица тер не очень чистой на вид тряпкой стаканы. И единственный посетитель — доктор Иэрос Коккино — сидел на высоком стуле, смешно свесив коротенькие ножки. Рядом с ним на барной стойке покоилось огромное блюдо с крошечными бутербродиками, щедро посыпанными мелко нарезанной петрушкой. И стоял мутный стакан с отпечатками пальцев, куда бармен то и дело подливал шнапс.

День выдался жарким, в пабе царило настоящее пекло. На лице бармена поблескивали капельки пота, он ежеминутно утирал их рукавом и ругался себе под нос. Иэрос Коккино на жару внимания не обращал. Ему даже не пришло в голову снять пиджак, он так и сидел, застегнутый на все пуговицы.

— Она не могла меня бросить, понимаешь? — заплетающимся языком пробормотал Иэрос в пустоту. Бармен, даже не взглянув на единственного посетителя, скучающим тоном отозвался:

— Ага, понимаю, друг.

— Жунг… Она бы так не поступила! Она… хорошая, — продолжил свою мысль Иэрос.

— Ага, — согласился бармен, подливая доктору Коккино еще выпивки. Тот послушно отхлебнул, потянулся за очередным бутербродиком, пробормотал что-то невнятное. Спустя пару минут он уже клевал носом, провалившись в мутное состояние между сном и явью, когда реальность и грезы сплетаются в плотный комок и невозможно бывает отличить одно от другого.

С громким скрипом распахнулась дверь. В крошечное пыльное помещение паба прошествовал Казимир Небески. Он брезгливо окинул взором пару пустующих сейчас столов с липкими столешницами, Иэроса, клюющего носом у барной стойки, хмурого бармена…

— За это я, значит, тебе плачу? — произнес он, присаживаясь справа от Иэроса. — За то, что ты просиживаешь в рабочее время штаны в пабе?

Доктор Коккино поднял на своего шефа мутный взгляд. На его лице ярким пятном выделялась прилипшая к щеке веточка петрушки.

— Она пропала! — скорбно заявил он. И, видимо, сочтя, что на этом объяснение можно закончить, снова потянулся за бутербродом.

— Его бросила невеста, — скучающим тоном пояснил бармен. — Уже недели две как. И с той поры он либо пьет, либо требует от полицейских, чтобы они искали его возлюбленную. Они, мягко говоря, не в восторге.

— Вот уж не думал, что он способен на что-то в этом роде! — провозгласил Казимир, оправляя белоснежные манжеты. — Впрочем, женщины на многих плохо влияют. Все они — корыстные стервы, которые только и ждут, чтобы ударить нож в спину!

— Жена или любовница? — флегматично уточнил бармен, ставя перед Казимиром стакан.

— Что?

— Ну, ты ведь не просто так пришел в бар сразу после полудня и рассуждаешь тут о коварстве женщин? — совершенно без интереса спросил бармен.

— Это не твое дело! — рявкнул Казимир так, что сидевший рядом Иэрос вздрогнул, просыпаясь, и снова потянулся к блюду с закуской. Бармен равнодушно пожал плечами и предложил:

— Шнапсу?

— Наливай, — буркнул Казимир.

Спустя полбутылки он, хоть и утратил связность речи, стал куда разговорчивее. Он вещал в пространство:

— ...Двадцать лет прожили вместе, двадцать! Думал, изучил эту курицу вдоль и поперек! Знал, что она скажет, еще до того, как она откроет рот. И тут такой… сюрприз…

— Любовника завела? — равнодушно предположил бармен, подливая клиенту очередную порцию выпивки.

— Если бы любовника! Любовник бы меня тоже удивил, конечно… Кто на такую «красоту» польстится? Но это было бы больше похоже на мою курицу. Внезапно вспыхнувшая страсть, куча слез и соплей, высокие чувства и прочая чушь — это все как раз про нее. Но она завела подружку! Подружку! — провозгласил Казимир и залпом опустошил очередной стакан.

— Подружку? — с намеком на любопытство переспросил бармен. Кажется, он впервые ощутил интерес к разговору, даже перестал тереть очередной стакан.

— Да не, — помотал головой Казимир. — Не в этом смысле… Не думаю, что они спят вместе. Хотя… Кто их знает? После произошедшего я уже ничему бы не удивился!

— А что произошло? — вновь возвращаясь к своему занятию, спросил бармен.

— Эти две курицы взялись меня шантажировать! — с какой-то детской обидой произнес Казимир. — То есть, это моя жена — курица. Делает все, что ей подруга говорит. А вторая, Жунг — еще та расчетливая стерва!

— Жунг? — внезапно очнулся ото сна Иэрос, а бармен вдруг застыл со стаканом и тряпкой в руках, попеременно глядя то на одного, то на другого посетителя.

— Да, Жунг из Сенмуна… Кажется. Приехала на мою голову. Сначала залезла ко мне в постель, потом — моей жене в голову, а потом…

Но он не договорил. Иэрос с силой запустил в него надкушенным бутербродом. И, как ни странно, даже попал, да еще прямо в лицо.

— Какого?! — успел возмутиться Казимир, брезгливо соскребая со щеки шмат колбасы, прежде, чем его слова потонули в возмущенном реве:

— Не смей оскорблять Жунг!!!

Не долго думая, Казимир выплеснул в лицо обидчику содержимое своего стакана, после чего Иэрос, казалось, совершенно взбесился. Соскочив со своего стула, доктор Коккино с силой толкнул оппонента в живот, отчего тот, подавившись вдохом, свалился на пол.

Глядя на разворачивающуюся перед ним драку, бармен вздохнул, покачал головой. Не слишком торопясь, поставил на полку позади себя стакан, закинул тряпку на плечо, развернулся к окну слева. С силой потянул раму вверх, и она неохотно, со скрежетом, поддалась. В помещение проник гул голосов, запах навоза, нагретого на солнце камня. Бармен снял с гвоздика рядом с окном болтающийся там свисток и резко дунул.

Дерущиеся на звук внимания не обратили. А вот постовой полицейский выглянул из-за угла, почесал затылок, вразвалочку подошел к окну и с тоской спросил бармена:

— Что, опять? Сейчас еще только середина дня!

— Да, сегодня как-то рановато, — с непроницаемым лицом отозвался бармен.

— Сплошное беспокойство от твоего паба! Что ни день — то новая драка! — попенял полицейский. Бармен только плечами пожал.

* * *

В полицейском участке нарушителей порядка растащили по разным камерам. Поначалу оба задержанных, оказавшись взаперти, повели себя одинаково. Принялись трясти решетку, громко, хоть и бессвязно, возмущаться. Правда, Казимир все больше поминал «полицейский произвол». А Иэрос беспрестанно повторял «Жунг», «клевета» и «мерзавец».

Постепенно оба немного успокоились — или, если быть точнее, утомились. После этого Иэрос, не особенно приглядываясь к своему окружению и не реагируя на сокамерников, подошел к к ближайшим нарам и практически рухнул на ничем не прикрытые доски лицом вниз. Восседавший на этой же полке сухонький старичок еле успел поджать ноги. И тут же забранился, от души пнул пьяно похрапывающее тело…

— Оставь! — бросили ему от окна. — Не видишь, он в стельку?.. Давай лучше к нам, разложим партийку.

Почесав проплешину на затылке, дедок неохотно кивнул и оставил Иэроса в покое.

Казимир оказался существенно бодрее. Алкоголь хоть и путал мысли и туманил взгляд, но осмотреться не помешал.

Практически все пространство занимало нагромождение деревянных нар, грязных, кое-где поломанных. На них временами попадались люди — большей частью помятые, встрепанные, бедно одетые. Но заметил Казимир и парочку довольно представительных господ. К примеру, один тип в песочном костюме спал у стены, накрыв лицо модной в этом сезоне шляпой.

На нарах, куда падали полосы солнечного света, проникавшего внутрь через маленькое зарешеченное окошечко, довольно щурилась, болтала и грызла семечки целая компания. Казимир подошел к ним, присел на соседнее лежбище, бросил оказавшемуся ближе всего матросу:

— Эй! Семечками не поделишься?

Тот жадничать не стал, щедро отсыпал соседу по камере горстку жареных подсолнечных семян с солью. Спросил, сочувственно глядя на подбитый глаз:

— Это тебя легавые так?

— Нет, — хмуро ответил Казимир, отправляя в рот первую семечку. — Так, попался один неадекватный…

— А-а-а… — протянул матрос, теряя интерес к Казимиру и возвращаясь к общей беседе.

— ...Были когда-нибудь с болеславкой? Ну, такой, с белокурыми косами до попы, голубыми глазами на пол-лица и грудями, которые в ладонь не помещаются? — спросил щербатый тип в рваной рубахе, сплевывая шелуху.

— Что, станешь врать, что ты был? — фыркнул кто-то.

— Доводилось! — похвастался щербатый.

— Брешешь!

— Расскажи, как оно? — зашумели вокруг.

— Да сильно много мнят о себе эти болеславские девки! — вмешался матрос. — Даже портовые шлюхи — и те ведут себя, будто царицы!

— Что, тебе в Болеславе какая-то шлюха не дала? — гыгыкнул кто-то.

— Да дать-то дала, — ничуть не смутился матрос. — Да только нос кривила так, будто одолжение мне большое делает.

— А что ты хотел с такой рожей? — немного обиженно встрял щербатый, которому не дали всласть похвастаться своей любовной победой — вероятнее всего, насквозь вымышленной.

— Да плевать им на рожу, им кошелек потолще подавай, — не удержался от комментария Казимир. — Всем им! Что болеславским, что эллинийским, что урартским!

— Дядя разбирается! — с издевкой произнес один из слушателей откуда-то сбоку. — Большой знаток женщин, да?

— Разбираюсь! — нимало не смущаясь, подтвердил Казимир, пытаясь обжечь насмешника взглядом. Тот примолк. Щербатый тип в рваной рубашке спросил жадно:

— И где, по-твоему, лучшие женщины?

— Ясное дело, в Алемане! — не задумываясь, отозвался Казимир. — Особенно в крупных портах… Ну, вроде того, где мы сейчас. Сюда ведь бойкие девицы со всего мира съезжаются…

— Это да… — задумчиво протянул щербатый, сплевывая на пол шелуху.

— Я вот недавно чернокожую видел…

— С южных островов?

— Наверное… Я не спрашивал…

— Да ну, те, которые в Алеман приехали издалека, они уже как будто наполовину алеманки, — категорически возразил матрос. — Они от родины отказались, от обычаев своих… Изо всех сил стараются местными стать — и в одежде, и ведут себя…

— А что, если у себя на родине, то они сильно другие? — спросил какой-то молодой рыжий парень с сомнением.

— Да как сказать? — протянул моряк. — Не, ну шлюхи-то — они везде шлюхи… Но и то разница есть. В Сенмуне, например, считается, что ничего похабнее улыбки нету. Потому у продажных у всех непременно рот до ушей. А приличные обычно с веерами ходят, губы прикрывают, чтобы от позора закрыться. А если при этом в вырезе сосок мелькает — это ничего, прилично считается.

— Надо же! — восхитился рыжий.

— Сенмун — вообще страна удивительная! — воодушевляясь, произнес матрос.

— Чем это она такая удивительная? — с недоверием спросил щербатый, пытаясь пальцами выковырять из зубов застрявшую там шелуху.

— Больше всего мне Храм запомнился, — неожиданно признался матрос.

— Храм?! Тоже еще святоша нашелся! — зашумели слушатели. — Тоже еще диво-дивное, будто в Алемане храмов мало! Лучше бы про баб еще рассказал!

— Эй, угомонитесь! — замахал руками матрос. — Знаю, звучит не шибко весело… Но это увидеть надо! Этот Храм совершенно особенный, я нигде в мире такого не видел!

— Что, такой красивый? — с сомнением уточнил щербатый.

— Да не сказать, чтоб красивый, — задумчиво произнес матрос. — Жуткий очень. Впечатляющий. Песчинкой себя рядом с ним чувствуешь.

— Такой большой?

— Большой, — кивнул матрос. — Он похож на огромную гору из каменных драконьих морд, лап и хвостов. Возвышается прямо посреди города, а из верхушки вечно валит густой черный дым…

— Откуда дым-то? — не поняли слушатели.

— А это внутри, в самом сердце Храма, такая специальная комнатка, где подношения их богу, Великому Дракону, сжигают… А оттуда, значит, труба, по которой дым и поднимается, — важно объяснил матрос.

— Что за подношения? — поинтересовался щербатый.

— Всякие бывают. Чаще всего — шелковые платки, на которых вручную вышито воззвание к Великому Дракону. А если попроще — то свиток с молитвой. Их можно тут же писцу заказать, они всегда в притворе Храма между колонн кучкуются. Говорят, что иногда и людей там заживо сжигают, есть в Сенмуне такая казнь. Но такого я не видел, врать не буду…

Казимир чувствовал, что теряет нить рассказа. На него мягкими, но мощными волнами наваливала сонливость. Он даже сообразил ссыпать семечки рядом с собой, на нары, чтобы те не выскользнули из ладони и не разлетелись по полу. Правда, следующая, преисполненная искреннего возмущения, реплика его немного взбодрила:

— Варвары!

— Но самое жуткое не это! — заявил матрос. — Больше всего там пугают дети…

— Дети? — удивился кто-то. Матрос серьезно кивнул.

— Да, дети, воспитанники Храма. В Сенмуне принято отдавать сирот жрецам. А те их уже обучают.

— Как правильно молиться? — скептически предположил щербатый.

— И этому тоже, наверное… А еще шпионить, готовить яды, обращаться с ножом и удавкой, притворяться, втираться в доверие…

— То есть, это что-то вроде шпионской школы?

— Да, можно и так сказать, — подтвердил матрос. — И вот эти вот дети в Храме повсюду. Серьезно, от каждой колонны, из любого закутка на тебя там пялятся детские глаза. Следят так внимательно… И ладно бы они, как обычные ребятишки, от любопытства! Но воспитанники Храма, они другие совсем, в них ребячества нет. Не болтают между собой, не пакостят, не смеются… Просто следят. И чего у них на уме — пойди угадай!

Казимир вновь ощутил, что дремота его одолевает. В полусне он слышал:

— Говорят, им для науки частенько дают всякие поручения. Добыть что-нибудь, разведать, а иногда и убить…

— Ой, это ты точно преувеличиваешь!

— Может и так, — не стал спорить матрос. — Только уж очень сложно о таких вещах в Храме не думать, когда эти… дети повсюду снуют, в рванину укутанные, с поясами своими приметными… Обитатели Храма все такие яркие ленты носят на поясе, чтобы сразу видно было, кто есть кто. У главных жрецов — фиолетовые. У мелочи всякой желторотой — красные или оранжевые. У тех, что постарше, желтые или зеленые, но таких уже гораздо меньше. Я всего одного паренька с зеленым видел. А с голубыми и синими ходят уже готовые шпионы. Если воспитанник Храма такой заслужил, он уже как бы взрослый, сколько ему лет не было… Только я с такими не встречался.

Когда речь зашла о поясах, Казимир вдруг вскинулся. Спросил резко и неожиданно хрипло:

— Что за ленты? Как они выглядят?

— Да обычные ленты, — немного удивленно ответил матрос. — Шириной с ладонь, ну, может, чуть побольше. Длинная, мелкие дети ее несколько раз вокруг пояса обматывают. А взрослые эдак мудрено завязывают спереди — не знаю, как объяснить.

Казимир молчал. В нем не осталось ни капли сонливости — да и опьянение в мгновение ока точно испарилось. Он на диво отчетливо вспомнил, как, чертыхаясь, дергал широкий голубой пояс на одеянии той сенмунской шантажистки, Жунг. Как узел, вместо того, чтобы развязываться, затягивался все туже. И в результате Казимир просто задрал любовнице подол…

Возможно, это было совпадение. Вполне вероятно, что матрос просто сочинял, и голубой пояс ничего такого особенного в Сенмуне не значил… Но Казимиру все равно вдруг стало сильно не по себе.

Лифт уже достиг нужного этажа, однако Казимир не спешил его покинуть. Он прилип к зеркалу, с тихими ругательствами пытаясь поправить воротничок, который всё выворачивался из-под резких пальцев. Лифтер заискивающе повторил в четвёртый раз:

— Третий этаж!

Казимир в ответ только выругался сквозь зубы. Впрочем, вероятнее всего, брань адресовалась не мальчику-лифтеру — его мистер Небески, как и всегда, предпочитал не замечать. А реальности в целом, никак не желающей сегодня подчиняться воле Казимира, и строптивому воротничку в частности.

Наконец, мистер Небески счел свой внешний вид удовлетворительным.

— Есть что-нибудь срочное? — вместо приветствия спросил он секретаршу. Та, торопливо водружая на нос очки в изящной оправе, затараторила:

— Студенты первых двух курсов составили коллективную жалобу на…

— Я спросил, есть ли что-нибудь срочное, — оборвал её речь Казимир. — Эта чушь может и подождать!

— Простите! — пролепетала секретарша, ежась и часто моргая.

— С ерундой не беспокоить, — уже спокойнее приказал мистер Небески, теряя к подчиненной интерес.

Он привычно распахнул дверь в свой кабинет и вдруг застыл на пороге. Внутри, усевшись в его любимое кресло, с издевательской полуулыбкой покачивала ногой в изящной туфле Жунг Шан Сэг.

— Почему ты её впустила? — гневно развернулся Казимир к несчастной секретарше.

— Кого?! — с искренним непониманием пискнула та. Мистер Небески застонал, снова развернулся к секретарше спиной и все-таки вошел в свой кабинет, аккуратно закрыв за собой дверь. После чего с тихим рычанием бросился на застывшую в кресле Жунг, чтобы ухватить её за волосы и с силой впечатать лицом в стол. И, не обращая внимания на разлетающиеся во все стороны важные бумаги, бить, бить, бить её размалеванную физиономию о гладкую темную столешницу…

Именно так себе всё это Казимир и представлял — ясно, во всех деталях, — когда летел, подстёгиваемый яростью, на незваную гостью. Но, к его изумлению и досаде, та в самый последний момент каким-то образом умудрилась вывернуться. Мистер Небески не заметил, как и когда она покинула кресло, но прямо сейчас она стояла в шаге от него, с любопытством наклонив голову набок, как бы спрашивая: «Ну и что ты ещё выкинешь?»

Насмешливое и ни капли не испуганное выражение её лица так взбесило Казимира, что он титаническим усилием воли взял себя в руки.

— Значит, ты теперь у нас «духовная наставница Жунг»? — издевательски спросил он.

— Вижу, с Ясминой ты уже поговорил, — хихикнула та.

— О да! — выплюнул Казимир. — Она начала нести чушь ещё вчера вечером и так всю ночь и талдычила, что не позволит больше собой помыкать, что духовная наставница велела ей взять жизнь в собственные руки… И что она всем расскажет, какой я бабник, развратник и садист.

— О, ты ведь знаешь, что нужно сделать, чтобы она успокоилась, — вкрадчиво произнесла Жунг. — Просто выполни мою маленькую просьбу…

После долгой паузы Казимир заключил:

— Похоже, ты взяла меня за горло.

— Рада, что ты это понимаешь! — просияла Жунг.

— И где гарантии, что после того, как я сделаю то, что ты там хочешь, моя жена не побежит меня ославлять на весь мир? — мрачно спросил Казимир.

— О, не волнуйся об этом! — хихикнула Жунг. — После Ясмине будет совершенно не до того, ведь её духовная наставница вдруг бесследно исчезнет. А без точного и подробного руководства… Ну, ты ведь и сам знаешь свою жену, не так ли? Она не особенно деятельна.

— Это если ты и вправду исчезнешь, — кисло отозвался мистер Небески. — А если нет? Если вслед за первой просьбой у тебя появится вторая и третья?

— У тебя есть только один вариант, милый. Поверить мне на слово, что больше я тебя не побеспокою, — с раздражающим наигранным сочувствием ответила Жунг. — Но хватит тянуть время, пора переходить к делу, как ты считаешь? Меня интересует всего одна простая вещь или, вернее, человек. Генерал Адамант Фаблос.

— А что с ним? И при чем тут я? — буркнул Казимир сердито.

— Мне нужно с ним… познакомиться, — улыбнулась Жунг тонко. — А ты мне в этом поможешь.

— Да я едва знаю этого тупого солдафона! — возмутился мистер Небески. — Он никогда не был мне интересен!

Жунг, грациозно опускаясь в кресло для посетителей, небрежно махнула Казимиру рукой на его привычное место.

— Объясни подробнее, почему ты решил, что он тупой? — вкрадчиво проговорила она.

— Да у него одна тема для разговора! Алеман со всех сторон окружен врагами, другие нации спят и видят, как оттяпать у нас кусок пожирнее…

— Он сам тебе так сказал? — с любопытством уточнила Жунг.

— Слово в слово, — с презрением на лице подтвердил Казимир.

— Он всем рассказывает?

— Мужчинам — кажется да, всем. А с женщинами этот чурбан, насколько я успел заметить, вообще общается междометиями.

— Значит, при тебе он разговаривал с женщинами? Как он при этом выглядел? И что это были за женщины?

…Послушно отвечая на вопросы Жунг, Казимир с некоторой досадой понял, что в его голове содержится не так уж и мало мусора — совершенно лишних и бесполезных сведений о генерале Адаманте Фаблосе.

«С другой стороны, — подумал Казимир, — какая разница? Главное, чтобы эта дрянь от меня поскорее отстала!»

* * *

Генерал Адомант Фаблос сидел на маленькой деревянной табуреточке в собственном саду перед большим кустом, усыпанном снежно-белыми розами. И аккуратно смазывал их колючие стебли каким-то неприятно пахнущим серым составом. Следы запашистой субстанции уже давно украшали собой не только рукава Адаманта, но и его потрепанную рубаху, штаны с собственноручно нашитыми на них аляповатыми заплатками. И даже заросшую серой щетиной щеку.

Оглушительно стрекотали цикады. Из распахнутого настежь окна доносилось фальшивое посвистывание и звон посуды — это нанятый генералом повар готовил обед. В какой-то момент свист вдруг затих, раздалось сердитое ворчание: «Кого это там принесло?» Адамант Фаблос пропустил это заявление мимо ушей — он был полностью поглощен своими розами.

— Генерал, к вам тут какая-то дамочка пришла! Говорит, вы её ждете! — выдернул его в реальность скрипучий голос повара.

— Дамочка? — с сомнением прогудел Адамант, но через мгновение его лицо прояснилось. — Ах да! Она за черенком розы, мне говорили. Пусти её сюда.

И генерал снова вернулся к своему занятию.

— Какая красота! — раздался за его спиной восхищенный возглас. — Что вы делаете, чтобы добиться такого бурного цветения в это время года?

При первых же звуках этой восхищенной речи, произнесенной с явственным сенмунским акцентом, Адамант резко развернулся к гостье и выпятил челюсть вперед. Окинул неприязненным взглядом гостью. Несмотря на вполне пристойный алеманский наряд и убранные под платок волосы, её лицо буквально кричало: «Иноземка!»

Генерал прорычал:

— Для тебя у меня ничего нет, сенмунская макака!

Жунг — это, разумеется, была она — сперва заморгала обиженно, затем виновато опустила голову и срывающимся от слёз голосом проговорила:

— Конечно, вам, алеманцам, не за что любить таких, как я… Но я ведь это не для своего удовольствия! Я просто хочу украсить дом, где предстоит расти моему сыну. А он наполовину алеманец по крови, и его родина здесь!

Задумавшись, генерал почесал грязной рукой заросший щетиной подбородок. Глухо буркнул:

— Ну, коли так… Много лет твоему сынишке?

— Скоро шесть! — с нотками гордости ответила Жунг. — Потому мы и решили перебираться в столицу — покойный муж хотел, чтобы наш ребенок учился в хорошей школе, а лучшее образование, конечно, дают здесь. Вот мы и решили переезжать. Я присмотрела небольшой домик и теперь…

Пока повеселевшая Жунг щебетала, выливая на своего нового знакомого бездну неинтересных ему сведений, генерал скрылся в сарайчике, примостившимся в кустах чуть в стороне. Затем вернулся оттуда с перевязанным бечёвкой большим свертком. Вручая его, Адамант перебил гостью:

— Умеете за розами ухаживать?

— Вообще-то, да, но с этим сортом я, признаться, раньше не имела дел… Он такой капризный… Но зато очень красивый! И потрясающе пахнет!

И генерал принялся обстоятельно рассказывать о своем многолетнем хобби — о розах. Поначалу он говорил как бы с неохотой, короткими рублеными фразами. Но постепенно увлекся и проболтал с заинтересованно внимавшей ему сенмункой больше часа. Опомнился он только от хриплого окрика повара из окна:

— Генерал, для гостьи стол накрывать? Она на обед останется?

— Ой, нет, нет, мне уже давно пора! — зачастила Жунг. — Просто вы так интересно рассказываете, я столько, оказывается, не знала! Совершенно забыла про время, совершенно!

— Да ничего, — буркнул Адамант. — Если ещё захотите послушать о розах, приходите к обеду в любой день, в три часа.

* * *

Разумеется, Жунг воспользовалась предложением. Она пришла через три дня с большой корзиной свежей домашней выпечки в руках. Уловив этот запах, генерал невольно вспомнил свою давным-давно умершую мать, ее мягкие руки, пахнувшие ванилью…

Обед затянулся. Адамант и Жунг успели поговорить не только о цветоводстве, но и о муже этой сенмунской дамы, алеманском моряке, который погиб во время Третьей Колониальной войны. О крайней подлости сенмунцев, развязавших когда-то этот кровопролитный конфликт. О сыне Жунг, которому, по ее мнению, сильно не хватало крепкой мужской руки. О нелюдимом младшем брате Адаманта, его единственном родственнике, который уже лет десять всячески уклонялся от любого родственного общения.

Вслед за первым совместным обедом последовал и второй. Жунг обратила внимание, что на этот раз генерал оказался гладко выбрит — и мысленно улыбнулась этому факту. Вновь гостья легкомысленно щебетала, постепенно понемногу отступая и давая и своему собеседнику возможность высказаться. О розах, о войне, о том, какой должна быть семья.

В конце, когда дело дошло до выпечки, принесенной Жунг, генерал вдруг примолк, хотя только что увлеченно рассуждал о том, что политика Алемана слишком мягкая по отношению к потенциальным агрессорам. Адамант Фаблос нахмурился, отвел взгляд и зачем-то полез в карман. Извлек оттуда кольцо — старомодное, массивное, с большим камнем. Без слов протянул украшение Жунг. Та послушно взяла колечко, немного неуверенно произнесла:

— Какое красивое!

И уставилась на генерала в ожидании объяснений.

— Это кольцо моей матери, — произнес он, затем, после томительной паузы, добавил: — Я не умею делать романтичные жесты и говорить красивые слова. К тому же у меня мало времени. Мой отпуск в родных краях может закончиться в любой момент, и опять придется вернуться на поле боя. Я человек военный. Потому я спрошу прямо, без лишних хождений вокруг да около… Станешь моей женой?

Радостно запищав, Жунг, восклицая какие-то глупости, бросилась Адаманту на шею.

— Да, да, конечно, да! — возвестила она.

* * *

Голубые абажуры со змеящимся по краю цветочным узором, покрывало на приземистой тахте им в цвет, многослойные занавески на окнах, перевязанные лентами, строй фарфоровых вазочек на полке — и посреди всего этого, прямо на полу, на куцей подстилке спала Жунг.

Кажется, ей снилось что-то нехорошее. Она вздрагивала во сне, что-то бормотала себе под нос. На лбу её поблескивали капельки пота. В какой-то момент она вдруг вся сжалась, затем оглушительно чихнула и села, тяжело дыша и лихорадочно облизывая губы. Взгляд её заметался по комнате. Пытаясь унять дрожь, Жунг обхватила колени руками и застыла в такой позе, старательно дыша через нос. Медленный вдох, медленный выдох. Ещё один медленный вдох… И выдох.

Наконец она, по всей видимости, успокоилась. Легко поднялась на ноги, зажгла торшер, запустила руку под тахту и извлекла оттуда большую деревянную шкатулку. Внутри неё оказались письменные принадлежности, вооружившись которыми, Жунг устроилась, игнорируя изящный стол, накрытый скатертью, прямо на полу, в круге теплого света.

Выпрямив спину, она принялась писать:

«С генералом все оказалось даже проще, чем я полагала. Стремясь придать достоверность своей легенде, я кропотливо проработала каждую мелочь. Купила дом, обустроила его так, чтобы он напоминал Адаманту картины уюта и беззаботности из его детства. Я изучила все, что смогла, об уходе за розами. Я выучила каждую деталь того сражения, в котором якобы погиб мой воображаемый муж. Несколько дней непрерывно наблюдала за шестилетними мальчишками из приюта, чтобы знать, что рассказывать о своем сыне. Полагаю, мои наставники были бы мной довольны, я все сделала, как надо.

И все же я ошиблась — большая часть приготовлений оказалась излишней. Адамант и не подумал посещать мой дом. Его мало заботили детали моего прошлого, он едва слушал восторженные истории о сыне. И одновременно я не ошиблась — все эти приметы домашнего уюта, крепких семейных уз, простого безыскусного быта привлекли генерала. Он настолько сильно тянулся к подобным вещам... Ему хватило и намека, что он может все это получить. Он так просто и быстро принял мои правила игры!

Мне следовало бы испытывать удовлетворение, уже завтра я стану женой Адаманта Фаблоса. А значит, получу доступ к документам в его кабинете и сумею выполнить Волю Дракона. Добьюсь цели, ради которой приехала в Алеман.

Однако я чувствую в глубине своего сознания лишние эмоции. Волнение. Мне страшно. По-настоящему совершенное орудие Великого Дракона должно быть лишено слабостей, я это понимаю. Оно должно всегда точно бить в цель, холодное и беспристрастное. Надеюсь, что к утру сумею взять себя в руки и провести финальную часть миссии так, как следует.

Должно быть, виной моему волнению приснившийся сон. Удивительно, неужели большинство людей постоянно видит и чувствует ночью что-то похожее? В таком случае, неудивительно, что они тратят на отдых так много времени — по целых восемь часов! Сложно восстановить силы, переживая каждый раз ночью что-то подобное… Как хорошо, что мне обычно не снятся сны. Неясно лишь, почему сегодняшняя ночь стала исключением.

Мне привиделась та торговка на рынке, которую я не так давно вспоминала. Первая из убитых мною во славу Великого Дракона. Во сне она снова продавала свои странные порошки, но я уже была не ребенком, как в воспоминаниях. Я была собой — уверенное в своих силах дитя Дракона с голубым поясом. Торговка посмотрела на меня как-то очень пристально, и из глаз ее полились кровавые слезы. Она сказала: «В прошлый раз мое снадобье не помогло, твои страсти все еще крепко спят. Ничего, теперь у меня есть более сильное средство!»

Затем торговка зачерпнула откуда-то из-под прилавка целую горсть серебристо-серого порошка, подняла его высоко, на уровень своего лица. И дунула. Серебристым облаком порошок поднялся в воздух, постепенно заполняя собой все. И вот уже я не могла видеть ничего, кроме серебристых поблескивающих клубов, они заполнили собой все, проникли в мои легкие, обожгли мои глаза, тяжелой блестящей пленкой осели на коже. Я почувствовала, как часто-часто бьется сердце… Оно и теперь ещё не вполне унялось, когда я проснулась и даже сделала несколько дыхательных упражнений...»

В тот самый момент, пока Жунг, сидя на полу, выводила в своем дневнике аккуратные строки, на другом конце города Казимир Небески нервно вышагивал по своей комнате и бормотал себе под нос:

— Сенмунская шпионка! Ну конечно же, конечно, это ведь очевидно! Почему я не догадался, почему я не понял раньше!

Он еще не знал, что ему делать с этим фактом. Но лихорадочная жажда сделать что-то, наказать эту наглую тварь, стереть её в муку, переполняло Казимира.

Натужную струю, бьющую вверх из центра простенького круглого фонтана, теснил ветер. На серой брусчатке рядом с бортиками уже успела образоваться ветвистая лужа. Бодро подволакивая правую ногу, нищий аккуратно обошёл ее и захромал к подножию облупившейся церкви.

Больше на Фонтанной площади в этот ранний час никого не было.

Под журчание воды и курлыканье голубей попрошайка, присевший прямо на ступеньку, заклевал носом. Сладкая дремота, нежно покачивая жертву в своих объятиях, унесла его мутный, пропитый разум куда-то далеко… Разбудил попрошайку цокот копыт и дребезжание кареты. Нищий вскинулся, впился в подъезжавших острыми глазами — пытался понять, кто? Хорошо бы, какая-нибудь жалостлива бабонька побогаче, такие, бывают, хорошо подают…

Увидев, как из кареты наземь спрыгивает сурового вида мужик в военной форме, попрошайка даже зашипел от досады. От этого дождешься милости, как же! Опираясь на руку военного, наружу выбралась толстая баба с лошадиным лицом. Зычно сказала:

— Первые приехали! А ведь говорила я тебе, дурню, что рано ещё!

— Да, дорогая, — смиренно согласился тот, закатывая глаза. — Не волнуйся, я уверен, что скоро все наши подтянутся.

«Все наши?» — с беспокойством тихо проворчал себе под нос нищий. И его худшие опасения оправдались: спустя четверть часа площадь так и кишела военными, да все сплошь высоких чинов. Некоторые из них устремились в церковь, которая, наверное, уже много десятилетий не сталкивалась с таким наплывом посетителей. Однако большая часть так и толпилась у входа, переругиваясь, гогоча и обсуждая каких-то общих знакомых.

— А я думал, что генерал Фаблос из породы одиноких волков… Но, увы, и он пал жертвой какой-то дамочки!

— Давно пора! — неприятно взвизгнул женский голос.

— Интересно посмотреть на бабу, что смогла его захомутать…

— Что, ты тоже ее не видал?

— Мутная она какая-то…

— Ой, генерал как-нибудь без тебя разберется!

От греха подальше попрошайка тихонько захромал прочь, стараясь поскорее спрятаться от глаз за рядами карет — их на площади успело скопиться немало. «Ну их, этих военных! Они люди горячие… Как бы чего не вышло!» — думал нищий. Он успел надежно укрыться в паутине городских улочек к тому моменту, как на Фонтанную площадь прибыли главные виновники всего переполоха — генерал Адамант Фаблос и его невеста Жунг Шан Сег.

Опираясь на руку жениха, невеста выбралась из кареты. Площадь ошеломила ее ярким светом, гулом голосов, сплетающимся воедино запахом фекалий, гнили и еще чего-то, чему она не могла дать названия. Жунг в растерянности обвела окружающую реальность взглядом. Лица, лица вокруг. Озадаченные, враждебные, любопытные…

— С тобой все хорошо? Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросил Адамант Фаблос, чуть сильнее сжимая узкую ладонь своей невесты. Хмурясь, он мысленно подмечал, как блестят крупные капли пота на лбу его избранницы, как беспорядочно мечутся расширенные зрачки, как она безотчетно облизывает пересохшие губы…

«Почему он интересуется? — с трудом справляясь с подступающей паникой, мысленно спросила себя Жунг. — Ах да… Роль. Нужно придерживаться роли».

С некоторым усилием Жунг заставила застенчивую улыбку расцвести на своем лице.

— Кажется, я просто переволновалась, — с подкупающей искренностью призналась она. — Не думала, что буду так беспокоиться, даже сильнее, чем в прошлый раз…

— Если ты не уверена…

— Нет, нет! Я уверена, правда! — поспешила Жунг заверить генерала. — Пойдем, нас уже все ждут!

И они пошли через гул гремящих и рокочущих голосов. Поздравления, вопросы, не требовавшие ответа, грубые шутки… Жунг застенчиво улыбалась, здоровалась, стреляла глазами… И сама не замечала, что сжимает руку жениха все сильнее, а он все чаще бросает на нее обеспокоенные взгляды.

Шлеп! Жунг озадаченно уставилась себе под ноги. Она не понимала, как могла не заметить лужу. Было так легко переступить через струящийся по брусчатке ручеек. Так, как это сделал Адамант. Зачарованно Жунг смотрела на воду, на отражающиеся в ней облака, на грязные пятна, которые украшали теперь подол ее свадебного платья.

— Жунг, — позвал ее генерал. Она перевела на него растерянный взгляд.

«Нужно придерживаться роли… Какая у меня роль? Ах, да...»

— Я такая неловкая! Ну вот, теперь платье запачкалось… Но это ведь ничего, да? — защебетала она, глядя на Адаманта снизу вверх. Тот не ответил, просто потянул свою невесту за руку дальше, по потертым каменным ступеням, в церковь.

Внутри Жунг почувствовала себя еще более странно. Голоса, и без того резкие, слишком громкие, оказались подхвачены эхом. Воздуха внезапно стало не хватать. Лица вокруг издевательски скалились. Впереди, в конце коридора из шевелящихся тел, в блеске свечей ждал священнослужитель. Жунг заставила себя сделать к нему шаг, еще один… В голове было гулко и пусто.

«Что я должна делать? Не могу вспомнить, какая у меня роль...» — звенело в ее сознании.

— Кажется, мне нехорошо, — проговорила Жунг, цепляясь до Адаманта. И потеряла сознание.

Очнулась Жунг у себя дома — в том уютном гнездышке, что она так старательно обустраивала в последние дни. Она лежала на тахте прямо в своем свадебном платье, заботливо прикрытая сверху расшитым голубыми цветочками покрывалом. Неприятно ныла шея — лежать на мягком были непривычно и очень неудобно.

Стоило Жунг распахнуть глаза, как вокруг засуетились люди. Что-то раскатисто говорил Адамант, сухонький доктор, от которого пахло лекарствами и старостью, принялся щупать больной лоб, оттягивать ей веки, разглядывать язык и задавать вопросы.

Жунг совершенно не чувствовала ни следа поразившего ее с утра недуга. В голове было ясно. Придерживаться роли было привычно легко. Она смущалась, краснела, заверяла доктора, что с ней все хорошо, глупо хихикала, убеждала окружающих, что она вовсе никому не хотела доставлять беспокойства…

— Должен признать, что вы, голубушка, производите впечатление совершенно здоровой дамы, — сдался наконец доктор. — Разумеется, окончательные выводы делать пока рано… В ближайшее время вам стоит быть осторожнее, прислушивайтесь к своему организму. И при первых признаках недомогания сразу обращайтесь ко мне.

— Спасибо, — скупо поблагодарил Адамант.

Доктор ушел, и они остались вдвоем. Жунг сидела на тахте, кутаясь в покрывало, генерал взял стул и тяжело опустился точно напротив нее. Весело подмигивали солнечными бликами фарфоровые фигурки на полках. Трепетали на сквозняке кружевные шторы. В комнате повисло молчание.

— Ты на меня злишься? — робко спросила Жунг. — Не надо. Я не знаю, что на меня нашло, но я ведь не специально…

Генерал молча смотрел на Жунг, она на него. Затем Адамант Фаблос медленно заговорил, с трудом подбирая слова:

— Я мало что понимаю во всяких чувствах. Женский пол для меня — загадка. Но, мне кажется, я знаю, что ты чувствовала сегодня утром. И почему… Тебе стало вдруг плохо.

— Почему?

— Из-за страха.

— Из-за страха? — с сомнением повторила Жунг, хмурясь. — О чем ты говоришь?

— Я видел в своей жизни очень много страха, — угрюмо проговорил генерал. — Я видел храбрецов, которые после сражения бились в истерике и звали мамочку. Видел трясущихся от ужаса хлюпиков, которые, вопреки дрожи в руках, слезам и соплям, делали то, что нужно. Видел и тех, кто, совершенно так же, как ты, изо всех сил старались вести себя нормально, не желая даже себе признаваться в том, что им страшно. А потом вдруг в самый ответственный момент просто срывались в истерику или падали с острым приступом загадочной болезни.

— Возможно, я действительно немного боялась, — неохотно призналась Жунг, отводя глаза. — Это ведь начало совершенно другой жизни, понимаешь? Я пока не знаю, какой она будет. И потому… Это нормально, чуть-чуть волноваться перед свадьбой.

— Думаю, да, — нахмурился Адамант. — Но ты не чуть-чуть волновалась. Ты панически боялась. Необходимость идти со мной под руку в церковь вызывала у тебя ужас.

— Что за чушь! — возмутилась Жунг.

Адамант угрюмо, но решительно покачал головой:

— Может, я и тупой солдафон, как говорят. Но я не насильник. Я не буду заставлять тебя делать то, что ты так сильно не хочешь…

— Но я хочу! — возразила Жунг. Генерал в ответ только снова помотал головой.

— Это лишь отговорки! — неожиданно холодно произнесла Жунг. Лицо ее приобрело отстраненное, жесткое выражение. — Если ты не хочешь жениться, если ты испугался за свою репутацию «одинокого волка» — так тебя, кажется, называют товарищи? То не надо делать вид, что дело во мне.

Адамант с удивлением посмотрел на свою несостоявшуюся жену. Открыл рот, закрыл его. Затем встал. Сухо сказал:

— Можешь считать это трусостью с моей стороны. Мне все равно.

И генерал Адамант Фаблос ушёл. Жунг застонала, обхватив голову руками, затем порывисто встала. Покрывало, расшитое голубыми цветочками, полетело на пол. Рыча, она схватила ближайшую фарфоровую статуэтку и со звоном разбила ее о стену. За первой милой вещицей последовала вторая, и…

Жунг заставила себя остановиться. Она стояла посреди комнаты, украшенной салфеточками, безделушками и цветочками в мятом и грязном свадебном платье. У ее босых ног веером валялись фарфоровые осколки. Она медленно вдохнула воздух, выдохнула, прикрыла глаза. Затем принялась быстро и аккуратно раздеваться, завязка за завязкой, крючок за крючком.

Жунг отбросила бесполезную теперь тряпку в угол, повела плечами, присела, запустила под тахту руку, едва ли не ныряя туда. Извлекла оттуда неказистый деревянный ларь. В нем оказались скрыта целая груда мятых, перевязанных голубыми лентами свитков и письменные принадлежности.

Жунг устроилась прямо на полу, посреди осколков. Она выпрямила спину и принялась аккуратно выводить чернильные диковинные символы.

«Это провал. Во всяком случае, прямо сейчас я не вижу путей для исправления ситуации.

Возможно, я могла бы вернуть расположение и доверие генерала? Но на это нужно время, которое на настоящий момент уже поджимает. И, конечно, мне понадобился бы ребенок-полукровка, который сыграл бы роль моего сына… Или хорошее оправдание, почему его нет.

Другой вариант, который приходит мне в голову — переключиться на другую жертву. На кого-нибудь ещё из высшего военного командования Алемана. Вот только все возможные кандидаты меня уже видели сегодня. Представляется очень сложным подобраться к кому-то из них за оставшееся время, учитывая все обстоятельства.

Но главное не это! Всегда, даже в самой сложной ситуации можно придумать пути решения проблемы. Но для это нужно ведь понимать, в чем проблема. А я не знаю этого. Я не знаю, что со мной произошло сегодня утром. Что за странный недуг помешал мне сделать последний шажок к достижению цели? Что, если этот изъян снова проявится в будущем в самый неподходящий момент?

Я должна отступить. Передать это задание другим детям Дракона. Рассказать обо всем наставникам. Может быть, они смогут помочь? Сумеют исправить этот некстати проявившийся во мне изъян.

Сейчас я понимаю… Я давно должна была догадаться, что что-то идет не так. У орудия Великого Дракона не может быть никаких собственных эмоций. Лишь те, что диктует ему очередная роль. А значит, у совершенного инструмента не может возникнуть потребности и в том, чтобы вести дневник. Зачем? О чем в нем писать?

Возможно, генерал был кое в чем прав. Разумеется, не в том, что я боюсь его. Это смешно! Но, кажется, во мне и правда есть какие-то эмоции. И я долго закрывала глаза на этот факт. И вот теперь они почему-то… прорвались таким неудобным образом?

Я не знаю, так ли это. Достаточно тратить время на нелепые догадки! Мне пора идти. Я должна связаться с Орденом и рассказать о происшедшем. Там мне точно укажут правильный путь».

* * *

В этот самый момент Адамант Фаблос как раз подходил к собственному дому. Он казался более хмурым, чем обычно, но, чтобы заметить это, нужно было хорошо его знать. У входа он с удивлением заметил непривычно встрепанного Казимира Небески.

Генерал мало знал этого деятеля науки. И совершенно не ожидал его увидеть здесь и сейчас.

— Я слышал, что ваша свадьба сорвалась! И очень рад этому! — издалека прокричал Казимир, едва завидев Адаманта. Тот сдвинул брови:

— Рады?

— Да, да! — подтвердил Казимир, приближаясь и понижая голос почти до шепота. — Было бы гораздо хуже, если бы вы все услышали уже после свадьбы… Она сенмунская шпионка!

— Что? Шпионка? Кто, Жунг? Не может быть!

— Вот уж не думал, что генералы в нашей стране такие доверчивые! — фыркнул Казимир. — И им достаточно красивого личика, чтобы превратиться в болванов, не видящих дальше своего носа…

— Доказательства! — прорычал Адамант сквозь плотно сжатые зубы. — У вас есть какие-нибудь доказательства?

И Казимир Небески прямо на улице подробно рассказал Адаманту Фаблосу обстоятельства своего знакомства с Жунг. Прохожие удивленно оглядывались на эту парочку, увлеченно жестикулирующую и полностью поглощенную своим диалогом. Но разобрать что-либо в их речи было сложно. Оба старались говорить потише. Только иногда до ушей окружающих доносились громкие ругательства генерала.

— Вам стоило сразу мне все рассказать, — в конце концов сухо заявил Адамант, немного сутулясь и глядя куда-то мимо собеседника.

— Но я не знал в точности… И… — всплеснул руками Казимир.

— Теперь это не важно, — оборвал его генерал. — Вооруженные силы Алемана выражают вам благодарность. Мы разберемся с проблемой.

* * *

Уже спустя тридцать минут рядом с домом Жунг появился вооруженный отряд. Угрюмые мужчины с револьверами и дубинками успели как раз вовремя, чтобы посмотреть на то, как полыхает невысокое деревянное здание и как его тушат деловитые пожарные.

— Явный поджог! — вместо приветствия крикнул им один из пожарных. — Несколько очагов возгорания! Случайно такие вещи не происходят.

Адамант Фаблос, мрачно созерцая бушующее пламя, бросил через плечо:

— Думаете, она таким образом заметала следы?

— Может, и так, — отозвался один из крепышей, по всей видимости, возглавлявший отряд. — Но сдается мне, это ее свои... того… В расход пустили. У них ведь строго очень, у сенмунцев. С заданием не справился — прощай, дорогой друг, дальше как-нибудь без тебя…

Адамант резко обернулся.

— В расход? — повторил он тихо. Собеседник только руками развел — уж так у них, сенмунцев, заведено. Что с них, с варваров, возьмешь?

На крыльце выстроились один за другим три сундука. Оббитые металлом уголки, внушительные откидные крышки, тяжёлые, поблескивающие на солнце начищенные замки. Стоя над ними, Жунг аккуратно повязала голову платком — по алеманской традиции, так, чтобы наружу не торчало ни волоска.

Она вообще была одета очень по-алемански, подчеркнуто скромно, в длинное закрытое платье с двумя рядами пуговок до самого горла.

Жунг бегло окинула двор взглядом. Чуть задержалась на свежевысаженных розовых кустах редкого сорта, поморщилась. Именно эти цветы стали её поводом для знакомства с генералом Адамантом Фаблосом.

Жунг постаралась выкинуть лишние мысли из головы и решительно зашагала к калитке. Ей предстояло поймать извозчика. Она остановилась, не дойдя пяти шагов до низенького заборчика, с трудом сдерживающего натиск разросшегося во дворе колючего кустарника.

Прохожий, бредущий мимо. Жунг не могла отвести от него взгляд.

Он даже не смотрел на нее. Шел, слегка сутулясь, коренастый, крепкий, с совершенно не сенмунскими пухлыми губами и мясистым носом. Однако Жунг не могла не узнать в нем одного из своих наставников. Ей не способна была помешать густая поросль кустов, грим, засаленные алеманские одежды. Это совершенно точно был он!

Прохожий остановился перед калиткой и постучал. Жунг открыла перед гостем дверь, посторонилась. Он вошёл, рассеянно огляделся, немного задержав взгляд разве что на гордом ряду сундуков. И выжидающе посмотрел на хозяйку дома.

— Наставник, я… — начала было Жунг на сенмунском, не зная вполне, что именно собирается сказать, но горячо желая оправдаться.

— Это по-каковски? — перебил её наставник на алеманском, чуть коверкая слова, как это сделал бы какой-нибудь сельский житель этой большой страны. — Я человек простой, языков не знаю… Увидел вот вас с улицы, да и решил зайти спросить, не найдется ли здесь для простого человека стакана воды?

«Ну разумеется! — мысленно застонала Жунг. — Здесь нас могут услышать или даже увидеть из соседних домов, с улицы… Нужно придерживаться роли, а меня так выбило из колеи его неожиданное появление, что совсем перестала соображать… Ещё один промах! И снова из-за вышедших из-под контроля эмоций!»

— Воды путнику налить — это святое, — серьёзно кивнула Жунг и приглашающе махнула рукой в сторону крыльца. — Входи.

— Только после вас, хозяйка! — подмигнув, заявил гость, пропуская Жунг вперёд.

Аккуратно обходя сундуки, Жунг крутила в голове вызывающую смутное беспокойство мысль, что подобная вежливость неуловимо не вписывается в образ, выбранный её наставником для этой встречи… Она сообразила внезапно, когда её пальцы уже практически коснулись дверной ручки. Было сложно сдержать резко подступившую дрожь, не позволить мгновенно заледеневшей руке прервать уже начатое плавное движение.

«Когда мы окажемся скрыты от посторонних глаз входной дверью, наставник нападет. Это удобнее делать со спины, чтобы я не успела ничего предпринять. Может быть, он накинет мне на шею удавку. Или воспользуется ножом...»

Жунг медленно потянула дверь на себя, вошла, затылком ощущая исходящую от наставника угрозу… Одновременно с щелчком захлопывающейся двери она одним длинным тягучим жестом подхватила стоявший у стены зонтик-трость с длинным металлическим навершием и с рычанием попыталась вонзить его в гостя.

Жунг целила в живот. Но, разумеется, не попала. Наставник был лучше неё во всем — она ощутила горький привкус отчаяния от этой мысли. Он успел уклониться, и зонтик с силой вонзился в дверь, оставляя на её поверхности глубокую царапину.

А у горла Жунг уже замер нож.

«Почему он медлит?! — мысленно завопила она спустя долгие три неподвижные секунды. — Может, он вовсе не собирался меня убивать?! Может, я просто придумала себе это?!»

— Орудие Великого Дракона должно быть безупречно, — по-сенмунски сказал наставник после длинной паузы. — Ты оказалась слишком слабой.

— Ты прав, — прерывистым шепотом согласилась Жунг. — Не знаю, почему я не поняла раньше? Я должна принять смерть…

Она прикрыла глаза, готовясь встретить неизбежное… И одновременно в её пальцах блеснуло узкое жало стилета, который молниеносно ужалило её наставника куда-то в бок. Сенмунец почти успел применить нож по назначению — Жунг заорала, ощущая, как по её шее струится горячая кровь. Она попыталась зажать рану руками, едва соображая от ужаса, что происходит.

Однако спустя мгновение она поняла, что успела вовремя. Её наставник кулем лежал у её ног. Мертвый. А кровь? Что ж, это на поверку оказалась всего лишь царапина.

— Я убила своего наставника, — проговорила вслух Жунг. Слова прозвучали хрипло и жалко — но вполне внятно.

* * *

Жунг щедро полила свои сундуки маслом, уделив особое внимание тому, в котором находились её дневники. Спустившись с крыльца, она критически обозрела свою работу, рукавом стерла с лица пот, отставила в сторону большую бутыль из-под масла. Достала из кармана спички.

За разгорающимся пожаром Жунг наблюдала с чердака дома, расположенного неподалеку. Это потрёпанное временем сооружение уже несколько лет стояло без хозяев. Идеальное место, чтобы на часок-другой затаиться, следя за тем, как разворачиваются события.

Зачем Жунг подожгла свой дом? Она надеялась хоть на время ввести орден Великого Дракона в заблуждение. Пусть они думают, что её наставник преуспел. Убил её, паршивую овцу, и устроил пожар, чтобы скрыть следы.

«Они поймут, — с тягучей обречённостью думала Жунг, устроившись на угрожающе поскрипывающем ящике у окошка, посреди пыли и паутины. — Заметят, что наставник пропал. Догадаются, что это я его убила… И примутся меня искать. Вопрос только один — когда? Когда это случится? И насколько хорошо к тому моменту я успею спрятаться?»

Где-то вдалеке раздался панический вопль: «Пожар!» Порыв ветра донес до Жунг запах дыма. Её глаза заслезились.

Она наблюдала, как выбегают на улицу местные жители, как они суетятся, беспокойным косяком сбившись у забора, крича друг на друга. Как наводняют улицу выкрашенные красным повозки пожарных. Как люди внизу пытаются загасить бушующее пламя, и постепенно оно начинает поддаваться, но так медленно, так неохотно…

Множился дым, мутным облаком закрывая обзор. С громким треском обвалилась подточенная пламенем крыша бывшего жилища Жунг.

В какой-то момент она вдруг увидела вдалеке внизу знакомую фигуру. Она прищурила слезящиеся от дыма глаза, не уверенная, что разглядела правильно. В окружении людей в полицейской форме этот невысокий человек мог бы потеряться… Но не для Жунг. Как она смогла бы не заметить своего не случившегося мужа?!

На несколько секунд ей, вопреки здравому смыслу, вдруг захотелось оказаться рядом с ним. Прижаться, уткнуться носом в его плечо. Она даже помотала головой, чтобы отогнать наваждение — горло, перемотанное бинтами и шарфом поверх, отозвалось вспышкой боли.

— Прощай, Адамант Фаблос, — прошептала Жунг. — больше мы не увидимся…

* * *

Ясмина лежала в своей постели и смотрела в потолок. Она не помнила в точности, когда вставала в последний раз. Может, вчера? Или позавчера? Рядом с постелью стоял поднос с остывшей едой. Любимый пирог Ясмины с печенью и луком, засохший и черствый, миска бульона с плавающими в нем островками плесени, розетка с яблочным вареньем, вокруг которого вились мухи…

Если бы Ясмина попросила, ей, конечно, принесли бы другую еду, посвежее. Но ей не хотелось есть. Ей не хотелось вообще ничего…

В первые дни после исчезновения наставницы Ясмина, напротив, не могла сидеть на месте и постоянно что-нибудь жевала. Она по нескольку раз за день бегала к квартире, в которой встречалась с Жунг, — до тех самых пор, пока туда не въехали новые жильцы. Обходила всех своих увлекающихся оккультизмом знакомых, спрашивая, не слышали ли они что-нибудь о сенмунской колдунье? Затем лихорадочная деятельность начала перемежаться периодами апатии. Становилось вдруг не очень-то и интересно, куда делась Жунг. Все равно все это ученичество ни к чему бы не привело. Рано или поздно наставница поняла бы, что ошиблась относительно Ясмины — на самом деле она ни на что не способна.

Постепенно кроме апатии, ничего не осталось…

Тихо щелкнула, открываясь, дверь спальни. Ясмина даже не повернула головы в сторону вошедшего. Кто это мог быть? Служанка? Муж? Они не интересовали Ясмину.

— Вижу, ты совсем распустилась в мое отсутствие, — как гром среди ясного неба прозвучал знакомый голос. В мгновение ока Ясмина вскочила, голова её закружилась. Она ухватилась за спинку кровати, воскликнула:

— Наставница! Это и правда вы?

Накатившая на Ясмину эйфория была щедро приправлена стыдом. Всклокоченные волосы, поношенная рубаха, неприбранная постель, запах собственного немытого тела — все это вдруг показалось Ясмине невероятно отвратительным.

— Я просто… — промямлила она. — Мне было так плохо, когда вы пропали!

— Так получилось, — спокойно отозвалась Жунг. — Я вынуждена была скрыться — у меня есть враги, и они нашли меня даже здесь, в Алемане… Но я надеялась, что ты не забудешь так быстро все то, чему я тебя учила. Разве я не открыла тебе, как важно подружиться со своим телом? Почему ты забросила упражнения? Почему истязаешь себя голодом?

На это Ясмине нечего было ответить. Она виновато опустила голову. Но все-таки нашла в себе силы заметить:

— Враги? Вас преследуют? Это опасно?

— Да, — кивнула Жунг. — Мне приходится прятаться…

Только теперь Ясмина обратила внимание на непривычное одеяние своей гостьи. Закрытое алеманское платье, платок на голове и огромный нелепый шарф, обмотанный вокруг шеи.

— На самом деле я пришла для того, чтобы попрощаться с тобой, — закончила свою мысль Жунг и шагнула к смущенной и растерянной Ясмине, заключая её в объятия.

— Попрощаться? Но… — пробормотала Ясмина, обнимая наставницу в ответ, ощущая идущий от нее запах гари и пота.

— Мне жаль, что наше обучение придется прервать. Но я не могу остаться, — печально и твердо проговорила Жунг, глядя ученице в глаза. — Однако это не значит, что ты можешь игнорировать мои указания! Делай упражнения каждое утро! Ешь только правильную, здоровую пищу! И не давай собой помыкать!

— Я… Конечно! — горячо пообещала Ясмина. — Теперь я всегда… Но, может… Может, вам стоит обратиться в полицию?

— Полиция Алемана не сможет мне помочь, — уверенно мотнула головой Жунг. — Но, возможно… Возможно, ты могла бы…

— Я могла бы помочь? Чем? Я готова! — оживилась Ясмина. Жунг мысленно усмехнулась. Как бы с неохотой она ответила:

— Мне неловко говорить об этом… Но мне очень нужны сейчас деньги, хотя бы небольшая сумма…

* * *

Казимир Небески сидел, откинувшись на спинку своего роскошного кожаного кресла, и рассеянно улыбался, периодически отхлёбывая из бокала. В изящном стеклянном сосуде у него в руке плескалась янтарная жидкость. На столе, прямо посреди рабочих бумаг, возвышалась и бутылка. Это был превосходный урартский коньяк, припрятанный Казимиром для особого случая.

В кабинет осторожно заглянула белокурая секретарша в больших очках и протараторила:

— Тут вам принесли на согласование…

И тут же перебила себя:

— У вас что, какой-то праздник?

Почти без перерыва, смутившись своей дерзости, она зачастила:

— Конечно, это не мое дело, простите! Просто вы обычно не пьёте на работе, и я подумала…

— Да, — на удивление благодушно согласился Казимир, — сегодня необычный день. Сегодня я избавился от одного ядовитого и ужасно надоедливого насекомого в женском обличье!

— Ядовитого насекомого? — растерянно повторила секретарша. Казимир с раздражением покосился на неё:

— Не понимаешь? Ну, тебе и не обязательно. Просто оставь меня в покое, не порти настроение! Дела подождут.

— Конечно, — торопливо закивала секретарша, как по волшебству растворяясь где-то за дверью. Казимир расслабленно прикрыл глаза.

Внезапно дверь снова заскрипела, открываясь.

— Ну я же тебе сказал! — вспылил Казимир. — Просто оставь меня в покое!

Мистер Небески открыл глаза и увидел, что его уединение прервала вовсе не секретарша. Жунг Шан Сэг стояла перед ним и язвительно улыбалась.

— Уверена, ты ужасно рад меня видеть! — насмешливо заявила она. Казимир резко подался вперёд, случайно сталкивая бутылку с остатками коньяка со стола. Она упала, со звоном разлетаясь на тысячи осколков. По ковру расползалась огромная коньячная лужа. Но Казимир едва обратил на это внимание:

— Какого рожна ты здесь делаешь?! Ты, чертова сенмунская шпионка!.. Вот и доверяй после этого Вооруженным силам Алемана!..

— А ты, стало быть, побежал на меня жаловаться в Вооруженные силы Алемана? — улыбка Жунг потускнела прямо на глазах.

— Что, не ожидала?! — со злорадным смешком отозвался Казимир. — Нет уж, больше я твои угрозы слушать не намерен! Теперь пришла твоя очередь бояться! Странно, конечно, что ты все ещё разгуливаешь на свободе… Но, уверен, это ненадолго… Я прямо сейчас…

Жунг не стала ждать окончания его речи. Она знала, что бывают моменты, когда нужно просто признать свое поражение и отступить. И отступать порой следует очень, очень быстро!

* * *

Иэрос Коккино в мятом пиджаке со следами жирных пятен сидел за барной стойкой и пил шнапс из мутного стакана. То и дело его задевал кто-нибудь из посетителей паба, желающий заказать выпивку или просто перемолвиться с барменом парой фраз. В этот час народу тут было немало. Иэрос на тычки не реагировал. Он просто медленно, но целеустремленно, по одному, уничтожал маленькие бутербродики, громоздящиеся на блюде перед ним. И, разумеется, пил.

На доктора не обращали внимания. Завсегдатаи паба уже привыкли к его комичной пузатой фигуре в углу. Только раз кто-то спросил его сочувственно:

— Ну как там твоя невеста, док? Нет новостей?

Иэрос буркнул что-то невразумительное и помотал головой.

Когда бутерброды закончились, доктор Коккино тяжело вздохнул, полез в карман за деньгами. Трясущимися руками принялся отсчитывать монеты по одной и складывать их на барную стойку перед собой.

Одна монета вывернулась из непослушных пальцев, покатилась по стойке и упала с тихим звоном, практически не различимым за царившим в пабе гомоном. Иэрос бросился поднимать ее, чуть не свалившись при этом со стула.

В конце концов он справился. Расплатился за выпивку и еду и ушёл, нетвердой рукой махнув бармену на прощание. Тот не ответил. Только проводил Иэроса колючим взглядом из-под кустистых бровей.

На улице Иэрос немного постоял, покачиваясь. Затем зашагал домой.

Он не сразу заметил поджидавшую его у порога тень.

— Ну здравствуй… Жених… — услышал он справа от себя тихий голос в тот миг, когда нащупал наконец в кармане ключ от входной двери.

— Жунг, — произнес Иэрос с глупой улыбкой. — Ты мне мерещишься, да?

— Ну что ты, конечно нет! — мягко заверила его Жунг и взяла за руку.

— Теплая… настоящая… — согласился Иэрос и вдруг порывисто обнял свою невесту и громко разрыдался, уткнувшись ей куда-то в область груди.

— У меня был срыв, понимаешь? — робко проговорила Жунг, несмело поглаживая Иэроса, благоухавшего шнапсом и колбасой, по спине. — А потом мне было просто стыдно смотреть тебе в глаза.

Едва ли он её слышал. Он рыдал, приговаривая:

— Жунг, моя Жунг… Наконец-то ты вернулась!

Слёз Иэроса хватило надолго. Жунг больше не пыталась ничего говорить — лишь поглаживала его по спине и молчала. Наконец, льющийся из глаз Иэроса поток иссяк. Он поднял к своей невесте лицо — в свете фонаря на его щеке был хорошо виден красный след от пуговиц — и жалобно спросил:

— Ты ведь никуда от меня не уйдешь теперь, правда?

— Ты поможешь мне? Мне очень нужна твоя помощь… — вместо ответа проговорила Жунг, и доктор с охотой закивал.

Спустя четверть часа Жунг сидела перед Иэросом на табуретке, а тот, охая и причитая, пытался аккуратно убрать с её шеи грязные, побуревшие от крови, бинты. Они успели присохнуть и теперь никак не желали расставаться с плотью. В конце концов Иэрос просто полил на них водой из чайничка. Жунг дернулась, но ничего не сказала.

Теперь мокрые буроватые пятна прямо на глазах расползались и по платью тоже.

Увидев наконец порез, Иэрос отшатнулся и испуганно спросил:

— Кто это тебя так?

— Один из моих любовников… — прошептала Жунг. — Он был взбешён… Неважно, из-за чего.

— Нужно промыть, зашить… Но я же женский врач, я не… — пробормотал Иэрос. — И я столько выпил…

— Я знаю, что ты сможешь! Пожалуйста, дорогой!

Дальнейшее Иэрос помнил смутно. Помнил, как вздрагивала под его пальцами Жунг — от боли. Как он снова и снова извинялся, а по рукам его текла кровь. Как он тщетно пытался обуздать трясущиеся конечности…

А вот как и когда он лёг спать, Иэрос совершенно не помнил!

Наутро о произошедшем напоминали лишь окровавленные бинты на полу и разложенные прямо посреди тарелок с вяленой рыбой и мясным пирогом грязные медицинские инструменты. Жунг Шан Сег уже давно и след простыл.

Крошечный зеленый дворик был почти полностью накрыт кружевными тенями возвышающихся над ним яблонь. Уже пришла пора урожая, ветки пестрели маленькими красными яблочками, ужасно кислыми на вкус. То и дело перезревшие плоды падали вниз — вся земля вокруг была усеяна ими. Изрядно падалицы было и на грубо сколоченной деревянной скамье, единственном украшении этого миниатюрного сада.

На скамье сидел мужчина с заплетенной в аккуратные косы русой бородой. Его звали Ефим Зеленый. Он строил из маленьких красных яблок пирамидку.

Он был полностью погружен в свое занятие, однако получалось у него плохо. Руки сильно тряслись. Медленные неверные движения будто бы принадлежали человеку, который не очень хорошо представлял, как ему вообще обращаться со своими конечностями. А потому яблочная пирамидка норовила рассыпаться, расползтись в стороны.

Впрочем, Ефима это, кажется, нисколько не трогало. Во всяком случае, его лицо казалось совершенно безмятежным. Он просто продолжал свое дело.

Сложно было понять, как и когда рядом с Ефимом возникла Жунг. Она некоторое время с недоумением следила за его действиями. Он пару раз косился на неожиданную зрительницу, но никак — ни словом, ни жестом — не дал понять, что заметил незнакомку.

Через некоторое время Жунг спросила:

— Это ведь дом Баграта Нанджагуена?

— Ага, — пробасил Ефим, не отрываясь от своего занятия.

— А ты его друг? В гости к нему зашел?

Ефим на некоторое время задумался, прежде чем ответить:

— Да вот как-то раз зашел, теперь никак уйти не могу…

— А сам-то Баграт где? — сменила тему Жунг. — Мне бы с ним поговорить.

Она чувствовала себя очень странно. И дело было даже не в том, что ее шея по-прежнему отзывалась болью при каждом движении. Жунг совершенно не удавалось уловить, что за человек сидит перед ней. Непонятно было, какую маску ему демонстрировать?

— Не знаю, ушел опять куда-то… — ответил Ефим. — Но он всегда возвращается — рано или поздно. Хочешь, посиди здесь со мной, подожди его…

Поколебавшись, Жунг и впрямь села рядом с Ефимом. На самый краешек, чтобы не задеть горку из яблок. Некоторое время они молчали. Ефим продолжал свои неловкие потуги соорудить пирамидку из крошечных плодов. Жунг посматривала на него искоса и хмурилась.

— Ты чем-то болен? — не сдержала она любопытства.

— Ага, — легко согласился он. — Только я не знаю, что это за болезнь такая. И доктора тоже не знают, хоть и пытаются это скрыть за кучей умных слов…

— Потому Баграт тобой и заинтересовался? — предположила Жунг. — Ему ведь интересны всякие редкости, которые трудно объяснить. Странные болезни. Необычные люди. Словом, чудеса.

Ефим пожал плечами:

— Может, ему и интересно. Но вряд ли он меня забрал из лечебницы для того, чтобы лучше изучить — скорее, просто пожалел.

— Надеюсь, на меня его жалости тоже хватит, — вздохнула Жунг. — Мне бы очень пригодилась его помощь…

— Ты красивая, — заметил Ефим равнодушно. Его рука неловко дернулась, отчего горка из яблок опять рассыпалась. Незаметно было, впрочем, что это его хотя бы капельку расстроило. Он спокойно продолжил свою мысль: — и потому Баграт тебе наверняка не откажет. Он питает слабость к красивым женщинам.

— Почему ты такой спокойный? Это из-за твоей болезни?

— Нет, — пробасил Ефим. — Чувства притупляются из-за таблеток.

— Бывают и такие таблетки? — со странным выражением тихо спросила Жунг.

— Ага, — кивнул Ефим и трясущимися пальцами вытащил из кармана крошечную баночку из голубоватого стекла, на две трети заполненную кругляшками таблеток. — Я пью одну, и меня словно накрывает большое невидимое одеяло. Через него все кажется не слишком важным. Если выпить две, все окружающее отодвигается далеко-далеко, и я просто сижу неподвижно часами. Три таблетки за раз я никогда не принимал. Доктор говорил, что если выпить три, то никогда уже ничего не будешь чувствовать…

Жунг взяла из рук Ефима бутылек, встряхнула его, прошептала:

— Ничего никогда не чувствовать… Как заманчиво…

— А мне всегда жутко не хочется их пить, — отозвался Ефим равнодушно. — Мне так не нравится, я будто перестаю быть собой.

— Зачем же ты тогда их принимаешь? — спросила Жунг без особого интереса. Она никак не могла оторвать взгляд от таблеток.

— Без них я опасен. Я могу вдруг без причины напасть на человека. Даже такого, который мне всегда нравился. И убить его. Такое случалось, — спокойно ответил Ефим. Жунг пристально посмотрела на него. В ее голове шевельнулось смутное воспоминание…

— Кажется, я слышала, как Баграт и Вендель Гельб говорили о тебе… Они спорили, нужно ли забирать тебя из лечебницы. Тебя зовут Ефим, а фамилия… Она какая-то очень странная… Нет, мне не вспомнить.

— Зеленый, — подсказал Ефим. — Я родом из Русы. И фамилия у меня обычная, только руская.

— Я ненавижу эмоции! — с чувством заявила Жунг, сжимая в ладошке бутылек. — Они заставляют совершать нелепые поступки! Из-за них я… А впрочем, неважно.

— Если они тебе так не нравятся, просто прими таблетку, — пожал плечами Ефим.

Жунг колебалась не долее мгновения. Она быстро отправила в рот одну, две, три таблетки.

— Куда тебе столько? — вяло возмутился Ефим.

— Так будет лучше всего, — пробормотала Жунг побелевшими губами, и тут же глаза ее закатились. Она обмякла, сползая на останки пирамидки из яблок. Крошечные красные плоды покатились в стороны.

— Это нехорошо, — вяло сказал Ефим и нахмурился.

* * *

Вендель Гельб нагнал Баграта у самого порога и затараторил:

— Вы уже знаете? Меня только что вызывали на допрос! Оказывается, эта девица с редкой болезнью, ну, вы помните, Жунг — настоящая сенмунская шпионка! И мы, получается, помогли ей в ее преступных делах…

— Сенмунская шпионка? — повторил Баграт, с досадой растирая некстати разнывшуюся коленку. — Занятно. Я раньше никогда не встречал ни шпионов, ни шпионок…

— Да, вот только она сумела ускользнуть от Вооруженных сил Алемана, — волнуясь, заявил Вендель. Он не замечал болезненного состояния Баграта. — Когда ее пришли арестовывать, ее уже и след простыл! Ловкая особа оказалась. Хотя я сразу, сразу чувствовал, что с ней что-то не так!

— Дорогой мой, давайте продолжим эту интереснейшую беседу в доме, — перебил Венделя Баграт. — Уверен, там нам будет гораздо приятнее обсуждать сенмунское коварство.

— Да, в самом деле, — немного смутился Вендель. Но не настолько, чтобы прервать свой монолог. Входя вслед за хозяином в дом, он говорил:

— Я очень надеюсь, что ее все-таки найдут! Хотя, конечно, шансов мало, ведь она может скрываться где угодно…

Внезапно он оборвал свою речь и застыл, вытаращив глаза. В доме их с Багратом терпеливо дожидался Ефим Зеленый. На руках он держал безжизненно обвисшую представительницу прекрасного пола, в которой Вендель с изумлением опознал…

Ну да. Ту самую Жунг Шан Сег, сенмунскую шпионку, которая могла скрываться где угодно. Но почему-то обнаружилась именно в доме Баграта Нанджагуена.

— Она приняла слишком много таблеток, — непонятно объяснил ситуацию Ефим. — Ей нужно к врачу.

* * *

Жунг открыла глаза и увидела неровный серый потолок. Пахло дешевым алеманским мылом и чем-то горьковатым.

Жунг попыталась пошевелиться. Тело отозвалось слабостью и звенящей болью. Она лежала в непривычно мягкой постели. Попытавшись сесть, она обнаружила, что не может. Ее руки были привязаны бинтами к кровати. Вроде бы несерьезные, мягкие путы держали крепко. Сколько Жунг не дергалась, бинты и не подумали поддаваться.

Ужасно хотелось пить. Будто бы в ответ на ее немую мольбу о воде, где-то вдалеке послышалось цоканье каблуков. Жунг затаила дыхание, гадая, пройдет ли неизвестная модница мимо или зайдет в камеру?

Цоканье приближалось. Вот оно замерло рядом с дверью. Заскрежетал о металл замочной скважины ключ. Дверь распахнулась, и внутрь шагнула женщина средних лет в желтоватом застиранном фартуке профессионального лекаря. В руках ее был поднос со следами ржавчины, на котором громоздились какие-то склянки, бинты и кульки.

— Воды! — попросила Жунг хрипло.

Лекарь кивнула, поставила поднос на подоконник. Жунг не видела, какие именно манипуляции она там совершает, но слышала деловитое звяканье и дзыньканье.

Наконец лекарь подошла к Жунг со стаканом в руках. Теперь бывшая сенмунская шпионка могла в деталях разглядеть эту даму. Спокойное невозмутимое лицо, нос с горбинкой, чуть раскосые карие глаза…

Раскосые? Сквозь пелену слабости Жунг ощутила укол беспокойства. В Алемане люди с такими глазами не были редкостью. А еще такими обладало десять сенмунцев из десяти.

«Она — одна из чад Великого Дракона? — с ужасом предположила Жунг. — Что, если она пришла убить меня?»

Одновременно с этой параноидальной догадкой ей почудилось, что от содержимого стакана пахнет чем-то маслянистым. Чем-то, чем совершенно точно не должна пахнуть питьевая вода.

Жунг, не обращая внимания на боль в горле, с силой мотнула головой. Лекарь едва успела уберечь стакан от столкновения с подбородком Жунг.

— В чем дело? — строго спросила она. — Вы ведь сами просили воды! Откуда вдруг эти капризы?

— Я знаю, что это не вода, — по-сенмунски ответила Жунг, угрожающе скалясь. — Если хочешь, чтобы я выпила твой яд, тебе придется влить его мне в глотку насильно!

Долгие несколько секунд лицо лекаря не выражало ничего, кроме недоумения. Затем оно разгладилось, обретая полнейшую невозмутимость. Лекарь ответила на сенмунском:

— Насильно так насильно.

И грубо придавила пациентку к кровати, зажимая ей нос. Отчаянно вырывающаяся Жунг ощутила, как по ее плотно сомкнутым губам и щеке потекла холодная прозрачная жидкость из стакана.

Мучительно хотелось сделать вдох. В глазах потемнело. Но — нет! — она не собиралась послушно открывать рот и позволять вот так просто убить себя!

Не собиралась… Но потом вдохнуть захотелось так сильно, что стало уже все равно… И…

А потом все вдруг кончилось.

Никто больше не зажимал Жунг нос, не держал ее. Она забилась, позабыв об удерживающих ее бинтах. Как сквозь вату до нее долетали голоса:

— Неужели Марта — сенмунская шпионка? Сколько лет с ней работаю, и никогда…

— Мы это выясним…

— Она пыталась убить пленницу!

— Может, у нее были личные причины? Мало ли что девки не поделили…

— Не могу поверить!

Когда к Жунг опять вернулась способность воспринимать окружающую реальность, она уже вновь была в комнате одна. Наедине со своей невыносимой жаждой и страхом.

Время тянулось мучительно медленно. Несколько раз Жунг слышала глухой звук шагов, но невидимые для нее люди проходили мимо камеры, не останавливаясь.

Все когда-нибудь заканчивается. Подошло к концу и тягостное ожидание Жунг. Дверь открылась, и внутрь зашел генерал Адамант Фаблос. Он казался даже более хмурым, чем обычно.

Жунг могла в тот момент думать лишь об одном:

— Воды! Пожалуйста, воды!

Он кивнул и вновь оставил Жунг, но на этот раз ненадолго. Какое наслаждение доставила бывшей сенмунской шпионке принесенная им вода! Она пила, захлебываясь, кашляя. Жидкость текла по ее подбородку. Но она не могла оторваться от стакана до тех пор, пока он не опустел.

Напоив Жунг, Адамант принялся развязывать бинты на ее руках. Пленница следила за его действиями с настороженностью. Освободившись, она села, растирая запястья, поглядывая на генерала вопросительно.

— У тебя немного вариантов, — произнес Адамант. — Либо ты умрешь от рук своих бывших коллег: сегодняшнее происшествие очень хорошо продемонстрировало, как сильно они хотят тебя убить. И никакие стены не способны их остановить, как оказалось… Либо ты будешь долго прятаться, уедешь на край света… И там тебя все равно рано или поздно отыщет Орден Великого Дракона. И ты умрешь.

Жунг молчала, исподлобья глядя на неслучившегося мужа. Она знала, что он прав.

— ...Либо, — продолжил генерал, — ты согласишься сменить работодателя. Алеману пригодился бы человек, который хорошо представляет, как работает Орден Великого Дракона. И если ты согласишься нам об этом рассказать, мы сумеем защитить тебя.

Жунг облизала губы, медленно проговорила:

— Орудие Великого Дракона не должно бояться смерти…

— Если ты не боишься смерти, то почему не приняла ее из рук своих коллег? — перебил ее Адамант. Жунг тихо согласилась:

— Да… Это потому, что я на самом деле не Орудие Дракона… Я пыталась, но это была всего лишь еще одна очередная маска… А под ней… Под ней оказалась совсем не идеальная Жунг. Ущербная, эгоистичная, импульсивная. Я и не догадывалась, что я на самом деле такая. Я толком и не знаю себя, оказывается. Но одно я знаю точно. Я хочу жить. И я принимаю твое предложение, Адамант Фаблос.

— Вот и хорошо, — позволил себе скупую улыбку генерал, поднимаясь на ноги. — Для начала тебе стоит прийти в себя, окрепнуть. Я пришлю тебе врача — этот, я уверен, не попытается тебя убить. Я знаю его с детства, и он точно не сенмунский шпион… Ну а потом мы поговорим.

Адамант вышел, и Жунг снова легла, накрывшись одеялом с головой.

* * *

Уже после ухода врача, под утро, Жунг проснулась, сама не зная, почему. И, открыв глаза, заледенела от ужаса. Прямо над ней светилось в темноте лицо. Застывшая на нем нежная улыбка делало его еще более жутким.

— Кто ты? — спросила Жунг, уже и без ответа узнавая своего нежданного посетителя. Торговка, та самая торговка, которую она убила много лет назад. Та, с порошками, пробуждающими страсть.

Торговка проговорила странным гулким голосом:

— Теперь все получилось! Мое снадобье сработало! Теперь твои чувства проснулись!

— Кто ты? — пролепетала Жунг снова, едва соображая от ужаса, что происходит.

Но торговка не ответила. С тихим смешком она рассеялась в воздухе.