Выросли (джен)

— Усаги, — произнесла Рей, торопливо обуваясь, — я ухожу.

Пол в коридоре был грязным, и колготки прилипали к нему, так и норовя пустить стрелку. Рей запустила руку в сумочку, выгребла из кошелька все деньги, что у нее были с собой. Для нее это совсем немного, конечно, все остальное хранится на карточках, и Ючиро время от времени проверяет, контролирует ее расходы.

Стараясь не шуршать банкнотами, Рей аккуратно свернула их, положила на полочку у зеркала, сверху придавила несколькими монетками. Позвала снова:

— Усаги! Ты слышишь? Закрой, пожалуйста, дверь. Я ушла.

И не дожидаясь, пока подруга выйдет, Рей выскочила в подъезд, и каблучки ее босоножек из дорогой крокодиловой кожи застучали по ступеням.

Минуту спустя Усаги вышла в коридор. Рей, конечно, уже и след простыл. Вот же… Она с грустью подумала о том, что даже Рей начала задирать нос, не захотела нормально попрощаться. Конечно, где она, Усаги, и где теперь Рей? Но все равно… задавака! И тут ее взгляд упал на полочку. Деньги? Много денег… Усаги оцепенела на миг, а потом трясущимися от волнения руками схватила их, прижала к груди.

Рей…

Рей оставила ей деньги. Усаги, путаясь и роняя мелочь на пол, несколько раз пересчитала их. Так много! Можно купить Чибиусе новые осенние ботинки, старые совсем прохудились, и в сырую погоду ножки девочки, несмотря на полиэтиленовые пакеты, в которые Усаги заворачивала стельки, всегда были мокрыми и холодными. И она так часто болеет. Или… или отремонтировать коляску для Чиби-Чиби, она уже такая большая, и носить ее на улице в «кенгурушке» тяжело, и потом болят спина и плечи. Усаги еще раз пересчитала деньги.

А может… может, лучше купить продуктов? Мяса, фруктов, чего-нибудь вкусного… Какое-то время позволить себе не считать гроши, не экономить на всем. Конечно, ей помогают родители, платят за квартиру и за детский сад для Чибиусы, да и Мамору помогает, дает денег на старшую дочь, раз в месяц забирает ее на выходные. А так… у них у каждого теперь своя жизнь.

С тех самых пор, как он застал ее с Сейей. Сейя… Усаги сама и теперь не знала, что же нашло на нее, какое-то непонятное затмение. Что это было? Нет, ей всегда нравился Сейя и льстила его настойчивость в желании добиться ее, обладать и сделать своей. Мамору никогда не бегал за ней так, и отношения с ним никогда не напоминали вулкан, но изменять ему она не планировала. Ведь у них уже росла Чибиуса.

А потом… потом Мамору уехал в сторону. И в командировку в другой город, и из сердца, в общем, подвинулся во всех смыслах. И Усаги, вдруг очнувшись в объятиях Сейи, осознала себя в каком-то сладком розовом тумане — их роман развивался стремительно, потом развод с прозревшим Мамору, новая свадьба, сногсшибательная, на пятьсот приглашенных гостей и трехэтажным свадебным тортом, следом — аэропорт, медовый месяц на дорогущий тихоокеанский курорт. Это была совершенно другая, сказочная жизнь.

Где-то через год, поняв, что она снова беременна, Усаги нашла в своей сумке записку от Сейи с просьбой отпустить его. Он ругал себя последними словами, умолял о прощении и говорил что-то о несхожести их характеров. Что ей лучше вернуться к Мамору. Что с ним она будет несчастлива. Что они не созданы друг для друга, и это просто ошибка… Его телефон твердил о том, что абонент недоступен, а оплата пафосных апартаментов в одном из дорогущих небоскребов закончилась через месяц.

Усаги снова принялась пересчитывать деньги. Теперь ей было жгуче стыдно за свои мысли о том, какая плохая Рей. Рей — единственная, кто не от отвернулся от нее. Кто ей помогает. На деле-то выходит, что Рей — как и тогда, десять лет назад, — ее лучшая подруга… Живот Усаги заурчал от голода, налитая с самого утра чашка кофе так и осталась стоять на столе. Усаги поднялась с пола, вздохнула.

Или… или наплевать на все, как раньше, и пойти в кондитерскую на углу, чтобы накупить там конфет, пирожных и прочих сладостей? Как же она давно не ела сладкого…

В комнате тихонько заплакала Чиби-Чиби. Усаги запихнула деньги поглубже в свой потертый кошелек и отправилась к дочке. Здесь, как и в коридоре, было не прибрано. На мебели осел слой пыли, вещи в беспорядке валялись на стульях и диване. Усаги в кутерьме ничего не успевала. Она думала о том, что ей необходим какой-нибудь заработок, хотя бы на неполный день, но Чиби-Чиби была еще слишком мала, чтобы оставлять ее с кем-то, и поэтому выходил замкнутый круг.

Усаги мельком глянула на старые часы с кукушкой — скоро нужно было одеваться и идти в сад за Чибиусой. Чиби-Чиби заплакала еще громче, ее плач раздражал Усаги. Она с каким-то запоздалым удивлением ловила себя на мысли, что все, что вызывала несколько лет назад в ней маленькая Чибиуса — трогательность, нежность, умиление, счастье, постоянное желание целовать эти маленькие пальчики и пяточки, улыбаться в ответ на первые неуверенные еще улыбки — вся эта радость материнства сменилась в ней каким-то отупляющими и страшащим ее саму равнодушием. Она заботилась о малышке в автоматическом режиме, не испытывая в этот раз ничего: ни счастья, ни радости. Вдобавок ко всему, Чиби-Чиби была далека от идеального младенца. Она путала день с ночью, и Усаги уже не помнила, когда нормально спала, постоянно укачивая кричащую дочку.

Может, так получилось из-за того, что она все еще была обижена на Сейю, так и не пожелавшему признать дочь? Но спроси кто ее — она с уверенностью бы сказала, что любит Чиби-Чиби ничуть не меньше, чем старшую свою девочку.

Просто она сильно, смертельно устала. Она все время одна. Крутится как белка в колесе, старается что-то изменить, но все без толку.

Лавируя между диваном, сушилкой, на которой висели ползунки и пеленки, и маленьким столиком, Усаги расстелила на диване чистую пеленку, достала из кроватки ревущую Чиби-Чиби. Положила ее на диван. Возмущенная столь бесцеремонным поведением, растревоженная кроха завопила во всю силу легких.

Почему Чибиуса в младенчестве была совершенно другой? И как Усаги уговаривала себя ни сравнивать, все равно выходило, что старшая и спала подряд по нескольку часов, и любила купаться, и ела с аппетитом. Чиби-Чиби сосала грудь совсем вяло, впадая в легкую дрему, пригреваясь от материнского тепла, но стоило ее переложить в кроватку… Тогда маленькое личико сморщивалось, из-под зажмуренных век катились настоящие слезы, а орать она начинала так громко и незабвенно, что Усаги от отчаяния готова была зареветь сама. Вечно сонная и голодная, мечтающая о том, чтобы просто набрать горячей воды, залезть в ванну и посидеть там в тишине, себя ей было жальче всего.

А теперь мысль о пирожных жгла ей мозг. Машинально распеленывая и переодевая в сухое вопящую дочку, Усаги с болью подумала о том, как же глупо и по-дурацки сложилась ее жизнь. Снова взглянула на часы, и поняла, что не успевает. Придется просить соседку по площадке, эту милую девушку, сходить за Чибиусой. Только бы она оказалась дома! Чиби-Чиби после нескольких мгновений тишины внезапно задрыгалась, завопила с новой силой. И тут Усаги не выдержала, заскулила, как раненое животное, и принялась яростно трясти дочь. Головка, покрытая нежным розоватым пушком, отчаянно заходила из стороны в сторону на тонкой шейке. Притихшая на миг малютка снова закричала, но теперь так тонко и жалобно, с такой обидой и непониманием, что Усаги, кляня себя последними словами на чем свет стоит, прижала Чиби-Чиби к груди и, плача в голос, принялась у нее, такой маленькой, бестолковой и беспомощной, просить прощения…

Она кормила малышку, и молчаливые слезы лились из ее давно потухших глаз, а потом сидела с ней спящей на руках, не решаясь пошевелиться, и тупо смотрела на стену с грязными и повисшими лохмотьями обоями. Почему же так вышло? Хотелось бросить все, обо всем забыть и убежать из этой тесной неубранной квартиры, спрятать голову у мамы в коленях, снова стать маленькой и не думать о том, где взять денег Чибиусе на новую обувь, ни о том, что Чиби-Чиби так плохо прибавляет в весе, и детский врач рекомендовал докармливать ее смесью, а хорошая смесь стоит так дорого…

Вот к примеру, Рей, что приходила к ней — ей точно ни о чем такой думать не приходилось сроду. Ни тогда, ни сейчас…

Усаги все-таки заставила себя встать. Переложила спящую и вздрагивающую во сне кроху в кроватку, постучалась к соседке. Было уже пять часов, и Чибиуса, наверняка, опять начнет ныть, что ее забирают последней. Но что ей делать? Хорошо, что соседка, милая девушка-студентка, оказалась дома. Она собиралась становиться учительницей, и поэтому в свободное время с удовольствием возилась с Чибиусой. Может, оттачивала на ней какие-то педагогические приемчики?

Воспользовавшись свободной минуткой, Усаги налила себе холодного чаю — у нее никогда не получалось есть нормально — и начала перебирать фотографии, что принесла ей Рей в прошлый раз. Усаги тогда в спешке заложила их в старый фотоальбом, а потом забыла. А сейчас альбом попался ей на глаза. Он был старым, в потрескавшейся обложке, с которой давно облупилась аппликация в виде зайки. Усаги забрала альбом во взрослую жизнь еще с родительского дома, а фото в нем начинались и того раньше — когда ей еще было пятнадцать. Усаги перевернула страницу. Вот здесь она, кажется, закончила восьмой класс. А здесь у нее день рождения, и мама подарила ей настоящее первое «взрослое» платье. А это…

Усаги осторожно вытащила снимок из прозрачного кармашка. Старый снимок. Пять девочек, она сама стоит и улыбается в центре. Над их головами безоблачное небо, на всех лицах — озорные, открытые улыбки. Жизнь еще вся впереди и мир прекрасен — они все начинающие актрисы и певицы, что прошли многотысячный кастинг на роли в мюзикле по популярнейшей манге «Прекрасная воительница Сейлор-Мун». И у нее, у Усаги Цукино главная роль. Чудесное время, полное репетиций, поездок, выступлений… На два года они стали теми, кого однажды придумала Наоко, и они действительно появились на земле, воины в матросках… Слава, поклонники. И самые лучшие в мире подруги.

Подруги… Ее подруги.

Усаги усмехнулась горько, отвела с лица упавшую прядь волос, отложила снимок в сторону. Взяла еще один. Здесь только девочки, она сама сфотографировала их во время одних из первых гастролей. Как же она давно их всех не видела! Вот оно — самое настоящее счастье, они рядом, словно ожившие героини знаменитой манги, они воплотились, жили жизнью своих героинь. И никто еще не знает, что же их ждет…

Чаще всех, конечно, они видятся с Рей — она заезжает к ней раз в месяц — полтора. Они и тогда были очень близки. Усаги радуется каждой встрече и ждет ее с замиранием сердца, а после ухода понимает, что завидует бывшей Сейлор-Марс. Рей катается, как сыр в масле, устрицы, икра, выпивка… в выходные может слетать на любое море Земли, еще бы, у ее мужа свой собственный самолет. А одежда… а сумочка… Разве ей в голову приходит думать, где взять новую коляску, что опять заканчивается детская кашка, а руки испорчены бесконечными стирками? И сын ее, как маленький принц маленькой семейной империи, наверняка накормлен не рисом и бобами, а всяческими деликатесами и каждая его вещь стоит столько, сколько Усаги тратит на все про все за весь месяц. Он ровесник ее Чибиусы.

На снимке рядом с Рей — Ами. Если по отношению к Рей определяющим была зависть, то Ами завидовать было просто нельзя. Вы же не будете завидовать арабскому шейху? Ами Мицуно, умница и тихоня. Вон, даже на снимок ухитрилась протащить с собой книжку. Прячет ее за спиной, а корешок все равно торчит. Как она только умудрилась пройти тот кастинг? Казалось, что Ами жутко стесняется, когда ей приходилось выступать и петь соло, ну какая из нее актриса. И голосок так себе, совсем слабый, не то что у Рей или Усаги. Но Ами очень старалась. Она никогда не расставалась с книгами. Пока другие девчонки крутили романы с актерами и поклонниками, дружили, назначали свидания, влюблялись, горячо, как в бразильских сериалах, выясняли отношения, их Ами прилежно училась. Когда мюзикл кончился, и никто не знал, чего делать дальше — конец ли это, или вот-вот объявят о перезапуске проекта, и они снова вернутся к миллионам своих поклонников, Мицуно в тот же год поступила в медицинскую академию. Закончила ее с блеском. Изредка приезжала на общие встречи, чаще всего под конец, окруженная ореолом задумчивости и тайны — никто из девочек так и не смог выведать, есть ли у нее кто-то, с кем она встречается. В двадцать пять — доктор наук. Еще спустя два года — кресло министра. Быстрая, головокружительная карьера… О таком даже мечтать нельзя. Даже тихонько. Это же их Ами…

Ами под руку держит Минако, красавица с золотыми волосами. Усаги погладила кончиками пальцев ее лицо. Они так давно не виделись с Минако. Айно единственная из всех пятерки, кто захотел стать профессиональной актрисой. Когда они собираются с девочками — ее почти никогда не бывает в Токио: то съемки, то гастроли. Минако очень популярна. Ее личная жизнь достояние — папарацци, только Усаги почему-то уверена в том, что все это ложь и сплетни. Минако… она не такая.

Смешливая, язвительная, каждые пять минут думающая о мальчиках и романах. Девушка с прекрасным, почти ангельским голосом диапазоном почти в две с половиной октавы. Усаги поначалу Минако побаивалась и не спешила сближаться. Минако пробовалась на главную роль Сейлор-Мун и принцессы Серенити и никогда не скрывала, что сыграла и спела бы ее лучше. Ее Сейлор-Венера влекла к себе целые толпы поклонников. И только потом, спустя какое-то время Усаги вдруг поняла, что Минако только внешне такая — едкая, взбалмошная, флиртующая напропалую стерва, не гнушающаяся ни мужчинами, ни девушками. А на самом деле внутри — она маленькая, очень обидчивая и ранимая девочка, с раннего детства предоставленная самой себе и лет с двенадцати живущая совершенно одна. И что она очень боится, что кто-то большой и страшный вторгнется в ее внутренний мир, обидит, посмеется и поэтому она всегда предпочитает нападать первой, не дожидаясь удара. Минако…

А это… это Мако. Макото Кино, самая сильная из них всех. И, наверно, самая счастливая. Почти сразу, как закончился мюзикл, Мако встретила свою половину, и Усаги, наверное, раньше посмеялась бы, как после хорошего романтического фильма, какой никогда не сбывается в обычной жизни. Но Мако и Мотоки со дня знакомства оказались как две половинки одного целого, попугайчики-неразлучники, все время вместе. И в работе, и дома. У Мако такой красивый дом на берегу океана — отделан белым, сияющим на солнце мрамором и сад с цветами и сакурами. Усаги была там в прошлом году, все видела своими глазами. И вилла где-то в Тихом океане. И еще сеть ресторанов. Мако такая молодец, сумела свое хобби сделать профессией, зарабатывать на этом деньги. А вот она, Усаги, и десятой доли того, что добились девочки, не имеет. И не умеет этого тоже. Эх… девочки.

В дверь тихонько постучали, зазвучал звонкий голосок Чибиусы. Альбом был возвращен на место, и Усаги, подавляя вздох, пошла в прихожую. Сейчас проснется младшая, Усаги покормит их, натянет на себя «кенгурушку» и пойдет гулять. Как долго и как быстро тянулся этот день… И все-таки здорово, что заходила Рей. Плохо, что не попрощалась. Усаги было стыдно, что она каждый раз берет у Рей деньги, но что поделать, если такая у нее жизнь? Может, если получится, то и на сладости хватит. И на сапоги, если купить не новые. И на погремушку для Чиби-Чиби. Спасибо за это Рей. Усаги ничего не могла с собой поделать — это все Рей, которой она была так благодарна за все и так за все завидовала…

Рей бежала по ступеням вниз так быстро, как будто действительно кто-то гнался за ней. Непонятное бормотание голосов, пьяная ругань, пугающие ее шорохи, доносившиеся из-за хлипких фанерных дверей, неприятные запахи кошачьих экскрементов, дешевой сигаретной вони и протухшей еды, выставленной на площадки в мусорных ведрах — ей казалось, что все это преследует ее и после того, как она выскочила из этого грязного отвратительного подъезда на свежий воздух и принялась жадно дышать им. Опустилась на краешек деревянной скамьи, из которой была выдрана доска. Шофер тут же выскочил из машины, распахнул было перед ней дверцу, но Рей только покачала головой — ей хотелось еще хотя бы пару минут побыть одной, подышать полной грудью, просто подумать…

Дом был старым, обшарпанным, требующим даже не ремонта, а умоляющим о сносе. Во дворе сорняки и остов сгоревшей машины. Ржавая детская горка, качели без сиденья, несколько чахлых деревьев, пробивших себе жизнь сквозь раскрошившийся асфальт. Впрочем, дома, что виднелись неподалеку, выглядели ничуть не лучше. Зачем она раз в месяц приезжает сюда? Она, жена олигарха, известного нефтяного магната, который по щелчку скучающих пальцев может за пять минут снести этот Гарлем с лица земли и превратить его в новый элитный микрорайон? Сама она, правда, ничего этого не может, но это к делу не относится. Это все фантики.

Итак, зачем? Рей откинула назад тяжелую прядь вороных волос, летом было жарко и ей давно хотелось подстричься, избавиться от этих по-детски распущенных по плечам и спине локонов, но мужу они нравились, и он был категорически против. Зачем она здесь, мозг сверлила мысль, когда она вспоминала взгляд Усаги — чего в нем было больше: радости или жгучей зависти к ее новым туфлям и сумке?

Может, привезти ей в следующий раз что-нибудь из своей одежды и обуви, размер у них практически одинаковый, а у нее этой одежды столько, что и в гардеробную не помещается. Но Усаги, несмотря ни на что, она — гордая, она вряд ли возьмет…

Она приезжает сюда ради Усаги. Ради подруги. Рей уже всю голову сломала, думая над тем, как помочь ей, вытащить Усу из этого осиного гнезда, у нее на примете была одна небольшая, но уютная квартирка неподалеку от Центрального парка — Ючиро был согласен купить ее. Не для Усаги, конечно, а просто как вложение денег. Про Усаги он и слышать ничего не хочет. Но там бы Рей что-нибудь обязательно придумала, только сама Усаги, похоже, давно со всем смирилась, ее глаза такие потухшие и грустные, и о будущем она думать не то, чтобы не хочет, а просто боится… А вот раньше…

Рей ведь помнила совсем другую Усу. Веселую, игривую, жизнерадостную, со звонким, как колокольчик, голоском. Все-таки, какой же подлец этот Сейя! Козел! Да и Мамору — этот кристально правильный, до сотой доли процента порядочный Мамору, которому после развода оказалось вдруг слишком больно видеть бывшую жену. Что он слишком сильно любил ее, доверял, вот и поплатился — за честность, за доверие. Так кто в итоге пострадавшая сторона? Только… все равно это было каким-то неправильным. Рей как-то столкнулась с ним на одном мероприятии, хотела было все рассказать, попросить помочь, но разве он захотел хоть что-нибудь слушать? Неужели она сама, еще до Усаги, была когда-то в него влюблена? В этого правильного, вылощенного до зеркального блеска козла, морального урода, которому все равно, где, в каких условиях живет его дочь?

Рей кинула взгляд на дорогой, пафосный белый «Бентли», что сейчас, неслышно урча мотором, ждал ее. Еще один фантик, показуха. Она хотела бы свою машину, самую обычную, маленькую и недорогую. У нее есть права, и она прекрасно справляется с автомобилем, только муж и об этом ничего слышать не хочет. Это не по статусу. Хорошо, что еще от охранника ей удалось отбиться, но не от шофера.

Рей усмехнулась. Сейчас она сядет в свой «Бентли», и этот мир исчезнет. Внутри будет свежо от работающего кондиционера, будет негромко звучать ее любимый Луи Армстронг, шофер почтительно нальет ей из портативной кофеварки свежего и крепкого кофе, который мужу доставляют самолетом из Южной Америки, и они, не торопясь, поедут домой. И этот страшный дом, в котором живет Усаги в ужасающих условиях, останется позади, а потом сотрется из памяти, изгладится на месяц, став призраком. Условия-условия…

Рей ехала и думала о том, во что Усаги превратила свою жизнь. Когда-то она, чего теперь скрывать, так завидовала ей. Усаги — такая добрая, светлая, искренняя, с горячим сердцем и горящими глазами, жизнерадостная, когда она улыбалась, то казалось, будто комнату озаряют сразу десять солнечных зайчиков. Настоящая Лунная принцесса. Придуманная кем-то, но ожившая и заставившая их всех поверить, что сказка может стать явью. Пусть на сцене, на краткий миг, но придуманные герои способны оживать. Они жили чужими жизнями, они становились кем-то другим, влюблялись, ссорились, мирились и обещали друг другу никогда-никогда не расставаться. Они просто ими стали. Воинами в матросках, что могут спасти весь мир.

В Усаги постоянно все влюблялись. Актеры, играющие и друзей, и врагов, поклонники, даже съемочная группа была от нее без ума. А Усаги, со всеми приветливая и добрая, металась и не знала, что ей делать и кому отвечать взаимностью, ей всех всегда было жалко. Ей хотелось, чтобы вокруг нее все были счастливы, чтобы люди, окружающие ее, дружили друг с другом, а мир становился лучше, чище, светлее. Она дико огорчалась, если выходило иначе, даже плакала, и Рей мрачно шутила, что для полного счастья Усаги не хватает только сиреневых пони и летающих радужных единорогов.

А Усаги верила, что она и правда Принцесса. Глупая, наивная Усаги. И мюзикл этот глупый, сначала сделавший их известными на всю страну, любимицами публики, а потом предавший забвению. С тех пор, как он закончился, Рей ни разу не пересматривала его. Ни один диск со своим участием. Зачем? С тех счастливых пор столько воды утекло. Кого она увидит на экране вместо себя? Юную девушку с огнем в глазах, свято верившую, что у их ног лежит весь мир? Что самое лучшее непременно впереди?

А что у нее сейчас? Чего она добилась в жизни, кроме этого мюзикла? Рей вдруг поймала себя на мысли, что ее зависть к Усаги никуда не делась. Да, пусть Усаги живет в ужасающих условиях, пусть у нее нет самого необходимого, но зато она совершенно свободна. Свободна! Как птица, как ветер. Она сама может решать, какую ей надеть одежду и куда ходить, она может обнимать и целовать своих девочек, читать им на ночь сказки. Или выйти ночью в свой обшарпанный двор, чтобы просто полюбоваться звездами…

В небе над роскошным трехэтажным особняком с зимним садом, двумя бассейнами и теннисным кортом, где жила Рей последние несколько лет, никогда не было никаких звезд. Только слепящие прожекторы по периметру огромного участка в несколько гектар и натянутая, невидимая на первый взгляд колючая проволока с током высокого напряжения. И с роскошной будкой для охраны с большими собаками и камерами дневного и ночного слежения. Как где-нибудь в тюрьме для особо опасных преступников. В очень комфортабельной тюрьме. А ее жизнь казалась Рей прозябанием в золотой клетке, откуда дверца изредка приоткрывается, выпуская ее на волю, но от этого делается еще хуже, тоскливее и больнее…

Рей теперь думала о том, что за все в этой жизни надо платить. За любовь к комфорту, за свободу, за свои страхи остаться одной. Раньше ей казалось, что деньги дают человеку все: положение в обществе, известность, возможности. А оказалось, наоборот. Они отбирают. С кем ей приходится общаться? С женами таких же олигархов, как и Ючиро, это часть ее платы. Глупые ограниченные курицы, которые день и ночь ведут битву за ускользающую молодость и делятся рецептами тюнинга, да негласно соревнуются в том, у кого чего и сколько… Скучно. Рей пробовала путешествовать. Но за границу можно было ездить только в самые раскрученные пятизвездочные отели и потом томно поджариваться под зонтиком у бассейна. Благотворительность? Она начиналась и заканчивалась чеком какому-нибудь приюту или богадельне под вспышки кинокамер и упоминании об этом в колонке светской хроники. Вот и все. Тоже показуха, фантики.

Муж отказал ей, когда Рей попросила купить ей хоть какой-нибудь мелкий бизнес. Хоть парикмахерскую там, хоть небольшую кондитерскую. Она бы справилась. Тогда бы у нее было бы больше поводов общаться с Мако — та молодец, ни дня прожитого зря, вся в делах, вся в заботах. Но муж просто добродушно посмеялся над ней — по его мнению, любой бизнес должен приносить прибыль, а это так, не прибыль, а две копейки, проблем с этим больше. Кроме того, жена уважаемого человека должна сидеть дома, заниматься семьей и детьми, а не страдать ерундой, обеспечивать, так сказать, тыл.

Уголки губ сразу горько поползли вниз. Рей чувствовала, как ее собственный сын с каждым днем отдаляется от нее, становясь все более чужим, окруженный многочисленными нанятыми для него воспитателями, репетиторами, гувернантками. Они перебрасывают его друг другу, как переходящее знамя, не забывая кланяться, улыбаться, и потакают всем капризам, в надежде превзойти в этом друг друга. И Рей казалось, что ее когда-то маленький, родной и сладко пахнущий молоком комочек, которого она сначала носила под сердцем, а потом и на руках, в этой карусели мелькающих перед ним взрослых, тоже воспринимает ее как одну из гувернанток. Он даже последнее время стал звать ее не мама, а просто по имени…

Обладающей уймой свободного времени, ей хотелось заниматься сыном самостоятельно, гулять с ним, ходить кататься на роликах или ездить на пруд кормить уток, читать ему перед сном сказки, но муж… его же просто не поймут партнеры, когда узнают, что он экономит на собственном единственном сыне! Какая же счастливая в этом отношении Усаги!

Рей знала, что муж любит ее. За семь лет их брака он до сих пор не забывал о милых романтичных мелочах, таких, как ежедневные букеты цветов, ее любимые сладости и вино. Иногда он срывался с работы, заезжал за Рей, и они ехали в порт, чтобы покататься в океане на круизной яхте. Стоило ей заикнуться о каком-нибудь украшении или платье, как Ючиро открывал нужный сайт и делал заказ. А в прошлом году взял ее с собой в Аргентину — шутил, что это почти их второй медовый месяц…

Дома она снова принялась ходить из угла в угол. Если бы она так поспешно не выскочила замуж, если бы пошла учиться в университет, получила бы какую-нибудь профессию… Какие же умницы Ами и Минако! Рей знала, что муж не против ее общения с Ами. Еще бы, ведь Ами — министр здравоохранения Японии. Умница, что, как капля воды, проточила камень. Рей всегда рада ее видеть. Но разве Ами есть дело и время до ее неправильной праздности? Позвонит раз в два месяца, раз в год улучит время для встречи, а остальное — министр ведь тоже сам себе не принадлежит. Он — достояние страны. Но Рей Ами восхищалась, уважала, может, немного жалела. В отличие от нее самой, Ами не испортили ни власть, ни деньги, ни возможности, и при недолгих с нею встречах Рей снова и снова охватывало то радостное чувство, словно то еще свободное, беззаветно счастливое время обратилось вспять.

А Минако… когда же она видела ее последний раз? Рей хмурилась, вспоминая, и все равно не помнила. Да, читала в светской хронике ее очередное интервью, потом ходила на премьеру нового фильма, где их Венера снялась в главной роли. Каждое утро, вставая с постели и подходя к большому зеркалу, Рей замечала, что, несмотря на самую дорогую косметику и салоны красоты, время начинает быть с ней неумолимым. А с фотографий и экрана на нее глядела все та же юная, свежая, восемнадцатилетняя Минако, ни капли не изменившаяся и выглядевшая так, словно Рей ее сильно старшая сестра. А ведь они ровесницы. А какой у Минако был (ну почему был, и сейчас есть) чудесный голос!

Рей и сама хорошо пела и сейчас думала о том, что, если бы исполнила свою детскую мечту и, как Минако, тоже стала актрисой и певицей, ее жизнь сложилась бы совсем иначе. И у нее были бы те самые деньги, то же положение в обществе, но заработанные своим трудом. Она, как и Минако, купалась бы в славе, была бы знаменита. Но тогда она была бы свободна. Ни от кого бы не зависела. Занималась бы любимым делом…

— Стооп! Снято! Так, народ, отдыхаем полчаса, а потом работаем новый дубль!

— Какой дубль? — эффектно перевернувшись на диване, прикрытом леопардовой шкурой, со спины на живот и поболтав в воздухе ногами в роскошных золотых босоножках, спросила Минако. Длинные золотистые волосы шелковым плащом рассыпались по спине и укрыли ее почти до самых ягодиц.

— Ты сценарий не читала, что ли? — ухмыльнулся кто-то из группы. — Там, где вы на этом диване с Валентино лобызаетесь.

— Аааа… — протянула Минако и зябко передернула плечами. Как только погасли юпитеры, в студии сразу же стало прохладно, а на ней был только крошечный купальник.

Съемки новой любовной мелодрамы, в которой она играла главную роль, по обыкновению начались с шести утра. Это значило, что встать нужно было не позднее четырех, привести себя в порядок, просмотреть сценарий на сегодня, не запутавшись во всех режиссерских отметках и пожеланиях, отрепетировать перед зеркалом и, вызвав машину, через весь город ехать сюда. Минако зевнула, прикрыв наманикюренной ладошкой хорошенький ротик. Она снова не выспалась.

Честно говоря, Айно вообще не помнила, когда нормально спала последний раз, не приняв при этом таблетку снотворного, ибо каждое утро на площадке она должна была быть свежей, подтянутой, жизнерадостной, в отличном настроении, и всем было наплевать на то, что оказывалось у нее в тот момент на душе на самом деле.

Минако давно думала, что пора помахать ручкой этой конторе и хотя бы на год уйти из киноиндустрии, взять отпуск, которого у нее с момента раскрутки никогда не было, и немного прийти в себя. Подлечить травму спины, что в плохую погоду обязательно давала о себе знать — в позапрошлом году она неудачно свалилась с лошади. И при этом она хорошо осознавала, что это только мысли, что она никуда не уйдет, и даже заикнуться об этом не посмеет, актер — профессия зависимая и капризная, сегодня режиссеры рвут тебя на части, предлагая наперебой роли, а завтра о тебе никто и не вспомнит, на экранный небосклон вскарабкаются новые звездочки и звездульки, а ты так и будешь сидеть с телефоном, который молчит…

А ей, Минако, позарез нужны деньги. Много денег. Очень много. Гонорар за последний вышедший в прокат фильм оказался неплохим, но нужно гораздо больше. Киноиндустрия — это иллюзия. Фабрика мечты. Вечный обман, погоня за чувствами и красивой жизнью. Жаль только, что понимание этого приходит не сразу. Эйфория изведанной славы и успеха первоначально подсаживает тебя на свою иглу, заворачивает в липкую паутину обещаний и призрачных надежд, и выбраться оттуда, не потеряв все, практически невозможно. За признание приходится платить двойную, тройную цену.

К Минако подошла гримерша, разложила на низком табурете свой чемоданчик и принялась довольно бесцеремонно вертеть ее голову в разные стороны, точно она была не человеком, а манекеном, поправляя потекший под яркими лампами грим. Минако сжала зубы и молча терпела ее жесткие холодные пальцы. Ассистенты из съемочной группы о чем-то переговаривались неподалеку, и гримерша иногда бросала туда реплики, и тогда до Минако добиралось ее не самое свежее дыхание — сигаретная вонь вприкуску с нездоровым желудком. В воздухе запахло кофе.

Минако вспомнила, что утром опять не позавтракала. Рот сам собой непроизвольно наполнился горячей слюной, но актриса только крепче стиснула зубы — гримерша принялась заново рисовать контуры ее губ ярко-красным карандашом.

— Не напрягайся, — бросила она Минако, оттягивая ей губу вниз так, словно она была породистой лошадью.

Минако не ответила. Она думала о том, что на сегодня осталось снять еще пару эпизодов дублей по пять-шесть, среди которых есть постельно-эротическая сцена, довольно откровенная, крупные планы интимных частей которой за нее отыграет дублерша. У Айно в контрактах всегда был пунктик по поводу обнаженки — максимум, на что она шла, это съемки топлесс, да и то не подробными планами, а все остальное за нее всегда делали другие люди, лица которых в кадре не мелькали. Не то, чтобы она строила из себя невинность — порою сама же шутила над собой, что на ней уже клейма некуда ставить, но это была словно та невидимая граница, очерченная ею же самой, тот рубеж, дальше которого заходить было нельзя. Так что она все это отыграет, пообедает, потом они с режиссером отсмотрят снятое и сделают, если потребуется, пару крупных планов ее лица и лица партнера. А потом она примет душ и, наконец, поедет домой. Хорошо, если будет еще не поздно. Тогда она заедет в магазин игрушек и купит для Моми-чан новую куколку из коллекции, что она видела в рекламе по телеку. А себе — белую дорожку. Раз в неделю можно. Она устала, и болеутоляющие практически не избавляют ее от болей в спине. А кокаин — да. Хотя Саяши права — надо с этим завязывать, так и доиграться недолго…

Саяши нарисовалась в студии как по заказу, Минако едва вздрогнула, уловив знакомые нотки дорогого парфюма — что-то терпко-мускатное и ментоловое. Саяши Сэйсанаси была продюсером снимаемого кино, а по совместительству ее любовницей. Маскулинная лесбиянка, никогда не скрывающая свои предпочтения и говорящая о себе только в мужском роде, высокая, крепко сбитая, с широкими плечами и узкими бедрами, с некрасивым грубоватым лицом и коротко остриженными волосами, обильно тронутыми ранней сединой, любившая по поводу своей внешности шутить, что настоящий мужик должен быть чуть привлекательней обезьяны и быть красивым ему совершенно не обязательно.

После многочисленных романов, случившихся с ней в юности, Минако вдруг поняла, что мужчины ее начали утомлять. Все всегда развивалось по одинаковому сценарию, похожему на предыдущий, как две капли воды, и заканчивалось скандалами, слезами, сценами ревности и пошлым разрывом. Но и лесбиянкой она себя тоже не считала — она не была фригидной и ей нравился секс, но в целом к женскому телу она была равнодушна, не испытывая к нему ни тяги, ни отвращения.

Встретившись на пути Сэйсанаси, она как-то незаметно для себя утвердилась на роль ее партнерши, и взамен на новые роли и гонорары честно старалась в постели, хотя понимала, что особого восторга ей это не доставляет.

Но Минако нравилось, что их отношения носят в целом легкий, ни к чему большему не обязывающий характер, не требуя взаимной верности и прочих обязательств. Они проводили общее время на нейтральной территории, ужинали, мило болтали о жизни, проводили ночь где-нибудь в номере дорогого отеля и разбегались до следующего уикенда, а, встречаясь на площадке, разговаривали только о работе. Минако такое полностью устраивало, и каких-то других отношений ей не хотелось. Да и сил на них не оставалось.

Сейчас у Саяши было какое-то странное, непроницаемое лицо, и Минако оторвалась от созерцания своего маникюра, поглядела на нее вопросительно.

— Что-то случилось? — спросила она.

— Юси не отвечает, — сказала Саяши, поглядывая на часы. — Три раза ей уже звонил.

Юси была дублершей Минако и частенько опаздывала. Айно пренебрежительно передернула плечами.

— Когда она приходила к назначенному часу, кто-нибудь помнит? Может, в тоннеле где-то в пробке стоит?

— Я плачу деньги за то, что мои актеры появляются на моей площадке вовремя… — зарычала Сайши, снова тыкая пальцем в телефон. — Мне плевать на пробки! Вот ты же тут? Не в пробке? А она? Где? Телефон абонента выключен или находится… дрянь… Приедет — убью ее нахрен! Будет знать… Из-за одной козы вся команда простаивает.

— Тише-тише, не нервничай, — Минако подошла к любовнице и мягко обвила руками ее плечи. — Мы же можем немного переиграть, да? Попьем кофе, отсмотрим то, что уже отсняли, поменяем местами пятый и шестой эпизод — за это время, я уверена, кто угодно даже из преисподней сюда доберется.

Телефон еще раз выдал тираду о том, что абонент недоступен. Сэйсанаси швырнула его на стол, с ухмылкой поглядела на Минако. Она терпеть не могла, когда ей пытались навязать то или иное решение, и Минако прекрасно знала об этом.

— Так, — сказала Саяши после некоторого раздумья. — Я сейчас пошел в монтажную. Смотрим дубли. А ты одевайся и приходи следом. Кофе в целях экономии рабочего времени тоже там выпьешь.

В монтажной горела только одна лампа. На большом, почти во всю стену экране, начали в замедленном и убыстренном темпе проноситься уже отснятые дубли. Не обращая внимания на оператора за компьютером, Сэйсанаси притянула Минако на свои колени, ее рука по-хозяйски пробралась под полу бархатного халата. Минако почти не отреагировала на это, поглощенная картинкой. Ей до нарциссизма нравилось отсматривать отснятые кадры со своим участием. Можно сказать, она их коллекционировала. С мерцающего экрана, как из зазеркалья, на нее смотрела и улыбалась совсем другая, кем-то созданная Минако, роскошная белозубая и белокожая красотка с голубыми таинственными искрами в роковом взгляде, с тяжелыми локонами, как драгоценный золотой шелк, спускающимися на грудь, плечи и спину.

Там она жила, любила, смеялась и плакала, и мир вокруг был идеальным, простым и понятным и в конце всегда предсказуемо счастливым, а в жизни настоящей Минако все оказалось совсем не так. До конца, конечно, было еще далеко, но теперь Минако была уверена в том, что вряд ли он окажется таким уж счастливым. Да она и не заслужила…

Рука Сэйсанаси привычными движениями обхаживала ее под халатом. Она вздохнула и послушно откинулась на грудь своей любовницы. Ладно. Еще пару эпизодов. Хорошо, если они уложатся в несколько дублей. Потом обед… и домой! Господи, услышь ее, пусть все так и будет!

На экране главный герой-любовник начал целовать ее, постепенно распаляясь и спускаясь все ниже, снимая с нее одежду. Несмотря на то, что она прекрасно играла роли романтичных красавиц и сексуальных стерв, постельные сцены казались Минако верхом глупости. Она понимала, что фильмы, напичканные ими, как сдоба изюмом, обычно делают кассу, если режиссер не смог выразить своим творением нечто иное; но то, что видит с экрана зритель, и то, как это снимается, когда камера, казалось, только не залазит внутрь тебя — почувствуйте, что называется, разницу… И еще — однажды подрастет Моми-чан. Минако верила, что это обязательно случится. Минако не хотелось, чтобы ей вдруг стало стыдно за нее, Моми — единственный человек, который гордился ей, так наивно и искренне, как это только возможно.

Сейчас на экране, приспустив насколько это было возможно, купальник телесного цвета, она изображала неземную страсть по этому мускулистому брюнету, а ее партнер елозил губами по ее коже, едва прикрывающей грудь. Скорее бы приехала Юси, и с чистой совестью отдать ей эту пальму первенства.

В ожидании Юси они повторили эту сцену несколько раз. Минако чувствовала себя выжатой.

— Мина… — она обернулась, увидев Саяши в окружении двух ассистентов. Она тяжело дышала и бешено сверкала глазами, налитыми кровью. На нее было страшно смотреть.

— Да?

Может, ей показалось, что Саяши странная? Или просто нервная? Но в воздухе повисли грозовые разряды. Минако поняла, что еще чуть-чуть, и Саяши начнет орать, или топать ногами, или просто поувольняет всех к чертовой матери.

— Все пошли на* * *

, — коротко и емко бросила Саяши, и все, кто был в студии, бросился врассыпную. Характер главного продюсера был слишком хорошо известен каждому. Только Минако, разумеется, с места не двинулась. Наоборот, словно вросла в свой диван. Саяши подошла к ней, провела рукой по золотым волосам.

— Что случилось? — как можно более спокойно спросила Айно. — Что с тобой? Юси звонила? Где она?

— Звонила, — усмехнулась Сайши. — Юси не приедет.

— Отлично. Значит, на сегодня мы закончили? На сегодня оставались только ее сцены.

— Юси попала в аварию, — Саяши как-то нервно рассмеялась.

— Что? Какой ужас… Надеюсь, с ней ничего страшного? Машину разбила, а сама она как? В порядке? — Минако на самом деле было наплевать на Юси, с которой они почти не общались, но приличия требовали проявить интерес и сочувствие. Иначе — это как-то совсем не по-человечески.

— Ага. В порядке. Соберут из кровавых кусков, как конструктор, залатают, может, жить будет. Правда, уже не на экране. Я ее уволил час назад. Как раз перед аварией.

— Подожди… — до Минако только сейчас начал доходить весь смысл сказанного. — Если Юси в больнице… а у нас довольно жесткий график, искать дублершу некогда… Ты что, решил переписать рейтинг?

— Сдурела? Попадем на большое бабло. Никто ничего переписывать не будет. Идем прежним курсом. И снимаем все, что запланировано.

— Но Юси… ты же сам говоришь, она не может…

— Юси не может. А ты можешь.

— Чего?? Саяши!

— За Юси отыграешь ты. Сыграешь саму себя.

— Саяши! Мы так не договаривались! Я не буду! И в контракте этого…

— Этот пункт предусмотрен в твоем контракте, Минако, — спокойно сказала Сэйсанаси.

— Врешь! Я сама составляла один из первых контрактов вместе с юристом! Они всегда были стандартные!

— А в этот я добавил один пунктик. Самым маленьким шрифтом. Тебе принести почитать? Как чувствовал… — Саяши провела рукой по шее. — Ты подписала его, Минако. Не веришь? Я тебе покажу. Ага, вот… — Саяши что-то открыла в планшете, — в случае непредвиденной ситуации, когда дальнейшие съемки могут быть поставлены под угрозу в виду отсутствия первого-пятого-десятого… ведущий актер в лице… обязуется…

Минако закрыла лицо руками. В дверь постучали, потом просунулась чья-то голова.

— Сгинь, — коротко кинула Саяши.

— Окей, понял, — и дверь закрылась стой стороны.

— Порой я думала, что люблю тебя, — сказала Минако. — А ты… ты просто мерзавец… Ненавижу… не хочу…

Саяши усмехнулась.

— Не изображай из себя святую невинность, Мина. Тебе не идет, честно.

— Я не буду этого делать.

Саяши отложила планшет. Встала, прошлась по студии, поразминала до хруста в суставах пальцы.

— Я так понимаю, ты готова расторгнуть свой контракт? Очень хорошо. В таком случае неустойка составит… — она назвала шестизначное число, глаза Минако удивленно раскрылись. — Долларов, конечно, не йен. Что значит, так много? Это я тебе еще скидку сделал, по старой дружбе. А ты как хотела? Просто свалить? Думаешь, раз ты звезда, то тебе все можно?

— За что, Саяши?

— Это бизнес, Минако. Ничего личного. Кроме того, Мина, ты же понимаешь, что это будет фактически означать конец твоей карьеры? Ни один вменяемый режиссер никогда не будет снимать актрису, что на половине съемки однажды кому-то другому сорвала фильм.

— А если бы… если бы это я, а не Юси попала в аварию?

— О, я бы скорбел о тебе, дорогая. И, наверное, предложил бы Юси главную роль, сделал бы ее новой звездой, — цинично улыбнулась Сэйсанаси. — Все, хватит. Я пошутил. Ну же, улыбнись, Минако. Все не так страшно, как ты себе нарисовала. У тебя комплексы. Ты думаешь, что никто никогда не видел тебя с раздвинутыми ногами?

— Фильм выйдет в большой прокат…

— И что с того? Так разве не было до этого? Кто поймет, что твоя прекрасная смазливая мордашка была приклеена к чужим сиськам и чужой заднице? Ты что, правда так думала?

— Я никогда раньше… — Минако застонала, когда грубоватые, обветренные руки Саяши принялись неторопливо стаскивать с нее купальник.

— Вот и порепетируем. Все когда-то происходит в первый раз. Слушай, Минако, я удвою твой гонорар. Только прекращай кривляться. Я же знаю, тебе нужны деньги.

— Да…

— Для некой Момико, маленькой девочки семи лет, что вот уже полтора года стойко сражается с лейкемией и нуждается в пересадке костного мозга?

Минако ошарашенно у ставилась на Сэйсанаси, уже не обращая внимания на то, что ее руки закончили с раздеванием и откинули назад тяжелые золотистые локоны, и что Саяши откровенно любуется ей. Минако била нервная дрожь.

— Моми… Откуда ты узнал? Моми — это… это моя младшая сестра. Моми-чан. Она действительно очень больна.

— Конечно-конечно, сестра. Сестра по пропавшему в детстве папе или по умершей десять лет назад маме? Ну, не смотри на меня так. Я прекрасно понимаю, что у такой молодой и красивой актрисы, как ты, не может вдруг оказаться такой взрослой дочери.

— Саяши…

— Я никому не скажу, не бойся. Если ты, конечно, будешь делать то, что я говорю. Ты сможешь заработать для Моми много денег, Минако… Много-много денег…

Хлопнула дверь, по студии пронесся сквозняк. Появились какие-то люди. Минако почувствовала, как чужие и сильные руки почти насильно отняли ее ладони, пытающиеся прикрыть грудь, подняли с кушетки и подвели к маленькому столику. На нее пахнуло алкоголем, и между губ оказалась какая-то таблетка, а перед лицом граненый хрустальный фужер.

— Выпей, — приказала Саяши, и Минако, машинально подчинившись, почти сразу же ощутила, как по телу побежало приятное, чуть щекочущее тепло. — Тебе станет легче.

— Что это?

— Так, не обращай внимания. Легкая дурь, даже легче марок твоих, просто чтобы ты не думала ни о чем плохом. Ты же хорошая девочка, Минако. Ты не заслужила, чтобы с тобой обращались плохо. Я тебе обещаю…

Не заслужила… Не заслужила, не заслужила. Иногда эта мысль жгла мозг калеными иглами. Все смотрят на нее и видят успешную холеную куклу, такую красивую снаружи и холодную до пустоты внутри. Недотрогу, что встречается с другой женщиной, потому что сейчас это модно — быть не такой как все. Папарацци приезжают с телекамерами снимать особняк, который на деле ей не принадлежит. А на самом деле у нее ничего нет, кроме маленькой Моми-чан и четырех подруг. Но они не виделись так давно, что Минако сомневалась: а помнят ли они вообще про нее, что когда-то между ними было? Что когда-то давно, в другом мире и в другом времени, они были вместе. Очень-очень давно…

Ей хотелось курить и еще крепкого кофе. А потом уснуть. Без таблеток, на самой простой кровати, а когда проснуться, то понять, что ничего сегодняшнего в ней еще нет, и ей всего только шестнадцать, а завтра ее актерский дебют. Фильмы, в которых она снялась, уже начали путаться, исчезать из памяти, но Минако знала, что она без запинки может спеть все свои партии из того детского наивного мюзикла про девочек-волшебниц. Ходили слухи о перезапуске проекта, но теперь их будут играть совсем другие актрисы. Другие девочки. Будут петь их песни, которые она до сих пор помнила их наизусть. И, может, тоже станут подругами…

Девочки… Окунувшись в жизнь киноиндустрии, она почти потеряла их из виду. Она ничего не знала о них. Кроме того, что Ами, их Ами, забралась так высоко, что каждое утро здоровается за руку с самим премьер-министром и бывает в Императорском дворце. Остальные, кажется, вышли замуж, выбрав вместо карьеры тихое семейное счастье. Минако искренне хотелось, чтобы хоть у них все сложилось хорошо, и она, когда вспоминала о подругах, как могла, не зная ни одной молитвы, все-таки молилась о них перед сном. Искренне и всем сердцем. Ей не хватало их, но уже с давних пор, пусть мысленно, но она советовалась с Мако или с Рей, или вспоминала забавные проделки Усаги, и это, как ни странно грело ее измученное сердце.

Когда-нибудь, когда это все закончится, она все-таки пересилит себя, наберется храбрости и попросит Сэйсанаси по своим каналам раздобыть телефон Ами. У Сэйсанаси везде связи. А через Ами она разыщет остальных. И они соберутся снова, все вместе, как это делали прежде. Когда-нибудь именно так все и будет, Минако в это верила. Просто потому что больше ей не во что было верить.

Маленький самолет, похожий на серебристо-серую стрелу, несмотря на начавшуюся непогоду, вылетал без опоздания. Ами поднималась по трапу, и один из охранников держал над нею раскрытый черный зонт. Ами знала, что она не имеет права никого задерживать, на счету каждая секунда, потому что через пару часов в Токио начинаются совещания Кабинета Министров, но все-таки она не удержалась, повернула голову, бросив быстрый взгляд на город, что терялся вдалеке. Охранник тут же послушно замер позади нее. Ами как-то уже смирилась с ним и порою даже жалела.

Туманная моросящая дымка скрадывала очертания, размывала предметы. Каждый раз, волею случая и неотложных дел, оказываясь в этом южном городке, даже в разгар осени благоухающем розами и глициниями, она надеялась, что ей удастся хоть немного задержаться здесь, и потихоньку фантазировала, что объявят нелетную погоду, что на город обрушится цунами или просто случится какое-нибудь маленькое чудо, которое позволит ей побывать в этих памятных местах. Но каждый раз чуда не происходило, а расписание снова оказывалось очень плотным. Ами шагнула внутрь самолета, и город снова исчез.

Несмотря на страх высоты, что она испытывала с самого детства, Ами любила летать. Это было преодолением себя, своей маленькой слабости. А еще время, проведенное в небесах, будто вычеркивало ее из карусели привычной жизни, отщелкивалось назад, и, сидя в эти редкие моменты в долгожданном одиночестве в роскошном светло-бежевом кожаном кресле, можно было позволить себе подумать не только о работе. Ами любила разглядывать небо, и ей нравилось, что оно до глубины синее-синее и, даже покрытое облаками, чем-то напоминает море. И там, и там можно было легко потерять ощущение привычного равновесия, позабыть, где верх, а где низ, почувствовать ревущий за иллюминаторами ветер и то пьянящее чувство бескрайней свободы…

— Добро пожаловать на борт, Мицуно-сама, — стюардесса склонилась перед ней в низком и очень почтительном поклоне.

Несмотря на превосходную зрительную память, Ами почему-то никогда не могла вспомнить, как же зовут эту постоянно сопровождающую ее в полетах милую кроткую девушку.

Девушка склонилась перед ней еще ниже.

— Пристегните, пожалуйста, ремни безопасности. Позвольте, я помогу Вам снять обувь, Мицуно-сама… — девушка грациозно опустилась перед ней на колени.

Еще одна стюардесса появилась в салоне с горкой подушечек и пушистым пледом, помогая Ами устроиться в кресле поудобнее. Самолет качнуло, он начал неторопливо выползать на рулежную дорожку. Ами видела, как по иллюминатору с той стороны неторопливо ползут дождевые капли, и думала о том, что ей снова не удалось побывать в этом городке, там, где ей хотелось больше всего. Попасть на набережную, пройти мимо нескольких небоскребов и оказаться рядом с небольшим концертным залом, дойти до гостиницы… Интересно, что подумают о ней, если она сейчас решит остановиться в подобной?..

— Приятного отдыха, Мицуно-сама. Угодно ли, чтобы я подала Вам обед прямо сейчас? Желаете ли чего-нибудь выпить?

— Спасибо, — Ами нашла в себе силы оторваться от окна, — пока ничего не нужно.

Обе девушки почтительно замерли перед ней.

— К Вашим услугам, Мицуно-сама. Наш полет до Токио продлится сорок минут. Если Вам что-то понадобится…

Они, пятясь, исчезли за шелковой занавеской, что отделяла ее салон от остальной части самолета, и до Ами донеслись тихие, приглушенные голоса:

— Ну и задавака. Даже головы не повернет. А еще министр…

— Ну что ты… Мицуно-сама на самом деле такая скромная. Лишний раз чего-то попросить боится. Это ты просто с другими не летала. Радуйся…

Ами усмехнулась. Она поглубже зарылась в плед и закрыла глаза. Взревели двигатели, и самолет, коротко разбежавшись по полосе, начал набирать высоту, пока не исчез в низких облаках. У нее есть сорок минут, чтобы не думать о делах. Пока она в небе, телефоны отключены, и ее никто не побеспокоит. Целых сорок минут…

Ами была в целом довольна тем, как сложилась ее жизнь. С самого раннего детства, с тех самых пор, как она себя помнила, ею владело желание стать врачом. А если повезет — то не просто врачом, а хирургом, чтобы спасать человеческие жизни, давать им надежду. Хрупкая, часто болеющая девочка, единственная дочка у одинокой мамы, она очень любила учиться, и учеба всегда давалась ей легко, словно сама собою укладывалась в голову по полочкам. Ей предложили перейти на ускоренное обучение, и уже в четырнадцать она с блеском сдала экзамены за весь курс естественнонаучной старшей школы и начала заниматься иностранными языками, потому что надо было куда-то девать освободившееся время — в университет брали не раньше восемнадцати, а у Ами не было особенных связей, чтобы ей пошли навстречу, сделав маленькое исключение из правил. В общем, это были обычные ножницы современного урбанистического общества. Кто знает, что было бы, не потеряй она эти почти четыре года?

Ответа на этот вопрос у нее никогда не было, но Ами ни капли не жалела об этом. Ведь, подумать, если бы ее взяли в тот год в университет, разве смогла бы она тогда играть в мюзикле? Познакомиться с девочками? До них у нее никогда не было друзей…

С собой на пробы ее взяла мамина двоюродная сестра, работающая фотографом в том самом городе, из которого она сейчас летела. Ами приехала к тете на каникулы и целый день проводила, окруженная книгами, не обращая внимания на постоянное подтрунивание родственников. Как ее только за глаза ни называли! Ами помнила, что испытала настоящий шок, увидев эту километровую толпу девушек, желающих участвовать в кастинге. Едва не вырвала у тети руку и не убежала обратно в тихое и спокойное место. А потом, все-таки пересилив себя, забилась в уголок с книгой и время от времени, отрываясь от чтения, наблюдала за тем, как тетя работает, скрыв лицо массивным объективом. Потом тетя позвала ее, и Ами стояла рядом, разглядывая фотопробы — тихая скромная девочка с аккуратной короткой стрижкой, в школьной форме, несмотря на летние каникулы и толстую книгу по биологии…

— Не может быть!!! — воскликнул вдруг кто-то, увидев ее, и тетя представила Ами этого толстого дядьку с кошачьими усами, как помощника главного режиссера. — Как тебя зовут! Ну надо же, просто вылитая Сейлор-Меркурий, мы же тебя уже неделю ищем! Девочка, я тебя умоляю, скажи мне, ты петь умеешь? Ну хоть немного? Да подожди ты, не стесняйся, я же просто спросил. Пела раньше в школьном хоре? Ухххх… Милая моя, где же ты раньше была, пока я тут со всеми ними с ума сходил?

А до этого Ами всегда думала, что такое случается только в сказках или глупых фильмах.

Конечно, у нее сразу ничего не получалось. И было очень много трудностей. У Минако, что играла Сейлор-Венеру, и у Рей — Сейлор-Марс были просто фантастические, мощные, хорошо поставленные голоса с приятным тембром, берущие порой невероятные диапазоны и тональности. Усаги и Мако занимались пением с раннего детства, и Ами прекрасно понимала, что на их фоне со своим слабым, дрожащим голоском она выглядит бледно. Но, к счастью, сольных партий у Сейлор-Меркурий было не так уж и много, и она была готова новое ремесло осваивать с той же отдачей, что посвящала учебе. В команде девочек Ами оказалась самой младшей, ей едва исполнилось пятнадцать, и подруги тут же взяли над ней своеобразное шефство. Как же это было здорово!

После мюзикла ее ждал университет. В интернатуре ей предложили заняться докторской диссертацией, которую она между работой подготовила в самые кратчайшие сроки. Ее наставник, седоватый вальяжный профессор, всегда так тепло отзывающийся о ней, стал ее первым и единственным мужчиной, ее любовником. Он напоминал ей отца, которого у нее никогда не было. К сексу Ами всегда относилась очень спокойно, как к одному из элементов совместного быта. Ей больше нравились долгие разговоры по душам за чаем на кухне, когда часы показывали далеко за полночь, обсуждение каких-то новинок на медицинском поприще и будущих научных статей, и она не понимала того, как из-за этого секса можно сходить с ума, за кем-то бегать и умирать от ревности, зачем вообще нужны эти романы? Это оставалась за гранью…

Ами ни разу не была ни в кого влюблена и даже не мечтала ни о какой любви. Бурные чувства и личную жизнь ей успешно заменяла ее профессия, она чувствовала, что очень удачно оказалась в нужном месте, кресле и времени, и карьера, словно стараясь восполнить этот пробел, стелила перед Мицуно широкую дорожку из возможностей и, уходя куда-то в небеса, недоступных перспектив обычным смертным. Буквально через год после защиты диссертации и получения премии за инновации в области микробиологии, Ами предложили возглавить крупный научно-исследовательский центр, занимающийся проблемами онкологии на генетическом уровне. А еще через два — назначение на должность исполняющего обязанности управляющего всеми медицинскими центрами страны. А с прошлого — министр здравоохранения…

Это была ее жизнь и ее битва за то, кем она хотела стать и в итоге стала. Она сама создала свой мир. Это был ее сознательный выбор, за который она себя очень уважала. Ами привыкла никогда и ни о чем не жалеть. Разве что иногда, о том чудесном времени, когда на нее, при поездке в этот южный городок, разом вываливались воспоминания.

Девочки… Полным составом они собирались на пятилетие мюзикла. После официальной части они удрали ото всех и было весело и шумно, еще бы, столько воспоминаний… А в следующем, вы только подумайте, будет уже целых десять…

Кого она видела в последний раз? Ами нахмурилась — профессиональная память вдруг дала осечку — что было раньше крестины дочки Усаги или когда позвонила Мако? Ами тогда так обрадовалась, что тут же сделала все, чего от нее просила подруга. Ради Мако она бы сделала гораздо больше, а та так при этом смущалась, глупая… Ведь ближе кроме них четверых у Ами больше никого нет. Вот бы снова оказаться в кабинете в том уютном ресторанчике на набережной, вот бы с ними еще были и Рей, и, Усаги, и Минако… И снова будет, как раньше.

Незадолго до ее назначения на министерское кресло они вместе с Рей совершенно случайно оказались на одном тихоокеанском курорте. За Рей зачем-то таскалась целая команда мальчиков в черном, несмотря на тропическую жару. Ами было удивилась, но Рей так ей обрадовалась, что эскорт как-то сразу выпал из головы. Они не расставались всю неделю с самого утра и до позднего вечера, и Ами не помнила ни моря, ни пальм, ни остального курортного антуража, и даже взятая с собой толстая книга впервые осталась непрочитанной, но это оказалось так славно…

К Усаги Ами приезжала сначала на ее свадьбу с Сейей, а потом на крестины младшей дочери. Остаться, правда, удалось только на торжественную часть, а дальше ее опять поглотили дела. Она была искренне рада за подругу, только где-то глубоко-глубоко вдруг кольнуло, что у нее самой никогда этого не будет — ни семьи, ни детей, кольнуло без зависти, а просто с каплей потаенной грусти. В конце концов, любой, даже самой сильной и умной женщине порою хочется снять свою непробиваемую броню и ощутить себя маленькой, глупой и слабой…

Про Минако Ами знала из светской хроники. Она обводила колонки с их Венерой простым карандашом, а потом втайне вырезала маникюрными ножничками. У Минако все в шоколаде. Она очень востребованная, популярная актриса, фильмы с ее участием идут один за другим. Какая же она красавица, Минако! Ами тайком втирает крем в первые «гусиные лапки», а мисс Айно ведь старше ее на три года. А как она красиво всегда одета, как держится… Сказка…

Самолет прорвал пелену облаков и пошел на посадку, заложив над Токийским заливом небольшой вираж. Ами думала над тем, что в следующем году сделает все, чтобы непременно выбраться на годовщину мюзикла. И не на полчаса, а на весь день. Наберется храбрости, стукнет кулаком по столу, а потом отменит все дела, все встречи и обязательно приедет. И ничего не скажет девчонкам заранее. Вот будет сюрприз! А на следующих выходных она наберет Мако и сама пригласит ее в ресторан. Мако такая счастливая, у нее и любовь, и семья, и любимая работа… А муж у нее такой, что они до сих пор все играют в медовый месяц и не могут надышаться друг на друга. Вот кому небеса отсыпали полной мерой самого разного счастья.

Ковровая дорожка, что вела к парадному входу нового здания, била в глаза ярким рубиновым цветом. Суета, царившая кругом, толпа собравшихся вокруг гостей, телерепортеров и журналистов, да и просто праздных зевак, питавших надежду засветиться в кадре. Красивые миниатюрные девушки, одетые в одинаковые кимоно, вежливо встречали гостей. Вокруг шептались:

— О, смотрите, приехал сам Марио! Говорят, он постоянный гость в этих ресторанах, чуть ли не друг семьи. А это кто такой?

— Это Мотоки, муж хозяйки. Какой он, оказывается, симпатичный!

— А сама Макото уже здесь?

— Да вот же она, гляди, в черном. С мелким йорком на руках. Это она. Что-то бледновата сегодня…

— Говорят, она только вчера выписалась из больницы. Ей удаляли аппендицит…

После того, как важные персоны, включая приглашенных чиновников и звезд эстрады, переместились внутрь, шум постепенно смолк. Мако, шедшая в последних рядах под руку вместе с мужем, вдруг услышала:

— Все с собачкой тетешкаешься? В платьице ее вырядила? Ну, играйся, играйся. Поглядим, может, хоть она тебе в старости стакан воды в зубах принесет…

Мако резко обернулась. Прямо на нее немигающим взглядом, растягивая тонкие губы в счастливой улыбке, смотрела Такаси Миикэ, ее заклятая конкурентка. Мако почувствовала, как под ее рукой дрогнула и напряглась рука Мотоки, как его пальцы сами собой сжались в кулаки. Тоже, значит, услышал, расстроился.

Успокойся, сказала она сама себе, чувствуя, как глаза против воли тут же начали наполняться непрошенной соленой влагой, она это специально, она ничего не знает… Уж у нее-то самой, у Такаси, не только детей, и собаки нет, но не хватало только устраивать скандал на сегодняшнем мероприятии…

— Мако? Родная, все в порядке? — Мотоки обеспокоенно заглянул ей в глаза, погладил пальцы. Мако сжала зубы, изображая улыбку. Мотоки… вот он точно такого не заслужил.

Мако осторожно вынула свою руку из его большой ладони.

— Пригляди за гостями. Я в кабинет, надо взять кое-какие документы…

— Мако…

— Я быстро…

Она не помнила, как дошла до кабинета — быстро бегать еще было больновато — заперлась на ключ и разрыдалась, сползая вниз по дорогой дубовой двери. И не помнила, что делала потом, сколько прошло времени, и какой сегодня важный для нее день…

В дверь кабинета вот уже несколько минут как стучались. Стучались громко, настойчиво и безжалостно.

— Макото-сенсей, в конференц-зале все давно собрались! Макото-сенсей, все ждут только Вас! Макото-сенсей…

— Мако, ты здесь? Мако, немедленно выходи! Люди ждут! Мако, ты меня слышишь?

— Макото-сама, журналисты приехали. Фотокор говорит, что ему нужно порепетировать ракурс ковровой дорожки, нужно ваше участие. Макото… Ясуто, черт тебя дери, где она?!!

Мако не отзывалась. Пряча лицо в мокрых ладонях и прячась от всех, она, Макото Кино, хозяйка сети ресторанов высокой кухни, бизнес леди и признанный ресторатор по итогам прошлого года, сидя прямо на полу, плакала у себя в кабинете и не было сейчас на свете ничего, что могло бы этот поток слез остановить.

Макото чувствовала себя незаслуженно обманутой. Еще с ранней юности привыкнув добиваться всех поставленных перед собой целей и работая для этого не покладая рук, в данной ситуации Мако не понимала, что же она делает не так? Почему мир устроен так несправедливо? И почему другие так легко получают и также легко отказываются от того, ради чего она в настоящий момент готова отдать абсолютно все?

Мако еще раз взглянула на квадратный листок бумаги, ставший в очередной, в третий раз для нее приговором. Стук в дверь не умолкал, на столе разрывались телефоны — служебный и сотовый, а самое позднее, через полчаса ей надлежало красиво причесанной, безупречно одетой, источающей доброжелательные улыбки, открывать на камеры новый ресторан. Но сейчас отведенные до открытия минуты капали в пустоту, невесомо и медленно таяли, а она, ничего не делая, также оцепенело и сидела, почти не шевелясь и уставившись в одну точку. И больше всего на свете желала хоть какой-то надежды, забвения, избавления от черного, пожирающего ее отчаяния.

Уютный солнечный кабинет, который она когда-то сама обустраивала с такой любовью и тщательностью, теперь казался Мако обескровленным и мертвым. Тонкий слой пыли, скопившейся за несколько дней, покрывал поверхности, высохли цветы в вазах, зеркала мерцали гранями мертвых, бездушных стекляшек.

Не обращая внимания на стук, Мако закрыла глаза. Она вдруг вспомнила то время, когда ничего этого в ее жизни еще не было. Ни успешной процветающей компании, ни денег, ни поездок по миру. Не было кулинарных телешоу, красивого дома на побережье. И этой кучи стервятников, что вьются рядом с ее успехом, дожидаясь того момента, когда она ошибется, оступится, сорвется в пропасть. Когда ей было всего только шестнадцать, и она вместе со своей школьной подругой пришла на кастинг мюзикла про девочек-волшебниц, сражающихся со злом. Она тогда пришла просто за компанию, но в мюзикл почему-то позвали ее, а подругу — нет.

И что удивительно: четверо других девушек, утвержденные вместе с нею на главные роли, вместо конкуренток неожиданно стали ее подругами. А те два с половиной года, пока они играли по разным площадкам — самыми счастливыми в ее жизни.

Мако улыбнулась сквозь слезы. Девочки… Потом, само собой, мюзикл закончился, они выросли, разлетелись по свету, мюзикл остался в прошлом, но их дружба, что удивительно — дружба никуда не делась. Осталась…

Конечно, видятся они теперь совсем редко, все-таки у каждой давно своя жизнь. Наверное, ей, Мако, чаще всего доводится общаться с Рей — когда ее муж организует деловые встречи, то снимает один из ее ресторанов, и Мако обязательно выкраивает время, приезжает. Они с Рей запираются в каком-нибудь кабинете и ужинают, пьют вино, отводят за разговорами душу. А в прошлом году они семьями отдыхали на Бали — Мако с мужем и Рей с Ючиро и сынишкой — ах, какой же он милый, этот непоседливый улыбчивый карапуз!

А не так давно, кажется, это было зимой, Мако решилась позвонить Ами. На один из ее ресторанов «наехали», надо было что-то делать и очень быстро, и Мако было стыдно, что она звонит Ами не просто так, как подруге, а как высокопоставленному чиновнику, министру, чьи связи в верхах могут помочь решить ее проблемы. Но ведь Ами, не упрекнув ее ни единым словом, действительно нажала на все необходимые рычаги, и буквально в течение суток все решилось… Палочка-выручалочка Ами, раньше всегда такая тихая и кроткая…

Минако Мако видит только в кино или в телевизоре. Она улыбается Мако с экрана голливудской улыбкой, эффектно отбрасывая за спину золотистые локоны. Кажется, что их Айно законсервировали — в ее озорных голубых глазах нет возраста.

И Усаги… Макото невольно зажмурилась, вспоминая девочку, что играла среди них принцессу Луны. Такая добрая и доверчивая, ранимая и обидчивая. Девчонки тогда подтрунивали над ней, говоря, что она самая настоящая реинкарнация принцессы Серенити, и нет на свете никого, кто сумел бы в эту сложную роль вжиться лучше.

Мако видела Усаги четыре месяца назад, в церкви, когда крестили малютку Чиби-Чиби, и Усаги, вся в белом, державшая ее на руках, закутанную в белое кружевное крестильное платьице, казалась похожей на Мадонну с репродукций художников Возрождения, а малышка — на маленького Иисуса. И такая трогательная Чибиуса, что стояла рядом, цепляясь за подол материнского платья и так торжественно державшая золотой крестик…

Она не удержалась и всех позвала к себе. В свой особняк на морском побережье. А потом, пока Чиби-Чиби дремала в корзине, а Чибиуса бегала по саду, они с девочками сидели на летней веранде, выходящей прямо на море, пили душистый чай и снова разговаривали, как прежде… Ами, конечно, почти сразу уехала. А Рей и Усаги остались. Мако помнила, как Рей все порывалась ей о чем-то сказать, но Усаги каждый раз так умоляюще глядела на нее, что Рей хмурилась и замолкала.

Мако снова взглянула на бумажку, и слезы закапали на нее с новой силой. На ней, под какими-то непонятными сокращениями и цифрами, в графе диагноз было написано: «Замершая беременность. 16-17 недель. Пороки развития, несовместимые с жизнедеятельностью. Отсутствие сердцебиения».

Она сжимала в руках эти страшные слова, не решаясь порвать их в клочки и выбросить. Это пока еще было тем единственным, что тонкой незримой нитью связывало ее с реальностью, напоминало, что это не сон. Восемь лет невозможной борьбы и всего несколько месяцев счастья, которые достались Мако с тех пор, как она узнала о своей беременности, как боялась глубоко дышать и как боялась в это до конца поверить…

Она отгоняла мысли о том, что все с самого начала пошло не очень-то хорошо. Но успокаивала себя тем, что у нее есть деньги, а у них в стране очень хорошая медицина — ее малыша обязательно спасут, ему помогут, они вместе дотянут… Двадцать восемь недель — почти гарантированная жизнь. Тридцать три — почти гарантированное здоровье… Но кто-то свыше распорядился иначе.

В тот день, когда ее состояние нормализовалось, и ее должны были выписывать из больницы, Мако проснулась утром, удивленная и радостная от того, что ничего у нее не болит и нигде не тянет. Ей снился чудесный сон, как она гуляет с малышом, важно и гордо толкая перед собой коляску по цветущим аллеям парка. Она встала с постели и даже не сразу поняла, как по ее ногам заструилась кровь. Со сгустками. Боясь пошевелиться, Мако стояла посреди палаты, растерянно обхватив себя руками, и подоспевший врач очень спокойным и ровным голосом приказал ей собираться в операционную. Мако плакала в голос, хватала его за руки, умоляя немного подождать, остановить это, сделать узи, вдруг малыш еще жив, но космически холодным тоном услышала в ответ, что если она в дальнейшем собирается быть мамой и вообще хочет жить, то сейчас нельзя терять ни секунды.

Из операционной в палату она вернулась подозрительно спокойной. И даже успокаивала чуть не плачущего мужа, пришедшего к ней вечером. А сама тихонько, чтобы никто не слышал, плакала по ночам…

А теперь все кончено. И никакого ребенка у нее не будет. Никогда.

Дверь в кабинет затряслась так, словно готова была рухнуть внутрь. Мако очнулась, вздрогнула, поднялась на ноги. За дверью послышался рев:

— Макоооо! Дорожка! Фотографы! Журналисты! Немедленно открой, иначе я выломаю эту чертову дверь!!!

Мако бросилась к двери.

— Сейчас… — пробормотала она, поворачивая ключ и исчезая за дверью в ванную комнату. — Прости, пожалуйста. Я сейчас. Только пять минут…

Мако смотрела на свое отражение в зеркало и ловкими движениями привела в порядок волосы, заново умыла лицо, подкрасила губы и нанесла на покрасневшую от слез кожу слой пудры, привычно придавая себе вполне обычный, спокойно-деловой вид. Разгладила праздничное черное кимоно, под левой грудью, словно рана навылет, горел алым шелком тонкий иероглиф. Она была почти готова. Надо вернуться к работе, ведь ее работа — тоже дитя, выпестованное ею и выращенное.

И, изгоняя из души последние следы детских воспоминаний, улыбаясь гостям ласково и по-матерински нежно, Мако шагнула на красную ковровую дорожку.

Она успокаивала себя тем, что, несмотря ни на что, ее жизнь в целом удалась, сложилась так, как она хотела. Что она почти счастлива. Да и девочки наверняка тоже. Ами — министр. Рей — жена богатого нефтемагната. Минако — востребованная актриса. А все-таки, самая-самая счастливая из них, счастливая вдвойне — это Усаги. Потому что настоящее счастье — это не деньги, не слава, не положение в обществе и не бизнес.

Настоящее счастье — это семья и растущие в ней дети. У Мако их ни одного. А у Усаги целых двое.