Необходимость заботиться  (джен)

«Сраный андроид» — думает Хэнк, когда видит Коннора впервые. У того — прямая осанка, руки по швам, идеальные черты лица, причёска волосок к волоску и голос — монотонный и до жути раздражающий, вызывающий головную боль, которая в свою очередь грозит обернуться преждевременным протрезвлением. Хэнк этому противится и залпом опустошает очередной стакан второсортного пойла. Смысл слов безэмоционального надоедливого ублюдка всё же медленно доходит: ему всерьёз собираются навязать данное «чудо техники» в качестве временного помощника. «А вот хер вам», — решает Хэнк, но уже через пять минут они в машине и мчатся на место преступления. В конце концов, это всего лишь одно дело, а вечер уже вряд ли можно испортить сильнее. Металлический болван и в самом деле доказывает свою эффективность: убийца найден, признание получено, вот только на самый важный вопрос — почему андроиды начали сходить с ума? — нет никакого вразумительного ответа.

Когда Хэнк видит Коннора на следующий день в офисе, его передёргивает от малоприятной догадки, что это ярмо ему повесили на шею на куда больший срок, чем одна прошедшая ночь. И Джеффри как назло не в духе, ничего не желает слушать, только скандалит в ответ, припоминая старые и новые грешки, и указывает на дверь. Дерьмовая работа для дерьмового работника: заслуженно, но всё равно обидно. Хэнк ядовито поздравляет себя с напарником — кретином с синтетическими мозгами — и утешается мыслью, что они не сработаются, скоро это станет понятно абсолютно всем.

В итоге всё выходит куда хуже, чем он мог предположить. Коннор, само собой, вызывает приступы раздражения — да так, что порой хочется подправить его чересчур симметричную рожу — вполне ожидаемо, ведь Хэнк почти со всей техникой сложнее тостера не в ладах, не говоря уже о высокоинтеллектуальных человекоподобных засранцах. Но гораздо сильнее он злится и устаёт от самого себя — и это уже что-то новое. Из него против воли так и льются нескончаемые нотации от «Коннор, хватит совать всякую дрянь себе в рот!» до «Коннор, мать твою, не лезь под пули!!!». Хэнк понимает, что ведёт себя как курица-наседка, ужасается до глубины души, но никак не может угомониться. Голодная необходимость заботиться о ком-то, сидевшая в нём все эти годы как на привязи, без предупреждения срывается с цепи. Спасаться уже, похоже, поздно, но Хэнк раз за разом себе напоминает: Коннор пусть и выглядит как человек — донельзя отмороженный, правда — но на самом деле он машина, гаечки, винтики, микросхемы и прочая хрень в совокупности. Аргументов надолго не хватает: сердце предательски ёкает, стоит напарнику попасть в очередной переплёт.

Разве неживое может умереть? Чувствовать? Терзаться сомнениями? Но что-то происходит, и беглые девушки-андроиды ведут себя так, словно влюблены, а Коннор упускает шанс сделать выстрел, будто бы проявляя милосердие. Программный сбой или всё же что-то большее?.. Хэнк не выдерживает, наводит на Коннора револьвер, чтобы наконец прояснить кое-что важное для них обоих. «Ты боишься смерти?». Полученный сухой ответ «я бы не хотел прекратить своё существование» ничего не даёт, но в глазах Коннора что-то такое, что рука с оружием дрожит, а затем безвольно опускается. И Хэнк сдаётся, больше даже не пытается одёрнуть себя, когда хочется сказать напарнику «береги себя». Для него Коннор живой — и Бог с ними, с фактами и формальностями.

И потому, когда Коннор целится в безропотно опустившуюся на колени девушку, у Хэнка внутри леденеет от страха. Один выстрел — и умрёт вера, которую он только начал обретать. Но Коннор опускает пистолет, и у Хэнка от облегчения едва не идёт кругом голова. «Нашёл чему радоваться, старый ты дурак, — мысленно пилит он себя. — Твой напарник, похоже, такой же девиант, как и те, кого прислан разыскивать». Но Хэнк не чувствует никаких сожалений по этому поводу, только иронию. Надо же, главная надежда больших боссов на то, чтобы положить девиантам конец, сама готова пойти по тому же пути, пусть пока и не осознаёт это.

Окончательно всё проясняется на заводе «Киберлайф». При виде двух Конноров у Хэнка в глазах начинает двоиться. Раньше он любил вместе с сыном решать головоломки «найди десять отличий», но прямо сейчас никаких отличий нет, хоть глаза выколи, высматривая всё до каждой нитки на синих костюмах и родинки — на коже. Один андроид — зеркальное отражение другого, а ведь понять кто свой, а кто — чужак, критично важно, и времени в обрез. Хэнк собирается с мыслями и задаёт наводящие вопросы. В этом нет логики, ведь память у обоих RK800 тоже одна на двоих, но он ищет что-то, высматривает и очень быстро находит. Коннор отвечает на вопрос о его сыне, излагая факты, что режут без ножа, но Хэнк не столько слышит, сколько чувствует сопереживание, а затем и сожаление в заключении: «вот поэтому вы ненавидите андроидов». Эмпатия, да? Хэнку горько, но пора признать ошибки. И выбор даётся даже слишком легко. Хэнк из прошлого считал, что все андроиды абсолютно одинаковы, независимо от их моделей, внешнего облика и предназначения — бездушные машины, не более; Хэнк из настоящего отчётливо понимает, что сможет узнать своего Коннора всегда, сколько бы у него ни было двойников.

В тот же день привычному миру приходит конец: человечество пытается многое переосмыслить; андроиды — привыкают к обретённой свободе. Хэнк, смотря новости по телевизору, впервые за долгие годы опустошает рюмку вовсе не для того, чтобы заглушить горе. На душе спокойно. И немного тоскливо от мысли, что свободному Коннору вряд ли нужен ворчливый старик.

Но тот сам его находит на остановке возле дешёвой забегаловки. Застывает истуканом в нескольких метрах и неумело улыбается одним уголком губ. Хэнк ничего не говорит — не находит нужных слов — просто в пару торопливых шагов покрывает расстояние между ними и прижимает Коннора к себе. «Вернулся…» Хэнк чувствует, как в груди разливается давно позабытое тепло.

Видеть лицо Джеффри после слов «хочу получить своего болвана-напарника обратно» бесценно. Начальник волевым усилием подбирает отвисшую челюсть, долго и недоверчиво смотрит на Хэнка, ожидая, что тот ядовито выплюнет «да я пошутил». Но Хэнк лишь пожимает плечами и словесно добивает: «Кажется, мы неплохо сработались». Во взгляде Джеффри явственно читается «Кажется, вы все тут вконец долбанулись», но всё же обещает подумать и, как обычно, указывает пальцем на дверь.

Придя домой, Хэнк сразу же замечает довольного, а значит, накормленного до отвала Сумо, и педантичный порядок вместо привычного бардака. Вздыхает. Открывает холодильник — и снова вздыхает: полки ломятся от до омерзения полезной пищи. Кое-кто всерьёз решил взяться за его здоровье.

«Сраный андроид», — думает Хэнк, но губы растягиваются в невольной улыбке.

С неба сыпется мелкая крупа, неприятно колет лицо и медленно тает, путаясь в седой бороде. Хэнк дёргает за бегунок молнии, застёгивая куртку по самое горло, сцепляет зубы, когда в лицо ударяет порыв ветра. Со двора доносится басистый лай и упрашивания «Давай, Сумо, принеси мне мяч». На деле же Коннор уже в третий раз сам бежит за пущенным снарядом, провожаемый ленивым взглядом разлёгшегося на стылой земле сенбернара. Этим двоим холод будто бы и нипочем, а Хэнк всё так же ненавидит зиму, с тех самых пор, как дорога, покрытая блестящей коркой льда, унесла жизнь его сына. Ночами ему по-прежнему снится Семьдесят пятое шоссе, бьющаяся в стёкла метель и грохот, когда едущий впереди грузовик теряет управление и валится на бок. Он видит испуганное лицо Коула с широко распахнутыми глазами, отчаянно жмёт по тормозам — те отзываются визгом, но автомобиль не останавливается, вращается на льду, как ёбанная рулетка в казино. Красное и чёрное, жизнь и смерть. Ставка сыграна: удар приходится на правую сторону машины, со звоном выпадают стёкла, корёжится метал, а его мальчик висит на ремне безопасности как сломанная кукла. Весь в крови и без сознания. Во сне всё становится серым-серым, как и его жизнь — после.

* * *

Хэнк всё бы отдал за возможность поменяться тогда с сыном местами. Это у Коула должна была быть впереди долгая и счастливая жизнь, а что ему — убитому горем старику — делать с остатками своей? Ненавидеть себя и этот грёбанный мир? Он так и поступил, не найдя никакого другого выхода, кроме как топить себя на дне бутылки и надеяться, что всё когда-нибудь закончится само. Крутил барабан, заряженный одинокой пулей, и утыкал дуло револьвера себе в висок — но судьба каждый раз смеялась ему в лицо сухим щелчком. Тогда ещё жена, Саманта, пыталась говорить с ним, прятала выпивку, а когда застала за игрой со смертью — упала на колени и разрыдалась.

«У нас ещё могут быть дети, Хэнк», — слова ударили звонкой пощёчиной. Заменить одного ребёнка другим, словно тот — живая кукла с заводов «Киберлайф»? Так мерзко, так нелепо, что Хэнк не выдержал и захохотал — до слёз и хриплого кашля. «Убирайся! Давай же, ну, уёбывай отсюда и никогда, никогда, слышишь, не возвращайся!!!». Саманта, давясь рыданиями, выбежала из дома, а через неделю он получил бракоразводные документы, на которых без колебаний оставил свои подписи. Может, для бывшей жены ещё и существовал шанс начать всё сначала, но только не для него.

Иногда — всё больше уставая от того, в какое дерьмо скатилась его жизнь — Хэнк мимолётно допускал мысль, что, послушай он Саманту тогда — и, быть может, всё сложилось бы по-другому. А затем снова начинал пить, пока руки в состоянии держать стакан; крутить барабан револьвера с одной пулей и зло думать: «А не зарядить ли его полностью, чтобы наверняка?». Но игра со смертью стала ещё одной вредной привычкой.

* * *

Зелёный мяч летит в угол двора — Сумо наконец срывается с места и несётся за ним довольно прытко, как для своей массивной лохматой туши.

— Да! — ликует Коннор, сидящий на корточках. — А теперь принеси его мне.

Сумо возвращается, но не дает забрать мяч из своей слюнявой пасти, наоборот, сильнее сжимает челюсть. Коннор уговаривает, пытается отобрать, а затем оказывается в один прыжок поваленным на землю. Сумо нависает над ним с видом победителя.

— Ты играешь не по правилам, ты это знаешь? Эй! — Коннор весьма неубедительно пытается отбиться, когда Сумо выплёвывает мяч и принимается вылизывать ему лицо, радостно виляя хвостом.

Хэнк наблюдает за их вознёй, пряча в бороду улыбку. Всё-таки судьба сыграла с ним странную шутку: он чувствует себя так, словно снова стал отцом. И это больше не воспринимается как предательство. Хэнк думает, что ещё обязательно встретится с Коулом, но теперь он знает для чего и для кого продолжает не существовать, нет — снова жить.

Играм со смертью приходит конец, и это похоже на рассвет после долгой ночи.