Поцелуй для нецелованной (гет)

«25 сентября

Если бы меня спросили о моих талантах, то я бы с уверенностью ответила „мастерски сливаюсь со стенами“. Потом уже можно было бы упомянуть о фотографировании, рисовании скетчей и попытках нормально освоить хотя бы один музыкальный инструмент, но вот умение быть человеком-невидимкой в толпе у меня прокачано до максимального уровня по умолчанию. И порой, хотя кого я обманываю — постоянно − я это сильно в себе ненавижу. Уметь бы ещё по-другому.

По закону жанра место аутсайдера должно быть моё по праву. Но тут случился парадокс, который я до сих пор затрудняюсь объяснить. Такую чудачку как я с недавних пор приняли в свою компанию популярные ребята, как раз из тех, до которых мне самой как до Луны. Все они — самоуверенные, красивые и одетые как с иголочки, даже думать не хочу, каким пугалом кажусь на их фоне. И особенно яркой звездой среди них сияет Виктория. Раньше она мне казалась до жути холодной и высокомерной, но, каким-то чудом, мне повезло узнать её настоящую. Всё случилось банально: нам с ней выпал совместный проект − фоторепортаж для школьной газеты на тему: „Места, которые вы просто обязаны посетить в Аркадии Бэй“. Я думала, это будет сущий ад, но оказалось, всё не так уж плохо. Мы исходили город вдоль и поперёк, сделали около трёхсот пятидесяти фотографий достопримечательностей, Виктория критиковала мои растоптанные кроссовки и полароид − к вечеру мы кое-как приклеивали отпавший каблук к её босоножкам и делали совместные селфи на мой древний аппарат. Кто бы мог подумать, что в компании Снежной королевы бывает так весело и легко. Ещё большей неожиданностью для меня стало то, что после сдачи проекта она не сделала вид, будто терпела меня только из временной необходимости. Виктория сама пригласила меня на одну из вечеринок, и всё завертелось само собой, словно так и должно быть».

Перечитав последнюю запись в своем дневнике, я перевернула исписанный лист чистой стороной, решительно занесла над ним ручку… и приуныла. Последние две недели мне было просто-напросто некогда писать, а теперь, когда я выкроила, наконец, свободную минутку, мысли разбегались как тараканы. За это время почти ничего знаменательного не произошло, кроме малюсенькой такой мелочи, о которой даже дневнику сознаваться было как-то неудобно. Правда, об этом уже знают все, кого хоть сколько-то волнует моя личная жизнь. Удручённо вздохнув, я начала свою исповедь:

«11 октября

Когда творишь какую-то неведомую хрень на пьяную голову, можно потом оправдаться, что это всё алкоголь. Я вчера вечером была самой трезвой из нашей компании − и всё равно умудрилась вклеиться по полной. Мы решили сыграть в дурацкую игру „Я никогда не…“*. Расстелили покрывала на пляже, уселись по кругу, достали стаканы и выпивку. Начали с Даны − она сказала, что никогда не каталась на лыжах. Этот стаканчик я выпила: папа научил меня кататься лет с семи-восьми. Потом я, в основном, пропускала, и когда до меня дошла очередь откровенничать, на моём счету была всего лишь двойная порция джин-тоника.

Подняв свой стакан, из миллионов возможных вариантов я почему-то ляпнула: „Я никогда ни с кем не целовалась“. Все засмеялись и выпили. И я без понятия, что это, чёрт возьми, было, но сидящий как раз по левую руку от меня Нейтан Прескотт неожиданно спросил: „Организовать поцелуй для нецелованной?“. Под одобрительные свисты, он, несмотря на мой протест, сгрёб меня в охапку и поцеловал. По-взрослому, а не чисто символически. Такие люди как он, постоянно поступают по принципу: делай всё, что в голову взбредёт, словно у тебя на это есть особые привилегии. А я была настолько ошарашена, что застыла как дерево, вместо того, чтобы сразу же оттолкнуть его от себя.

Раньше я представляла свой первый поцелуй романтичным и с кем-то особенным, а вышло полное не пойми что, да ещё и с Прескоттом. Помню, в первую нашу встречу, он меня одарил таким взглядом, словно я даже пыль с его дорогущих ботинок сдувать недостойна. Потом вроде бы стал терпимее, но наверняка это всё стараниями Виктории. И тут, вдруг, такой поворот.

Я теперь даже не могу сказать, понравился ли мне сам поцелуй или нет: было влажно, немного горько из-за привкуса джин-тоника и до чёртиков странно. Вроде бы никаких фантастических ощущений, о которых пишут в книжках, и совершенно не так, как я себе это представляла, но всё-таки мне хотелось бы это повторить».

Последнюю фразу, написанную машинально, я, опомнившись, собиралась зачеркнуть, но не успела. Тяжелая рука легла мне на плечо, и в нос ударил хорошо знакомый запах одеколона с нотками цитруса. Как гласит народная мудрость: помяни чёрта − и он появится. Прескотт каким-то чудом умудрился наткнуться на меня, сидящую на лавочке в самом глухом углу школьного двора. Или он специально меня искал?

Вместо приветствия я легонько боднула затылком в живот стоящего позади меня парня: может, в следующий раз Нейтан всё-таки решит, что подкрадываться ко мне со спины не самая хорошая идея. Он перегнулся через спинку лавочки, пытаясь вычитать хоть что-нибудь в моём блокноте. Я молниеносно захлопнула дневник.

− Не жалко тебе переводить бумагу на свои ванильности? − поинтересовался Прескотт, обходя лавочку, и бухнулся рядом.

− Это домашка, − соврала я.

− Отлично, дай списать, − мы одновременно с разных сторон схватились за мой дневник, лежащий у меня на коленях.

Я потянула несчастный блокнот на себя, надеясь вырвать его из цепких ручонок Нейтана:

− Обойдёшься.

− Не будь такой жадиной, Колфилд, − Нейтан и не думал мне уступать.

− Окей, Прескотт, как будет слово «отвали» на понятном для тебя языке?

− Для меня не существует такого слова, − один рывок − и из моих пальцев выскользнул коричневый кожаный переплёт, а дневник оказался у Нейтана.

− Эй! А ну отдай! − моё требование прозвучало немного истерично, и на лице чёртова похитителя чужих дневников появилась победная ухмылка:

− Что-то слишком ты переживаешь за свою домашку, Колфилд.

− Нейтан, не будь таким придурком, − раздражённо попросила я, чувствуя, что уровень ярости внутри меня уже зашкаливал.

Он держал дневник на вытянутой руке подальше от меня, так, чтобы дотянуться до него можно было, только если попробовать перелезть через самого Прескотта. Тоненькая лента-закладка блокнота лежала в месте, где заканчивались мои сегодняшние откровения, поэтому одно лёгкое движение Нейтана — и, к моему ужасу, записная книжка раскрылась именно там. Убиться можно!

Впрочем, Нейтан решил добить меня сам, с широкой усмешкой и пафосом прочитав последние строчки вслух:

− «Я теперь даже не могу сказать, понравился ли мне сам поцелуй или нет… − я опрометью рванула забирать свой дневник, Нейтан бесцеремонно меня от себя отпихнул, не отрываясь от чтения. Последние строчки он снова прочитал вслух. − Вроде бы никаких фантастических ощущений, о которых пишут в книжках, и совершенно не так, как я себе это представляла, но всё-таки мне хотелось бы это повторить…»

От стыда мне хотелось провалиться сквозь землю. Нейтан самодовольно хмыкнул:

− Могла бы просто попросить.

Потеряв всякое терпение, я, стоя на одной ноге, а коленом другой опёршись об изогнутый край лавочки, крепко схватила Нейтана за плечо, надёжно удерживая его в положении сидя, чтобы никуда не удрал. Дело оставалось за малым: отобрать дневник у него силой. Мне почти это удалось, я даже пальцами почувствовала корешок от обложки, как Прескотт взял и отпустил свой трофей. Записная книга с хлопком упала на лавочку рядом с ним, и, прежде чем я успела что-либо сообразить, он рывком усадил меня к себе боком на колени. И теперь уже наоборот, руки Нейтана взяли меня в плотное кольцо, не давая встать или хотя бы отодвинуться. Оказавшись с ним лицом к лицу в шокирующей близости, я замерла, неуверенно положив ладонь ему на грудь, словно это сможет удержать его, если он вздумает какие-нибудь глупости.

− Знаешь, в чём твоя проблема, Колфилд? − снисходительно спросил Нейтан, не ослабляя своих насильнических объятий.

Я только теперь, на ярком солнечном свету, обратила внимание, что на самом деле у него глаза пронзительно-синие, а не серые, как мне раньше казалось. И всё-таки он красивый, несмотря на немного хищные, резкие черты лица. Особенно сейчас, когда не хмурился, не демонстрировал своё раздражение или высокомерие, а просто смотрел. И будто чего-то ждал.

− В чём? − рассеянно спросила я.

− В том, что ты много думаешь там, где надо действовать.

Я не могла понять, намекает ли он на что-то или просто издевается. По правде говоря, мне вообще любые попытки здраво мыслить давались с огромным трудом — слишком уж смущал тот факт, что я сижу у него на коленях, словно его подружка в том самом смысле. И я очень хотела вернуть себе обратно свободу и душевное спокойствие.

− Нельзя делать всё, что заблагорассудится, просто потому, что хочется, Прескотт. Всегда есть последствия, − я прочитала ему короткую нотацию, старательно делая вид, что у меня всё под контролем, и попыталась высвободиться из его объятий. — Отпусти меня, немедленно.

Моя просьба была полностью проигнорирована.

− Вот поэтому я тебе и говорю: слишком много думаешь, — Нейтан явно забавлялся, критикуя меня моим же нравоучительным тоном. — И упускаешь кучу возможностей. Всё время, что я на тебя смотрю, ты зажатая, замороченная непонятно чем, и прячешься в свою шкурку серой мыши, потому что боишься показать себя настоящую.

Мне стало совершенно не по себе от того, насколько точно его слова ударили в цель. Я всегда считала, что постоянно идти на поводу своих желаний, не обращая внимания на последствия − это чистейшей воды эгоизм. Но что, если Прескотт хотя бы частично прав, и я загоняю себя в рамки благоразумия настолько, что живу не своей жизнью, а сценарием пьесы, где мне дали очень скучную, неприметную роль?

Никогда не думала, что Нейтан на меня вообще обращал внимание, как минимум до вчерашнего вечера. Тем более не подозревала, что он мог видеть меня насквозь. И вот она я − вся перед ним как на ладони.

− И какая же я настоящая? − робко спросила, утопая в чувстве собственной беззащитности под взглядом его синих глаз.

− Не знаю. Покажи мне.

Макс, которой нравилось сидеть в своём маленьком персональном мирке, не стала бы ничего доказывать, особенно Прескотту. Но моё второе я, плохо знакомое мне самой, настояло совсем на другом. Рукой, которая упиралась Нейтану в грудь, я несмело скользнула выше по мягкой ткани блейзера к оголённой шее. И прижалась своими губами к его уверенно, словно делала это тысячу раз. Я почувствовала, как он улыбнулся, даже успела испугаться, что сейчас последует смех и маленький спектакль, в котором я окажусь полной идиоткой; но Нейтан ответил на поцелуй, крепко сжимая рукой моё бедро. Это было жадно, жарко и необходимо, как глоток свободы, в котором я себе слишком долго отказывала. А ещё не осталось никаких сомнений: мне нравилось целовать Нейтана Прескотта, даже слишком, чтобы это могло не беспокоить.

В таких случаях обычно задают глупые вопросы, вроде «кто мы друг для друга?» Я же, отстранившись, спросила совершенно невпопад:

− Зачем ты вообще пришёл?

…и снёс мою крышу к чертям.

− Потому что мне нравится одна долбанутая, которая начала избегать меня со вчерашнего вечера.

− Это я что ли долбанутая?

− Угу. Ещё и туподоходящая, судя по тому, как выборочно твой мозг усваивает информацию.

− Но ты же несерьёзно насчёт всего остального, − прыснула я.

Нейтан молча приподнял одну бровь, будто ожидая, пока до меня наконец дойдёт. Но он ведь не мог говорить серьёзно? Нет?.. Я. Нравлюсь. Нейтану Прескотту?! Это как должен был рехнуться мир, чтобы такое вдруг стало возможно?!

− Как же с тобой всё-таки трудно, Колфилд, − с тяжёлым вздохом сказал Нейтан, и поцеловал меня так, что все вопросы исчезли сами собой.

И если Вселенная действительно рехнулась, подумалось мне, я с превеликим удовольствием сойду с ума вместе с ней.

Примечание к части

*Популярная игра на вечеринках американских подростков. Участники садятся за стол, разливается алкоголь по стаканчикам. По очереди каждый говорит, какую вещь он не делал (например, "я не летал в самолете"), кто это делал — выпивает. Если никто не делал — выпивает говоривший. Цель — остаться самым трезвым.