Сын трех братьев (джен)

— Аид! — разнесся громовой голос по огромному каменному залу.

Зевс уселся на свой трон и свирепо осмотрел зал, пока другие боги рассаживались на свои места. Даже малые боги присутствовали — расположившись на простых каменных стульях для гостей рядом с очагом.

— Так что, Аид? — ворчливо сказал он. — Или ты слишком горд, чтобы заседать с нами в совете, брат мой? — глаза его недобро блеснули.

— Ты хочешь, чтобы я сказал, что для меня большая честь торчать тут с вами дни напролет, владыка Зевс? — ехидно спросил глава царства мертвых Аид.

— Именно так! — прогремел непоколебимый голос старшего бога-Зевса.

— Что-то я не хочу тебе подчиняться. То, что ты главный — большая ошибка, ведь, по сути, из нас троих старший — я. То, что ты смог одолеть нашего отца — заслуга только нашей матери, и больше никого, — так же яростно рыкнул Аид, от чего по залу растекся морозный холод, но мгновение спустя рассеялся. — Но сегодня я не в настроении воевать, как-никак, годовщина моей свадьбы с Персефоной. Я обещал ей сегодня никого не убивать, так что давай говори, чего хотел, а я, так уж и быть, послушаю, — махнул он рукой так, как машет повелитель надоедливым подданным, чтобы они уже начинали говорить и не тратили его время зря.

Наверное, чудеса все же случаются. Зевс хоть и полыхнул злобой, отчего по залу распространился запах озона, но продолжать скандал не стал, а Аид подошел к своему трону и величественно присел. Заседание Олимпийского совета началось.

* * *

31 июля 1980 года, Англия, Поттер-мэнор

Из-за высокой ограды виднелся старинный и величественный замок из белоснежного камня, овитый магической разновидностью плюща. Парк, который окружал этот замок, поражал своей красотой и изысканностью, с которой он был обставлен. Кованые скамейки, множество фигур животных, каждая из которых говорила о том, какая анимагическая форма была у какого-то из Лордов этой семьи, несколько арок и беседок — все это было непередаваемо прекрасно. А проживали в этом удивительном произведении искусства Дорея и Карлус Поттеры.

Сегодня в этом прекрасном доме было на двоих жильцов больше: у старших Поттеров гостили их сын Джеймс и невестка Лилиан, у которой совершенно внезапно начались роды, хотя до момента появления наследников, по словам семейного колдомедика, было еще две недели.

Уже через час после первых схваток Ричард Мун объявил взволнованным родственникам о появлении на свет близнецов, которых уже через несколько минут ввели в род и провели с ними обряд имянаречения. В итоге старшего близнеца назвали Гарри Джеймс Поттер — в честь его отца и отца его матери, а младшего — в честь прошлых Лордов рода — Флимонт Карлус Поттер. Гарри хоть и родился первым, но был магически очень слаб, ощущался практически как сквиб, а вот Флимонт родился здоровым, и ядро его заметно ощущалось уже сейчас, так что традиционное имя для наследника получил он, хотя официально им был Гарри.

Так как в магическом мире оглашать наследников следовало только тогда, когда детям исполнялось пять лет, родители не сильно беспокоились, что кто-то узнает, что у них очень слабый наследник.

«В крайнем случае, — думал Джеймс, — этого почти-сквиба можно пристроить к родне жены, а старшим сыном назначить Флимонта».

Лили же была неимоверно счастлива. Двое детей — близнецов — это мечта любой ведьмочки. Ну и что, что один сын чуть слабее? Они же близнецы, а значит — их сила выровняется.

31 Июля 1985 года. Англия. Лондон. Косая Аллея.

На Косой Аллее, как всегда летом, было много народа. Маги шныряли по магазинам, дети разглядывали витрины, а уличные торговцы предлагали купить всякое барахло, от которого проку, как от козла — молока. Со стороны бара «Дырявый Котел» вышла знаменитая семья: отец и глава семейства Джеймс Карлус Поттер, один из лучших авроров и герой первой магической войны, его жена Лилиан Джейн Поттер, мастер чар и трансфигурации, и двое их детей, Гарри Джеймс Поттер и Флимонт Карлус Поттер. Сегодня они в первый раз вышли на Косую Аллею без мантии-невидимки отца, а просто под чарами отвлечения внимания. Именно сегодня, в свой день рождения, они должны были пройти проверку в банке на наследия в крови и предстать перед широкой публикой как наследники великого рода светлых волшебников — Поттеров.

Джеймс стал героем войны сразу после его победы над Волдемортом, который пришел к нему в дом в Годриковой впадине, чтобы убить ребенка из пророчества, то есть — его сына. Никто не знал, сколько детей родила Лилиана, но все знали, что это произошло тридцать первого июля. Во время проникновения в их дом Волдеморт, пройдя через Фиделиус, активировал охранные чары, и на помощь к семье Поттеров выдвинулись три отряда авроров и члены ордена Феникса, в котором они с женой состояли.

Хотя великий Темный Лорд и потерял много своих последователей, ему всё-таки удалось добраться до ребенка, пока его отец пытался справиться с двумя Пожирателями, напавшими на его жену. Отряды авроров заметно поредели, все-таки взрослые чистокровные волшебники в любом случае были подготовлены лучше, чем магглорожденные, к тому же бывшие еще совсем недавно школьниками, так что помешать ему не могли.

Зайдя на второй этаж, Лорд замер. У него сложилось такое ощущение, что детскую никто и не собирался охранять. Все отряды были рассредоточены только по первому этажу, хотя ребенок был на втором. Как ни странно, но в колыбели был только один малыш, Флимонта в доме не было — его заблаговременно спрятали у родителей Поттера.

Приблизившись к кроватке, Темный Лорд внимательно посмотрел на того, кто в будущем мог быть равным ему по силе, и ухмыльнулся. Никто и никогда теперь не сможет его победить! Он поднял палочку медленно и величественно, как и полагается Лордам, небрежно махнул ей, произнеся нужную формулу, и из нее вырвался луч зеленого света, который полетел в сторону мальчика. То время, что летел луч — Лорд блаженствовал. Чувство удовлетворения от уничтожения конкурента накатывало на его изорванную душу лавиной. И не важно, что конкурент — ребенок. Он мог вырасти, и тогда Лорд бы так легко от него не избавился. А так — раз, и проблемы нет и не будет.

Однако все оказалось не так радужно, как уже представил себе Волдеморт. Луч, летевший в ребенка, не убил его, а ударился обо что-то, сконцентрировался и образовал зеленую сферу, которая полетела обратно в Лорда. Тот, пребывающий в своих грезах, явно не ожидал подобного и не сумел выставить даже маломальский щит. Попав точно в сердце, сфера стала разрастаться уже непосредственно вокруг Лорда, и тот буквально сгорел на работе. На полу остались только его палочка, плащ и горстка пепла.

Вот так бесславно и погиб великий темный волшебник второй половины двадцатого века, а героем и его победителем стал Джеймс Поттер, который в момент его смерти успел заскочить в детскую.

И всем казалось, что все хорошо: великий темный маг повержен и можно спокойно жить, но ничего не проходит бесследно. Любая победа приносит с собой и поражение.

Гарри Поттер и раньше был магически слаб, а теперь все проверки показали, что он сквиб. После этого Джеймс и охладел к своему старшему сыну, несмотря на то, что тот являлся ребенком из пророчества и победил великого мага в свои полтора года, что характеризовало его, как великого человека, пусть и без магических способностей. Лили, конечно пыталась дарить свою любовь обоим детям одинаково, но все же больше радовалась успехам сына-мага, а любовь к Гарри скорее походила на жалость, что тот, конечно же чувствовал.

Сейчас они прогуливались по переулку в направлении банка, и каждый думал о своем, как вдруг одновременно в нескольких лавках произошли взрывы и оттуда выскочили трое мужчин, рванув к семье аврора, параллельно швыряя проклятья в преследователей. Как оказалось, все эти взрывы были направлены именно на отвлечение внимания конкретного персонажа — Джеймса Поттера, потому что пока тот разбирался с тремя преступниками, обоих его детей схватил неизвестный и быстро растворился в переулках.

Когда разобравшись со всеми тремя, Джеймс обратил внимание на свою семью, то увидел только свою жену, которая рыдала и читала какую-то записку.

Господин аврор! Уважаемый, Поттер!

Твои дети у меня, и я хочу дать тебе выбор. Приходи через полчаса в Лютный. Думаю, куда — ты догадаешься сам. Придешь не один — получишь только половину сыновей, причем разные половинки каждого, может, целого и соберешь.

Твой полуночный друг.

Через полчаса где-то на окраине Лютного.

— Поттер, Поттер, Поттер, — протянул насмешливый издевательский голос. — Какая встреча! Помнишь меня?

— Эмбер! — прорычал Джеймс, завидев похитителя, наставившего палочку на его детей, но делать ничего не стал, все-таки у этого психа было более выгодное положение.

— Именно, Поттер, молодец, — похвалил тот с той же маньячной улыбочкой. — Знаешь, я очень долго думал, как тебе отомстить, ты ведь убил мою семью.

— Они напали на деревню! — выпалил Джеймс, но через секунду заткнулся — нельзя провоцировать психов.

— Они ЖИЛИ там! А ты ни фига не разобрался! Ты ненавидишь оборотней и убил их только потому, что твоя шавка Люпин сбежал при первой же опасности. Он трус! Но мои дети-то тут при чем?

— Чего ты хочешь? — жестко оборвал его Поттер.

— Чего я хочу? — задумался Эмбер. — Я хочу мести. Ты выберешь одного сына, которого заберешь, а другой умрет. И решить, кто умрет — ты должен сам — у тебя тридцать секунд.

— Я выбираю Флимонта, — без колебаний сказал Джеймс, даже не обдумав вопрос и трех секунд.

— Что же, я не знаю, кто есть кто, так что лови того, кто ближе, — именно младший сын оказался ближе всего к Джеймсу, и он полетел к отцу, а на Гарри оборотень направил палочку. — Круцио!

Тело Гарри пронзила нестерпимая боль, и он стал корчиться на земле. Руки, ноги, тело — все пылало и тряслось, казалось, что по венам течет жидкий огонь, а по артериям жидкий азот, и, сталкиваясь, они разрывали его на части. Боль была такой, что Гарри был согласен на все, лишь бы только она прекратилась.

Джеймс побежал в сторону сына, но не к Гарри, как подумал маг-оборотень, да и любой нормальный человек, в принципе, а к Флимонту. Старший сын из последних сил тянул онемевшие и уже отнимающиеся руки к отцу, прося о помощи, но, увидев, что тот лишь на секунду задержал на нем взгляд и аппарировал вместе с братом восвояси, даже не попытавшись помочь, — не выдержал. Гарри заплакал, и, кажется, действие заклятия спало, все-таки оборотень удивился такому исходу. Но вот новая волна, и тело снова пронзила боль.

Гарри, собрав все свои силы в кулак, понял, как подло поступил его отец, и безумно сильно захотел оказаться в аду, чтобы не помнить всего того, что только что произошло. Почему именно в аду, а не дома или просто в безопасном месте? Все просто. Как-то раз он услышал от бабушки Дореи о реке забвения и узнал, что если испить из нее немного воды, можно забыть все прошлые невзгоды и идти навстречу новой жизни. Конечно, это говорилось о душах, живые ведь туда не попадали — но Гарри этого не знал. Так что маленький мальчик больше всего на свете сейчас захотел оказаться именно там. А через минуту, когда боль стала настолько невыносимой, что он стал корчиться в самых неестественных позах, чуть ли не выворачивая все суставы наружу, он вдруг провалился в белый тоннель. Последнее, что он видел — это удивление в глаза своего мучителя, который пытался схватить его за руку, но не смог, ибо Гарри перед ним буквально распался на атомы.

В эту самую минуту на родовом гобелене в доме Поттеров погасло имя наследника и решился, наконец, вопрос — куда девать сквиба.

— Персик мой, ну прости меня! — властелин тьмы бежал за своей женой, как провинившийся смертный, а по мраморному залу его дворца эхом разносились их гулкие шаги.

— КАК. ТЫ. МОГ? — громыхала молодая девушка, выглядевшая, словно невинный ангел, но на самом деле являющаяся сущим дьяволом, даже похлеще своего муженька. — Зачем ты стал кидать кости смертных в моего отца? Зачем ты отобрал к него молнии, а у Посейдона — посох? Зачем ты их кресла оживил и отправил в пляс?! Я же просила тебя!

— А что я мог сделать? — запротестовал Аид. — Он совсем с катушек съехал! Собрал полный состав Олимпа, а потом стал втирать про какую-то бурду, про кризис на земле. Вот скажи, какое мне дело до их кризиса? И почему это я должен спасать смертных? Они мне что — родня? — с этими словами он поймал свою жену за руку и развернул к себе.

— Именно что родня! Ты знаешь, откуда взялись маги? — начала свой архискучный рассказ о появлении магии Персефона, который Аид никогда не слушал. Так уж получилось, что о том, что появились маги, он узнал только тогда, когда первые волшебники переступили порог его царства.

— Зайчик, ну давай без твоих лекций, прошу, — Аид никогда ничего ни у кого не просил, а вот с женой ему приходилось поступаться и не такими принципами.

— Я ТЕБЕ НЕ ЗАЙЧИК! — кричала разгневанная Персефона. — Не подходи ко мне сегодня, иначе Тартар покажется тебе Олимпом!

А ведь она и правда могла сделать что-нибудь похуже заточения в огне. Однажды Аид забыл о ее просьбе не называть ее цветочком, за что получил такой «подарочек», что до сих пор побаивался серьезно злить жену.

Персефона растворилась во тьме, а дезориентированный Аид поплелся по своему замку. И что он такого сделал? Ну, покидал костями в Зевса, ну, бросил пару разрушающих на его трон, ну, свалился великий и светлый своей владыческой пятой точкой на пол — это же все мелочи. Так, братские шутки. Обещал-то он только никого не убивать. Да и собрание он отсидел мирно. Кто же виноват, что братец сам попросил его остаться и снова, как заведенный напоминал о том, что он тут главный? Да еще и при хихикающем Посейдоне! Ну, вот они и получили ответочку от старшего брата. Ничего, пусть полежат, отдохнут — им полезно.

Персефона в это время решила успокоиться, прогулявшись по берегу реки Стикс. Почему-то именно там она всегда находила равновесие и спокойствие. Как будто сама река навевала ей приятные мысли и дарила спокойствие. Это было странно, потому что все, кто посещал подземное царство — ну, кроме Харона, конечно, он ведь работал именно на Стиксе, — предпочитали обходить ее десятой дорогой. Ни божки, которые периодически тут появлялись, ни души не подходили к ней ближе, чем на десяток футов. Это было плюсом, так как тут было безлюдно, можно было предаваться долгим думам.

И действительно, только попав на берег, Персефона впервые задумалась, почему она накричала на мужа? Что он, собственно, такого сделал? Поругался с братом? Так они ругались чаще, чем на земле шли дожди. А уж если разговор заходил про людей, Аид просто уходил в разнос. Он их ненавидел, но старался не подавать виду. Что-то случилось с Аидом очень давно, то, от чего он очень сильно страдал, что-то, что он так и не сказал никому. Но что что-то произошло, Персефона была уверена и догадывалась, что это случилось по вине людей.

С этими тяжелыми думами она подошла к Стиксу, однако сегодня оказалась здесь не одна. Прямо на берегу реки сидел маленький мальчик с темными, торчащими во все стороны волосами и ярко-зелеными глазами.

— Мальчик, что ты здесь делаешь? — удивилась Персефона. По древнему закону, все дети до десяти лет, что бы они ни совершили, все равно не попадали в подземное царство, а перерождались, полностью теряя связь с прошлой жизнью. А тут мальчишке не более пяти лет, а он сидел на берегу Стикса и смотрел вдаль. — Ты потерялся? Как тебя зовут?

Тема детей всегда была очень болезненной для Персефоны. Главным образом, потому, что сама она их иметь не могла. Персефона с детства была несчастной; рядом с ней росли Артемида и Афина, охотница и воительница, обе они были красотками с неудержимым нравом, а когда к ним присоединилась Афродита, Персефона вообще ушла на второй план. Все считали, что она лишь посредственность, превознося трех великих и несравненных дочерей Зевса, забывая о том, что она тоже его дочь и достаточно сильна, чтобы заткнуть за пояс любую из них, хоть и выглядела как ребенок-ангелочек.

Достойной партией ее никто не считал, и это бесило юную богиню. И вот однажды она увидела Его. Аида. Он был такой красивый, но молчаливый, тихий и холодный настолько, что казалось, стоит тебе подойти ближе, чем на десяток футов, и ты запросто превратишься в ледяную статую. Стоило ей его увидеть, хоть и мельком, но она уже каждой клеточкой своего тела хотела прижаться к нему и никогда не отпускать. Все думали, что Аид похитил несчастную Персефону, но на самом деле она ушла с ним добровольно. Когда предмет ее мечтаний появился рядом с ней и предложил стать его женой, ее чуть не разорвало от счастья. Оказалось, что она ему тоже нравилась. Аид однажды увидел ее в лесу, где она могла хоть изредка побыть собой, не претворяться хорошей дочкой или милым ангелочком, а действительно быть собой, взбалмошной девчонкой с вздорным характером и при том играющей со щенками адской гончей, которые на дух не переносили никого, кроме него.

С тех пор Аид наблюдал за ней, но не решался подойти, но, как и у нее, каждая клеточка его тела также хотела забрать это сокровище себе или хотя бы нагло заявить на него свои права. Но решился он только тогда, когда узнал, что Арес и Аполлон заключили пари, призом которого должна была стать Персефона. Никто даже на секундочку не задумался, что она могла отказать победителю, ведь партией ее считали не самой завидной. Аида же это взбесило; как можно вот так делить это сокровище, даже не поинтересовавшись у нее самой? Хоть он и считался самым мрачным богом, готовым на подлости и интриги, но даже он бы не стал так поступать с девушкой. Пари выиграл Арес и пришел свататься к Деметре и Зевсу, те дали свое согласие, но Персефона сбежала с Аидом, оставив с носом бога войны. Но при брачном ритуале они узнали одну страшную вещь, или скорее две страшные вещи — они оба не могли иметь детей. Это привело Персефону в ужас. Аид, как оказалось, догадывался об этом и не сильно переживал. О себе он был осведомлен, а о жене — понял из отношения Зевса к дочери. Иногда просто наблюдая, можно узнать самые сокровенные тайны человека. Позже они узнали, что Гера, жена Зевса, прокляла Деметру, когда та была беременна, из ревности, но Персефона не умерла, как хотела Гера, а лишь стала бесплодной.

— Я… — мальчик уже хотел было сказать, что он Гарри Поттер, сын Джеймса и Лили Поттеров, но вдруг вспомнил, что отец его предал.

Сколько бы он ни старался получить от него любовь и заботу, получал только презрение, а мать никогда не шла против главы семьи и не проявляла свою любовь открыто, даже когда рядом никого не было. Гарри и не знал, любит ли она его на самом деле. Она, конечно, как казалось ей самой, любила и проявляла заботу, но из этой любви сочилась жалость, а это самое противное — когда за тобой ухаживают из жалости. А значит, даже если он не вернется, никто сильно не расстроится, а если вернется, то, скорее всего, не сильно обрадуется. Гарри как-то подслушал, что отец говорил матери о том, что его, как сквиба, нужно скрыть и отдать на воспитание сестре матери — маггле. А мать безропотно соглашалась.

Это было за год до похода в банк. За это время Гарри старался открыть в себе способности мага, но не мог. Если бы эти коротышки подтвердили, что он сквиб, то привет, Тисовая улица, здравствуй, мир магглов!

— Я никто. У меня больше нет имени, — он замолчал и тихонько заплакал.

— Ты что, в Лету упал? — ужаснулась Персефона, когда увидела, что мальчишка был насквозь мокрый.

— Я искупался вон в той речке, — подтвердил он, — а потом пришел сюда, тут так хорошо и спокойно! — сказал он и снова отвернулся к горизонту.

— А как давно ты тут сидишь? — спросила она, присаживаясь рядом с ним.

— Я не знаю, но вот тот милый господин, — указал он на нелюдимого перевозчика, — уже три раза приходил сюда на своей лодке, но меня не видел.

— Три дня…

Харон перевозил все души раз в день, значит, малыш тут уже три дня. И вдруг Персефона снова ужаснулась — мальчишка мокрый!

— А сколько раз ты купался в этой речке, малыш?

— Шесть раз, — спокойно ответил Гарри. Он уже давно понял, что в рассказах все врут, он уже столько раз опускался в Лету, но все не забывал то, что было в прошлом, даже подумав, что перепутал речки, он нырнул и в Стикс, ну мало ли, легенды слегка перепутали, но и это не помогло.

— Шесть раз? — сказать, что правительница подземного царства была в шоке — это ничего не сказать. Мало кто решался зайти в эту реку хоть раз и уж точно не спешил повторить такой подвиг снова, но чтобы шесть раз — это нонсенс. — Малыш, пойдем, я тебя переодену и накормлю, ты же, наверное, голодный!

«Нужно срочно показать его Аиду, может, с этим ребенком что-то не так?»

То, что этот мальчик совсем даже не душа, а обыкновенный человек — она не подумала. Да и кто бы мог подумать, что в к ним в подземное царство так просто попадет ребенок?

* * *

Владыка подземного царства уже час сидел и думал, как бы извиниться перед женой. И единственное, что приходило ему в голову — это поездка к ее маме. Буэ-э. Деметра и Аид не любили друг друга. Прямо на дух не переносили. С того самого момента, как они с Персефоной поженились без ведома ее родителей, отношения у них испортились до конца.

— Милый! — голос жены прервал его как раз на последней строчке письма к Деметре. — Я срочно должна тебе кое-кого показать!

В зал медленно вплыла Персефона, а прямо за ней шел маленький мальчик лет пяти.

— Персик мой, кто это? — на лице у Аида появилось странное испуганное выражение.

Своих детей у него не было, вернее, когда-то давно у него был сын, но он был полукровкой, от обычной женщины. Аид был с ней всего один раз, они тогда как раз были в размолвке и Персефоной — та ушла от него — и он решил прогуляться по миру живых. Так получилось, что у женщины от него родился сын. Это было подарком небес, учитывая то, что Аид был практически бесплоден. Мать, конечно, умерла при родах, но ребенка воспитывала ее сестра — милейшая женщина. Но сын Аида погиб от рук мерзких людишек, которые, увидев, как он спас девочку из воды с помощью своих божественных сил, просто убили его за день до его совершеннолетия, а он так и не успел завести наследника.

Ну, а с Персефоной детей они завести не смогли. Аид тогда убивался очень долго, ведь в день совершеннолетия он намеревался подарить сыну бессмертие, введя его в состав богов. Выжечь наследие людей просто, главное, смешать кровь трех братьев-основателей, и вуаля, наследник — настоящий бог. А за уговорами братьев дело бы не стало, тем более тогда они еще были довольно дружны. Зевс, конечно, взъелся из-за Персефоны, но вроде бы как быстро успокоился.

И, естественно, первое, что пришло на ум Аиду, когда он увидел мальчика — у Персефоны ребенок не от него. Пусть она и была практически бесплодной, но ведь и у него родился сын, пусть и случайно. И именно это «практически» давало надежду супругам. От этой мысли сразу захотелось самому прыгнуть в Тартар. Да, конечно, многие боги погуливали на стороне, но Аид всегда презирал такое поведение и считал это занятие ниже своего достоинства. За тот единственный раз ему до сих пор было стыдно.

— Ты не поверишь, но имени своего он так и не назвал, сказал, что он больше никто. Я нашла его на берегу Стикса, и он рассказал, что побывал в водах Леты шесть раз! Милый, как такое может быть? — Персефона искренне удивлялась, а Аид был бесконечно рад, что этот мальчик не сын Персефоны. Нет, он был бы бесконечно рад, если бы она оказалась беременной и смогла стать матерью, но сама мысль о том, что жена могла ему изменять, сводила с ума.

— Хм, ну подведи его сюда, посмотрим и поговорим, — Аиду и правда стало интересно. Если мальчишка не врет насчет шести раз, значит, Лета на него не действовала, а, значит, он как минимум малый божок, причем довольно сильный. Ведь если он помнит прошлые разы, значит — память не стерлась.

— Здравствуйте, — тихонько, но вежливо сказал малыш. Увидев его, Аид задумался. Этот ребенок ему кого-то очень напоминал, но вот только он не мог вспомнить, кого. Эти вихры, ровный нос, выражение лица. Только вот глаза у него были зеленые, что явно не входило в тот образ, который Аид пытался вспомнить, возможно, именно из-за глаз память никак не хотела помогать ему.

— Здравствуй, дитя, скажи, кто ты и как тут оказался? — Аид пытался сдерживать свой голос и придать ему лишь немного мягкости, но получалось откровенно не очень.

— Я сбежал, — Гарри давно понял, кто перед ним, и знал, что соврать не получится, но все же не мог поверить, что все это не сон. Ему нравились рассказы портретов в зале предков о богах и мире, где все обладали невероятной силой. Больше всего ему нравились рассказы Игнотуса Певерелла — тот всегда рассказывал про подземный мир и его обитателей. Ну и, конечно, из богов маленькому Гарри нравился именно Аид.

— Сбежал? От кого, и где твои родители? — на слове «родители» Гарри скривился и, кажется, попытался скрыть накатывающую на него волну гнева.

— У меня больше нет родителей. Для отца я недостаточно хорош, не то что мой братец. Он сделал свой выбор и отдал меня на верную смерть, но я сбежал. Когда я зашел в Лету, то хотел лишь одного — забыть все и всех, — голос у ребенка был холодным и печальным, и если бы не было этой печали, его можно было бы принять за вполне взрослого человека.

— А как же твои мать, брат, бабушки, дедушки? — не удержалась от вопроса Персефона.

Аиду тоже было интересно, какой это божок осмелился бросить на смерть своего ребенка. И притом такого сильного — даже не все боги решались зайти в Лету. Эта река очень своенравная и живая. Если ты слаб и не достоин, тебя просто развеет. Хорошо хоть в Стикс не пошел, иначе, если он действительно слаб и не умен, его бы просто разорвало или поглотило. Те немногие, кто решался зайти в реку, были либо невероятно умны, либо им помогали спастись.

— Мама слушается во всем отца и готова была меня отдать на воспитание практически чужим мне людям, а родители отца очень трепетно относятся к благу семьи и сильным наследникам, коим меня не считают, — последние слова мальчик просто выплюнул и замолчал. Было видно, что ему это все дается очень нелегко. Конечно, когда семья так тебя бросает, всегда тяжело. Стоит только вспомнить Кроноса. Именно мысли об отце заставили Аида задуматься о судьбе этого ребенка.

— Слушай, малыш, а как насчет того, чтобы стать моим сыном? У нас с женой детей нет, а я тебя всему научу. Может, ты еще и переплюнешь своего отца-идиота, — непонятно что заставило Аида это сделать, но как только он произнес эту фразу, на душе сразу стало как-то легче.

— Я согласен, — голос у мальчишки был невероятно решителен, — но тогда, если вы мои новые родители, то и имя мне дадите вы. Не хочу иметь ничего общего с теми людьми, которых я считал своими родителями — ни вспоминать, ни носить их фамилию.

— Хорошо, — Аид на минутку задумался, но имя само всплыло в памяти, и ни о чем другом он уже думать не мог. — Белиал тебя устроит?

— Вполне, оно мне даже больше нравится, — мальчик в первый раз улыбнулся.

— Ну, тогда я просто Аид, а это моя жена — Персефона. Она покажет тебе наш дом, можешь выбрать любую комнату, — Аид улыбнулся, а Белиал побежал вместе с его любимой Персефоной исследовать дом.

* * *

— Аид, ну у меня не получается! — Белиал, которому по виду уже было лет семнадцать, никак не мог удержать Адское Пламя в правильном направлении. — Оно убегает!

— А ты будь добрее, оно тебя боится, — Аид рассмеялся; вот уже сколько времени прошло, а этот мальчишка не перестает его удивлять.

Изначально Аид просто хотел выяснить, чей же он все-таки сын, и обучение начал с того, что давал Белиалу различные задания. Вначале — а это почти год — у него вообще ничего не получалось, и Аид уже было подумал, что ребенок вообще не божок, но потом внезапно Адское Пламя отреагировало на него и просто… сбежало! С тех пор Белиал начал проявлять свои способности, причем самые разнообразные: сначала он смог полететь, потом научился бегать на суперскоростях, с его пальцев срывались молнии, воды подчинялись его зову, а растения отзывались на его магию, но так как показывать его снаружи Аид не спешил, и цветы, и реки были из подземного царства. Получалось у него все по чуть-чуть. Это наводило на определенные мысли. Все и сразу получалось только у детей старших богов. У остальных была только одна специализация. И вот уже двенадцать лет Аид пытался понять, кто этот отец-идиот.

— Ну почему оно у тебя не убегает? — все возникал Белиал. У него уже получалось все по чуть-чуть, только огонь не поддавался.

— Может, потому, что я не якшаюсь с адскими гончими? — усмехнулся бог. — Персик вон тоже с ними возится, и огонь ей не дается, а все время пытается платье подпалить.

— Уж точно не поэтому, я же не виноват, что они такие милые! — принялся защищать своих питомцев Белиал. — А у мамы просто нет связи с огнем.

— Ладно, укротитель Ада, пойдем, а то нас Персик убьет.

За двенадцать лет, которые Белиал провел под одной крышей с богом подземного царства, оба они сильно изменились. Аид стал спокойнее и больше не обращал внимания на своего брата, что порядком настораживало последнего.

— Брат, с тобой все в порядке? — поинтересовался как-то Зевс у Аида после очередного глупого заседания.

— А? Что ты говоришь? — не сразу сообразил тот.

— Аид, ты меня пугаешь. Почему ты со всем соглашаешься и даже не возникаешь? О чем ты вечно думаешь?

— А что тебе не нравится? Ты же таким меня хотел видеть, да и вообще, я занят, мне пора бежать! — и через мгновение Аид уже оказывался дома.

Но сегодня у него особенный день, поэтому он рыкнул на брата и исчез с собрания с последним словом бога. Сегодня у его сына день рождения, а он просиживает его вместе с очередными идиотскими затеями Зевса. Хотя Бел, конечно, нашел чем заняться: попугать Адское пламя — чем не занятие?

— Ой, ребята, вы уже вернулись? — Белиал привел к невероятным изменениям и в Персефоне: она расцвела, как цветок по весне, ей хотелось сделать все и сразу. Она не была для него «мамочкой», которая вытирает своему сыну сопельки, она была скорее старшей сестрой, готовой горой встать за этого юношу, которая любит его без памяти, но и подзатыльник дать может вполне.

— Да, мы… — договорить Аид не успел, случился новый прорыв. Конечно, Тартар ужасное место и оттуда нет выхода, но когда магии становилось там слишком много, образовывались души мщения — нет, с богинями мщения у них не было ничего общего. Кронос посылал их, чтобы захватить подземный мир и освободиться, а Аид успешно и не очень с ними боролся. Всегда парочка душ успевала смыться — они становились демонами — или нанести царству и самому богу серьезный урон. Вопреки убеждению, боги не были бессмертны. Существовали специальные клинки, которые убивали полубогов и божков, а вот с высшими не все было так просто. Чтобы такие ножи могли убить, они должны быть, во-первых, смочены в крови другого бога, причем добровольно отданной, ну и во-вторых, им нужно было попасть четко в сердце. От простого ранения, даже таким ножом, боги не умирали.

— Прости, Персик, прости, Бел, но мне нужно идти. Случился прорыв, — Аид развернулся и ушел, а Белиал, воспользовавшись чарами скрытности, пошел за ним.

Пролом был небольшой, но зато армия была хорошо сформированной. Вместо клинков у них были стрелы. Конечно, они не наносили Аиду сильного вреда, и вроде бы все шло хорошо, но он не учел, что один из духов мщения обошел его со спины и прицелился в сердце. Позиция была удобная, Аид не видел и сильно не отклонялся с курса. Лук мгновенно взметнулся в воздух, тетива натянулась, и стрела отправилась в полет. Аид не видел и не слышал летящей стрелы, поэтому Белиал бросился к нему. Сейчас вопрос заключался в том, кто быстрее: Ахиллес или черепаха, ой, то есть Белиал или стрела? Они оказались равны по скорости, пока мальчик подбежал к Аиду и столкнул его с огневой дистанции, стрела достигла цели, только целью стал не Аид, а сам Белиал.

Разгневанный Аид натравил на оставшихся духов всех своих адских псов, а сам бросился к Белиалу, тот дышал очень тяжело. Стрела была пропитана кровью бога, но попала она не в сердце, а в легкое. Но и сам Белиал был не высшим богом, а всего лишь божком или полукровкой. Если бы он оказался малым божком, то его ничто не спасло бы, а если он полубог, сын одного из старших богов, то следует немедленно сделать его богом, а для этого Аиду нужна была кровь трех братьев, причем срочно.

— Аид, я умру? — в глазах у Белиала были слезы; он тяжело дышал. — Знаешь, пап, я так испугался, когда подумал, что тебя не станет. Я очень тебя люблю, ты единственный стал мне настоящим отцом, а Персик — мамой. Если я умру, ты не плачь, я не хочу, чтобы ты расстраивался, за все время, что я провел здесь, ты умудрился сделать меня самым счастливым ребенком на свете.

— Молчи, ничего не говори, — Аид попытался его прервать, у Белиала кровь уже стала подступать к дыхательным путям, и он стал кашлять кровавыми сгустками, но пока оставалось немного времени, нужно было действовать, и Аид, передав ребенка Персефоне, направился к братьям.

— Я умоляю вас… — Аид стоял на коленях с опущенной головой. Никогда ничего он у них не просил и надеялся, что не попросит, но жизнь все поменяла.

Если бы кто-нибудь сейчас зашел к Зевсу, то застал бы очень сюрреалистичную картину: триада сильнейших богов, старший из которых стоял на коленях, а двое младших сидели на тронах.

Братья же были в шоке. Никогда их старший брат ничего ни у кого не просил и уж тем более, не стоял на коленях. Все это казалось каким-то сном, каким-то кошмаром, чьей-то глупой шуткой. Аид сейчас выглядел не как величественный и сильный бог, а как обыкновенный смертный.

— Зачем она тебе? — поинтересовался Зевс.

— Это не важно, я прошу вас и готов отдать вам за нее все, что вы попросите взамен, клянусь водами реки Стикс, — боги переглянулись. Все что угодно — очень расплывчатая формулировка, но то, что он поклялся водами реки Стикс, говорило о том, что он не откажет в любом случае.

— Я согласен только в обмен на твою корону и посох, — сказал Посейдон и хищно улыбнулся. Всем было известно, что символы власти подземного мира — корона и посох — обладают невероятной силой. С их помощью Аид мог контролировать все, что происходит в его царстве, а другие смогли бы получить часть его сил. От Аида не убудет, но власть его пошатнется.

— А я хочу твой трон! — сказал Зевс.

Оба брата были уверены, что такой самовлюбленный бог ни за что не согласится на такое предложение. И если со знаками отличия он мог бы расстаться, то потеря трона грозила если не восстанием, то свержением.

Аид молчал. Лишиться всего в один миг не хотелось, но, закрыв глаза, он вспомнил Белиала, отчего сердце пропустило пару ударов, а дыхание сбилось.

— Пап, ну почему я вечно падаю? — всхлипывал малыш, который уже в шестой раз навернулся с высоты трех метров, так и не пролетев положенную половину зала.

— Ты же только учишься, балда, — ласково проговорил он, глядя на расстроенного Белиала. Только что он сделал то, что многим божкам даже не снилось. — Конечно, ты будешь много падать, смотри, как надо.

И Аид превращался в чудесный золотой туман, который плавно перелетал из одного конца зала в другой и, подхватывая мальчишку, кружил с ним по всему залу. Персефона на это смотрела со слезами на глазах, но не от печали, а от счастья. Ее муж наконец ожил и перестал быть хмурым и печальным.

Вдох-выдох.

 — Пап, смотри, с кем я познакомился! — заулыбался Белиал и подбежал к отцу. — Он подарил мне волшебную водичку, — похвастался он и подбежал к маленькой адской гончей хвастаться своим подарком.

— Гипнос? Что ты… — Аид на минутку запнулся, а потом процедил сквозь зубы: — Никто и никогда не должен о нем узнать, иначе ты пожалеешь! — шутить со старшим из троих братьев решился бы только безумец, коим Гипнос, естественно, не был.

— Я молчу как рыба, ты же знаешь, подземное царство мне ближе, — отмахнулся Гипнос. — А кто это маленький ангелочек?

— Мой сын, — Аид на секунду замолчал, а потом продолжил: — Приемный.

— Ой, а можно мне его на пару дней? Оказывается, он у тебя такой талантливый! Ты представляешь, он не заснул! У меня Зевс спит как младенец, а он только ухом повел и кинулся осматривать мои крылья. Может, мы родственники?

— Возможно, я пока не выяснил, кто отец этого юного дарования. Знаю только, что он — полный кретин, — оба бога посмотрели на Белиала, который уже вовсю поливал бедную гончую снотворным напитком.

— Па-а-ап, она спит, а почему я не сплю? — спросил он, стряхивая с пальцев остатки снотворного зелья.

Спокойствие! Вдох-выдох.

 — Пап, смотри, что мы с мамой приготовили! — Аид усмехнулся и посмотрел на свою жену, та никогда и ничего не готовила сама. — Мама сказала, что ты такое очень любишь, и мы решили тебя порадовать, ты же устал?

— Устал, милый, — улыбнулся он.

— Так вот, сегодня мы можем отменить тренировку и ты отдохнешь, я уже научился управлять рекой! — улыбнулся Белиал, а Аид в это время поперхнулся напитком, который принесла Персефона.

— Рекой?

— Да, пойдем, покажу! — закричал Белиал и кинулся из замка. Остановился он только у берегов Ахерона. А когда подбежал Аид, то увидел, как ловко управляется с реками подземного мира этот юнец. Никто, даже Посейдон, не имел власти над реками Подземного царства, некоторые из них даже имели свои воплощения. Но Белиала это, кажется, не волновало. Реки сами льнули к нему, а он отзывался на их ласки.

— Ты удивительный, сын мой, я горжусь тобой! — только и смог сказать Аид.

Вдох-выдох

 — ПА-А-А-АП, она кусается! — обиженно проворчал Белиал.

— Кто, милый? — забеспокоилась Персефона.

— Молния! — весело сказал Белиал.

— Какая молния, Бел? — теперь уже забеспокоился Аид. Ну почему с этим ребенком вечно что-то случается?

— Вот эта, — так же радостно залепетал Белиал и щелкнул пальцами, на которых появились маленькие молнии. — Только они слегка кусаются!

Аид на это только закрыл глаза. Ну чей же ты, ребенок?

Вдох-выдох.

— Мама, — разнесся по замку голос Белиала. — Мама! — повторил он, вбегая в обеденный зал.

— Да, малыш, — улыбнулась Персефона.

— Это тебе, — протянул он ей небольшой букетик подснежников.

— Это… — в очередной раз у Аида не было слов. Ну где этот уникум взял подснежники? И это в аду-то?

Вдох-выдох.

— Мам… Пап…

— Да, малыш, — отзываются они с Персиком синхронно.

— Я не малыш, я уже взрослый, — упрямо твердит насупившийся уже-не-мальчишка, а юноша лет пятнадцати. — Почему это я все еще малыш?

— Потому что мы тебя любим, солнышко, — мягко говорит Персефона и притягивает сына к себе в объятия. Эта картина настолько домашняя и милая, что у Аида щемит сердце.

Вдох-выдох.

— Аид, я умру? — в глазах у Белиала были слезы; он тяжело дышал. — Знаешь, пап, я так испугался, когда подумал, что тебя не станет. Я очень тебя люблю, ты единственный стал мне настоящим отцом, а Персик — мамой. Если я умру, ты не плачь, я не хочу, чтобы ты расстраивался; за все время, что я провел здесь, ты умудрился сделать меня самым счастливым ребенком на свете.

Вдох-выдох.

Этот ребенок стал ему очень дорог, и каждый миг рядом с ним оживлял его израненную душу. Сморгнув непрошеные слезы, он на мгновение взглянул на сына через Персефону: темные круги под глазами, неестественно бледная кожа, струйка крови в уголке рта, которая и не думала останавливаться, тяжело вздымающаяся грудь и все больше затухающие с каждой минутой искорки глаз.

— Я согласен.

* * *

Боги смотрели так, будто их мешком огрели. Где это видано, чтобы владыка отказывался от символов власти ради пары миллилитров крови? Нигде. Это же практически признание поражения и самоотвод. Хаос. Нет, этого они допустить не могли. Они и не собирались давать кровь, просто отказывать не хотели, хотели дать невыполнимые условия, но он согласился. Так что придется все-таки отказывать.

— Прости Аид, но мы пошутили. Кровь нашу ты не получишь! А теперь иди и не мели чушь. Если расскажешь, зачем она тебе, мы подумаем, но все-таки скажем — нет. У тебя не может быть достойной причины, уходи! — голос Зевса был сух и безжизненен.

Аиду казалось, что с этим «нет» разрушилась его жизнь. Он поднялся с колен, но не видел окружающий его зал. Перед глазами снова было израненное тело, а голос кричал «не может быть достойной причины»! Весь мир казался ему теперь серым и безжизненным. Он лишился единственного шанса на спасение.

— НЕ-Е-Е-ЕТ! — услышал он в голове у себя голос Персефоны, и в душе у него все похолодело. Не могла его жена ТАК кричать просто так. Он взглянул ее глазами и обомлел — Белиал, его сын, тот, кто стал частью его души, пусть и не был его родной плотью и кровью — умер.

Безжизненное тело того, кого он успел полюбить больше жизни, того, кто так и остался для него неразгаданной загадкой, того, кто стал его семьей, лежало на руках Персефоны, которая пыталась воззвать к всевышней, чтобы она помогла. Но та молчала. Видимо, двенадцать лет счастья — вот все, что он заслужил за всю свою жизнь.

Мир плыл у него перед глазами, и, не выдержав, Аид снова упал на колени. Из глаз текли слезы. Сквозь гул в ушах он слышал голоса братьев, тех, кто не согласился помочь, тех, кто никогда его не поймет… Нет, он не злился на братьев, сам бы поступил так же, тем более все равно он бы не успел уже провести ритуал, Белиал бы умер раньше его окончания. Но от этого не становилось легче. Его сын умер из-за него, из-за его беспечности. Сейчас он жалел, что у Бела получалось быстро бегать, проклинал себя за то, что учил. Понимал, что глупо, но проклинал.

Мыслить связно у бога не получалось. Его всего колотило, а память как будто в насмешку подкидывала картинки из прошлого, и все связанные с сыном. Причем, с родным. Тем, кого убили много-много лет назад. Только сейчас Аид понял, каким идиотом он был. Наконец он понял, кого еще при первой встрече напоминал Бел. Его сына! Сейчас он практически стал его точной копией — только глаза зеленые, а не черные. Наконец он понял, что тот, кто выгнал Бела — его собственный прапрапра... правнук. Он ЕГО наследник, его душа, его магия. И от этого становилось еще хуже.

* * *

Персефона не знала, что делать. Тот, кто стал ей сыном, сейчас медленно умирал у нее на руках. Хрупкое юношеское тело с каждой секундой становилось все холоднее и холоднее, глаза тускнели, а кожа белела. Кровь текла не останавливаясь. Родное сердечко билось все реже и реже, пока… не остановилось.

— НЕ-Е-Е-ЕТ! — закричала Персефона в бессилии. Сердечко ее маленького солнышка, ее малыша, ее ангелочка — остановилось. Больше она никогда не услышит его звонкий смех, не увидит, как он хмурится, когда что-то не получается или когда она называет его малышом, не сможет посмеяться от того, как от него убегает пламя. Ничего не сможет. Даже с душой его не увидится — из-за того, что эта стрела была вымочена в крови бога, тот сразу попадет к всевышней.

Персефона пыталась воззвать к ней, но та молчала. Муж так и не вернулся, а значит, ее отец и дядя кровь не дали. Злость затопила все ее сознание. Они виноваты в его гибели! Виноваты! Не помогли, не защитили, не предотвратили. Скинули всю защиту на ее мужа… и сына. Слезы снова хотели излиться рекой, но Персефона понимала, что сейчас не время. Так что, утерев слезы, она перенесла мертвого юношу в замок, а сама отправилась к отцу.

Тронный зал был как всегда величественным и тихим. На тронах сейчас сидели только Зевс и Посейдон с удивленными лицами, а Аид стоял на коленях, закрыв лицо руками. Он плакал. Видимо, он уже все знал. Знал, что их маленькое солнышко больше не будет озарять подземное царство. Знал, что вскоре ему придется хоронить тело их сына, которого он не сможет вернуть, с которым даже не сможет проститься. Это страшно — быть таким бессильным, таким слабым. Теперь-то она понимала, почему муж ТАК ненавидел людей. Он рассказал ей, что они сделали с его сыном, но тогда она не могла понять, как можно ненавидеть всех из-за вины нескольких человек. Теперь понимала. Она сама ненавидела сейчас всех. Она винила в смерти ее сына всех, включая собственного отца.

Подойдя к Аиду, она обняла его, наплевав на всех присутствующих. Вся злость мгновенно улетучилась — осталась только боль. Всепоглощающая, тягучая, ненавистная боль. Хотелось только одного — домой, куда, собственно, они и направились, огорошив напоследок двух богов.

— Вы не дали кровь, видимо, вы что-то просили, я уверена, как и уверена, что Аид согласился вам это отдать, что бы то ни было, — во взгляде Персефоны сейчас была только боль. — Но вы снова отказали. Я не знаю, почему, не знаю, что вами двигало, но я ненавижу вас. Вы разрушили то, что было мне дороже всего на свете, что могло привести к моему счастью, к нашему счастью. Вы убили моего сына. Считайте, что с ним для вас, папенька, умерла и я. Хотя, конечно, я никогда не была вашей любимой дочкой… Но все же знайте, раньше я вас любила, теперь — ненавижу! — последнее слово она прорычала уже из воронки перемещения. А как только они попали в замок — она снова разрыдалась, только теперь на плече мужа.

* * *

Белиал медленно приходил в себя. Вокруг была кромешная тьма. Казалось, что он и сам был этой тьмой — у него не было ничего, ни тела, ни мыслей. Блаженное неведение… В таком вялом состоянии он провел некоторое время, пока не начал приходить в чувство — появились первые мысли.

«Откуда он здесь? Где это здесь? Кто он?»

Мысли были хаотичны. Он не помнил ничего. Совершенно. Что-то зудело на периферии сознания, но выходить на поверхность не хотело.

Спи…

Голос-из-ниоткуда казался таким родным и нежным, что хотелось повиноваться, хотелось непременно выполнить все, что попросит его обладатель. Но Белиал откуда-то знал, что делать так не нужно. Он снова попытался отрешиться от всего и вспомнить ответы на интересующие его вопросы. Мысли на периферии отчаянно бились, но не могли преодолеть барьер и выйти на поверхность.

Спи… Забудь всё…

Нет! Он так просто не сдастся. Если он не помнит, кто он, то нужно просто попробовать вспомнить, как он выглядит. Отрешившись от всего и откинув все вопросы, Белиал сосредоточился на том, что он мог видеть в зеркале — тут он обрадовался, что вспомнил, что это такое. Перед воображаемым зеркалом находился силуэт. По нему невозможно было определить, кто это и какого возраста. Белиал сосредоточил свое внимание на волосах. Какие они у него? Силуэт поднял руку к волосам и провел по ним. Шелковистые, непослушные, короткие. Он сразу вспомнил, что они темные, и как мама вечно жаловалась, что они никак не уложатся в приличную прическу.

Мама… За его спиной появляется женский образ. Он вспомнил запах нарциссов, ее любимых цветов, они как-то с папой специально для нее их выращивали и собирали, вспомнил, что волосы у нее шелковистые и светлые, как и все ее платья. Она иногда бывала в них очень похожа на облачко. А когда злилась — на грозовую тучку. Ее ручки — аккуратные, светлые и очень теплые. В ее объятиях всегда становилось тепло и беззаботно. Одним своим появлением она решала все споры и разногласия.

Забудь!

Голос был уже настойчивей. Из него исчезла беззаботность, но тепло и блаженство он все еще обещал.

Нет! Еще один смутный образ рядом. Папа… Высокий, стройный, статный, серьезный — именно так он выглядел среди подчиненных. С ним же и мамой он был совсем другой. Любящий, спокойный, веселый, добрый… В его объятиях всегда чувствовалась защищенность. Улыбался он только им с мамой, но когда улыбался — хотелось светиться от счастья. Он всегда заботился о нем и очень любил его учить. Любил…

Он все еще не вспомнил себя, не вспомнил лиц родителей, только смутные образы и ощущения. Но вспомнил момент смерти. Вспомнил разгневанное лицо демона, летящую стрелу и пронизывающую все тело боль. В душе стала подниматься волна ярости, но она схлынула, окаченная вспомнившимся потоком облегчения, радости и благодарности. Вот что он чувствовал тогда, кроме боли. Облегчение, что смог спасти отца, радость, что тот не оставит маму одну сходить с ума от смерти любимого, и благодарность за то, что спасли от одиночества. Одиночество…

Память подбрасывала еще несколько образов, но если родители стояли рядом: мама обнимая, а папа — положив руку на плечо, то эти три силуэта стояли отдельно. Двое из них — мужчина и паренек — поглядывали на него с превосходством, будто он слуга, а они короли, а женщина поглядывала с жалостью и состраданием, и непонятно, что было хуже. Если родители вызывали нежность и любовь, благодарность и желание защитить, то стоящие чуть в стороне люди снова вызывали гнев.

— Сквиб…

Нет!

— Он слаб и немощен! Зачем нам такой наследник? Пусть его воспитывает твоя сестра-маггла. Невелика разница со сквибом! А мне такое пятно на род не нужно! Подумай о Флимонте.

Нет, нет нет, нет!

— Ты выберешь одного сына, которого заберешь, а другой умрет. И решить, кто умрет — ты должен сам — у тебя тридцать секунд.

— Я выбираю Флимонта.

Нет, пожалуйста, нет!

— Круцио!

Белиал ощущал, как его тело пронзила нестерпимая боль, и он, упав на колени, стал корчиться на полу около зеркала. Никого рядом не было, и его-то, в сущности, не было, но сами воспоминания приносили дикую боль.

Я помогу… Просто расслабься и забудь…

НЕТ! Он хотел забыть, хотел, чтобы боль отступила, но забыть Аида и Персефону он не мог. Да, эта боль пробила барьер и выпустила воспоминания. Он вспомнил, что эти люди — его биологические родители Джеймс и Лили Поттер, и их сын, его брат, Флимонт. Вспомнил, что происходило в первые пять лет его жизни, он даже смог в деталях рассмотреть битву с Волдемортом. Помнил, как молчаливо, но с долей превосходства на него смотрел брат, как печально улыбалась Лили и как презрительно кривил губы Джеймс. Даже в мыслях он не мог назвать их папой и мамой, только по именам. Вспомнил, как раз за разом погружался в Лету и Стикс, чтобы забыть все это, но теперь… Теперь он не мог забыть, иначе из его памяти вместе с этим пропадет и кое-что более важное — родители. Аид и Персефона. Папа и мама.

— Круцио!

Снова боль. Снова это чувство беспомощности. Страх…

Страх? Нет, страха нет, только боль.

— Ты не боишься…

Тьма и боль пропали, и Белиал упал на какую-то твердую поверхность. Голос теперь был не в его сознании, а в действительности. И источником этого голоса была молодая темноволосая Леди.

— Почему ты не боишься меня? — голос ее был одновременно злой и растерянный.

Белиал же молчал, прикусив губу. Мальчиком он был неглупым, а факты — ему уже далеко не десять и его убили — отчетливо указывали на то, кто перед ним.

— Глупо вас бояться, миледи, как и глупо бегать от вас, — учтиво ответил он и поклонился, едва поднявшись с пола.

— И что же, не будешь ни о чем просить? — усмехнулась она, прищурившись.

Да, у него было право на небольшое желание. Мама рассказывала, что у богов или носителей их крови есть такое право перед Госпожой — просить воплотить в жизнь одно желание.

— Нет, миледи, — уверенно ответил он. Однажды Белиал услышал фразу, которая ему очень понравилась, и он очень старался ей следовать.

Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами всё дадут, а если не дадут, то и просьбы — излишни.

— Хм, а ты интересен. Что, тебе правда ничего не хочется ни узнать, ни получить? — она смотрела на него с изумлением. — Совсем ничего не надо? Даже для родителей? — коварная улыбка.

Белиал прикрыл глаза. Родители… Как они там без него? Мама наверняка плакала, а папа ее успокаивал. Как бы они дел не наделали. Папа после смерти своего сына чуть войну не развязал, а что сейчас будет? За отца он очень беспокоился. Вот бы у них родился малыш, и мама бы не так горевала, и папа бы о нем заботился и меньше думал о нем.

Белиал поднял голову и заглянул в глаза Госпоже. Она в тот же миг все поняла. Поняла без слов. Он снова не просил ничего для себя, только отчаянно желал спасти от безумия и проклятия родителей. Удивительный человек. Человек, который смог преодолеть преграду миров, очиститься от крови людей, пройдя очищение Летой и Стиксом, стать полноправным наследником сил бога, сыном трех верховных богов.

Род его шел от Аида, его сын успел-таки зачать ребенка, пусть до его рождения тот и не дожил. Зачать от носительницы крови Зевса, пусть и сильно разбавленной — та была дальним потомком детей Геркулеса, рожденных, пока он был человеком. Так его потомок стал носителем крови двух богов, а спустя несколько поколений к ним добавилась и кровь Посейдона, через брак с потомком Периклимена — сына Посейдона и Хлорис.

Все в этом роду рождались с большим магическим потенциалом, но силы богов ни в ком не просыпались — магия все перекрывала — уж слишком мало этой крови было, а с течением времени и того меньше. Но он смог от нее очиститься, смог перекрыть свою магию, еще когда был в утробе матери. Он запер магию внутри себя, направил ее на внутреннее развитие, на сокрытие пугающей ауры и образование связи с миром мертвых, пусть сам этого и не осознавал. Обычно такие дети вырастали в некромантов — им не нужна была простая магия — они пользовались силой бога мертвых через образованный канал. Но он и тут выделился — он сам проскочил в этот канал, а потом и оборвал все связи с миром живых, отринув кровь людей. С того самого момента он — сын трех богов и ничей больше. На адаптацию у него ушел почти год, а потом развитие пошло в гору. Как носитель крови богов, он умел все, но богом без ритуала принятия не был.

Кровь же титана, а Кронос смог-таки ее добыть, хотя это и невозможно, снова запустила процесс изменения, но он, из-за кровопотери и отравления, умер. И попал к ней. Сын трех богов с кровью титана. Это будет интересно.